Текст книги "Дочь короля (ЛП)"
Автор книги: Обри Давид-Шапи
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Принцесса Анна, добродетель во власти
Венецианский посол Джироламо Зорци пишет о "женщине, обладающей большой серьезностью и умом"[138]138
J. Blanchard, Commynes…, op. cit., p. 49.
[Закрыть], а Клод де Сейсель описывал Анну как "одну из самых красивых и честных дам из всех известных"[139]139
Cl. de Seyssel, Les Louenges…, op. cit., p. 190.
[Закрыть].
Анна была прежде всего умной женщиной и, по выражению того времени, одаренной изяществом. Она обладала чувством власти, основанным на её опыте прибывания при дворе с юности и на богатой политической практике, явно унаследованной от отца. Это изящество было усилено её образованием в области литературы, религии и политических "наук", о которых говорилось выше. Говорят, что отец Анны в 1482 году выразил мнение, что "считает её наименее глупой женщиной в мире, ибо мудрых женщин не существует"[140]140
P. de Brantôme, Vie des dames illustres, op. cit., p. 263.
[Закрыть]. "Наименее глупая" – значит самая мудрая, самая благоразумная. Это мнение разделяли современники принцессы, в том числе Клод де Сейсель, который описывал её как "одну из самых мудрых и добродетельных"[141]141
Cl. de Seyssel, Les Louenges…, op. cit., p. 190.
[Закрыть] дам королевства.
Из дневника Жана Масселина мы узнаем, что делегаты Генеральных Штатов поручили опеку над королем его сестре за её "заботу и усердие" по отношению к нему, а также за её добродетели: "[Карл VIII] должен быть хорошо воспитан и иметь вокруг себя мудрых, добродетельных людей с хорошей репутацией, как и подобает столь знатному и могущественному государю"[142]142
J. Masselin, Journal…, op. cit., p. 229 et 705.
[Закрыть]. Эта прямая ссылка на принцессу Анну является четким указанием на важность её роли в королевстве и иллюстрирует эталон добродетели и культуры, которым она являлась уже с юного возраста.
Легитимность крови и любви
Доверие и любовь – часть риторики легитимации, использованной королем. Доверие было одной из основ королевского выбора, поскольку регентство осуществлялось на фоне временного ослабления королевской власти, которое оно должно было компенсировать. Со времен царствования Карла V доверие, тесно связанное с любовью и кровным родством, стало основой регентства, поскольку речь шла прежде всего о защите короны от любой узурпации. Было крайне важно заменить короля доверенным лицом, искренне его любящим. А кто, как не сестра, мог любить Карла VIII и пользоваться его доверием?
В Средние века любовь государя к своим подданным занимала первостепенное место в качестве политического принципа: наряду с мудростью и добродетелью, она была одной из основ королевской легитимности и одной из трех основных обязанностей короля по отношению к своим подданным. По словам Кристины Пизанской, "обязанность любви" – это то, что "лучше всего определяет королевскую функцию" и делает её легитимной[143]143
Fr. Autrand, Christine de Pizan…, op. cit., p. 236.
[Закрыть]. Королевой как и королем, должна двигать любовь к своим подданным. Любовь philia, или дружба в аристотелевском или цицероновском смысле, структурирует и олицетворяет политическое тело, поскольку является добродетелью. Поэтому теоретики политики часто ссылаются на любовь. Не менее часто такие ссылки встречаются и в письмах Карла VIII, который упоминает женскую силу, проявляемую его сестрой. Риторика любви лежит в основе эпистолярного дискурса Карла VIII, для которого присутствие сестры рядом с ним объясняется их привязанностью друг к другу. Вот, что он написал в январе 1485 года Людовику Орлеанскому:
Эта взаимная любовь и доверие, объединяющие брата и сестру, стала основой легитимности Анны. Любовь и близости по крови – два понятия, взятые непосредственно из Этики Аристотеля. Близкое родство порождает любовь и привязанность, которые тем более неразрывны и естественны, что основаны на плотских узах, столь же нерушимых, сколь и вечных.
