Текст книги "Исход благодати (СИ)"

Автор книги: О. Зеленжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Блондину пришлось пережить ужасную ночьпосле злосчастного поединка. Лекарь, которого он нашел, был стар, пьян и еле шевелил руками. Нож, которым целитель срезал с плеча Тьега лохмотья плоти, был тупой. Парень кричал, вырываясь из рук, а этот горе-лекарь не смог уложить его с первого удара деревянным молотком. После того, как пьянчуга прижег рану кипящим маслом, он дал пучок какого-то сена и велел воскурять для выздоровления. После удара по голове парня страшно тошнило, но лекарь говорил, что это прекрасно, из него выходит вся хворь.

Парень не мог шевельнуть рукой, страдал от ночных болей так сильно, что напивался почти до беспамятства. Ко всему прочему, он стал очень агрессивен. Асавин не узнавал его. Тьег мало ел, мало спал и был круглые сутки до лихорадочности взбудоражен. До ручьев пота тренировал левую руку, словно боясь своей временной слабости.

Лонан же, несмотря на сломанные ребра, выбитые зубы и бесчисленные синяки, пережил этот злополучный вечер гораздо лучше. Асавин сам прижег все его рассечения, делал неумелые перевязки. В отличие от Тьега, который был временами лихорадочно болтлив, Лонан все больше молчал, и блондин невольно чувствовал угрызения совести. Как только алхимик начал робко передвигаться на своих двоих, то приступил к обязанностям по изготовлению Красного Поцелуя, и Асавин стал видеть его еще реже. Изредка он заставал его в “Норке”, проигравшимся в пух и прах, потом алхимик передавал ему мешочек красного порошка, и на этом их общение ограничивалось.

Затем Асавин долго и кропотливо делили мешок на порции, взвешивая на ювелирных весах, заворачивал в бумагу и переходил к самой ответственной части – продаже. Френсис в последнее время совсем взбеленился, просто рвал и метал. Популярность Красного Поцелуя резко упала. По многочисленным слухам с улиц Угольного его планомерно вытеснял Сон, невероятное зелье Морока. Оно было дешевле, распространялось быстрее, а, главное, имело куда более стойкий эффект, чем чистейший Поцелуй. Словно вишенка на пироге из дерьма – торговцы Френсиса начали бесследно исчезать вместе с товаром. После пошли слухи, что у других барыг начались похожие проблемы. У продающих опиум Мотыльков, у Крысоловов, торгующих дикун-травой, и даже у Мару Подателя, давнишнего непримиримого врага Френсиса, с которым пришлось немало повоевать за территорию. Доходы Висельников стали стремительно падать, а кровожадность главаря возрастать. Не проходило и дня, чтобы он не замочил кого-нибудь. Хуже всего приходилось девкам с Лилий. Похоть у порезанного была просто собачья, и чем громче баба орала, тем сильнее было его желание. Частенько он забивал их до смерти, в лучшем случае уродовал, лишая заработка. Поэтому своих девчонок Асавин предусмотрительно привел на конюшню, чтобы Френсис их не увидел. И все-таки, как зовут эту узкоглазую?

Единственная женщина, которую Френсис и пальцем не смел тронуть, была Дивника. Она вернулась примерно неделю назад, ночью, дрожащей от ужаса, и попросила у Висельников защиты. Асавин был невольным свидетелем этого разговора. Помимо работы торговца он еще выполнял у Висельников роль счетовода, как единственный обученный грамоте, помимо Тьега.

– Хорошо, – удивительно спокойно ответил Френсис, – ты можешь остаться, я предоставлю кров и защиту, только вот…

Асавин прекрасно понимал суть этого “только вот”. Это – целая стая голодных до баб головорезов. Стоит только отвернуться, и они накинутся на нее и растерзают. Однако Дивника пошла на этот риск. Интересно, от чего она бежала, раз согласилась на такую опасную сделку? Девушка нашла убежище в погребе, где хранили всякую рухлядь. Пару раз ребята Френсиса пытались пробиться туда, но дверь стояла крепко.

Асавин выскользнул из-под точеной фигурки узкоглазой, поискал брэ и штаны. Девушка, потревоженная его возней, подняла голову. Глаза на ее заспанном лице теперь казались еще уже, прямо щелочки.

