Текст книги "Живой смерти не ищет (Роман)"
Автор книги: Олег Финько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Вставай, рабочая милиция! – велел предводитель. – Хватит выбитыми зубами плеваться. Покоптил белый свет, хорошего помаленьку, сейчас будем тебя убивать.
Дмитрию хотелось крикнуть им, что нельзя его убивать, что он еще не прожил своего и как же на земле будет без него, без Дмитрия Квасова? Но это говорили в нем чувства, извечная человеческая боязнь смерти. Умом он понимал, что никакие слова до них не дойдут, что ощущение власти ослепило их, наполнило сердца пьянящим всесилием. На улице, увидев, что расстреливать его ведут только двое пьяных бандитов, рванулся в сторону и побежал от них, петляя. Сзади забухали винтовочные выстрелы, раздались крики. Дмитрий Квасов залетел за угол ближайшей юрты, чуть было не упал, запнувшись за стоявшие нарты, и помчался дальше, уже веря, веря, что уйдет от них и будет жить вечно! Задыхаясь, он мчался между юртами, прятался за поленницами дров, отбиваясь от собак, увязавшихся за ним. Пришел в себя только километрах в трех от села, на крутом лесистом островке реки Яны, укутанном глубокими сугробами. Но тут он почувствовал, что до спасения еще очень далеко, так как мороз был никак не меньше тридцати градусов. Дмитрий Квасов попытался согреться, забившись в глубокий сугроб. Мороз ощущался меньше, но Дмитрия потянуло в сон, а он уже знал цену такому сну после побега от Дигаева, за глубоким покойным сном его караулила смерть. Тогда Квасов вылез из своей берлоги и стал замысловатыми узорами утаптывать тропинки, коридорчики и целые улицы на островке между озябшими кустарниками и равнодушными деревьями. Он бегал по ним марафонские дистанции, гонял елочные шишки, забивая их в ворота из воткнутых в снег веток. Совсем изнемогая, он присаживался на пенек, а отдышавшись, придя в себя, тотчас чувствовал, как мороз шарит по всему телу, не оставляя живого теплого места. Только потом, несколько лет спустя, почувствовав первые признаки надвигающейся старости и болезней, он понял, каким богатырским здоровьем обладал в те годы. Здоровьем, которое выдерживало непомерные нервные напряжения, дикие побои и физическое изнурение. В село он вернулся только утром следующего дня, когда, к его счастью, бандитов уже вышиб отряд красноармейцев. На колченогих от мороза ногах дошел до сельсовета, а вот чтобы подняться на крыльцо, у него уже не было сил.
Месяца два Квасов лежал в больнице. Отмороженные участки тела зажили, обошлось без ампутации конечностей, которой боялся врач. Но вот с зубами ему тогда ничем помочь не смогли, специалистов по протезам не было, да и если бы они нашлись, то где было взять материалы для их изготовления. Пришлось Дмитрию Квасову осваивать немудреную и невеселую науку стариков, потерявших зубы. Он сосал хлеб, размачивая слюной и перетирая деснами, глотал жидкую кашу или мелко нарубленные кусочки мяса. Через три года за самоотверженную работу в органах милиции, за успехи в борьбе с контрреволюцией и уголовным элементом, за проявленную при исключительно трудных местных условиях храбрость он был награжден поездкой в Москву для изготовления зубных протезов. Постановление об этом зачитали в дни празднования юбилея милиции в зале облотдела. Ему шумно и долго аплодировали, так же, как и тем, кому в тот день вручили именное оружие, ткань для обмундирования или часы-«кукушку», как, к примеру, Виктору Богачуку, или символичный портфель, как нынешнему заместителю наркома Василию Скирдину.
