Текст книги "Подари мне ночь, подари мне день (СИ)"

Автор книги: Оксана Шамрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Приняв решение, я никогда не отступаюсь от него, а это было одно из самых верных решений в моей жизни. И пусть последовавшие недели как невероятно сблизили нас с Лютиэнь, так и привели к множеству конфликтов и ссор, я никогда не пожалею о нём. Кипела война, шли сражения, захваченный воинскими советами и схватками я не был способен уследить за той, что так быстро и бесповоротно завладела сердцем, которое прежде, казалось, не имело способности к пылким чувствам, и она бессовестно этим пользовалась, хитрила, а потом смертельно обижалась, когда я срывался. Потеряв в битве за Минас-Тирит дядю, найдя едва ли не бездыханное тело сестры, которая, как я был уверен, должна находиться в Медусельде, я буквально обезумел от горя, а увидев приближающуюся Лютиэнь,

и вовсе впал в туманящий голову гнев от того, что не смог совладать с самыми близкими людьми в своей жизни, защитить их, к чему всегда стремился. Снова показалось, что вокруг лишь обман и предательство, с губ сорвались крик и ужасные слова, о которых вскоре пожалел, узнав, как несправедлив в своих обвинениях, но их услышал тот, кто ненавидел меня всей душой за вину, в которой я не был перед ним виноват – Боромир. Он отобрал у меня любимую, возомнил, что он отныне её защитник и опора. Что ж, она и его обвела вокруг пальца, ловко заставляя следовать своим желаниями, какими бы абсурдными они не были. Я бы смеялся над гондорцем, если бы не испытывал сострадание из-за схожих с моими бед – гибели Дэнатора и тяжёлым ранением брата, и если бы позже не захотел прикончить, когда у самых Врат Мордора узнал, что он позволил несносной, своевольной девчонке участвовать и в этом самом страшном из сражений. Мне, разумеется, было лучше любого другого известно, как нелегко с ней сладить, но гондорец клялся, что лично запер её в комнате. Какая после этого может быть вера его слову? И всё ради чего? Неужели рискнул жизнью моей Лютиэнь, только чтобы отомстить за Лотириэль? Известно ли ему, что я никогда не видел дочь Имрахиля, за которой, если верить слухам, он пару лет назад приударил так открыто, что девушке срочно искали жениха в чужих землях? Главным моим желанием по возвращении из Тёмных Земель в Гондор было поговорить с Князем Дол-Амрота, чтобы отказаться от помолвки с его дочерью, но на пиру, устроенном в день прибытия, он напраздновался так, что это не представлялось возможным, а наутро случилось непоправимое – о моей невесте узнала Лютиэнь. Когда я заметил, догнал мой заплаканный цветок, то ещё не знал, что произошло, но боль в огромных синих глазах была настолько глубокой, что, казалось, способна затопить целый мир. Да, и била моя девочка неплохо. Ощутив, как её кулачок врезался мне в подбородок, я понял, что удар у неё действительно поставлен на должном уровне. Только вот терпеть, когда тебе пытается подправить лицо девушка, пусть и настолько любимая, что даже сам себе не можешь в этом признаться, невозможно. Я чуть не ответил, как это сделал в своё время Боромир, едва сумев сдержаться, а она вёрткая, как маленький ураган, стремилась в своём отчаянии нанести новый удар, но сильнее всего били её слова, упрёки. Они были слишком справедливы и этим лишь вызвали прилив злости. Действительно, я часто допускал по отношению к Лютиэнь жестокие и вольные поступки, на которые бы никогда не пошёл, если бы она была под защитой родителей, а не всё равно что сирота, волей судьбы попавшаяся на моём пути. Беззащитна. И я полностью утвердил свою власть и волю, легко находя оправдания каждому своему поступку. Оправдания, которых не было. А она всегда была ласкова со мной, дарила тепло и любовь, в которых я так нуждался, просто показала, как нужен ей, даже не подозревая, как это важно, необходимо для меня. Быть нужным. Любимым. Иметь свою тихую гавань, где можно забыть о дневных проблемах и греться в лучах нежности родного человека. Всё потому, что она доверяла мне. Полностью и безоговорочно. Верила, что я не могу обидеть, поступить с ней бесчестно. И вот теперь это доверие было разбито, растоптано. Мне нечем было себя оправдать. Но и сдаваться я не собирался. Решение было найдено в секунды: заперев Лютиэнь, я отправился на поиски страдавшего с утра головной болью Имрахиля. По счастью, он выслушал меня без гнева и обвинений в том, что не сдержал своего слова, а явившийся опохмелить родственничка гондорец, не упустив момента, снова принялся набиваться ему в зятья – на этот раз вполне успешно. Казалось бы, проблема решена, но я был бы не я, если бы тут же не нажил себе новую. Худшую.