Анна была "ближайшей родственницей Карла VIII по крови", другими словами, по роду. Кровь для процесса легитимации была фундаментальным фактором, ведь средневековые политические теоретики единодушно утверждали, что легитимность короля основана на его рождении, а не на коронации. Таким образом, в основе власти короля и регента лежало, укоренившееся в династической традиции, понятие ценности крови. Своеобразная "теология королевской крови"[145]145
A. David-Chapy, Anne de France, Louise de Savoie…, op. cit., p. 209 et suivantes.
[Закрыть] и повлияла в пользу Анны, которую Карл VIII назвал "близкой по роду", что стало краеугольным камнем процесса легитимации. Схожую риторику взял на вооружение Франциск I, который говорил об общей "плоти и крови" со своей матерью Луизой Савойской, наделяя её политическим статусом, на который не мог претендовать никто другой. Таким образом, только общая с принцессой кровь оправдывала королевский выбор, поскольку "согласно писаным и естественным причинам, мать", а значит, и сестра, "любит своих детей более нежно и имеет более мягкое сердце, чтобы окружить их с заботой и воспитывать с любовью, чем любой другой человек, даже близкий по происхождению"[146]146
Fr. Autrand, "La succession à la couronne de France et les ordonnances de 1374", dans Représentation, pouvoir et royauté à la fin du Moyen Âge, J. Blanchard (dir.), Paris, Picard, 1995, p. 30.
[Закрыть]. Людовик Орлеанский мог быть первым в порядке наследования, то есть самым близким по крови человеком, но не ближе, чем сестра короля. Поэтому Карл VIII использовал хорошо продуманные аргументы. В своих письмах он неоднократно подчеркивал законный характер власти супругов де Божё, неоднократно используя для их обозначения термины "брат" и "сестра", чего он никогда не делал в отношении герцога Орлеанского, своего другого зятя. Родственные чувства и любовь были столь же важны для политического выбора государя, как и закон, поскольку они вытекали из естественных причин.
Восхваление крови и рода присутствует и в Наставлениях, написанных Анной для своей дочери в начале XVI века: в этом зерцале мы находим те же термины, которые десятилетием ранее использовались в письмах Карла VIII. В своём произведении принцесса настаивала на необходимости быть прежде всего "верной своей крови и роду", который нужно "любить, продвигать и почитать превыше всего остального"[147]147
Anne de France, Enseignements à sa fille…, op. cit., p. 64.
[Закрыть].
В разгар пропагандистской войны супруги де Божё умело использовали слово короля, чтобы выдвинуть многочисленные аргументы, делавшие их законными носителями власти, поскольку монарх был слишком молод, чтобы осуществлять её лично. До определенных пор они очень сдержанно афишировали свою власть, но вскоре вынесли её на всеобщее обозрение, поскольку она была полностью узаконена королем. Таким образом, необходимость временно замещать короля, впервые позволила женщине встать во главе государства, используя прекрасно выстроенный арсенал риторики.
Имя власти: "Дочь короля Франции"
Анна взяла на вооружение эту риторику, основанную на родстве по крови, чтобы укрепить свою легитимность в осуществлении власти от имени молодого Карла VIII, поскольку по своему рождению она была дочерью короля Франции. В XV веке в отношении её использовались красивые выражения fille des fleurs de lys (дочь флер-де-лис) или fille de France (дочь Франции)[148]148
A.-H. Allirot, Filles de roy de France: princesses royales, mémoire de saint Louis et conscience dynastique (1270 à la fin du XIVe s.), Turnhout, Brepols, 2011.
[Закрыть]. Несмотря на брак с младшим отпрыском семьи Бурбонов, Пьером де Божё, в результате которого она стала дамой де Божё и графиней Клермонской, а в 1488 году герцогиней Бурбонской и Оверньской, она всю жизнь оставалась Анной Французской, принцессой королевской крови, дочерью короля Франции. По своему рождению Анна была гораздо выше, чем её супруг Пьер де Божё, хотя он сам происходил из королевского рода и был прямым потомком короля Людовика IX Святого.
Анна никогда не завершала свои письма или другие документы ничем иным, кроме как подписью, которая была столь же простой, сколь и символичной: "Анна Французская", таким образом продолжая традицию, которая отличала королевских дочерей на протяжении двух с половиной столетий. Она никогда не использовала титул в начале своих писем, поскольку её подпись показывала всем достоинство и авторитет принцессы. Она никогда не отказывалась от своего титула "Дочь Франции": ведь "это имя власти" подразумевало, что человек, который его использовал, имел "символическое господство над королевством"[149]149
Ibid.
