Текст книги "Подари мне ночь, подари мне день (СИ)"

Автор книги: Оксана Шамрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Мне жаль, что всё так случилось, – нахмурившись, хоббит отвёл взгляд, и стало ясно, что ему тоже известно, что Эйомер запретил мне возвращаться в Рохан. – Возможно, ещё можно что-то исправить? Если Эйовин…

– Эйовин очень слаба, ей нельзя волноваться, прошу, ничего не говори ей, – пытаясь скрыть снова закипающие отчаяние и обиду на Эйомера, я опустила ресницы и, допив чай, поднялась из-за стола. Если бы можно было хоть что-то исправить, но что? Что я могу исправить? Что вообще от меня зависит? Устроить скандал и закатить истерику? Разве есть в этом толк, если я безразлична тому, которому так неосмотрительно подарила своё сердце? Если было бы по-другому, неужели бы он не нашёл слов, чтобы всё исправить? Слишком всё серьёзно, слишком необратимо, особенно, если Эйомер решил отмолчаться.

Несколько часов глубокого сна и впрямь пошли на пользу. Сомкнуть горящие веки стоило большого труда, но как только удалось это сделать, измученное сознание мгновенно отключилось, подарив странный сон: длинные коридоры среди сложенных из светлого камня стен, солнечные лучи, льющиеся, кажется, от самого потолка, чьи-то едва слышные шаги за спиной; смелости так и не хватило, чтобы оглянуться, узнать, кто мой спутник или, может, преследователь. Блуждание в сомнах яркого холодного света закончилось с приходом Ранары, решившей узнать, принести ли мне ужин в спальню, или я спущусь в обеденный зал. Трусливое желание не ходить туда, где можно столкнуться с Сенешалем и воинами эореда, было очень велико, и всё же не настолько, чтобы забыть о разговоре с хоббитами. Попросив служанку помочь одеться, и, расчесав волосы, оставить их волнами струиться по спине, чтобы хоть немного прикрыть украшающие шею и плечи синяки, я последовала за ней на первый этаж, туда, где располагались кухни и трапезные.

Тело всё так же ныло, мышцы болели, сопротивляясь любому движению, и всё же сейчас я чувствовала себя лучше, чем утром: отдых придал сил, дышать стало легче, только по-прежнему мучительно саднило упрямое сердце. Но ведь это лишь в сознании? Нужно научиться отделять душевные недуги от физических, уметь абстрагироваться от них, и, возможно, тогда они не будут казаться такими болезненными? Легче сказать, чем сделать; остаётся повыше поднять подбородок и улыбаться, мягко улыбаться роханским витязям, которых в зале оказалось довольно много. Были даже Кайл и Эрвин, оба живы, не ранены. За это благодарная молитва Господу и лёгкий кивок головой в их адрес. Нет, не хочу садиться рядом, нет теперь у меня такого права, и в глаза смотреть не могу: в них жалость, сочувствие, осуждение, мне этого не выдержать. Неловкость усугубила Ранара, которая подтолкнула меня к стоящему на небольшом возвышении столу. Очевидно, она решила, что я должна сидеть возле своего опекуна, хотя, честное слово, место где-нибудь в углу возле окна меня вполне бы устроило. Смутившись под ободряющим взглядом Боромира, я опустилась рядом с ним на скамью, стараясь не смотреть на тех, кто также сидел за главным столом.

– Неужто, бойкое дитя Рохана подрастеряло свой запал?

Невольно вздрогнув от насмешливого голоса, оторвавшись от рассматривания серебряного кубка, я была вынуждена посмотреть на добродушно усмехнувшегося Гимли.

– Опалил птенчик пёрышки в побоище? – не унимался гном, не отводя от меня внимательных карих глаз. – Шибко тебе досталось, девочка? Теперь-то уж точно набралась опыта в ратном деле?

