Текст книги "Подари мне ночь, подари мне день (СИ)"

Автор книги: Оксана Шамрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– Вы кого-то потеряли, Сенешаль? – о, это того стоило – выйти ближе к факелу, чтобы увидеть его строго сведённые брови. – Я с удовольствием помогу вам в поисках.

– Ты напугала меня, – продолжая хмуриться, направился ко мне Эйомер. – Хоть знаешь, что может случиться с девушкой, которая разгуливает без сопровождения по тёмным коридорам?

– Боромир разрешил мне уйти.

– Он бы тебе и их брагу пить позволил, если бы я не заметил! Хороший у тебя опекун, ничего не скажешь!

– Никакая это не брага, просто вино с пряностями и мёдом, – надо же, как он взвинтился, интересно с чего бы? Или ревность ко всему, что движется и издаёт звуки, наше всё?

– Много ты знаешь о напитках, которые здесь подают?!

– Да и ты, я гляжу, специалист по тому, чем с девицами в тёмных углах заниматься!

– Что ты сказала?!

– Именно то, что изволили услышать твои королевские уши! Если бы сам по коридорам пьяный никого не ловил, то и других бы ни в чём подобном не подозревал!

Ну вот, только минуту назад радовалась, что не осталось поводов для ссор, а теперь, глядя на то, как побагровел от ярости гордый роханский наследник, остаётся одно – подхватив подол платья, бежать наутёк, пока не вставил по пятое число.

Господи, ну в каком же мире можно убежать от Эйомера? Особенно, если довела его до белого каления?

– Отпусти! – едва выдохнув с перепугу, почти завизжала я, когда его ладони сомкнулись на моей талии, что есть силы дёрнув назад – на себя. – Сюда Ранара должна прийти!

– Только этой скандальной ведьмы не хватает, – зло выругался рохиррим, потянув меня за колонну, которая, если бы не проявленная мною глупость, могла послужить хорошим убежищем. – А ну повтори, в чём ты меня обвиняешь?!

– Ты слишком редко целуешь меня, я ужасно соскучилась! – в самом деле, а что ещё на ум придёт, если он, прижав к холодной каменной стене, испепеляет таким грозным взглядом, что душа в пятки уходит и пытается просочиться сквозь туфельки, чтобы удрать прочь, пока не поздно?

– Целоваться ты удумала, женщина?! Да тебе язык нужно вырвать, чтоб неповадно было такую чушь нести и сыпать непотребными обвинениями!

Всё ясно, уже поздно.

– Ну не хочешь, как хочешь! Не заставлять же тебя?! – пытаясь изобразить возмущение на побледневшем лице, я что есть силы наступила ему на ногу. Ведь нельзя же никогда терять надежду? И из хватки такого быка-культуриста тоже можно вырваться. Наверное. Нужно только очень постараться. И набраться наглости. – Если я женщина, то ты старый дед, и нечего меня тут лапать, а ну как кто увидит?!

– Лапать значит? – нужно сказать, на его лице даже мускул не дрогнул. Ничего не скажешь, нервы у Сенешаля железные. Ноги тоже. – Ты всё сказала?

Закусив губу, я опустила ресницы, и тут на ум, наконец, пришла гениальная идея. В самом деле, что для девушки проще, чем хлопнуться в обморок? Особенно по очень уважительной причине? А уж картинно закатить глаза и повиснуть в мужских руках вообще легче лёгкого. Я и не так изощряться умею, если хочу уйти от ответственности за свои проделки.

– За дурака меня держишь? – громкий рык над самым ухом тут же заставил понять, что факир был пьян, и фокус не удался.

– Вовсе нет, только за мужчину, который волнуется о здоровье своей любимой, – насупившись, я выпрямилась, не преминув ещё пару раз наступить ему на ноги. Никакой реакции. Да, терпение, похоже, и в самом деле титаническое.

– Я только и делаю, что волнуюсь, разве это так плохо видно? – с этими словами Эйомер тряхнул меня за плечи, словно надеялся таким нехитрым способом поставить мозги на место. – Чего ты добиваешься?

– Поцелуй, тогда скажу!

Неприлично громко выругавшись, он возвёл очи к потолку, но затем всё же наклонился, чтобы подарить опаляющий, яростный поцелуй. Отвечая на него, чувствуя, как от счастья подкашиваются ноги, я вдруг поняла, что нет на свете большей радости и удовольствия, чем дразнить любимого. И кажется, мой рохиррим тоже это понял.

