Текст книги "Если бы (СИ)"

Автор книги: Оксана Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Ночью, она неподвижно лежала в широкой викторианской кровати, только ладони медленно скользили по простыням. Ее раздражали эти монотонные движения, словно неконтролируемые сокращения конечностей душевнобольной. Но шорох от трения создавал живой звук. Лина не могла думать в тишине. Давно отбросив мысль родить ребёнка, она мечтала... Нет – больше не мечтала, а перебирала в уме разговор с советником Тэмзином, о детских приютах в графстве, и трезво планировала усыновление.

Лина представляла, как в доме появится ребёнок и вытеснит неестественную тишину. Чувствовала, что полюбит малыша всей душой – она уже его любила. В воображении рисовались маленькие ручки... Они тянулись к ней. Лина ощущала детские объятия и даже запах… По виску сползла слеза и закатилась за ухо. Погладив простынь, Лина спустилась взглядом по темным шторам, решив, что поставит кровать у окна – так, на всякий случай, потому что точно знала – малыш или малышка будет спать рядом с ней. На этой подушке. Лина улыбнулась – нет, конечно, на другой. Она купит новую подушку, самую лучшую – ортопедическую. Нужно взять Найджелу помощников: вырубить в саду старые деревья и кустарники. Там будет детская площадка и бассейн. Ведь дети так любят возиться в воде...

Лина повернулась на бок, подперла ладонью щёку, пытаясь разгадать последний сон. Снова снилась Джулия, но прошлой ночью, она пришла с Бекки. Они смеялись и шутили, подавая темно-синюю детскую переноску, накрытую желтым старым кружевом... Лина глядела в тёмный прямоугольник окна, в обрамлении ещё более темного силуэта раздвинутых портьер, понимая: ребёнок стал навязчивой идеей – конечной целью ее метаний.

Перекатившись на спину, она прижала пальцы к глазам и надавила. Надо обсудить вопрос усыновления с мужем. Поговорить не по телефону – лично. Но... Ян снова за океаном. Когда вернется? Планирует ли он вообще возвращаться? Бесконечно, невыносимо – дальше ждать невозможно!

Устав пытаться согреться в сырых простынях, Лина поднялась с кровати и распахнула окно. В грудь толкнул порыв холодного воздуха, но она упрямо осталась стоять. Скрестив руки, хмуро встречала очередной день, мысленно подгоняя его неспешное наступление. Решение было простым и естественным, как незатейливый холмистый пейзаж, который проступал на горизонте. Она поедет к мужу и заставит выслушать... Или разведется.

Глава 24

– Андрей, я тебя не понимаю, – Лина склонила голову и прижала телефон к плечу, вынув из комода пару джинсов, не глядя бросила в раскрытый саквояж:

– Хочешь знать, что я думаю? Твои слова как вязкий студень, что ты пытаешься скрыть? – Внезапная мысль стрельнула в мозг. – У Яна... есть другая?

Лина растерянно присела на кровать, слушая размытые фразы, которые окутывали липкой сладкой ватой. Вздернув брови, она пыталась представить перед собой Старкова, и связать сказанное с мужем.

– Стой, – потребовала она, не выдержав, – замолчи! Расскажешь обо всем этом в Нью-Йорке!

Отключив телефон, Лина посмотрела в черный проем, обрамленный плитой зеленого мрамора. Холодный камин вызывал неприятное ощущение темного провала: взгляд скользил и скользил – бесконечное падение, созвучное бесплодным думам. Она не могла понять: почему не может поговорить с мужем? Ян настолько занят, что не реагирует на звонки и сообщения? Поборов гордость, она связалась с его секретарем в нью-йоркском офисе, но Виктория невнятно бубнит, рассказывает о загруженном графике и засоряет электронный ящик ежедневным расписанием его встреч. Теперь, телефон мужа отвечает голосом Андрея, который интересуется делами школы и Натали...

