Текст книги "Аквариум (СИ)"

Автор книги: Олег Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)

  – Совершенно верно. – Ответил я. – Только вопроса три.

  – А какой третий? – удивленно поднял брови он.

  – Про третий потом. Сначала на эти ответь. Я парень начитанный и знаю, что Добро и Зло, как таковые, вообще, понятия очень относительные. То, что для меня зло, для Ануннаков – добро. Они ведь выжить хотят, сам говорил, вот и вертятся, как могут. Цель оправдывает средства. Мы слабее, они сильнее. Закон джунглей. А если вспомнить, что сделали просвещенные европейцы с наивными и слаборазвитыми индейцами, то параллель выстраивается сама собой. Да и люди – далеко не подарок. Такие экземпляры встречаются, что Горбатые рядом с ними – просто херувимы.

  – Ты путаешь причину и следствие, Егор. Ты оправдываешь действия Ануннаков и иже с ними самосохранением, не задумываясь о том, что возможно именно эти действия и являются причиной их уничтожения. А что касается твоих собратьев и их косяков, то здесь зло является неизбежным элементом человеческой цивилизации. Ваш дар – свобода воли имеет и обратную сторону. Она ведь не одна на всех, а у каждого своя. Поэтому, любые два существа, ею наделенные, при взаимодействии друг с другом в социуме рано или поздно спровоцируют конфликт. Это зло неизбежное и в какой-то мере способствующее духовному прогрессу нравственно здорового человека. Если бы его не было, душе незачем было бы развиваться, так как отсутствовал бы стимул, препятствие, которое нужно преодолевать. Пойми, человек не создан идеальным и лучшим во Вселенной. Он создан единственно возможным.

  – Кем создан? Вами?

  Иван покачал головой.

  – Ладно... На вопросы ты так и не ответил. – Продолжил настаивать я. – Твои туманные размышления и формулировки не катят. Ответь конкретно – почему я должен тебе верить, и если я все-таки тебе верю, то какой вам смысл помогать человечеству. Я, как говорится, не вижу изюма. В чем выгода для тебя?

  – Ты слишком все упростил и обобщил, Егор. Да, есть две силы, противостоящие друг другу. Первая – это Горбатые. Хотя, на самом деле, Ануннаки – это только вершина айсберга. Они на передовой, на самом верху пирамиды. За ними стоят другие, за теми другими еще... Много там всяких. Всякого... С другой стороны – мы. Я и те, кто мне недавно свистел. Мы тоже всего лишь рядовые исполнители. За нашей спиной целая иерархия. Идет борьба за будущее Вселенной...

  – Ну, конечно! – Усмехнулся я. – Ни больше, ни меньше.

  – Именно! – Совершенно не смутился Иван. – Вы, люди, – это самое будущее. Как бы нелепо это ни звучало. Варианта развития событий в ходе этого противостояния всего два. Или человечество никогда не появится в том виде, в котором ты его помнишь. То есть, в виде самостоятельной, осознающей себя и эволюционирующей ветви Разума. Вы станете тупым подъяремным скотом, поставляющим бесценный продукт – души, которые Ануннаки будут, доводить до нужной им кондиции в виде физических объектов или нематериальной субстанции, не важно, и отправлять наверх, Хозяевам. А уж, что будут делать с таким продуктом они, представить сложно. Однако, легко представить последствия. Это грубое и необратимое вмешательство в естественный ход развития мира, извращение самого Замысла, в соответствии с которым этот мир до сих пор существовал. Поэтому возможно всякое. От полного коллапса и возвращения к изначальной энтропии до нового, совершенно непредсказуемого космического порядка. И вариант второй – человечество развивается само, без вмешательства извне. Пусть долго, извилисто, в крови и ядерной пыли, но развивается. Эволюция идет по своим законам, души прогрессируют, равновесие сохраняется, а Замысел обретает задуманный облик. Так вот, наш интерес во всем этом – избежать варианта номер один. Так как, буде он исполнен, мало не покажется никому. Ни нашим, ни вашим. К нам прорвется такое, что...