«Да, то были дела!» – покачал головой майор Квасов. А теперь, когда судьба свела его с одним из врагов, воскресших из глубины двадцатых годов, белогвардейским есаулом Дигаевым, ныне атаманом уголовной шайки, неудача преследует его за неудачей. И здесь уже не поправить дела личным мужеством. Давно ушли те времена, когда он мог храбростью выиграть бой, повести за собой молодых бойцов. Теперь он должен быть талантливым шахматистом, знающим на память расстановку сил и предугадывающим дальнейшие ходы противника. Итак, банда снова затерялась в тайге. Но если профессиональный охотник-промысловик может месяцами не выходить из тайги, не боясь умереть с голоду, то бандитам сложнее. Охотнички из них неважнецкие. Брюхо есть просит, значит, опять начнут по деревенькам и заимкам шалить: где лошадь с жеребенком украдут, где избу ограбят. Если такое случится, НКВД в первую очередь узнает. Но ведь и они уже битые, понимают, что в таком случае сразу же откроют свой маршрут, следовательно, снова попадут в облаву. «Воровать побоятся», – уверенно подумал майор Квасов.
Тогда могут подкупить кого-нибудь из старателей или местных старожилов и отправить за продуктами в золотоскупку. Значит, нужно не полениться, еще раз напомнить участковым и начальнику районного отдела милиции, чтобы следили за золотоскупками, благо золото прииска «Огонек» заметно отличается от того, что намыто в других местах.
И третий путь банды – это их связи. У белогвардейцев таких связей нет. Остается Гошка, зубной техник, со своими обширными знакомствами, заведенными за период легального и нелегального бизнеса. Вот здесь и нужно искать подельников, заводить фигурантов. От реки без лошадей и провизии банда отойти побоится, весьма вероятно, что она отправится к поселку Усть-Аллах. Игра судьбы! Там банда сформировалась, оттуда отправилась на грабеж прииска и туда же возвращается с золотом, но основательно потрепанная, меньше чем в половинном составе. «Стоп, стоп, стоп, – задумался майор Квасов, – кажется, какая-то мысль мелькнула… Вероятно, туда, откуда начали. Но начали они в доме непутевого Шишкина, а того уже в живых нет… Что же из этого следует? Будем рассуждать логически: Шишкина нет, но остался дом, где всегда гостеприимно принимали Гошку Налимова и где никто, кроме покойного хозяина, не знал, что это рецидивист, сбежавший из мест заключения. По оперативным данным, знакомых у Гошки в Усть-Аллахе много, но в те дни, когда он бывал там, всегда останавливался у Шишкина».
Настроение у майора Квасова постепенно улучшалось, он уже чувствовал, что на верном пути, что вот-вот нащупает ниточку, которая укажет ему выход. И точно, как же он, битый и беззубый сыщик, забыл о том, что жена Шишкина – Раиса – после окончания финансового техникума работает кассиром в золотоскупке! Ну и что с того, что она в декретном отпуске? По нынешним материально-скудным временам женщины после родов не засиживаются дома, а стараются поскорее вернуться на работу. Есть!
В тот день майор Квасов отдал все нужные распоряжения капитану Богачуку, связался по рации с командирами опергрупп, разбросанных на путях возможного маршрута банды, а сам на полуглиссере, наконец-то полученном из Якутска, отправился в Усть-Аллах.
Пролетая на вершине крутой волны где-то в районе Нонкиного поселка, он не знал, что из зарослей на него завистливо смотрят бандиты.
– Вот если бы была, станичники, на свете высшая справедливость, – мечтательно сказал Семеныч, – так вот эта быстрая шумная лайба остановилась бы поблизости от нас, а моторист с пассажирами изволили бы пообедать на свежем воздухе, полюбоваться красотами природы.
– Правильно, – поддержал Ефим Брюхатов, – мы бы их по башке и в омут, а с обедом бы и сами справились.
– Ты, конечно, Ефим, прав, – улыбнулся Сан Саныч, – от обеда бы мы не отказались, но главное, как я понимаю нашего предводителя, – воспользоваться транспортом.
– У тебя, Ефим, как в том анекдоте получается, – вмешался Гошка, – про бабника и хулигана. Сидят они как-то на бережку. Вечер, гнуса нет, ветерок, рядом кусты багульника. Бабник говорит: «Сейчас бы в эти кусты да с бабенкой молодой, красивой». А шпаненок вскочил, разъяренный, и кричит: «И по морде ее, и по морде ее!»
