Текст книги "Если бы (СИ)"
Автор книги: Оксана Фокс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)
Глава 5
Натали провела у Лины выходные. Они посмотрели сериалы, запивали пиццу колой и заедали шоколадками. Выудили с антресолей школьный альбом, и пришли к обоюдному заключению: снова выглядеть, как на фото с выпускного бала не хотел бы никто.
Порывистый ветер устал бороться с девятиэтажками в сером асфальте и наконец, стих. Неожиданно рано выпал первый снег, тихо спрятал под белым одеялом влажные листья и уличную грязь.
В понедельник Лина с Натали влезли в заиндевелый форд и поехали в университет.
Жизнь вошла в привычное русло: ранние подъёмы, пары, модули, сессии, дружеские посиделки, недосыпания. Лина вернулась к обычным делам, только без Андрея. Он исчез так же внезапно, как мелькнул на небосклоне Берри. Потихоньку всё становилось сном. Больше Лина о нём не вспоминала. Спустя время его выбросила из головы и Натали. Она решала более насущные задачи: разнообразить скучную жизнь подруги. Но, Лина избегала романтичных отношений – не имея на то ни времени, ни желания. Она отказывала всем протеже Натали и наконец, та смирилась, махнула рукой и предоставила себе.
На друзей оставалось всё меньше времени, постепенно их вытесняла гуашь и акварель.
Осень сменила зима, затем весна, промелькнуло лето и все пошло по кругу…
Окунаясь в учёбу, Лина неожиданно обнаружила, что уверенно идёт к красному диплому. Взяв в университете все дополнительные часы по каждому предмету, она просиживала ночи над учебниками. Занималась днём с лучшими преподавателями живописи, используя сэкономленные на развлечениях деньги на закупку бумаги и красок. Она училась усидчивости и упорству, постигала суть картин, оттачивала работу кистью. Фанатично напитывалась мастерством и погружалась в освоение новых техник и приёмов.
Шаг за шагом она удалялась в новый мир светотени.
Упаковав красный диплом в пластиковый конверт с документами, Василина оглянулась.
Учебники, краски, холсты, одежда по спинкам стульев, клетчатый плед в старом кресле... Больше ничего нет. Ни одного напоминания о студенческих пяти годах. Генеральное мытьё полов вместе с пылью смыло личность хозяйки. Пустая безликая квартира ожидала новых съемщиков.
Лина обеими руками подняла тяжёлый рюкзак и закинула на плечи.
Стройная блондинка в красных босоножках нетерпеливо ходила вокруг такси, разговаривая с коренастым мужчиной в белой шведке и лёгких брюках. Увидев Лину, они замолчали.
– Ничего не забыла?
– Нет, мам, всё взяла, – ответила Лина, отдавая рюкзак Александру Петровичу.
– Ты как? – обернулся отчим, укладывая вещи в багажник.
– Нормально.
– Хорошо. Пора ехать. Времени впритык!
Пропустив Лину вперёд, мама села рядом на заднем сидении, расправила на коленях складки бежевого сарафана. Александр Петрович выбросил в урну сигарету:
– С Богом!
Синий Део "Ланос" выехал со двора, вливаясь в оживлённый поток автомобилей. Лина вдохнула кондиционированный воздух. Сухая струя шумно вырывалась из решёток между сидений, застревала в горле, не достигая лёгких. Лина опустила окно. Горячий поток ворвался в салон, разбросал по торпеде рекламные листовки, разметал волосы пассажиров. Мама придержала причёску:
– Волнуешься?
– Немного, – обронила Лина, наблюдая автомобильный затор на Русановском мосту.
Какая она – Москва? Как примет мегаполис, утомлённый наплывом приезжих со всего бывшего союза?
Эти вопросы ни занимали, ни разу со дня поступления на магистратуру Московского Университета Дизайна, где очередь на бюджетные места растянулась на года.
Волнуется? Нет, Лина не волновалась. Только утомили долгие сборы, и расстроило прощание с Натали.
Первое расставание длиннее каникул...
Обняв в тысяча первый раз и взяв столько же обещаний ежедневно проверять электронный ящик, Натали по-детски расплакалась в коридоре, словно они разъезжались навсегда. Подруга сокрушалась, что последний год, они едва виделись. Лина заметила на подвижном лице отражение своего испуга: встретятся ли снова? не потеряются во взрослой жизни? Ком в горле мешал говорить и Лина молчала. Только провожая Натали к лифту, наконец, смогла поздравить её с открытием швейцарской визы и пожелать удачи в освоении отельного бизнеса.