[Закрыть].
Колетт Боне отмечает, что дочери короля следовали в титулатуре только за королевой. До начала 1490-х годов Анна была, так сказать, первой дамой в королевстве, поскольку Маргарита Австрийская была ещё слишком молода, чтобы играть подобающую королеве Франции церемониальную и символическую роль, перешедшую впоследствии к Анне Бретонской. Престиж, которым пользовалась принцесса Анна, "носительница королевской крови", для Франции конца XV века был уникальным. Никто не мог превзойти её, и она могла черпать из этого свою необычайную легитимность.
Принцесса между тенью и властью
Природа власти принцессы Анны и постоянно поднимавшийся вопрос о легитимности обусловили её государственную практику и делали её одновременно правительницей находящейся в тени своих брата и мужа, и в тоже время очень властной особой.
Благодаря источникам мы знаем, насколько огромной была её власть в 1480-е годы. Все её современники, будь то преданные сторонники или враги, французы или иностранцы, видели в ней опору монархии и ключевую фигуру в принятии решений в первые годы царствования Карла VIII. Автор романа Старшая дочь фортуны описывает принцессу, которая главенствует на политической сцене королевства:
Дочь Людовика XI, несомненно, являлась истинным носителем власти, инициатором решений и оплотом королевства. Она создала образ всемогущественной принцессы во всех сферах, какими бы они ни были. Однако существовало явное несоответствие между реальной властью и властью, осуществляемой Анной, чьи деяния выходили далеко за рамки опеки, предоставленной ей Генеральными Штатами, и по сути стали настоящим регентством.
Можно ли сказать, что принцесса пользовалась "властью скрытой под маской"? Опираясь на мнение историка Жюля Мишле, литературовед Элиан Вьено выдвинула гипотезу о том, что Анна писала письма за своего брата, чтобы скрыть своё истинное влияние[151]151
É. Viennot, "Gouverner masqués: Anne de France, Pierre de Beaujeu et la correspondance dite "de Charles VIII"", L'Épistolaire au XVIe siècle, Cahiers du Centre V.-L. Saulnier no 18, Paris, Éditions Rue d'Ulm, 2001.
[Закрыть]. На самом деле принцесса пользовалась услугами тех же королевских секретарей, что и Карл VIII, хотя и не была автором его писем. Скудость источников, исходящих непосредственно от самой Анны, является результатом взгляда, согласно которому регентша была прежде всего советником полностью суверенного короля, что побуждало её быть осмотрительной. Это свидетельствовало о её благоразумии, непоколебимой верности короне и политическом реализме, основанном на разуме.
Способ, которым принцесса осуществляет власть, заключался в замещении короля, который был слишком молод, чтобы принимать ответственные решения. Однако, чтобы сохранить фикцию суверенности монарха, официальные документы показывали его источником решений, что не соответствовало действительности. В действительности же власть Анны была огромной, хотя и просматривалась лишь "между строк".
Более того, будучи женщиной, Анна не входила в состав государственных Советов, будь то временный регентский Совет, созданный после смерти Людовика XI, в ожидании открытия Генеральных Штатов, или сменивший его в 1484 году королевский Совет. Однако это не означало, что она не оказывала своего влияния, скорее наоборот, ведь Пьер де Божё не пропустил ни одного заседания, так что её отсутствие было лишь символическим.
Это неопределенное положение, не имеющее ни официального названия, ни прерогатив, предоставляло принцессе чрезвычайно широкий спектр полномочий и беспрецедентную власть. Очевидно, что ей не хватало только титула регента. Более десяти лет Анна управляла королевством как суверенный государь, наставляя, давая советы Карлу VIII, и вдохновляя его своей политикой как внутри королевства, так и за его пределами. Таким образом, правление Анны стало последним этапом перед институционализацией женского регентства Луизы Савойской в 1515 году, во времена царствования Франциска I. Хотя это квазирегентство Анны было, прежде всего, административным управлением королевством, оно по сути зашло гораздо дальше.
Анна стала принцессой, осуществлявшей суверенитет. Это видно из её переписки с Парламентом, на который она регулярно пыталась повлиять в пользу своих сторонников во время судебных разбирательств. До нас дошло около пятидесяти писем Анны, где наряду с королем она фигурирует как привилегированный партнер Парижского Парламента, что было делом совершенно беспрецедентным. Принцесса была исключительной фигурой, поскольку, тогда ни один человек не мог позволить себе подобной практики, даже великие принцы, заседавшие в королевском Совете, или королева Анна Бретонская.