– А ты сам по морде получить не хочешь? – не понял юмора Ефим. – Так за мной не заржавеет.
– Захлопни пасть, пока сам не схлопотал, я тебе не такой сазан, как Афонька.
– Станичники, станичники, – забеспокоился Сан Саныч, – вы чего ж это оба, как огонь с соломой, никак рядом находиться не можете.
– А ты им, Сан Саныч, не мешай, – одернул Семеныч, – пусть, если хотят, выясняют отношения, – и он подмигнул ротмистру, – я сейчас, как древний римлянин, хлеба и зрелищ хочу.
– Пока я среди вас, такого не будет, – непривычно резко возразил Сан Саныч, – вот уйдем за Камень, на восток от Яблонового хребта, там хоть дуэли устраивайте; понадобится, могу и секундантом послужить. А здесь каждая наша ссора – шаг в лапы красным. Мне, конечно, Ефим друг, люблю его, но и Гошка уже как родной стал. Не серчай, Гоша, стоит ли обижаться друг на друга из-за мелочей? Если мы еще разок в переделку попадем, так и я разучусь юмор понимать. Ты лучше, Гоша, подумай, как дальше жить будем. Сегодня-завтра еще протянем, а потом связи нужно искать. Нам бы еще толкового пособника найти, который отовариться сумел бы, хатку бы подыскал, чтобы мы отсиделись.
– Я вам нашел Семена, так что вы про него наговорили? Продал, дескать, вас с молотка? А он с вашей же помощью жизни лишился. Парню цены не было. Жалко как своего.
– Извини, Гоша, – не стерпел обиды Сан Саныч, – но я его ни в чем не обвинял. Был грех, подумал о нем нехорошо, но это длилось только мгновение, пока не увидел, что укокошили нашего сержанта. А ты еще человечка найди, Гоша. Сам ведь хвалился, что тебя здесь каждое деревце знает.
– Полуглиссер уже сегодня в Усть-Аллахе будет, – завистливо сказал Семеныч, – а нам не меньше двух дней туда топать. Эх, сюда бы сейчас моего арабского жеребца.
– Кто же вам велел его в зимовьюшке оставлять, – укорил атамана Ефим. – Я ведь говорил: в нынешней России табуны в частном пользовании держать не позволяют, отберут все у охотника. Так и вышло. Теперь ищи-свищи: ни охотника нет, ни лошадей. Хорошо еще, что оружие никому не доверили, закопать догадались.
– Не переживай, Ефимушка, – послышался мягкий, вкрадчивый голос Сан Саныча, – в то время нам лошади мешали, не мог же ты в Якутск верхом на белом коне въехать, не те нынче времена. Так что скажешь, Гоша, – повернулся он, – припомнил стоящего человечка?
– Нужно к Усть-Аллаху торопиться, Сан Саныч. Конечно, мудрее бы всего сейчас в тайгу уйти и там переждать погоню, но в таких случаях не голова, а брюхо командует. Есть у меня одна мыслишка, Сан Саныч, я пока еще помозгую, а потом расскажу вам.
А полуглиссер с майором Квасовым на борту, не снижая скорости, мчался по широкой просторной реке к Усть-Аллаху, и Дмитрий Данилович ломал голову над тем, с чего начать такой нелегкий разговор с Раисой Шишкиной, дети которой уже никогда не увидят отца, как пережить ее крики и вопли и осторожно, не перегибая до надругательства над горем и правом оплакать близкого человека, попытаться пробудить в ней чувство гражданского самосознания.
Через несколько часов он был уже в поселке. Не скрываясь, отправился к дому участкового уполномоченного. Калитка была заперта, и ему пришлось изрядно поколотить в нее сапогом.
– Кто это еще расшумелся! – послышался рассерженный голос. – Потише нельзя? – Калитка отворилась. – Товарищ майор, так это вы! Чего же без предупреждения, как снег на голову.
