Текст книги "Аквариум (СИ)"

Автор книги: Олег Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

  Я оглянулся на бывший штаб команды Рената. Трехэтажный дом, отделанный композитом, стоял прямо посреди жилого двора. Витражи, керамогранит на высоком цоколе, над парадным входом вывеска: "Клиника доктора Б.......ого". Середина оторвана. Но судя по "ого", точно какой-то еврей. Не он ли, кстати, в подвале сейчас с простреленной башкой валяется? Все может быть... А здание хорошее. Добротное, дорогое. Неплохо жил Ренат с товарищами. А тут Егор появился... Хотя, и без меня все плохо бы кончилось. Не ушел бы упрямый татарин никуда, так бы и прятался здесь. Так что, неделей раньше, неделей позже, но выковыряли бы их Уроды, к бабке не ходи.

  Я бросил взгляд на своего спутника. Стоит, трясется, пучит глаза. Шлем забыл, бронежилет надел криво, липучки не проглажены, ремешки болтаются, ствол автомата ходит ходуном, как бы меня не пристрелил, болезный. Да-а, я б с таким в разведку не пошел... А вот к Уродам – придется. Больше не с кем. Ну ничего, Кирюша. Есть у меня идейка, как тебя полезным сделать. Будешь моей гайкой. Подло, конечно, но ты тоже молодец! Как меня вчера лупцевал в подвале! Я по натуре человек не мстительный, но пообещал тебе, что не забуду, вот и не забыл. Память у меня хорошая. Особенно на всякие гадости...

  – Бегаешь быстро, Кирюх? – спросил я его.

  – Да, вроде, – промычал он. Я до сих пор так и не понял, кого он больше боится. Меня или Уродов?

  – Ну так побежали! А то все веселье пропустим.

  Направление я ощущал буквально кожей, как птицы всегда точно знают, в какой стороне находится юг. Стадион нависал слева огромным, источающим недобрый холод айсбергом. Вся моя шутливость, весь этот веселый сарказм – все было напускное. На душе скребли кошки. Настю я не чувствовал. Совсем. Может, конечно, из-за расстояния, но поганенькое предчувствие так и вгрызалось в мозги. Хотелось, сломя голову, лететь туда – спасать, вытаскивать. Прямо сейчас, пока не поздно...

  Почему-то вспомнил себя, сидящего в засаде на Речвокзале с самопальным ружьем в руках. Дрожащего, слабого, ждущего, когда из-за угла появится Урод. Как-будто совсем про другого человека. А сейчас вон, несусь навстречу сразу пятерым тварям, которые намного страшнее той, безмозглой и предсказуемой. Быстро здесь люди меняются. Совсем по-разному, но быстро...

  Побежали хорошо. Стремительно, сильно, как чернокожие спринтеры. Кирюша не соврал, бегать он действительно умел. Дыхание держал отлично. Я шел параллельным курсом вполсилы, стараясь не слишком вырываться вперед. Это было нелегко, тревога внутри нарастала. Чтобы хоть как-то отвлечься, начал на бегу сканировать окружающее пространство новыми органами чувств. Было очень необычно и интересно. И мерзко... Я не мог видеть сквозь стены домов, но чувствовал где, за какой стеной, в какой квартире, притаились, еще вялые поутру, кадавры. Идентифицировать каждого пока не удавалось, но и этого для Егора позавчерашнего было более, чем достаточно. Вот раньше бы так! Я ощущал Город вокруг всей поверхностью кожи, мозга, подсознания. Вон – россыпь Грибов вдоль бордюра. Вон – Гвоздь притаился около канализационного люка, почти неотличимый от асфальта. Уходит под землю метра на четыре. Учуял нас, завибрировал. Не надейся, не наступим! А вон еще один поменьше, растет прямо в стене здания, горизонтально. Я таких еще не видел...

