Текст книги "HistoriCity. Городские исследования и история современности"

Автор книги: Оксана Запорожец

Соавторы: Борис Степанов,Кирилл Левинсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Именно по этой причине красивый жест снимания очков не стоит принимать совсем всерьез, поскольку, конечно же, и взгляд Листера, и обусловленное им описание определены уже прочитанными книгами (включая и те, от которых он пытается отмежеваться; Джоан Дежан совершенно справедливо заметила, что он прогуливался по городу «с путеводителем Бриса в кармане»300300
  Дежан Д. Как Париж стал Парижем. С. 11.


[Закрыть]). Он смотрел на то, что ему интересно, и это интерес, сформировавшийся в первую очередь в процессе чтения. И общее видение Парижа как столицы современной культуры (в котором почти не заметен исторический аспект – как пространства, где разворачивается история, – и который станет столь значимой составляющей более поздних образов города), и особый частный интерес ученого (как уже было сказано, почти половину описания занимают библиотеки и кабинеты, содержащие антикварные коллекции) обусловлены именно книжным опытом. Взаимоналожение различных читательских интересов определяет как круг тех объектов, на которые смотрит Листер, так и то, что он в них видит. Причем лишь часть собственного книжного опыта Листер делает видимым, называя имена античных авторов, работы современных ученых или литераторов. В остальном читателю остается лишь догадываться и пытаться опознать встроенные в текст истории и суждения, почерпнутые из различных сочинений. К примеру, представляя читателю дворец Мазарини301301
  Дворец Мазарини на улице Пети Шан (rue des Petits Champs) во втором округе представляет комплекс зданий, выкупленных кардиналом Мазарини в 1640‑х гг., к которым позднее Ф. Мансаром и П. Лемюэ были сделаны дополнительные пристройки. Мазарини предназначал здание для размещения своих коллекций и обширной библиотеки, а также поселил там своего племянника и племянниц. С 1712 г. в части дворца была размещена Королевская библиотека. Сейчас во дворце Мазарини располагается локация «Ришельё» Национальной библиотеки Франции.


[Закрыть], Листер посвящает непосредственному описанию всего две фразы, прекрасно отражающие избирательность его взгляда: «Таким образом, сначала я посмотрел дворец Мазарини, в котором имеется много хороших картин, а Нижняя галерея заполнена огромной коллекцией древних греческих и римских статуй, и именно они привлекли мое внимание. По большей части они были привезены кардиналом из Рима»302302
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 29.


[Закрыть]. Затем он пересказывает (не сообщая при этом читателю источник информации) известную по нескольким опубликованным текстам того времени историю о том, как после смерти кардинала муж его племянницы Гортензии Манчини, герцог Мазарен изуродовал обнаженные статуи, посчитав их оскорбляющими религиозное благочестие. И наконец, уже через прямую отсылку к Цицерону Листер выходит на тему изменчивости и относительности представлений о наготе, функций одежды и связи одежды и чистоплотности, которой посвящает несколько страниц, балансируя на грани серьезности и тонкой иронии.

Это осмысление пикантного анекдота о кастрированных статуях в контексте рассуждений Цицерона наглядно демонстрирует еще одно отличие текста Листера не только от возвышенных и серьезных сочинений Ивлина и Бриса303303
  Ср. с описанием дворца в путеводителе Бриса: Brice G. A New Description of Paris. P. 52–54.


[Закрыть], но и в целом от предшествующих традиций304304
  О них см.: Лазарев А. В. Париж иностранцев эпохи ars apodemica (1570–1640 гг.) // Homo viator. Путешествие как историко-культурный феномен / под ред. А. В. Толстикова и И. Г. Галковой. М.: ИВИ РАН, 2010. С. 162–190. О сходствах и различиях идей Бэкона и континентальных авторов касательно путешествий см.: Carey D. Inquiries, Heads, and Directions: Orienting Early Modern Travel // Travel Narratives, the New Science, and Literary Discourse, 1569–1750 / ed. by Judy A. Hayden. Farnham: Ashgate, 2012. P. 26–51.


[Закрыть], определивших как описания путешествий Большого тура, так и идеи научных экспедиций XVII в. Его взгляд не ограничен идеей приобретения полезного опыта и знаний (как для себя самого, так и для читателей), но выводит на первый план образ путешествия как развлечения, получения удовольствия. Вкусная еда и напитки («я получил большое удовольствие от этой чечевицы, которой нет у нас в Англии»305305
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 148.


[Закрыть]), книги и экспонаты научных коллекций, прекрасные произведения искусства («я имел удовольствие любоваться ими вновь и вновь»306306
  Ibid. P. 36. Речь идет о картинах Рембрандта.


[Закрыть]) и многое другое преподносится как источник чувственного и интеллектуального наслаждения, которое может получить путешественник. Но, пожалуй, ключевую роль в репрезентации собственного удовольствия, а также в развлечении читателя, играет ирония, умение увидеть смешное в том, что принято оценивать возвышенно-серьезно307307
  При этом Листер весьма далек от сарказма и насмешки, свойственных сатирическим высказываниям о чужих культурах, возникавших нередко в текстах, принадлежащих к жанру травелогов или имитировавших описания путешествий.