На подъездной дороге зашуршал гравий. Лина выглянула в окно. Просунув озябшие ладони в рукава плаща, она закинула сумку на плечо, подхватила саквояж и спустилась по лестнице. Ханна выбежала их кухни, застыла в холле с растопыренными, красными от соуса, пальцами. Постное, одутловатое лицо перекосил испуг. Лина поборола желание рассмеяться и ускорила шаг. Она опередила, ковыляющего из гостиной, Найджела. Не сказав дворецкому ни слова, села в такси, и отрывисто бросила водителю:

– Бортмутский аэропорт!

Пересекая Атлантику, Лина не могла ни читать, ни спать. Муж ее не ждал, не хотел видеть – решение свалиться ему на голову, проходило по телу ледяной дрожью, оставляя на затылке, под волосами, противную испарину. Его молчание – ответ. Зачем понадобилось навязываться? Лина ерзала в широком кресле первого класса, мучаясь комфортабельный полетом и головной болью.

Нью-Йорк приветствовал грохотом, духотой и пылью. Лина не любила этот город. В судорожном сиянии мегаполиса не покидало стойкое ощущение дурной картины – квинтэссенции абсурда и китча. Парень выскочил из-под желтого капота неожиданно. Водитель ударил по тормозам и бешено посигналил. Во временную брешь, со всех сторон, хлынули люди. Лавируя между автомобилей, пытались сэкономить минуты на переходе – перебежать дорогу и исчезнуть в подземных туннелях или замуроваться в каменных обелисках, чьи верхушки дырявили небо, а каждый этаж погреб под собой чьи-то иллюзий. Обломки её собственных, тоже, валялись, где-то, здесь.

Лина стянула с плеча шелковый платок, затолкала вместе с плащом в саквояж и откинулась на сидении такси, пытаясь отгородиться от живого давления гудящих улиц, которые кишели воспоминаниями.

Муж не встретил в аэропорту, не прислал автомобиль... Ян не знает о её приезде или он его не волнует? Лина взглянула на часы, механически перевела стрелки на пять оборотов назад. Больше всего она злилась на Старкова. Именно ему хотелось отпустить дюжину подзатыльников. Напустить столько тумана! Тумана и неопределенности ей хватало в Дорсете – она им захлебнулась, переполнилась под завязку. Чтобы решится беспокоить мужа – она истощила себя до капли, дошла да предела, когда стерлась не только разметка, но сама дорога исчезла под непроницаемым покрывалом. А она все идет. И нет, этому, конца. Куда ни ступи – пропасть. Если у Яна другая женщина, он бросил её, разводится: почему не сказать, как есть? Любая, правда, лучше зыбкого расплывчатого тумана, который ни удержать в руках, ни избавиться. Чернота за окном заключила в траурную рамку неоновые огни витрин. Лина сцепила холодные пальцы и стиснула между колен: что она будет делать?

Автомобиль остановился перед стеклянным входом многоэтажного офисного здания. Лина медлила, не зная, как поступить: отпустить такси или просить водителя дождаться? Наконец, неохотно протянув кредитку, она вышла. Окна последних этажей, казалось, светили особенно ярко; широкая полоса света самоуверенно парила в небе. Лина запрокинула голову: видит он её? замечает, как она напугана?

Вынув из сумки пропуск "OSGC" она показала его двум рослым охранникам и прошла через арочный металлодетектор к лифтам. Зеркальная кабина слишком быстро взвилась верх. Лина не успела привести в порядок мысли, неуверенно ступив в вестибюль.

– Где найти директора?

Парень в синей униформе удивленно взглянул, но указал в конец длинного коридора. Расправив плечи, Лина подобралась. Уверенно чеканя шаг, она миновала ряд одинаковых дверей и вошла в просторную приёмную. От экранов мониторов вздернулись две женские головы. Лина уронила на пол саквояж и улыбнулась, соперничая фальшивостью улыбки с оскалом худосочной брюнетки:

– Вы, должно быть, Виктория?

Глаза секретаря по ступенькам морщин взобрались на лоб; она по-птичьи дернула головой:

– ...Миссис Олсен?!

– Привет! Мистер Олсен у себя? – Лина оглядела две тяжелые двери и шагнула к ближним.