– Осталось ещё чуть-чуть, – поморщившись, отшутилась я, улыбкой извиняясь перед сидящими за столом за то, что забыла об элементарной вежливости и не поздоровалась. Многих воинов я вообще не знала и видела впервые, но перед Гимли, Арагорном, Леголасом и Хамой было неудобно, а вот перед сидящим напротив Эйомером – НЕТ. Сердце отчаянно заколотилось: хочу я его видеть или нет? Ох, оказаться бы сейчас подальше и тогда уже подумать. Зато ясно, зачем Ранара усадила меня именно сюда: спокойно ей явно не живётся. Впрочем, она, наверное, считает, что так лучше и правильнее – продемонстрировать моему обидчику, что и без него найдутся те, кому моя судьба не безразлична. Только нужно было сперва со мной посоветоваться, я бы вообще на этот ужин не пришла. От проникающего, казалось, под самую кожу взгляда рохиррима по рукам побежали мурашки, и скрутило и без того нывший живот. Неужели нельзя выказывать своё недовольство не столь открыто?

– Ещё чуть-чуть, и птенчик либо взлетит, либо совсем посинеет, – подхватил шутку друга эльф, похоже, намекая на синяки, которые мне так и не удалось скрыть. – Третьего не дано.

– Не стоит беспокоиться, Аранен, я позабочусь о том, чтобы птенец воспарил, – улыбнувшись лишь краешками губ, уверил его Боромир. Похоже, ему, как и мне, не нравились подобные шутки.

– Я лишь хочу помочь твоей подопечной, Маршал, – тут же посерьёзнел Леголас, чутко сумев почувствовать грань, за которой уже не до веселья. – Если ты не против, то сразу по окончании ужина.

– Мне бы очень хотелось этого, – с надеждой взглянув на кивнувшего эльфа, я задумалась о том, способен ли он излечить душевную боль так же легко, как избавляет от физической, но потом поняла, что конечно же нет, это было бы подобно волшебству, а его, похоже, нет ни в одном из существующих миров.

Ужин показался невероятно долгим, блюда, подаваемые на стол, безвкусными, а игра в гляделки, которую попытался затеять Эйомер, просто невыносимой. Стараясь избегать его настойчивого тяжёлого взгляда, я успела рассмотреть ещё двух эльфов – сыновей Лорда Элронда – Элладана и Элрохира, которые лишь ненадолго заезжали в Медусельд, да и то я была тогда так занята и летала в облаках, окрылённая своей вспыхнувшей любовью, что не успела с ними познакомиться. На эльфа отчасти был похож и сидевший рядом с нами Князь дол-Амрота Имрахиль, вот только речи у него были не по-эльфийски возбуждённые: как и многие за столом, он всё ещё был поглощен прошедшим Советом и высказывался в пользу того, что выдвигать войска к Тёмным Землям нужно как можно скорее. Только ведь и так утром отбытие, или он хочет ещё быстрее? С интересом следя за развитием беседы, я немного расстроилась, когда поднявшийся вслед за Леголасом Боромир велел следовать за ними. Откуда-то возник порыв спросить на это позволения у Эйомера, но пришлось, вовремя спохватившись, прикусить язык. Нужно привыкать к тому, что жизнь в одночасье изменилась: я больше не подчиняюсь Сенешалю, и у него нет прав мне что-то указывать или разрешать, если, конечно, в ближайшее время он не попытается что-либо изменить. Захочет ли он это сделать? Даже думать об этом невыносимо страшно. Гораздо проще, опустив голову, трусливо ретироваться. Раньше я считала себя сильной, но теперь неожиданно осознала, что хочу, чтобы в некоторых аспектах сильным был он, потому что так правильно, так должно быть. Когда наносишь жесточайшие раны, в каком бы ты ни был состоянии в тот момент, потом ты обязан суметь их исцелить, а если не можешь или не считаешь нужным, то есть ли вообще любовь, и не грош ли ей цена?

Небольшая, освещённая свечами комната, в которую нас с Леголасом привёл Боромир, напоминала маленькую гостиную, где можно вдали от посторонних глаз и ушей вести разговоры или просто отдыхать в уединении. Присев на невысокую кушетку, я послушно отдалась рукам эльфа, который, как и в прошлый раз, с которого, кажется, минуло не меньше сотни лет, бережно прикасался к моим рукам и плечам, шепча слова на красивом певучем наречии. Тепло, шедшее от кончиков его длинных изящных пальцев, забирало с собой боль и жжение из порезов, пульсацию из синяков и ломоту из ноющих мышц. Окутывая, оно убаюкивало, даря невероятное чудо: воспоминание о младенчестве, когда, качая в надёжных объятиях, мама пела колыбельную, но нет, слишком рано, ещё не время. Борясь с затягивающим в свой омут сном, помотав головой, я с трудом разомкнула отяжелевшие веки.

