Текст книги "Аквариум (СИ)"

Автор книги: Олег Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

  Я напряг память. За этой дверью – просторная комната с костями, в которой по соседству с нами жил Урод, за ней должна быть Светкина кухня. То есть, главный и единственный вход в Сарай теперь здесь. Я, ощущая непривычный мандраж, негромко постучал. Тишина, однако кто-то там есть точно. И этот кто-то – человек.

  Постучал погромче. Десять молчаливых секунд, а затем изнутри по двери долбанули чем-то тяжелым и раздался громкий и такой родной мат Бабушки.

  – Ты че, бажбан, совсем не волокешь, бля?! Опять прикандыбал?! А ну, пошел на хуй, пидор! Корягу твою оторву ща и ею же тебя разломаю во все дыры, маслобой гребаный!

  Настя картинно заткнула уши руками, а я счастливо улыбался, слушая нескончаемый поток непонятных в своем большинстве слов. Через минуту дед устал, начал задыхаться и затих. Слышно было только недовольное злое ворчание.

  – Бабушка! – громко позвал я. – Ты чего разорался-то? Это я, Егор!

  Снова взрыв брани, общая суть которой сводилась к тому, какой я плохой человек, насколько нетрадиционна и позорна моя сексуальная ориентация и, что он мне ни капли не верит.

  – Ну ты голос не узнаешь, что ли? Совсем одурел, старый? Позови кого-нибудь, кто там еще?

  Наступило напряженное молчание, потом негромкий голос:

  – Егорка! Че, в натуре ты чтоль?

  – Дверь открой, да посмотри!

  Скрипнул засов, дверь немного отворилась, оставив узкую щель, в которой показался любопытный прищуренный глаз. Затем дверь снова захлопнулась, послышался тяжелый лязг металла, и снова щель, правда на этот раз немного шире, протиснуться можно.

  – Давай, давай заходи, не стой! – быстро и тревожно проговорил Бабушка, заглядывая за мое плечо, увидел Настю, подслеповато прищурился. – Леший, ты что ли?

  – Нет. Это со мной. – сказал я, помогая ей пролезть.

  Дверь тут же была захлопнута, здоровенный металлический брусок задвинут в паз, а крупная цепь закреплена на раме.

  А потом меня заключили в крепкие объятия, да с такой силой, что я еле смог вздохнуть, и заорали прямо в ухо.

  – Егорка! Егорка, сука! Живой! Живой, засранец!

  Он подпрыгивал, трепал меня по волосам, хлопал по спине, морщинистые, покрытые седой щетиной щеки, вдруг прорезали мокрые дорожки слез.

  – Живой... – уже почти шепотом сказал Бабушка. – Живой.

  Я с теплотой и жалостью всматривался в знакомое лицо. Тощий, осунувшийся, словно лет на десять постаревший...

  Он повернулся к Насте, снявшей шлем и очки.

  – Живой! Да маруху то какую центровую приволок, епта!

  – Бабушка! – прикрикнул я. – Ты давай заканчивай по фене ботать! Не на зоне. Это Настя.

  – Извиняйте, робяты! Я тут нормальный язык уж почти позабыл, все один, да один.

  – Один? – спросил я напряженно.

  Он потускнел, сгорбился еще больше, отвернулся.

  – Один, Егорка. Остальные уж отмучались...

  Сердце заныло, в душе начала подниматься ярость.

  – Кто? – спросил я. – Борода?

  Бабушка метнул на меня быстрый, пронзительный взгляд через плечо. Нет, все-таки, урка – это на всю жизнь.

  – Как догадался?

  – Потом. Давай ты рассказывай.

  Он помолчал. Повернулся, пошел вглубь Сарая.

  – Пойдем хоть кипятка налью. Посидим, помянем. – донеслось из-за его спины.

  Знакомые бетонные стены, койки, широкий стол, за которым мы расселись, держа в руках исходящие паром кружки с водой. Только вместо нашей банковской двери – кирпичная кладка. А так, словно вчера только отсюда ушел. Зато сколько всего произошло, как все поменялось, будто в другом мире побывал, вернулся обратно, а и этот уже не тот...

  – Ты мне тоже, Егор, сразу за Лешего и Вову обозначь, чтоб я в курсе был. – попросил Бабушка перед тем, как начать рассказывать.

