Текст книги "Исход благодати (СИ)"

Автор книги: О. Зеленжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Глава 21

Первое, о чем подумал Асавин, увидев извивающуюся хвостатую тварь: добить ее, пока она слаба. Он взвесил в ладони обнаженную дагу и приготовился к осторожному спуску, но рыжий мальчишка тут же повис на его руке. “Не убивай! – вопил он. – Пожалуйста, не надо!”, а затем к нему присоединилась Дивника: “Негоже губить беззащитного!”. “Это Морок-то?”, – хотелось крикнуть Асавину, но рука сама собой опустилась. Зачем послушался? Захотел сыграть в благородство перед жрицей. Она не из тех девушек, кого можно впечатлить речами или наглостью. Только широкие рыцарские жесты, но благородство – марш-бросок к могиле. Асавин любил жизнь со всем ее гнильем и несовершенством. Если в сочном яблочке завелся червячок – укуси его с целого бока и будь благодарен судьбе, пославшей столь ценный подарок. “ Какой же червячок таишь ты, праведница? ”. Странное желание найти его и вытянуть на свет не поддавалось разумному объяснению, и это лишь подогревало интерес к девушке.

К счастью, тварь лишилась сознания от боли, когда Асавин пошевелил застрявшие в ней щепки. Вытащив несколько наиболее опасных обломков, блондин вытянул Морока из ямы. Легкий, словно девица. Из открывшихся ран тут же хлынула кровь, похожая на травяной сок с характерным горьковатым запахом. “Сдохнет”, – решил про себя Асавин, пока Дивника пыталась зажать то одну, то другую рану. Затем она ахнула:

– Быть того не может!…

Поглядев на распластанное тело, Эльбрено присвистнул. Страшные раны стягивались прямо на глазах.

– Милая, тебя только это удивляет? – улыбнулся он, присев рядом с ней на корточки. – А все прочее? – он картинно всплеснул ладонью, словно герольд, представляющий двору знатного аристократа.

Теперь чужак предстал во всей красе. Черты – изящней и тоньше, чем у людей, слишком большие для человека глаза. Между бровями – два одинаковых зеленых бугорка, словно родинки-близнецы. Длинный, гибкий хвост лежал безвольной плетью, и скорпионье жало на его конце завершалось тонкой иглой. Сквозь ворот расшнурованной рубашки виднелась безволосая грудь, в которой мерцал небольшой каплевидный камушек. Опутывающие его венки слабо светились сквозь голубую кожу. Асавин видал акул и слышал о вакшами, но что б такое… Такое не встречалось ему даже в книгах.

– Он… не человек, – пробормотала Дивника, разглядывая тряпицы, перепачканные в зеленой крови.

Асавин насмешливо фыркнул, а затем спросил Курта:

– Ты знал?

Мальчишка покачал головой:

– Нет, но теперь многое стало ясно…

Асавин огляделся по сторонам. Нужно было связать этого красавчика, пока не очнулся:

– Что именно?

Курт кивнул на чужака:

– Он – виаль.

– Понятия не имею, о чем ты…

– Нолхианин из Вечноосеннего леса.

– Да ну? – хмыкнул блондин, рыская в тряпье, сваленном по углам погреба. Из этого можно придумать подобие пут, а для крепкости смочить в воде. – Откуда тебе знать? И вообще, зачем он тебе живым?

– Знаю, – упрямо нахмурился оранганец. – И не твое поганое дело.

Эльбрено задумчиво поскреб щетину. О нолхианах он читал только покрытые пылью легенды да отрывки из Закона Благодати, но все они сходились в одном: добра от них ждать не стоит. Он накрепко связал безвольного пленника мокрыми тряпками, а затем, немного подумав, заткнул рот кляпом, полюбовавшись на ровные белые зубы с двойным набором клыков.

На какое-то время воцарились тишина и спокойствие, а затем мальчишка вдруг разрыдался. Всхлипывания Курта нервировали Асавина больше, чем едкий запах свежескошенной травы, который, казалось, проник в каждую щелочку погреба. Вспоминалось покрытое холодным туманом поле, и это бередило какую-то слабую струнку на душе. Размазывающий сопли молокосос, жалеющий погибшего мальчика, тоже вызывал неуютное чувство. Хотелось дать ему крепкую затрещину, но останавливала Дивника. Она присела рядом с ним и зашептала слова успокоения. Когда болезненно застонал Тьег, отвлекая на себя внимание жрицы, Эльбрено облегченно вздохнул. Сцены утешения вызывали у него смутное раздражение.