– Боромир…

– Упрямица, – мягко пожурил Леголас, разматывая бинты на моих руках, чтобы убедиться в результатах своего лечения.

– Ко мне приходил Мэрри, он сказал, ты просишь о встрече, – произнёс Маршал, так же с интересом рассматривая ставшие едва заметными на моей коже рубцы.

– Через пару недель и их не будет видно, – то ли ему, то ли мне пообещал Мирквудский Принц.

– Пара недель, говоришь? Сейчас этот срок кажется мне вечностью; думаешь, у нас есть шанс её прожить? –устало вздохнув, спросил у эльфа гондорец.

– Мой господин, мне нужно попросить тебя, – перебила я, понимая, что если Леголас ещё не закончил практиковаться в своём целительском мастерстве, то скоро усну прямо тут, не добравшись до своей постели. – Мой господин, позволь мне завтра выступить под твоим флагом. Клянусь, я буду сильной и смогу принести тебе пользу.

– Леголас, ты поторопился, верни всё как было, – нервно хохотнув, Боромир отступил от нас к окну, за которым в свои права уже вступила ночь, скрывшая во мраке раны, нанесённые Минас-Тириту минувшей битвой.

– Слишком поздно, мой друг, – ответствовал эльф, и, как и в прошлый раз, я не заметила в его удивительных кристально-голубых глазах осуждения. – Девушка права, ты видел её в действии, и теперь только тебе решать, как поступить.

– Да что же я могу решить? – после нескольких томительно долгих минут молчания негромко вопросил витязь. – Если я ей откажу, она же опять просто переоденется мальчишкой и обведёт всех вокруг пальца в попытке добиться своего. Или предлагаешь завтра утром к каждому под шлем заглядывать, чтобы убедиться в наличии бороды и усов?

– Обещаю быть послушной любому принятому решению, – удивляясь его проницательности, я опустила ресницы и попыталась сменить тему разговора. – Ещё мне нужно попросить, чтобы вы выкупили у рохиррим мою кобылу Талу, боюсь, мне нечем за неё расплатиться кроме моего платья.

– Час от часу не легче! – обернувшись, Боромир смерил меня задумчивым взглядом, словно что-то прикидывая. – Давай договоримся так: я заплачу за твою лошадь и разрешу тебе завтра отправиться с нами к Тёмным Землям, раз уж тебе так не терпится укоротить свою жизнь, но взамен ты пообещаешь на протяжении всего пути находиться рядом со мной и, как и прежде, изображать парня. Прости, но моим воинам вряд ли понравится присутствие девицы в строю.

Ответив Маршалу благодарной улыбкой, я тут же прикрыла рот ладонью, чтобы скрыть зевок, чем вызвала его грубоватый смешок и обещание проводить до спальни. Втроём с Леголасом мы покинули уютную комнату и, оказавшись в коридоре, нос к носу столкнулись с подпирающим каменную стену, скрестившим на груди руки Эйомером. От его подозрительного взгляда мне стало не по себе и пришлось срочно ретироваться за спину удивлённого эльфа. Ну и высок же сын Трандуила! Если Эйомер мне казался настоящим баскетболистом, то этот ни дать ни взять жираф. Если их вместе с Боромиром поставить стенкой перед футбольными воротами, то ни у одного, даже самого крутого нападающего не будет шансов забить пенальти. И что за нелепые мысли в голову лезут? Если сейчас же не доберусь до подушки, то точно ляпну какую-нибудь глупость.

– Лютиэнь, – заметив моё неловкое пошатывание, Эйомер тут же протянул руку, но его опередил Боромир.

– Моя подопечная слишком утомлена, – пояснил он, подхватывая меня на руки и широкой поступью направляясь к лестнице. – Ты хотел о чём-то поговорить? Думаешь, нужно больше воинов, чтобы перехватить свору из Анориэна?