  – Погибли. – коротко ответил я. – То есть, насчет Лехи на сто процентов не могу сказать, там странно все было. Вроде расстреляли в упор, он с четвертого этажа упал, а тело потом не нашли. А вот Володя умер. Своими глазами видел. Нас Борода, когда кинул, мы до Луговой добежали, и Вова на Гвоздя напоролся. А потом его Дятел накрыл. Но тот успел гранаты подорвать, так что ушел вместе с Дятлом. Героически... Как в книжках.

  Бабушка грустно покивал головой, вздохнул, потом спросил:

  – Так значит этот гондон вас все-таки кинул тогда? А мы тут гадали...

  – Ну, с одной стороны, конкретно нас он, конечно, бросил, с другой – он же вас ушел защищать.

  – Лучше б не дошел, защитничек, бля... – проскрипел Бабушка.

  Помолчали, дуя и прихлебывая сладкий кипяток. Потом дед начал рассказывать:

  – Короче, Борода тогда прибежал, толком ничего объяснять не стал. Ни про Дятла, ни про вас. Сказал, что вы его сейчас подальше уведете и скоро вернетесь.

  Я грустно усмехнулся:

  – А ты так хотел Дятла посмотреть...

  – А-а! – махнул рукой Бабушка. – Я здесь такого насмотрелся, что мне больше вообще ничего видеть неохота. Вобщем, вы не вернулись. Ночью грохнул период, утром Чапай и Борода пошли вас искать. Прошлись по Речному, не знаю докуда, никого не нашли, а на обратном пути в Шестерке затарились. Я так понял, Командир больше не вас хотел найти, а жратвы надыбать. А потом вроде все устаканилось помаленьку. Он нас в первые дни так работой загрузил, что искать кого-то и некогда было. Трубу наверху, на склоне, починили, ее в натуре, этот бешеный Дятел порвал. Вода появилась. Старую дверь перекошенную выломали еле-еле, два дня корячились, заложили дыру, а ту железку, через которую я вас запустил, укрепили, сделали новый вход. А дальше все по-старому – сидим в Сарае, припасы подъедаем, вроде все как обычно, только вы все не возвращаетесь. К Бороде и Светка, и Валуев ходили, а он нет и все! Искать не пойдем. Итак, народу мало осталось. Если выжили, сами вернутся.

  А недели три назад мне Света на ухо шепнула, что с Командиром не так что-то. Сама толком понять не может, но бояться его стала, как прокаженного. Я тоже потом на него повнимательней глянул, а он на Урода похож! А обедали как раз тогда, у меня аж ложка из руки выпала, сижу, рот открыл, смотрю на него и охреневаю. Он тоже на меня глянул быстро, глазами как-то сверкнул и улыбнулся, типа, что – нравлюсь? Бля, Егор, у него не зубы во рту были, а эти, как у кадавров разных, клычищи! На следующий день все уже видели, что Борода в кого-то превращается, даже Чапай, с которым они вроде как сдружились. Ну, собрались за ужином и разложили ему: так и так, ты кто такой есть-то? А он и ухом не повел. Вы че, говорит, граждане, травы курнули? Я – Командир ваш, защитник и предводитель. Что, типа, за вопросы такие бредовые? И как-то вроде прямо в мозгах говорит, да так убедительно, что все и успокоились. Я вот сейчас вспоминаю и понять не могу – три дня с ним жили потом, он уж вообще на человека не похож, а нам как бы по хрен. Гипноз, что ли какой?

  – Ну да. – вставил я. – Можно и так сказать. Гипноз. Он к вам в подсознание залез и глаза отводил. Они теперь умеют.

  – Во! – вскинулся Бабушка. – У него когти вместо ногтей, а всем по барабану!

  Допил воду, помолчал.