– Как тебя зовут? – не выдержал Асавин.

– И Линь, – обиженно надула губки девка, натянув покрывала на маленькую тощую грудь.

– Ааа, – протянул блондин, надевая белье и штаны. – Необычное имя. Буди свою подружку, пока вас не заметили.

И Линь протянула ему маленькую ладошку:

– Гони еще пять солнц. За неудобства.

– Какие еще неудобств, милая? – улыбнулся Асавин.

– Разуй глаза, – ответила нерсианка. – В разных клоповниках бывала, но чтобы сарай!

– Конюшня, – мягко поправилблондин, – а будешь орать, разбудишь конюха, за ним и всю банду, и будете гулять по кругу совершенно бесплатно… – он подпер лицо кулаком. – Одна монета, так и быть, за твои красииивые глаза.

Он отсчитал ей еще один золотой кругляшок, пока она покрывала его иностранными проклятиями. После того, как девчонки удалились, он еще немного понежился на стогу, а затем накинул одежду и вышел умыться.

Солнцу еще не встало, только слегка подсветило горизонт за холмами. Он зачерпнул воды из поилки для лошадей, умыл лицо и шею, соскабливая приставшую солому, а затем достал их эскарселя стеклянный флакон и сбрызнул себя парфюмом. Сладкая пряная гвоздика и древесный дымок можжевельника. Дешевый и тяжелый аромат, но сгодится, чтобы сойти за купеческого сынка, а не мусор, что прибило к Угольному. Сегодня он намеревался вторгнуться в Медный порт и попытать удачу там.

Тьега он нашел на заднем дворе. Он был в мыле самого утра, рубашка мокро облепляла стройное тело, от него за милю разило потом. Парень остервенело танцевал вокруг импровизированного соломенного пугала, пронзая его клинком и выделывая шпагой петли. Когда он услышал шаги и обернулся, на лице у него была полубезумная улыбка, а глаза были красные, опухшие. Асавин покачал головой. Сегодня ему показалось, что взгляд у мальчишки какой-то особенно лихорадочный.

– Асавин! – пропел парень. – Ты сегодня рано. Не хочешь присоединиться? – он махнул шпагой на чучело.

– К чему? – улыбнулся блондин, поддев носком сапога пустую бутылку. – К тренировке или пьянству? Только не говори, что уже с самого утра…

Мальчишка подошел ближе, и Асавин почувствовал сногсшибающий аромат травяной настойки.

– Я совсем чуть-чуть… – шепнул Тьег. – С самого утра недомогаю…

Глаза у него были по-собачьи виноватые. Асавин вздохнул:

– Помяни мое слово, мальчик, так недалеко и до канавы с бездомными… Это плечо? – он бросил многозначительный взгляд на грубый деревянный лубок, в котором покоилась правая рука Тьега.

– Все нормально, – отрезал парень. – Я готов к работе. Куда сегодня?

Эльбрено, придирчиво осмотрев парня, снова вздохнул.

– Сегодня в Медный, в район Певчих, попытаем удачу там… А от тебя разит, как от рудокопа. На, – Асавин протянул ему флакон с парфюмом, – умойся и надушись, а то у меня уже глаза слезятся.

Через несколько часов, когда солнце уже вовсю пылало над горизонтом, они были на улицах Певчего. Самый пик людности приходился на вечер, но и с утра народу было достаточно. Кто-то расходился после вчерашнего, а у кого был запланирован многодневный загул и они не просыхали с самого утра. Подмывало зайти в Негодницу, повидать Уну, но разум давно победил похоть. Эта красотка была слишком опасна, чтобы заигрывать с ней, несмотря на защиту Френсиса.

Они обогнули пустующий театр Пионов, публичные бани Сивой Канарейки, из которых уже валил пар, и богатый публичный дом Панпьяго, с деревянными колоннами, которые, говорят, выточены из алледирской секвойи. Здесь начинались узкие переходы жилых кварталов, тенистые дворы-колодцы с цветущими георгинами.

– Смотри, – шепнул Асавин, – не так красиво, как апельсиновые аллеи Жемчужного района, но тоже ничего.

Тьег улыбнулся, наклонившись к ближайшему цветку, понюхал словно девица. Парню сильно не хватало этого: красоты, изящества и утонченности. В Угольном такого не сыскать.