Когда Тьег притих, пленник очнулся. Он вперился в Эльбрено матовыми, черными глазами и заерзал на месте, проверяя путы на прочность. Мокрые тряпки крепко его держали.

– Хорошо выспались, господин нелюдь? – поинтересовался Асавин, невольно стараясь приободрить себя насмешливым тоном.

Морок изогнул брови, и кончик хвоста приподнялся, словно потревоженная змея.

– Я выну кляп, если не будете глупить, – продолжил Эльбрено, кивнув на поблескивающее жало.

Покачиваясь из стороны в сторону, хвост плавно лег на пол. Удивительная покорность, не к добру. Зажав в руке дагу, Асавин аккуратно приблизился к Мороку, протянул ладонь, чтобы вынуть кляп… и вовремя увернулся от смазанного синего пятна. Кривая игла вонзилась в дощатый пол, Морок разочаровано вздохнул сквозь тряпичный жгут, а Эльбрено схватил тонкий хвост и несколькими ударами кинжала отрезал кривой наконечник. Криков боли не было, но чужак согнулся в три погибели и зашипел, как вода на раскаленной сковороде. Окровавленная плоть в ладони Асавина задергался из стороны в сторону. Блондин ослабил хватку и с отвращение вытер руки о платок, а покалеченный хвост, словно живая тварь, юркнул куда-то за спину нолхианина. Тот медленно расправил плечи. Глаза все такие же непроницаемые, холодные, нечеловеческие. Асавин рванул на себя кляп:

– Не серчайте, господин Морок, я ведь предупреждал… Или как вас величать?… Поди, имя у вас нечеловеческое. Да и Морок – разве это имя? Собачья кличка.

Черные глаза даже не моргнули.

– Помнится, вы не из болтливых, – вздохнул блондин. – Но я вынужден требовать ответа на некоторые вопросы.

Непроницаемое лицо.

– Морок… – Курт подсел к Асавину. – Мы не желаем вам зла…

Эльбрено оттеснил его плечом:

– Пока не желаем, но игра в молчанку мне не нравится…

– Простите, что сбежал, – мальчишка снова высунулся из-за плеча, – но моему хозяину угрожала опасность. Мне очень жаль, что из-за этого с вами случилась такая беда…

– Кто я, чтоб в чем-то вас обвинять? – неожиданно подал голос Морок, а затем кивнул в сторону Дивники, колдующей над Тьегом. – Это того стоило?

– Думаю, вы и сами понимаете.

Асавин звонко щелкнул пальцами перед носом синекожего:

– Прекратите игнорировать меня. Если уж вы обрели возможность разговаривать, может, все-таки представитесь своим настоящим именем?

– Для людей я Морок.

– Я – не совсем человек, – напомнил Курт.

– Иргесс, – сказал нолхианин после краткой заминки. – Можете звать меня так … Владыка.

– Какой еще Владыка? – поморщился Асавин. – Скажите, Иргесс, вы и правда нолхианин?

– Правда.

Асавин не ожидал, что синий ответит так просто, но на языке уже вертелся следующий вопрос:

– Скажите, Иргесс, что нолхианам нужно в Ильфесе?

Молчание и непроницаемый черный взгляд.

– Вы поняли мой вопрос?

– Да.

– И?

Молчание.

– Иргесс, вы не собираетесь отвечать на мой вопрос?

– Не собираюсь.

Чертов нелюдь! На лице ни капли страха, но должно же быть у него слабое место. Снова схватить мальчишку? Нет, второй раз этот фокус уже не пройдет, он не дурак.

Острие даги медленно приблизилось к телу Морока-Иргесса, словно выбирая подходящее место для удара. Ощутимо ткнулось в причиндалы, но синий только слегка поморщился. Сталь продолжила медленное перемещение. От щеки к шее, от плеча к локтю, от живота к груди. Лезвие стукнулось о светящийся камушек, а затем аккуратно обвело его, рассекая кожу маленькими кровоточащими порезами.

– Как глубоко уходит этот камень, м?