  – Он эти три дня вообще ни с кем не разговаривал, не ел почти, а только Светку трахал. С утра до вечера – скрип из подсобки. Она уж, бедная, еле ходила и тоже, как будто, так и надо. А на четвертый день все и случилось. Да так быстро, бля... Я в толчок шел, эти там в подсобке скрипели, а дверь открытая. Ну я мельком и глянул. Светка голая на верстаке лежит, голова ко мне свесилась, а Борода сзади там что-то ковыряется. Я уж хотел дальше идти, смотрю, у нее глаза открытые и как бы стеклянные, а из носа – струйка крови течет. Я на месте застыл, и тут Борода голову-то и поднял. Меня будто с кислоты какой резко отпустило, как повязку с глаз сняли! Светка мертвая, а ее Урод жрет! Морда страшная, рот весь кровищей измазан, глаза прямо в мозг мне смотрят. Ну я заорал благим матом и к остальным ломанулся. Пока объяснял че почем, этот в дверь влетает и Чапая с ходу рвет пополам почти! Валуев его схватить пытался, тот ему по лицу и ноге прошелся, да так, что мясо шмотками полетело. Я калаш успел схватить и давай по нему херачить. А он быстрый, скачет по стенам, уворачивается, смеется, падла! Потом обратно в дверь прыгнул и пропал куда-то. Я – к Валуеву, тот живой, но порванный, мама не горюй. Но ничего, встал, оружие взял, со мной пошел. Ходим по Сараю, ищем Урода, с Валуева кровь течет ду́ром просто, смотрим – оружейка закрыта, а он там песни горланит. Мы ему – выходи, сука, а он опять ржет, щас, говорит выйду! И правда вышел. Снарягу нацепил, подсумки, Вал в руках. Дверь распахнул и давай в нас стрелять. Мне бочину прострелил, а великану нашему живот. Хорошо Валуев парень крупный, сильный, он Бороду в охапку одной рукой взял и к выходу с ним побежал. Метра два не успел, рухнул прям перед порогом. Борода поднимается, улыбка до ушей, ручищи по локоть красные, а ты что, Бабушка, говорит, носки не штопаешь? Только хотел ко мне рвануть, я в него весь магазин и выпустил. Его за дверь выбросило, еле успел захлопнуть и засов задвинуть, он с той стороны уже долбит, да так, что стена ходуном ходит. Минут тридцать долбил, орал, потом свалил куда-то. С тех пор почти каждую ночь приходит, долбит, рассказывает мне, как меня жрать будет. Прямо у меня в голове рассказывает...

  Бабушка замолчал. Его заметно потряхивало, словно он заново переживал, эти страшные события.

  Я тоже опустил затуманившиеся глаза, сказать было нечего. Из памяти на меня смотрели люди. Настоящие. С большой буквы... Хмурый Серега, быдловатый Дядя Миша, простодушный Вова, невозмутимый Леший, деловой Чапай, весело смеющаяся Света, большой, добрый Валуев... Откуда-то снизу который раз начала подниматься, затапливая разум, волна нечеловеческой обреченности и отчаяния.

  Настя осторожно и ласково прикоснулась к сознанию, словно легонько пожав руку теплыми пальцами. Стало полегче. На смену меланхолии шли ярость и жажда мщения.

  – Валуев-то хоть не долго мучился? – спросил я.

  – Нет. – хрипло ответил Бабушка. – Я, когда дверь захлопнул, он уже откинулся. Я, вообще, не знаю, как он смог через весь Сарай этого Урода протащить. Тот же его рвал всю дорогу, живого места не осталось...

  – А ты? Борода в тебя из Вала в упор почти шмальнул. Как, вообще, выжил-то?

  – Да он вскользь попал, – отмахнулся Бабушка, задирая грязный бушлат и майку. На боку краснел здоровенный, совсем свежий шрам. – Кожу с мясом чуть-чуть содрал, ни печенку, ни ребра не задел. Я остатками бальзама мазал, вон, видишь прошло почти. Ладно, херня! Меня по жизни еще и не так рвали.

  Я покачал головой, сжал кулаки. Борода...

  – Он когда последний раз приходил?

  – Дня два назад где-то. Ночью тоже вроде, если по часам... Да я тут, Егор, сижу, наверх-то почти не вылезаю. День, там ночь, хрен его знает.

  – Нету там больше ночей, Бабушка. – вставил я. – Один бесконечный серый день...

  – Сначала почти каждую ночь в дверь ломился. – продолжил тот, видимо, не поняв, о чем я. – Я пару раз даже чуть не открыл, он словно прямо в голову залазает и руками управляет. Опомнился в последний момент. Потом поутих маленько. Раз в три дня начал являться. Присосался, собака, как банный лист к жопе... Вобщем, неделю где-то я здесь сидел среди мертвецов, потом решился все-таки. Утром вышел, похоронил, как надо. До темноты горбатился. Бок, сука, горит, а я копаю. Ладно хоть не припрыгал никто, повезло. Закопал глубоко, камней натаскал, сверху насыпал, чтоб этот не разрыл, кресты сколотил...