Какие бы чувства не обуревали изнутри, я никогда не умел, не считал нужным облекать их в слова, вот и в тот вечер, едва объяснив заплаканной, бледной Лютиэнь обстоятельства злополучной помолвки, я надел на её палец кольцо, которое когда-то подарил матери отец, а затем, вместо того, чтобы утешить, успокоить, поддался своей страсти. Желание обладать стройным совершенным телом было настолько велико, что я не смог сдержаться, как не мог и прежде. Это было ошибкой. Жестокостью. Очередной раной, о нанесении которой мне пришлось горько сожалеть уже ночью, прижимая к груди безвольную, окровавленную девушку. Я сломал её, знал, как она ранима, нежна, и всё равно сломал. Она сбежала той ночью. Один Единый знает, куда решила направиться, не имея дома и близких, но её путь преградила одна из орочьих шаек, которые промышляли в тёмное время суток в поисках наживы. Очередное безрассудство – поставить жизнь лошади выше своей и, отпустив её, попытаться в одиночку сразиться с обозлёнными, потерявшими свои норы монстрами. Мы с Боромиром и Арагорном выехали за ней вдогонку, едва один из стражников Врат доложил о том, что девушка покинула Минас-Тирит, но предотвратить несчастье не успели. Пусть орки были мертвы, но Лютиэнь, казалось, разделила их судьбу. Прижимая её к себе, направляя Огненога назад, к городу, я едва различал неуловимое дыхание, от обагрившей руки и одежду крови было не отвести глаз. Второй раз в жизни я плакал, плакал, как ребёнок, которым был много лет назад, когда увязался вслед за отцовским отрядом в орочье логово. Я не мог потерять ту, что единственная смогла согреть в этом проклятом, едва сумевшим освободиться от рабства мире. Не мог, но сам, фактически своими руками нанёс раны, растерзал. Всему виной излишняя гордость, не позволявшая обнажить душу, говорить, а не только упиваться страстью, давать, а не брать. Родители ушли слишком рано, мне не у кого было научиться быть иным, но стоит ли снова искать себе оправдания?

Она не хотела жить, с невыносимым упрямством сопротивлялась лечению эльфа и Митрандира, никакие просьбы, увещевания не могли заставить остаться, не переступать последнюю черту. Это были самые страшные, долгие часы в моей жизни, наполненные злостью на себя, ссорой с каким-то образом догадавшейся обо всём сестрой, стычками и потасовками с Боромиром, который требовал убраться как можно дальше от Палат Исцеления и его подопечной. Очевидно, он обладал не меньшей проницательностью, чем Эйовин, но лучше бы применил своё красноречие в другом месте и в другое время, тогда сейчас не было бы всей этой ужасающей ситуации. Мне никогда не забыть зова Лютиэнь, её слёз, той полуночной минуты, когда понял, что именно сейчас могу потерять любимую навсегда, потому что Она пришла за ней. Тьма, что заползает в окна, чтобы забрать живых за последнюю грань. Но я не был к этому готов и никогда не буду. Прижав к груди, обняв свой цветок, я делился с ней своей жизнью, своей силой столь долго, сколько потребовалась, чтобы мрак отступил, злобно щёлкнув напоследок кривыми клыками. Возможно, если бы рядом не было Леголаса, я бы не справился, но эльфийский принц оказал помощь, благодаря которой опасность удалось подавить. Долгие недели выздоровления Лютиэнь казались вечностью, через которую не пройти, особенно, когда гондорец, стремясь оградить её от моего сомнительного, на его взгляд, общества, определил в Палаты стражника. Лучше бы ещё одну драку затеял, чем так измываться, но сам идти на очередной конфликт с ним я не мог, ведь впереди было самое трудное – объяснить упрямцу, что нет у него никаких прав на Лютиэнь, и очень скоро она вернётся вместе со мной в Рохан.

