Текст книги "Живой смерти не ищет (Роман)"
Автор книги: Олег Финько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Хватит болтать, Ефим, бери лом.
– Я полчаса уродовался, а вы и пяти минут не подолбили. С чего бы это, Семеныч?
Не сдерживаясь, Дигаев, едва переводя дыхание, ответил:
– А хотя бы из уважения к тому, что я о тебе знаю. Столько, Ефимушка, знаю, что хоть здесь поймают тебя, хоть в Хайларе прознают частицу, а конец один будет – вышак.
– Ну, это еще доказать надо, Семеныч, доказать. А если на то пошло, то я не меньше про тебя знаю, да и остальные тоже.
– Станичники, да что с вами? До золотишка штыка на два земли осталось, а вы, как старухи торговки из-за места на рынке, разругались. Не совестно? И торопиться надо, солнышко скоро сядет, а нам еще отсюда топать.
Ворча что-то, Ефим Брюхатов полез в яму.
Еще минут через двадцать Бреус вытащил из земли подопрелый кусок шитой золотом парчи, потом еще… забелели кости.
– Ну, Володька, отдубасить бы тебя этим ломиком! – кричал наверху Дигаев. – Почище шахтеров уродовались, а толку нет, а все из-за тебя, обормота, просил ведь, подумай получше, не торопись. Вместо драгоценностей попа какого-то откопали или монаха.
В наказание за ошибку Магалифа заставили засыпать яму. Равнодушно, так ничего и не ответив, он неловкими движениями сбрасывал грунт в яму, и Бреус с подчеркнутым дружелюбием и охотой принялся помогать ему.
– Шабаш, господа гробокопатели! – радостно объявил Дигаев. – Теперь марш-бросок в казарму, а завтра снова мародерствовать.
– Я, Георгий Семенович, уже столько лет знаю вас, – старательно выбивая полушубок, отметил Бреус, – но никак не могу привыкнуть к вашей лексике: что ни слово, то грубость, как вы можете?
– Дело, Сан Саныч, не в словесной шелухе, а в сути. Ну как еще можно назвать то, чем мы с вами сегодня занимались по вине нашего непутевого сослуживца?
– Ну, например, назовите нас искателями жемчуга, – кокетливо предложил Бреус.
– А ведь точно, Семеныч, как это мы раньше не подумали, – постучал себя по голове Ефим Брюхатов, – раз поп, значит, и жемчуг внизу должен быть, нужно было еще пару раз копнуть да земельку порасчистить. Жемчуг-то масенький, не зная, и не заметишь.
– Боже мой, – деланно ужаснулся Бреус, – куда я попал, в этом обществе каждого тянет к открытой уголовщине. Давайте поторопимся, а то уже сумерки, пока доберемся до своего уютного гнездышка к милой Гале, и так увозюкаемся по уши.
Оставив в ельнике инструменты в мешке и сидор Бреуса, они поспешили в город.
На другой день, теперь уже после обеда, они снова отправились к Чучун Мурану.
И снова, наморщив лоб, бродил по полянке Магалиф, прекрасно понимая, что еще раз ошибиться ему уже нельзя. Но внимание его было рассеянным, а мысли витали где-то совсем в другом месте. Машинально он уселся на пенек, едва заметный в сухих будыльях травы, и, закрыв глаза руками, застыл.
– Вольдемар, так где это место, по-вашему? – спросил Бреус, пытаясь вернуть его к действительности.
Магалиф молчал. Не ответил он и на окрик Дигаева, которому надоело ждать неизвестно чего.
– Тише, Георгий Семенович, – успокаивающе замахал руками Бреус, – дайте ему прийти в себя, разве вы не видите, что он после ухода Настеньки сам не свой, боюсь, как бы не кончилось все это плохо. – Затем, отойдя с Дигаевым на приличное расстояние, он добавил: – Боюсь, что в нынешнем своем состоянии Вольдемар не сумеет правильно распорядиться со своей долей сокровищ.
– С этим психом это сокровище еще нужно найти, – недовольно ответил Дигаев. – А если найдем, то в беде ни его, ни деньги не бросим.
– Да уж надеюсь, – понимающе улыбнулся Бреус.
