Текст книги "Если бы (СИ)"

Автор книги: Оксана Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Глава 29

Лучи солнца переливались цветами радуги в зеркальных боках высоток, отражались стёклами автомобилей, заполонивших улицы. Великолепный май разлил в воздухе запах цветущих магнолий, влил в город свежие стремительные силы; заиграл оттенками зелёного, голубого и розового, ослепил пронзительностью газонов, оазисом ярких цветочных клумб и успокоил тихим шёпотом крон, воркующих с начищенным до блеска небом.

Вслед за штатом – Бронкс утонул в зелени.

Расцвет весны обратил на себя внимание Василины – мельканием календарных цифр. Приближались выпускные экзамены. Не замечая красот преображённых улиц и площадей, она с головой ушла в подготовку. Это была движущая сила, которая заставляла вставать по утрам и проживать очередной день.

Лина научилась делить время на отрезки и последовательно преодолевать один за другим. Она не помнила, зачем стремилась к диплому магистра, что будет делать с ним после, но по инерции двигалась: он тянул вперёд – она не сопротивлялась.

Теперь она мало чему сопротивлялась. Пол Кроссман полновластно завладел жизнью: привозил в институт, забирал после занятий; покупал одежду, косметику, белье; водил по четвергам в ресторан, в кино и на бейсбольные матчи; дарил цветы и запретил работать в закусочной Коула.

Пол заботился о ней с тем же рвением, с каким нёс службу, словно выполнял гражданский долг.

Кроссман рано потерял родителей. Они погибли при пожаре на авторемонтном заводе, где работал весь район. Трагедия унесла жизни десятка родственников и знакомых. Его растили сестры, достигшие совершеннолетия и взявшие над ним опеку. Когда Пол окончил среднюю школу, старшая сестра Беатрис – вышла замуж, родила двоих детей и переехала с мужем в Мэриленд. Незамужняя и бездетная Миранда, никогда не покидала границ штата: она осталась с Полом в отчем доме на северо-западе Бронкса.

Дослужившись до сержанта полиции и давно самостоятельно оплачивая счета, Кроссман приобрёл недвижимость, ближе к сестре. Миранда обожала брата – пеклась о нём самозабвенно и усердно. Она обставила его двухэтажный коттедж мебелью, выписала из каталогов милые безделушки, украсившие стены и каминные полки, застелила полы коврами и следила, чтобы морозильная камера ломилась полуфабрикатами.

Пол раньше не приводил в дом женщин: предпочитал короткие встречи в мотелях. А что думала Миранда по этому вопросу, Лина узнала спустя неделю после переезда к Кроссману.

Воскресным утром, Пол любил задерживаться в кровати: то неторопливо удовлетворяя страсть, то впадая в ленивую дрёму. Крепкое обнажённые тело подмяло под себя простыни, тёмная голова зарылась в подушки. Широко раскинув руки, Кроссман удовлетворённо посапывал, когда дверь спальни распахнулась.

На пороге застыла невысокая женщина. Лина отвернулась от окна и посмотрела на вошедшую: автоматически отметила знакомый рельеф скул, выдвинутый квадратный подбородок с ямочкой. Черные волосы отливали серебром, а вместо профессиональной насторожённости, на широком лице лежала печать недовольства.

Попав под негодующий взгляд, Лина не удержалась и зевнула. Точно подброшенный высоковольтным напряжением, Пол открыл глаза и обернулся. Короткая сильная шея побагровела, задёргалась голубая вена. Как рядовой салага застуканный генералом, он вскочил, бросился за тумбочку, сонная расслабленность сдулась с мышц.

– Миранда, я объясню! – Неловко натягивая брюки, Пол выставил вперёд ладонь, пытаясь оправдываться. Женщина не слушала, поджав губы, она разглядывала Лину. Справившись с одеждой, он вытолкнул сестру в коридор и прыгнул следом, крепко прикрывая дверь.

Лина вошла в душевую кабинку. Опустив голову, долго стояла под холодными жалами струй, наблюдала, как бледнеет и немеет кожа. Удивительно: в доме Бутча, с извечной ледяной и ржавой водой, никогда бы не решилась на подобную экзекуцию: всегда мёрзла. А теперь, вдруг, перестала...