Молчание, но Асавин увидел, как слабо дернулась и тут же разгладилась предательская бровь нолхианина. Дага замерла у кромки камня.

– Мне кажется, неглубоко…

Эльбрено надавил на эфес, по груди Иргесса потекла струйка крови, тот болезненно нахмурился.

– Что будет, если вырезать его?

Асавин надавил лезвием на камушек.

– Попробуй и узнаешь, – оскалился нолхианин.

– Не могу смотреть на это, – простонал Курт, вскочив на ноги. – Асавин, ты ж не собираешься?…

– А почему нет? – дага глубже ушла под кожу нолхианина.

– Ублюдок… – прошипел мальчик. – Дивника!

“Ох, нет, только не приплетай сюда жрицу”, – подумал Эльбрено. Он бросил взгляд на Дивнику, но та была полностью поглощена Тьегом. Хорошо. Еще один надрез. Ну же, дрогни, нелюдь! Лицо Иргесса оставалось каменной маской.

– Думаешь, я не…? – начал было Асавин, но его запястья обхватили голубые пальцы.

Выпутался!

– Ты не!… – прошипел Иргесс, выбив дагу из ладони блондина, и в следующее мгновение оба сцепились в яростный катающийся по полу клубок. Несмотря на тонкость и легкость, силы в этом нелюде было немерено, Асавин явно проигрывал.

– Да что с вами? Прекратите! – крикнул Курт, пытаясь оттащить Морока, но тот вцепился в Асавина, словно пес в добычу. Голубые пальцы сжались на горле, блондин ударил нолхианина по лицу, расцарапав скулу острыми гранями перстня.

– Черт… – тихо пролепетал мальчик за спиной Эльбрено. – Нет, я не хочу… Нет… Обещай мне… Хорошо…Черт! – прошипел уже громче и злее.

Курт подскочил к Иргессу, на секунду прикрыл глаза, а когда открыл их, сказал:

– Иргесс! Мао атуа!

Асавин удивленно уставился на мальчика. Этот голос! Объемный, глубокий, низкий и абсолютно взрослый. Глаза Морока широко распахнулись. Он замер на месте, почтительно склонился, и Асавин тут же сбросил себя его цепкие руки. Морок не обратил на это внимания.

– Ан маа, Алессаэ, – сказал он.

– Саэ ина аратиэд, – продолжил незнакомый голос, – у аше иниах. Ан шха усаэ инун ннэ.

– Су, ан таэрэ, – ответил Морок, еще ниже опустив голову.

Асавин отполз, нашаривая ладонью откатившуюся дагу. Разговор на незнакомом наречии продолжался, и это вызывало ужас. Сильный голос заполнял собою комнату. Он казался огромным и могучим, словно произнесенным под куполообразным сводом, многократно усиливающим любой шорох. Этот голос привык повелевать. Асавин с тревогой подумал, что делать дальше. В кого вонзить нож первым: в Иргесса или Курта?

– Су, – ответил нолхианин, в последний раз склонив голову.

Асавин нашел дагу, вцепился в рукоять мертвой хваткой, выставив впереди себя, но никто не спешил на него нападать.

Мальчишка снова прикрыл глаза, но теперь он выглядел растерянным и несчастным.

– Что это было? – шепнул Асавин, направив на него острие даги.

– Призрак из далекого прошлого, – ответил Курт, и голос его прозвучал особенно тихо на контрасте с тем, каким он говорил раньше.

– Наши тренировки по правлению эрнеихом не прошли даром, – уголки голубых губ приподнялись в слабой улыбке. – На несколько мгновений вы действительно стали им…Я почувствовал это каждым квантом моего тела и не могу этому сопротивляться, – вздохнув, он посмотрел на Асавина – Ты его заинтриговал.

– Да ну? – сказал Асавин, целясь дагой уже в Иргесса.

– Убери свою зубочистку, – нолхианин вольготно устроился на полу. – Нам предстоит долгий разговор. Пока ты представляешь интерес для Владыки, я тебя не трону.

– Да о ком ты, черт побери?

– Вы называете его Царем-Драконом, и он пожелал, чтобы я ответил на все вопросы. Ильфеса интересна нам исключительно потому, что здесь находился его престол, сосредоточие сил. Здесь же он и будет возрожден.