Вдруг Магалиф встал и с удивлением, словно не понимая, как он очутился здесь, стал озираться по сторонам, будто и не замечая компаньонов.
– Вольдемар, – окликнул его Бреус, – вы кого ищете? Если нас, то мы здесь. Вы еще не вспомнили это место? – Тут Бреус бросил взгляд на пенек, с которого поднялся Магалиф, и радостно закричал: – Так вот же это раздвоенное дерево, вот оно, глядите на пенек!
И все они минут пять разглядывали старый пень с двумя спиленными стволами, расходящимися под углом, толковали о породе дерева и о его примерном возрасте.
– О чем говорить, – остановил споры Дигаев, – копать нужно, а там видно будет. Если ошиблись, – он покачал головой, – здесь работы… до лета хватит.
И снова летели в стороны мелкие смерзшиеся комья, менялись в яме усталые «искатели жемчуга», с трудом одолевая неподатливую северную землю.
В глубине показался уголок плотно пригнанного ящика с остатками облупившейся зеленой краски.
– Есть! Нашел! – заорал Ефим Брюхатов и, отбросив ломик, попытался руками отгрести грунт. Но куда там, тот словно закаменел.
– Пусти, Ефим, я теперь сам. Помогу тебе, – напористо сказал Дигаев.
– Ага, разбежался тебя пускать, как же! – возбужденно ответил Ефим Брюхатов и показал Дигаеву фигуру, свернутую из трех пальцев. – Когда просил подменить, так никого из вас не допросился, а вот нашел – и всем сюда захотелось. Теперь уж сам отрою.
И он с удвоенной энергией задолбил землю, старательно отгребая ее и выбрасывая старым печным совком, позаимствованным у Гали без ее на это разрешения.
Прилег на край ямы Дигаев, пожирая глазами каждую отвоеванную пядь, склонился Бреус, выбрав местечко посуше. И даже Магалиф подошел к разверстой земле и, по-наполеоновски сложив руки на груди, гордо, с демоническим блеском в глазах наблюдал за действиями расторопного Ефима Брюхатова. А тот, обколов со всех сторон ящик, нагнулся над ним, поставил ногу поудобнее и с силой рванул вверх. Без толку. Еще раз. Еще… Вдруг от неожиданности он с силой ударяется спиной о стену, со стоном распрямляется и подает наверх крышку давным-давно сломанного, подгнившего ящика.
– Вот черт неуклюжий, – не может сдержать себя Дигаев, – отломал. – Он с недоумением оглядывает обломок и отбрасывает его. – Копай, копай дальше, чего встал?
Ефим Брюхатов все еще охотно продолжает рыться и удачливом углу, но там пока ничего больше нет. Он углубляет все дно ямы и находит еще пару древесных обломков. Рассмотрев их, подает наверх и следом выбирается сам:
– Хватит с меня, что же я, проклятый…
Его место занимает Дигаев. Он расширяет площадку ямы, вгрызается ломиком в стены, углубляет дно.
Наверху Бреус топориком, а где и руками разминает крупные комки земли, рассматривая их и отбрасывая в сторону. В одном из комков его пальцы сквозь подтаявшую в руках землю нащупывают что-то твердое. Он молча очищает попавшийся ему овальный предмет концом мешковины. Внимательно разглядывает и громко кричит:
– Поглядите, что я нашел!
Ефим Брюхатов тянет к нему руки, но Бреус не отдает ему находки:
– Так гляди, Ефим, я еще сам не разобрался.
Наконец, нащупав какую-то кнопку, он с силой давит на нее и просовывает конец перочинного ножа в образовавшуюся щель. Следует еле слышный щелчок – и в руках Бреуса раскрывшийся брегет с потускневшим циферблатом и застывшими стрелками. Бреус уже смелее очищает его овальный корпус, пытается покрутить заводные головки. Наконец одна из них сдвигается с мертвой точки, и стрелки начинают туго поворачиваться. Вот большая – минутная – достигает шестерки, и… на старинном заброшенном кладбище слышится неуверенная, с длинными паузами, но в то же время серебряно-чистая мелодия мазурки Шопена. Через несколько секунд она затихает, растворяясь в легком сибирском ветерке.