Что ж, я был, наверное, слишком уверен в себе, если считал, что стоит сказать Боромиру о том, что его подопечная – моя невеста, как он тут же перестанет строить из себя образцового папашу и отпустит нас восвояси. Не тут-то было! Похоже, гондорец и впрямь привязался к Лютиэнь, потому что оказал такое сопротивление, выстроил столько словесных баррикад на грани угроз и намёков на всю двусмысленность ситуации, что впору было радоваться, что пришёл к нему без оружия. Хотя вот огреть старшего сына Дэнатора стулом по темечку – совсем неплохая идея, как кажется поначалу. Наш спор зашёл так далеко, что Боромир принял достаточно ехидное решение позвать едва пошедшую на поправку Лютиэнь, чтобы она лично уведомила его о том, знает ли вообще о моих притязаниях на её руку. Нужно отдать должное моей маленькой занозе – она, присев на диван, в очередной раз принялась играть в молчанку, лишь деланно округляя свои волшебные глаза. То ли всё ещё злилась на меня и хотела отыграться, то ли и впрямь была потрясена всем происходящим и не изволила найти ни слова. Так или иначе, поняв, что содействия от неё не добиться, я намекнул гондорцу на то, что супружество между мной и девушкой уже состоялось, чем вызвал новую бурю его праведного гнева и предобморочный, лихорадочный румянец на щеках Лютиэнь. Но не таким уж и праведником был Боромир, если сразу потребовал доказательств случившегося; я даже опешил, не зная, как смягчить интимные подробности так, чтобы не вызвать в Лютиэнь желание опять махать кулаками. Терпеть подобное поведение впредь я не собирался, однако помощь пришла откуда не ждал – от глаз и ушей всея Гондора и по совместительству младшего брата Боромира – Фарамира. Это настырный малый, которому я, к слову сказать, несколько дней назад дал позволение на помолвку с Эйовин, поскольку она изъявила на то своё полное согласие, очевидно решил доказать, что умеет быть благодарным, ну и заодно продемонстрировать, что подслушивал не только сейчас. Слушать, как он следил за нами с Лютиэнь в конюшнях перед отбытием в Мордор, было далеко не самым приятным удовольствием в жизни, взгляд невольно возвращался к уже облюбованному стулу, однако Боромир больше не делал попыток препятствовать свадьбе. Меж тем он нашёл новый способ навязать свою волю, против которого я ничего противопоставить уже не мог – традиционный год помолвки. При одной мысли о том, что придётся оставить любимую на год в Минас-Тирите, невольно сжались кулаки, а на ум пришла мысль просто выкрасть, но по одному взгляду Боромира было ясно, что об охране невесты он позаботится на должном уровне, и пришлось ретироваться с малой победой пока не лишился и её.