– Полагаю, мой эоред справится, – сдержанно ответил рохиррим, в то время как я, не выдержав его недовольного взгляда, предпочла зажмуриться. – А ещё я думаю, что девушка как была моей подданной, так и остаётся ею, и заботиться о ней должен только я.

– Вот тут ты ошибаешься, конник, – усмехнувшись, не оборачиваясь к нему промолвил гондорец. – В тот момент, когда ты велел этому проявившему чудеса доблести ребёнку убираться с твоих глаз, я принял на себя ответственность за её дальнейшую судьбу и от слова своего не откажусь. Не в моих правилах нарушать данные обещания, тем более оставлять в опасности беззащитную девушку.

Ребёнок? Я едва не вспылила, но вовремя сообразила, что нужно помалкивать, иначе от некоторых своих обещаний он всё же с радостью откажется, а бойкая Ранара наверняка с удовольствием поможет запереть меня в спальне. Нет, уж лучше помалкивать. Это я с недавних пор воспитываю в себе подобную добродетель, а некоторые блондины о ней слыхом не слыхивали, ну или же считают, что не мужское это дело.

– О чём ты толкуешь? Неужто не было у тебя таких минут отчаяния и горя, когда не понимаешь, что говоришь? Случившемуся были виной трагические обстоятельства, но это ещё не означает, что я отказался заботиться о моей подопечной! – голос разгневанного Эйомера эхом ударился о стены, заставив меня испуганно прижаться к Боромиру, который и ухом не повёл на подобный взрыв эмоций. – Завтра же Лютиэнь с частью эореда вернётся в Медусельд, таково моё окончательное решение.

– Бремя заботы о девушке больше не лежит на твоих плечах. Придёт время, и мы вернёмся к этому разговору, но сейчас он не к месту. Скажи, сколько стоит кобыла Лютиэнь, я расплачусь за неё.

– Лошадь принадлежит своей хозяйке, я не возьму за нее денег, – Сенешаль был всё так же взбешён, но, похоже, на время отступил от спора. – Ты можешь дать мне гарантии, что твои люди проследят за тем, чтобы Лютиэнь не покидала стен Цитадели и не натворила новых безумств?

– Я лично проконтролирую это, – пообещал ему Боромир, толкая ногой дверь спальни и вручая меня заботам Ранары, которая как раз расстилала кровать.

Чем продолжился разговор, мне не довелось услышать, поскольку служанка, громко напомнив о том, что мужчинам не место в девичьей опочивальне, захлопнула перед ними дверь. Как славно, что она была занята вчера днём и не застала здесь Эйомера, а ещё было бы хорошо, чтобы хранивший всё это время молчание Леголас проследил за тем, чтобы Эйомер и Боромир разошлись, не затеяв ссоры. Отчего-то мне показалось, что Боромир готов был вспылить, но умело контролировал себя.

Решив, что Ранару тоже нужно отвлечь от ворчания, я похвасталась ей тем, как исцелил меня эльф, на что она не удивилась, а только сказала, что он, как и Гэндальф, два дня почти не выходил из Палат Исцеления, и ей уже довелось насмотреться на чудеса, которые они на пару совершали.

Едва оказавшись под одеялом, я обняла подушку, и, не имея сил поразмыслить обо всём, что случилось за вечер, провалилась в глубокий сон. Он был таким крепким, что трудно утверждать, слышала ли я ночью стук в двери, или же это было плодом одной из грёз, а ранним утром, стоило рассвету окрасить горизонт, как я была уже на ногах. Нужно было привести в порядок доспехи и меч и в кратчайшие сроки раздобыть для Талы что-то хоть отдалённо напоминающее попону, иначе, если Эйомер узнает кобылу, то мне точно несдобровать.

========== глава 23. Лютик ==========

Никому тебя не отдам…

Даже господу Богу.

Я устрою такую войну,

Что к тебе все забудут дорогу.

Солнечные лучи ярким весёлым потоком лились в окно, когда, умывшись и приведя себя в порядок, я заканчивала чистить доспехи и оружие. Нужно было сделать это сразу же после битвы, но тогда не было сил взяться за ветошь и полировать металл, а теперь благодаря помощи Леголаса хотя бы физически я чувствовала себя прекрасно. Похоже, я не права насчёт того, что ни в одном из миров не осталось волшебства, в действиях эльфа оно определенно есть: шрамы на запястьях, заменившие глубокие порезы, говорили об этом красноречивее любых слов.