  Пересекая проспект Юных Комсомольцев, бросил взгляд в сторону стройных рядов уходящих вдаль гигантских деревьев... Да и никакие это не деревья, на самом деле, а потоки незнакомой, злой и чуждой энергии, медленно сочащиеся из-под земли. Замаскированные под осины для взгляда обычного человека, мне они представлялись чем-то вроде инженерных сетей. Словно электрический ток безостановочно поднимался вверх по толстым стволам, разветвляясь ближе к кронам на десятки отдельных ветвей, на концах которых болтались куколки со спящими Парикмахерами, подпитывая их трансформацию. И существа в коконах, раньше несомненно бывшие людьми, под воздействием поля, генерирующего эту энергию, стремительно превращались в безобразные создания, смысл существования которых для меня до сих пор оставался неясен. Жестокая насмешка или презрительный плевок на законы генетики и тысячелетия эволюции.

  Одновременно с изучением Города, который, как та самая избушка, повернулся ко мне наконец передом, а, точнее, каким-то другим, настоящим своим, задом, я старательно держал мысли на коротком поводке. Блокировал их, опуская поглубже, как недавно, стоя на коленях перед Уродом. Оказывается, думать, как и говорить, тоже можно тихо или громко. Так вот, думал я очень тихо. Кирюху заглушить, конечно, не мог. Но в его голове мыслей, как таковых, было мало, в основном – страх. Зато очень громкий. Ну что ж! Пусть боится. Зато на его фоне, может, меня не учуют...

  Хотя, кто-то меня уже учуял. Как только мы с Кириллом вышли на поверхность я сразу ощутил взгляд. Точнее – Взгляд! Не человеческий, не звериный. Не давящий, но идущий сразу со всех сторон. Будто энтомолог заметил под ногами новую букашку, отсутствующую в энциклопедиях, и теперь с интересом ее рассматривает через увеличительное стекло. Холодный, чужой, он был мне чем-то знаком, причем, кажется по той, нормальной жизни. Но вспомнить ничего конкретного не получалось. Как не получалось и закрыть мысли от этого взгляда. Не мой уровень. Ну и пусть пялятся! Не мешают и ладно. Тут итак дел полно...

  Когда впереди замаячил парк, под сенью которого мы с Лешим имели честь познакомиться с Косяками, со Сталелитейщика донесся пронзительный женский крик. Точнее, не крик в привычном смысле этого слова, а всплеск эмоций, несущий в себе невообразимый ужас, отчаяние и боль. Всплеск настолько сильный, что я смог почувствовать его даже на таком приличном расстоянии.

  Твою мать! Началось!

  Я не смог определить, чей это был крик, был уверен лишь в том, что он именно женский. Не знаю почему, как, но знал точно. Придется менять планы на ходу.

  Я резко остановился, тормознув Кирюху, и быстро дал установку:

  – Я ускоряюсь. Ты добегаешь один. Осторожно и очень тихо занимаешь позицию и ждешь.

  – Чего ждать?

  – Не знаю! Сигнала, выстрелов... Действуй по ситуации, не маленький. Вздумаешь сбежать – из-под земли достану, понял!?

  – Понял! – лицо белое, как простыня. – А ты как?

  – А мне, видимо, придется побыть гайкой, – пробормотал я. – Везучий ты, Кирилл!

  Тот явно, вообще, не вкуривал о чем я.

  – Главное – поменьше думай. Вообще не думай. У тебя точно получится... – сказал я ему напоследок и побежал.

  Побежал по-настоящему. Так, как я теперь умел.

  Я не мог посмотреть на себя со стороны, но думаю, сейчас я был похож на атакующего Урода. Размытая несущаяся тень. Скорость бешенная, координация запредельная. Время, словно замедлило свой бег, я двигался и думал на порядок быстрее обычного человека. Мелькали окна, стены, заборы, парк стремительно приближался.

  Уже отсюда я видел коконы с Косяками. Это название мне все-таки нравилось больше, чем Парикмахеры. Как память о Лехе... И еще я видел, что как минимум два из них активны и готовы вот-вот десантироваться мне на голову. Придется драться... Можно попробовать топором, чтобы не шуметь раньше времени, хотя на стадионе, скорее всего меня уже ждут. Наверняка, между Уродами существует некий способ общения на расстоянии. Взять того же Доктора. Он там со всеми в бункере сидел, никуда не шлялся, но кровавое вторжение было очень четко скоординировано. Так что, Уроды явно в курсе, что кто-то завалил двоих их товарищей и Айболита. Поэтому, меры приняли. Одного-двух точно выставили со снайперками. А остальные трое в это время... Блин! Не думать!