Я не был рождён Королём, никогда не считал себя наследником престола эйорлингов, а главной задачей для себя всегда ставил защиту земель и границ Рохана от врага. От того труднее было вливаться в новое русло жизни, становиться тем, от кого ждут не только воинских советов, но и решений в делах восстановления разорённого, уставшего от войны королевства. Новые обязанности заставили вспомнить прогулянные в отрочестве уроки и засесть за разбор бумаг, скопившихся ещё с тех времён, когда Тэйоден под воздействием Гнилоуста стал безразличен ко всему происходящему вокруг. Наполненные заботами о поздно засеянных полях, отстраивании и восстановлении пострадавших сёл дни сменялись выездами к границам, проверкой укреплений, застав и присмотром за табунами, которые теперь пастухам разрешалось отпускать дальше в степи, не боясь кражи или убийства лучших скакунов Марки. Ночи же, если не выматывался до одури, тянулись бесконечно долго. Всё потому, что рядом не было худенькой темноволосой девочки, которую нестерпимо хотелось прижать к груди, гладить по узким плечам, целовать в висок, чтобы крепче спала. Никогда прежде я не нуждался так сильно в человеческой близости, как теперь, когда обрёл и был вынужден оставить в Гондоре мой цветок. Моя невеста. Моя маленькая жена. Возможно, я заслужил эту долгую разлуку за все те обиды и зло, что причинил ей неосторожными словами и намеренно злыми поступками? Если не умеешь ценить тот подарок, что сделала судьба, бесконечно ранишь и обижаешь, то стоит ли удивляться тому, что Лютиэнь в конце-концов усомнилась в моём честном отношении к ней? Посчитала лжецом, предателем. Сбежала куда глаза глядят, лишь бы подальше от меня. А я продолжил унижать, не нашёл другого способа добиться от Боромира согласия на свадьбу, как только снова предать её доверие. Никогда не забыть, как отхлынула кровь от милого лица, как задрожал подбородок от невысказанной обиды. Возможно, я и есть дикарь, коим окрестила меня приставленная к ней гондорцем вздорная служанка? Ведь с первого дня видел, как девушка ранима, напряжена, словно струна, и всё же не проявил к ней и капли сочувствия, поставил слишком высокую планку того, какой сильной она должна быть, не задумавшись о том, что ей всего восемнадцать, что она не может соответствовать этим требованиям и понимать без слов каждый мой поступок. Ведь сам-то я не понимаю её, но меж тем люблю так сильно, что готов признать вину в грубости и чрезмерном равнодушии. Что, если оставшись в Минас-Тирите, получив, как и я, время на раздумья, Лютиэнь решит, что ей не нужен такой нетерпимый жених, как я? Что, если передумает идти со мной под венец? Нет сомнений в том, что Боромир поддержит её решение, как и в том, что я заслуживаю его. Заслуживаю как никто другой, потому что был эгоистом, жадно срывал, брал всё, что она могла дать, ничего не даря взамен. От воспоминаний о том, как Лютиэнь любила мои поцелуи, как сладко было ласкать её податливые губы, сердце гулко ударялось о рёбра, и становилось особенно страшно по собственной глупости потерять своё счастье. А за окнами занимались новые рассветы, приближавшие душный август, когда отправлюсь в Гондор, чтобы забрать тело Тэйодена для погребения в новом возведённом кургане, и смогу увидеть свою невесту. Витязь, бывалый воин, новый Конунг Марки я столь же боялся этой встречи, сколь и желал; когда же Лютиэнь бросилась в мои объятия, расплакалась, позволила прижать себя к груди, растерял все слова, что собирался сказать ей. Просто схватил на руки и унёс, увёз как можно дальше от чужих внимательных глаз – на заросший незабудками берег Андуина. Ведь букет именно из этих цветов она когда-то у меня попросила, именно с ними я заказал и новое кольцо для неё. Нежность, радость любимой снова заставили почувствовать себя живым, вздохнуть от облегчения, что всё же простила, хоть и не заслуживаю того, а её такая простая затея сажать цветы в саду Медусельда заставила улыбнуться – я хотел увидеть плоды её стараний.

Я очень многого хотел, но три дня закончились быстрее часа, и нужно было снова возвращаться домой. Теперь я был спокоен, и от того легче стало справляться с делами, выслушивать тех, кто искал совета, и разрешать споры крестьян, которые иногда совершенно не желали жить мирно и считали своим долгом подначить соседа на конфликт. Роханский неудержимый нрав, что тут поделаешь? Наблюдая за тем, как волнуется, готовясь к свадьбе сестра, как она расцветает, стоит приехать гонцу из Минас-Тирита, я был искренне рад за неё, хоть и сожалел о том, что Эйовин не нашла себе мужа среди роханских витязей, но поскольку желал, чтобы она была счастлива, то готов был принять любой её разумный выбор. Даже породниться с Боромиром, к которому с каждым днём испытывал всё больше неприязни из-за разлуки с Лютиэнь.