[Закрыть].

Основным объектом этой иронии оказывается образ величественного и великолепного Парижа, увидеть который предписывала сложившаяся к концу столетия традиция. Читатель не мог не обратить внимания на то, что единственными мыслями, на которые Листера вдохновляет созерцание прославленной коллекции Мазарини, оказываются размышления о наготе. Эта ирония еще более заметна в силу того, что рассказ о дворце Мазарини непосредственно следует за описанием новой статуи Людовика XIV на Вандомской площади, изображавшей короля в римских доспехах и при этом в парике308308
  Конная статуя короля работы Ф. Жирардона была установлена в 1692 г. и вызвала немало насмешек. Она была уничтожена сто лет спустя в 1792 г. в ходе Революции.


[Закрыть], которая навела автора на мысли о том, что, во-первых, «одетый подобным образом Людовик Великий во главе своей армии выглядел бы сегодня весьма комично»309309
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 27.


[Закрыть], а во-вторых – о том, «пристойно ли изображать ныне здравствующего монарха с обнаженными руками и ногами»310310
  Ibid. P. 28.


[Закрыть].

Это присутствие в тексте уважаемого ученого, наряду со вполне серьезными наблюдениями, иронии по отношению как к наблюдаемой реальности, так и к принятым способам ее описания, является одним из свидетельств нестабильности дискурса любопытства в культуре XVII в., позволявшей задействовать его в самых разных ситуациях. Одной из основных новых его характеристик, которые оформляются к рубежу XVII–XVIII вв., Барбара Бенедикт называет связь между любопытством и удовольствием, обусловленную тем, что знание все больше рассматривалось не в свете морали, а в логике личного престижа и власти. Она отмечает, что в то время как новая наука, борясь за легитимацию, отстаивала идею беспристрастного и полезного знания, в более широком контексте любопытство ассоциировалось с потаканием собственным увлечениям311311
  Benedict B. Curiosity: A Cultural History of Early Modern Inquiry. Chicago: University of Chicago Press, 2001. P. 8–9.


[Закрыть]. В этом отношении совершенно не случайно, что, стремясь представить свое описание в свете получаемого знания, но при этом подчеркивая специфику личного опыта, обращаясь к широкой читательской аудитории, Мартин Листер вместо пользы и объективности наблюдений, предписываемых молодым дворянам, отправляющимся в Большой тур, подчеркивает удовольствие, получаемое любопытствующим путешественником:

Этот трактат был написан по большей части ради того, чтобы удовлетворить мое собственное любопытство и насладиться воспоминаниями о том, что я видел. Я посвятил себя месту, где у меня практически не было иных дел, кроме как исходить его вдоль и поперек, прекрасно понимая, что положение чужестранца дает мне доступ к людям и вещам. Французы гордятся своей любезностью и, как правило, стремятся произвести впечатление как своими постройками, так и одеждой. В силу этой особенности они с легкостью и благожелательностью относятся к любопытству чужаков312312
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 1–2.


[Закрыть].

Если подчеркивание удовольствия от путешествия выделяет текст Листера среди другой литературы, связанной с путешествиями, то сам тип удовольствия, о котором он ведет речь, характерен именно для ученой культуры и традиции Большого тура. Дискурс удовольствия в описаниях путешествий особенно заметен в английской культуре с конца XVI в., когда становится очевидным, что на смену духовным паломничествам приходят более светские вояжи, обусловленные интересом к другим странам и культурам, в первую очередь – Италии. Удовольствия в контексте таких поездок поначалу упоминались лишь как опасности, которые подстерегают путешественника (особенно молодого) и которых надо всеми способами избегать. Мелани Орд в своем исследовании показывает, как начиная с последней трети XVI в. доминирует подобная моралистическая позиция, которая способствует формированию идеи серьезных, образовательных путешествий313313
  Ord M. Travel and Experience in Early Modern English Literature. London: Palgrave-Macmillan, 2008.


[Закрыть]. Развитием этой тенденции, однако, становится постепенная легитимация особого возвышенного удовольствия, связанного с созерцанием произведений великих мастеров, общением с интересными людьми, посещением академий, которое обусловлено не просто суетным интересом ко всему необычному, но стремлением к накоплению опыта и детальному изучению окружающей реальности. Исследовательница связывает эту легитимацию с новой философией и новой наукой. В подтверждение этого тезиса она приводит известную цитату из размышлений Роберта Бойля, одного из самых известных теоретиков путешествий в Лондонском королевском обществе, о том, что если раньше во время путешествий он прилагал большие усилия ради возможности почувствовать удовольствие от разглядывания произведений искусства, то теперь получает большее наслаждение от созерцания удачно проведенного вскрытия, нежели часов Страсбургского собора314314
  Ibid. P. 92.


[Закрыть].