– Нет! Туда нельзя! Это кабинет мистера Стивенсона! Он занят! – взвизгнула молодая блондинка.

– Правда? – пробормотала Лина и с силой распахнула вторые двери, опередив Викторию, рванувшую из-за стола.

Сдержанные цвета, кожаные диваны и деревянные поверхности внушали атмосферу камерности, скрадывая внушительные размеры комнаты. Стук каблуков вбирали плотно задёрнутые шторы, которые чередовались с лаковыми панелями. Лина не видела этих окон – они выходили на другую улицу. Здесь никто не выглядывает вниз. Всё самое важное происходит внутри – несущественное отсечено портьерами.

– Прилетела-таки!..

Слова зазвенели в тишине оборвавшегося разговора. Три пары глаз следили за Лининым приближением. Она обогнула стол переговоров и опустила сумку в пустое кресло, уловив на полированных ручках размытое отражение. Двое мужчин, в отлично скроенных костюмах, перевели вопрошающий взгляд на Старкова. Он поднялся и пригладил ладонью волосы; загорелые пальцы забегали по пиджаку, неловко застегивая пуговицы.

– Джентльмены, давайте перенесем наш разговор на утро. Прошу меня извинить. – Он проводил мужчин к выходу, что-то шепнул Виктории и неохотно приблизится. Лина устало прислонилась к столу:

– Тебе не идет, этот, кабинет. Не хочешь рассказать, что делаешь в кресле босса?

– Если честно, не очень, – кисло произнёс Андрей.

– Где Ян?

– Когда ты прилетела?

– Час назад.

– Ты уже решила, где остановиться? У нас освободился шикарный пентхаус...

– Андрей, хватит мне заговаривать зубы. Что происходит?

– Давай присядем. Как ты относишься к коньку?

– Пошел к черту! – не выдержав, огрызнулась Лина. – Я не собираюсь с тобой пить! Где мой муж, Старков?

– А я выпью. И тебе налью.

Андрей распахнул дверцы бара, замаскированные под медовое деревянное панно. Кисти крупно вздрагивали, лихорадочно отвинчивая пробку. Горлышко бутылки мелко выстукивало по краю бокала: толкаясь и прерываясь золотистая жидкость потекла по стеклу. Лина медленно опустилась на край кожаного дивана, над которым взбегал к солнцу каменный горный пейзаж, отливающий свинцом и суровостью, смутно припоминая в картине собственную руку.

– Не надо было приезжать, – вздохнул Старков. – Это ошибка, Василек.

– Но, я здесь.

– Да, ты здесь. И вынуждаешь меня нарушить слово.

– Какое слово? О чем ты говоришь?

– Тебе не нужно было приезжать... – Взмахом согнутой руки Старков отправил коньяк в горло.

– Андрей, где мой муж? – вскипела Лина.

– В больнице, – глядя в сторону произнес Старков. – Госпитализировали в прошлую среду.

– Что с ним?

Андрей не слышал, опустив плечи, он мотал головой, обращаясь, словно к себе:

– Там невыносимо. Все белое и зеленое. Эти люди – пациенты, такие беззащитные, зависимые и... Ян, среди них. Ты не должна была знать. Я никогда не нарушал данного ему слова. Ты вынудила нарушить. Впервые...

– Что я не должна знать? – проговорила Лина севшим голосом.

– У него... лейкоз.

Она попыталась расхохотаться, сказать, чтобы Старков перестал ломать комедию. Рот нервно дернулся, и не издал ни звука. Стеклянные бока заскользили из влажных пальцев. Андрей присел рядом, одной рукой обнял плечи, другой подхватил бокал и поднес к лицу:

– Выпей!

Алкогольные пары набились в ноздри и горло. Лина сделала глоток и, задыхаясь, закашлялась. Шаровая молния покатилась и взорвалась в желудке. Искрами брызнули слезы. Андрей держал бокал, заставляя выпить еще. Тяжело дыша, Лина слабо оттолкнула его руки. Он не настаивал. Влажно блеснув в рассеянном свете, серые глаза смотрели печально и сочувственно.