Пол ворвался в ванную, нервно закрутил кран. Направил горячую струю фена ей на волосы, пытаясь одновременно натягивать через голову голубое шерстяное платье. Шипя под нос ругательства, он буквально стащил Лину по лестнице.

В гостиной из угла в угол ходила Миранда. При их появлении остановилась, демонстрируя тонкой полоской рта и военной выправкой оскорблённое достоинство.

Кроссман неловко представил Лину сестре и спрятался на кухне. Миранда не подала руки, скрестила их на груди, застыв как изваяние. Присев на подлокотник кресла, Лина посмотрела в сердитое лицо, перевела взгляд в окно. Взяв карандаш, она зарисовывала на погашенном счёте торец соседского гаража и кусочек видневшейся улицы. Миранда говорила долго. Неприязненный голос звенел, отскакивал эхом от потухшего камина. Но, Лина мало что запомнила, смысл ускользал, не достигая ушей.

Сестра Пола зачастила в гости: наведываясь ежедневно. Не возражая, Лина выслушивала бесконечный поток упрёков и обвинений, не заморачиваясь, в чём, собственно, виновата. Послушно училась всему, чему та хотела её научить, так до конца и, не понимая: она слегка раздражает Миранду или неистово злит.

Запоминая тонкости ведения домашнего хозяйства, Лина теперь натирала столовые приборы не оставляя разводов; мыла микроволновку исключительно содой и разборчивым почерком вела кулинарный блокнот с рецептами любимых блюд Пола. Научилась правильно потрошить курицу, готовить диетический бульон и всегда помнить, что у Пола нежный желудок и аллергия на соевое молоко.

Одеваясь перед высоким зеркалом, Лина увидела отражение Кроссмана. Он опустился с газетой в кресло. Повинуясь порыву, она обернулась:

– Пол, давай сходим в зоопарк...

Лина замолчала, смутившись собственного голоса. Последнее время она мало говорила и прежде не просила Кроссмана. Беспомощно опуская руки, она не знала, откуда взялся порыв. Желание вновь увидеть обезьян пронзило первой живой мыслью. Странная идея, возможно, возникла от того, что она видела свои губы, только когда красила помадой, волосы, когда расчёсывала, руки – в пене моющего средства, а ноги – в новых туфлях. Она видела себя фрагментарно, неспособная охватить картину целиком, словно распалась на лоскутки и от неё остались одни рефлексы. Не знала, где искать отражение, в чём?

Пол оторвался от газеты, поглядел над чашкой. Он всегда на неё смотрел, когда она красилась, одевалась или готовила. Казалось, он все ещё оценивает новое приобретение: нечто не практичное, чужеродное, не вписывающееся в интерьер, но поднимающее настроение и вес в собственных глазах. Как комод из красного дерева в спальне.

Громко расхохотавшись, словно услышал злободневную шутку в участке, Пол подошёл сзади, сгрёб в охапку:

– Не смеши. Это скучно. Пойдём, папочка тебе покажет развлечения для взрослых девочек, – пробормотал он в шею, подтолкнув к кровати.

Накрывая стол к ужину, Лина раскладывала тарелки и приборы точно в той последовательности и порядке какой любила Миранда, наблюдавшая из гостиной. Смахнув со скатерти складку, Лина подняла глаза на Кроссмана. Переступив порог столовой, он бросил на стол коричневый конверт и подбоченился. Повинуясь движению бровей, Лина заглянула внутрь: утерянные документы...

Через месяц, имея диплом магистра института Пратт, обширное портфолио и легальный статус, она сможет претендовать на хорошую работу. Её речь сохранила иностранный акцент, но Лина говорила и понимала любой английский: от чистейшего оксфордского произношения – до невообразимых наречий трущоб.

Но... она больше не искала работу.

Лина понимала значение широкой ухмылки на лице Пола. Она устраивала его домохозяйкой. Он любил видеть её дома в красивых платьях, наблюдать, как она гладит его униформу, собирает по дому грязное бельё, накрывает стол. Он находил в этом умиротворение после напряжённой службы: не хотел ничего менять. Лина тоже не хотела.

Жить стало проще, надёжнее и безопаснее. У неё прошли пятна экземы на коже; она стала крепче спать; поправилась, перестав быть болезненно тощей. Пол был доволен: у неё подросла грудь.