Желая порадовать любимую, но не зная, как это можно сделать на том расстоянии, что нас разделяло, я всё чаще вспоминал детство и то, как отец после каждого отъезда привозил нам с сестрой и матерью сладости. Конечно, ему самому мы радовались больше, чем гостинцам, но всё же засахаренные ягоды и густой мёд в горшочках сейчас казались именно тем, что нужно, и именно их я отправлял в Минас-Тирит, надеясь, что такие подарки подскажут Лютиэнь, как сильно я скучаю и жду весну, чтобы, наконец, забрать её в Медусельд.

Конец осени и долгая зима ознаменовались набегами разбойничающих орков, среди которых изредка попадались и темнокожие Сарумановы выкормыши – урукхай. Борьба с ними, оттеснение от границ отбирали массу сил и времени, но я хотел, чтобы к возвращению жены земли Марки были полностью очищены от вражьей своры, повсеместно искавшей новые норы и пропитание после гибели своего Господина. А в самом начале марта начались особые, служившие поводом для радости хлопоты: в изрядно сокративших за время войны свою численность табунах начали рождаться здоровые, сильные жеребята, которым вместе с кобылицами требовались особые условия: тёплые стойла и качественный обильный корм. Наблюдая за тем, как грациозно они ступают за своим матерями на длинных тонких ногах, я смог, наконец, в полной мере ощутить, что Враг повержен, и впереди нас ждут долгие мирные годы.

И вот, наконец, наступил апрель. Одним из его тёплых солнечных дней, несмотря на все проволочки в организации свадебной церемонии, допущенные в Минас-Тирите, мы выехали из Эдораса. Несколько дней дороги, долгие разговоры, фактически прощание с сестрой, которую предстояло передать в руки жениха, и вот впереди показались Врата Белого Града. Вопреки моим надеждам поскорее увидеть любимую прозвучали лишь слова о гондорском обычае, по которому невестам не пристало общаться с будущими мужьями до самой свадебной церемонии, но поскольку у нас в Марке такими предрассудками никто не отличался, то тем же вечером, стоило на землю пасть сумеркам, я отправился изучать подходы к спальне Лютиэнь. Оказалось, что попасть в расположенную на третьем этаже девичью обитель можно только через окно, и, по счастью, моя любимая была в это время у себя. Тоску по моему цветку удалось лишь отчасти утолить крепкими объятиями, поцелуями, каждого из которых было слишком мало, а потом, не желая повторять прежних ошибок, я сумел найти слова, чтобы рассказать моей притихшей девочке о том, каким я бываю дураком, о том, как сильно она дорога мне. Её неприкрытая радость, ответное признание, которого не ждал в те минуты, заставили ощутить, что за спиной словно выросли крылья, но полёту не суждено было случиться: в спальню ворвалась всё та же скандальная служанка, которую я без размышлений выгнал бы из дворца, будь на то моя воля, и пришлось покинуть любимую, пока не был поднят на уши весь этаж.

Несмотря на красоту свадебных пиров и долгожданные упоительные ночи страсти, я стремился поскорее увезти Лютиэнь в Рохан, поэтому, чтобы не терять время на ссоры, пришлось стерпеть её подозрительный эскорт в виде не иначе как подосланной Боромиром ведьмы вкупе с тремя её дочерьми и даже, скрепя сердце, дать позволение на то, что они и впредь смогут служить своей госпоже, с которой оказались связаны необъяснимой для меня тёплой дружбой. Что ж, пусть так и будет, лишь бы жене было хорошо, ведь рядом с ней в Медусельде больше не будет моей сестры, дом которой отныне в Итилиэне. Но если вздумают, подобно своей маменьке, позволять себе лишнее и учинять скандалы, то вынуждены будут вернуться в Гондор. Немного удивившись, обрадовавшись желанию любимой ехать со мной на Огненоге, я лишь по прошествии нескольких часов смог выпытать от неё причину того, с чего это она даже не оседлала свою рыжую кобылу, а вместо этого позволила ей самостоятельно гарцевать вдоль тракта. Когда, краснея и запинаясь, что было не слишком на неё похоже, Лютиэнь призналась, что лошадь без её ведома свели с Керхом, который несколько лет назад был куплен в наших табунах, это лишь заставило улыбнуться. Ровно до той минуты, пока не понял, что за шутку решил сыграть напоследок гондорец. Что ж, его счастье, что я не стану поворачивать из-за подобного с дороги назад, иначе Лотириэль долго бы выхаживала своего муженька после хорошей драки.