Искрившая серебром в солнечных бликах сталь меча казалась сейчас каким-то драгоценным украшением, а не смертоносным оружием; все мысли были только о лугах, с которых, наконец, полностью сошёл снег. Уйти бы туда, спрятаться в ржавой прошлогодней траве и ветвях вереска, вдохнуть аромат цветущих пролесок и жёлтых лютиков. Весна – пора пробуждения и любви, так почему же в моей жизни всё по-другому? Почему моя скороспешная любовь закончилась с отступившими зимними холодами, почему я уезжаю, чтобы убивать? Видит Бог, мне этого больше не хочется. Не хочу сражаться, не хочу боли, не хочу наносить и получать кровавые раны, не хочу видеть горы трупов на багровой земле, не хочу стать одним из них. Или всё же хочу? Что заставило принять решение участвовать в битве у Врат Мордора, если не стремление довести всё до логического завершения и найти в этом мире если не дом, то хотя бы покой? Чтобы сердце перестало чувствовать, чтобы раскаяние и сожаления больше не терзали душу. Да, я знаю ответ на свой вопрос, но думать о нём так же страшно, как и смотреть правде в глаза. Я не могу уйти по-другому. Я не могу остаться, для меня нет места в Арде, я лишь недоразумение, стечение обстоятельств, которого не должно было случиться. Гэндальф ошибается: сердце не может найти дом там, где его нет. Я не могу пытаться устроить свою жизнь, если мне ничего не суждено судьбой, остаётся прожить до конца сказку из детства, чтобы узнать, каков её новый поворот. В последний раз позволю безрассудству взять верх, а потом пусть будет как будет, но чувство усталости обременяет так глубоко, что даже маленький холмик посреди поля или на опушке леса станет желанным домом, приютом, в котором можно укрыться, не размыкая больше век.

Куда девалась девочка, которая радовалась каждой мелочи и так стремилась помочь, стать нужной? Почему от неё осталась лишь оболочка, мёрзнущая в натопленной комнате солнечным весенним утром? Всё просто. Девочку угораздило влюбиться в того, кто лишь насмехался над ней с самого её появления в его землях. Она приняла обычную похоть за обещание любви, и даже теперь, когда он оттолкнул от себя, запретил приближаться, продолжает любить, хочет лишь одного: знать, что с ним всё хорошо, всё в порядке. Пусть горько от осознания собственных ошибок и глупых поступков, но эта невыносимая дурочка стремится быть рядом, знать, что Эйомер жив, что сталь врага не коснулась его, что по окончании войны он невредимый вернётся в Рохан. И эта дурочка – я. Как не обещай себе измениться, стать другой, но в одночасье не повзрослеешь, не изменятся чувства. Сердце, как прежде, бьётся в своём хмельном угаре, остаётся лишь смириться с этим и попытаться впредь не совершать того, за что будет мучительно стыдно. Попытаться стать такой незаметной, какой только возможно. Может быть, тогда всё быстрее закончится.

Устав от пустых терзаний, понимая, что на самобичевание совсем нет времени, я отложила доспехи и приготовила сапоги, рубаху и брюки, чтобы через час можно было переодеться в них. Нужно ещё навестить Эйовин и наведаться в конюшню, чтобы отнести в стойло Талы перешитое в попону тёмное бархатное покрывало. Ох и влетит мне за него от Ранары, зато кобыле будет тепло, и её рыжая масть не так сильно будет бросаться в глаза. Почему-то от мысли о суетливой доброй служанке на сердце стало теплее, уж наверное её дочери не такие чокнутые, как я, наверняка влетает от маменьки за всякий проступок. Может и познакомлюсь с ними, если суждено вернуться из последнего похода против Врага.

В Палатах Исцеления в этот ранний час был ещё тихо, лишь редкие стоны и негромкий храп нарушали сонный покой, но моя подруга уже сидела в постели и тщательно расчёсывала здоровой рукой спутавшиеся пряди светлых волос. От моей помощи она отказалась, заявив, что в отличие от многих лежащих здесь мужчин, капризным, беспомощным младенцем себя не ощущает, зато тут же принялась расспрашивать, что я знаю о предстоящем походе. Услышав, что я отправляюсь в него с разрешения Боромира, девушка встревоженно свела тонкие брови.