– Ты шкодливей любого ребёнка, – шепнул он в мои губы, а затем, увлекая новой желанной лаской, подхватил на руки и направился в конец тёмного коридора.

– Ранара правда сказала, что придёт, – зацелованная, едва вдыхая прохладный воздух, я виновато взглянула в полыхающие страстью серые глаза любимого, когда мы, наконец, оказались у дверей моей спальни. Вот если бы промолчала по поводу своего жениха, служанка бы так не всполошилась. – Хочет проверить, что со мной всё в порядке.

– Хоть на что-то у Боромира ума хватает, – недовольно буркнул Эйомер, ставя меня на ноги и даря на прощанье ещё один пылкий поцелуй, прежде чем толкнуть дверь. – Не забудь щеколду задвинуть.

– Обязательно, – сделав, как он велел, я прижалась лбом к углу дубового косяка. В самом деле, как теперь уснёшь, когда рохиррим своими жадными ласками разбудил столько огня в крови? Как же тошно от звука его удаляющихся шагов. Хоть бы в окно пообещал залезть. Хотя нет, здесь ведь третий этаж, а я очень дорожу его жизнью. Не приведи Господи, шею свернёт! Мне, как Джульетте, уходить вслед ещё рано, так что очень не хочется, чтобы пришлось переиначивать шекспировский сюжет.

========== глава 27. Иней на крыльях ==========

Только не утони в нем, прошу тебя, все равно выплывай, хоть ныряешь до дна.

Вокруг океаны, реки, моря – их много.

А ты у себя одна.

Несмотря на боязнь не уснуть после страстных поползновений Эйомера, который, переживая, чтобы ко мне никто не пристал, проводил до самых дверей, спала я в ту ночь так крепко и сладко, что поднялась с кровати лишь после полудня. И то с большой неохотой. В голове вертелись смутные воспоминания о позднем приходе Ранары, не преминувшей осмотреть все углы в комнате. Надеюсь, теперь она спокойна настолько, что больше не будет проявлять никаких подозрений. Во всяком случае, женщина, кажется, пребывала в благодушном настроении, и даже, присев на край моей кровати, попыталась расспросить о походе и битве. Но это была напрасная затея: я так хотела спать, что вяло поведала лишь о том, что Саурон не рискнул выпускать мумаков, потому что Арагорн предупредил его прислужника о специально по этому случаю привезённых в клетке нескольких мышах. Конечно, от служанки легко отшутиться, хотя с неё и станется выдать эту откровенную басню за чистую монету, а вот Эйовин проявила терпение лишь вчера, сегодня же она, наверняка, захочет знать, по какому поводу мы с её братом так перегрызлись. И придётся мне проявить всю свою фантазию, чтобы наврать что-то правдоподобное, во что подруга поверит хотя бы до тех пор, пока Эйомер не поговорит с Боромиром. Ведь он обещал, что сам во всём разберётся, и мне не о чем беспокоиться. Обдумывая, что бы такое нафантазировать, и с удовольствием вспоминая, как любимый умеет носить на руках и целовать одновременно, я умылась и, надев ещё одно новое, на этот раз бархатное рубиново-вишнёвое платье, принялась расчёсывать безбожно спутавшиеся за ночь кудри. Всё, чего опасаешься, нужно делать поскорее, поэтому стоит поторопиться в Палаты Исцеления, пока окрепшая подруга не начала искать меня сама. Но для начала всё же лучше отправиться в обеденный зал: возможно, там на столах осталось что-то для тех, кто опоздал на завтрак.

К сожалению, прислуга уже успела всё убрать и даже, наверное, вымыть тарелки, но мне повезло встретить Мэрри, а уж этот неунывающий хоббит всегда знал, где можно подкрепиться в неурочное время. Пробравшись, пока никто не видел, в одну из тёмных кладовых на первом этаже, мы около часа смеялись, шутили и дегустировали большой пирог с грудинкой. Он был такой вкусный, что, пожалуй, нужно будет обязательно разузнать рецепт у местных поваров, потому что я не знаю, как можно замесить тесто, чтобы оно получилось хрустящим, как слоёное, но при этом слоёным не являлось. Затем, когда в глиняном кувшине закончилось холодное молоко, Мэрри решил, что червячка заморить удалось, и можно возвращаться к делам насущным. Он планировал ещё разок промурыжить Фродо и Сэма, надеясь вытянуть из них новые подробности перехода через Мертвые Топи – уж больно его тамошние призраки интересовали, а я, наконец, отправилась в Палаты Исцеления. Эйовин там не оказалось, но немолодой, раненный в бок витязь сказал, что она ушла в небольшой сад, разбитый на одной из наружных стен Цитадели. Он любезно объяснил, как туда пройти, причём так подробно, что не заблудится даже ребёнок.