– Позвольте взглянуть, Бреус, позвольте… – настойчиво протягивая руку, едва не вырывает брегет Магалиф, в глазах которого впервые за последние дни появляется некая осмысленность.
Он осматривает часы, а потом, без разрешения взяв из рук Бреуса перочинный нож, начинает старательно очищать крышку от налета и остатков ржавчины, перемешавшейся с землей. Вскоре становятся заметны отдельные буквы, и Магалиф еще яростнее работает кончиком ножа, однако двигает им осмысленно, стараясь не повредить буквочек, из которых уже рождаются слова.
– «Пра-пор-щи-ку Мага-ли-фу, – медленно читает Вольдемар появившуюся на серебряной крышке надпись, – от атама-на Семенова, – и, уже не глядя на текст, по памяти быстро заканчивает, – за верную службу». – Он на минуту задумывается, а потом кричит Дигаеву, безмолвно наблюдавшему из ямы за происходящим: – Финита ля комедия, господин есаул! Думаю, что искать там больше нечего. Вспомните, я рассказывал, что перед расставанием подарил эти часы деду Гришане, а дед признался, что потерял их в Якутске пятнадцать лет назад. Потерял, когда выкапывал сокровища…
– Теперь все понятно, – разочарованно говорит Бреус, помогая Дигаеву выбраться из ямы. – Даже если бы мы перекопали всю эту сопку до самого Чучун Мурана, ни золотишка, ни драгоценностей бы уже не нашли, дед Гришаня давным-давно их отсюда изъял. Вот старая бестия! Поэтому он и не хотел ехать с нами сюда! Да и чего ехать, если он заблаговременно перепрятал сокровища и, видимо, сбывает их крохотными порциями, вот на хлеб-соль ему и хватает. Думаю, господа, что нам немедленно нужно ехать к деду Гришане, пускай-ка этот скряга поделится с нами. Если уж так получилось, нужно принять его в долю, вот все мы и будем довольны.
– Куда ехать, куда? И зачем? – с тоской вздыхает Дигаев.
– Опоздали мы к деду, – подтверждает Ефим Брюхатов с явным сожалением.
– Как опоздали? – недоумевает Бреус. Но тут же на секунду замолкает. – А… вот оно в чем дело… Когда, Дигаев, вы догнали нас в тайге и от вас попахивало керосинчиком?.. Выходит, что… – никак не может выговорить главного Бреус.
– Вот именно, вот именно, – кивает головой Дигаев, – тогда-то мы с Ефимом и спалили избу, со стариком в придачу.
– Не мы с Ефимом, – старается оправдаться Брюхатов, – вы самолично все это, Семеныч, задумали и осуществили, никого не спросив и не посоветовавшись. А я что? Я в этом деле пешкой был, неразумным исполнителем. Хоть ведь предупреждал вас по-человечески, что нужно было эту избушку на курьих ножках снизу доверху перетрясти.
– Так поехали, чего тянем! – слышится голос Магалифа.
– Куда поехали, Вольдемар, что вы предлагаете? – интересуется Бреус.
– Как куда, к старику. Дед Гришаня все расскажет, вот посмотрите, с ним нужно только по-дружески потолковать, по-приятельски, а он мужик щедрый, я по полку помню.
– Сгорел Гришаня, вместе со своей Прасковьей сгорел, – внятно, как глухому, поясняет Бреус, держа прапорщика Магалифа за плечо.
– Позвольте, как сгорел? И откуда вы такое можете знать, ведь мы все время находились вместе?
– Вы, прапорщик, как будто не в своем уме, ничего не слышите, ничего не видите, как можно? Ведь только что есаул Дигаев и Ефим Брюхатов признались, что сожгли деда, когда возвращались за забытой махоркой. Ну, теперь наконец-то вы поняли, что случилось?
– Значит, золото пропало… старик сгорел, а больше никто ничего не знает? Чего же мы перлись на край света? Чего же ради я из-за вас всех и этого проклятого золота Настю потерял?! Из-за миража все потерял! – Магалиф нагнулся, не спуская глаз с Дигаева, пошарил возле себя и, схватив штыковую лопату наперевес, как винтовку, бросился на него с хохотом.