Сунув конверт в первый попавшийся ящик, заложив меж бумагами и непогашенными счетами, Лина позвала семейство ужинать.

Быстро работая челюстью, Пол делился с домашними последними полицейскими сводками:

– Десять изнасилований, двенадцать грабежей, пять трупов… накрыли склад с самодельной взрывчаткой...

– Ничего нового. Чего ещё ждать от самого бедного избирательного округа, – фыркнула Миранда, подсыпая в тарелку Пола салат и с интересом уточняя подробности последнего дела:

– Значит, тому парню, впаяют убийство первой степени?

– Да.

– Как ужасно! Он это заслужил.

Лина ела молча. Глядела в одну точку. На краю стола ладонью кверху лежала кисть: можно пошевелить рукой и сбросить стакан с водой на пол. Пол вскинет голову, сожмёт кулак; Миранда охнет, уронит приборы, возможно, подпрыгнет так, что упадёт стул. Все завертится, и Линины промахи станут за столом главной темой.

Лина слегка улыбнулась: можно, но лень… Она засыпала.

Апатия медленной заразой разлагала тело и мозг. Вытесняла лишнее, оставляя сиюминутные потребности секунды. Лина перестала участвовать в собственной жизни, став равнодушным наблюдателем. На задворках сознания стирался след чего-то важного, за что боролась каждый миг. Он перестал иметь силу, утратив смысл, как вчерашний день… Лелеемый образ тускнел и таял. Она перестала напрягаться, завидев на экране телевизора резко очерченный силуэт, синие глаза и надменный рот. Перестала интересоваться музыкой, не замечала наушники нового телефона. Мечта, как старая затёртая пластинка звучала всё тише и глуше, пока не скатилась к едва различимому монотонному дребезжанию и наконец, оборвалась. Наступил день абсолютной тишины. Лина перестала прислушиваться и смирилась.

Она сместила глаза к запястью. Крошечная татуировка раздражала Кроссмана. Он не видел в ней красоты и подарил часы, отлично скрывающие надпись. Протянув руку, Лина допила воду, и поднялась убрать грязную посуду.

Ещё один отрезок позади.

Субботним вечером, Пол повёл Василину ужинать в старинный ресторан, расположенный на уютной улочке в Гринвич Виллидж. В окружении вышколенного персонала, блестящих деревянных панелей и зажжённых свечей, они пили шампанское из хрустальных бокалов.

После десерта, Кросман предложил выйти за него замуж. Лина улыбнулась, послушно вытягивая руку. На палец скользнуло в меру дорогое кольцо с приличным бриллиантом: ни единым каратом больше или меньше – ровно такого размера, который может позволить сержант сорок первого участка в Бронксе.

До того как покончили с десертом, они согласовали дату свадьбы, решили переоборудовать комнату для гостей в детскую и купить в гостиную новый широкоформатный телевизор.

Пол смеялся и шутил, пожимал Линину руку, любуясь блеском камня в романтичном свете свечей. Рассчитываясь, оставил официанту в меру приличные чаевые. Довольный, он не торопился домой, предложив прогуляться в Кристофер парке.

Глава 30

– За вами, художники и дизайнеры, решение мировых проблем: глобальное изменение климата, перенаселение, политическое равновесие. Всё это, вам по силам. Мы безоговорочно верим в вас, наши выпускники!

Полный доцент и несколько преподавателей, удостоившихся почётной степени, покинули трибуну в аплодисментах, уступили место следующим ораторам.

– Мы создатели! Создаём новое выражение мысли! Мы настолько сильны, что способны менять не только окружение – нам под силу строить новые идеи!

– Учёба в Пратте, порой давила на мою психику. – Зал зашёлся одобрительным хохотом. – Иногда я не успевала спать и есть. Но, я выдержала испытания и стала сильнее. Я поверила в свои силы, обогатилась изнутри, научилась видеть красоту. Пратт дал мне ресурсы, орудия труда, способные менять мир. И я верю, что смогу его изменить!

Отмеченная наградой за академические достижения и плодотворную работу в качестве редактора студенческого литературного журнала, Маргарита Букреева светилась от счастья. Она покинула нарядную сцену под куполом ярко розовых драпировок.