Лина отвернулась. Взгляд скользнул по кабинету Яна. Всё так живо было им: его воплощением вкуса и умеренности. Его энергия и могучая основательность в каждой детали. Захотелось завизжать. Нарушить эту гробовую тишину. С грохотом свалить со стола ноутбук, тяжёлые статуэтки; сорвать картины со стен и топтать, это все, топтать! Крушить!

Лина вскочила, приложила к пульсирующим вискам кулаки:

– Ты говоришь о... раке крови?

– Да. Хронический лимфоцитарный лейкоз.

– Вы скрывали это от меня?

– Да.

– Кто придумал?

– Ян.

Лина кивнула:

– Когда он узнал?

– Я не уверен. Думаю около семи лет назад. Последние четыре года у него была ремиссия. Он находился на поддерживающей терапии.

– Ремиссия?! Поддерживающая терапия?! – Она задрожала, слезы хлынули внезапно, как и накатила злость. – Ты все знал? Знал и не сказал мне?

– Лина умоляю, присядь. Обещаю, я расскажу все. – Андрей протянул руки, пытаясь снова обнять и усадить на диван, но она сделала шаг назад, с ненавистью бросив:

– Расскажешь, все? Ладно, давай! Я слушаю! Только смотри мне при этом в лицо!

– Не надо так, – хрипло проговорил Андрей. – Тебе не станет легче.

– Легче? – Лина недоуменно посмотрела в несчастные глаза. – Хорошо, – переведя дыхание, она резко втянула воздух: – Говори.

– Я узнал о болезни неделю назад. Только, когда Яна госпитализировали. Он выглядел очень плохо, похудел, стал носить очки. Все время ссылался на последствия, какого-то, гриппа перенесенного в путешествии. Но, ты, наверное, знаешь…

Лина стиснула ладонями чужие деревянные плечи. Из тумана неожиданно четко всплыл черный чемодан, который Ян возил за собой и никому не разрешал прикасаться; закрытые двери ванной комнаты, где он подолгу закрывался перед сном, когда они еще делили спальню; алое пятно крови, однажды замеченное на его зубной щетке и желтоватая бледность смуглой кожи по утрам; тепловой удар в Мадриде; усталость и вялость мужа в Дорчестере, синяки под глазами, потухший взгляд, и... очки...

Как?! Как можно быть, такой, чудовищно невнимательной идиоткой? Как можно умудриться проглядеть симптомы болезни? Симптомы рака крови… Лина зажмурилась и запрокинула лицо, по которому безостановочно бежали слезы. Как она могла отпустить его, так, надолго?!

– Во время совещания Ян потерял сознание, – глухо продолжал Андрей. – Его увезла скорая. А утром, из Лондона, прилетел этот бородатый – его лечащий врач. Ян разрешил мне присутствовать при разговоре. Так я узнал о болезни, и о ремиссии. Не знаю... я не уловил, в какой момент Ян перестал лечиться. – Лина закрыла рот ладонью. – Только понял, что при очередном обследовании, его показатели ухудшились. Полгода назад ему была назначена химиотерапия, но Ян отказался. А теперь она бесполезна. О том, что в течении болезни произошел рецидив и наступил бластный кризис, когда достичь ремиссии практически невозможно, мы узнали одновременно. – Андрей допил остатки коньяка из Лининого бокала и с грохотом поставил на журнальный стол:

– Три дня назад, Ян отказался от операции по трансплантации стволовых клеток и удалению селезенки.

– Что... это значит?

– Что процесс распространения аномальных клеток уже не остановить. – Лина неосознанно схватила Старкова за руку, не зная: хочет встряхнуть его или ударить. Он поднял голову:

– Хочешь знать, что это значит? В костной ткани, головном мозге и селезенке – везде, эти, мета... метастатические очаги. Через несколько дней они его доконают! – простонал Старков и уронил лицо в ладони.