Дигаев лишь в последний момент увернулся от удара, ошарашенный даже не столько внезапным нападением, сколько этим ужасным, неуместным здесь хохотом.
Промахнувшись, Магалиф замер на месте, оперся на лопату и согнулся, сотрясаясь от истеричного, громкого смеха, который изредка прерывался сильной икотой. Потом он перевел дух и оглядел напарников:
– Значит, Гришани нет, сокровища пропали, Настя исчезла, а вы все живы? Нет, нет-нет-нет, – закричал Магалиф, – не бывать этому! – Размахивая остро заточенной лопатой, как дубинкой, он снова бросился на Дигаева. И на этот раз тому бы несдобровать, если бы Ефим Брюхатов не подставил ногу. Магалиф споткнулся и упал ничком. Падая, он рассек себе голову о боковину острия лопаты, на миг потерял сознание. Когда очнулся, на нем уже елозили Дигаев и Ефим Брюхатов, скручивая руки и беспощадно избивая. Магалиф с необычной для его телосложения яростью и силой боролся с ними, вырываясь и воя на одной протяжной ноте.
– Бреус, – кричал Дигаев, – Бреус, быстрее топор…
– Да вы что делаете, господа, – суетился вокруг дерущихся Бреус, – прекратите сейчас же, мы же все свои, хватит.
– Падлы хайларские, – рычал распятый на земле Магалиф, время от времени вырывая руку или ногу для того, чтобы садануть врагов. – Не думайте, что вам все это сойдет. Не думайте!.. Как только вырвусь, так сразу же пойду в энкэвэдэ. Пусть… пусть меня засудят, но и вас, скотов, расстреляют.
Услышав это, Бреус поднял топор за самый конец топорища и брезгливо протянул его Дигаеву. Раздался дикий, предсмертный крик Магалифа…
Служебная записка
Первого августа тысяча девятьсот двадцать восьмого года в горотдел милиции явился гражданин Карнаухов Григорий Савватеевич, он же Гришаня, вольный старатель ключа Алги. Карнаухов показал, что на заброшенном кладбище, находящемся возле горы Чучун Муран, при своем отступлении белогвардейцы закопали несколько ящиков с награбленными ценностями. Заявление им сделано из желания помочь рабоче-крестьянской власти и в признание совершенных им ранее, в силу малой грамотности и прежней несознательности, ошибок. Карнаухов добровольно указал место захоронения.
В присутствии свидетелей первая бригада под моим руководством произвела выемку означенных ценностей, которые действительно имели место быть в хорошо сохранившихся ящиках из-под артиллерийских снарядов. При раскапывании один ящик был случайно разбит, однако выпавшее золото было собрано. Прилагаю протокол о производстве выемки и опись изъятых сокровищ, которые были мною переданы по акту в Якутское отделение государственного банка.
Оперуполномоченный горотдела милиции Квасов.
Глава V
НАЛЕТ
«Якутск. НКВД. Скирдину.
В районе реки Майя, притоке Алдана, появилась вооруженная банда численностью двадцать человек.
Бандиты захватили и угнали пять лошадей в подсобном хозяйстве продснаба. Возле прииска Огненного ограбили зимовье. На Алданском тракте банда совершила налет на транспорт с золотом, но была отбита.
Бандой руководит Дигаев, по непроверенным данным – бывший белогвардейский офицер. Вооружены винтовками, карабинами, револьверами и шашками.
Из имеющихся оперативных сведений видно, что бандиты пришли в район со стороны Якутска. Дигаев и два его приятеля, оформившись по поддельным документам охотниками-заготовителями в Золотопродснабе, получили продовольственный аванс и около месяца скрывались в населенных пунктах района, выдавая себя за демобилизованных, готовящихся для отправки в Красную Армию, или за охотников, добирающихся до промысловых участков.
В целях быстрейшей ликвидации банды сформирована опергруппа.
О последующем информируем дополнительно.
Начальник РО НКВД Филиппов».
По понятиям военного времени, Виктор Богачук пришел домой довольно рано, еще и двух часов ночи не было. Жена, погромыхав многочисленными запорами (она боялась воров), наконец открыла и, позевывая, равнодушно поинтересовалась:
– Что это ОНА тебя сегодня ни свет ни заря отпустила?