  – Мы видели. – сказала Настя. – Это правильно. Людей надо хоронить по-человечески. Даже здесь...

  Бабушка посмотрел на Настю. Во взгляде были очень необычные для его лица теплота и нежность. Словно старый дед, к которому наконец-то приехала любимая внучка.

  – Настя. – мечтательно протянул он. – Молодец, Егорка! Такие подарки даже там, где мы жили, редко дарят, а уж здесь... Ты уж береги ее, сынок...

  – Стараюсь. – ответил я. Сынок! Да, постарел дед, постарел...

  Тот допил остатки кипятка и продолжил.

  – А второй раз я вчера наверх вылез. Период же был на днях... Вылез и охренел. Вообще ничего не понял. Магазин, кстати, пустым оказался.

  – Да. – сказал я. – Мы тоже охренели сегодня. Выключили наш мирок, Бабушка. Все, не нужен он больше никому. Причем, есть мнение, что это наш с Настей косяк.

  – Не грузи, Егор. Не надо... – тихо произнес он.

  Я посмотрел в прищуренные, столько всего в жизни повидавшие, глаза, позволил себе заглянуть чуть дальше, за них, и понял, что Бабушка давно для себя все определил. Он остается в Сарае до конца. Точка. Без вариантов. Смысла дергаться дальше он не видел. Что там – наверху, ему совершенно фиолетово. Он остается умирать... А сейчас Бабушка просто очень благодарен нам с Настей и рад нас видеть, просто, как что-то хорошее и человеческое на последней ступеньке жизни.

  Он грустно улыбнулся. Кивнул. Прочел в моих глазах понимание, урка мой проницательный! На глаза снова навернулись слезы...

  – Ну что, робяты! – с наигранной бодростью сказал он. – Еда-то у меня еще осталась с того периода. Что я тут один много съем? Так что давайте-ка помойтесь, вода еще течет, порубайте, да отдохните. Я так секу, вы сюда не по ровной дороге добирались. Вон, аж с ног валитесь. А там, потом и поговорим...

  Тут он был прав. Сил почти не было. Шли долго.

  – Бабушка. – улыбнулся я. -Ты мне пока топор наточишь? А то, столько говна срубил, затупился, бедный.

  Лицо старика просияло счастливой улыбкой.

  – Сделаем! В лучшем виде!

  В холодном душе, я понял, что силы все-таки оставались. И у меня, и у Насти. Мы долго и страстно любили друг друга под потоками ледяной воды, и нам было жарко. Дикое напряжение последних часов подстегнуло чувства, так что спать мы улеглись только через час. Зато уснули сразу и крепко.

  А разбудил нас Борода...

  Громкие, глухие и ритмичные удары в металлическую дверь разносились по всему бункеру, невольно вызывая воспоминания о Дятле. Мы втроем молча подошли к стене, стальное полотно гулко вибрировало и ходило ходуном, но дверная коробка и засов держались крепко. Стояли, слушали смотрели на громыхающую дверь.

  Мы с Настей закрыли сознание, чтобы раньше времени себя не обнаружить, но Бабушку Борода почуял почти сразу.

  – Привет, старый! – раздался одновременно и за дверью, и в голове шепелявый, хриплый рык, знакомый только интонациями и оборотами речи. – Может сегодня хоть выйдешь, прогуляемся с тобой. Там снаружи так интересно – просто жуть. А я жрать хочу, как раз. Торжественно обещаю начать с правой ноги. Потом отпущу до следующей прогулки. Ну как, старый? Соглашайся! Я ведь один хрен до тебя рано или поздно доберусь.

  – Пошел на хуй! – рявкнул Бабушка и завел свою не очень разборчивую, зато очень яростную пластинку по фене.

  Я мысленно потянулся за дверь. Сильный. Может быть, даже сильнее Петровича, которого я считал пределом эволюции Уродов. Почему-то, кстати, с самого начала был уверен, что Борода в результате своей долгой трансформации превратится именно в такого вот, Уродо-сапиенса, а не в злобную и безмозглую тварь. Хотя он сейчас тоже, конечно, – тварь, но намного-намного опасней.