Лина больше не плакала. Из темноты, далеко-далеко от сцены, на задворках театра, в последнем ряду, она наблюдала горе взрослого мужчины, смутно догадываясь, что оно для него значит. Дорогой костюм идеально сидел на широких чуть сутулых плечах, загорелую кисть опоясывал безупречный браслет часов "Ролекс" – из ограниченной коллекции – подарок Яна. Молодой и сильный мужчина, со скоростью ракеты, взлетевший в президентское кресло. Лина любила его в другой жизни, давно истёртой множеством подошв. Она не помнила его руки, утреннюю улыбку, вкус губ – ничего... Его слёзы не трогали.

Она протянула руку, механически погладила низко склоненную, аккуратно стриженую, голову. Внутри все помертвело и высохло. Реальностью стало только глухое биение сердца, что отдавало в кончики пальцев. Андрей благодарно уткнулся в ее ладонь. Он горько хоронил Яна, вжимаясь слегка колючим влажным лицом в ее руки. Лина не дышала, оцепенев. И вдруг сознание опалило жаром. Она дёрнулась:

– Где он? – Оттолкнув Стархова, она метнулась к двери: – Виктория, такси к входу! Живо!

Удары каблуков по паркету, отдавали в голову, выстукивая драгоценное время. Лина впилась в поникшие вздрагивающие плечи и с силой затрясла Андрея:

– Где он лежит?

– Онкологический центр...

– Какая больница?

– Здесь...

– Которая в Верхнем Ист-Сайде? Да, говори! Ну, же!

– Между шестьдесят седьмой и... шестьдесят восьмой восточной...

Лина простонала и схватила сумку:

– Сволочи вы! – бросила в дверях и со всех ног побежала по коридору к лифтам. Взглянув на зеленое табло, нетерпеливо взмахнула рукой, и кинулась к лестнице.

Ньюйоркцы спешили по домам, наводнив улицы переполненным транспортом. Машины не переставая сигналили и дергались в пробке. Такси медленно тащились в общем потоке, неповоротливо перестраиваясь, зависая на пешеходных переходах и светофорах. Выглянув в окно, Лина постучала в стеклянную перегородку:

– Пожалуйста, мы можем ехать быстрее? Я очень спешу!

Круглоголовый азиат щёлкнул по фуражке и пожал хилыми плечами. Лина порылась в кошельке и отыскала сто долларовую купюру, благодаря Бога, что поменяла немного наличных денег в аэропорту.

– Прошу поторопитесь! – взмолилась она.

Мыча под нос мелодию, водитель ловко поймал сотню и сунул в нагрудный карман. Пропустив образовавшееся окно между машинами, они вновь не успел перестроиться, и проехали поворот. Досадливо вскрикнув, Лина потеряла терпение:

– Включай аварийку и сдавай назад!

– Это запрещено. Повернём на следующем перекрёстке.

– Ты пропустил уже второй, болван!

– Ай, мисс, потише! Не видишь сколько, машин, а? Это – Манхэттен! Как могу, так и еду. Скажи спасибо, что не стоим. А не нравиться, иди пешком!

Поддавшись вперед, Лина прошипела:

– Если через пять минут твой тощий зад не окажется на шестьдесят седьмой улице, остаток дней ты проведешь, испытывая сожаления, что сегодня, прямо сейчас, не проявил сообразительность. Потому, что я заставлю тебя, есть свое дерьмо, до тех пор, пока оно не полезет из твоих волосатых уродливых ушей! Ты понял меня, говнюк?

Мужчина стиснул в кулаках руль, недоверчиво покосился и прибавил газу.

– Дерьмо! – Лина колотила кулаком по колену, заставляя смолкнуть голоса Свалки, которые одновременно восстали и рвались, свернуть олуху цыплячью шею.

Глава 25

В длинном белоснежном коридоре Лина врезалась в хрупкую фигуру, едва не сбив женщину с ног:

– Ты!

Разрозненные обрывки, словно зола с пепелища, взвились и собрались, как детский пазл: вдребезги пьяная дива оплакивает Олсена на шее у Старкова, и шепчет на свадьбе печальные слова: берегите мужа... Лина простонала:

– И ты тоже! – бросила она в бледное лицо Эшли Снайпс и фурией пронеслась мимо, судорожно вертя головой в поисках нужной палаты.