Радуясь тёплым солнечным лучам, льющимся сквозь высокие узкие окна, я прошла по длинному коридору и, толкнув незапертую дверь, оказалась в поистине чудесном месте, словно, пусть и ненадолго, вернулась в полный весенних красок Итилиэн. Оплетённые девичьим виноградом и плющом кованные беседки казались загадочными домиками, невысокие туи и можжевельник были такими пушистыми и зелёными, что хотелось прикоснуться, ощутить их жизненную энергию и пряную свежесть, а от запаха множества гиацинтов, нарциссов и тюльпанов что-то в груди встрепенулось, наполняя сердце сладкой пеленой грёз. Нужно обязательно привести сюда Эйомера, хочу чтобы он поцеловал, обнял меня именно в таком чудесном месте. А ещё нестерпимо захотелось поскорее вернуться в Медусельд – там за дворцом есть небольшой сад. Здорово будет узнать, какие цветы в нём распускаются весной, а какие стоит посадить к лету. Погружённая в свои мечты я шла по узкой каменной дорожке из известняка, огибая ухоженные клумбы, пока не заметила подругу: она стояла у небольшого звонкого фонтана, о чём-то увлечённо беседуя с не уступающей ей ростом красивой рыжеволосой девушкой. Тонкими, изящными чертами лица та отдалённо напоминала Элладана и Элрохира, а цвет глаз, даже отсюда, с моего места, казался зелёным, как молодая листва явора. Решив, что несмотря на её яркую внешность, Эйовин со своими классическими чертами всё же красивее, я приблизилась к ним, одновременно с отчаянием и облегчением понимая, что трудный разговор с подругой придётся немного отложить.

– Лютиэнь, ты, наконец, пришла! – заметив моё появление, мягко улыбнулась сестра Эйомера, и всё же её внимательный взгляд выдавал одно: она действительно планировала засыпать меня массой вопросов, – я уж думала, ты решила меня избегать.

– Как можно? – на самом деле, может быть и хотела, но не решилась бы вести себя столь трусливо. – Я просто так устала, что никак не могла проснуться.

– Да уж, я ещё не забыла, как ты вчера заснула без задних ног, – приобняв меня за плечо, Эойвин повернулась к рыжеволосой девушке, которая вежливо молчала, пока мы беседовали. – Лотириэль, позволь тебе представить Лютиэнь – нашу целительницу и единственную девушку-воина, которая осмелилась сражаться в битве на Моранноне. Лютиэнь, это младшая дочь князя Дол-Амрота Имрахиля и невеста моего брата Лотириэль, она прибыла в столицу только сегодня утром.

– Брата? Как жаль, – нахмурившись, не совсем понимая, о чём она говорит я быстрым движением отвела назад прилипшую к щеке прядь волос. – Тэйодред погиб. Разве…

– Ты не поняла, всё не так, – на миг погрустнев, рохирримка нашла в себе силы рассмеяться звонко, словно тончайший колокольчик. – Лотириэль невеста Эйомера. Уверена, нам будет веселее во дворце втроем, когда по окончании траура по дядюшке они сыграют свадьбу. Это в конце августа, на Праздник Урожая. Совсем скоро.

– Разумеется, – ответила Лотириэль, вглядываясь в солнечные блики, скользящие по городским крышам. – Надеюсь, ещё будет тепло, не выношу холод.

– Летом… – лишь тихий шелест сорвался с пересохших губ, зародившийся в горле комок не позволил больше сказать ни слова, взгляд на миг вновь рванулся к прекрасному, немного печальному лицу дочери Имрахиля, а затем пришлось опустить ресницы, чтобы не выдать боли, сметающей всё в растерянной, преданной душе.