  Молча развернулся, пошел натягивать снарягу.

  – Ты что, Егор, ошалел совсем? – с громким шепотом бросился за мной Бабушка. – Да мы его даже втроем не завалим!

  – Я с тобой! – вслед за ним сказала у меня в голове Настя.

  – Нет! – решительно отрезал я.

  – Не имеешь права теперь так рисковать, понял? – начала возмущаться она. – А если он тебя убьет? Мне... Нам, что делать?

  Женщины... Сразу давят на главное.

  – Настенька. – ответил я ей. – Я имею полное право завалить эту падлу, потому что она жестоко убила почти всех моих друзей. А тебе торжественно клянусь, что скоро вернусь живым и здоровым. Ну, что он мне сделает? Мы с тобой Анунахеров на раз-два замочили... Ну, почти на раз-два, а уж это недоразумение шепелявое... Личное это, пойми....

  – Я понимаю, Егор, я же тебя насквозь вижу, блин! Но все равно – я с тобой!

  – Нет. Не надо тебе ни смотреть на это, ни тем более, участвовать. Все, разговор окончен.

  Настя обиженно надулась. В режиме мысленного обмена это выглядело довольно забавно.

  – Что ты ржешь, засранец?! – еще больше раздухарилась моя любимая, но я чувствовал, что она уже сдалась. – Только попробуй там, хоть поцарапайся!

  – И не таких валил, дед. – ответил я вслух Бабушке. – Не переживай. Месть – благородное дело.

  – Это да! – протянул Бабушка. – Ответить петушок должен по любому! Но ты точно уверен?..

  – Да.

  ***

  За толстой сталью дверного полотна – тишина. Но он там. Притаился, ждет. Багровая аура извращенного и уже очень далекого от человеческого сознания светится в темноте коридора. Меня не чувствует, я закрылся наглухо, а вот подошедшего со мной к двери Бабушку определил сразу. Орать на этот раз не стал. Бесшумно переместился ближе, весь подобрался, исходя волнами нетерпения и голода, похож на сжатую до предела пружину.

  – Приготовься захлопнуть, – очень-очень тихо, наклонившись прямо к уху деда, прошептал я.

  Снял тяжелую цепь с крюка, особо не таясь, бесшумно все равно не получится. Взялся за выступающую планку засова, чуть сдвинул. Багровая пружина за дверью сжалась еще сильнее. Я посмотрел на Бабушку, тот кивнул, и я резко выдернул засов из паза.

  Тысячная доля секунды, и дверь распахнулась в темноту, подчиняясь мощному рывку из коридора, в проеме мелькнула огромная угловатая фигура, а воздух сверху вниз со свистом прорезал полукруг страшного удара когтистой пятерни. Радиус этого полукруга был метра полтора, скорость – просто убойная. Не увернулся бы даже самый натренированный японский ниндзя, развалился бы на две половины со всеми своими нунчаками и сюрикенами. А я увернулся. Я не ниндзя, я – Егор. Очень быстрый Егор. Плавно уклонился вправо и в развороте ударил ногой прямо в центр туловища, облаченного в бронежилет. Хорошо ударил. Борода ухнул вырвавшимся из легких, или что там у них внутри, воздухом и отлетел метров на пять вдоль правой стены коридора, с треском ломая ржавые костыли, на которых покоились толстые черные кабели.

  Я шагнул за порог, поднимая автомат, дверь за спиной тут же захлопнулась, послышался сильный удар, вставшего на место засова. Молодец, старый!

  В коридоре было темно. Но ни мне, ни моему врагу свет был совершенно не нужен. Борода уже успел вскочить на ноги и застыл, пригнувшись и касаясь когтями бетонного пола. Смотрит на меня раскосыми бельмами, в которых на смену удивлению и ярости приходит узнавание и радостное предвкушение крови.

  – Егор... – хрипло и как-то даже ласково протянуло то, что когда-то было нашим Командиром.

  – Вот это подарочек! Прямо Новый год какой-то, епта! Вернулся, сучонок! Да смотри, какой прокачанный! Ну, тем интересней тебя убивать будет. На хер мне теперь Бабушка... Ты мне, роднее намного, принцесса. Всегда тебя, падла, ненавидел...

  Выпрямился, молниеносным плавным движением выдернул из-за спины автомат, направив на меня. Стоит лыбится. Урод.