Асавин хмыкнул, опустив лезвие. Сказки о Царе-Драконе знал каждый житель Ильфесы, но теперь они заиграли новыми красками. Не каждый день воочию видишь нолхианина и оранганца под одной крышей.

– История давно минувших дней. Зачем ворошить прошлое?

– В интересах нашего с вами выживания.

– Не понял, – нахмурился Асавин.

Иргесс прикрыл глаза:

– Слепцы и неисправимые болваны. Каждый раз клянетесь чтить память, каждый раз забываете. Асавин, ты силен в астрономии?

– Не очень, – признался блондин. – Я читал труды Колхикумана…

Он вспомнил работы знаменитого имперского астронома, которые прочитал на каторге. Формулы давно сгладились памятью, но общий смысл крепко засел в голове.

Иргесс хмыкнул:

– Хорошо, значит, тебе не надо объяснять, что наша планета вращается вокруг звезды, и что представляют из себя Иф и Аль. Добавлю только, что они тоже взаимодействуют с нашим миром.

Иргесс замолчал, словно подбирая слова. К чему этот разговор?

– Эвулла наполняет наш мир жизнью. Белый Аль… похож на свою желтую сестру, но способен на большее. Оживить мертвое, соединить несоединимое или, например, вернуть утраченное.

Асавин запоздало вздрогнул, когда хвост Иргесса замер прямо перед его носом, щеголяя зачатком нового жала. Синий издал скупой смешок, потешаясь над выражением лица Эльбрено.

– Аль зарастил мои раны. Он – солнце магов. Благодаря Аль существуют оранганцы, эквийцы и сплавы несовместимых, казалось бы, веществ. Он щедр и ничего не просит взамен. Все прекрасно, когда он близко, но когда отдаляется, то постепенно забирает свои дары. Исчезают сказочные оазисы, землю поглощают пустоши и появляется Пелена, превращая большой мир в очень маленький и тесный. Это – Века Холода.

Хвост медленно опустился на пол, Асавин невольно проследил за ним взглядом.

– Красный Иф… В последние годы он стал ярче, и не с проста. Он все ближе и ближе. Иф дает силу вакшами, авольдастам и Пелене, но просит за это плату жизненной силой. Это – кровавое солнце охотников. Когда он подойдет еще ближе, Пелена поглотит весь мир, как и много раз до этого. Это – Века Огня.

– Ну и бредни – покачал головой Асавин.

Иргесс слегка улыбнулся:

– Не веришь мне? А если так?

По телу нолхианина прошла стремительная рябь, и на Асавина уже смотрела перекошенная рожа Френсиса. По спине блондина побежали колкие мурашки.

– Что, Эльбрено, не боишься присоединиться ко мне? – сказал главарь Висельников голосом Морока. – Не переживай, падаль, ты успеешь сдохнуть прежде, чем Пелена поглотит этот мир. Это дело не одного десятилетия.

Снова волна ряби, и на этот раз на Асавина смотрела Уна. Рубашка, расшнурованная на груди, обнажала упругую грудь с веснушками и светло-розовыми сосками.

– Любишь смотреть на голые сиськи? – оскалилась поддельная Уна. – Подбери слюни, они не настоящие.

– Хватит колдовства, – выдавил из себя Эльбрено, снова подняв дагу.

Уна стала синекожий нелюдем.

– Вот видишь, ты назвал это колдовством. Все благодаря солнцу магов, но куда мне до филигранного искусства настоящих волшебников. Так, простые трюки, – ухмыльнулся Иргесс. – Наш народ зависит от излучения Аль, но и людям он приносит много добра. К несчастью, вы об этом забыли и никак не можете связать белый огонек на небе с мором и засухами.

– Наука говорит, что наш мир очень древний, и если б он был бы уничтожен, то некому было бы об этом помнить и продолжать династии, – возразил Эльбрено.

– Мы храним память, – парировал Иргесс. – Когда наступает Века Огня, мы покидаем планету и уходим блуждать среди звезд, забрав с собой образцы жизненных форм, а потом взращиваем их с помощью Аль. Люди и авольдасты не единожды начинали все с чистого листа, а мы помогали им технологиями. Потом величайший из нас нашел решение, как сохранять хрупкое равновесие всех звезд и энергий, но люди убили его. Конец истории.