Огромное количество посланий, адресованных Парламенту, свидетельствует о том, что исключение стало нормой и новым способом правления. Принцесса Анна, как никто другой, пользовалась суверенитетом, и это свидетельствовало как о безграничности её власти, так и о её политических притязаниях. Ведь правосудие – это неотъемлемая функция короля, а отправление правосудия – главная королевская прерогатива. Анна неоднократно вступалась в суде за своих приверженцев и близких друзей, вознаграждая их такой милостью за услуги, которые они ей оказывали. Иногда она просила Парламент продвинуть то или иное дело или завершить его в удобное для неё время, как это могла сделать только государыня. Анна обращалась к придворным как дочь и сестра короля, и не стеснялась прибегать к услугам служащих королевской канцелярии для составления собственных писем, чего Пьер де Божё никогда не делал, хотя написал десятки писем. Такое использование королевских секретарей было актом власти, а систематическое обращение принцессы к Парламенту – беспрецедентным проявлением её суверенитета.
Глава 6.
Европейская дипломатия
Когда-то давно было сказано, что женщины, стремящиеся к установлению мира, обладают "добродетелью миротворцев"[152]152
N. Offenstadt, "Prophètes et médiatrices", dans Faire la paix au Moyen Âge, Paris, Odile Jacob, 2007.
[Закрыть]. Роль женщины-посредницы в деле мира и согласия, во время Столетней войны, стала значительной как во Франции, так и в Европе, когда было необходимо сгладить иногда обострявшиеся противоречия между королем и принцами.
Существует несколько примеров, показывающих особую роль, отведенную женщинам в достижении мира: первый отсылает нас к Ветхому Завету где говорится, что Эсфирь, бросилась к ногам царя Артаксеркса, рискуя жизнью ради спасения своего народа. Дева Мария, посредница между Богом и человеком, кажется идеальным примером любви, а также той, кто дарует милосердие. В Книге о трех добродетелях Кристина Пизанская развивает идею о том, что добродетель согласия имеет специфически женское начало. Боккаччо, чье влияние на знатных дам XV и XVI веков хорошо известно, привел пример Гризельды, как принцессы-миротворицы. В примерах женщин-миротвориц не было недостатка, и чуть ли не каждая принцесса стремилась пойти по их стопам.
Принцесса мира
В Средние века некоторые направления политики считались специфически женским делом. Женщины традиционно оказывали своё влияние в ряде областей, таких как дипломатия, матримониальная политика (которая была частью дипломатии), а также посредничество и заступничество – два важнейших аспекта жизни общества в Средние века и эпоху Возрождения.
Мы уже упоминали о значении Кристины Пизанская в становлении мировоззрения Анны и многих других принцесс её времени. Итальянка, по происхождению, Кристина призывала королеву Франции и, в более широком смысле, женщину осуществляющую власть, играть особую роль, благодаря которой она выглядела бы не подчинённой власти короля, принца или сеньора, а полноценно её дополняющей. В своём Послании королеве (L’Épître à la Reine), созданном в самом начале XV века и адресованном Изабелле Баварской, Кристина умоляя её вмешаться, чтобы предотвратить гражданскую войну, написала эти знаменитые строки:
Высокородной принцессе и даме подобает быть посредником при заключении мирного договора […]. […] подобно тому как царица небесная, матерь Божья, является матерью всего христианства, так и всякая мудрая и добрая королева должна быть матерью, благодетельницей и защитницей своих подданных и своего народа[153]153
"Christine de Pizan's Epistre à la reine (1405)", Revue des langues romanes, t. 92, 1988, p. 256.
[Закрыть].
Таким образом, Кристина Пизанская призывала королеву к конкретному вмешательству в дела политики. Новизна Книге о трех добродетелях заключается в том, что она выводила "всех принцесс из тени" и открывала для них "доселе неизвестные пути"[154]154
Fr. Autrand, Christine de Pizan…, op. cit., p. 423.
[Закрыть]. Этими путями во многом шла и Анна, чей разум был пропитан подобными сочинениями. Она знала, как наполнить практическим содержанием теоретические советы, почерпнутые из различных произведений итальянки.