Зал церемоний наполнился флагами десятков разных стран, из которых приехали уже бывшие ученики. Следом за остальными сокурсниками, Лина приняла из рук председателя совета попечителей Бруклинского отделения Пратт, свидетельство о получении степени магистра. Посмотрела на бумагу и… ничего не ощутила.

Диплом магистра Изящных наук уже направлялся в почтовый ящик сержанта Кроссмана... Но, что ему делать в кухонном шкафу жены полицейского?

Пожав плечами, Лина широко улыбнулась для выпускного портрета. На счёт три, подбросила квадратную шапочку с золотой кисточкой.

Ещё один отрезок позади.

Прислонившись к мраморной колонне, она наблюдала за царящей сумятицей. Прошлым вечером, без пяти минут выпускники шумно гуляли в ночном клубе. Бессонная ночь, алкоголь и разной тяжести наркотики отражались на бледных мятых лицах. В глазах, полных восторженных надежд, блестели слезы. Преподаватели и родители стояли чуть в стороне, глядели, как с гиканьем широкий круг парней и девчонок бросал под потолок хохочущего китайского юношу запутавшегося в мантии. Трещали вспышки фотографов. Несколько нарядных фигур позировали и давали интервью для студенческой газеты.

Университет задохнулся восторгом, опьянел. Он ликовал.

Крутя в пальцах свидетельство, Лина глядела сквозь блеск улыбок. Праздник только начинался: впереди пышная торжественная церемония в Театре Мэдисон-сквер-гарден, где выступит с речью президент Пратта, комиссар Департамента транспорта, секретарь жилищного хозяйства, президент Бруклинской торговой палаты и ещё много ведущих деятелей Нью-Йорка. А после, вечерний бал с полноводной рекой шампанского и живыми аккордами модных групп; братства колледжа впервые объединились идеей: они подготовили выпускникам сюрприз. Лина не собиралась на праздник: никто и не звал её, никто не ожидал её там встретить. Она числилась изгоем, не испытывая особых сожалений.

Отыграл институтский гимн. Взорвались аплодисменты. Официальная часть подошла к концу. Оставив укрытие за колонной, лавируя меж людьми, Лина пробралась к выходу: нужно вдохнуть свежий воздух!

Ещё один отрезок позади.

– Что будешь делать? – спросил Майк-Бекки, поставив острый локти в фиолетовых синяках на стол.

Лина помолчала; окинула взглядом накуренный вагон закусочной, слабо улыбнулась Хэнку у барной стойки и вздохнула:

– Не знаю. Разошлю резюме.

– А дальше? Бросишь копа?

– Нет. Конечно, нет, – она покрутила в пальцах пивной бокал. – В конце августа мы поженимся

– Неужели?

– Да. На неделе поеду с Мирандой в магазин, выбирать платье.

Майк коротко кашлянул в плечо, провёл пальцами по влажному лбу, откинув с лица остатки блёклых волос:

– Подумай ещё, Принцесса. Не торопись. Коп, совсем не то, что тебе нужно.

– Он нравился... – сглотнув острый комок, Лина выговорила, – Джулии.

– Кто нравился? Коп? – Джей оторвал голову от тарелки и, подражая материнской привычке смачно сплюнул: – Ещё чего!

– Пол заботится обо мне.

Потускневшие глаза, казались тяжёлыми для худого лица. Майк глядел очень пристально, наконец, мотнул головой:

– Мало!

– Я благодарна ему.

– Мало!

– Господи, Бекки! Мало, для чего?

– Чтобы похоронить себя. – Майк крутил в костлявых пальцах сигарету.

– Я не собираюсь хоронить себя. Ничего подобного не чувствую, – вяло отозвалась Лина, рассматривая на столе выцарапанные ножом надписи.

– А что ты чувствуешь?

– Не знаю.

– А ты попробуй узнать! Заставь себя, наконец, слышишь! – надтреснутый голос Майка задрожал как тонкая струна.

– Я… не могу. – Лина не отрывала взгляд от уродливых надписей.

– Можешь, ещё как можешь!

– Не нужно, Бекки. Не заставляй меня... Так… будет лучше.