  Ладно. Про это – не надо...

  Все это о том, в чем выгода или, как ты выразился, "изюм", для нас. А что касается того, почему ты, Егор, должен все это принять... Я сейчас не буду доказывать тебе, что мы есть Истинный Свет и Добро. Нет ни смысла, ни времени. Я вижу, что при всем своем скептицизме в глубине души ты итак осознаешь, что находишься на одном берегу с нами, а не с этими... Я хочу поговорить о морали. Об абсолютном отсутствии тождества между человеческой нравственностью и моральными принципами тех же Уродов, взяв их, как самый простой образец всех тех сил, что стоят на Том берегу. Вы же с Настей постоянно поражались запредельной порочности их поступков, которые для вас лежали "за гранью добра и зла". Так?

  – Да. – Ответил я. – То, что они вытворяли с людьми, а особенно с девушками, в голове не укладывается до сих пор.

  – Хорошо. – Удовлетворенно кивнул головой он. – Хоть здесь ты со мной согласен. Так вот, это действительно за гранью. За гранью человеческих понятий о белом и черном. А для них – это совершенно нормально. И не потому, что они злые, опять же, в людском понимании, а потому что они, в принципе, другие. Приведу пример. Ты убил ребенка...

  – Я?!

  – Я сказал – пример! Чисто гипотетически. Ты убил ребенка. Это вызывает у тебя чувство вины, значит ты понимаешь, что не должен был этого делать. Ты осознаешь, что существует некий нравственный закон, лежащий за пределами твоего воспитания, жизненного опыта и этического кодекса человека. Изначальный нравственный закон, который тобой одновременно и принят, и нарушен. Твоя душа, а не разум, кричит тебе, что это плохой поступок. Этот безусловный закон, кем-то заложенный в каждого человека, даже в самого закоренелого злодея, является стражем человеческой нравственности. Такие понятия, как любовь, сострадание, доброта и милосердие – это столпы, на которых он базируется. Так вот, наше Добро, конечно, отличается от вашего, но не радикально. Наши нравственные устои такие же, просто намного шире и сложнее. Опять же, если использовать конкретный простой пример, человек рисует левой ногой на песке круг, неровный и грубый, а мы чертим такой круг циркулем на бумаге. При всем колоссальном отличии нюансов в обоих случаях получается окружность. Причем, чем дальше этот человек поднимается по лестнице духовной эволюции, тем больше его окружность становится похожей на нашу. А Уроды, Ануннаки, их хозяева, хозяева их хозяев и еще один, главный Хозяин, всегда нарисуют квадрат. Или треугольник, если угодно, но никак не круг. Это понятно?

  – Да. – Честно ответил я, ощущая, что тот самый сгусток бесплотной энергии, называемый душой, о которой всю ночь мне твердит существо напротив, давно все понял и принял. Но разум, все еще упрямо сопротивляющийся разум, сделал последнюю отчаянную попытку не поверить. – Все очень красиво и складно, Ваня. Настораживает одно. Твои постоянные намеки на тему, о которой ты вроде как не должен или не имеешь права говорить, но очень хочешь какими-то окольными путями будто бы случайных оговорок вбить мне в голову. Вселенский Разум, Великий Замысел, Хозяин Ануннаков и всех остальных граждан с "того" берега. Вот это как-то отпугивает и не дает мне хлопнуть тебя по плечу и сказать: "Да ладно, Ванек, хорош меня обрабатывать! Уже весь язык стер, наверное. Ваш я, с головы до ног! Отныне и навсегда".

  Иван невесело усмехнулся:

  – Я же говорил – прорывается человеческое. Настоящим был твой друг. Настоящим с большой буквы. Хочется отдать тебе все. Очень хочется помочь, подсказать... Но нельзя мне, Егор. Мне за одни эти намеки, я думаю, такой пистон вставят, мама не горюй! Ты сам должен ко всему прийти. Свобода воли...