– Не время для шуток, – устало отмахнулся Виктор, – через четыре часа я Должен быть в отделе, в командировку уезжаю.
– Ну-ну, – снисходительно кивнула головой Зина, – знаем мы эти командировки. Тебе собрать вещички или сам найдешь?
– Ложись, Зинуля, мне ведь не впервой ехать, найду что положено.
– Это на что ж ты, Виктор, намекаешь? На то, что тебе не впервой укладываться самому? Я в твоем понимании такая мегера, что и чистого белья мужу уложить не смогу? Представляю, что ты обо мне своим сослуживцам говоришь.
– Зин, – попросил Виктор, – ты бы не заводилась хоть ночью, тебе выспаться нужно, завтра с утра на работу, я бы тоже пару часиков покемарил. Устал что-то сегодня, как гончая собака.
– Ну, у нас ведь всегда так, – не сдержалась Зина, – если кто-то в семье устал, так это наверняка ты, а если отдыхал и радовался жизни, так, по твоему разумению, это я. Господи, Виктор, неужели ты не замечаешь, в какого жестокого эгоиста ты превратился? Евгений Поликарпович, наш сосед по коридору, тоже работает в органах, но он уже часов пять как дома, ужин помогал супруге готовить, с ребенком перед сном поиграл.
– Евгений Поликарпович работает в кадрах, у них там свой режим, отсидел от и до – и домой, а твой муж, Зинуля, старший уполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом, ты это поймешь когда-нибудь или нет?
– Старая песня, Виктор, по-твоему, я такая дура, что ничего не понимаю. Зато ты для меня палец о палец не ударишь. Уедешь сегодня – и ни забот у тебя, ни хлопот; хозяйство на мне, огород на мне. Уже май месяц кончился, ну мог же ты хотя бы огород до конца вскопать? Как глазки посадили, так ты ни разу там с тяпкой и не появлялся. Что же, по-твоему, осенью картошку только мы с Митюшкой есть будем?
– Ты прости, Зина, на этой неделе у меня и минуты свободной не было, приеду – все починю, все вскопаю, что скажешь, то и сделаю. У нас поесть ничего не осталось? Перекусить бы.
– Всегда ты такой, – разжигая примус, устало отмахнулась Зинаида. – Тебе бы только поесть да на сторону, лишь мое нечеловеческое терпение спасает семью от развала. Митюшку жалко, растет без отца.
«Нечеловеческое терпение» появилось у Зинаиды совсем недавно, лет пять всего, не больше, а это совсем пустяк по сравнению с пятнадцатью годами, которые они прожили вместе. И стоило Виктору явиться домой поздно, как она закатывала ему такие истерики, что любопытные соседки охотно выходили в длинный общий коридор – послушать. Не помогали в спорах с женой объяснения о ненормированном рабочем дне, о срочной работе или поручениях руководства. Эталоном Зинаиды считался Евгений Поликарпович да еще один-два общих знакомых, которые были очень далеки от оперативной работы, а поэтому имели возможность своевременно приходить домой. Стыдно кому признаться, но однажды, когда Зине показалось, что от него пахнет духами, она тут же, возле двери, без долгих разбирательств расцарапала ему лицо ногтями, а сама, закатив бурную сцену, свалилась без чувств.
Через день после этого Виктора вызвали к заместителю начальника отдела.
– Вы не могли бы, товарищ Богачук, объяснить мне происхождение царапин на вашем лице? Упали, говорите? Ну что же, и такое бывает, примем ваше утверждение как версию. Мы, товарищ Богачук, знаем, что жена у вас нелегкий человек, с норовом, но ведь и ее можно понять. Вы уж старайтесь угодить ей, не делайте семейные взаимоотношения достоянием общественности. Если вы еще раз упадете и ушибетесь, будем серьезно наказывать вас.
– За что же, если сами поняли, какая она? Нелогично вы говорите.
– Работая в наших органах, вы обязаны помнить: имя офицера не должно быть связано ни с какими скандалами. Поэтому наша логика – это незапятнанная, безупречная честь работника НКВД. Вам все понятно?