– Лютиэнь, прошу тебя, останься со мной, мне будет не по себе в чужих стенах без тебя.

– Но здесь остаются Мэрри и Пиппин… – растерявшись от такой просьбы, я, недоумевая, взглянула в её потемневшие до льдистой синевы глаза. – Я уже не могу отказаться, через час мы отбываем.

– Хафлинги тоже уезжают, разве их удержишь? – взяв за руку, Эйовин усадила меня рядом с собой на кровати. – Но ты… Мэрри рассказал мне вчера вечером обо всём, что случилось. Я виновата перед тобой, но обещаю, я всё улажу. Я поговорю с Эйомером, как только появится возможность. Брат не такой, клянусь, он бы никогда не оставил тебя без защиты, он не прогнал был…

– Не стоит, – стараясь подавить предательскую дрожь в голосе, которая появилась, стоило услышать имя любимого, я осторожно сжала её пальцы. – Он прав, я обуза, вам не до меня теперь. Возможно, здесь, в Гондоре, мне будет лучше.

– Обуза?! Не смей даже говорить о подобном! Думаешь, я не понимаю, что ты задумала? – вспылив, повысила голос Эйовин, чем вызвала недовольное бормотание спящих в Палатах раненых. – Ты не собираешься возвращаться в Гондор!

– Это не так!

– Не стоит врать, будто я сама не хотела того же, когда отправлялась сюда… – запнувшись, она отвела взгляд, понимая, что выдала то, о чём говорить вовсе не собиралась. – Но у меня были на то причины, у тебя же их нет. Оставь детское ребячество, тебе не нужно участвовать в битвах, не нужно ничего никому доказывать, останься.

Упрямо покачав головой, я попыталась подняться, но рохирримка оказалась сильнее, чем можно было ожидать, и, крепко сжав мою руку выше локтя, не позволила сдвинуться с места.

– Ты никуда не поедешь, я обо всём расскажу брату.

– Нет, – сжавшись от такого шантажа, я затравленно посмотрела на подругу. На душе и так скверно, неужели нельзя обойтись без ссор и споров? – Пожалуйста, я ведь не выдала тебя в Медусельде, у меня даже мыслей таких не было.

А ведь могла, и тогда бы не было этой ужасной ссоры с Эйомером, всё было бы по-другому, хотя лучше знать правду о его чувствах, чем жить в своих иллюзиях.

– Это всё из-за Эрвина? Что натворил это несносный юнец? – загоревшись новой догадкой, Эйовин нехотя отпустила мою руку, принимаясь разглаживать невидимые складки на стёганном одеяле. – Он обидел тебя, да?

– Нет! Честное слово, он здесь ни при чём.

– Брат спрашивал у меня, как случилось, что ты нанесла увечья Гриме, а в темницах оказался Эрвин. Прости, я солгала. Сказала, что он поджидал тебя после ужина и увидел, как ты, ссорясь с этим червём, двинула его подносами. Только, может, Эрвин и правда тебя там поджидал? Ты никогда ничего не рассказывала, может, он позволил себе вольности, о которых тебе стыдно говорить?

Час от часу не легче, оказывается, она умолчала о своём участии в той истории, оставив отличившимися нас с Эрвином? Вот уж чего я никак не ожидала от племянницы погибшего Конунга! Только увечья были не слишком сильными, черепную коробку Гриме я, к сожалению, не проломила.

– Эрвин никогда не совершал недостойных поступков, мне не в чем его упрекнуть, – пытаясь быть убедительной, я не опустила глаз под её пытливым взглядом. – Он не обидел меня ни одним словом или действием и не имеет никакого отношения к принятому мною решению.

– Но Мордор, Лютиэнь, это же безумие…

– Не большее, чем любое другое, – уже раскаиваясь в том, что перебила подругу, я устало прижалась лбом к её плечу, – не держи меня, прошу, лучше пожелай удачи.