Говорят, когда мир рушится, из-под ног уходит земля. Это не так. На самом деле падает небо, и ты внезапно понимаешь, что сейчас, сию минуту будешь раздавлен тоннами острых хрустальных осколков. Ты стоишь и не можешь оторвать взгляда от стремительно приближающегося голубого купола. Уже предчувствуешь, как будешь разорвана в клочья, знаешь, ощущаешь, как будут рассечены кожа и плоть, почти осязаешь текущую из ран горячую кровь, но не делаешь и шага, чтобы убежать, спастись. Потому что знаешь – уже поздно, ты уже мёртва, хотя ещё дышишь. Ведь убить можно не только тело, гораздо страшнее, когда смертельные раны наносят душе, а тело замирает, не в силах побороть охватившее оцепенение. Вокруг звучат голоса, но не понимая, о чём они спрашивают, качаешь головой, говоришь, что нужно идти, и вот тело накрывает судорожная агония, конвульсии, заставляющие бежать прочь, спотыкаясь о неровные камни дорожки.

Раскрывшиеся навстречу солнечным лучам алые тюльпаны на клумбах – словно рубиновые сгустки, ошметки разорванной, растоптанной любви, того единственного, что у меня было в этом неприветливом, погрязшем в войнах мире. Дрожащие на лёгком ветру невесомые белые нарциссы как вестники беды, и даже несколько голубей, спустившихся поклевать раскрошенную кем-то у деревянной скамейки хлебную корку, кажутся кладбищенскими воронами, стремящимися растерзать остывающую плоть. Тряхнув головой, чтобы избавиться от нахлынувших кошмарных видений, я вбежала в залитый светом коридор, но и здесь за толстыми каменными стенами не смогла и на миг отрешиться от обрушившейся оглушительной правды: всё ложь, всё, во что я верила – ложь, единственный, кому я доверяла – лжец. Сердце больно ухнуло в груди, запутавшись в подоле, подкосились ноги, однако падение, разбитые в кровь ладони, содранные колени не причиняли и крупицы боли. Нужно уходить, пока никто не знает, пока никто не видит меня такой. Пока никто больше кроме НЕГО не понял, как я наивна, как легко мною воспользоваться, превратив в любовницу, подстилку для своей похоти. Все светлые воспоминания, что так бережно хранила в душе, словно покрылись коркой грязи, отвратительного желтеющего гноя. Всё, что считала любовью, оказалось лишь жестокой, расчётливо нанесённой раной. Надругательством над той, что не достойна доверия. ОН ведь ненавидел. Ненавидел с самого начала, с первой минуты, с первого взгляда! Так какой же нужно было быть идиоткой, чтобы поверить в то, что неприязнь и пренебрежение могут обернуться нежными чувствами? Способен ли ОН на них вообще, если, не задумываясь, лишил чести чужеземную девчонку?

А я верила каждому ЕГО слову…

Дура!

Радовалась, сама отпирала дверь…

Дура!

Столько раз просила ЕГО о поцелуях… Нуждалась в ЕГО руках… Верила в то, что защитит, а ЕМУ всегда было плевать!

Боже, какая дура!

Эйомер – чужой жених. Наречённый дочери Князя Дол-Амрота. Скоро свадьба.

А кто же я? Что меня теперь ждёт? Почему в моей Сказке, в книге Профессора ни в одной строчке не сказано о том, как бесчестны мужчины Арды? Или мужчина о мужчинах подобного не напишет? Может, дело в зеркале Владычицы Лориэна, оно и тут всё исказило? Если бы я только знала, то была бы предупреждена, что нельзя доверять тому, кто кажется доблестнее всех других. Потому что доблесть – она лишь на поле брани, а в жизни всё по-другому, в жизни ей места нет. Лишь Ранара упорно твердила, что рохиррим – дикари. Только слишком поздно я её встретила, да и поверила бы, если была так отчаянно влюблена? Так сильно, что под рёбрами теперь словно режет насквозь крошево из хрустальных осколков. Нужно уходить. Если Эйовин поспешит следом, что я ей скажу? Как объясню, что со мной?

Стремительно ускользающих сил едва хватило, чтобы подняться на ноги, и, скомкав в мокрой от крови ладони край бархатного подола, поспешить к винтовой лестнице, ведущей вниз на первый этаж, во внутренний двор, а потом к свободе. Куда – не знаю, но нужно уходить. Как можно дальше. Пока ещё не поздно. Хотя кому я вру? Уже давно слишком поздно, просто не знала, просто по-детски верила в принцев, добро, честь и любовь. Теперь же остаётся, как в страшном сне, пройти сквозь лабиринт, чтобы найти то место, где можно укрыться от чужих глаз, зализать раны, осознать, сколько еще я смогу с ними прожить?

Тело била дрожь, желудок свернулся в тугой узел, когда впереди, наконец, показался холл и за ним высокие, распахнутые настежь двери, а на плечо неожиданно легла, схватила, останавливая, чья-то могучая ладонь.