– Тогда, товарищ подполковник, переведите меня в другой отдел, хоть в хозо, чтобы я мог приходить домой сразу же после окончания работы. Глядишь, жена и успокоится.
– Плохо знаете женщин, Богачук, – усмехнулся подполковник, – судя по всему, она вас любит, ревнует, а в сочетании с ее неокрепшим, взбалмошным характером получается такой букет, с которым нелегко справиться даже в том случае, если вы будете сидеть возле нее по двадцать четыре часа в сутки. Переводить вас мы никуда не станем, работник вы способный, энергичный, кто же от хороших сотрудников отказывается? Так что наводите в семье порядок иным способом. Попробуйте выделить немного времени для кино, для спектакля или концерта.
Виктор попытался поговорить с женой, объяснил, что из-за подобных скандалов его могут уволить из органов. Царапаться больше не стала, но истерики участились, и Виктор бегал через квартал за знакомым врачом, который терпеливо выслушивал его, собирал чемоданчик и, досыпая на ходу, шел выручать его Зинулю.
Укольчик – глядишь, она и пришла в норму.
Однажды после очередного бурного объяснения доктор попросил хозяина проводить его.
– Послушай, Виктор, ты когда-нибудь станешь мужиком или нет? Она тебя за нос водит. Я ей сейчас глюкозу сделал, ты понял? Ей мой укол как мертвому припарки, а она после него ожила, успокоилась. Ведь притворяется! Имей совесть, Виктор, не дергай ты меня, ради бога, я ведь за день устаю не меньше тебя, думаешь, госпиталь – это курорт, что ли? Ты пойми меня правильно, если случится что-то действительно серьезное, так я в любой момент…
Когда недельки через полторы жена вновь грохнулась на пол без чувств, Виктор сел в кресло, взял книгу и, едва сдерживаясь, ругая себя в душе за жестокость, сделал вид, что читает. Зина подождала немного, встала и ушла на кухню плакать. Выходит, доктор был прав…
Виктор чувствовал, что Зинаида, несмотря на все свои выходки, грубость и истерики, действительно любит его. Только любовь эта в ту пору была какой-то болезненной, едкой, отчего жизнь его становилась тусклой и невеселой. С годами жена успокаивалась, становилась ровнее. Приспособилась и свободное время проводить без него. На праздники Зинаида становилась душой любой компании, и он мог часами с любовью и восторгом наблюдать за ней, но возвращались домой – и доверительного взаимопонимания по-прежнему не было. Может быть, виной тому был и его характер, прямой, бескомпромиссный, негибкий, что нередко мешало и его продвижению по службе. Ровесники выросли до начальников отделов, а Василий Скирдин, с которым в двадцать первом году они работали следователями секретного отделения Якутской губчека, стал уже заместителем наркома их автономной республики. И вот только он все еще ходит в капитанах и не может прыгнуть выше оперуполномоченного. Впрочем, он понимает руководство и нисколько на него не в обиде. Как такому человеку доверить коллектив, если он с собственной женой никак не справится? Да и на работе, в то время как умный капитан Молодцов пожирает глазами начальство и чуть ли не бегом мчится выполнять поручения, он – Богачук – может и поспорить, и неуместный вопрос задать.
В половине шестого утра Зинаида разбудила его:
– Витя, вставай, опоздаешь.
– А чего же будильник не звонил? Я вроде бы его поставил.
– Звонил, еще как звонил, что и Митюшка проснулся было. На кухне картошка горячая, я кастрюлю в одеяло закутала, а чайник на примусе, только вскипел. Потихонечку выходи, не буди уж нас. Когда тебя ждать домой?
– Не знаю, Зина, но думаю, что за неделю-две управимся. Если задержусь, зарплату за меня сама получи, я доверенность в финхозчасти оставил.
– Ты бы письмо домой написал, а? Напиши, как дела, как чувствуешь себя. А то ведь никогда не знаю, где ты, что с тобой, когда вернешься. Вон Райка Молодцова от своего хоть раз в неделю, но обязательно получит письмо, а от тебя не дождешься. Невнимательный ты, Витя, только о работе и думаешь.