– Кому? – адресуя вопрос в потолок, Майкл осушил бокал. Закашлявшись в кулак, он спрятал ладони в рукава растянутой кофты. Теперь он мёрз и в разгар дня под прямыми лучами солнца. Лина делала вид, что не замечает, как и стук его зубов. Бекки не нравилось, когда она видела…

– Лин, он прав. Мать хотела, чтоб ты свалила отсюдова, конкретна. Твердила всяк раз, вместе со своими гимнами, – вставил Джей с полным ртом блинчиков.

– Знаю, – она потрепала худенькое плечо. – Не получилось. Так бывает...

– Ещё не поздно, Принцесса, – проговорил Майк, рассматривая дно пустого бокала.

– Бекки, не нужно. Не усложняй. Я уже всё решила.

– Как скажешь, – Майк покорно склонил голову. – Ты уже знаешь? Объявилась тётушка. Пиявку у меня забирают…

– В Орегон. Да, знаю…

– Я сбегу! Не поеду к вонючей грымзе! Ненавижу её! Ненавижу!

– Джейсон не веди себя как ребёнок. Ты знаешь, это ненадолго. Придётся потерпеть, – безлико проговорила Лина, не уверенная ни в чём.

– Как и всем, – эхом отозвался Майк.

– А я всё равно сбегу, – угрюмо буркнул Джей, тщательно вылизывая тарелку с кленовым сиропом.

– Это лучше, чем приют. Я заберу тебя у неё, как только смогу.

– А когда сможешь? – Джей впился в лицо острым не детским взглядом.

– Когда выйду замуж. Я поговорю с Полом...

– Ты обманываешь себя, – прошелестел Майк.

– Не знаю. Но мне всё равно: я сделаю что нужно. Только ты пока не беги, ладно?

– Поглядим, – шмыгнул носом Джей.

– Ладно, лапули, у меня тоже новость. Сваливаю я! В ритме танго дефилирую в тошниловку для дармоедов, – без предисловий вставил Майк. – О чудо! Я таки встряла в социальную программу!

Через силу, Лина подняла голову, заставила себя взглянуть в багровые впадины глазниц, обрамляющие глаза. Отвечая на невысказанный вопрос, Майк едва заметно улыбнулся, словно бережно поддержал под локоть, не давая упасть. Она кивнула, невидяще повернулась к окну:

– Когда?

– Через неделю.

– Бекки, тебя подлечат. Станет лучше.

– Знаю, – ровно произнёс Майк, скребя ногтями щеку и глядя в проход:

– У меня к тебе будет просьба. Я знаю, это их лечение... детокс и всякая фигня... Это все дерьмо собачье. Без наркоты я сдохну раньше, чем от тубика. – По его губам прошла судорога. – Больше четырёх дней мне ломку не осилить…

– Что я могу сделать?

– Не бойся: просить невесту копа, пронести в трусиках героин, не буду. Дерьмо, какая попсятина, – уголком рта усмехнулся Майк. – Ты принесёшь Метадон. Я объясню, как его достать. Это не трудно. – Внезапно вскинув тонкую руку, он помахал в воздухе бокалом, крикнув в пустой зал:

– Я не поняла, Хэнки! Мы тут празднуем или подыхаем? Включи, чёртов телек, чувак! Молли, пупсик, куда глядят твои прекрасные глазки? У меня закончилось пойло!

Грузные облака придавили останки домов Свалки. Душным пасмурным днём, сестра Джулии, полная женщина с обрюзгшим лицом и социальная работница в казённом костюме, крепко взяли под руки щуплого подростка. Понуро свесив голову, Джейсон вяло переставлял худые как у кузнечика ноги в непомерно больших кроссовках, оборачивался снова и снова, пока взрослые не усадили его в заляпанный грязью автомобиль.

Лина трясла деревянной рукой вслед прыгающему по ухабам форду, отчётливо ощущая, что предаёт Джея. Предаёт, как и все.

Через неделю, она так же помахала Майклу-Ребекке. Он исчез за белыми дверями приёмного отделения медицинского центра. Лина неподвижно стояла перед закрытыми створками, отрезавшими его от людей. Не замечала врачей в голубой униформе, не слышала скрип каталок по кафельным плиткам, надрывный рёв сирен во дворе…

Видела только измождённую фигуру, тяжело опустившуюся в кресло. Через полоски жалюзи лился оранжевый свет заходящего солнца. Голубые глаза поймали отблеск, зажглись, серое лицо осветилось. И Лина узнала его – смешливого мальчика из Коннектикута.