– Мэм! Эй, мэм! Туда нельзя! – Полный мужчина в зеленом халате преградил дорогу.

– Да пошел ты! – Лина поднырнула под вытянутую руку. Оставив в волосатом кулаке сумку, нажала ручку двери и вскрикнула. Грубые пальцы больно вцепилась в кисть.

– Какого черта? – Возмутилась она вырываясь. – Пустите немедленно!

– Что тут происходит? – Из палаты вышел доктор и сделал знак медсестре, которая шла следом. Ребром ладони девушка вдавила в стене, рядом с дверью, синюю кнопку.

– Вы не имеете права! Пустите меня! – брыкалась Лина, пытаясь отодрать от себя жирные клешни, торчащие из-под зеленых рукавов.

– Немедленно покиньте отделение, иначе я вызову полицию! Выведите эту сумасбродку! – приказал мужчина, подоспевшим на вызов, санитарам.

– Не нужно, доктор Гейтс. Пропустите её. – Вмешался усталый голос. – Это миссис Олсен.

Не переставая вырваться, Лина старалась разглядеть Эшли, но ничего не видела: кровь стучала в висках, пульсируя в теле, словно удары.

– Вы супруга мистера Олсена? – недоверчиво спросил доктор и покачал головой: – Все равно, я вас не пущу.

– Что? Да, как вы смеете? Это клиника или сумасшедший дом?! Кто здесь главный? – разъярилась Лина задыхаясь.

Она пихнула санитара локтем в ребро. Почувствовав свободные руки, инстинктивно потянулась к бородатому лицу, что неясно мельтешило перед глазами, но предплечье опалило огнем. Лина брыкнулась, пытаясь избавиться от боли и расцарапать ненавистную физиономию, высокомерно изрыгающую слова:

– Да, угомонитесь, вы! Вы хотите убить его, дура?

– Миссис Олсен, успокойтесь. – Маленькая ладонь легла на плечо. Но Лина моментально её стряхнула:

– Не прикасайся ко мне! – прошипела она, пытаясь разглядеть хоть одно лицо в мутном зеленом клубке. Белая плитка качалась. Стены плыли. Затошнило. Она наобум замахнулась и взвизгнула. Из глаз посыпались искры. Лина приложила ладонь к щеке, опаленной ожогом пощечины, и уставилась в бледное удлиненное пятно, читая по губам в рыжем ореоле бороды:

– Извините, миссис Олсен, у меня не было иного выхода. Поверьте, я понимаю ваше состояние, но, если вы хотите видеть мужа, вам нужно взять себя в руки. Умойтесь и приведите себя в порядок. А главное успокойтесь. В таком виде, о посещении не может быть и речи!

– Спасибо, доктор Гейтс. Мы вернемся позже.

На этот раз, Лина позволила Эшли взять ладонь, которая повисла плетью вдоль тела. Послушно, как ребёнок, потащилась в конец коридора, подчиняясь воле маленькой женщины. Эшли завела ее в туалет и без предисловий, нагнула голову над раковиной. Струя ледяной воды полилась за шиворот и в нос. Лина завизжала. Захлебываясь, упёрлась кулаками в скользкий умывальник, безуспешно пытаясь отстраниться. Наконец, хватка ослабла. Отскочив, Лина ударилась о металлическую сушилку для рук и бессильно припала к кафельной плитке. Вода струилась по рукам, стекала по джинсам на пол. Тело била крупная дрожь. Лина тяжело дышала, сдирая с лица мокрые волосы. Набрав бумажных полотенец, Эшли промокнула ей щёки, шею, лоб; помогла стянуть свитер. Скинув гранатового цвета пиджак, набросила Лине на плечи, помогла сунуть тряпичные руки в рукава и застегнула пуговицы.

– Пойдем, – она подтолкнула к выходу.