Таким образом, Анна как принцесса-дипломат утверждала свою власть во всей её женской специфике: она была связана с мужской властью, но не вытекала из неё, что объясняет, почему она не была ограничена во времени и почему она продолжала пользоваться ею после смерти Карла VIII и её мужа Пьера.
Принцессой двигал идеал мира, который колебался между конкретными поисками, воплощенными в её политике, и риторикой, направленной на то, чтобы она выглядела как пример принцессы-миротворицы. Именно поэтому забота о мире в королевстве являлась такой неотъемлемой частью её поступков и слов. Труды во имя мира представляли собой надежду на достижение согласия, как гармонии небес и земли, воплощении "божественного замысла в земном граде"[155]155
A. Jouanna, Le Pouvoir absolu. Naissance de l'imaginaire politique de la royauté, Paris, Gallimard, 2013, p. 110.
[Закрыть]. Анна, как и её современники, стремилась стать посредником между небесным и земным миром, между божественным и человеческим, что нашло отражение в её чрезвычайно активной дипломатии.
Анна, как женщина-воин, порой была сурова к врагам, но никогда не пренебрегала возможностью их умиротворить и примирить, поскольку это могло привести к стабильности в стране и только укрепило бы власть, которой она обладала. Именно поэтому, как и её отец, она стремилась склонить часть мятежников на свою сторону с помощью мира, а не силы. Более того, она знала, как навязать мир как акт власти, ослабляющий её врагов.
Особенно неспокойная обстановка 1480-х годов заставила принцессу заняться активной дипломатией, которой она явно отводила привилегированное место в течение десяти лет пребывания во главе государства, что сделало её достойной наследия своего отца и средневековых принцесс-дипломатов. Её личная роль в дипломатических делах была неоспорима, о чём свидетельствуют слова сеньора де Ла Вогийона, заявившего, что "в течение этого времени ни одно посольство во Францию не приходило / без того, чтобы не быть адресованным ей"[156]156
A. David-Chapy, "Pleurer la mort…", art. cité, p. 149.
[Закрыть].
Угрозы королевству исходили со всех сторон: из Фландрии, Испании, Бретани и Англии. Именно поэтому необходимо было заключать союзы с соседними странами и отправлять посольства и наблюдателей для сбора информации в преддверии возможных нападений извне. Анна вела активную переписку с представителями иностранных держав, отстаивая своё стремлении к миру письменным словом, превосходящим устное.
Анна единолично назначала послов, отправляемых по всей Европе, что подчеркивало её главенствующую роль по отношению к мужу. Чтобы проводить активную и эффективную внешнюю политику, принцесса опиралась на дипломатическую сеть, которая позволяла поддерживать дружеские или хотя бы мирные отношения с соседними странами. Использование этой сети стало основой для дипломатической стратегии правительницы. Письма принцессы позволяют узнать о части служившего ей дипломатического персонала в Европе и определить страны, которые представляли для неё особый интерес[157]157
BNF, ms. fr. 15538, folo 107, 119, 139, 171, 188.
[Закрыть]. Дошедшие до нас письма – несомненно, очень небольшая часть её дипломатической переписки – касаются Англии, Шотландии, Швейцарии, Савойи и Италии. Послы отчитывались перед Анной, как перед государем и называли себя её "покорными слугами". Некоторых из них, например гуманиста Роберта Гагена, отправленного в Англию, и Антуана де Карпи, направленного в Швейцарию, в будущем ждала великая судьба.
Контуры дипломатии
Главной стратегической целью принцессы, разрабатывавшей дипломатическую политику королевства, было уничтожение угрозы со стороны Священной Римской империи. Её внешняя политика была реакцией на опасность, которую олицетворял Максимилиан Австрийский и которую необходимо было любым способом предотвратить. С учетом этого, крайне необходимым был союз с Англией. Королевство по ту сторону Ла-Манша должно было стать основой французской внешней политики, поскольку существовал большой риск, что английский король вступит в союз с Максимилианом.