Поневоле притормозив, с трудом вдыхая воздух сквозь рвущиеся из горла всхлипы, пытаясь хоть что-то рассмотреть за застилающими взор слезами, я едва смогла узнать лицо удивлённого, оторопевшего Эйомера.

– Лютиэнь, что с тобой случилось?

Но ведь судьба не может быть настолько жестокой с никчемной, нелепой девчонкой, правда? И это лишь плод истерики, видение? А значит уж ему-то можно отомстить? Хотя бы попытаться?

Ощущая, как накатывается волна ярости и обиды, отдаваясь на волю требующей выхода злости и первобытным инстинктам, я сжала ладонь в кулак и впечатала её в челюсть побагровевшего от подобной дерзости видения. Высоко и слишком больно, однако это не помешало нанести второй удар, чувствуя, как в пальцах от напряжения словно дробятся кости.

– Что?.. – прошипело, но не договорило видение, которое, как к прискорбию оказалось, вовсе не было видением, хватая меня за запястье, предупреждая этим третий удар. – Что на тебя нашло?

– Негодяй! – не шипеть, но кричать я тоже умею, да так что уши закладывает, и даже боль и оцепенение отступают. – Подонок! Дикарь! Ненавижу! Отпусти!

– Нет! – почти рык взбешённого рохиррима, расплывающееся розовое пятно на его породистой скуле не заставили перестать вырываться. В конце-концов он чугунный, мне больнее. В завязавшейся борьбе он был сильнее и безбожно этим пользовался, пытаясь прижать меня к стене, схватить за вторую руку. – Лютиэнь, остановись! Объясни что…

– Что объяснять? Разве сам не знаешь?! – истерический всхлип, сорвавшийся с моих губ, заставил его замолчать. Удваивая усилия, чтобы схватить в охапку, Эйомер вглядывался своим серым тревожным взглядом в моё лицо, и от этого по коже бежали отвратительные, ледяные мурашки. – Твоя невеста сейчас в саду с Эйовин! Как ты мог… так поступить со мной? Всё потому, что я чужая? Потому что мои отец и брат так далеко, что не могут защитить? Кем ты меня собрался сделать? Захотел иметь сразу и шлюху, и жену? – задохнувшись от собственного отчаяния и бессилия изменить то, что уже произошло, сгруппировавшись, я нанесла новый удар ему в челюсть, благо хук левой у меня тоже был неплох. – Ненавижу! Гнусная, похотливая скотина!

Нового удара вкупе с сыплющимися оскорблениями побагровевший будущий Конунг Марки стерпеть уже не смог. Изловчившись, он так крепко скрутил меня, что показалось, сейчас придушит или приложит головой о стену, но в эту минуту откуда-то из глубины холла раздались приглушённые мужские голоса, в одном из которых без труда удалось узнать Боромира. Изогнувшись в могучих цепких руках, я попыталась завизжать, чтобы привлечь внимание опекуна, но не тут-то было: в миг передумавший изображать из себя Отелло Эйомер молниеносным движением перекинул меня через плечо и в два прыжка оказался на лестнице. Ощущая нестерпимую боль в передавленном его плечом желудке, я не то что вырваться или закричать не смогла, я позорно вырубилась, как кисейная барышня в дамских романах восемнадцатого века. Прийти в себя заставила лишь острая боль, когда по рассеченной от падения ладони прошла холодная влажная ткань. Где-то слишком высоко прошла, кажется, над головой.

– Не хочешь меня выслушать, значит придётся отдохнуть здесь, – распахнув глаза, я уставилась на Эйомера. Вид у него был такой взбешённый и обозлённый, что тут же захотелось раствориться в воздухе вместо того, чтобы рассматривать то, что он со мной вытворяет. А потрудился, пока я была в беспамятстве, рохиррим неплохо: принёс в какую-то не слишком хорошо освещённую комнату и, уложив на кровать, привязал обмотанные верёвкой запястья к её резному изголовью. А теперь ещё и любезно кровь отирает. Надо же, какой заботливый нашёлся. Изогнувшись, пытаясь освободиться, я дёрнула руками, но от этого верёвка лишь сильнее врезалась в кожу. – Прекрати, это не поможет. И постарайся не надрывать лёгкие криком, тебя всё равно никто не услышит. Я скоро вернусь.

С этими словами, он поднялся с края кровати и пружинистой походкой направился к двери.