  В любом случае, шуметь не стоит. И по середине улицы ломиться тоже. Во-первых, даже с моей нынешней грациозностью не хрустнуть парой тройкой пластиковых сидений, валяющихся под ногами, будет очень сложно, а во-вторых, с Восточной трибуны Елисейская просматривается практически на всю длину. Так что, лучше перебздеть, чем недобздеть. Пойду по краю парка.

  А вот, кстати и парк. Я сбавил скорость, сместился как можно ближе к рядам толстенных стволов и чуть не споткнулся от накативших волн энергии неизвестной природы. Будто в парную сунулся с мороза. Блин, да тут, вообще, какая-то электростанция! Сила буквально плавает в воздухе. Зачерпывай и пользуйся... Вот только не для меня ее сюда качают в таких объемах. Сейчас черпану, а потом зубы и хвост вырастут. Нет уж, нельзя. Нечеловеческое это все.

  Сверху нависло плотное переплетение ветвей, обмотанное паутиной, и белесые куколки. Я перекинул за спину автомат и выхватил топор. Тяжелый, острый, как бритва, с массивным обухом, идеально сбалансированный. Эх, Бабушка! Жив ли ты еще, урка наш талантливый? И, вообще, что там в Сарае сейчас происходит? Три дня ведь прошло...

  Вертикальный росчерк, сверху вниз, впереди, метрах в двадцати. А вот и он! Больной зуб! Я метнулся навстречу освобождающемуся от своей рубашки Косяку, поудобнее перехватывая топор обеими руками, отметив спуск еще одной твари чуть дальше. Громкий треск рвущегося кокона, Косяк, ловко перегруппировавшись в воздухе, приземлился на землю на все четыре конечности, присел, широко раскрыл свою горизонтальную пасть и тонко заверещал, как в прошлый раз перед атакой. Зря! Надо было не вопить, а сразу нападать. Видимо, не ожидал от меня такой прыти, а я теперь быстрый. Косяк не успел еще закрыть рот, я был уже метрах в трех, замахиваясь топором в полете. Траектория движения моего оружия была похожа на удар по мячу в гольфе – длинная дуга почти коснулась поверхности земли, а потом резко ушла вверх. Лезвие врубилось прямо в закрывающуюся пасть, раскрошив по пути несколько зубов, и напрочь снесла верхнюю челюсть вместе с макушкой покатого черепа. Сочный хруст, брызги желтой слизи, и, не успев толком появится на этот свет, Косяк отправился обратно на тот, из которого видимо и вылез...