  Он замолчал. Уставился на почти догоревший костер. В его глазах, появилась выражение какой-то светлой грусти и мудрости. Неожиданно я понял, что он больше не похож на Леху. В его фигуре, осанке, лице появилось что-то совершенно новое. Далекое, незнакомое, но вместе с тем – светлое и прекрасное. Что-то, чего нельзя выразить словами, а можно только почувствовать.

  – Посмотри. – Неожиданно сказал он, кивком головы указав на небо.

  Я посмотрел. Ночь кончилась. Исчезли звезды, побледнела луна, небосклон окрасился в целый букет оттенков синего, плавно темнеющий к Западу. А с Востока в эту синеву вливались желтые, оранжевые и красные цвета, создавая величественную розово-голубую корону нового дня. Редкие облака и верхушки деревьев окрасились яркой позолотой, а потом все обозримые с земли слои атмосферы разрезали тонкие и острые, как спицы, первые лучи восходящего солнца.

  – Красиво? – спросил Иван.

  – Да.

  – Сердце не замирает? – Вопрос был явно риторическим. – Ты ведь всю жизнь, выхватывал этот восторг и чувство запредельного. Вот так же, как мы сейчас, встречая рассвет, сидя на берегу моря и наблюдая закат, смотря из самолета на белоснежную перину облаков под собой, лежа ночью на пряной зеленой траве под мириадами звезд. Может быть очень редко, но так, что щемило в груди. А когда ты недавно вокруг планеты летал? Выскочил ведь вопрос? Я точно знаю...

  Я молчал. Зачем отвечать тому, кто знает ответ?..

  А Иван и не ждал ответа. Совершенно другим, не хриплым и грубоватым басом Лешего, а чистым и звонким тенором он вдруг начал читать стихи:

  ...Но что нам делать с розовой зарей

  Над холодеющими небесами,

  Где тишина и неземной покой,

  Что делать нам с бессмертными стихами?

  Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.

  Мгновение бежит неудержимо,

  И мы ломаем руки, но опять

  Осуждены идти всё мимо, мимо.

  Как мальчик, игры позабыв свои,

  Следит порой за девичьим купаньем

  И, ничего не зная о любви,

  Все ж мучится таинственным желаньем...

  Иван неожиданно замолчал, но стих продолжался. Другой голос, нежный и тихий, такой знакомый и любимый, продолжил.

  ...Как некогда в разросшихся хвощах

  Ревела от сознания бессилья

  Тварь скользкая, почуя на плечах,

  Еще не появившиеся крылья;

  Так век за веком – скоро ли, Господь? -

  Под скальпелем природы и искусства

  Кричит наш дух, изнемогает плоть,

  Рождая орган для шестого чувства.

  Настя. Бледная, осунувшаяся, завернувшись в мою куртку, стояла сзади. Причем, стояла достаточно уверенно, всем своим видом демонстрируя явное превосходство доисторической медицины над медициной века двадцать первого.

  – Это Гумилев, Егор. Его стихи... – Сказала она, кладя ладошку мне на плечо. – Неужели ты до сих пор не поверил?

  – Не знаю, родная. – Ответил я, осторожно прижав ее к себе. – Как-то все уж больно заковыристо... И по поводу моего третьего вопроса...

  Я осекся на полуслове, так как, подняв глаза на Ивана, обнаружил, что его нет. Чуть дымили угли, оставшиеся от костра, шелестела листва деревьев, где-то вдали снова кричали незнакомые птицы, а камень напротив был пуст.

  ***

  Я не знал, что это за животное. Вроде похоже на оленя, только без рогов. Или на небольшую лошадь... Короче, что-то среднее. Первый предок всех травоядных с копытами. Зато я точно знал, что его мясо очень вкусное и питательное.