– И вы, значит, здесь, чтобы его возродить? – усмехнулся Асавин.

– Это – смысл моего существования. Его частица живет в каждом оранганце. К несчастью, они нынче такие редкие и так быстро сходят с ума под гнетом непреодолимой мощи… Остались лишь единицы на землях Святой Империи. Было невероятно сложно добыть прекрасный образец.

– Нет, постойте, – голос Курта дрогнул. – Вы сказали, что убережете меня от сумасшествия, научите управлять…

– Я вижу плоды своих трудов.

– Нет! – вдруг крикнул мальчик. – Вы обещали мне!

– Я сдержу обещание. Вы не сойдете с ума, Владыка.

– Меня зовут Курт! – закричал мальчик. – А он – только призрак!

– Это – единственный путь. Вам придется научиться сосуществовать.

Мальчик вскочил на ноги и забегал по погребу, нервно теребя волосы. Асавин устало потер веки:

– Колхикуман писал, что звезды – это такие огромные небесные костры. Никакой магии.

– Попытаюсь объяснить, – ответил Иргесс. – Скажем так, существует не только видимые и осязаемые материи. Иф и Аль создают вокруг себя магические поля, а этот мир соприкасается с ними и невольно подчиняется их законам, поэтому на него влияют… колебания излучения.

– Хорошо, допустим, но зачем такие сложности? Вы все равно уйдете, – заметил Асавин.

– С некоторых пор мы утратили эту возможность. Не спрашивай, не поймешь, я и так рассказал слишком много…

Иргесс не успел договорить. Курт вклинился в спор:

– Вы обещали!…

– Да, – терпеливо кивнул Иргесс, – и я сдержу обещание.

– Поклянитесь! Поклянись, что я не сойду с ума и не утрачу себя, как мои родители!

Нелюдь отвесил полный достоинства поклон:

– Я клянусь вам. Доверьтесь мощи, взращивайте ее. Чем сильнее будет ваш эрнеих, тем проще вам будет сохранить себя.

– Я слишком далек от подобных материй и предпочитаю не соваться в дела, которые меня не касаются, жить тихой жизнью, – усмехнулся Асавин.

– Тихой? – Иргесс приподнял брови. – Когда Уна доложила о тебе, я навел справки… Таким, как ты, тихая жизнь не светит, и умираете вы не своей смертью… А если Владыка отметил тебя, то будь уверен, рано или поздно ты сослужишь для него службу.

– Фатализм не для меня, – ухмыльнулся Асавин и подмигнул Дивнике, которая вовсю грела уши на их разговор. Та покраснела и отвернулась.

– Никакого фатума, – ответил Иргесс, поднявшись с пола. – Хитрый расчет.

За дверью послышался топот множества ног. Асавин снова стиснул дагу, Иргесс произнес:

– Что-то они подзадержались, – а затем посмотрел на Эльбрено. – Ты какое-то время погостишь в Цитадели.

Светлые брови сошлись на переносице, но Асавин продолжал улыбаться:

– С чего такая уверенность? Неизвестно, чем кончилась битва в главном зале, чьи это шаги, и, простите великодушно, но гостить у вас я не собираюсь.

Иргесс поднял хвостом червленую шпагу и снова окутался личиной человека:

– Я оставил распоряжение выслать подмогу, если не вернусь к утру.

Асавин попятился к выходу, но поздно. Дверь затряслась от тяжелых ударов. Быстро взвесив все за и против, он спрятал дагу за поясом.

– Ваша взяла… Если уж я буду вашим гостем, могу ли я рассчитывать на парочку небольших одолжений?

– Слушаю, – кинул Морок, вместе с лицом к нему вернулись короткие, рубленые фразы.

– Этот больной мальчик отправится со мной, ему окажут помощь, – Асавин кивнул на Тьега. – Жрица, разумеется, тоже.

Дивника удивленно посмотрела на него, кровь отхлынула от бледного личика.

– Прости, милая, – вздохнул Асавин, – но разве кто-то кроме тебя справится? – и он лукаво улыбнулся, прищурив глаза.