Через жилые кварталы они вышли к Воробышкам. Так называли куда менее пестрые и привлекательные, но не менее веселые улочки Певчих. Здесь терлись любители анонимности и острых ощущений. Говорят, за сдельную плату здесь можно покидать ножи в живую мишень или сыграть на собственные жизнь и свободу, что запрещалось в приличных игорных домах эдиктом Протектората. Здесь они нашли нескольких парней, которые купили по паре доз. Один из них вытащил гадюку, но Тьег опередил его, продырявив кисть. Пока неудачник выл и метался от боли, Асавин перевязал ему руку своим платком и дал выпить немного самогона из фляги. Когда Тьег и Асавин отошли на несколько кварталов, блондин спрятался за облезлый цветник и вытащил из-под плаща украденную гадюку. Глаза Тьега округлились:

– Как ты так?…

– Эта штука ему ни к чему, – лукаво улыбнулся Асавин, разглядывая приклад, испещренный тусклыми золотыми узорами, – к том же, смотри, – он постучал ногтем по пустующему разъему для трубки, – он использовал его только для острастки, у него даже не было аякосы. Зато мы ее сможем продать за неплохие деньги.

Он повесил ее на плечо, снова скрыв складками синего плаща, и пробормотал:

– Аспид вот так незаметно не поносишь…

Они еще несколько часов бродили по Воробышкам, продавая Красный Поцелуй, однако торговля не радовала Асавина. Многие отказывались, тенденция прослеживалась и в районе Певчих Птиц. Неужели влияние Морока зашло так далеко?

Проголодавшись, они вышли на Игровую, там, где она плавно перетекала в Храмовый район. Здесь было куда тише, несмотря на обилие постоялых дворов. Ржали кони нескольких извозчиков, издали звенели колокола, зовущие к обедне, ветер доносил гутой запах воскуряемых благовоний и любимой уличной еды Певчего – соленых вафель с кровяной колбасой, которые пекли тут же. Асавин и Тьег купили по одной и сели на парапет фонтана, украшенного полустертой мозаикой с осьминогами и дельфинами. Тьег провел ладонью по горячему камню:

– В поместье тоже такие были, только куда ярче, с ляпис лазурью и бирюзой…

Асавин ничего не ответил на его реплику, чтобы не породить очередной поток слов. Его утомляло нытье по прошлому, риторические вопросы и печальные вздохи. Он отвернулся от парня, лениво проплыв взглядом по стенам домов. У таверны как раз стоял крупный деревянный стенд с козырьком, на который прибивали объявления. В районе Стали такие приглашали смельчаков на Арену или иные единоборства, у башен стражисулили вознаграждения за поимку бандитов, а здесь, в Певчем, в основном искали артистов для маленьких частных театров. Иногда красивые певуньи оставляли там свои портреты для привлечения внимания… Асавин уже скопил небольшую коллекцию, правда, ее пришлось оставить в квартале Звонарей. Блондин по привычке поискал красавиц среди потускневших от времени листовок и остолбенел. Не поверив собственным глазам, встал, подошел к стенду вплотную, прикоснувшись к крупному куску бумаги, на котором красовался свежераспечатанный портрет. “Особым указом совета кардиналов и Протекторатом Его Благодати, разыскивается Тьег Льянах Обрадан, шестнадцати лет от роду, рост без малого шесть футов, стройный, кожа бледная, глаза и волосы серые. Нашедшему или сообщившему достоверные сведения о его местонахождении положено особое Императорское вознаграждение в размере пяти золотых флотилий и милость Его Благодати”… Дальше читать он не стал, только задумчиво провел по бумаге ладонью, слегка смазав свежие чернила. Кто бы ни был автором тиснения печати, лицо мальчишки вышло узнаваемым. Пятьдесят тысяч золотых монет! Даже в Ильфесе с ее непомерными ценами, где серебром и медью брезгуют даже попрошайки, это было целое состояние. Можно было продать мальца Протекторату и зажить нормальной жизнью… Асавин жестоко выкорчевал побег этой мысли. “И думать забудь, – приказал он себе, – ты недолго понежишься в лучах тысячи солнц. Мальчишка вскроет твою подноготную и, особенно, связь с Висельниками, и здравствуй второе клеймо, на этот раз – до конца твоей никчемной жизни”. Блондин прикусил губу. Он быстро вернулся к парню, подхватив оставленные у фонтана пожитки, и шепнул ему:

– Тебя разыскивают… Лицо на всех столбах… Зря мы сюда сунулись, надо немедленно возвращаться в Угольный.