Лина переставляла чужие ноги, покорно плетясь за невысокой фигурой в дымчато-сером узком платье. Эшли указала на пластиковый стол у окна безлюдного кафетерия. Принесла из автомата кофе, и пододвинула бумажный стаканчик. Долгое время, они не поднимали глаз, молча глотая теплую жидкость. Уронив в ладони лицо, Лина прерывисто всхлипнула и разрыдалась:

– Ох, Эшли, как вы могли? Все знали! Даже вы! Почему? Ну почему, никто не сказал мне!

– Ян так хотел.

– О, ради Бога! Я думала, у него другая! Понимаете? Думала, он бросил меня! – Лина отняла пальцы от глаз. – Вы же ему друг… Вы должны понимать, что я могла помочь!

– Правда?

– Да! – со злостью крикнула Лина. – Я заставила бы Яна лечиться!

– Что помешало вам спросить его самого?

– Но… я же не знала, что он болен.

– Так ли это.

– Что вы имеете в виду? – Лина оттёрла кулаком слёзы.

– Вам виднее, дорогая.

– Вы, что, не слышите?! Говорю, же: я не знала!

– Перестаньте кричать. И не пытайтесь на меня переложить вину.

– Вину?

– Вы меня прекрасно понимаете. Увы, но вам придётся с этим жить. Так, что, начинайте привыкать прямо сейчас, дорогая.

– О, вы!.. Вы жестоки...

– А вы?

Расширив глаза, Лина невольно отшатнулась от красивого лица, которое перекосила злоба:

– Да, если бы вы любили Яна хоть немного, даже самую малость, вы бы видели, как он гаснет каждый день! Скажите, если я не права!

Лина ошеломленно молчала.

– Когда вы видели мужа?

– Я… не знаю. Не помню.

– Вы смеётесь?

– На Рождество... или позже...

– На Рождество. Вы говорите, что не видели мужа девять месяцев? – С трудом сглотнув, Лина до жжения в костяшках стиснула край стола. – Х-мм. Дальше говорить бессмысленно. Вы и сами понимаете, иначе не устроили бы этот концерт.

– Я этого не хотела, – прошептала Лина. – Ян, оставил меня. Уехал. Не отвечал на звонки. Мне было плохо. Я скучала... не знала, как сказать ему, как вернуть... Он мне был нужен, но его не было!

– Значит, вам не повезло.

– Я хотела, чтобы он был счастлив! Хотела ребенка!

– Значит, ему не повезло вдвойне.

– По какому праву, вы так жестоки? – вскинулась Лина.

– Хороший вопрос, – спустя минуту, задумчиво отозвалась Эшли. – Может, потому, что знаю его слишком хорошо? И меня бесит, что вы не потрудились узнать его, хоть, немного. – Она прищурилась, и глубокие морщины очертили красивые глаза. – Надеюсь, у вас были веские причины, потому что цена им – его жизнь. Вы говорите, Ян оставил вас? А что сделали вы? – она замолчала и резко отвернулась, будто увидела мерзкое насекомое; досадно махнула рукой:

– Нет. Не трудитесь отвечать.

Уронив подбородок на грудь, Лина мечтала никогда не сдвинуться с места, не поднять головы, и никогда больше не видеть ясных голубых глаз, в которых плескалась не ненависть, а правда. Каждое произнесенное слово носило смертельный заряд истины. Они обе это знали. Казалось, прошли длинные изнуряющие месяцы, прежде чем, Эшли нагнулась к сумке, прервав молчание:

– Приведите себя в порядок. – Она протянула круглую пудреницу с зеркалом. – И мой вам совет: если Ян не безразличен вам, проявите мудрость и сострадание. Оставьте себе запоздалые сожаления. Они не нужны ему. Пусть последние дни, он будет если не счастлив, то, по крайней мере, спокоен за вас. Не травите ему душу.

Тонкие пальцы, без единого кольца, покрутили круглый стаканчик. Эшли глубоко вздохнула и окинула Лину пристальным критичным взглядом:

– Возможно, я, и впрямь, слишком резка, – заметила она ровным безликим тоном. Вчера, я ходила в вашу галерею – видела картины. Значит, вы поймёте. Следить, как угасает друг – невыносимо.