***

С тех пор, как Ондатра очнулся в темном, влажном мешке из камня и железа, минуло много дней. Он чувствовал это по невыносимому кровавому голоду и по тому, как появлялась в камере новая пища и вода. Пища! Он с отвращением отбрасывал ее, за что получал удары древками копий сквозь прутья решетки.

Молодой охотник метался от стены к стене, насколько позволяли тяжелые цепи, кидался на прутья и пытался перегрызть их, но лишь напрасно ломал зубы. Сопротивлялся, бросался на охрану и один раз даже достал одного из пленителей, откусив кусок ноги прямо с сапогом, но истощение и раны быстро надломили молодого охотника. Боль переросла в жар, бред и бесконечную жажду. Ондатра больше не мог кидаться на стены, только лежать, слизывая с камней натекшую влагу. В этой лихорадке он часто видел Итиар. Иногда она шагала по серому дну, и ее силуэт исчезал за хлопьями оседающей плоти. Порой Итиар появлялась в этой гнусной норе, склонялась к нему, нежно гладила по раскаленному лицу и шептала бессвязные утешения. Изредка Ондатре чудилось, что он снова на борту охотничьего корабля, посреди беснующегося океана. Эти видения томили и мучили его. Почуяв слабость, охрана стала бить его чаще, без особого на то повода, и Ондатра понимал почему. В ту злополучную ночь он убил много людей.

На месте выпавших зубов быстро проклюнулись новые. Истощенному телу было все равно, что случилось с духом Ондатры. Оно все еще продолжало жить, сердце – биться, грудь – гнать воздух, но молодой охотник чувствовал себя мертвецом. Ленточка, превратившаяся в черный засаленный лоскуток, все еще висела на плече. Почему боги не уберегли Итиар? Неужели, они сделали что-то не так?

Дни превращались в горькие тугие связки, словно нити осьминожьей икры. Время от времени Ондатра возвращался из забытья, когда охрана тыкала в него древками. Зачем-то он был нужен им живым. Наконец, он очнулся от того, что его тело рывком поставили на ноги. Вместо обычного ошейника на толстой искусанной цепи горло обхватило железное кольцо на длинной палке. Ондатра вяло щелкнул зубами, стражник рванул древко на себя и потянул за собой истощенное тело. Молодой охотник не сразу понял, что его повели по длинному темному коридору, пахнущему разложением, грязными человеческими телами и экскрементами. К первому кольцу присоединилось второе и третье, а руки и ноги сковали, заставляя и без того ослабевшее тело ковылять со скоростью морского ежа. Его вывели во двор, прямо под струи проливного дождя. Ондатра замер, жадно хватая губами холодную влагу, но резкий рывок поволок его по липкой грязи прямо к маленькому решетчатому фургону. Люди что-то кричали, из-за пелены дождя слышались смешки и стук капель по металлу. Вода текла по коже, и на мгновение Ондатре показалось, что он снова на свободе, ловит телом свежую волну… Решетка с лязгом захлопнулась, повозка медленно тронулась по глубокой колее.

Ондатра облокотился о холодные прутья и прикрыл глаза, то забываясь, то приходя в себя от резкой тряски. Казалось, что он снова в телеге, везущей их с Итиар к озеру Веридиан. Он стиснул зубы и тихо заскулил. Нужно было бежать и навсегда сохранить на душе морозный восторг и пьянящую сладость Итиар.

Ондатра пришел в себя от криков. Открыв глаза, он увидел, что его везут прямо по городу, и телегу облепила толпа двуногих рыб. Лица смазались, превратившись в грязные пасти. О прутья застучали камни, комья грязи и палки. Что-то больно ударило по голове, рассекая кожу. Ондатра не нашел в себе сил, чтобы отвернуться или прикрыться руками.

Когда телега остановилась, его поволокли на какой-то помост. Ондатра услышал издали многоголосый вой соплеменников. Он различил в них мольбы о милости. Почему они здесь, так далеко от района Акул, и зачем они так истово просят?

На помосте стоял человек, весь в красном, с багровым лицом. В руках у него было длинное древко, и Ондатра вдруг понял, что все это время оставался жив, чтобы красный человек мог убить его. Вой невидимых соплеменников превратился в шум прибоя. Ондатра оскалился на человека с палкой.