Опухшее лицо рубийца мгновенно стало синевато-белым, глаза округлились, как и рот.

– Я теперь убийца и Висельник… Что со мной станет?

“Ничего не станет, – подумал Асавин, – допросятв Протекторате да заберут в Империю”, а вслух сказал, серьезно сведя брови:

– Загремишь на каторгу, а на лоб клеймо поставят, вот что… Это если протекторы насмерть не запытают.

Мальчишка испугался пуще прежнего и нахлобучил берет по самые глаза. Асавин огляделся по сторонам. На Игровую уже текли привычные толпы, можно было смешаться с гуляющими, а оттуда спуститься к Изморной. Он потянул парня за рукав, прямо к пестрой толпе, ставшей вдруг какой-то шумной и аляповатой. Они прошли так несколько кварталов, пока толпа вдруг не остановилась.

– Ну чего там? – лениво спросил молодой брюнет в красном бархате впереди Асавин. – Повозка перевернулась?

– Да нет, – ответил его приятель, в темно-синем камзоле, – опять голодранцы читают проповеди… Сейчас их разгонят.

Толпа резко отхлынула в стороны, здоровяк прижал Асавина к стене, выдавив воздух из легких, и он потерял Тьега из виду. Под цокот копыт сквозь народ проехало несколько всадников в блестящих на солнце кирасах и алых плащах. Протекторы. Изредка они останавливались, оттесняя палицами каких-то отдельных людей.

– О Ирди Всегомогущий, – услышал Эльбрено откуда-то слева шепот парня, – это и есть они, протекторы?

– Да, – просипел блондин.

Один из красных масок приподнялся в седле и обвел толпу внимательным взглядом, который замер прямо напротив блондина.

– Ты! – зычно крикнул он, выставив вперед навершие палицы. – Стоять на месте!

Асавин почувствовал, как воздух слева шевельнулся, но не посмел отвести взгляд от бородача в красной маске. Его вороной конь, зло ощерив зубы, разогнал толпу. Бородач ткнул булавой в грудь Эльбрено:

– Сними берет.

Блондин послушно стянул головной убор. Карие глаза в прорезях маски прожигали насквозь.

– Имя.

– Асавин, господин. Асавин Эльбрено.

– Имперец?

– Что вы, господин. Иосиец, но уже долго живу в Ильфесе…

– Род деятельности, – оборвал его протектор.

– Актер театра Пионов, – соврал Асавин.

Его ложь легко можно было разоблачить, поскольку театр был ничтожно мал, но блондин полагал, что протекторы не интересуются спектаклями для отребья

– А ты?… – рыцарь указал палицей куда-то влево, и Асавин скосил глаза.

Тьег, видимо, спешивший удрать подальше, не подрассчитал возможностей. Толпа примяла его к стене и, вероятно, потревожила рану, поскольку белый как смерть парень почти осел на землю, и только пузо дородного соседа не давало ему упасть.

– О, милостивый Благой! – сокрушенно воскликнул блондин. – Мой племянник совсем разболелся! Я как раз вел его к лекарю! Кто ж знал, что та актриска болела пагубью?

Толпа мгновенно отхлынула от мальца, даже протектор быстро дал заднюю. Асавин подхватил осевшего Тьега под руку.

– Свободны, – прорычал бородач, разворачивая коня.

Асавин дотащил Тьега до первого же проулка, там усадил на землю. Лоб у парня горел, словно раскаленное железо, на лице проступили капельки пота.

– Да ты и правда нездоров, – пробормотал Асавин. – Что с тобой?

– Больно, очень больно, – прошептал мальчик. – Теперь уже совсем нестерпимо.

Ладонь блондина легла на рукоять даги. Один удар в сердце, и парень ляжет здесь, вместе с ним исчезнут и все неудобные тайны, а он выйдет сухим из воды, как и много раз до этого. Один удар обрежет все ниточки, решит все проблемы. Палец тронул потайную кнопку, раскрывающую лезвие. Ну же, один удар…

Вдохнув, Асавин убрал ладонь с рукояти. Что-то останавливало его. Чертыхнувшись, блондин поднял мальчишку на ноги и медленно повел в сторону Изморной.