Звук повернувшегося в замочной скважине ключа заставил горько расплакаться от отчаяния и жалости к себе.

========== глава 28. Отпусти ==========

Что же ты, девочка моя,

Делаешь с собой, сколько в тебе силы.

Сколько же, девочка моя,

Выплакала слез, соли бы хватило.

Наяву тихий океан.

Ты за ним на дно, а тебя до дна он

Пьет, как бокал вина.

От бившей тело дрожи и затекающих за уши и в волосы слёз стало нестерпимо холодно, несмотря на то, что комната была достаточно хорошо протоплена; попытка, подтянувшись немного вверх, лечь на бок и сжаться в комочек не увенчалась большим успехом. Не очень это удобно со связанными руками. Распутать мудрёный узел тоже не получилось: мне и раньше с узлами не всегда удавалось справляться, а уж когда бьёт норовящая перейти в икоту истерика и подавно. Всё, что удалось, это прижаться щекой к мягкой подушке, ощутить знакомый запах Эйомера и разреветься ещё громче прежнего. Вот только правду говорят: слезами горю не поможешь. Всё от того, что слёзы лишь усиливают боль и отчаяние, стремясь затопить жгучей солёной волной разорванную в клочья, задыхающуюся душу. Если ОН так ненавидит меня, что стремится наказать за то, что ворвалась в его жизнь, то уже вполне сумел сделать это, смог отомстить так, что мне во век не оправиться, зачем же продолжать проявлять свою жестокость? Зачем привязывать, запирать здесь? Боится, что убегу? Но это единственное, чем я сейчас могу спасти хотя бы остатки гордости. Или хочет, чтобы у меня и их не было? И в тоже время, разве можно утверждать свою жестокость столь нежными поцелуями? А Эйомер был нежен со мной, я помню это. Ведь нельзя быть таким великим лжецом? Какой в этом смысл? Но и не вышедшая по местным меркам ростом вздорная девчонка ему, разумеется, не годится, если есть такая красивая, знатная, богатая невеста как Лотириэль. Неужели и впрямь захотел иметь сразу и жену, и любовницу, и отвёл мне в этом треугольнике не самое завидное место? Всё решил сам, и считает, что я соглашусь на подобное? Думает, раз он будущий Король, то куда денется от притязаний царской особы тощая, бездомная подружка сестры? Я, действительно прежде была фактически бездомной в этом мире, но теперь нахожусь под опекой Боромира. Так неужели Эйомер считает, что опекун не сумеет меня уберечь от него? Что он на самом деле задумал, если ведёт себя столь недопустимо? Я ведь в конце-концов не лошадь, чтоб меня красть и стреножить, а вот он – чёртов жеребец высокого племени, возомнивший невесть что о своей особе. Может, соврал, чтобы меня запугать, и эта часть Цитадели всё же достаточно обитаема, чтобы кто-нибудь пришёл на помощь? Или Боромир нарочно поселили знатного гостя подальше – с глаз долой, из мыслей вон? За что-то же он его ненавидит? Только разузнать так ничего и не удалось, даже любопытные Мэрри с Пиппином не смогли подслушать никаких сплетен.

Слабый, срывающийся от слёз крик так и не смог привлечь ничьего внимания, лишь заставил почувствовать себя ещё более униженной, беспомощной и затравленной, а в голове вдруг зародилось отвратительное, горькое подозрение, что Эйомер вовсе не лжец и ни в чём не обманывал меня. Ведь он изначально ничего не обещал кроме крыши над головой и, возможно, даже не подозревал, что я претендую на нечто большее, чем быть его подстилкой, согревать холодными скучными ночами. Подумаешь, девственница, мало ли у него их было до меня? Я ведь в Арде никто, возможно, даже меньше, чем служанка или крестьянка, а он племянник Тэйодена, ставший после гибели Тэйодреда и дяди наследником престола Марки. Возможно, хотел лишь удовлетворить свою страсть, чтобы потом выдать за одного из витязей эореда? Только я к подобному не готова, хотя отрицать нечего: ведь сама не смогла оттолкнуть Эйомера в ту ночь в Медусельде. Сама была настолько наивна, что приняла его похоть за любовь. Какая банальная ситуация: влюблённая девчонка и воспользовавшийся её доверчивостью мужчина! Она стара, как мир, и повторяется во все века неисчислимое количество раз. Оттого и гаснут на небе звёзды, когда разбиваются девичьи сердца, а вовсе не от смертей. Только вот мне казалось, что я зажигаю свою звезду, а не разбиваю её необдуманными поступками вдребезги. Слишком уставшая, слишком одинокая, напуганная в чужом мире, я так нуждалась в любви, тепле и заботе, что приняла за них то немногое, что мог предложить роханский Сенешаль. Не только, конечно, от одиночества, а ещё потому, что влюбилась в этого сурового гордеца до головокружения, потому что доверяла ему так сильно, как он того не заслуживал. Но и это не его вина – разве виноват он в моей глупости?