  Хороший удар! Даже чересчур. Я недооценил свои силы, думал, что топор застрянет в противнике, а он, легко пройдя через голову твари, выскользнул у меня из рук, ударился рукояткой о ствол ближайшего дерева и, бешено вращаясь, улетел куда-то в темную чащу парка. Я же, не справившись с инерцией, потерял равновесие, крутанулся в воздухе и упал на живот рядом с поверженным врагом. Тут же всей спиной ощутил приближение второго Косяка и прямо из лежачего положения отпрыгнул влево. Очень вовремя. Землю рядом со мной вспороли две длинных костяных косы. Я вскочил на ноги, краем глаза отметил движение сбоку и бросился в обход ствола, стараясь оставить его между мной и противником. Началась смертельная карусель. Я метался между толстых деревьев, а тварь, как бешеная обезьяна, гналась за мной чуть выше, ловко цепляясь за стволы и периодически нанося по мне рубяще-колющие удары своими долбанными саблями. Я успевал уходить на пределе возможностей. В самый последний момент. Достать оружие не мог, тупо не было времени, все силы уходили на прыжки, уворачивания, отклонения. Если бы не мои новые возможности, я бы уже давно не скакал, как горный козел, а неподвижно валялся бы в виде отдельных кусков, разбросанных по парку. Но Косяк все равно был быстрее. Я понял, что долго так продолжаться не может. Очень скоро он меня достанет. Деревья вокруг были исчерчены глубокими порезами от мощных ударов острых кос, во все стороны летели щепки коры, тварь торжествующе верещала. Наконец, она меня все-таки достала. Взяла на противоходе, как ребенка. Я начал огибать очередной ствол, а Косяк, прыгавший сзади, нарушая все законы физики, вывернулся в воздухе и оттолкнулся от ствола в обратную сторону, вдруг оказавшись прямо передо мной. Далее последовало два удара. Первый – секущий горизонтальный через живот, второй рубящий сверху прямо в голову. Если бы он нанес их одновременно, я был бы уже мертв, но этот самурай хотел сработать красиво – сначала вспороть мне брюхо, а потом добить, развалив надвое мою башню. Вспороть живот не получилось. Лучшая жилетка – бронежилетка! Раздался отвратительный скрежет кости о металл, фронтальные пластины прогнулись, больно пройдясь по ребрам, но выдержали. Этот удар отбросил меня на полметра назад. Именно поэтому вторая коса, летевшая сверху, вместо головы со свистом рассекла налобную часть шлема, выпирающую перемычку защитных очков и срезала несколько квадратных миллиметров кожи с кончика носа. Косяк бил наверняка, поэтому вложил во второй удар всю свою физическую силу и весь вес своего горбатого тела. Конечность вонзилась глубоко в землю и во что-то воткнулась, в корень, камень, не знаю, причем так хорошо, что зверюга начала судорожно дергаться, безуспешно пытаясь ее вырвать. Я в это время падал на спину после первого удара, споткнувшись обо что-то на земле, оказавшееся моим, как я думал, безвозвратно потерянным, топором. Что-то везет мне последнее время не по-детски. Не к добру, наверное... Я снова увернулся от летящей в меня косы и схватил родной топор. Косяк бился на два фронта: свободной конечностью пытался достать меня и одновременно вырывал из-под земли вторую. Ну ничего, потерпи, дорогой, сейчас я тебе помогу! Я быстро встал, подскочил с безопасной стороны, размахнулся и освободил бедную зверюшку из западни, разрубив напополам мускулистое плечо, торчащее из сухой травы. Бицепс, плечевая кость, трицепс – топор разрезал все это добро, будто совсем не встретив сопротивления. Не останавливая движения, я в развороте сместился ближе и, провернув топор в руке, обрушил его тяжеленный обух туда, где у людей должен располагаться висок. Косяк упал. Я рубанул по другому плечу. С первого раза не вышло, земля внизу мягкая, пружинит. Пришлось приложиться еще парочку, пока тварь не стала безрукой. Точнее – безкосой. Безкосой, но очень даже живой. Уперлась лбом в траву, дерет землю когтистыми ступнями, хрипит, булькает, хочет перевернуться. Нет уж! Хорошего – помаленьку. Удар обухом в затылок, треск, слизь. Фу! До чего вы все здесь мерзкие, чуть не вырвало.

  Я устало опустил топор. Да-а, серьезные зверята. Если сейчас начнут еще сверху прыгать – по фигу, буду стрелять. Пусть хоть все Уроды в Городе услышат, мне такие веселые старты еще раз на хрен не сдались.

  Я перевел дух, прислонился спиной к стволу. Стало хорошо, тепло и спокойно. Захотелось слиться с этим деревом, со всеми деревьями вокруг, струиться по жилам ветвей, свернуться в уютной колыбели и спать, спать, пока кто-то большой и сильный, тот, кто все знает, не разбудит, не научит...

  Э, блядь, Егор! Совсем охренел! Ну ка, сжал жопу в кулак!

  Я отскочил от дерева. Ни фига себе! Расслабился, чуть не попался! Ты смотри, как тут все хитро устроено. Чем дальше в лес – тем толще партизаны. Чуть деревом не стал! Или кем там? Косяком?

  Ударил себя по щекам пару раз, достал флягу, напился. Полегчало. Снял шлем, повертел в руках, выкинул. Толку теперь от него. Разрубленные очки болтались по бокам головы, как уши спаниеля. Тоже выбросил. Зато теперь ни с кем не перепутают. Посмотрят, скажут – О! Егор идет! Точно он! Вытер о траву топор, убрал за спину, передвинул вперед автомат. Все. Время поджимает, а я тут ерундой занимаюсь!

  Побежал дальше.