  От куста, за которым я прятался, тоже, кстати, неизвестного мне вида, до травоядного было около пятидесяти метров. Меня оно не чуяло. Я был наглухо закрыт на всех физических диапазонах. Зрение, слух, а главное – очень чуткое обоняние, ничем не могли помочь бедной лошадке. А другие диапазоны, спектр которых на порядок шире, ей были недоступны. Как, впрочем, и всем остальным живым существам, населяющим эту планету. Во всяком случае, пока недоступны. Даже этих разнообразных лохматых граждан, ходящих на двух ногах и вовсю учащихся стучать друг друга по голове палками, организованные стада которых я здесь периодически встречал, та самая искра "ищущего и творческого Разума" пока не посетила. А может быть никогда и не посетит. Дарвин бесспорно был очень умным товарищем, но его теория так и осталась лишь теорией. А мы оперируем фактами, как говорил когда-то мой погибший друг. Настоящий и единственный в моей жизни. А факты пока что не подтверждают того, что многочисленные местные обезьяны превращаются в человека. Того самого, который "звучит гордо".

  Наверное, еще рано. Хотя не исключен вариант, что мои предки вовсе не эти милые создания, а какие-то другие, которых просто еще нет на Земле. Но они обязательно появятся. Я – тому прямое и бесспорное подтверждение. Откуда появятся – другой вопрос. Я как-то стараюсь его обходить стороной...

  Ладно! Пора. Я потянулся к животному бесплотными тонкими руками с длинными пальцами, которые совершенно неощутимо для него проникли к основанию мозга и резко перекрыли сонные и позвоночные артерии. Лошадка упала. Ни страха, ни боли она почувствовать не успела. Смерть была мгновенной. Более гуманного способа охоты я пока не придумал. Жалко, конечно зверька, но кушать нам с Настей надо. Пусть и не в таких количествах, как раньше, но все-таки необходимо. Причем, не только траву и ягоды, но и мясо. Мы, как ни крути, – хищники.

  Я подошел к мертвому телу, без особых усилий взвалил его на плечи и пошел домой.

  Был самый разгар весны. Доисторическая флора вокруг расцветала всеми цветами радуги, а солнце после полудня уже начинало припекать. В принципе, только эти два момента и отличали нынешнее состояние природы от прошедших зимних месяцев. Зимой было чуть холоднее, чаще шли дожди, но растительный мир был зелен и свеж. Никаких опавших листьев и голых обледеневших веток. Снега не видели ни разу.

  Зато там, где мы с Настей жили поначалу, в той самой пещере, около которой нас выбросило из портала между планетами восемь с чем-то месяцев назад, снега было много. Ещё в конце осени буквально за один день завалило по шею, да ещё и приморозило так, что пришлось в срочном порядке бросать обустроенную пещерку и откочевывать южнее.

  Нет, могли бы и там перезимовать, наши изменившиеся организмы стали намного более приспособленными к колебаниям параметров внешней среды, но все-таки жизнь около тёплого даже зимой моря лучше, чем в сугробе. Тем более, для выходцев из будущей резко континентальной России, само словосочетание "жизнь на берегу моря" звучит очень и очень заманчиво, поэтому, недолго думая, мы с Настей после относительно непродолжительного путешествия решили осесть здесь. По моим примерным прикидкам это самое "здесь" соответствовало географическим координатам либо самого юга современной Италии, либо греческого Пелопоннеса. Море, раскинувшееся перед нами, явно когда-нибудь должно будет стать Средиземным, хотя пока очертания его берегов были не очень похожи на нарисованные в картах, так как в хорошую ясную погоду на самом краю далекого синего горизонта смутно проступали очертания африканского континента.

  Место же, нами покинутое, я думаю, было на широте и долготе Белоруссии или запада России.

  Забавно, что портал, проложенный Иваном через космос, открылся именно там, практически на Родине, а не где-нибудь в Австралии или Гренландии.

  Вечнозеленые заросли расступились, и я вышел на берег.

  Красота!

  По бездонно-синему небу величественно плывут белоснежные громады кучевых облаков. На востоке ярко светит восходящее солнце. Внизу, метрах в тридцати, под крутым береговым скальным обрывом, море, бликуя золотом и переливаясь глубокой праздничной лазурью, яростно бросает себя на неприступные камни, с равномерным грохотом безжалостно разбивая пенные гребни волн на тысячи сверкающих брызг. Лицо обдувает прохладный ветерок, несущий ни с чем несравнимый запах йода и гниющих водорослей.