Возвращаться домой для меня всегда было особой радостью, от того лишь согрели слёзы на глазах любимой, когда после приветствий придворных и горожан она переступила порог Золотого Чертога, засмеялась звонко, словно дитя, и со всех ног бросилась в свою маленькую комнату. Конечно, к вечеру ей пришлось перебраться в мои покои, но всё же я понимал эту тоску по родным стенам, полкам и окнам. На устроенном в честь нашего возвращения пиру она вновь надела своё сшитое для свадьбы платье и, не смотря на то, что краснела и робела, когда обращались по титулу, мне показалось, что именно такой и должна быть новая Королева Рохана: скромной, улыбчивой, звонкой, словно солнечный луч на апрельском ветру. Я не был рождён Королём, судьба сама так распорядилась, но выбрать Королеву по сердцу, а не по разуму – это право, от которого бы никто не заставил меня отказаться.

Жизнь, наконец, наполнилась тем тихим счастьем и покоем, о которых я и не мечтал прежде, но к которым так стремился весь последний год. Даже если дни были заполнены бесконечной вереницей порой радующих, но чаще раздражающих своей монотонностью забот, то я всё равно знал, что вечером меня ждёт нежность, забота жены, её мягкая улыбка и подчас споры, но это не важно, лишь бы она была рядом: смеялась, возилась, как и собиралась, в саду, следила за тем, как красят ткани или вместе с поварами придумывала новые блюда. Мы учились понимать друг друга, много говорили, иногда она пыталась научить меня водить свою железную телегу, которой так дорожила, а порой просто просила спеть песни моей земли, и хотя я не считал себя мастером в подобном занятии, но всё же любил огонёк, зажигавшийся в её глазах, когда исполнял эту незатейливую просьбу. Мне нравилось учить Лютиэнь рохиррику, слушать, как неуверенно она произносит слова, поправлять, если коверкает, и объяснять, сколько значений может нести один короткий звук, какую интонацию нужно в него вкладывать. Когда же промозглым, ветреным ноябрьским днём любимая, светясь каким-то особым внутренним светом, сказала, что скоро у нас появится дитя, то это наполнило сердце таким ликованием, какого не приносила ни одна победа. Я был так горд тем, что стану отцом, словно новый мир сотворил; лёжа по ночам в постели с Лютиэнь, гладил её плоский животик, утешая, если начинала плакать, щекоча, когда понимал, что это слёзы радости, что ничем не обидел. Я видел, как она счастлива, любил наблюдать, как вместе с Ранарой обшивает белоснежные пелёнки и кроит крохотные рубашечки: все эти женские приготовления к грядущему материнству казались волшебством, тайной, светом, который нужно непременно сберечь. Но позже, весной, когда состояние жены, её округлившаяся фигура и неловкость движений стали настолько заметны, что даже Хама и тот успел не раз добродушно подмигнуть, радость ожидания сменилась страхом. Я вдруг понял то, о чём не задумывался прежде: Лютиэнь была слишком невысокой, слишком хрупкой, и мой ребёнок мог навредить ей. Из головы не шли мысли о сгоревшей в родовой горячке матери Тэйодреда, о всех тех несчастных, что отдали свою жизнь за рождение младенцев. Они были рохиррим, они были сильнее. А моя девочка? Такая тонкая и бледная, способна ли она родить ребёнка от такого крупного мужчины, как я? Смогу ли простить себя, если с ней что-то случится во время родов? Одержимый своими страхами я старался не покидать её надолго, следил за тем, чтобы побольше спала, не поднимала ничего тяжелее кружки с молоком и полотенца в купальне. Казалось, Лютиэнь не замечала моих страхов, она вообще ничего не желала замечать: ходила со мной к Тале, чтобы полюбоваться на её красивого чёрного жеребёнка, просила проводить в сад, чтобы посмотреть, как всходят посаженные семена цветов, или же стремилась попасть на городскую ярмарку, словно не понимала, что ей нельзя переутомляться, а лучшие товары и так привезут во дворец. Но я боялся волновать её, а потому не возражал, просто был рядом, всё сильнее дорожа каждой секундой, каждым днём, который можем провести вместе. И пусть шепчутся, что Конунг не в себе, что боится на шаг отойти от тяжёлой жены, но я потерял в своей жизни слишком много родных, чтобы не испытывать панического страха за девочку, которая была дороже солнечных лучей и ветра в степи.