– Если бы я тебя предупредил, так ты бы сейчас сидел за чернильницей и изображал для меня делового человека, а так мне все понятно: спишь днем, значит, недавно вернулся с маршрутной разведки, а может быть, и в опергруппе на пикете был. Верно?
– Точно угадали, Дмитрий Данилович, хорошо с вами работать, дай бог вам здоровья. Вы сотрудников ни в чем плохом не подозреваете. Был бы на вашем месте сейчас Молодцов, так тот и спрашивать меня не стал бы, такого шороху навел, пугал бы без меры.
– Ладно, не осуждай за глаза. Вот приедет он сюда вскорости, ты ему в лицо все и выскажи в моем присутствии.
– Не обращайте внимания, товарищ майор, это у меня вырвалось. Знаете, как у детишек бывает: нежданчик – ляпнешь сдуру, а потом неделю переживаешь. С чего начнем, Дмитрий Данилович, перекусим, а потом вам о делах доложить или сначала доложить, а потом перекусим?
– Все по-другому будет, Прокопий Иванович. Я без тебя чайку попью. А ты сейчас оденешься по всей форме и отправишься к Шишкиным, знаешь таких?
– Шутите, товарищ майор? Чего же не знать, Афанасий у меня еще до банды на примете был. Он, знаете ли, из тех, кто одержим мечтой разбогатеть. Как – ему все равно. Я как-то дал совет – нужны деньги, так отправляйся старательские шурфы бить, если фарт поймаешь, гроши заведутся. Нет, он кайлом трудиться не желал, тяжело, дескать. Мне бы, говорит, желательно по Государственному займу выиграть или по дороге на собственный огород самородочен найти килограммов на десять.
– Раиса из Якутска уже приехала?
– Уже с неделю здесь, второго мальчонка родила. По хозяйству возится – уже на работу думает идти. Но ей теперь в кассе работать нельзя, утеряла из-за мужа доверие. Верно?
– Она знает, что Афанасия убили?
– Откуда она может знать? Я сам об этом только на оперативном совещании услышал, а указаний о том, чтобы ей рассказать, не было.
– Вот я тебе такое указание и даю. Отправляйся сейчас прямо к ней и скажи, что ее муж Афанасий вступил в банду и участвовал в ограблении прииска «Огонек». Потом налетчики разругались, золото не поделили и убили Афанасия. Труп похоронили, это место ей позже укажем. Все понял?
– Товарищ майор, может быть, вы сами ей скажете? Как начнутся бабьи вопли и сопли, она мне потом неделю сниться будет. Все-таки кормящая мать, а ну если молоко пропадет, товарищ майор?.. Не могу я…
– Знаешь, младший лейтенант, что я тебе скажу? В настоящий момент меня не интересует, можешь ты или нет, обязан! Ясно? Рано или поздно мы ей обязаны сообщить об этом, горя ей не миновать. Конечно, я тебя, Прокопий, понимаю, кому охота быть вестником несчастья, но нам, сотрудникам милиции, это приходится делать чаще, чем кому-либо другому. А мне с ней еще немало придется говорить. Но к тому времени ты вторую мою задачу выполнишь. Нужно мне о ней узнать все, что можно: где крестилась, как училась, с кем любилась, на что способна. Даю тебе для всего этого завтрашний день. Доложишь обо всем, что узнаешь, а послезавтра я к ней отправлюсь.
– Второе задание проще, товарищ майор, но вот слез ее я боюсь.
– Ты не бойся, говори все как есть. Мы ведь с тобой не врем, не таимся. И не наша с тобой вина, Прокопий, что он там свою смерть нашел. Шишкин, когда сдружился с ними, когда Гошку в доме принимал и клиентов ему для протезирования искал, уже тогда должен был понимать, что дело добром не кончится. Не тяни время, младший лейтенант, отправляйся к Шишкиным. Могу тебе только один совет дать. Расскажи сначала обо всем этом какой-нибудь ее соседке, с которой Раиса дружна, ведь есть у нее такая. Бабы – народ сердечный, жалостливый, она помягче постарается все это преподнести, да и потом утешит. Через часок ты иди, и чтобы все было, как договаривались, слово в слово.