До Норки они добрели только глубоким вечером. Несколько раз в пути парень терял сознание, Асавину приходилось приводить его в чувства. Положив его на свой соломенный тюфяк, блондин устало присел рядом. Бойцы Френсиса и сам безумец вернутся поздно ночью, по уши в крови, а Тьегу срочно нужна была помощь. Он пылал как раскаленный уголь и был липким от пота. Собравшись с духом, Асавин двинулся в сторону погреба. Постучав по двери, он тихо позвал:

– Дивника, ты там?

Ответом была почти полная тишина, но острый слух Эльбрено уловил еле слышный шорох.

– Дивника, это Асавин, – продолжил он. – Помнишь меня?

– Уходи, – испуганно раздалось за дверью. – Я тебя не знаю.

– Знаешь, – возразил он мягким голосом, прислонившись к дереву. – У меня светлые волосы, голубые глаза… Я тебя не обижу, мне просто нужна помощь.

– Я не открою, – твердо стояла на своем девица.

– Дивника… Моему племяннику очень плохо… Неужели ты бросишь умирающего на произвол судьбы?

За дверью повисла тишина. Ударил-таки в уязвимое место.

– Вы все там звери, головорезы, – ответила она уже не таким уверенным голосом. – Помоги вам, и вы натворите много зла…

– Мой племянник еще совсем ребенок… – жалобно попросил Асавин. – Он еще не успел никому сделать зла. Пожалуйста, Дивника.

“И чего я задницу рву? – подумал он. – Сдохнет да и ладно”.

За дверью раздался шорох, и в приоткрытую щель высунулось маленькое острое личико жрицы:

– Ааа, это ты… Не знала, как тебя зовут… Где твой племянник?

– Сейчас…

Асавин привел Тьега к Дивнике. Тот уже еле ворочал ногами.

– Принеси мне что-нибудь, на что можно его положить, – скомандовала жрица, – а еще воды и самогонки.

Асавин приволок тюфяк, несколько ведер воды и отдал полупустую флягу, а затем Дивника вытолкала его из погреба.

– Все, ступай, и чтобы никто не знал, что я тебя пустила…

– Что с ним? – спросил блондин.

– Еще не знаю, – ответила веридианка, а затем добавила чуть мягче. – Я помогу, не бойся.

Дивника заперла дверь, Асавин еще некоторое время смотрел на обшарпанные толстые доски, следя за собственным взволнованным сердцебиением. Сделав вдох, успокоился, и хотел было вернуться в залу, как вдруг услышал шаги. Вернулись бойцы Френсиса, несколько раньше привычного. Сквозь топот, переругивания и грубые насмешки Асавин услышал тревожный звук. Это визжал от боли ребенок.

Глава 10

– Нет! Дерзать дистансия!

Вытерев кровь из разбитого носа, Керо сдвинул густые брови.

– Эй, полегтье, – шикнул Дельфин на Буревестника.

– Нет, пусть тьуять вкус своя кровь, – оскалился тот. – Знать сьена любой ощибка.

Керо распрямился, поднял вверх руку: знак того, что все в порядке. Дельфин только цыкнул сквозь зубы, посмотрев на Ондатру, наблюдавшего за учебным поединком. Тот одобрительно кивнул, позволив продолжать. Удар был легким. Буревестник просто учил инстинктивно остерегаться уязвимых позиций, а ничто так не учит, как память о собственной боли.

Когда братья взялись тренировать Водолея, Ондатра получил в свое распоряжение больше времени для общения с Итиар. Стало еще лучше, чем прежде. Жизнь напоминала вкус свежей крови. Теперь он постоянно видел и братьев, и человечку, выполняя при этом полезную для семьи работу. Не хватало только открытого океана, порывов свежего соленого ветра, наполняющего ноздри, и заплывов в попытке поймать ныряющего в море Небесного Странника. Разговоры с Итиар за чашкой терпкой эфедры стали родней ритуала подношения крови. Ондатра ловил себя на мысли, что подолгу разглядывает девушку, словно полируя глазами ее диковинные черты. Ее коричневая кожа напоминала мокрую древесину, блики от свечей, играющие в темных глазах, походили на огоньки небесного океана.