– Ну полно, полно жаловаться, Зина, я же не знал, что нужно написать. Вот сказала, теперь я запомню. Будет тебе письмо.
В дверь громко постучали.
– Приятель твой, Семка Жарких, видно, явился, по стуку определить можно. Весь дом перебудит, шальной мужик.
– Открой ему, Зина, я сейчас, только сполоснусь.
В квартиру ворвался шумный рослый Семен, с которым Богачук работал в одном отделе.
– Ты чего стучать по-человечески не научился? Все бы тебе ногами бахать, кто тебя воспитывал, Семка?
– Улица меня воспитывала, Зиночка, стройка, а потом армия. Я на фронте попытался было в двери фашистских блиндажей одним пальчиком стучать, да они меня не поняли, стрелять принялись, вот я и освоил эту невежливую манеру, теперь от нее никак отделаться не могу. Но я, Зиночка, как всякий холостяк, быстро поддаюсь выучке. Как сосватаешь мне дамочку посмазливее, так я в твои двери, как кошка лапкой, скрестись буду, правду говорю.
– Зачем же тебе посмазливее? Разве красивых на всех напасешься? Ты выбирай душевную, спокойную, с устойчивой психикой. А то вот Виктор женился на мне, на красивой, зато теперь мается, характер у меня не из легких.
– Зиночка, раз ты сама признаешься, значит, не все еще потеряно. Продолжай работать над собой, как говорит секретарь нашего парткома, а мы окажем содействие. Ну, где твое сокровище, Зинуля, никак галифе не натянет? Еще опоздаем, чего доброго. Хотя, как я теоретически предполагаю, торопиться нужно не на работу, а к раздаче наград.
– Го-то вас с Виктором ни днем, ни ночью дома не бывает. Ну ты хоть холостяк, а у него сын растет.
– Намек понял, Зинуля, как только вернемся из командировки, буду его с работы гнать за полчаса до того, как… А сам в неделю женюсь и буду вести размеренный образ жизни, стану для него примером. Вот жалко, ты уже фамилию сменила, а отбить жену у друга мне совесть не позволяет. Поэтому буду любить тебя издалека, на расстоянии.
– Болтунишка ты, Семка, – кокетливо поправила волосы у зеркала Зина.
– Нет, Зинок, я и на щедрые жесты способен. У меня ведра полтора прошлогодней картошки оставалось, я ее принес, – выдвинул он старую хозяйственную сумку, – ешьте с Митюшкой, толстейте. Когда приедем – неизвестно, пропадет еще, чего доброго, так я с горя удавлюсь. А так буду долго помнить, что доброе дело сделал, Витькину семью от истощения спас, глядишь, и мне от него что-нибудь перепадет.
– Ой, Сема, спасибо, не буду отказываться, я и вправду не знала, как до получки дотяну. Последние запасы выскребла.
Минут через десять Богачук и Жарких уже направлялись в здание наркомата.
…Заседание перед отъездом группы проводил заместитель наркома подполковник Скирдин. Был он, как всегда, краток, говорил только по существу.
– Напомню, товарищи, обстоятельства дела. Сегодня ночью начальник Аллах-Юньского райотдела НКВД сообщил, что в районе появилась вооруженная банда. Бандиты угнали на прииске Хлебном восемь лошадей, ограбили зимовье охотника. Два дня назад они совершили налет на прииск «Огонек», убили трех человек, похитили золото, приготовленное к отправке в Якутск, увели еще семь лошадей. Это все, что нам известно.
– А почему о событиях сообщили так поздно? На прииске должна быть радиостанция. Наказать бы виновных, чтобы впредь неповадно было… Как вы думаете, товарищ подполковник? – поинтересовался прикомандированный на время операции заместитель начальника паспортного отдела капитан Молодцов.
Скирдин сморщился, постучал карандашом по столу:
– Молодцов, о каком наказании может идти речь, если мы еще так мало знаем? Разберемся, а там видно будет.
– Какова численность банды? – потянул вверх руку Виктор Богачук. – Наших старых знакомых в ней нет?