– Ну и хитры вы, товарищ майор.
– Это от нужды, Прокопий, я ведь не меньше твоего женского горя не люблю. Куда приятнее сообщать о рождении сына, например, а еще лучше – внука. Любой дед тебя за такую новость расцелует.
Участковый ушел. Майор Квасов попил в его отсутствие чайку и сел составлять шифровку в Якутск, делясь своими соображениями и испрашивая разрешения на начало новой операции.
Часа через два вернулся хозяин.
– Ну, товарищ майор, после таких заданий нужно прямо в баньку топать и париться до седьмого пота, и свой пот смывая, и чужие слезы. Вроде бы и не кричала она, а это, оказывается, еще страшнее.
– Так ты сам ей говорил илы как я советовал?
– Сначала напустил на нее соседку. Та, узнав о смерти Афанасия, расхлюпалась. Вся в слезах к Раисе ушла. Где-то через часок я расхрабрился и следом за ней. Постучался, все чин чинарем, никто не отвечает. Захожу, а они обе сидят в обнимку, слезами заливаются. Я тогда соседке мигаю, уйди, мол, дай поговорить. У нас с ней договоренность была такая; я ей о причине смерти не рассказал, несчастный случай, и все. Ушла она. Я тогда вдове все по порядку, как вы советовали. Выслушала, осунулась еще больше. Слезы вытерла, спрашивает, кто Афанасия убил. Не знаю этого, отвечаю, но если хотите, через денек-другой отведу вас к человеку хорошему, тот все до деталей расскажет. Велел ей даже родным не говорить пока, как Афонька свою смерть нашел. Но об этом ее можно было не предупреждать, кому хочется на себя такой позор навлекать. Ей ведь придется и это еще испытать.
К концу второго дня, как и договаривались, участковый докладывал майору Квасову все, что узнал о Шишкиной.
– Родилась Раиса в Якутске, там и прожинала с матерью. В наше село попала после третьего курса техникума на практику в приисковую бухгалтерию.
– Нашел, Прокопий, кого-нибудь из тех, кто с ней в то время работал?
– А как же, товарищ майор. О Раисе рассказывают только хорошее, дескать, работник аккуратный, каждую цифру десять раз проверит, прежде чем в ведомость вписать. Доверяли ей.
– Может, транжирка Раиса? Деньги любит и подтолкнула этим мужа в банду?
– Одевается всегда скромно, но чистенько, за нарядами особенно не гоняется. Питаются как и все, скудно, а в мирное время предпочитали якутскую кухню: сытно и просто, без особых затей.
– Как же они с Афанасием подружились? Что-то в твоем рассказе не вяжется. Она вся из себя положительная, а клюнула, понимаешь, на ленивого малого. Да и не из красавцев он.
– Так ведь любят, как моя жена говорит, не за что, а вопреки…
– А как жили?
– Вроде нормально, товарищ майор. Правда, характер свой она ему не раз показывала. Бывало, и в дом не пускала, и друзей с бутылками со двора выгоняла. Потом ей надоело его воспитывать, знаете, как в семьях иной раз бывает: не гляжу, так и не вижу, не хочу, так и не слышу. Бабы иной раз нашего брата пытаются перелицевать, так себе дороже обходится.
– Это все, что узнал, или еще что-то в заначке держишь?
– Вроде все, товарищ майор. Могу добавить, что к своему сынку Афанасий очень хорошо относился. С рук не спускал, баловал, игрушек гору наделал из меха и из дерева. Не появись у него в доме Гошка, перебесился бы мужик и стал бы таким, как все: и работал бы нормально, и в бутылочку поменьше заглядывал.
– Да редко ли так бывает, Прокопий? Тлеет, тлеет, ум пропивает, а там ушлый дядя бересты подбросил, и запылало. Ну, спасибо за помощь, сегодня нанесу Раисе визит.
– Мне с вами идти?
– Не стоит, Прокопий, у тебя своих дел много, а скоро еще больше будет.