– Скажи, – сказала однажды Итиар, наматывая на палец прядь волос. – Я слышала, у авольдастов длинные косы. Это правда?

– Да, – отозвался он, наблюдая за медленными движениями ее пальца.

Оборот, еще один оборот… Что она делает?

– Зачем вам такие? Из разговоров с тобой я поняла, что вы мало что делаете просто так, без причины.

Ондатра задумался.

– Так заведено, – наконец сказал он. – Музтьина долзен… длинные волосы. Это красиво. Знак… Сила. Здоровье. Хорощий наследие.

– А женщины? – спросила она.

Ондатра вспомнил девушек стаи, оставшиеся в Нерсо.

– Нет. Гладкий, как кость.

Брови Итиар поднялись вверх, и она отпустила прядь. Он сказал что-то не так? После этого девушка впала в задумчивость, а затем обескуражила его вопросом:

– Скажи, а я красивая?

Ондатра приоткрыл рот, не зная, что ответить. По меркам племени Итиар была неказистой. Низкая, узкоплечая, слабая, с по-мужски длинными волосами, не приспособленная к сражениям и охоте. Желанная добыча для морских тварей и беззащитная жертва разгула стихии… Удивительно, но именно это и пленяло Ондатру, как танец лепестка на поверхности воды, между двух миров и состояний: жизнь и смерть. Беззащитный цветок ничего не может поделать с тем, что невидимая сила неумолимо тянет его на дно, но продолжает источать сладкий аромат сквозь толщу воды, словно говоря: “Мне все равно. Я живу, чтобы ты мог несколько секунд насладиться моей красотой”.

– Красивая, – шепнул он. – Как цветок.

Ее лицо просияло, она нащупала его ладонь, обхватила и прижала к щеке, легко водя пальцами по тонким перепонкам. Этот момент ярко вспыхнул в его голове сочетанием сладкого аромата, красного и желтого цветов, что сплелись, как пестрые морские змеи, и шуршания метлы, напоминающего прибой. Прикрыв глаза, Ондатра позволил красному зверю вить петли в его груди. Это было приятное трепетание, словно ветер в парусах на рассвете.

С тех пор Итиар часто касалась его. Иногда это было легкое колыхание волос по коже или тепло прижатого к телу плеча, а порой брала Ондатру за руку и держала, перекатывая ее в ладонях.

– У тебя очень приятная кожа, – призналась девушка. – Такая гладкая.

А молодому охотнику наоборот нравилась легкая шероховатость ее ладоней и слегка загрубевшие кончики пальцев, напоминающие прикосновения теплой гальки. Они странно волновали в области сердца и живота, словно задевали невидимые струны, заставляя их вибрировать. Ондатра часто представлял себя леаконом в руках Итиар, издающим глубокие трели от уверенных движений рук, и это странным образом волновало. Иногда они могли подолгу молчать, держась за руки, и тогда парню казалось, что они общаются кожей, как растения и ветер.

Братья тихо посмеивались, наблюдая за ними, и подтрунивали над Ондатрой.

– Ты низкий как дитя, она слепая, – заметил однажды Буревестник. – Вы друг друга стоите.

Тогда они сцепились в драке, и Ондатра доказал братцу, что его рост – не такая уж и большая помеха, чтобы надавать кому-нибудь тумаков. Дельфину пришлось разнимать их.

– Прекратите! – кричал он. – Ондатра, не убей его! Буревестник, шутка слишком похожа на оскорбление!

– Прости, – фыркнул брат-задира, – я был не прав.

– А я погорячился, – вздохнул Ондатра. – Как только ты сказал это, меня словно накрыло волной…

– Гон делает гневливым, – объяснил Дельфин, – но ты должен думать, на кого выплескивать накопившуюся злость.

Ондатра с лихвой изливал ее на двуногих рыб, что не подчинялись установленным в “Гнезде чайки“ правилам. Его уважали, опасались и за глаза прозвали Сторожевой Акулой.

Эсвин, предводитель Поморников, часто и подолгу наблюдал за молодым охотником, когда бывал в Гнезде. Его холодный взгляд напрягал все мышцы.