  Кристально чистый воздух. Кристально чистая вода. Огромная, живая, цветущая планета, не тронутая цивилизацией. Упрощенная модель упорядоченной и совершенной Вселенной. Нужен ли ей человек? Не знаю... Но, вспоминая далекое будущее, как бы нелепо это не звучало, и себя в нем, создавалось впечатление, что человеку то она как будто и не нужна. Во всяком случае, судя по всему тому, что он с ней, с этой планетой, будет делать...

  Я спустился чуть ниже по тропинке, вытоптанной в стелющемся по камням плотном колючем кустарнике, обходя мыс, который, словно нос огромного крейсера, врезался в бушующую поверхность воды. Потом снова поднялся выше, преодолевая гребень следующей скалы, и моему взору открылось небольшое живописное плато, похожее на смотровую площадку в виде трапеции, нависшую над морем на высоте этажа восьмого. Короткая сторона его открывалась на синий простор, а остальные три были окаймлены скальной грядой и невысокими деревцами, создавая уютную, защищённую от ветра нишу. В самой глубине этой ниши, прислонившись к вертикальной серой скале и утопая в зелени вьющихся по стенам растений, стояла наша нехитрая хижина, сделанная из неотесанных брёвен и накрытая кровлей из плотно сплетённых в несколько слоёв гибких длинных ветвей какого-то местного бамбука.

  Перед входом на утоптанной траве небольшой полянки в выложенном из камней полукруге весело трещал огонь, возле которого суетилась полуголая Настя. Стройная, загорелая, с круглым милым животом, который нисколько не портил ее фигуру, а наоборот придавал ей ещё больше женственности.

  Она давно почувствовала мое приближение, но специально делала вид, что не замечает, напевала что-то вполголоса и помешивала наш будущий обед, исходящий ароматным паром над костром.

  Игра у нас такая. В нормальных людей...

  Я остановился на каменном гребне, не в силах оторвать взгляд от этой идиллической картинки, который раз старясь запомнить и прочувствовать ее навсегда. Сердце как обычно сжало тревожное предчувствие. Чем дольше длилось это счастье, тем сильнее становилось ощущение приближающейся беды.

  А это действительно было счастье. Истинное и всеобъемлющее, продолжавшееся девятый месяц. Настолько тотальное, что не возникало даже тени сомнения, что это оно и есть.

  Всю свою жизнь мы проводим в погоне за счастьем. Стремимся к нему, отдавая все свои силы этой гонке, калечим свою судьбу, судьбы близких людей, бежим, вроде бы настигаем, но оно опять ускользает из рук и уходит в отрыв. И мы опять бежим, пытаясь его ухватить, а в голове никогда не мелькнет даже отзвук мысли о том, точно ли то, что мы так хотим получить, является счастьем? Кто нам сказал, что это оно? Никто. Наша голова выстроила сама себе образ из стереотипов и иллюзий, а потом наклеила на него ярлык. Счастье!

  Поэтому наша душа всегда находится всего лишь в двух вынужденных состояниях. В состоянии постоянного неудовлетворения и беспокойства, когда мы, сломя голову, несемся вперед и злимся на себя и на всех вокруг, потому что никак не можем догнать эту птицу удачи. А если мы все-таки достигаем вожделенной цели, то наступает состояние номер два. Непродолжительные восторг и радость превращаются в нарастающее сомнение, которое сменяется недоумением, а потом беспросветной тоской. Мы обрели счастье, но счастливыми почему-то не стали. Кто-то так и остается в этом депрессивном болоте, а кто-то постепенно выстраивает себе новую иллюзию и снова срывается в бег. Бессмысленный бег по кругу.