Гулко бившееся о рёбра, захлёбывающееся кровью сердце отчаянно твердило, что ОН виноват, во всём виноват, а пытающийся отстраниться от мучительной агонии разум всё искал в памяти хоть одну зацепку, хоть одно обещание Эйомера. И не находил. Но и понять, осознать всё происходящее, сложить головоломку по кусочкам я тоже не могла, потому что любовь была, уверена, что была, и от того, что теперь она безжалостно отравлена ядом реальности, в венах гаснут подаренные ею искры. Ещё днём я была так счастлива, уверена в своём любимом и безоблачности будущего, а теперь раздавленная грузом всего случившегося привязана к этой чёртовой кровати, заперта как наказанная, провинившаяся рабыня. Может только так Эйомер меня и воспринимает, и впереди ждёт лишь наказание за то, что посмела учинить скандал? Да ещё и драку устроила, уж этого рохиррим точно не ожидал: получить кулаком в челюсть от девицы. Надеюсь, ему было хоть немного больно, потому что мои руки до сих пор горят от столкновения с его чугунной головой.

Наконец, усталость и затихшая истерика сделали своё благостное дело – затянули куда-то за границы измученного сознания: не сон, но мысли всё же отключились, и даже полумрак, оставляемый льющимися в узкое окно лучами опускающегося на западе солнца, не пугал. Дыхание в саднящих лёгких выровнялось, и стало казаться, что вокруг не стены, а широкие стволы старых раскидистых дубов, спрятаться среди них было бы сейчас спасением. Мягкие, прижавшиеся к губам губы даже не напугали, скорее, подарили то, в чём я так отчаянно сейчас нуждалась. Поначалу ласка была нежной, но потом она стала опалять, и пришлось невольно распахнуть глаза, чтобы понять, что же всё-таки происходит.

– Тише, мой Лютик, я не обижу, – противореча своим словам, Эйомер зажал мой рот ладонью, словно не хотел слышать того, что я могу на это ответить. Не отстранился, прижался губами к виску, покрывая нежными невесомыми поцелуями воспалённые от долгих слёз веки. Когда-то он уже утешал меня подобным образом, и тогда это действительно подействовало, но теперь, лишь на миг поддавшись слабости, я опомнилась, и что было силы вонзилась зубами в его ладонь. – Не стоит, я могу и ответить, – отстранившись, он устало вздохнул на мой протест, а затем без предупреждения укусил чувствительную кожу на шее: достаточно больно, чтобы почувствовала, но не достаточно для того, чтобы остался след. – Тебе придется выслушать меня, прежде чем опять начнешь махать кулаками, а слушать, как я уже заметил, ты не умеешь.

Отчаянно хотелось закричать, что он и сам этого делать не умеет, поэтому нечего требовать от других, что мне дела нет после всего случившегося до его попыток оправдаться, но Эйомер лишь сильнее сжал ладонь, заставляя молчать, и пришлось смаргивать выступившие на глазах злые слёзы обиды.

– Лотириэль больше не моя невеста, я разорвал помолвку, – быстро отерев пальцами свободной руки солёную влагу с моего лица, рохиррим на секунду замолчал, словно собирался с мыслями, а затем, качнув головой, придвинулся ещё ближе ко мне. – Если бы ты знала, как я не хотел, чтобы ты услышала обо всей этой истории, и если бы у тебя хватило благоразумия остаться месяц назад в Медусельде, то и не узнала бы. Так было бы лучше для нас обоих.

Задохнувшись от такой наглости, я дёрнулась, пытаясь вырваться из его рук, но эта попытка только лишила остатков сил, а толку не было никакого.