Тонкие губы дрогнули, сложились в улыбку:

– Прощай, Принцесса…

Глава 31

Сунув руки в карманы джинсов, Лина шла, сильно наклоняясь вперёд, зажимая зубами сигарету: все ещё стреляла по привычке у прохожих – отдавать некому и она курила сама, словно тлеющий огонёк поддерживал ускользающую связь.

Носки кроссовок отбрасывали камни и стёкла, она хмуро смотрела вперёд. Обошла болтающийся над головой огрызок провода электропередачи, протяжно царапавший асфальт. Равнодушно окинула взглядом остатки заправки: горсть мусора и дыры в бетоне; повернула к заброшенной железнодорожной ветке.

В плечи больно врезались лямки, набитого до верха консервами, скаутского рюкзака Пола. Лина остановилась, поправила ремешки, вглядываясь в полуразваленные здания с дырами фасадов через которые просматривались фрагменты каркасов и заросшее кустарником нутро. Громоздкий рюкзак привлекал алчные взгляды. Из обступающих сумерек уже следили. Но Лина не боялась: у неё в кармане уютно устроился «Глок-19» и она умела им пользоваться: могла попасть в дайм с десяти метров.

Лина безрадостно улыбнулась: исключительно прерогатива невесты полицейского. Трижды в неделю, Кроссман возил Лину на открытые стрельбища для полицейских или в платные тиры: учил поражать неподвижные и движущиеся цели. Тренировал, будто готовил к прохождению обязательного полицейского полугодичного теста по стрельбе. Лина привыкла к грохоту, ледяной тяжести в руке и синякам отдачи. Научилась заряжать, разряжать, чистить короткоствольное и длинноствольное оружие, испробовав: пистолет, помповое ружье, охотничье нарезное ружье с прицелом и даже автоматическую винтовку М16. Она перестала бояться смертоносной черноты дула, навсегда запомнив: самое страшное оружие – человек.

Лина углубилась в заросли бурьяна достигавшего пояса. Тихонько насвистывала, удивляясь, что ещё не появился Амиго. Продираясь сквозь ветки колючего кустарника, следила боковым зрением за деревьями: за широким стволом мог прятаться человек.

Закатное солнце проникало сквозь листву, заливало всполохами пожара узкую тропинку, вытоптанную в траве. Стиснув в кармане холодный металл, Лина сняла Глок с предохранителя. Хосе не должен уйти далеко: меняя места ночлежки, он держался двух мелких свалок на востоке – сортировал бутылки по производителям для мелкого пункта приёма стеклотары. Это была его территория. Его кусок.

Но... где же Амиго?

Напряжённо вглядываясь в едва обозначенный проход в кустах и перепутанных кленовых ветках, Лина нырнула в узкий лаз, словно в нору. Выставив перед собой пистолет, углубилась в чащу, игнорируя боль в спине. По позвоночнику скользнул холодок. Лина замерла, прислушалась. Кроны деревьев однообразно шуршали высоко над головой; негромко вскрикнула птица и взмахнула крыльями; серая белка вскарабкалась по трещине в коре старого дуба и исчезла.

Через мгновение Лина поняла: насторожил не звук, а запах… Она глубоко втянула в себя воздух, стараясь определить направление ветра, донёсшего сладковатый привкус. Пригнулась, пробираясь на полусогнутых ногах под нависшими ветками и вынырнула на прогалину. Маленькую поляну заключил частокол разросшихся деревьев. Косые лучи солнца легли розовыми пятнами в высокую траву.

Медленно, едва дыша, Лина спустила с плеч рюкзак, привалила к пню. Осторожно переступая сухие ветки, бесшумно перекатываясь ступнями с носка на пятку, обходила разбросанный хворост, груду тряпок… Порыв ветра взметнул горсть пепла и ударил в лицо тошнотворным запахом смерти.

Всхлипнув, Лина стиснула пистолет. В буром тряпье, сливаясь с бесформенной грудой, лицом вниз лежал старик: сухие листья и веточки запутались в седых волосах, изодранной одежде; узловатые пальцы сжимали связанные вместе узлом обрывки верёвок. Не нужно подходить ближе, чтобы понять: Хосе лежит в этой позе много дней; но Лина подошла... Натянув на нос ворот футболки, неловко сделала шаг... и конвульсивно дёрнулась. Влажный палец скользнул по спусковому крючку. Она едва не прострелила ногу, вскрикнув.