  Изменился, конечно, сильно. Рожа страшная, но прежние черты все-таки проступают. Странное ощущение. Смотришь на него – тварь из самой последней преисподней, а все равно ведь Борода. Только другой. Вырос на голову, не меньше, плечи еще шире стали. Он и будучи человеком, был очень хорошим бойцом, а теперь – просто киборг-убийца. Буквально физически ощущаю потоки мощи, от него исходящие. Закрываться, как я, то ли не умеет, то ли не считает нужным... Если бы тогда, под трибуной Сталелитейщика, вместо Иван Петровича был он, неизвестно, чем бы там все закончилось.

  Но с тех пор прошло больше месяца. Я тоже повзрослел. И главное – остался человеком, не стал вот этой мерзостью...

  Мерзость устала ждать и начала стрелять мне по ногам. Сухо затрещал Вал, девятимиллиметровые пули выбивали яркие искры из многострадальной двери, а я уворачивался, и, как Миксеры из метро, длинными прыжками от стены к стене, наискосок коридора, двигался к нему. Пули проносились на расстоянии волоса от тела, вспарывая одежду, но кожи под ней так ни одна и не коснулась. Бой на сверхзвуковых скоростях. Последний длинный прыжок, удар обеими ногами, и Борода снова летит по коридору.

  Поднялся, развернулся. В глазах – что-то похожее на растерянность. Что, козлина, не ожидал от Егорки такого? Пора приступать к казни. Пинать его, как футбольный мяч по коридору можно до бесконечности, толку не будет. Я вскинул автомат и дал очередь. Он попытался отпрыгнуть, но я бил с упреждением. Руками управлял не мозг, а инстинкты, просчитывающие действия противника на шаг вперед. Мои пули раздробили ему левое колено. Борода приземлился на пол, нога подломилась, его повело в сторону, но тут же последовал разворот на здоровой ноге, новый прыжок назад и очередь в мою сторону. Теперь уже не по ногам, а в голову. Понял, что поиграть не получиться, надо бить наверняка. Нужно отдать должное Уроду, увернулся на этот раз я еле-еле. Но, увернулся. Двинулся за ним, несколькими выстрелами разнес второе колено. Борода завыл и очень быстро пополз на руках прочь во тьму коридора, волоча за собой обездвиженные ноги. Тюлень, бля. Я медленно двинулся за ним вдоль черного мокрого следа на пыльном бетоне. Метров через двадцать след свернул направо под прямым углом, исчезая в одном из проемов.

  Та самая комната с рисунками. Случайно или нет? Впрочем, какая разница...

  Перекатом оказался внутри, пропустив рой гудящей свинцовой смерти над собой, одновременно определяя позицию Бороды. Перекатился еще раз, снова разминувшись с автоматными пулями, поднялся на колени и дострелял магазин в огромную серую фигуру, скрючившуюся в углу. Туловище, плечи, локти. В голову стрелять не стал. Она мне еще пригодится.

  Вал выпал из рук Урода, а он сам, подергиваясь, сполз по стене. Я подошел, глянул. Полная потеря несущей способности. Конечности обездвижены, бронежилет похож на решето, но Командир жив. Наверное, если сейчас уйти, оставив его таким, дня через три будет снова скакать, как ни в чем не бывало. Взял за ногу, перетащил тяжеленое тело на середину комнаты. Достал топор. Традиция – есть традиция. Борода, приподняв голову, молча смотрел на меня. Больно ему не было. Ему было страшно. Страшно не от осознания приближающейся смерти, а от того, что я наконец раскрылся, и тот смог взглянуть на меня по-настоящему, в силу своих возможностей, конечно.

  – Как? – прохрипела тварь.

  Я молчал. Стоял, смотрел на бывшего хирурга. Жил мужик, сильный, умный, с харизмой, людей от смерти спасал, а теперь вот это... Хотя, если честно, всегда был с гнильцой, презирал всех нас непонятно почему. Так что не жалко мне его. Ни капельки.

  – Чапай, Валуев, Света. – произнес я. – Особенно, Света... Зачем? За что?

  Широкий, зубастый рот растянулся в улыбке:

  – Тебе не понять. Я...

  Топор разрубил шею, вонзившись в пол. Хорошо наточил Бабушка. Таким острым лезвие еще никогда не было. Из шеи толчками брызнула черная кровь, голова откатилась в сторону.