Мама пожала руку, вернув в раскалённое такси:
– Приехали.
Центральный железнодорожный вокзал сгорал под августовским солнцем. Сочащийся мазутом асфальт приставал к подошвам. Выхлопные газы, крики таксистов, чемоданы по ногам, пыль... Лина едва поспевала за уверенным стуком тонких каблуков, преодолевая бесконечный суетливый поток без лиц.
– Давай ещё проверим документы?
Мама посмотрела в пыльное окно купе и поправила узкие половинки шторок, бесполезную преграду ослепительному свету. Женщина с черным от загара лицом заправила плоскую подушку в наволочку, крикнула сыновьям на верхней полке.
– Мам, уже проверили. Дважды. Не волнуйся, – смущённо ответила Лина, поймав улыбку соседки.
– Юля, бери пример с дочери! Вот, кто держится молодцом, – подмигнул в проходе Александр Петрович, раздвигая и сдвигая дверь купе и испытывая замок на прочность.
– Да, хорошо. Только... как приедешь, сразу сообщи! И обедать не забывай! Знаю я твою сухомятку, – мама взволновано поднялась. – И пожалуйста, Лина, прошу, звони почаще…
– Я все помню. Обещаю. Не переживайте, – бодро улыбалась Лина, комкая в кулаке наушники.
– Ладно, – мама скрыла глаза за темными очками. – Знаю, что помнишь, просто... – она коротко обняла и встала: – Выросла ты быстро... Счастливой дороги, котёнок!
Неуклюже потрепав Лину по макушке, Александр Петрович проворчал:
– Сдалась же тебе эта магистратура. Будто здесь по специальности работы нет. Было бы желание. Упрямая, как мать, – покачал головой и махнул рукой: – Ну, да, ладно! Держи хвост пистолетом. Удачи, там… в Москве.
Лина прижала лицо к разогретому стеклу. Проводила взглядом до конца перрона хрупкую фигуру, оттенённую плечами Александра Петровича. Послала вслед запоздалый поцелуй.
Вдохнув полной грудью металлический запах поезда, она повернулась к соседке.
– Можно вас нарисовать?
Женщина пригладила пальцами черные брови и улыбнулась, складывая натруженные руки как на старых снимках фотоателье.
Лина воткнула в уши пуговки наушников и взяла альбом. Укрытая стеной волос она склонилась над бумагой и дала волю слезам.
Поезд заскрежетал, вздрогнул. Состав медленно тронулся с перрона, набирая ход под хлопанье купейных дверей и перезвон стаканов. Казённый голос проводника, перекрывая стук колёс, призывал пассажиров готовить билеты.
Глава 6
Живые музеи – безмолвные кварталы старой части Москвы – стыли под покрывалом январских сумерек. Повернув вспять, время прихотливо оживило чёрно-белые антикварные открытки девятнадцатого века. Закроешь глаза, и тишину спугнёт топот копыт по булыжной мостовой, в конце улицы скрипнет деревянное колесо, под изогнутыми газовыми фонарями мелькнут юбки барышень...
Место выбрали не случайно. В отреставрированном особняке графской семьи с четырьмя колоннами под треугольным фронтоном жила трагедия и блистательная слава канувших лет. Занимая левое крыло, «Выставка Современного Искусства» обеими ногами упёрлась в прошлое и будущее.
В просторной бальной зале множились торопливые шаги, и гуляла шайка сквозняков. С закруглённого потолка, окаймлённого нежно-розовым фризом, пухлые купидоны выглядывали из россыпи цветов.
Василина остановилась и прислушалась. Заглянула в список экспонатов. Но ровные печатные строчки ни о чем не говорили. Она перестала отличить одно название от другого, давно выучив назубок. Слегка волнуясь, оббежала взглядом сонно-расслабленный вестибюль, готовый принять именитых гостей, вздохнула. Она впервые участвовала в большом проекте администрации университета.
Совсем скоро – художники, музыканты, писатели, меценаты и коллекционеры, поднимутся по истёртым ступеням в конце заснеженного парка. Трёхметровые дубовые двери распахнуться и особняк оживёт: взмахнут смычками скрипачи; запорхают по наборному паркету официанты; в хрустальных бокалах заиграют огни старинных люстр.
Лина представляла картины молодых художников собранные с просторов СНГ. Отвечала за подачу публике – первое главное впечатление. Используя навыки и чутье, она разместила работы в том порядке обзора, который выбрала сама. Стандартные техники и классические приёмы перетекали в постмодернизм и откровенный вызов даже не эклектики, а жанра, ещё не подвергнутого классификации, требующего времени для осмысления и принятия.