Когда хочешь продлить время, оно, напротив, ускоряет свой бешеный бег: я не заметил, как прошёл и закончился май, а уже наступил июль, и вместе с ним в один из погожих дней пришло время родов. Мне не позволили остаться в спальне с бледной, кусающей от боли губы Лютиэнь ни минутой дольше, чем пришла знахарка. Назойливая Ранара выпроводила вниз, несмотря на все попытки оказать сопротивление, и если бы она, удивив всех, ни сыграла недавно свадьбу с Хамой, то именно сейчас, пребывая в гневе, я бы и отправил её в Гондор к Боромиру. Каждый час ожидания превратился в пытку, а их было так много, что солнце успело подняться на небосвод и, опустившись, утонуть в закатном мареве. В сотый раз просматривая прочитанные ещё вчера письма, я всё напряжённей вслушивался в каждый звук, но ни крика, ни единого слова не доносилось со второго этажа. Может, дубовые двери слишком плотные и всё заглушают? Или Лютиэнь…

Не смея подумать о самом страшном, не в силах более терпеть ожидание, я оттолкнул стул и бросился к лестнице, чтобы, наконец, узнать, что происходит, сколько ещё меня собираются держать в неведении?

– Мой господин, – удивлённый голос пожилой знахарки, которую, не заметив, я едва не сбил с ног на верхней площадке, заставил остановиться и перевести дыхание.

– Почему так долго?

– Подобные вещи редко происходят быстро, особенно, когда это в первый раз, – женщина, похоже, не придала никакого значения моему волнению, лишь мягко улыбнулась, а затем кивнула головой в сторону спальни. – Ваша жена подарила вам сына, мой господин, сейчас вы уже можете их проведать.

– Как она себя чувствует? Какое нужно лечение?

– После родов женщины всегда слабы, но покой и забота помогут быстрее подняться с кровати…

Не желая больше слушать ту, что возможно лишь лжёт, скрывая от меня правду, я поспешил к открытым дверям, из-за которых, наконец, послышались тихие голоса.

В комнате был полумрак, горело лишь несколько свечей, две служанки как раз уносили охапки постельного белья и полотенец, а встретившая меня Ранара прижала палец к губам, давая тем самым знак молчать, не шуметь.

– Они только что начали засыпать, мой господин, – пояснила она, указывая на постель, где среди подушек и одеял лежала моя жена, прижимая к груди завёрнутого в пелёнки светловолосого младенца. Замерев, уставший, измученный своими страхами я смотрел на них не в силах сделать и шага, чтобы подойти ближе, а женщина, к которой я столько времени не скрывал своей неприязни, вдруг проявила понимание, которого от неё в эту минуту трудно было ожидать. – Всё хорошо, мой Король, всё в порядке, им обоим ничего не угрожает.

Обоим. Решился ли бы я в ту минуту кому-то кроме себя самого признаться, что меня мало интересует появившийся на свет сын? Всё волнение, все страхи были только о жене, и эти страхи ещё не скоро оставят меня. Мне нужно прежде убедиться, что с ней действительно всё в порядке, лишь тогда я смогу принять ребёнка.