Через полчаса майор Квасов стучался в дом Шишкиных. Открыла ему молодая якутка в глухом длинном и просторном темном платье. Голова ее низко повязана косынкой; худощавое лицо с выдающимися широкими скулами и слегка раскосые большие печальные глаза. Квасов сразу же отметил красоту, нередкую для молодых якуток. Особое своеобразие, кроме глаз, ей придавали широкие, полные, четко очерченные губы и, конечно, брови: черные, летящие. Ему подумалось, что такой женщине можно верить и лучше сразу же говорить с ней начистоту, чтобы не посеять сомнения.
– Вы к кому? – поинтересовалась хозяйка.
– К вам, Раиса, – ответил майор Квасов и протянул ей служебное удостоверение.
Она внимательно прочитала.
– Я уже все знаю, – сказала, не глядя на Квасова, – мне участковый рассказал.
– Нет, не все, мне, к сожалению, эта история лучше известна.
Она провела его в комнату. Но в это время за перегородкой расплакался грудной ребенок, и она вышла. Майор Квасов огляделся. Комната ничем не отличалась от тех якутских жилищ, в которых ему доводилось бывать. Середину занимал стол на четырех толстых фигурных ножках, с нависающей четырехугольной доской в широком подстолье. Несколько табуреток из гнутого тальника с удобным сиденьем из дощечек. Квасов знал, что такие табуретки якутские мастера умудряются делать без единого гвоздя. В углу буфет, тоже изготовленный местными умельцами, о чем свидетельствовал национальный орнамент из лировидных фигурок, окруженных завитушками, спиралями и розетками на дверцах.
Раиса Шишкина вернулась:
– Я слушаю вас!
– В то время когда вы находились в Якутске, – начал майор Квасов, – в этой самой комнате, в которой мы сейчас сидим, всю ночь пьянствовала банда перед выходом для налета на прииск «Огонек».
– Афанасий знал, куда они пойдут?
– Не только знал, но и сам попросился с ними.
– Он был слишком осторожен и не мог пойти с чужими, незнакомыми людьми.
– Среди них был его дружок, которого и вы должны хорошо знать. Гошка Налимов, помните такого?
– Гошка, зубной техник? Конечно, я его знаю. Он, когда приезжал в Усть-Аллах, останавливался у нас на день-два. Он никогда не нравился мне, знаете, говорит с вами, а у самого в глазах мелькают зеленые огоньки – какие-то мертвые, равнодушные. Родственники Афанасия несколько лет назад молодого волка поймали, я его у них видела в клетке. Вот у того так же: глядеть на тебя не хочет, но все замечает, а как взгляд случайно поймаешь, так те же огоньки.
– Зачем вы пускали его, если он вам был не по душе?
– А разве мы всегда делаем то, что нам нравится? – грустно усмехнувшись, вопросом на вопрос ответила женщина. – Это только в мечтах хорошо получается, а в жизни все иначе. Мы Гошке были обязаны. Он Афанасию зубы вставлял. Знаете, у нас в поселке больницы нет, нужно ехать в район или в Якутск. Но и там очереди, делают наспех. А Гошка ему все сделал прямо дома, конечно, больно, зато хорошо. Он и моей маме протезировал. Поэтому я вынуждена была его терпеть, нельзя же показывать свою неприязнь человеку, который вам добро делает.
– Афанасий вам рассказывал, что за нелегальный бизнес и махинации с золотом Гошка был осужден, а потом бежал из мест лишения свободы?
– Не-е-ет, – удивилась женщина. Она минутку помолчала. – Теперь понятно, почему в последний год, бывая у нас, он выходил из дому только в темноте и очень не любил, когда к нам заглядывали соседи. Почему же Афанасий скрыл это от меня? Странно.
– Наверное, потому, что если бы вы знали правду, то не пустили бы Гошку в дом, я верно думаю?
– Да, – не колеблясь, сказала женщина, – я прогнала бы его, хоть это и жестоко. У нас есть фотография Гошки, хотите взглянуть? Это еще довоенный снимок.