Молча кивнув, она обняла меня, прикоснувшись холодными губами к щеке, и от этого стало во сто крат труднее, чем минуту назад: я не умею прощаться, не умею уходить от близких, лгать им.

– Обещай, что справишься, что мне не придётся оплакивать и тебя тоже.

Так нечестно, против правил шантажировать дважды. Или это ещё не предел?

– И ты обещай принимать лекарства целителей, и, если встретишь воина более обаятельного, чем Арагорн, то, пожалуйста, прояви всё очарование, на какое только способна, – да, я тоже умею играть в подобные игры, но всё же особой жестокостью не обладаю. – А когда я вернусь, мы будем гулять в садах, они здесь очень красивые.

Не найдя слов для достойного ответа, Эйовин скосила глаза в сторону ширмы, за которой в этот момент раздался особенно залихватский храп, и, не сдержавшись, рассмеялась. Всё понятно, в обаяние гондорских витязей она ничуть не верит. Что ж, подожди, принцесса, приедет и к тебе рыжий принц на белом коне. Конечно, может и не на совсем белом, но это уже не столь важно.

Довольная тем, что сумела хоть немного развеселить подругу, я обняла её ещё раз, а затем, не имея больше времени задерживаться, поспешила к конюшням. В коридорах и внутреннем дворе Цитадели уже во всю кипела жизнь: сновала торопливая прислуга, собирались группами воины, которым совсем скоро предстояло отправиться в самый опасный из походов этой войны, заливисто лаяли собаки, которых царившие неразбериха и суета, похоже, привлекали больше, чем ароматные запахи, распространявшиеся с кухонь, где поварихи спешили приготовить раннюю трапезу.

Пройти по запруженному повозками двору и обойти длинные помещения казарм, стараясь быть не замеченной попадающимися на пути рохирримами, было задачей не из простых; лишь оказавшись возле стойла Талы, я смогла вздохнуть с облегчением. Но и эта передышка длилась недолго: стоило спрятать в сене свои вещи и потрепать по холке радостно всхрапнувшую кобылу, как за спиной уже раздались чьи-то лёгкие шаги. Прижавшись на мгновение щекой к лоснящейся шее своей любимицы, я обернулась к проходу только для того, чтобы увидеть приближающегося к нам… Эйомера. Что я там говорила о лёгкости шагов? Ну вот, кто бы мог подумать, что этот здоровенный бык-культурист умеет передвигаться почти бесшумно? И почему именно сейчас кроме нас с ним и лошадей здесь никого нет? Закон подлости, не иначе. Ведь должны же конюхи уже седлать жеребцов? Или в первую очередь завтрак, а обязанности обождут?

– Лютиэнь, – он был уже так близко, что ноздрей коснулся запах травяного мыла. Похоже, в гостях любимый помнит о том, что нужно посещать купальни и выглядеть подобающе, или слугу приставили, такого же расторопного, как моя Ранара? – Я бы хотел поговорить с тобой, но боюсь, времени осталось слишком мало.

– Мне тоже есть, что сказать вам, господин. Позвольте поблагодарить за такой щедрый подарок как моя кобыла, – не смея поднять на Эйомера глаз, я отчаянно пыталась вспомнить, как обращалась к нему в первые дни своего появления в Медусельде, ведь всё вернулось на круги своя: он – Сенешаль, будущий Король Марки, а я – лишь чужеземная девчонка, которая должна помнить о своём месте, об оказанной милости. По-другому нельзя, иначе он поймёт, как мне больно; видит Бог, этого мне хочется меньше всего. – Если бы я имела возможность расплатиться за Талу, то непременно сделала бы это.

– Кобыла сама выбрала тебя своей хозяйкой, она послушна только тебе, не в традициях конников разрушать подобную связь, – голос рохиррима был обманчиво мягок; это заставило насторожиться, и всё же я оказалась не готова к его стремительным движениям, к тому, как, легко поборов сопротивление, он прижмёт меня к деревянной перегородке, из-за которой за нами с любопытством наблюдала Тала. – Ещё раз посмеешь заговорить со мной в подобном тоне, и я придушу тебя собственными руками! Ясно?!