Сначала принцесса пыталась договориться с Ричардом III, но это не принесло нужного результата. Тогда она обратилась к Генриху Тюдору, графу Ричмонду, который в то время нацеливался на захват власти в Англии. В 1485 году Анна оказала Генриху военную и финансовую помощь, что позволило тому высадиться в Англии, свергнуть короля Ричарда, союзника Франциска II Бретонского, и взойти на трон под именем Генриха VII. Ален Бушар рассказывает о ключевой роли Анны в приходе к власти первого короля из династии Тюдоров:
Автор поэмы Старшая дочь фортуны обращаясь к англичанам, советует им остерегаться той, которая "страшнее Девы" (Жанны д'Арк) и столь могущественна, что "именно она создала вашего короля / Оказав ему такую неоценимую помощь / Что другой король закончил свои дни"[159]159
"L'Ainsnée fille de fortune…", dans Mémoires…, op. cit., p. 586.
[Закрыть].
Письмо Роберта Гагена, датированное 1485 годом, подчеркивает роль Анны в отношениях с Англией. Посол сообщал, что он проинформировал нового английского государя о добром расположении к нему короля Франции и его сестры. Последняя, судя по всему, заказала королевским секретарям письма о переговорах с Генрихом VII, "проявившим большое желание засвидетельствовать дружбу, которую он всегда питал к королю и [ней]"[160]160
BNF, ms. fr. 15538, 16 сентября 1485 г., folo 188.
[Закрыть]. В глазах самого короля Англии принцесса Анна была ведущей фигурой в политической паре, которую она образовала с Карлом VIII.
Иностранные государи были хорошо осведомлены об авторитете Анны в деле укрепления дружбы с европейскими державами. Из письма бретонского барона, сеньора де Рье, мы узнаем, что принцесса лично была уведомлена о прибытии английских послов ко двору Карла VIII[161]161
Ibid., folo 119.
[Закрыть]. В 1489 году Роберт Гаген вновь ссылается на письма, отправленные принцессой английскому королю, подтвердившим своё желание "укрепить дружбу", которую он всегда с ней поддерживал[162]162
Ibid., folo 188.
[Закрыть]. В данном случае английская дипломатия Анны увенчалась успехом, поскольку Генрих VII не стремился вновь завоевывать территории, утраченные во Франции его предшественниками.
Анна также была в курсе политических проблем шотландского короля Якова III, которому в 1486–1487 годах противостояла дворянская лига во главе с графами Ангусом, Аргайлом и Хантли. Второй сын короля, Яков, герцог Росс и номинальный архиепископ Сент-Андрус, написал Анне длинное письмо, надеясь заручиться её поддержкой[163]163
Ibid., folo 139.
[Закрыть], и тем самым подтвердив её неоспоримое влиянии и способность вмешиваться в европейские дела.
В этой дипломатической игре и в борьбе с Империей король и супруги де Божё стремились заключить с союз Бретанью. Хотя сам герцог Франциск II был настроен решительно враждебно по отношению к королевской партии, некоторых бретонских баронов убедили мирные предложения Карла VIII, вдохновленные его сестрой. В октябре 1484 года король подписал союзный договор с четырьмя бретонскими баронами, поклявшимися ему в верности и повиновении, признав своим "суверенным государем"[164]164
Th. Godefroy, Histoire de Charles VIII…, op. cit., p. 457–459.
[Закрыть]. Интерес к Бретани, был двояким: во-первых, герцогство было союзником Империи, что представляло серьёзную угрозу для королевства; во-вторых, понятие суверенитета, лежавшее в основе договора 1484 года, свидетельствовало о стремлении супругов де Божё интегрировать герцогство в состав Франции. Следуя по стопам Людовика XI, принцесса Анна представляла себя защитницей монархии, которая должна была постоянно расширяться за счет более мелких княжеств. Покойный король по Аррасскому договору 1477 года сумел вернуть в состав королевства Бургундию. Договор же 1484 года предусматривал присоединение герцогства Бретань к Франции после смерти герцога Франциска II, "при отсутствии у него наследников мужского пола"[165]165
Ibid., p. 458.
[Закрыть]. Желание присоединить Бретань к Франции в мыслях принцессы зародилось довольно рано. Позднее, в 1491 году, оно получило развитие и конкретное воплощение в брачном союзе между молодым французским государем и герцогиней Анной.