Сунув папку под мышку, Лина вынула из кармана бейдж и приколола к воротнику тёмно-синего пиджака. Однокурсница Маргарита Букреева закончила раскладывать на столах информационные буклеты и помахала рукой. Лина кивнула, и поспешила к невысокому полному мужчине в темно-горчичном пиджаке и галстуке-бабочке.
– Александр Викторович, мы готовы!
Поместив круглый локоть на каменной балюстраде изогнутой лестницы, Новицкий приосанился, втягивая живот:
– Превосходно! – маленькая ладонь поправила седые волны шевелюры. – Распорядитесь милочка, добавить стулья у зеркал в аванзале.
Спеша к долговязому рабочему в спецовке, Лина прятала улыбку. Не только она нервничает.
Начальник управления международного сотрудничества МГУД – не меньше тревожился за успех. Организовав на выставку приезд профессорско-преподавательского состава участников программы сотрудничества из университетов-партнёров Европы и США, – Новицкий употребил обширные связи, ставя во главу угла личный авторитет.
За четыре месяца работы младшим ассистентом у Александра Викторовича, Лина узнала, что репутация Новицкого за рубежом, значительный фактор обеспечения межуниверситетских договоров вуза.
Мизерная прибавка к государственной стипендии по меркам Москвы составляла менее чем "скромный доход", позволяя лишь существовать в городе сияющих витрин. Но соблазны Москвы не занимали. Самой весомой тратой, как и в первые дни, оставалась арендная плата "хрущевки" в пригороде столицы. И ценность ассистентки Новицкого измерялась не деньгами. Все тот же авторитет руководителя давал привилегии его протеже, позволяя ракетой взлетать на вершину карьеры. Сегодня твоё имя – пыль, а завтра – гремит на всех углах, выставки до Урала, неограниченный доступ в Эрмитаж и возможность вникать в тайны любой техники.
Напольные часы с боем, громко на весь этаж, разнесли: 18-00.
Двери распахнулись, впуская морозную свежесть с первыми гостями. Девушки из модельного агентства перестали скучать, заулыбались, раздавая посетителям рекламные листовки. Поток людей становился шире по мере тиканья часов.
Со ступенек парадной лестницы, покрытой красным ковром, Лина следила, как столичная богема расходится по старинному особняку. Гардеробная под лестницей превратилась в отдел ЦУМа. Отлично сшитые пальто, меха и потёртые курточки окутал шлейф духов и сигарет. Вечерние костюмы разбавили кичливые шейные платки. Броская бижутерия навязчиво отражала свет, принижая скромный блеск настоящих камней. Все вместе соединилось в бурливую волну, стекаясь в голубую залу с картинами современников.
По мановению невидимой дирижёрской палочки публика образовала островки, притягиваясь взаимными интересами и общественным положением. Официанты маневрировали тяжёлыми подносами меж деревянных мольбертов и стеклянных витрин, угощая гостей шампанским.
Переходя от одной группы к другой, Лина ненавязчиво знакомилась с гостями. Она незаметно отмечала в списке фамилии. Новицкий, любивший порядок во всем, плохо запоминал новые лица. Улыбаясь, она остановилась, отвечала на бесконечные вопросы чаще о планах на вечер, наличия буфета и туалетной комнаты, чем о подробностях экспозиции.
Мужской голос позвал по имени. Лина оглянулась.
Она посмотрела на лестницу и застыла в пол-оборота. Звуки притихли и отдалились. Нескончаемые секунды они разглядывали друг друга, словно чужие.
– Здравствуй, Василина.
Спускаясь по мраморным ступеням, мужчина смотрел в глаза. Лина отстранённо отмечала детали: волосы послушно лежат в модной стрижке; добротный, в тон её собственному, костюм подчёркивает высокую фигуру. Теперь она даже сомневалась, что растянутые свитера и тесные в плечах рубашки рядового менеджера когда-то были его одеждой. Унесло, стёрло время вместе с извечной сутулостью...
Перед ней остановился не юноша, каким Лина его помнила, а зрелый двадцатисемилетний мужчина. Она сглотнула. Не знала как повести себя с этим новым Андреем.
– Ты носишь линзы? – сказала первое, что пришло в голову.
– Нет. Лазерная коррекция. Теперь у меня стопроцентное зрение.
– А…
– Удивлена?
– Очень.