– Будь осторожен, – время от времени предупреждал Дельфин. – Он не просто так изучает тебя. Люди коварны. На них словно несколько шкур, и никогда не знаешь, какая настоящая.

“Итиар не такая”, – думал про себя Ондатра, и это моментально сбивало его с осторожного настроения.

В тот вечер в Гнезде не было Эсвина и его вонючих мурен с острыми пронизывающими взглядами. В течение дня произошло несколько стычек, но в остальном было скучно. Посетители разошлись, Керо разминался, Итиар упаковывала леакон в торбу. Рассевшиеся за столом братья подтрунивали над мальком, что тот неуклюж как морская звезда, а тот огрызался в ответ. Ондатра слегка улыбнулся их беззлобной перепалке, как вдруг услышал шум со стороны той части норы, где пахло вареной рыбой, жиром и дымом. Не обычное переругивание двух толстых рыб, что потрошили морских окуней, не крики забиваемых животных, не глухие стуки мешков, от которых пахло землей и затхлостью. Нет, это были резкие вопли страха и ярости. Молодой охотник издали почуял – пролилось много крови. Подхватив копье, он кинулся на запах, находу дав знак братьям обнажить оружие, но выбежать из зала не успел. Резко распахнулась дверь, повиснув на жалкой щепке, звонким дождем брызнули ставни из двух окон, и в зал ворвалась группа двуногих рыб в рваных рубахах, желтых от застарелого пота, и с тяжелыми кусками металла в руках. Послышался топот, с другой стороны выбежало еще несколько человек, блестящих от свежепролитой крови. Один из них оказался в опасной близости от Итиар, которая от всего этого треска и грохота упала на пол и закричала. Окровавленная рыба дернулась на этот вопль и тут же застыла с торчащим из груди копьем, булькая красной пеной. Ондатра быстро стряхнул его с навершия, чтобы чиркнуть острием по груди следующего. Лезвие вспороло ткань и кожу, заставив противника отступить, и молодой охотник кинулся к упавшей девушке.

Растерянность вторженцев длилась всего мгновение, но этого хватило Ондатре, чтобы подхватить Итиар и толкнуть в сторону Керо.

– Защищать! – приказал он мальчишке, и в этот момент две волны врагов ударили одновременно.

– Харрр! – прорычал Дельфин, выстрелив из ручного гарпуна.

Тяжелый снаряд со свистом пронзил воздух и с хрустом врезался в самого дальнего противника из тех, что напали со стороны окон. Цепь натянулась, и парочка рыб споткнулись об нее, тяжелые тесаки потянули их к полу. Буревестник поймал их налету, вскрыв животы широким лезвием кинжала. Рыбы не успели среагировать. Миг – и два обреченных тела приземлилось в груду собственных внутренностей, переплетающихся, словно морские змеи во время случки.

Дельфин кинул ручной гарпун и выхватил кинжал из длинного зуба Извечного, отступив за спину Буревестника. Керо перехватил обеими руками обструганную палку, заменяющую ему учебный снаряд, и шагнул за стол, утаскивая за собой Итиар. Девушка жалобно всхлипнула, протянув руки в сторону Ондатры. Сжав зубы, молодой охотник оттолкнул древком одного из нападавших и вскрыл морду второму. Остальные отпрянули от его копья, рассредоточившись широким полукругом. Братья воспользовались этим моментом, чтобы встать спина к спине, образуя ощерившегося иглами морского ежа.

Один из нападающих ловко перемахнул через стол, за которым спрятался Керо. Малек испуганно отступил к стене, прижав палку к груди. Нет, неправильно! Ондатра метнулся ему на помощь, нацелившись вытянутым копьем во врага. В этот самый момент молодой охотник открылся.

– Ондатра! – крикнул Дельфин, но окровавленный тесак уже неся к голове его брата, желая смять, раздробить, изрубить.

Шшшх! Бам! Хрусь! – владелец огромного ножа получил мощный удар прямо в уязвимое местечко под легкими. Тесак вскользь чиркнул по скуле Ондатры, сорвав тонкую полоску кожи. Кинувшийся на Керо сделал два пошатывающихся шага и рухнул, утянув за собой торчащую из спины половину копья. Вторая часть оружия взметнулась в руке Ондатры, и острый зуб Извечного вошел в череп согнувшейся от боли рыбы, что почти достала его. Очнувшись от ступора, Керо вырвал лезвие копья из спины того, кто мгновение назад был готов убить его, и, зарычав сквозь зубы, кинулся на подмогу Ондатре.