При том что удовольствие, описываемое Листером, существенно отличается, оно вписывается в оппозицию, выстраиваемую Бойлем. Пересказывая анекдот о герцоге Мазарене вместо того, чтобы описывать прекрасные творения античных скульпторов, он иронизирует в том числе и над тем, что от путешественника ожидались вполне определенные интеллектуальные и эмоциональные реакции: он должен был восхищаться тем, что считалось достойным восхищения. Париж перестраивался именно с этой целью – вызвать восторг и удивление, и путеводитель Бриса подробно характеризовал все, что должно было пленять путешественников. В этом отношении автор «Путешествия в Париж», как и Бойль, чувству восхищения, возникающему при поверхностном разглядывании того, что очевидно привлекает внимание, противопоставляет научное удовольствие, которое связано с исследованием, пониманием и проникновением вглубь вещей. Ирония в значительной мере помогает показать читателю Париж не таким, каким его хотят представить французский король и его помощники, наполняющие город поразительными зданиями, статуями и парками, или путеводитель Бриса, четко направляющий взгляд читателя от одной диковинки к другой, то есть не смотреть через очередные очки. Она оказывается одним из инструментов, позволяющих не увлекаться очевидным и проникать за выставляемый напоказ фасад города, и напрямую связана с независимостью собственных наблюдений очевидца. По этой причине, несмотря на кажущуюся легкомысленность текста, которая даже послужила поводом для сатиры315315
  Буквально через несколько месяцев было опубликовано сатирическое сочинение под названием «Путешествие в Лондон в 1698 году, [написанное] согласно хитроумному методу, использованному д-ром Мартином Листером в том же году. Изначально написано по-французски господином Сорбьером и недавно переведено на английский». [King W.] A Journey to London in 1698. After the ingenious method of that made by Dr. M. Lyster to Paris in the same year, etc. Written originally in French by Monsieur Sorbière, and newly translated into English. London: A. Baldwin, 1698.


[Закрыть], он получил очень высокую оценку у коллег Листера. Она была обусловлена этим специфическим удовольствием, знакомым каждому ученому. Один из корреспондентов писал ему: «Мы все у вас в долгу за этот полезный и увлекательный отчет о Париже, хотя я не уверен, что нам не придется сетовать на то, что вы предоставили нашей молодежи слишком большой соблазн уехать из собственной страны»316316
  Charlett A. Letter to Martin Lister, 21.11.1698 // Bodleian Library, University of Oxford. MS Lister 3 fol. 70. Электронная копия письма доступна на портале Early Modern Letters Online. https://emlo-edit.bodleian.ox.ac.uk/culturesofknowledge/images/lister/bodleian/lister/bwx0078.jpg.


[Закрыть].

Удовольствие от «доступа к людям и вещам» в контексте культуры любопытства раннего Нового времени ассоциировалось в первую очередь с практиками собирания и посещения коллекций. И не случайно исследователи говорят о том, что идея коллекционирования имела отношение не только к физическому собиранию артефактов и природных объектов, но и к приобретению разнообразных опытов. Когда Вальтер Беньямин описывал фигуру коллекционера, какой она представала в XIX столетии, он обращал внимание на страсть собирателя, для которого любая коллекция представляет собой прежде всего массив воспоминаний, подлежащий выстраиванию в определенной логике, которой должны подчиняться все элементы коллекции: «Это или иное упорядоченное расположение материала – всего лишь плотина на пути бурного потока воспоминаний, накатывающего на любого коллекционера, который говорит о том, что ему близко. Ведь любая страсть граничит с хаосом, а страсть коллекционирования – с хаосом воспоминаний»317317
  Беньямин В. Я распаковываю свою библиотеку. Речь о коллекционировании // Беньямин В. О коллекционерах и коллекционировании. М.: V-A-C press, 2018. С. 9.


[Закрыть]. В этом отношении коллекционер Беньямина родственен и вместе с тем отличен от фланера – и тот и другой имеет отношение к определенной форме обладания миром (и, соответственно, дистанцирования от мира): для коллекционера свойственно тактильное, для фланера – оптическое (с возвышением фигуры фланера Беньямин связывал триумф оптического восприятия мира).

На первый взгляд, Листер предстает типичным фланером, бесцельно бродящим по городу, не имея никакой иной цели, кроме собственного удовольствия, и с усмешкой взирающим на окружающее его пространство. Возможно, в этом он действительно предвосхищает образ фланера, который прогуливается в свое удовольствие и «игриво посмеивается» над увиденным318318
  Baumann Z. From Pilgrim to Tourist – or a Short History of Identity. P. 27.