  Я подошел к ней, взял этот отвратительный тяжелый предмет, который две секунды назад что-то пытался мне сказать. Поднял, как баскетбольный мяч, за холодный облезлый затылок и со всей силы запустил его в изрисованную стену перед собой, попав прямо в миндалевидный глаз, заключенный в треугольник.

  – Получайте! – сказал я нарисованным Аннунакам. – Дар... Отмытый, бля, праведной болью.

  Голова Бороды отскочила и с костяным стуком упрыгала в угол. На стене осталось мокрое пятно, начавшее тут же стекать вниз. Как будто всевидящий глаз вдруг заплакал черными слезами.

  Все.

  Я повернулся и пошел в Сарай.

  К Бабушке. К Насте...

  ***

  Снова стоим у двери. На этот раз втроем. Мы с Настей, экипированные в новую спецназовскую снарягу, в новых шлемах и очках, увешанные гранатами и патронами, и Бабушка. Старый, грустный Бабушка. Пошел нас проводить. Так за нас переживает, что даже подарил Насте свой топор. Думаю, самый лучший топор в этом мире.

  Посмотрел на него и все-таки спросил в последний раз.

  – Может передумаешь?

  – Нет, Егорка. Не передумаю.

  – Дед. Повторяю тебе еще раз – мы знаем, где находимся, вроде знаем, как отсюда выбраться, даже теоретически догадываемся, как вернуться домой. Пошли с нами!

  Он покачал головой.

  – Все. Хватит. Ничего не говори и не рассказывай. Мой дом теперь здесь. Я уж тут как-нибудь потихонечку... Куда мне, старому, идти? На хрена? Нет. Я остаюсь. Завтра вон, может, погулять отправлюсь.

  Я видел это в его глазах. Он все решил. Бабушка остается умирать. Здесь. Жаль...

  Я крепко обнял его, он похлопал меня по спине, проворчал, скрывая слезы:

  – Давай, Егор! Покажи там всем этим педерастам, что русские не сдаются!

  – Покажу, старый, покажу!

  Он обнял Настю, и снова обратился ко мне:

  – И сокровище, вот это береги! Ты смотри – она аж светится вся изнутри! Алмаз, а не девка!

  – Спасибо, Бабушка. – тихо сказала Настя. – Прощай.

  – Прощай, дед. – проговорил я.

  – Бывайте, ребят. – ответил он, пряча глаза, и закрыл дверь. Через секунду из-за нее глухо донеслось. – И про растяжки мои не забудьте!

  Не забудем... На душе скребли кошки. Больше мы его не увидим. Никогда. Я это знал точно.

  В комнату с комиксами на стенах заходить не стали. Не хотел, чтобы Настя видела казненного Урода, да и картинки с текстами я запомнил и мог просто мысленно ей показать во всех подробностях. Так что – незачем. Только время тратить.

  Быстро миновали коридор и выбрались на поверхность.

  Шока, на этот раз, не было. Мы уже были готовы к тому, что увидим. Зато вчера, выйдя из подземелий метро на станции Абалинской и оглядевшись вокруг, мы сначала вообще ничего не поняли. Ждали всего, чего угодно, но только не такого.

  Последние три перегона метрополитена миновали практически без проблем. Шли спокойно и не спеша. Миксеры маячили невдалеке, цокали когтями в параллельном тоннеле, но напасть так и не решились. Наверное, между двумя их группами, разделенными станцией каннибалов, существовала ментальная связь, и сильно уменьшившееся в числе стадо, живущее в перегонах до Космической, настойчиво рекомендовало соседям держаться от нас подальше. Соседи решили прислушаться к советам и нас так и не побеспокоили.

  Когда впереди забрезжил неяркий свет Абалинской, я посмотрел на часы. Путь от порога клиники эстетической медицины, целый месяц бывшей для нас уютным домом, до конца линии метро занял чуть больше двенадцати часов. Могло быть и хуже. На поверхности сейчас должна уже быть ночь.