– Амиго… – выдохнула, подкосившись, рухнула на колени в кучу дрогнувшего мусора. Овчарка в ногах старика, вновь уткнулась мордой в лапы. Впалые бока едва заметно приподнялись и опали. Лина расширила глаза: в клочьях шерсти выпирала наружу кость бедра – рваные края сочащейся раны, облепили насекомые.

Шатаясь, Лина поднялась. Теряя сознание, сделала шаг в сторону, набрала в рот тошнотворно-сладкий воздух, преодолевая рвотный спазм. Вцепившись в дерево, обернулась, хрипло скомандовала:

– Ко мне, Амиго! Ко мне!

Приподняв воспалённые веки, Амиго поглядел сквозь кроваво-белёсую мутную плёнку, затянувшую глаза. Зажав футболкой нос и рот, Лина умоляла:

– Амиго, пойдём… ко мне! Пожалуйста, ко мне! Ко мне! Это я… – бессильно протягивая руку к большой голове, она разрыдалась.

– Пойдём, мой мальчик…

Она не могла больше дышать, запах гниения пробирался сквозь ткань и пальцы, набивался в горло и ноздри. Все колыхалось, по поляне плясали красные пятна. Лина заставила себя снова как следует взглянуть в зловонную рану и прижала ладони к лицу, бессильно простонав:

– Амиго…

Собака не шевельнулась. Лина больше не смотрела на рану. Присев, она гладила холку, перебирала пальцами заскорузлую липкую шерсть. По руке, сжимающей у лица футболку, стекали горячие капли, катились по локтю, падали на морду.

Амиго не оставит Хосе… И не дотянет до утра… До наступления темноты, тела растерзают звери. Кто это сделал? животное? человек? Лина не могла думать, не могла удивляться, как жизнь ещё теплиться в теле… и не могла заставить себя подняться. Освободив шею от верёвки ошейника, исчезающего в пальцах Хосе, она гладила и гладила, собирала в пальцах складки дряблой кожи, словно могла заживить смертельные раны…

Глухо застонав, Лина выдернула из кармана пистолет, коснулась дулом покатого лба, зарыла меж ушами. Всё понимая, Амиго тяжело приоткрыл веки и медленно опустил. Рука дрогнула. Лина едва удержала кусок железа, ставший невероятно тяжёлым и скользким. До скрипа стиснула зубы, зажмурилась:

– Прости!

Воздух разорвался. Крик утонул в грохоте. Взметнулись птицы, испуганно захлопали крыльями. Эхо ударилось и вернулось от свалок вгрызающихся мусором в красновато-лиловое небо. Не разбирая дороги, шатаясь и спотыкаясь, Лина продиралась в густых зарослях. Ветки хлестали лицо, целились в глаза, выдирали волосы, рвали одежду. Поскользнувшись, она упала лицом вперёд, ушибла колено, до крови оцарапала бок. Сосредоточив волю на том, чтобы двигаться, поднялась, видя в просвете тёмно-зелёного коридора, понимающие человеческие глаза.

Выйдя на дорогу, Лина остановилась. Тяжело дыша, привалилась к столбу, обхватила руками холодный бетон, со всей ясностью осознавая: смерть унесла не только друзей – застрелив Амиго, она что-то убила в себе…

Сгорбившись и опустив плечи, Лина как робот зашагала вдоль дороги, состарившись на сотню лет.

Перед домом Кроссмана, она задержалась. Ярко освещённые окна первого этажа, разбросали прямоугольные пятна света на подстриженный газон. Мерцая в темноте, на ветру покачивались белые лилии, высаженные Мирандой. Сладковато-приторный запах донёсся от крыльца. Сунув руку в почтовый ящик, Лина сгребла охапку конвертов, глядя как длинная несуразная тень плывёт вместо неё по дорожке к ступенькам.

Пол смотрел телевизор в гостиной. Развалившись на диване, закинул скрещённые ноги в серых носках на стол. Миранда сидела в кресле у камина. Они одновременно подняли глаза.