[Закрыть]. Однако, хотя Листер и заявляет читателю, что бесцельно исходил Париж вдоль и поперек, в его описании мы не увидим ни взгляда фланера – исследователя городской жизни, ни взгляда путешественника, в равной мере подчиненных топографическим особенностям городского пространства. Он не дает нам никакой информации о том, в какой последовательности обходит городские достопримечательности. Описываемые им места почти всегда соседствуют только в пространстве текста, но не в пространстве города. Это также свидетельствует о стремлении Листера отстраниться от объекта своего изучения, не позволить городу диктовать, что и как должен в нем увидеть наблюдатель. Свои прогулки он представляет как своеобразное интеллектуальное переупорядочивание городского пространства. Листер описывает город как состоящий из разрозненных и разнообразных объектов, поддающихся определенной классификации и сопряжению в пространстве текста:

Пускаясь в более подробное описание этого великого города, я полагаю, не будет ошибкой начать с улиц и публичных мест и того, что можно там увидеть, затем рассказать о примечательных строениях и о тех удивительных природных и человеческих творениях, а также людях и библиотеках, которые я повидал; вслед за этим – о питании и отдыхе, потом о садах, их устройстве и украшении; о воздухе и здоровье. Мы завершим все это современным состоянием медицины и фармацевтики319319
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 11.


[Закрыть].

Однако это переупорядочивание отстоит и от более ранней традиции ars apodemica, связанной со стремлением систематизировать накопленный корпус знаний320320
  Лазарев А. В. Париж иностранцев эпохи ars apodemica (1570–1640 гг.). С. 162.


[Закрыть]. Классификация Листера не является ни формальной, ни универсальной. Автор выстраивает собственные интеллектуальные связи между объектами, нередко отказываясь от логики функциональных или иных их признаков в пользу встроенности этих объектов в свои размышления. Взятый им за основу порядок описания, связанный с классифицированием увиденного, формирует особый воображаемый маршрут путешествия по городу: «Теперь самое время оставить частные резиденции и посетить публичные библиотеки…»321321
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 100.


[Закрыть] Однако и он нередко нарушается ради тех или иных рассуждений: «Я должен был бы просить разрешения далее отправиться во дворцы и к ученым и светским людям, но сначала я должен заметить, что…»322322
  Ibid. P. 29. Эта фраза представляет собой связку между рассказом о конной статуе Людовика XIV и описанием дворца Мазарини, о которых речь шла выше.


[Закрыть]

Впечатления от Парижа (даже городской жизни, которая впоследствии и будет преимущественно интересовать фланера) предстает коллекцией интересных ему объектов, подлежащих присвоению и переупорядочиванию в соответствии с интересами и целями ее владельца. Листер, не собирая никаких физических раритетов, в пространстве своего текста создает образ Парижа как кунсткамеры, выступая одновременно ее посетителем, изучающим представленные в ней богатства, и коллекционером, собирающим и упорядочивающим собственные воспоминания. Он, как и коллекционер Беньямина, «обладает не только страстью к постоянно обновляемым мирам, но и хорошо отточенными инстинктами: города и пейзажи обнаруживают себя через объекты, которые они предлагают взгляду собирателя»323323
  Martin D. L. Curious Visions of Modernity: Enchantment, Magic, and the Sacred. Cambridge, London: MIT Press, 2011. P. 3.


[Закрыть].

Эта оптика взгляда может быть рассмотрена как авторская стратегия, свойственная не только литературным «кабинетам редкостей», но и многим другим воображаемым коллекциям Нового времени, в которых конструируемое в тексте единство собирается из разнообразных разрозненных частей, а затем представляется взгляду заинтересованного посетителя324324
  К примеру, Мэрджори Суанн в своем исследовании о связи между практиками коллекционирования и создания текстов анализирует две авторские стратегии – в книгах Бена Джонсона и Роберта Херрика: Джонсон «становится собирателем собственных сочинений, изымая их из прежних контекстов потребительской ценности и реконтекстуализируя в рамках печатной книги», тогда как Херрик создает текст как «каталог своих жизненных опытов». Swann M. Curiosities and Texts: The Culture of Collecting in Early Modern England. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2001. P. 149–150.


[Закрыть]. Как отмечал Нил Кенни, в рамках литературы о путешествиях коллекционирование нередко служило метафорой собирания полезных, но разрозненных знаний и опытов325325
  Kenny N. The Metaphorical Collecting of Curiosities: France and Germany. P. 48.


[Закрыть]. Листер не отсылает нас напрямую к культуре коллекционирования, как многие другие авторы, но смотрит на Париж взглядом коллекционера, и город в его тексте предстает своеобразной коллекцией всякой всячины, вызывающей любопытство и дающей пищу для размышлений.

Он выделяет в окружающем его пространстве как отдельные объекты, или, как бы мы сейчас сказали, конструирует их, в силу чего в качестве таковых предстают как «реальные» физические тела, так и то, что к концу XVII в. уже считалось сугубо мыслительными категориями. Эта разделенность города на отдельные объекты самого разного типа находит отражение в структуре текста: маргиналии отражают названия каждого из них и, соответственно, их порядок326326
  Нельзя не вспомнить, что изучение мира через категорию «жизни», которое будет характерно в том числе и для фланера, согласно Мишелю Фуко, возникает лишь к концу следующего столетия.