Другая двуногая рыба затянула длинный монотонный напев, и на каких-то фразах толпа ревела, готовая волной сорваться к помосту, на каких-то затихала, словно мертвый ветер. Когда длинная речь затихла, дождь резко прекратился, и сквозь толстую серую пелену пробились бледные лучи, блеснув на лужах и металле. Ондатра запрокинул голову, и на мгновение ему показалось, что это прикосновение Итиар.

Смазанная серая тень и резкая боль заставили Ондатру закричать. Люди вопили, захлебываясь животной радостью. Боль! Боль! Боль! Нестерпимая, алая! Кости ломались, пронзая кожу, рвались мыщцы и связки, и бежал, весело струясь по доскам, красный зверь, покидая тонущий корабль. Отдаленный вой мольбы сменился яростным рычанием. Человек в красном обернулся гигантом, заслонившим всклокоченные небеса. Нет, это Ондатра рухнул на переломанных ногах и стал ничтожным по сравнению с могучей фигурой. Как же больно! Почему человек медлит? Неужели, он специально растягивает эту алую агонию, кость за костью разрушая корабль его тела? Люди превратились в сплошную грязную пену на волнах зловонной воды. Прекратите эту боль! Ондатра оскалился на занесенное древко, и его засосало на самое дно, где ярко вспыхивали и гасли едва уловимые картинки.

Итиар заходит в воду, сбросив накидку. Струны вибрируют в темноте. Запах цветов на поверхности воды, краска стекает по коже. Вкус крови на губах… Охота… Сладость первого вдоха… Красный закат над океаном и миг, когда Небесный Странник скрывается, погружая все в темноту… Темнота… Темнота… Темн…

***

Летняя жара сменилась осенней прохладой, начался сезон дождей. Они смывали грязь с пыльных улиц Ильфесы, уносили мусор и опавшие плоды. Из каждого дома доносился запах апельсинового джема, сельский рынок полнился новым урожаем, а заморский наоборот притих из-за осенних штормов. Горожане вспомнили про шерстяные плащи и натянули чулки потеплей, господа приоделись в соболиные меха. Жизнь шла своим чередом, как и в прошлые годы, но для Эстева все немыслимым образом переменилось. Если раньше осень для него ассоциировалась с ежегодным празднованием основания Протектората, то теперь – с чем-то кощунственным, запретным и постыдным. Этот сезон дождей Эстев встречал уже совсем другим человеком.

Соле поглубже натянул капюшон. Будь проклят Морок и его странные поручения. После того, как Эстев с горечью сообщил ему, что восстание провалилось, тот равнодушно кинул:

– Так и должно быть.

Парень вспыхнул, как трут:

– В каком смысле? Я слышал, город умылся кровью! Сколько людей погибло, а сколько сейчас в застенках!…

Он осекся, поймав на себе равнодушный взгляд.

– Хочешь жить – завязывай с излишней добротой. Все идет по плану, это единственное, что должно тебя сейчас беспокоить. А теперь – за работу.

Ноздри Эстева свирепо затрепетали:

– Ну уж нет!… Пропали невесть куда, вернулись с каким-то хмырем, ничего не объясняя!..

Он снова осекся, но уже от того, что на его вороте сомкнулись руки в черных перчатках. Брови Морока недовольно сдвинулись к переносице, поджилки у Эстева задрожали.

– Ты что, маленький мальчик, которому нужно разжевывать приказы?

Эстев дернулся, как от пощечины:

– Что стало с Зябликом?

Пальцы разжались.

– Умер. Видать, напрасно, раз ты устраиваешь сцены и пускаешь сопли. Пошел вон, не трать мое время зря.

Соле трясло от обиды, но он вернулся к работе. Вместе со Сверчком и его людьми он кропотливо исследовал сеть древних тоннелей под городом. Бывший студент рассказывал, что это – отголосок времен Оранганской Империи, и ходы тянутся далеко за пределы города, но, к сожалению, многие уже разрушены.

– Не знаю, что бы без них делали, – говорил Сверчок. – Прекрасное подспорье.

Эстев не выдержал и как на духу рассказал студенту о конфликте с Мороком, не вдаваясь в компрометирующие подробности. Тот молча выслушал, а затем сказал:

– Я понимаю, ты хочешь сберечь как можно больше жизней. Это очень хорошо… но вот что я думаю. Он – цирюльник, отворяющий кровь и вырывающий зубы, и если плакать над каждой раной, то рука дрогнет, и станет только хуже. Может он и правда бессердечный, но это к месту. Не бранись с ним, просто дай делать то, что он умеет лучше всего.