  ***

  ...Не по сезону теплый осенний день. Самый конец октября. На небе – ни облачка, только садящееся солнце светит из-за спины, оставляя на зеленом газоне угловатую тень трибун. Воздух по-осеннему прозрачен и свеж. Я на середине Западной трибуны, рядом со мной – мои друзья. Все немного поддатые и возбужденные. Мне двадцать два или двадцать три года, не помню толком. Зато тот день помню во всех деталях.

  Последний, решающий матч сезона. Нам достаточно сыграть в ничью, чтобы впервые в истории войти в тройку лидеров. Сталелитейщик забит до отказа. Трибун не видно вообще. Только огромная колышущаяся масса людей, которая, кажется, вот-вот выплеснется за края. Белая, синяя, зеленая. Развеваются огромные флаги, бьют барабаны, гудят дудки со всех сторон. Над стадионом висит многоголосый слитный гул, то усиливающийся и быстро набирающий мощь, когда команда атакует ворота соперника, то разочарованно стонущий и матерящийся, если атака захлебывается или мяч летит мимо. Сорок тысяч человек, объединенные общим порывом, сливаются в какой-то огромный организм, синхронно дышащий и чувствующий. Мое я блаженно растворяется в этом организме, ощущая необыкновенное родство с тысячами незнакомых людей вокруг.

  Наша команда, словно физически подталкиваемая в спину мощным ревом болельщиков, обрушивает на противника атаку за атакой. Страсти накалены до предела. По трибунам, не останавливаясь проходит волна за волной. Завораживающее, фантастическое зрелище! Волна доходит до нас, и мы со счастливыми воплями вскакиваем, поднимая руки с флагами, а потом опять садимся в ожидании следующего гребня. Радостный, веселый азарт накрывает прямоугольное поле, будто купол. Солнце медленно садится, зажигаются яркие огни осветительных мачт. Игроки на поле начинают отбрасывать по четыре тени.

  И под самый конец игры в наши ворота влетает мяч. Многотысячный разочарованный стон, несколько секунды тишины, а потом самые горячие и неунывающие мужики на Восточной снова разгоняют волну, и поле накрывает еще большее облако азарта и надежды. Первая добавленная, вторая...

  Гол!!! Это невозможно передать словами, это можно только испытать самому. Стадион встает в едином порыве и орет во все глотку. Мы подпрыгиваем, размахиваем руками, обнимаемся друг с другом и с незнакомыми людьми на соседних рядах. Сейчас мы все – братья и сестры. Сейчас мы все – одна большая счастливая семья...

  Почему-то вспомнился именно этот день. Может быть из-за невозможного, доведенного до полного абсурда контраста чувств и эмоций, связанных со стадионом тогда и сейчас.

  Бездонно-прозрачное голубое небо и низкая серая мгла, перечеркнутая темными кривыми, словно вырезанными из картона, трассами туч. Яркие трибуны, заполненные тысячами живых, нормальных людей и пустые, ободранные железобетонные гребенки рядов без единого сидения, уходящие вверх, которые больше никогда не заполнятся. Радостный гул и крики толпы и мрачная, ватная тишина и пустота. Счастье и восторг. Беда, ненависть и страх. Свет и тьма. Жизнь и смерть...

  Я медленно шагаю по сухой желтой траве газона, на котором белеют остатки разметки, к центральному кругу. Все мое оружие осталось за спиной, сваленное в кучу около углового флажка. Точнее около того места, где он когда-то торчал. Помнится, сидя на трибуне, всегда хотелось оказаться внизу, на самом поле. Посмотреть на стадион глазами игроков.

  Вот и оказался. Только смотреть особо не на что.

  С трех сторон нависают пустые серые ярусы трибун. Западная, Восточная, Северная. Вместо Южной – чернеет выбитыми проемами окон административно-бытовое здание, где располагались раздевалки для команд, пресс-центр, а наверху висело огромное электронное табло. Оно и сейчас там висит. И даже работает. Светится надпись "...... ...... (......) – Спартак (Москва) 0 – 2" Название нашей команды почему-то не написали, так же, как и фамилии забивших голы игроков. Зато эмблема областной администрации сверкает и режет глаза, словно только что покрасили. По-моему, самые яркие цвета, которые я видел за все время в мертвом Городе. Вот сволочи, даже здесь себя пропиарили... Мачты освещения, закрученные в спирали, слепо светят в разные стороны неоновыми огнями.