Лина теребила списки гостей, боясь смотреть в стопроцентно-зоркие глаза. Гнетущая пауза мучила. Страх толкнул выпалить, волнующий четыре года вопрос:
– Ты заговорил со мною... Значит, больше не сердишься? Ты простил меня?
Андрей отошёл в сторону. Пожилая пара благодарно кивнула и поднялась по лестнице.
– Простил? Видимо, да.
– Правда?
– Чего уж, дело закрыто. Истёк срок исковой давности.
– И мы можем... быть друзьями?
– Ты этого хочешь?
– Хочу. Мне не хватало тебя, – произнесла Лина и смутилась, пытаясь разобраться: не прозвучал ли в словах скрытый намёк.
– И я соскучился, Василёк, – произнёс Андрей мягко, словно укутал плечи клетчатым пледом в маленькой Киевской комнате.
Вскинув руки, Лина неловко вжалась в родное плечо. Навернулись слезы. Она заново переживала предательство, горечь потери и медленно отпускала то и другое. Позволила чувствам окрасится в светлую грусть и растаять в горячей радости обретения.
– Привет, – прошептала она.
– Привет, – вернулось ответное эхо.
Боковым зрением Лина разглядела старомодный костюм руководителя и отстранилась. Придала лицу деловую озабоченность, взяла Андрея под руку:
– Я работаю здесь. Хочешь экскурсию? Так мы сможем поговорить.
– Давай попробуем. Правда, я здесь тоже, вроде как на службе.
– Тебя приобщили к искусству? – изумилась Лина, помня как её работы Андрей называл одним словом "мазня".
– Слава богу, нет! Это босс понимает на твоём языке.
– Он художник?
– Он? – засмеялся Андрей. – Нет. У него металлургический бизнес. Он англичанин.
– А... – протянула Лина, теряя интерес, – пойдём в мои владения, они мало интересует публику, там нам не помешают. Расскажешь, какими судьбами в Москве.
Она потянула Андрея в подсобное помещение к винтовой лестнице:
– Ни разу не видела, чтобы ей пользовались. Даже грузчики предпочитают парадную.
Поднимаясь на третий этаж, с каждой железной ступенькой, дышалось легче, словно груз прошлого оставался за спиной. Оборачиваясь, Лина угадывала по лицу Андрея те же чувства.
Лепной орнамент потолка едва выделялся в тусклом свете. Оливковые стены приобрели грязный оттенок в освещении одноплафонных люстр из советского наследия.
Лина обвела галерею рукой:
– Видишь. Никого нет.
Они прошли мимо грубо сколоченных мольбертов, составленных в углу как в художественном классе.
– Снова сдвинули... Сложно быть неизвестным. Каждый так и норовить запихнуть в угол. Видите ли, они им ходить мешают, – Лина стукнула планшетом по колену. – А здесь не надо ходить, здесь жить надо! Смеяться, восхищаться, любить! В крайнем случае, плеваться.
– Типа, как в кино?
– Эх, Андрей, ты бы ещё с рекламой сравнил!
Махнув рукой, она посмотрела в конец зала, стёрла с лица недовольную гримасу:
– Проведаем мою любимицу? Представляешь, её писал ослепший художник по памяти!
Лина понеслась по длинной галерее. Мельком указывала на картины вдоль стен, коротко знакомя с каждой:
– Здесь автор использует необычный материал на основе масла и своих пигментов, полученных одному ему известным способом. Результат интересный, похож на чеканку, правда? Вот неоднозначная работа... то ли вызов Айвазовскому, то ли плагиат. Но море выписано мастерски. На этой шикарная лессировка, как на работах старинных мастеров. Смотри, как играют краски. Тёплые, живые, пронизанные солнцем! А эта... нет, эту работу я комментировать не буду.
Ускорив шаг, она потянула носом воздух:
– Как здорово пахнет? Дух картин! Внизу не слышен, много людей... Ой, смотри, на той стене "пиросмани", за ними "мунки", дальше импрессионисты – мой конёк – сплошные "ренуары". Но моя любимая картина – лучшая! Сам увидишь. О, давай же скорее! Какой ты медлительный, неужели потолстел? – она бросила на Андрея лукавый взгляд, помня его извечную фобию после ухода из спорта – поправиться.
– А ты такая же, балаболка.
– Да? А у тебя точно, стопроцентное зрение?
– Боишься, не замечу шедевральности твоей картины? – хмыкнул Старков.
– Хуже! Ты путаешь меня с Натали!