Она полезла в буфет, заставленный кухонной утварью; разыскивая то, что ей было нужно, она передвигала кумысную посуду: деревянный чорон, напоминавший бокал на короткой узкой ножке, чаши кытый-ялар, черпаки и что-то еще, потом достала из глубины круглую берестяную коробку, искусно оплетенную темно-коричневым конским волосом и украшенную подвесками из бисера, бус и мелких металлических бляшек. Сняв крышку, покопалась в старых квитанциях, пожелтевших конвертах и наконец нашла небольшую любительскую фотокарточку: на фоне их дома стоял Гошка, обняв Афанасия Шишкина за плечи.
– Сначала обнимал, а потом убил человека, – разглядывая фотоснимок, буркнул майор Квасов.
– Что? Что вы сказали? – схватилась за краешек стола Раиса. – Это Гошка убил Афанасия? Я не верю. Я не верю вам!
Майор Квасов негромким голосом рассказал о кровавом ручье, который оставляла за собой банда, о разжигаемых алчностью разногласиях, возникавших между бандитами. Не побоялся описать Раисе и те трудности, с которыми столкнулась милиция, преследуя убийц в тайге.
– Рано или поздно мы все равно уничтожим банду, но они очень опасны, и каждый день, проведенный на свободе, может еще кому-нибудь стоить жизни. Понимаете теперь, как нам важно знать о каждом их шаге? Быть в курсе их намерений, найти на этих зверей снасть получше. И если бы вы захотели, Раиса, вы могли бы нам помочь.
– Но я не работаю в милиции и не собираюсь туда идти, чем же я могу быть для вас полезной? – удивилась женщина.
– У Гошки в Усть-Аллахе нет больше таких хороших знакомых, как вы, а у его дружков тем более, они приехали в Сибирь издалека. Если банда доберется до поселка, то очень возможно, что Гошка попытается встретиться с вами.
– Как же он посмеет это сделать, если помогал убивать Афанасия? Вы неудачно шутите, товарищ майор, или же сказали мне неправду… Я все-таки не вполне верю, что Гошка мог убить Афанасия, ведь они были такими хорошими друзьями! Кто может подтвердить ваши слова? Ведь вас самого не было при этом.
– Со временем я познакомлю вас с тем, кто это видел собственными глазами. Потерпите немного.
– Но я не хочу терпеть! Почему бы вам сразу не привести ко мне этого человека? – женщина заплакала.
– Да потому, что он серьезно ранен, – повысил голос майор Квасов, – и в тяжелом состоянии лежит в Чертовом Улове. Я понимаю ваше горе, но если вы не поможете нам, то еще не одной женщине придется оплакивать своего мужа, подумайте о них.
– Кто теперь обо мне думать будет? – горько усмехнулась Раиса. – Мы с ним хоть и не очень хорошо жили, а все-таки у меня был муж, а у детей отец, теперь же я вдова, а они сироты.
– Если из-за вашего бездействия сироты появятся в других семьях, вас замучает совесть.
– Да что я могу сделать? Тут мужиков убивают, а я слабая женщина, расправятся со мной и с моими мальчишками.
– Не беспокойтесь, мы будем следить за каждым вашим шагом, я гарантирую вам безопасность.
– И что я должна делать? – поинтересовалась женщина, постепенно вникая в слова майора.
– Гошка будет просить вас купить ему за золото продуктов, когда он станет забирать их, мы арестуем его и других. Возможно, он у вас и приюта на некоторое время попросит.
– Нет-нет-нет! Об этом даже разговора не может быть! Я не позволю ему остаться здесь ни на один день, что хотите со мной делайте, не позволю.
– Речь не об этом, вы пообещайте ему найти кров на стороне, мы подыщем им ночлег. Важно знать, что они замышляют, о чем вас попросят. Ни в чем им не отказывайте, а решать все вопросы будем мы. Понятно?
– Нет… Не знаю. Не хочу… и боюсь. – Раиса задумалась. Потом нерешительно повернулась к майору Квасову: – Вы сказали, что Афанасия убили где-то возле Чертова Улова. Это верно?