[Закрыть]. Из всего многообразия увиденного Листер выбирает наиболее достойное (интересное и необычное с точки зрения стороннего наблюдателя), помещает в свою коллекцию и создает из этого хаоса разнообразия собственный порядок. Например, описание улиц, с которого он начинает детальный рассказ о городе, состоит из характеристик отдельных несопоставимых объектов (но при этом явно не всех), совокупность которых характеризует ту часть современного ему Парижа, которая находилась под открытым небом: кареты, места для прогулок и отдыха, епископы, аббаты, вывески, гостиницы и особняки, речные суда, юристы, монахи, выкрики торговцев, освещение, чистота улиц, конные статуи.

Этот специфический взгляд находит отражение в письме одного из французских коллекционеров, который от имени своего отца благодарит Листера за то, что тот оказал честь, «найдя для него место в составленных […] заметках о Париже»327327
  Geoffroy E. F. Letter to Martin Lister, 21.12.1698 // Bodleian Library, University of Oxford. MS Lister 2, 058-059. Электронная копия письма доступна на портале Early Modern Letters Online. http://emlo.bodleian.ox.ac.uk/profile/image/1ff2f065-ea93-497b-8150-fb9ea9ca1337. «…l’honneur que vous luy avés fait de luy avoir donné place dans les remarques que vous avés faites à Paris».


[Закрыть]. Честь быть отобранным и определенным на конкретное место тоже имеет непосредственное отношение к природе коллекций кунсткамер: формируя образ мира, они были призваны не воссоздать его, но отразить присущие ему характеристики и в первую очередь – его многообразие. Посему создание кабинета редкостей даже в большей степени, чем других коллекций, было связано с выбором, зависящим от статуса того или иного объекта в глазах коллекционера, определяемого самыми разными факторами – интересами и возможностями собирателя, уникальностью или репрезентативностью того или иного объекта и т. п. При всем стремлении подчеркнуть свойственное миру многообразие коллекционер никогда не мог сделать этого в полной мере. Любая коллекция всегда остается неполной и может не включать в себя не только те предметы, которые представляются незначительными, но и те, ценность которых всеми признана. Нил Кенни называет это характерной чертой субъектно-ориентированного любопытства, ассоциируемого с коллекционированием. Сторонники этого типа знания говорили об избирательности, связанной с желанием и интересом, противники – о его фрагментарности328328
  Kenny N. The Metaphorical Collecting of Curiosities: France and Germany. P. 50.


[Закрыть].

Листер на протяжении своего повествования не раз обращает внимание читателя на то, что он не имел ни желания, ни возможностей осмотреть и описать все достойное внимания, но уделил его лишь некоторым зданиям, садам, книгам, людям и т. п. Как и экспонаты любой другой коллекции, каждый из них уникален и неповторим и в то же время репрезентативен (все сады отличаются друг от друга, но достаточно осмотреть несколько из них, чтобы составить суждение о садах Парижа). Как правило, его выбор становится понятен из самого описания, поскольку в характеристиках часто встречаются превосходные степени – самый величественный, наиболее редкий, прекраснейший и т. п., хотя также нередко он просто обозначает, что видел лишь то-то и то-то, как в случае с Термами Клюни329329
  Руины галло-римских терм в Латинском квартале Парижа.


[Закрыть] – единственным римским памятником в Париже, до которого он добрался. Как и любой коллекционер, желая иметь лучшее, он при случае готов удовлетвориться тем, что может заполучить в данный момент. Эта подчеркнутая избирательность резко контрастирует с существовавшей традицией печатных текстов с описанием Парижа и других европейских городов, которую Листер отметил в обращении к читателю и в рамках которой авторы стремились дать наиболее полную картину города (а если уж и приходилось делать выбор ввиду краткости текста или пребывания в городе, он должен был быть обусловлен признанной иерархией объектов, а не тем, какой из них оказался интересен или доступен вниманию). Не случайно полное название английского перевода путеводителя Бриса было призвано привлечь читателя именно этой полнотой: «Новое описание Парижа, содержащее подробный обзор всех церквей, дворцов, монастырей, колледжей, больниц, библиотек, кабинетов редкостей, ученых академий, картин, медалей, статуй и прочих скульптур, монументов и публичных надписей со всем, что есть примечательного в этом великом и знаменитом городе».

Как несложно заметить, список «примечательного» у Листера и Бриса отчасти совпадает, отчасти существенно разнится. Листер, с одной стороны, возводит в разряд примечательных элементы городской жизни и обыденного городского пространства, вроде вывесок и мостовых, а с другой – обходит своим вниманием многие известные здания. Если он и интересуется монументальными строениями, то только новыми, построенными не более века назад. Наиболее значимым и заметным читателю был принципиальный отказ Листера от рассмотрения всего, что так или иначе связано с двором и в целом властными институтами, – того, что определяло статус Парижа как столицы французского государства, а посему, безусловно, считалось важнейшей его характеристикой. Этот авторский выбор не мог не вызвать удивления, поскольку Листер прибыл во Францию в составе посольства, был вхож во дворцы и знаком с влиятельными политиками, а также в силу того, что именно эти строения определяли зрелищность Парижа. Эта бросающаяся в глаза лакуна и сподвигла его на написание обращения к читателю, целиком посвященного обоснованию сделанного выбора. Листер приводит два основных аргумента. Никак не связанные с риторикой коллекционирования, они тем не менее отсылают к его практикам.