– Дьявол! – Кроссман стряхнул с футболки капли разлитого пива.

– Где ты была?! – ахнула Миранда.

– Гуляла.

– Гуляла?! Ты себя видела? Ты…вся... Что это Пол, кровь?

– Что произошло? – напрягся Кроссман.

– Я упала.

– Упала?! Святые угодники, ты себя видела? – вскочила Миранда. – Ты выглядишь, как со скотобойни! И так же воняешь!

Лина пересекла комнату, присела рядом с Полом, откинула голову на спинку дивана.

– Встань! Встань немедленно! Ты испортишь обивку!

Лина не шевелилась. Ничего не слышала. Она смотрела бейсбольный матч.

– Пол, ты намерен позволять ей так себя вести?!

– Подожди, Миранда, успокойся. По-моему, она не в себе, – озадаченно произнёс Пол.

В ушах шумела кровь. Тонны воды красного цвета падали и падали на голову, заливали экран, каминную полку. Лина открыла рот, силилась перекричать… и наконец, голос прорезался, она выдавила:

– Пол, там, на Свалке в пустоши, где заброшенная железнодорожная ветка… умер человек. Я покажу на карте. Его... нужно похоронить. И… ещё собаку, – она закрыла рот, потом раскрыла и добавила: – Этим нужно заняться сейчас.

– Что? – Кроссман недоверчиво сморщил лоб.

– К утру их растерзают звери.

– Какие ещё звери?

– Дикие.

– Поо-л! Ты же не намерен заниматься этим? Это не твоё дело, правда?

– Да… но, как полицейский, я не могу игнорировать подобный сигнал, – примирительно ответил Кроссман.

– Вот именно, – подтвердила Лина, невидяще глядя в экран. – Не можешь.

– Ладно, досмотрю матч, потом займусь, – он откупорил пивную банку и поддался вперёд, моментально включаясь в игру.

Стуча каблуками, Миранда вышла из гостиной. Лина перевела глаза на письма, зажатые в кулаке. Отложила пачку в сторону. Знала наизусть содержание строгих конвертов: получала подобные ежедневно – ответы на разосланные резюме. Они её не интересовали. Зачем ей работа? Работа – означала жизнь. Работа утратила смысл. Всё утратило смысл.

Пол хлопнул ладонью по журнальному столику, громко выругал судью. Дюжина банок качнулась и скатилась на пол. Лина сгребла пустые жестянки и отнесла в мусор на кухню. Мойку распирала немытая посуда, как и посудомоечную машину забитую грязными тарелками под завязку. Надевая перчатки, Лина не заметила переступившую порог Миранду, только уловила привычную недовольную интонацию.

Монотонные звуки разбивались о воду белым шумом. Лина сделала напор сильнее, сосредоточилась на простых действиях: взять тарелку, провести губкой, отложить в сторону. Ей нравилось мыть посуду. В монотонных движениях, она находила успокоение, работая у Коула, когда спрятаться можно только за мойкой: чем больше посуды – тем длиннее передышка.

Пол резко затряс плечо:

– Это тебя, – он протянул телефонную трубку.

– Наверное, ошиблись.

– Нет. Это из госпиталя.

Лина закрыла воду и повернулась. Пальцы сопротивлялись, неохотно охватывая трубку. На другой стороне провода канцелярский тон, безликий, подобно больничным стенам, сообщил:

– … сегодня, 11 августа в 19-23, Майкл Стюарт Хейз, 1975 года рождения, скончался в Бруклинском окружном центре ВИЧ инфицированных от профузного лёгочного кровотечения. В графе родственники, один телефонный номер, подписанный: "Принцесса"…

Некоторое время, Лина просто сжимала трубку у лица и дышала: вдох-выдох, вдох-выдох. Наконец, подняла голову:

– Майк… умер.

– Я так и понял.

– Кто такой Майк? Твой дружок? Пол, скажи: как ты это терпишь?!

– Пол, – позвала Лина, вцепившись руками в край раковины.

– Что?

– Эти похороны… нам нужно… ими заняться...

– Лин, какого черта?

– Больше некому. Он мой друг.

– Он грёбаный педик и наркоман! У меня не хватит средств перехоронить всех твоих «друзей»! На Свалке, дорогая моя, смерть – статистика!