  Стадион, конечно, не совсем пустой, иначе зачем мне было бы по нему шляться, да еще без оружия. На крайних верхних углах Западной и Восточной трибун неподвижно стоят высокие темные фигуры в городском камуфляже и бронежилетах. Угловатые, чем-то похожие на мутировавших богомолов. В руках снайперские винтовки. Все четыре ствола направлены в мою сторону. Злобные и давно нечеловеческие глаза припали к оптическим прицелам, в перекрестье каждого из которых, я думаю, находится моя глупая голова...

  А в центральном круге поля, прямо в том месте, где судьи перед матчем подкидывали монетку, застыл пятый, главный Урод. Таких я еще не видел. Рост – далеко за два метра, плечи и спина, размером с капот внедорожника, руки до колен. Большой мальчик. Сразу видно – командир. Тот самый Иван Петрович. Садист, людоед, некрофил и просто – хороший человек!

  А рядом с ним – моя Настя... Бледная, под глазами круги, но живая и вроде бы даже невредимая. Это хорошо! Это – главное.

  Вот такая расстановка игроков на поле. Неожиданная для меня и очень неприятная. С вероятностью девяносто девять и девять десятых процента можно предположить, что счет, высвеченный кем-то на табло, уже отражает результат грядущего матча. Причем Спартак – явно не мы с Настей...

  Когда я, наглухо блокировав все мысли, крался вдоль касс стадиона, то, если честно, вообще не знал, что буду делать дальше. Штурмовать, взрывать двери или просто постучаться и попросить открыть? Присутствие Уродов ощущалось, но как-то не явно. Словно издалека. Я долго осматривал в бинокль стадион и окрестности, но ни малейшего движения не обнаружил. Зато обнаружил их логово.

  Приличная часть подтрибунного пространства в глубине, за рядом внешних колонн, была заложена кирпичом. Причем заложена от души. Судя по внешнему виду кладки, толщина стены – не меньше двух с половиной кирпичей. Из нее наружу частой сеткой торчат толстые арматурины. Массивная стальная дверь. Такую хрен взорвешь. Во всяком случае моими гранатами точно бесполезно. Над дверью что-то нарисовано. Я подкрутил оптический зум, приблизил. Намалевано грубо, но узнаваемо. Треугольник с глазом, точно такой же, как у нас в подвале Сарая. Рисовали похоже кровью. Длинные грязно-багровые потеки темнели под рисунком и на поверхности двери.

  Посидел в укрытии, подумал. Потом быстрыми, короткими перебежками добрался до первого ряда колонн, поддерживающих массивные фермы, на которых лежат трибуны. Никто на меня не прыгнул, никто не выстрелил. Ощущение опасности было все таким же размытым. Странно. Точно подстава какая-то...

  Вокруг – справа, слева, вверху, висели человеческие скелеты. Без черепов. Грубо скрепленные проволокой, они были привязаны к горизонтальным балкам, оголовкам колонн, нижним поясам ферм. У многих руки перепутаны с ногами, у некоторых конечности, вообще, отсутствуют. Висят, как праздничные гирлянды... Нет, все-таки Уроды – есть Уроды! Перед дверью была разбросана одежда, сапоги, ремни, рваные разгрузки и прочая амуниция. Валялся даже калаш со сломанным затвором. То есть, здесь они раздевают добычу, внутри трапезничают, а из костей мастерят вот такие элементы декора и вывешивают перед дверью на страх врагам. Высший разум, бля! А уж запахи тут витают, аж глаза слезятся. Внутри, наверное, просто – газовая камера.

  Кстати, про то, что внутри. За дверью я не ощущал вообще ничего. То есть, чувствовал полупустые объемы помещений, коридоры, даже подвал какой-то просматривался, но ни людей, ни Уродов там точно не было. Живых, во всяком случае.

  Подошел к двери и, недолго думая, дернул ручку. Закрыто. Может постучать? А давай!

  Постучал. Громко, кулаком.

  И тут с неба грянул голос. Да так неожиданно, что я аж присел. Прижался спиной к стене, вскинув автомат.