– Называют разное количество: от десяти до двадцати человек, уточните на месте. Еще вопросы есть? Вы все трое: Молодцов, Богачук и Жарких – направляетесь в Аллах-Юнь в целях быстрейшей ликвидации банды. На месте сформируете опергруппу. Старшим группы назначается капитан Молодцов, его заместителем капитан Богачук. Райком партии в помощь вам выделит несколько партийцев из числа охотников и старателей, хорошо знающих местность. Ваша группа будет преследовать банду. Задача простая: бандиты должны быть арестованы, а золото, все до единого грамма, нужно вернуть государству. Напомнить, сколько стоит один танк или самолет в переводе на золото или сами знаете? Ну и хорошо.
– В районе будет действовать только наша опергруппа?
– Что за вопросы, капитан Богачук? – поторопился высказать свое начальственное мнение Молодцов. – Если понадобится, товарищ подполковник скажет нам об этом.
Не обращая внимания на реплику Молодцова, подполковник Скирдин, глядя на Богачука, ответил:
– В районы возможного продвижения бандитов, Виктор Михайлович, будут направлены еще три опергруппы, в тайге ведь пути для бандитов не заказаны, попробуй угадай сразу, куда они двинутся. Но руководство наркомата делает особую ставку на вас, на ваш опыт. Жарких нужно будет задержаться на прииске «Огонек» и восстановить точную картину бандитского налета. Ищите, старший лейтенант, людей, которые знают бандитов или смогли бы их опознать. Если все ясно, товарищи, вы свободны. Вылет самолета через полтора часа.
В полдень состоялось очередное совещание. Однако проходило оно уже в районном центре Аллах-Юне и вел его заместитель ОББ Дмитрий Квасов, который возглавил операцию на месте. Несмотря на внешность сельского учители, это был кадровый офицер, боевому прошлому которого завидовала вся молодежь отдела. Не зная его, можно было бы подумать, что этот высокий сутулый человек в очках страдает нервным тиком или же намеренно гримасничает. На самом же деле, попав в свое время в руки пепеляевцев, оставил он на допросах все свои зубы и вот уже который год мучился из-за вставных челюстей, которые мешали ему говорить и делали речь нечеткой. В кругу близких друзей он иногда пытался обходиться без зубных протезов, но его облик и речь сразу же настолько менялись, что любой разговор тут же терял свою доверительность и комкался, до тех пор пока Квасов не додумывался до причины. Губы его проваливались под нос, который, в свою очередь, заострялся и, выдаваясь вперед, напоминал не любимый детьми образ Кощея из русской народной сказки. А шепелявость и свист, сопровождавшие каждое его слово, делали речь нечленораздельной и чужой.
Заняв на правах компаньона кабинет начальника районного отделения, он собрал в нем свою гвардию и местных оперработников и на ручке сейфа, стоящего на высокой тумбочке, привесил крупномасштабную карту.
– Прежде всего, товарищи, – начал он, причмокивая, – всем нам нужно сориентироваться на местности. Поэтому я должен прочитать вам маленькую, но полезную лекцию. Рельеф района действий, как вам уже понятно, можно признать высокогорным, разница между дном долины и водоразделительными точками колеблется в пределах тысячи пятисот метров. Главные реки, которыми дренируется исследуемый участок, – Аллах-Юнь, Анча, Акачан и Юдома.
– Замысловато выражаетесь, Дмитрий Данилович, – подал голос капитан Богачук.
– Могу и проще, Виктор, – согласился Квасов, – нам придется преследовать и брать бандитов где-то на этих реках. А река Аллах-Юнь, к примеру, на широте Якутско-Охотского тракта достигает ширины в сто, а то и двести метров. Течет она в широкой плоской долине. Для любителей плавания, а ими в случае необходимости можем стать все мы, добавлю: полноводность реки регулируется большими наледями, которые не успевают стаивать за лето.
– Бр-р, уже сейчас холодно, – передернулся Жарких. – Какие страшные перспективы нам рисуете, Дмитрий Данилович.
– Что делать, мой друг, что делать, нередко в нашей работе нет выбора, поэтому лучше быть готовым ко всему. А вот река Юдома на нашем участке еще шире и многоводнее Аллах-Юня. Долина ее заболочена, с массой озер. Между озерами располагается мелкосочник, то есть невысокие холмы. Вот там трудиться будет еще сложнее, товарищи.