Сглотнув, я уставилась в полыхающие яростью глаза Эйомера, ощущая, как его пальцы, словно подтверждая угрозу, сдавливают моё горло. Не сильно. Но достаточно ощутимо.

– Мой госпо…

– Не так! Ты плохо расслышала меня? – неужели можно быть ещё большим тираном, чем я о нём думала? Или уничтожить меня окончательно – это святая необходимость? Иначе в Валгалле с почестями не примут? Тьфу ты, ему же не туда, у таких жеребцов особые конюшни. – Объясни мне, что происходит?! Что на тебя нашло? Я два дня пытаюсь поговорить с тобой, но натыкаюсь то на вздорную прислугу, то на возомнившего себя папашей Наместника, то на запертые двери! Так трудно открыть их, или порки боишься за свои похождения?!

Вот те раз, когда это он успел поскандалить с Ранарой? И значит, сегодня ночью мне не послышалось? Это был не сон?

– Ты ведь сам велел убираться из твоей жизни, – всхлипнув, я зажмурилась, чтобы спрятать готовые пролиться слёзы. – Вот я это и делаю, чего ещё ты от меня хочешь?

– Хочу, чтобы ты перестала быть такой дурой! – от его рыка всхрапнул даже вороной конь в соседнем стойле, а вот моей Тале хоть бы что, ишь как доверяет Сенешалю, нет чтоб копытом завернуть. Хотя, стоп. Так она только по мне попадёт. С перепугу душа уходила куда-то в пятки, а Эйомер меж тем всё повышал голос. – Неужели так трудно понять, что те слова ничего не значат? Ничего, слышишь меня? Я бы догнал тебя, никуда не отпустил! Ты моя! А слова? Так неужели ты думаешь, мне чуждо испытывать боль? По-твоему я не схожу с ума от потерь?! Хочешь пополнить их список? Не позволю!

Почти оглохнув от его крика, с трудом понимая смысл слов, я всё же сумела уловить то, что, похоже, Эйовин успела выполнить свою угрозу. Но как? Ей ведь ещё нельзя подниматься. Или он к ней тоже заходил проститься? Почему же мы тогда не столкнулись в Палатах?

– Никогда не отпущу, – крик, наконец, перешёл в тихий гортанный говор, сильные пальцы разжались, отпуская шею из своего плена. Наклонившись, Эйомер припал губами к коже, которая всё ещё горела от сдавливающих прикосновений. От опаляющего дыхания по телу прошла дрожь, безвольно подчиняясь его ласке, я отклонила голову назад. Разве возможно вообще сопротивляться, когда он так нежно, невесомо целует? Когда широкие ладони гладят плечи так бережно, что подгибаются колени? – Прости меня, Лютик, – стоило этим словам, бархатному шепоту коснуться ушей, как мир ухнул, разбившись где-то слишком далеко, чтобы увидеть осколки. Оставалось лишь ощущать, как, не позволяя упасть, любимый обнял меня, привлекая к груди, – я не могу обещать, что этого больше никогда не повторится, но прошу, впредь не верь мне, если видишь, что я одержим.

– А если ты опять начнёшь кричать? – решившись вновь взглянуть в его глаза, я увидела в них усталость и тепло; крупных, красиво очерченных губ коснулась мягкая улыбка.

– Просто подожди, дай мне остыть, – так же всматриваясь в мои глаза, как и я в его, Эйомер провёл пальцами по моей скуле, стирая непослушную солёную влагу, которая всё же сорвалась из-под ресниц. – Тебе нужно научиться терпению, мой маленький солнечный Лютик. Ты же знаешь, со мной бывает тяжело, особенно если ты нарушаешь запреты.

– Пообещать не нарушать их я тоже не могу, – он нахмурился, многообещающе сведя брови, и, похоже, совсем не дразнил в этот момент, но меня волновало совершенно другое: – А как же Боромир? Теперь он мой опекун, я не стану проявлять неуважения к Наместнику.

– Это мои заботы, предоставь их мне, а сейчас уходи. И учти, в этот раз я лично проконтролирую, чтобы ты ничего не натворила.

Значит, Эйовин всё же промолчала? Тем лучше, потому что теперь-то уж точно мне не усидеть в четырёх стенах, волнуясь о том, всё ли с тобой в порядке, милый.