  – Приперся, рыцарь без страха и упрека?!

  Я сообразил, что голос многократно усилен колонками, с помощью которых диктор объявлял составы команд, счет в матче и прочую ерунду. Надо же, еще работают!

  – А мы тебя здесь, на поле, ждем. Думали уж – не придешь!

  Говорил явно Урод, глухо и мерзко шепелявя.

  – Давай, Егор, трибуну обходи слева, поговорить надо! Тем более, баба твоя у меня тут валяется. Ты ж за ней пришел?

  Ага. Поговорить... Я приоткрыл мозг и попробовал отправить ему мысленную телеграмму:

  – Пошел на хер вскл не верю тчк

  Как ни странно – получилось! Урод понял смысл сказанного, громко захрюкал в микрофон, типа посмеялся, и сказал:

  – Сейчас поверишь, мясо! В чувство ее приведу...

  Прошло секунд десять и где-то совсем рядом, прямо за трибуной зажегся теплый знакомый огонек. Слабый-слабый, но мне достаточно было и этого. Настя. Живая.

  – Почуял, экстрасенс? – раздалось сипение Урода. – Давай бегом сюда, пока я ее резать на ленточки не начал. Все, бля! Шутки кончились!

  Вариантов не было...

  Я пересек половину поля и остановился перед ними. Настя, которую улыбающийся Урод по-хозяйски приобнял своей длиннющей граблей, вырвалась и кинулась ко мне. Прижалась, дрожа. Я потянулся к ней мыслями.

  – Все в порядке?

  – Вроде, да... – после небольшой паузы прозвучало у меня в голове. Даже, скорее, не прозвучало, а прорисовалось чередой образов. – Доктор вколол что-то, только что очнулась. Как с похмелья, блин. А тут еще эти вокруг... Что случилось, Егор? Ты сам как?

  Понятно. Ничего не знает. Ни про ночное нападение, ни про смерть своих друзей...

  – Потом. – ответил ей я.

  Поднял глаза на Урода. Да. Этот явно достиг максимального уровня апгрейда. Это ощущалось сразу. Он буквально излучал силу и равнодушную жестокость. Дьявол во плоти. Огромный, страшный, опасный. Глаза буравили насквозь. Закрывать мысли от него было очень трудно.

  – Все? – спросил он. – Наворковались, голубки? Тоже без слов теперь умеете? Молодцы!

  Я обвел взглядом трибуны, снайперов наверху, снова посмотрел ему в глаза.

  – На хрена этот цирк? Для кого показуху устроил, Иван Петрович? Или как там тебя теперь зовут?

  Урод Уродыч?

  – Грубишь, Егор? – проскрипел тот. – Зря. Каждое слово свое потом вспомнишь. Раз двадцать...

  – Что надо от нас? – спросил я. – В футбол будем играть?

  – Лично мне и моим товарищам от тебя не надо ничего. – проигнорировав мой сарказм, ответил Иван Петрович. – Так, яйца отрезать, поковырять в разных местах пару дней, чтоб поорал погромче, а потом съесть. А вот подруга твоя сладенькая нам очень нужна.

  Он посмотрел на Настю. Посмотрел так, что я еле удержался, чтобы не кинуться на него с голыми руками. Если можно выразить взглядом самую извращенную в мире похоть, то он ее выразил. На пять с плюсом.

  – Изучить ее нам надо. Обследовать, так сказать, для определенных целей. Другие наших надежд пока не оправдали, а вот она, я прям чувствую, подойдет. – он опять забулькал, смеясь. – Еле удержались, Егор, пока тебя ждали. Так что ты спасибо еще нам сказать должен.

  Настю опять затрясло. Я крепко прижал ее к себе, стараясь успокоить, и с чувством сказал:

  – Спасибо! Только я не пойму, зачем вы меня ждали, если я вам только в виде обеда подхожу?

  – Да посмотреть на вас двоих, таких интересных, хотят. Познакомиться. Вот и попросили подождать.

  – Кто?

  – А вот это тебе знать вовсе необязательно, мясо. Считай это последним подарком судьбы.

  – Мы, что, клоуны, чтоб на нас смотрели?