Лина приблизилась к палате и остановилась. Нажав ручку, робко приоткрыла дверь, малодушно надеясь – в этот раз, её остановят по-настоящему. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Мягкая лужица света уютно пролилась от ночника на изголовье кровати. Лина неслышно ступала, ожидая увидеть заставленные лекарствами тумбочки, нагромождение медицинских приборов и трубок. Но, ничего не было. И все же, странный вид кровати-трансформера на колесах и резкий больничный запах не давал желанной иллюзии сформироваться в надежду.

Мужчина отвел глаза от бледных полосок жалюзи на окне и повернул голову. Во рту пересохло. На долю секунды ослепила надежда, горячо зашептав об ошибке: это не Ян! не Ян! Разве могли перемены произойти так скоро? Девять месяцев, – жестко напомнила себе Лина и загнала ногти в ладонь:

– Привет...

Тусклый взгляд, в ореоле тёмно-синих теней, поблуждал по потолку, переместился на ее лицо и апатично сфокусировался. Лина присела на край койки. Осторожно отвела белую прядь с пергаментного лба, изрезанного глубокими морщинами, и коснулась губами. Приглушенный голос донесся, будто, издалека:

– Приехала.

– Да.

– Знаешь?

– Да.

– Хорошо.

– Я больше не отпущу тебя. – Она сжала непривычно хрупкую ладонь, которая покоилась на худой груди.

– Забери меня.

– Куда бы ты хотел?

– К морю.

– Ближайший океан?

– Вполне.

Лина улыбнулась:

– Маленький дом с крытой террасой и креслом качалкой; шум прибоя и солоноватый бриз; на столе чайный сервиз из тонкого фарфора с самым английским чаем, сэр?

Бледный запавший рот дёрнулся подобием знакомой усмешки:

– Да. И свежую газету... с парикмахером.

– Я все устрою. Жди меня, здесь.

Воспалённые веки согласно моргнули. Лина прижала искусанные губы к сухим растрескавшимся губам мужа.

– Я люблю тебя.

Тонкая рука, словно преодолевая давление воздуха, медленно приподнялась, провела по скуле желтоватыми костяшками.

– Тогда не задерживайся.

– Больше не задержусь. Обещаю.

Лина отстранённо слушала невысокого мужчину с широкой залысиной и рыжеватой бородой – лечащего доктора Олсена. Без интереса разглядывая насупленные брови, она внимала язвительным фразам о своих умственных способностях и садистских пристрастиях. Потом прошла у пожилой медсестры инструктаж по уходу за больным: научилась делать обезболивающие уколы и ставить капельницы. Записав все аккуратно в блокнот с набросками, Лина собрала три коробки лекарств, груду макулатуры с предписаниями, наставлениями и рецептами – разбираясь в ампулах, баночках, капсулах и порошках, не хуже чем в растворителях и красках.

Ярким сентябрьским утром, Лина выкатила кресло-каталку на крыльцо госпиталя. Постояв на ступеньках, с удовольствием услышала, как за спиной хлопнула дверь. Быстрым шагом, она направилась к пандусу. Завёрнутый по самые уши в теплый плед, Ян глубоко и прерывисто вздохнул, словно изгоняя из лёгких остатки больничного духа. Посмотрел вдаль, на зеленые верхушки деревьев, на пустую автобусную остановку, поднял голову к пронзительно-голубому небу, долго гуляя взглядом по легким облакам.

– Animus liber.

– Это – латынь, мистер Олсен?

– Это свободный дух, миссис Олсен.

– О, конечно! Так точно, сэр!

Ощущая в крови толчки отчаянной авантюры, Лина весело расхохоталась и помахала рукой водителю, который нетерпеливо прохаживался вокруг серебристого Роллс-Ройса. Спустя полчаса, благополучно миновав пробки, они прибыли в аэропорт Ла Гуардия, подкатив к трапу частного самолета компании "OSGC".