Смеясь, Лина остановилась и повернула Андрея лицом к полотну. Будто огромный материк его облепили мушки островов, вроде Бишеп-Рока. Заложив ладони в карманы темно-коричневого костюма тройки со скошенными плечами и заниженной талией, одинокий зритель углубился в созерцание.
– А вот и он, – понизил голос Старков, и обратился на английском к крупному мужчине с серебряными висками в темно-каштановых волосах.
Слушая оксфордское произношение, Лина удивлённо смотрела на Андрея: слишком долго изучала язык, чтобы не уловить мгновенно.
– Мистер Олсен, разрешите представить вам мою... давнюю знакомую, Василину Калетник – талантливого художника, насколько я могу судить о таких вещах...
– Ян Олсен.
Лина вложила руку в протянутую ладонь и поняла, что розовеет под взглядом глубоко посаженных карих глаз.
– Мистер Олсен, генеральный директор "OSGC".
– Рада знакомству, мистер Олсен, – как и все Лина перешла на английский, значительно улучшенный за последние годы. – Что означает аббревиатура "OSGC"? – она взглянула на Андрея.
– Одноименная группа сталелитейных компаний, – ответил Олсен.
– О, ясно, спасибо...
– Мистер Олсен, отлично разбирается в искусстве и большой коллекционер.
– Правда? Планируете пополнить коллекцию?
– Подумываю, – протянул Олсен, скользя по Лине взглядом, подобным тому, каким минуту назад изучал картину.
Она обругала себя за неудачно построенную фразу. Сама виновата, что напросилась на двусмысленность.
– Могу я рассчитывать на вас? – спросил Олсен, цедя слова.
Лина посмотрела в довольно резкое лицо с крупными чертами, сомневаясь, что верно понимает. Отточенное произношение и словарный запас оказались бессильны. Она ограничилась кивком, разглядывая носки его квадратных туфель.
Под скошенным потолком витали отголоски смеха и музыки с нижних этажей. Молчание затягивалось. Чувствуя неприятную паузу спиной, Лина взглянула на Андрея. Старков интересовался узкой этажеркой из кованой латуни, пробуя пальцем узор. Олсен вернулся к прерванному созерцанию, словно остался один.
Сделав шаг в сторону, она тихонько потянула Андрея за рукав.
– Что вы думаете об этой картине? – повернул лицо Олсен.
– Я? Я думаю, она бесподобна, – пробормотала Лина, и вдруг прорвалась сдерживаемая досада:
– Если вам, правда, интересно моё мнение – это лучшая работа выставки! Она заслуживает, чтобы её перенесли вниз и установили на самое почётное место!
– Вы правы, – задумчиво протянул Олсен. – Мне нравятся эти формы: грубые и простые; противоречивые тени и полутона, словно форма опережает смысл. Что, по-вашему, хотел донести художник? Желает он нас поразить?
– Не думаю.
Лина взглянула на размытые прерванные линии, неуклюжие мазки, наваленные один на другой, небрежно выведенные дрожащей рукой. Совершенство в безобразии. В сердце кольнуло. Как тонка грань между хаосом и порядком, красотой и уродством. И как легко одно, подменить другим. Иногда казалось, что никакой грани вовсе нет, и становилось одновременно восхитительно легко и страшно.
– Художник писал по памяти. Он слепой, – автоматически произнесла она.
– Вот как, – Олсен отошёл на шаг, изменив угол обзора. – Возможно мне стоит купить её?
– Я думаю, вы уже приняли решение, – негромко произнесла она.
– Вы правы.
– Пф! – оторвался от своего занятия Старков, поднимая голову: – Теперь я понимаю, что значит говорить на одном языке! Вы звучите абсолютно непонятно для непосвящённых – ни на английском, ни на русском!
Лина виновато посмотрела на Андрея, забыв о его присутствии.
– Твой друг покупает картину.
– Ясно. Выгодное вложение? – Старков вскинул брови, но она только пожала плечами; он перевёл взгляд на Олсена.
– Несомненно, – тихо проговорил он.
Со стороны парадной лестницы приближалась группа людей. Поддерживая под локоть сутулую китаянку в красном пиджаке, Новицкий заметил Лину. Руководитель нахмурился, сделал знак присоединиться.
Она извинилась перед Олсеном, быстро условилась с Андреем встретиться позже, когда Ян пригласил на обед.
– Что скажете, молодые люди? – лениво проговорил он.
Старков выразительно посмотрел на Лину. Серые глаза смотрели почти умоляюще с тем же родным близоруким прищуром.