  – Тебе, червяк, честь великую оказывают, а ты тут выкобениваешься! – вдруг разозлившись, рявкнул Урод. Ему явно было не по нраву то, что кто-то нами заинтересовался. – Сейчас посмотрят, уйдут, а я тебе потом такой цирк устрою! Сначала повисишь на гвоздях посмотришь, что мы с Настенькой твоей делать будем, а потом и с тобой представление организуем. Смертельный номер, бля! Ты, кстати, еще за двоих наших ответить должен. Ты хоть представляешь кого убил?

  – Ну да. – усмехнулся я. – Как там? Высшую ступень разума?

  Иван Петрович молчал. Было видно, что он в бешенстве. Наверное, если бы не предстоящий визит загадочных товарищей, он бы начал рвать меня прямо сейчас.

  – А почему только двоих? – продолжал издеваться я. – Доктор ступенью не считается?

  – Доктор твой – просто расходник! – прошипел Урод. – Он – не Избранный. Через месяц бегал бы по улицам тупой и голодный.

  Вдруг Настя повернула к нему свое бледное лицо.

  – Почему? – спросила она. – Почему вы стали такими? За что вы нас так ненавидите? Откуда в вас столько зла?!

  Ее понесло:

  – Я же помню тебя нормальным... Нормальным человеком! Сильным, веселым, добрым... Кто превратил тебя вот в Это?! Зачем?!

  Урод посмотрел на нее все тем же отвратительным взглядом:

  – Я все тебе расскажу, сладкая моя. И кто я, и кто меня таким сделал и зачем. Расскажу даже, что это за место и как отсюда выбраться. Только потом. Попозже. В процессе, так сказать... У нас с тобой впереди много веселых и интересных дней. А вот другу твоему сердечному не расскажу. Потому что...

  Он осекся. Прислушался к чему-то и рыкнул:

  – Головы вниз, твари! Стоять и не двигаться. Вы теперь быстрые, но мы быстрее, так что даже не дергайтесь. Просто стойте и молчите.

  Я тоже, как и это мерзкое существо, чувствовал. Чувствовал неспешное приближение сверху чего-то большого и чужого. Обладатель всепроникающего взгляда, который я ощущал с тех пор как вылез на поверхность, наконец, явился.

  Теперь я понял, почему местом встречи был избран именно стадион. То, что опускалось на нас, было просто огромным. Ни один тесный близлежащий двор не вместил бы в себя такой объем. Я никак не мог уловить форму этого объекта, чувствовал лишь его габариты и вес. Уловил эмоции Насти, она ощущала тоже самое.

  – Все будет хорошо, – прошептал я ей.

  Она нашла мою руку и легонько сжала:

  – Я знаю. Мы же вместе...

  Ощущение величия и мощи, опускающейся на наши головы, вызывало осознание собственной ничтожности и незначительности. Так, наверное, чувствует себя таракан, испуганно глядя на нависший над ним тапок.

  Вдруг сзади материализовались три сущности. Именно сущности. Людьми эти граждане точно не были. Своим трехмерным зрением я увидел, как за нашими спинами, словно прямо из воздуха, проступили очертания темных худых фигур. Высоких, раза в два выше Ивана Петровича, и чужих. Совершенно чуждых людям.

  Урод, стоявший перед нами, почтительно преклонил колено. Явились Боги, избравшие этих отвратительных мутантов своими слугами. Как там он орал? Великая честь? Трепет в душе быстро сходил на нет. Оставалось только любопытство. Не впечатляли меня что-то эти местные божества. Да, сильные, да могущественные. Но преклонять колени как-то не хотелось. Я тоже сильный, так что обойдетесь...

  И тут же мне наглядно продемонстрировали, кто здесь по-настоящему сильный. Тело скрутило судорогой и парализовало. Длинные холодные пальцы легко проникли в мое сознание и, как патологоанатом вскрывает грудь трупа в морге, вскрыли мой мозг, разложили на столе и принялись там равнодушно ковыряться, что-то неспешно рассматривая. Было очень неприятно и противно. Мерзкие пальцы проникали во все самые потаенные углы, нащупывали такое, о чем не знал даже я сам. Рядом тихо застонала Настя, парни умело работали на два фронта.