Началась кровавая свалка. Враги, явно не ожидавшие такого отпора, начали отступать, скользя на лужах крови и спотыкаясь о перевернутые столы, а охотники преследовали их как акулы, хладнокровно карая за любое промедление. Братья превратились вдруг в осьминога с тремя бритвенно острыми щупальцами. Стоило одному атаковать, как двое других были тут как тут, страхуя с уязвимых сторон. Запах крови превратил воздух в соленое марево, красный зверь рокотал мощным прибоем, разливался по мышцам волнами кипящего огня, и пел: “Крови! Крови! Крови! Дай мне больше! Еще и еще!”. Братья, захмелев от силы, издавали трели дикого восторга, и даже Керо радостно взвыл, когда лезвие в его руках пронзило вражеское бедро.

Когда враги отступили, после них осталось несколько трупов и целое море крови. Азарт боя потихоньку отпустил, Ондатра ощутил боль в порезе на скуле. Мелочи. Дельфин зажимал рану на ноге, а вот Буревестник на редкость не получил ни единой царапины.

Смущенно потупившись, Керо протянул Ондатре половину копья:

– Прости. Если бы я сразу среагировал, тебе бы не пришлось так рисковать.

– Ты больще не делать так, – ответил охотник, принимая древко. – Знать сьена страх.

Все так же потупив взгляд, малек кивнул. Ондатра помог дрожащей от страха девушке встать.

– Я слышала… вы пели, – обескуражено прошептала она, вцепившись в его ладонь.

– Это красный зверь, – глухо ответил Ондатра.

Он понял, что их песня напугала ее. Это была трель крови и убийства, далекая от той музыки, что извлекала Итиар своими тонкими руками. На мгновение молодой охотник испугался, что она не захочет больше разговаривать с ним, но ее пальцы впились в кожу на его руке, словно желая забраться под нее. Страх отступил.

– Проверьте… там, – простонал Дельфин, перетягивая ногу тряпкой.

Он кивнул в ту сторону, где Ондатра с самого начала почуял кровь. Керо кинулся помочь Дельфину перебинтовать рану, а молодой охотник перехватил копье, намереваясь юркнуть в узкий коридор.

– Я с тобой, – сказал Буревестник.

Ондатра понял, что Итиар не желает отпускать его руку. Согласно кивнув, он двинулся чуть позади Буревестника, чтобы не подвергать девушку опасности. Кинжал в руках его брата блестел от крови, и это успокаивало.

Охотники обнаружили несколько трупов местных работников. Парочка раненых в страхе жалась по углам, мертвой хваткой вцепившись в ножи. Кем бы ни были нападавшие, они рубили всех без разбора: птиц, собак и слуг – словно им было все равно, кого кромсать.

Когда Буревестник, Итиар и Ондатра вернулись в основной зал, Керо и Дельфин уже осматривали тела.

– Матросы, – сказал малек, плюнув на растерзанный труп. – Я видал у них такое оружие.

Дельфин перевернул одно из тел и щелкнул зубами, привлекая внимание. Его палец указывал на зеленые пятна, покрывающие кожу мертвеца. Все трое хищно оскалились. Пожиратели тел, ненавистники племени. Сколько страшных слухов ходило среди семей о кораблях, что уходили на охоту и не возвращались. Губила их не стихия, а моряки, что оскверняли красного зверя нечистой смертью.

Керо вытащил из-за пояса одного из моряков толстый кошель и высыпал содержимое на ладонь. Ожидаемого звона не позвучало. Вскрикнув, он кинул на пол пригоршню белых предметов. На дерево упали, звонко стуча, острые зубы с прозрачной бритвенной кромкой.

***

Кеан плыл в холодной речной воде, темной и странно тихой. В памяти вспыхивали яркие картины. Вот он прыгает с песчаного обрыва в речушку рядом с деревней или уходит в степь с мешком и рогатиной, чтобы ловить ядовитых змей. Жар родительской кузни, мерный стук. Ту-тук, тук-тук… Нет, это всего лишь его сердце… Вода вязкая, черная, пахнет пряной травой, от этого запаха свербит в носу.