– Эйомер? – тихий, едва различимый голос Лютиэнь заставил, вздрогнув, вырваться из своих мыслей и, наконец, приблизиться к постели, присесть на самый её край. Сонные, уставшие глаза жены лучились теплом, когда я бережно сжал в ладони её тонкие пальцы, голос полнился тихим ликованием, когда прижалась щекой к головке спящего младенца, которого так бережно обнимала. – Смотри, как наш сын похож на тебя. Ты уже дал ему имя?

– Эйдоред, родная.

Через минуту любимая вновь уснула, ушла закончившая прибираться Ранара, и в спальне воцарилась нарушаемая лишь сопением тишина, а я всё всматривался в жену и новорожденного сына, любовался ими, даже не пытаясь найти названия тем новым тёплым чувствам, что зарождались в груди. Наверное, это было счастье и облегчение одновременно. Пусть впереди по-прежнему ждёт множество волнений, но в те минуты я был счастлив обычным земным счастьем.

***

С той ночи прошло три года, а я всё так же с волнением и заботой слежу за тем, как выходит на террасу, спускается по мраморным ступеням Лютиэнь, ведя за руку нашего озорного светловолосого Эйдореда. Детские глаза на смуглом личике полнятся той же синевой, что и у матери. И, наверное, за это я люблю его ещё больше, если это только возможно.

Усадив жену и сына перед собой в седло, я направил Огненога в город, а затем через раскрытые Врата в полную душистых цветущих трав степь. Жизнь становится полной, счастливой, когда в объятиях любимая и наш с ней непоседливый, смеющийся от восторга сынишка, когда в лицо бьёт ветер, а конь несёт к горизонту таким галопом, словно имеет пару крепких крыльев. Прижавшись подбородком к мягким волосам Лютиэнь, я обнял её, задерживая ладонь на плоском животике. Но я знаю, что это только пока, слишком хорошо знакомы изменения в её теле, чтобы понять, что, несмотря на все мои старания не оставлять в ней семени, у нас скоро появится ещё один ребёнок. Должно быть, это произошло в конце мая, когда вернувшись из похода на Восток, к Морю Рун, в который мы уходили вместе с Арагорном и Боромиром, чтобы истребить засевших там орков, я был так рад долгожданной встрече с женой, что полностью потерял выработанный контроль над собой. За время моего отсутствия у Хамы и Ранары родился сын, и, глядя на их позднее счастье, я не могу не признать, что желал бы, чтобы и у нас с Лютиэнь появился ещё один ребёнок. Дочь. Миниатюрная и темноволосая, как любимая. Тогда и ожидание родов не так тягостно, а жизнь наполнится ещё большими красками, теплом и радостью.

Скорей ныряй в мой тихий омут.

Ты нравишься моим чертям.

Их зов, поверь, не очень громок,

Но крик их только для тебя.

Спокойно, тихо, но небрежно

Ты открывай дверь в новый мир.

С тобою буду очень нежным,

Ты демонов моих кумир.

Комментарий к глава 31. Подари мне дочь

Готово. Как запланированный лёгкий, весёлый миди перерос в капитальный макси, я и сама не знаю, но очень его люблю и довольна тем, как всё получилось в итоге))) Все строчки написаны, все идеи в текст вложены))) Огромное человеческое спасибо моей бете Gala_Bel за помощь в работе и бесконечную поддержку, читателям, которые оценивали работу и писали отзывы, а также тем авторам фикбука, которых тошнит от этого фика – поскольку он такой один-единственный и неповторимый, то все ваши попытки уйти в намёки банальны, мне же, скажу честно, было занятно и приятно узнать, что вы, несмотря на недуг, читали. Пишите в личку адреса – вышлю вам мятную настойку от Гэндальфа))) Ещё хочется бесконечно благодарить, хоть он этого никогда и не услышит, Карла Урбана за его невероятного, вканонного от А до Я Эйомера и отдельное спасибо by_Crokokill , My_liberta и Ксении Гришко за чудесные арт, акварель и обложку к фику: они очень вдохновляли меня на протяжении всего написания, вы невероятно талантливы. Ну и, конечно, безмерная благодарность Профессору, создавшему волшебный мир, о котором хочется читать снова и снова))) Кстати, моя работа только сказка, не стоит пытаться найти в ней что-то иное)))