  Так вот, мы с Настей никаких целей не ставили и никуда не бежали. Счастье пришло само и накрыло нас с головой ватным пуховым одеялом. Мы жили в райском уголке девственного мира и были счастливы просто потому, что мы вместе. Это чувство не иссякало и не притуплялось, а наоборот, с каждым днем становилось все сильнее и осознаннее. Никуда бежать не хотелось. Ничего вообще не хотелось. Мы просто жили, наслаждаясь каждой секундой, ждали появления нашего малыша и были совершенно не против, если бы так было всегда. Однако, мы оба знали, что последний пункт из вышеперечисленного, скорее всего, неосуществим. Так будет не всегда. То, что нас пока оставили в покое, совершенно не значило, что про нас забыли. Эти не забудут... Это было единственной ложкой дегтя в нашей огромной бочке меда.

  Настя наконец повернулась ко мне и развела руки в стороны. Типа, ты там весь день стоять собрался? На ней были коротенькие шорты из обрезанных камуфляжных штанов, грудь перетягивала узкая полоска, оставшаяся от майки. Я тоже был одет без изысков. Рваные тактические штаны и безрукавка из пятнистой шкуры какого-то кошака размером с пони, имевшего неосторожность еще в самом начале посетить нашу полянку. Безрукавку шила Настя. Целую неделю. В принципе, для первого раза получилось неплохо. Я, вообще, был не против ходить в неглиже, кого нам тут стесняться, но Настя упорно настаивала на соблюдении хоть каких-то признаков цивилизованности.

  Я спустился к костру, торжественно возложил добычу к ногам возлюбленной и чмокнул ее в щеку.

  – Привет, Пузатый!

  Это тоже было частью игры в людей. Мы старались по возможности общаться словами, потому что в определенный момент начали понимать, что забываем, как это делать.

  – Привет. – Ответила она, опустив руку на свой круглый живот. – Толкается...

  – Ну еще бы! – Я накрыл ее кисть ладонью, чувствуя, как сильно и уверенно стучит сердечко ребенка. – Скучно ему там. Наружу хочет...

  Она улыбнулась, игриво потянулась и спросила:

  – Может сегодня не будем уроки делать? Займемся чем-нибудь другим?

  – Обязательно займемся. Но потом. После уроков.

  – Ладно. -Вздохнула Настя. – Давай хоть поедим сначала...

  Уроки, как их называла Настя, стали неотъемлемой частью нашей жизни здесь. Каждый день в течении всех месяцев, прошедших с той самой ночи, когда некто, называющий себя Иваном, частично прояснил нам суть происходящего, а потом неожиданно исчез, мы упорно работали над своими телами и подсознанием. Двигались вперед по той самой пресловутой лестнице эволюции. Чаще – маленькими осторожными шажками преодолевали ступень за ступенью, а иногда, в тот момент, когда падал очередной барьер, взлетали на целый пролет одним мощным прыжком. Такое, конечно, бывало редко, зато ощущения были просто фантастические. Словно, находясь на вершине самой высокой в мире горы, обозреваешь раскинувшийся под ногами простор, и кажется, что все, это предел, круче просто не может быть, но вдруг неожиданно оказываешься еще выше, на каком-то другом, невидимом ранее, пике. И то, что лежало под тобой совсем недавно, поражая до глубины души, начинает ощущаться плоским и неинтересным по сравнению с тем, что простирается внизу теперь. И предела этому нет. Зачастую такие прыжки даже пугали, так как чувство своей сопричастности к роду человеческому становилось все более прозрачным и невесомым, норовя совсем раствориться и ускользнуть.

  Зато, оценивая наши обретенные возможности, я совершенно трезво и без какой бы то ни было иллюзии мог утверждать, что ни Ануннаки, ни, тем более, всякие разнообразные Дятлы и Уроды, для нас больше не противники. Разнесем мы их всех быстро и очень качественно, хоть десять штук, хоть целый батальон. Кстати, при всем этом, взломать запертые участки памяти нам так и не удалось. Пытались неоднократно, но безуспешно. Поэтому пришли к выводу, что ставили эти блоки не Горбатые, а кто-то намного более продвинутый. Кто и зачем – совершенно непонятно, так что, попытки узнать события последних месяцев нормальной жизни в нормальном мире решено было до поры оставить и работать по другим направлениям, которые приносили практическую пользу.