Союзный договор 1484 года означал, что бретонские бароны отправятся на войну против своего герцога вместе с королевской армией и таким образом, станут первоклассной военной поддержкой в франко-бретонском конфликте, одном из главных театров Безумной войны. Здесь мы видим, насколько неразрывно были связаны дипломатия и война. Эти бароны "оказывали всяческие услуги" принцессе Анне, чью "милость"[166]166
A. Bouchart, Grandes chroniques de Bretagne, op. cit., p. 172.
[Закрыть] они таким образом заслужили, однако это не предотвратило разрыва, произошедшего через несколько месяцев.
Причиной стал спор между принцессой и сеньором де Рье из-за невыполнения Францией некоторых пунктов договора 1484 года. После этого бретонские бароны вернулись на службу к своему естественному господину Франциску II. Ален Бушар ещё раз подчеркивает роль сестры короля в исходе этого дела и, прежде всего, её полный отказ склониться перед требованиями бретонцев. С её стороны это было настоящее проявление власти:
Этот добрый человек [посланный сеньором де Рье], долгое время находившийся при дворе в ожидании ответа на своё обращение, сообщил мадам де Божё, что король не сдержал обещаний, данных его сеньору [де Рье] […]. На что мадам де Божё, которая в то время занималась всеми делами королевства, ответила ему: "Друг мой, передайте вашему сеньору, моему кузену де Рье, что у короля нет компаньонов и что, раз уж мы зашли так далеко, он должен продолжать". И другого ответа не последовало[167]167
Ibid., p. 206–207.
[Закрыть].
Таким образом принцесса выразила своё видение королевской власти и отношений, которые можно иметь с её носителем, у которого "нет компаньонов" и который выше всех остальных благодаря своему суверенитету. Хотя эти бретонские бароны и перебежали на противоположную, это никак не повлияло на исход битвы при Сент-Обен-дю-Кормье, выигранной королевскими войсками в 1488 году.
Принцесса Анна, не оставлявшая без внимания ни одну соседнюю страну, обратилась и к фламандским городам. Как мы уже говорили, главная внешняя угроза королевству исходила из Фландрии находившейся под властью герцога Максимилиана, который когда-то был врагом Людовика XI и до сих пор не смирился Аррасским договором 1482 года. В то время, когда Максимилиан был занят подавлением восстания фламандских городов и своего собственного сына Филиппа, графа Фландрии, Анна заключила в Монтаржи 25 октября 1484 года союзный договор[168]168
Th. Godefroy, Histoire de Charles VIII…, op. cit., p. 460–461.
[Закрыть] с городами Гент, Брюгге и Ипр. Эта дипломатическая договоренность была подкреплена вторжением во Фландрию королевских войск под командованием маршала Филиппа де Кревкера, сеньора д'Экёрд. Заключив открытый военный союз эти города "дали понять, что желают иметь и вступить в добрую дружбу, взаимопонимание и союз" с супругами де Божё, чтобы "трудиться на благо [своего] монсеньора короля и поддержания его короны". Таким образом, супруги де Божё получили на взаимной основе "истинную и добрую дружбу, взаимопонимание и конфедерацию, прочный и стабильный союз" с этими "членами графства Фландрия", дав "слово принца и принцессы", помочь им сохранить опеку, над графом Филиппом, на которую претендовал и Максимилиан[169]169
Ibid., p. 461.
[Закрыть]. Поддержка фламандских городов была частью усилий супругов де Божё по защите и укреплению королевского суверенитета, поскольку графство было присоединено к королевству в 1484 году.
Чтобы продемонстрировать своё подчинение суверенному королю, фламандцы подавали себя как подданные, стремящиеся служить и повиноваться своему "самому божественному и суверенному монсеньору королю и [своей] самой божественной и суверенной даме королеве" Маргарите. Союз был заключен на личной основе, а не от имени короля и супруги де Божё, всегда стремившиеся показать, что оставляют за ним контроль над своими действиями и решениями, не стали привлекать государя к участию в этой коалиции. Договор в Монтаржи повторял пункты Аррасского договора, предусматривавшего взаимопомощь между королем Франции и графом Филиппом Фландрским. Хотя Карл VIII не подписывал его лично, через несколько месяцев он стал считать его своим собственным, что свидетельствует о едином направлении его политики и политики его сестры. Как и в случае с Бретанью, этот союз должен был урегулировать территориальные претензии. И здесь супруги де Божё не довольствовались лишь ведением войны, а неустанно трудились над сохранением и приумножением владений короны. Следуя по стопам отца, принцесса Анна преследовала сразу две цели – умиротворение Европы и расширение территории королевства. Она стремилась предстать в роли защитницы общественного блага и покровительницы суверенных и территориальных прав короны.