– Конечно, чего мне придумывать. После того как банда ушла, мы нашли его тело и похоронили на сельском кладбище.
– И человек, который видел его смерть, находится сейчас в этом селе?
– Да… – нерешительно ответил майор Квасов, начиная понимать, к чему клонит Раиса.
– Я хочу увидеть того человека. И побывать на могиле мужа. Вы можете мне помочь? Если все окажется так, как вы мне рассказали, я соглашусь встретиться с Гошкой Налимовым и буду делать все, что вы мне велите. Хорошо?
– Чего же хорошего? До Чертова Улова шестьдесят километров туда и столько же обратно. А времени у нас в обрез.
– Как хотите, – настойчиво продолжала Раиса, – но это мое окончательное решение. Мне надо все увидеть своими глазами.
Майор Квасов чертыхнулся, подумав о том, сколько горючего придется спалить на полуглиссере, если проделать такой путь. И это в то время, когда наркомат требует отчета о каждом литре топлива. За такие прогулки его по головке не погладят. Но если Раиса Шишкина удостоверится, то будет помогать им с полным доверием, плохо ли? Она окончательно поймет, что помогает найти убийц своего непутевого мужа. К тому же в Чертовом Улове он заодно сходил бы проведать Семёна Жарких, а то оставили старшего лейтенанта у деда Василия и как будто забыли. Очевидно, ему какие-то лекарства нужны или вдруг его нужно везти из таежной, богом забытой деревушки в Якутск, показать специалистам. Он еще сомневался, но был уже близок к согласию…
– С кем же вы детей оставите? Грудному сейчас без вас не обойтись, а с собой не возьмешь, на реке сыро, опасно.
– С моей мамой останутся. Она с детишками лучше меня обращается. А малышу все равно теперь придется без меня обходиться, у меня вчера молоко пропало. Сколько времени понадобится на эту поездку?
– Если мотор не подведет, то завтра с рассветом выедем, а к вечеру дома будем.
– Так быстро? Тогда, конечно же, нужно ехать! Вы уже уходите? Завтра утром я буду ждать вас на пристани, хорошо? Сегодня с соседкой договорюсь о молоке, у нее коза дойная…
– Ладно, но предупреждаю, я доложу ситуацию своему руководству. Если мне разрешат ехать с вами в Чертово Улово – я поеду, а если нет, то не обессудьте.
– Я уверена, что вам разрешат. А нельзя ли и родителей Афанасия заодно захватить? Они здесь неподалеку, километрах в двадцати от поселка у брата живут.
– Вы что, Раиса, меня до сердечного приступа довести хотите? Я и с вами не знаю, как поступить, а вы неведомо что придумываете. Нет, этого я вам организовать не могу. Когда-нибудь сами с ними поедете.
– Ну хорошо, – согласилась женщина.
Вечером состоялась связь с Якутском. Квасов доложил о том, что оперативная группа капитана Богачука продвигается по долине реки Аллах-Юнь, обследуя протоки. Обнаружить бандгруппу пока не удалось, никому они не попадались на глаза. Местное население охотно рассказывает обо всех подозрительных лицах. Опергруппой обнаружены отдельные следы движения бандитов и места ночевок. Очевидно, направляются к Усть-Аллаху, как и предполагалось. Далее он раскрыл свой план, рассказал о разговоре с Раисой Шишкиной.
Из Якутска заместитель наркома подполковник Скирдин напомнил, что Шишкина является вольной или невольной пособницей Гошки Налимова, так как после побега принимала его у себя дома. И с ней можно было бы поступить по всей строгости закона, но, принимая во внимание ее малолетних детей и ту роль, которую ей отводит Квасов в своих планах, наркомат разрешает в порядке исключения отвезти ее в Чертово Улово. В конце передачи Василий Скирдин уже от своего лица ругал Дмитрия Квасова за благотворительность и слюнтяйство и в случае срыва операции грозил высчитать стоимость горючего из его зарплаты. «Семену Жарких кланяйся, скажи, что наркомат высоко оценил его работу, молодец, фронтовик, не подвел».