  Одним из таких направлений являлась интеграция наших потенциалов. Мы наконец-то научились нормально работать в паре. Теперь для этого больше не требовалось наличия экстремальной ситуации, стало получаться в любой момент объединять ментальные усилия в единый инструмент, обладающий как разрушающей, так и созидающей силой. Причем, неожиданно мы с Настей обнаружили, что к нашему творческому тандему, начал подключаться кто-то еще. Некий загадочный третий пассажир. И когда мы наконец поняли, кто это, сказать, что мы были шокированы, значит, ничего не сказать. Наш мальчишка, живущий у Насти в животе, пусть неосознанно, но очень эффективно, вкладывал свои силы в нашу работу. А сил этих у него было немеренно. Уже сейчас. От этого тоже иногда становилось страшно. Настя даже шутила, что, родившись, он будет не только сразу уметь ходить и разговаривать, но и периодически ставить в угол нашкодивших, по его мнению, родителей.

  А пару недель назад ее посетило странное, но очень полезное озарение. Мы, как обычно, переплели наши души в единое целое и уже без особых проблем подключились к тому самому океану Силы, черпая и направляя потоки вселенской энергии по заранее составленному плану. А потом Настя вдруг взяла и мягко, но очень быстро оттолкнулась от меня, разорвав пару. Самое интересное, что ей удалось сделать это так, что я остался "подключенным", словно ее подсознание было все еще в упряжке. От неожиданности я быстро вывалился в реальный мир, не успев толком понять, что произошло. Однако, после, проанализировав ее действия, мы довольно быстро обрели новый навык работы с Космосом. Взойти на далекие горизонты мощи у нас получалось исключительно вместе, а вот остаться там, можно было уже кому-то одному. Причем на достаточно продолжительное время, которое увеличивалось прямо пропорционально количеству практических занятий. Это было очень интересно, а главное – полезно. В этом я был уверен на сто процентов. Пригодится, к бабке не ходи.

  Мы не питали совершенно никаких иллюзий по поводу того, что нас оставили в покое. Скорее всего, вся эта братва "с того берега", столь красочно описанная нам Иваном, прекрасно знала где мы находимся и что делаем. Правильность наших предположений подтверждали и некоторые события, произошедшие за время пребывания здесь. Несколько раз высоко в небе мы наблюдали округлые бежевые корабли Ануннаков. Низко к земле они не спускались, просто висели на самом пределе видимости обычным зрением. Однако, висели точно над нами. Эти визиты длились минут десять от силы, затем корабли растворялись в небесной синеве. Ровно четыре раза с периодичностью в двенадцать дней Ануннаки напоминали о себе, а потом пропали.

  А вскоре произошел еще один очень неприятный инцидент. Совмещая работу и развлечение, мы с Настей периодически отправляли наши души в космос точно тем же способом, который когда-то подсказал мне Иван. Летали поодиночке, вдвоем пока не решались. Уж больно страшно было оставлять на грешной земле сразу два совершенно беззащитных и безвольных тела. Мало ли, что тут может случиться, пока наши духи бороздят просторы Вселенной. Представителей земной фауны мы не опасались, я давно соорудил вокруг нашего плато закольцованное силовое поле, заставляющее любого саблезубого тигра или троглодита, не задумываясь, разворачиваться и идти обратно как можно дальше. Однако, лучше перебздеть... А то полетаем вот так, а потом обнаружим, что возвращаться больше некуда. Упрет кто-нибудь наши физические оболочки и все... Поэтому, один из нас всегда оставался на подстраховке, сторожа обездушенное тело партнера.

  Таким образом, однажды я, в который раз мчась по орбите Земли в виде бесплотной сущности и наслаждаясь красотой и гармонией мира, неожиданно для самого себя решил слетать на разведку. Разбирая потом свои чувства, я пришел к выводу, что решение было вовсе не моим, а пришедшим извне. Очень тонко и тихо навязанным. Просто пугающе тонко и тихо! Навыков для межпланетных перелетов уже хватало, поэтому я, ничтоже сумняшеся, оторвался от земной ионосферы и направился вглубь космоса, все дальше и дальше удаляясь от Солнца.