После долгих раздумий Эстев пришел к выводу, что Сверчок прав. Морок – цирюльник, отнимающий гниющую плоть, и в этом вопросе не обойтись без значительной доли цинизма. Эстев много думал о том, смог бы он вести людей на заведомую гибель, и понимал, что ему недостает смелости взять на себя ответственность за чужую смерть. Соле вдруг почувствовал благодарность, что Морок взял на себя эту грязную работу.

За два месяца многое изменилось. Появились новые лица, взорвалась лаборатория, отняв жизнь Дуана, а Эстев все больше пропадал в подземельях со Сверчком, оставив кухню на попечение Ири. Что бы он делал без нее? Соле не мог нарадоваться на сметливость своей женщины. Много тренировался, ездил верхом и прокладывал подземные маршруты, забывая о еде и сне, и вот, вернувшись с очередным докладом, получил неожиданное распоряжение:

– Возьми Сверчка, и чтобы завтра были на праздничных играх. Отказ не приемлю. Выполнять.

Эстев уже привык покидать пределы Угольного порта и красться по улицам Медного, но район Стали так близко к Протекторату! На праздничных играх, разумеется, будет целая ложа рыцарей Маски. Его непременно вычислят. Однако деваться некуда. Если не пойти, Морок сам спустит шкуру с нерадивого барана.

Район Стали гудел множеством голосов, серые массы людей стягивались к огромному амфитеатру городской Арены, и даже холодная морось не могла отбить у людей желание поглазеть на любопытное зрелище. Эстев никогда не посещал подобные игрища, справедливо полагая, что они слишком жестоки, но толпа не разделяла его брезгливости. В праздничный день игры становились бесплатными, и единственные, кого не пускали, были больные и нищие. На входе посетителей тщательно осматривали стражи, чтобы точно не пропустить хворых и прочие отбросы общества. Зачем Морок настоял на этом?

С приближением Арены, Эстев становился все беспокойней. Наконец Сверчок не выдержал:

– Ты как на иголках. Расслабься.

– Не могу, – признался Соле. – Меня в два счета узнают. Портреты же на всех столбах!

Расхохотавшись, Сверчок потянул парня к прилавкам с готовыми доспехами. На деревянной болванке красовался полированный нагрудник, хищно поблескивающий в скупом солнечном свете.

– Как давно ты видел себя в зеркало?

“Давно”, – подумал Эстев. В последний раз он гляделся в зеркало в день убийства Его Благодати, а после отражением радовала только водная гладь, но в последнее время у него не было времени даже на бритье.

Сверчок толкнул его к нагруднику, и Эстев с удивление посмотрел на себя. Кто этот заросший бородой кудрявый парень? Лицо сузилось и скрылось за густой щетиной, брюхо сдулось, грудь и руки налились мышцами. На лице появились морщины, в темных волосах проглядывалось несколько серебряных всполохов. Когда он успел так измениться?

– Не обижайся, но на ориентировках ты похож на раздутую лягушку, – продолжил Сверчок, – а теперь тебя и мать родная не узнает.

Эстев слегка улыбнулся. Тренировки Морока и пережитые страсти отразились на его внешности. Стража на входе, бегло осмотрев, пропустила их на забитые людьми ярусы Арены. Вовсю шел поединок двух наемников. Толпа колыхалась, орала и рукоплескала. Эстев пробился поближе к парапету. Зрелище не вызвало у него восторга, как и у Сверчка, но поручение следовало выполнить полностью.

За первым поединком последовало еще несколько. Затем вышел кровавый танцор и долго сражался сначала с быком, а потом и с королевским ящером. Толпа напряженно следила за каждым движение, но когда нога танцора попала в капкан смертоносной пасти, только пуще развеселилась. Эстев отвернулся, прикрыв глаза. Кажется, несчастный иосиец остался без ноги, а может и без жизни, он так и не понял. Соле открыл глаза, когда толпа утихла и заскучала. Рабочие засыпали следы крови на песке, среди зрителей вспыхнуло несколько драк и так же быстро угасло, стоило трубам возвестить о следующей части представления.