  Мы устроились перекусить прямо на шпалах, гадая – вылезать сейчас или ждать утра. Сошлись во мнении, что очень высок процент того, что на выходе нас ожидает целая делегация встречающих. Рассерженный предводитель Аннунаков, который ускакал от наших пуль на станции Безымянного Солдата, наверняка привел шоблу своих горбатых товарищей и стянул со всех близлежащих районов сотни зверей. У меня в голове даже сама собой нарисовалась картинка: мы поднимаемся по ступеням, выходим на улицу через тяжелые стеклянные двери, а перед нами полукругом стоит десяток-другой высоких серых фигур, перед каждой из которых переливается волшебный полупрозрачный пульт; далее – зубастая и когтистая стена, состоящая из бесчисленных Уродов, Косяков и прочих Волосатых, а завершают композицию огромные булыжники летательных аппаратов, зависших в небе, как вертолетное звено перед атакой. Транспаранты, воздушные шары и букеты цветов в видении не присутствовали. Встреча обещала быть торжественной, но далеко не праздничной.

  Поэтому, посовещавшись, мы с Настей решили, что время суток в данный момент фактор не особо важный. Решено было не ждать утра, а выходить прямо сейчас. От подземелий уже конкретно тошнило, а драться придется в любом случае, не сейчас, так через несколько часов. Не оставаться же здесь жить? Мандраж, конечно, был сильный. Спрятались в метро... Только оттянули свой конец, так сказать... Но прорываться надо. В любом случае.

  Продышались, размялись, проверили оружие и экипировку, двинули наверх. Осторожно, но уверенно.

  Первым сюрпризом стал тот факт, что на поверхности было светло. Поднявшись со станции в широкий коридор, в плане представляющий собой квадрат, в углах которого были лестницы выходов на четыре стороны широкого перекрестка Старо-садовой и Овсеенко, мы увидели дневной свет, льющийся из ближайшего к нам выхода. Я с удивлением посмотрел на часы. Вроде идут... Что за фокусы?

  Вторым сюрпризом оказалось отсутствие радостной толпы встречающих. Перекресток был пуст. Ни кадавров, ни Аннунахеров, ни их огромных летающих камней. Мы с Настей ошарашенно застыли в дверях и, оглядевшись вокруг, обнаружили третий сюрприз. Город изменился. Его бросили. Или выключили...

  Вместо низкой серой хмари и облаков высоко-высоко над нами переливалась дымчатым узором твердая плоская светящаяся поверхность, уходящая на Север, Восток и Юг, насколько хватало глаз. На Западе, метрах в восьмистах от нас лениво текла Река. Станция метрополитена располагалось на склоне берега, намного выше уреза воды, поэтому речная панорама была достаточно обширной. Туман, вечно скрывавший противоположный берег, исчез, явив нам отсутствие этого самого берега. Река оказалась намного шире, чем я помнил, а примерно там, где должны были возвышаться пологие горы, обозначавшие границу заповедника, вертикально стояла огромная стена. Тоже дымчатая, образующая идеально прямой угол с небесной плитой. Грандиозное и совершенно сюрреалистичное зрелище.

  Но самое главное – энергия Хозяев. Потоки неведомого излучения, наполнявшие все пространство Города, текущие в стволах деревьев, вихрящиеся в воздухе, необратимо изменяющие людей, а потом подпитывающие, получившихся из них существ, излучения, являющегося сутью и смыслом всего, творящегося здесь, исчезли. Полностью и, видимо, навсегда.

  – Да-а, – протянула Настя, разглядывая далекие, но отчетливые границы мира. – Значит, не ошиблись мы насчет коробки.

  – А ты сомневалась? – спросил я.

  – Да нет. Но, как говорится, пока сам не увидишь...

  – Меня больше интересует, что все это значит. На нас обиделись и бросили на хрен вместе со всем Аквариумом?

  – Нет. Мы им нужны. Точнее – я. – сказала Настя. – Но здесь нас ловить слишком опасно. Мы стрелять умеем, можем поранить или вообще убить.

  Она помолчала задумчиво, потом продолжила:

  – Периодов больше не будет, еды не будет, останутся только мутанты и люди, обреченные на голодную смерть, или что похуже, например, как в метро у Карбюратора. Не будет больше дня и ночи, исчезнет эта искусственная иллюзия времени, останутся только мертвые декорации. Испытательный полигон исполнил свое предназначение и больше не понадобится. Его можно отключить от питания, чтобы удачный результат эксперимента сам вылез наружу, прямо в шестипалые руки лаборантов. А то, что будет с остальными несчастными живыми душами, которые не пригодились, никого не волнует. Совсем.