  Миновав условную орбиту Марса, находящегося сейчас где-то с другой стороны нашего светила, я очень быстро достиг окрестностей планеты Ануннаков, которая, наоборот, словно специально для меня, была на наиболее близкой к Земле точке своей странной траектории. Сопротивление я почувствовал почти сразу. Остров был защищен на всех возможных уровнях. Я осторожно пощупал невидимый барьер, очень надеясь на то, что, если он еще и оборудован чем-то вроде тревожной сигнализации, мои действия ее не активируют. Пощупал и понял, что мне вполне по силам всю эту красоту взломать. Однако, притупить к проникновению со взломом не успел.

  На короткий миг привычный космос вокруг меня уступил место какому-то совершенно дикому пространству, в котором угадывались странные небесные тела, и оттуда на меня кто-то посмотрел.

  Просто посмотрел, не более того, но мне этого хватило за глаза. Кто-то огромный, как сама Вселенная, беспросветно черный и настолько чуждый всему в этом мире, что само его нахождение здесь и сейчас казалось просто немыслимым и противоречащим всем основам мироздания, пронзил меня своим взглядом. Этот взгляд играючи разнес все мои защитные барьеры, в спешке выставленные бьющимся в истерике сознанием, и заполнил мою душу. Это длилось, наверное, одну миллионную долю секунды, но мне казалось, что я пережил вечность. Вечность в темном и неподвижном небытие.

  А потом все прошло. Лишь напоследок меня коснулся отголосок Мысли. Коснулся самым краем, но так, что моя душа, кувыркаясь и вихляя из стороны в сторону, в панике бросилась бежать. Все равно куда, лишь бы подальше от Этого...

  А Иван утверждал, что я победил страх.

  Хотя, может быть это был и не страх, а совершенно естественная реакция любой сущности, принадлежащей этому миру, при встрече с чем-то Извне. Не знаю. Знаю лишь, что ужасней этой доли секунды ничего в моей жизни до этого не было.

  Я не помню, как вернулся в свое тело, ждущее меня на Земле, не помню, как вокруг меня бегала испуганная Настя, помню только смутные образы, оставшиеся в моем сознании при касании той Мысли. Самый яркий из них – это ненасытный голод, объектом которого являлась моя душа. А все остальное можно было очень условно заключить в такие категории, как брезгливое пренебрежение, исступленная злоба и издевательская усмешка. Как-то так. Да и то, с большой натяжкой. Это примерно тоже самое, что, посетив самый большой в мире океанариум, на вопрос о том, что ты там видел, ответить – рыбок. Сложно выразить, то, что никогда не испытывал. Эмоциональная составляющая пережитого не отождествлялась ни с чем из жизненного духовного опыта, потому что она была антагонична любому элементу нашего мира. Единственное что я мог с уверенностью сказать о существе, с которым столкнулся, – это то, что оно было колоссально и кошмарно. Все остальные качества были для меня запредельны и непознаваемы.

  Приходил в себя я почти двое суток. Бредил и стонал, вновь и вновь падая по туннелю из мертвых тел в багровую клубящуюся мглу. Душа скорчилась и изнемогала от тоски. Она была словно испачкана какой-то черной вязкой и липкой гадостью, которая, как плесень, въелась очень глубоко и не хотела отмываться.

  Бедная Настя, изо-всех сил старавшаяся хоть как-то мне помочь, настолько проникла в мое подсознание, что эта дрянь перекинулась и на нее, обладая чудовищной силой даже в таком, отраженном, состоянии. В итоге моя девочка тоже слегла от этой душевной лихорадки, пристроившись рядом со мной бессильной и опустошенной тенью. Как ни странно, именно это мне и помогло. Беспокойство за нее заставило меня собрать в кулак все ресурсы и начать карабкаться наверх. На третье утро я более-менее оклемался и смог начать реанимировать Настю.