Анну интересовали и другие европейские страны. В их числе была Швейцария, традиционно поставлявшая наемников в армии королей Франции. Принцесса знала, что эти бойцы необходимы для победы, и обхаживала швейцарские кантоны, чтобы заручиться их поддержкой, которой также жаждал и Максимилиан. Так, посол принцессы, Антуан де Карпи, упомянув о соперничестве между королевской и имперской париями в Швейцарии, сообщил Анне о скором прибытии "в Цюрих послов короля римлян и великой лиги Империи", желавших заручиться военной поддержкой швейцарцев, но прежде всего, стремившихся отговорить их от поставок наемников во Францию[170]170
BNF ms. fr. 15538, folo 171.
[Закрыть].
Как только принцесса Анна пришла к власти, она сразу же осознала важнейшее стратегическое значение в Безумной войне герцогства Лотарингия. Её отец также понимал важность этого государства, и поэтому обручил свою старшую дочь с герцогом Николя Калабрийским, наследником Лотарингии. Несмотря на некоторый период колебаний со стороны герцога Рене II, Лотарингия стала одним из столпов борьбы с мятежными принцами. Письма герцогини Бурбонской показывают, что в начале 1490-х годов она все ещё вела регулярную переписку с герцогом, которому она устроила брак со своей племянницей, Филиппой Гельдернской, и с которым оставалась в хороших отношениях[171]171
BNF, ms. lorrain 10, folo 11 et ms. lorrain 11, folo 26.
[Закрыть].
По всей Европе Анна налаживала дипломатические связи, которые должны были привести к победе над Максимилианом и Франциском II Бретонским, двумя её главными врагами. Супруги де Божё состояли в кровном родстве с герцогами Савойскими. Герцог Карл I был кузеном Анны через свою мать Иоланду Французскую, сестру Людовика XI, и своего отца Амадея IX Савойского, брата королевы Шарлотты Савойской. В 1480-х годах король Франции враждовал с герцогом Савойским из-за вопроса о "правах на маркизат Салуццо", на который они оба претендовали. Хотя этот маркизат был территориально небольшим владением, он, тем не менее, имел важное стратегическое значение как один из главных пунктов перехода в Италию. Когда Карл I вторгся в это маленькое княжество в 1487 году, маркиз Лодовико II де Салуццо, вполне естественно, нашел защитника в лице короля Франции, которого поддерживал в его итальянской политике. Однако восстановление хороших отношения с Савойей было делом крайне важным. Переговоры от имени короля Франции вел Пьер де Божё, ставший к тому моменту герцогом Бурбонским, а от имени герцога Савойского – Франциск Савойский, архиепископ Ошский. Эмиссары короля и герцога достигли соглашения, сделавшее Пьера стержнем французской цизальпийской дипломатии[172]172
Lettres de Charles VIII, P. Pélicier et B. de Mandrot (éd.), t. III, pièces justificatives, no 1, p. 369–371.
[Закрыть]. Помимо роли переговорщика и дипломата, принц, названный в документе "зятем и кузеном" короля, получил инструкции гарантировать нейтралитет различных городов маркизата, которые "будут переданы в руки [сеньора] Бурбонского, как нейтральные, чтобы удерживать их в том виде и тем способом, каким сеньор Бурбонский удерживает город Салуццо"[173]173
Ibid., p. 371.
[Закрыть]. Миссия Пьера де Божё была совершенно уникальной, поскольку он был назначен не только арбитром, но и гарантом мира, так как соглашение достигнутое в мае 1488 года предусматривало, что в течение года войны быть не должно. Хотя принцесса Анна официально в соглашении не упоминалась, нет сомнений, что она лично принимала участие в этих переговорах, о чём свидетельствует письмо, которое она отправила своему кузену Карлу I Савойскому 10 июля 1488 года[174]174
Ibid., pièces justificatives, no 2, p. 372–373.
[Закрыть]. Как и подобает принцессе-миротворице, она призывала своего кузена потрудиться на благо мира и уважать соглашение и нейтралитет этих мест, гарантированные её мужем, Пьером. Аналогичное письмо было отправлено и Франциску Савойскому, архиепископу Ошскому.