Первый из них касается того, что Листер не хочет включать в свой текст уже хорошо всем известные по другим сочинениям описания. В его тексте отсутствуют (либо только упоминаются без указания каких-либо характеристик) все пространства, связанные с историей правящего дома, церковными и властными институциями, привлекавшие преимущественное внимание авторов XVI–XVII вв. Он не говорит ни о ратуше, ни о Бастилии, ни об усыпальнице Сен-Дени, ни о Консьержери, ни о соборах и монастырях, хотя это можно объяснить интересом к современному, а не привычному и легко узнаваемому городу. В других случаях мы можем увидеть символическое отсутствие властных пространств: Листер уделяет внимание королевским резиденциям, но они не интересуют его в качестве таковых. В описании Лувра, помимо общей характеристики здания, он уделяет внимание лишь нескольким произведениям искусства и мастерской скульптора Жирардона330330
  Справедливости ради надо отметить, что отчасти это было связано переменами в восприятии Лувра в последней трети XVII в., связанными с тем, что король не использовал его в качестве резиденции, но отдал многие его помещения для размещения коллекции живописи и скульптуры, а также для деятельности некоторых научных и художественных институций и под апартаменты и мастерские известных деятелей искусств. См. об этом: Стогова А. В. Незавершенный Лувр: общее место как способ присвоения // ШАГИ/STEPS. 2023. Т. 9. № 1. С. 65–92.


[Закрыть], в отчете о посещении Версаля, умалчивая об убранстве дворца, пишет только о садах. Даже сам Людовик XIV появляется в тексте главным образом не как величайший монарх Европы, а как объект интереса врача – стареющий и больной человек. В этой связи неслучайно, что из всех описаний Парижа, которые могут дополнить его собственный рассказ, Листер, помимо путеводителя Бриса, называет «Состояние Франции» Ивлина. Ивлин дает Парижу лишь самую общую характеристику, зато она встраивается во впечатляющую общую картину величия французского государства.

Ставшему к концу века расхожим набору парижских достопримечательностей Листер противопоставляет свое собрание уникальных экспонатов, в которое, помимо величественных монументов и известных собраний, вошли самые разные диковинки, вызывающие любопытство и обнаруженные или, по меньшей мере, описанные лично им, – от камней, используемых для мостовых, до необычных людей. Среди последних особенно примечательно описание знаменитой романистки и хозяйки салона Мадлен де Скюдери как диковинного, монструозного объекта, столь подходящего для помещения в воображаемую кунсткамеру:

Из всех выдающихся и прославленных людей я более всего жаждал увидеть мадемуазель де Скюдери, ныне 91 года от роду. Ее ум все еще полон энергии, хотя тело превратилось в развалины. Должен признаться, что этот визит вызвал довольно мрачные ощущения. Наблюдать печальное природное разрушение в даме, когда-то бывшей столь знаменитой; слушать, как она говорит одними губами, обвисшими вокруг беззубого рта, не имея власти над срывающимися с них бессвязными словами, – все это навело меня на мысли о Сивилле, изрекающей пророчества331331
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 93–94.


[Закрыть].

Второй аргумент связан с тем, что Листер намеревается собрать образ Парижа из того, что интересно лично ему:

Но, чтобы доставить вам, мой читатель, удовлетворение, я обещаю не беспокоить вас церемониями, как государственными, так и религиозными или политическими, ибо по собственному желанию я не хотел бы иметь отношения ни к одной из них, разве что к ним приведет моя прогулка или мои размышления. По моим наблюдениям вы с легкостью обнаружите, что я интересуюсь природой больше, нежели властью, и что я был куда больше рад видеть господина Бремана332332
  Жан де Бреман (1672?–1702) – главный садовник Королевского сада медицинских растений (ныне – Сад растений Парижа).


[Закрыть], копающегося в Королевском саду лекарственных растений в своем белом жилете, нежели господина Сенто333333
  Никола-Сикст де Сенто, сеньор де Вемар (1632–1713) – главный церемониймейстер (1655–1691), впоследствии – посольский сопровождающий («вводитель послов») (1691–1709), ответственный за представление королю иностранных послов.


[Закрыть], представляющего посла. И я обнаружил, что мне легче запомнить названия сотни растений, чем имена 5–6 принцев334334
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 2–3.


[Закрыть].