– Я никогда не собирался делать тебя своей любовницей, никогда бы так не унизил, – ясно прочитав мысли в моих глазах, он криво улыбнулся. – Не моя вина, что я встретил тебя, будучи уже обручённым. Я ни разу не видел дочь Имрахиля до сегодняшнего дня, а о нашей свадьбе с её отцом два года назад сговорился Тэйоден. Точнее будет сказать, что Имрахиль срочно искал дочери жениха как можно дальше от своих земель, а мой дядя решил, что это достаточно выгодный союз, и дал своё согласие, даже не подумав спросить, хочу ли этого я. Как девицу сосватал. Мне в те дни эта идея показалась абсурдной: впереди война, гонцы приносят всё более гнетущие вести с границ, а они о свадьбе сговариваются, но, не желая спорить, я согласился, лишь позже узнав, почему же Имрахиль так торопится сбыть дочь с рук. Оказывается, её руки попросил старший сын Дэнетора, и, как говорят, Лотириэль была совсем не против выйти за него, если бы князь не испугался кровосмешения. Если не веришь, то можешь спросить у своего опекуна, за что он пылает ко мне такой открытой неприязнью. Только нет перед ним моей вины, и жениться на его зазнобе я не собираюсь. Пусть ищет подходы к Имрахилю, в конце концов, это не первый брак в их семье между кузенами, и мне не понятно, почему в этот раз вышел такой скандал. Единственная, на ком я хочу жениться, это ты, и можешь не сомневаться – так и будет.

Побледнев, с трудом вникая в то, что он рассказывал, я протестующе дёрнулась, когда Эйомер взял с прикроватного столика обильно украшенное камнями массивное кольцо и надел его на мой палец, так и не подумав развязать верёвку. Страх, отчаяние, обида за то, что держал всё в тайне, никуда не делись, но рохиррим, похоже, больше не планировал никаких объяснений. Скользя взглядом по моим связанным рукам, плечам, шее, вздымающейся под натянувшимся лифом платья груди, он, судя по всему, испытывал совершенно определённое удовольствие и даже не пытался скрыть загоревшегося в серых глазах огня. Дразня, он поцеловал кончик моего носа, а потом начал медленно спускаться к своему излюбленному месту для ласк – шее. От покалывания его щетины, прикосновения горячих губ и дыхания по коже побежали мурашки паники – неужели он посмеет вот так, сейчас, затеять любовную игру? Даже не спросит согласия? По-прежнему прижатая к моему рту ладонь ответила доходчивее любых слов – и не подумает спрашивать. Новая попытка вырваться была прервана хриплым рыком и убедительным укусом в области ключицы, а затем рохиррим спустился ещё ниже, покрывая цепочкой поцелуев кожу у самого лифа, утыкаясь носом в ложбинку, вызывая своим опаляющим дыханием рой новых мурашек. Подрагивая, проклиная себя за слабость перед ним, я выгнулась навстречу медленно ласкающим кожу губам. Дышать стало совсем нечем, а Эйомер всё не торопился, продолжал дразнить, отлично зная, как на меня действуют подобные прикосновения. Обласкав языком виднеющееся из-под рубинового бархата маленькое полушарие, он, наконец, стянул ткань вниз, вбирая в рот напряжённый, затвердевший, как камешек, сосок. Ощущая, что если он продолжит в том же духе, то моё сопротивление будет недолгим, я снова укусила его ладонь, на что он ответил вызывающим томление влажным горячим посасыванием, а затем, словно нарочно, выпустив воспалённую плоть из плена губ, уколол её щетиной. Всхлип удовольствия заглушила широкая ладонь, а жадный, требовательный рот уже прикоснулся ко второму соску, даря и ему возбуждающую ласку. И снова эти легкие нежные прикосновения пальцев к груди, вызывающие такое напряжение внизу живота. Как же с этим бороться, если Эйомер не желает отступать? Почти капитулируя, желая большего, я лизнула сжимающую рот ладонь, которую до этого ожесточённо кусала, и лишь тогда Рохиррим убрал её, но, не позволив издать ни одного возмущённого его действиями звука, тут же заменил губами. Поцелуй был и нежным, и яростным одновременно: я всё ещё не оставила попыток вырваться, а Эйомеру безумно, до дрожи, до рыка нравилось подавлять, подчинять себе, соблазнять. Понятно, почему ему так глянулись мои связанные руки: ещё одна возможность подчинить своему желанию, своей воле. И не знает, как это больно не иметь возможности упереться ладонями в его грудь, а потом не выдержать и ответить на такие крепкие, родные объятия. Целуя властно, почти взасос, он проник в мой рот, вовлекая в ответную игру; поймав мой язык, лаская его столь упоительно, что это стало большим, чем просто поцелуй, словно соединение, обладание друг другом.