Это вновь отсылает нас к страсти коллекционера, о которой писал Беньямин. В своих заметках Листер неоднократно упоминает жажду увидеть кого-то или что-то или удовольствие от встречи людьми, от изучения и рассмотрения того интересного, что может предложить Париж. Эти интересы, как Листер и говорит читателю, в первую очередь связаны с природой: речь идет об увлечениях ученого-натуралиста, которого любовь к природе приводит не только в парки и сады, но и в библиотеки, в кабинеты с коллекциями, на встречу с коллегами и т. п. Они определяют большую часть содержания «Путешествия в Париж». Весьма показательно, что Листер прилагает к своему тексту семь иллюстраций, которые помещены сразу после посвящения лорду Соммерсу и информации об опечатках, то есть до самого описания Парижа. Все они представляют собой зарисовки отдельных объектов из увиденных Листером коллекций – двух многоножек, двух моллюсков, осиного гнезда, двух печатей и одной греческой надписи.

Однако не только сады и собрания книг и редкостей, но и все остальное, что привлекает его внимание, связано со страстным интересом исследователя-коллекционера. Он определяет и то интеллектуальное удовольствие, о котором шла речь выше, – от новой находки, удовлетворения своего любопытства, обнаружения объяснения тому, что вызывает удивление, установления связей между различными объектами и знаниями. Ментальная прогулка, о которой Листер говорит читателю, позволяет ему перемещаться из оперы в драматический театр, оттуда на проповедь в церковь, а затем на ярмарку. Нередко она уводит его и весьма далеко от Парижа, чаще всего в античное прошлое, в рассуждениях о котором серьезность легко переходит в иронию. Так, например, посещение кофейни, где подавали не только кофе, но и непривычный англичанам шоколад, наводит его на размышления о странном пристрастии французов к роскоши, заставляющем нацию, производящую прекрасные вина, пить этот дорогой, но отвратительный, тошнотворный напиток, который бедные и голодные индейцы употребляют лишь в силу необходимости (так же как бедняки в Англии вынуждены удовлетворяться элем), а также о том, насколько разумнее к роскоши относились древние римляне:

Они пили свой чай и шоколад после плотной еды, и каждый готовил их себе самостоятельно. Цезарю это предоставляло свободу есть и пить от души в свое удовольствие вместе с Туллием. И по этой же причине Цицерон говорил своему другу Аттикусу, что нужно Emeticen agebat335335
  Вызвать рвоту (лат.).


[Закрыть] (sic!), прежде чем возлечь за стол. Как я полагаю, он сам готовил свой шоколад и чай336336
  Жорж Детан обратил внимание на то, что в описании англичанина чай также оказывается в числе рвотных средств, и счел Листера «человеком прошлого», не принимавшим нововведений. Dethan G. Nouvelle histoire de Paris: Paris au temps de Louis XIV (1660–1715). Paris: Hachette, 1990. P. 142.


[Закрыть] – нечто, позволявшее быстро избавиться тем или иным способом от только что съеденного и выпитого337337
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 168.


[Закрыть].

Это сочетание серьезных размышлений и забавных заметок, увлекательного и поучительного, которое замечали читатели Листера, показывает тесную связь между знанием и удовольствием, наиболее явно выражавшуюся в отношении к коллекционированию, а также к путешествиям. Так же как беньяминовский собиратель книг сочетает тактильное удовольствие со счастьем обладания, чувственные и интеллектуальные удовольствия Листера от пребывания в Париже, о которых шла речь выше, ценны не сами по себе, как это может быть свойственно прожигателю жизни, а как собранные им впечатления. Только он не нуждается в материальных посредниках, кроме бумаги и чернил, чтобы сохранять и упорядочивать воспоминания. Порой эта ценность обладания воспоминаниями, сугубо субъективная при всей объективности существования вызвавшего их фрагмента Парижа, проявляется в виде едва заметной ностальгии:

Но вернемся в Париж. В июне к 8 или 9 часам большинство из них [парижан. – А. С.] покидают Кур [ла Рен]338338
  Кур-ла-Рен – променад вдоль Сены, созданный в 1616 г. по приказу Марии Медичи, располагавшийся между современными площадями Согласия и Канады. Впоследствии был разделен на две части, одна из которых ныне носит имя Альберта I.


[Закрыть] и останавливаются у садовых ворот Тюильри, где они прогуливаются при вечерней прохладе. Этот сад устроен наилучшим образом и сейчас являет всю свою красоту, которую господин Ленотр339339
  Андре Ленотр – знаменитый ландшафтный архитектор, королевский садовник Людовика XIV, более всего известный как создатель садов Версаля. В 1664–1672 гг. по поручению Кольбера занимался переустройством садов дворца Тюильри (сады сохранились, в отличие от дворца, сожженного во время Парижской коммуны 1871 г.).


[Закрыть] увидел еще при зарождении, ибо все это дело его рук, и он наслаждается совершенным результатом своих трудов. Бесспорно, его изменяемое убранство в этот вечерний час – это одно из самых благородных зрелищ, которые только можно увидеть. В мою последнюю ночь в Париже, когда я прощался со знатной дамой, мадам М., она спросила меня о том, что из увиденного здесь понравилось мне более всего. Я ответил ей, как и полагалось, обычной любезностью, но она не удовлетворилась моим комплиментом и потребовала настоящего ответа. Поскольку она этого хотела, сказал ей, что только недавно оторвался от созерцания того, что понравилось мне более остального. Это была центральная аллея Тюильри в июне между 8 и 9 часами вечера. Я не думаю, что где-то в мире есть место приятнее этой аллеи в этот час и в это время года340340
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 180–181.


[Закрыть].

Эти два аспекта восприятия то и дело накладываются друг на друга. Листер, осматривая Париж, как и коллекционер, приобретающий новые экспонаты, испытывает и сиюминутное чувственное удовольствие от созерцания/присвоения объекта, и более пролонгированное – от его описания, приобщения к коллекции, изучения и демонстрации. Важная особенность текста Листера заключается в том, что он помещает в свою воображаемую коллекцию очень разные типы объектов, которые в разной степени связаны как с чувственным восприятием (причем не только зрительным: он выделяет, например, выкрики торговцев, вернее почти полное отсутствие таковых, особый воздух и т. п.), так и со знакомыми Листеру интеллектуальными традициями описания (например, характеризуя питание парижан, еду и напитки, он описывает преимущественно в категориях медицинской пользы и вкусового удовольствия341341
  Хотя Листер и указывает, что парижане находят (или не находят) удовольствие в той или иной пище, сам он предпочитает подчеркивать ее полезные свойства: «Они являются такими большими поклонниками щавеля, что я видел, как им засаживали целые акры полей; в этом им следует отдать должное, ибо нет ничего более здорового и полезного, что могло бы заменить лимоны в случае цинги или других телесных недугов». Любопытно, что при описании вин он гораздо чаще упоминает не только общую оценку, но и собственные вкусовые ощущения: «Красные бургундские вина, des quatres feuilles, как они говорят, то есть четырехлетней выдержки, являются редкостью, но они более других ценятся за полезные свойства, и в некоторых случаях их позволительно пить больным. Они превосходны и обладают простым, но безупречным вкусом, не резким, как я ожидал» (Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 152, 162).


[Закрыть]). В этом отношении Париж оказывается в центре внимания не сам по себе, а как источник впечатлений – удовольствия и знания. И здесь опять дает о себе знать английская бэконианская и ньютонианская концепция знания, в которой чувственный опыт первичен, но при этом важен потому, что на его основе можно построить те или иные выводы.

Наконец, еще одной особенностью взгляда коллекционера в тексте Листера является то, как в нем раскрывается образ города. Когда Анри Лефевр давал характеристику современному видению Парижа, сформированному туристами и «наивными парижанами», он обращал внимание на выпадающие из поля зрения «другие Парижи», скрытые за фасадами, границами гетто и в подземных коммуникациях. В разросшемся мегаполисе, писал он, «каждый имеет некий свой путь… и не слишком хорошо знаком с остальным»342342
  Лефевр А. Другие Парижи // Логос. 2008. № 3 (66). С. 141.


[Закрыть]. Большинство удовлетворяется созерцанием банального Парижа, легко доступного взгляду, цепляющемуся за привычные, хорошо известные, ставшие символическими точки в пространстве города и избегающему всего остального. Взгляд на Париж, который находит отражение в тексте Листера, принципиально иной – он не только выискивает интересные (как важные, так и небанальные) объекты, но и не ограничивается скольжением по поверхности. По аналогии с кунсткамерой, где значительная, если не бóльшая часть коллекции спрятана в специальных коробочках и футлярах, хранящихся, в свою очередь, в ящиках кабинетов, помещенных в особой комнате343343
  О мебели, использовавшейся для хранения коллекций, и ее значении в контексте новых идей упорядочивания мира и систематизации знаний см.: Müller-Willer S. Carl von Linnés Herbarschrank. Zur epistemischen Funktion eines Sammlungsmöbels // Sammeln als Wissen / Hrsgb. von Anke te Heesen und E. C. Spary. Göttingen: Wallstein Verlag, 2002. S. 22–38.


[Закрыть], а не выставлена напоказ, созданный им образ города оказывается сложным и многослойным, раскрываясь внутрь в той же мере, как и вширь. Так же как город включает в себя улицы, площади, здания, реку и многое другое, дворцы, особняки и библиотеки не только имеют внешние характеристики (размеры, украшения, материал), но состоят из залов, лестниц и холлов (как всегда, Листер описывает не все, а только самое примечательное), которые, в свою очередь, наполнены мебелью, книгами и художественными и антикварными коллекциями; сады и парки имеют сложную организацию и состоят из аллей, растений, статуй, фонтанов и павильонов. Описывая, к примеру, дворец Марли в окрестностях Парижа, Листер сначала дает читателю характеристику долины, в которой он расположен, затем внешнего вида дворца, и постепенно взгляд пробирается дальше внутрь дворца: «В одной из комнат первого этажа располагалась полукруглая позолоченная полка или брус, которая опоясывала комнату, отделяя ее верхнюю часть. На ней в несколько рядов на позолоченных подставках был выставлен прекрасный китайский фарфор»344344
  Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 206.


[Закрыть].