Текст книги "Исход благодати (СИ)"

Автор книги: О. Зеленжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Парню показалось, что это прозвучало двусмысленно. Перед глазами сразу предстала картину: другие руки прикасаются к ней, губы целуют, что-то говорят, а она тает в этих объятиях. Или наоборот, безмолвно плачет, не в силах избавиться от вынужденных обязанностей. И то, и другое вызывало в нем ярость. Настурция тот час почувствовала это.

– Ты злишься? – испуганно спросила она, напряженно сжавшись. – Пожалуйста, не бей…

Прозвучало это так жалобно, что гнев мгновенно утих. Бить женщину Кеан считал ниже своего достоинства. Максимум – безобидные розги, если совсем распоясается, но кулаками? В этом было что-то подлое.

– Даже если и разозлюсь, бить не буду, – пробормотал он.

“Но если увижу тебя с кем-нибудь еще” – хотел добавить парень, но осекся. Настурция принадлежала Протекторату и, в равной степени, каждому брату под маской. От этой мысли у него запылали щеки. Раньше в нем никогда не было этого странного разъедающего чувства. Этой жадности до кого-то.

– Так и знала, что ты другой, – улыбнувшись, шепнула Настурция, и вдруг завизжала, когда ее волосы намотались на крупный волосатый кулак.

– А ну иди сюда, сука! – пророкотал Кассий, выволакивая девушку из купальни. – Как смеешь открывать свой рот и разговаривать с протектором на равных?

Кеан рванул следом, но больная нога затормозила его. Когда он вылез из купальни, Кассий уже рывком поднял девушку и рычал в ее помертвевшее от страха лицо:

– Ты, видимо, возомнила себя леди? Соскучилась по светским беседам? Нечем занять рот?

– Кас! – крикнул Кеан, двинувшись за другом. – Пусти ее, она ничего не сделала.

– Стой, где стоишь! – рыкнул бородач, и парень невольно остановился. – Какой же ты еще молокосос. От бабья одни беды. Я же говорил – выкинь ее из головы. Трахай, но к себе не подпускай. И что я вижу? Кокетничаешь с ней, словно с честной женщиной.

Кеан зло стиснул зубы. Крыть ему было нечем, но и рвущаяся наружу злость все не утихала.

– Пусти ее или… – начал он.

– Или что? – огрызнулся Кассий, ставший вдруг тоже злым и всклокоченным, словно цепной пес. – Что мне сделать, чтобы ты, наконец, понял истинную сущность этой падали? Пустить ее по кругу, чтобы…

Договорить он не успел. Кеан и сам не понял, как так случилось, но его кулак зарядил в точности в покрытую бородой щеку. Кассий пошатнулся, и тогда молодой протектор заехал вторым кулаком ему аккурат в солнечное сплетение. Здоровяк согнулся от боли, выпустив девушку, и тут же с рычанием бросился на Иллиолу, обхватив огромными лапищами поперек торса. Гора мышц с легкостью опрокинула меньшего брата. Кеан упал на мокрые каменные плиты, ударился затылком, отчего все перед глазами сразу потемнело, а затем – красно-белая вспышка, резкая боль, рот наполнился кровью. Он инстинктивно закрыл руками голову и даже умудрился ударить в ответ, не видя, по чему попал, но боль утянула его в черный холодный мрак.

Очнулся от запаха паленой плоти. Собственной паленой плоти. Проректорский лекарь, кривой седой старик, безжалостно прижигал ему рассечения на лице, бормоча что-то о том, какие непутевые нынче пошли парни. Все тело страшно болело. Кое-где разошлись старые швы, и лекарь безжалостно вырвал нитки, прижигая разрывы. Привстав с койки, Кеан осмотрел себя – он был щедро осыпан гематомами. Кулак все еще невольно сжимался от воспоминаний. Хотелось избить Кассию все его поганое лицо.

Некоторое время он проторчал в лазарете, а вечером снова прокрался в женское крыло, дожидаясь девушку в темной молельне. В какой-то момент он задремал, а когда дверь скрипнула, даже испугался, что это кто-то другой и теперь его похождения раскрыты. Нет, это была Настурция. Кеан обрадовался, но тотчас опечалился, увидев на ее лице следы рукоприкладства. Губа рассечена, синяк на скуле. Девушка поставила лампадку на пол и снова легла ему на плечо, а он, не найдя нужных слов, молча погладил ее по голове.

– Зря ты подрался с большим, – сказала Настурция. – Мы сами виноваты. Забыли об осторожности. А теперь еще и ты пострадал.

– Плевать. Я бы не смог просто смотреть.

Она слегка улыбнулась:

– Мой рыцарь… Наверное, я и правда глупая. Забыла, где я и кто теперь. К таким, как я, рыцари не приходят.

– Я приду.

По ее щекам побежали слезы:

– Как приятно это слышать… Особенно теперь… Когда не понимаешь, что будет завтра…

Кеан высвободился из-под ее головы и непонимающе посмотрел на мокрое от слез лицо. Настурция сглотнула комок в горле.

– Мне очень страшно, – призналась она. – Мне кажется, грандмастер может… избавиться от меня.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что… – ее голос прервался, она вновь всхлипнула. – Потому что здоровый это так не оставит, да и другие тоже… Плохо на тебя влияю.

– Глупости, – Кеан успокаивающе погладил ее по волосам. – Куда они тебя денут-то?

– В темницу, – одними губами шепнула девушка. – Или… изуродуют так, чтобы ты никогда больше не посмотрел.

От этих слов Кеан снова вскипел. Никто не смеет причинять боль Настурции, его Настурции!

– Этого не будет, слышишь? – сказал он. – Они не посмеют…

– Посмеют, – вздохнула девушка. – Те, кто способны сделать бесчестный подлог доказательств… а затем спокойно убить заведомо невиновного… что им изувечить меня?

Протектор растерялся. Она говорила кощунственные вещи, за которые кто-то другой давно подвесил за ребра, но, в то же время, в ее голосе звучала слишком искренняя боль.

– Я тебе не говорила… Боялась разозлить, – продолжила Настурция, пряча глаза. – Но теперь, думаю, скрывать бессмысленно. Этот Кассий… Он подлый человек.

– Он, конечно, пьяница, но чтобы подлый, – начал было Кеан, но она приложила палец к его губам.

– Я не договорила. Я боюсь его, Кеан. Это он задержал, а затем казнил моего отца.

Глава 14

Застывший без выражения взгляд Рихарда загипнотизировал Эстева. В чувства его привел грубый пинок:

– Вставай! Он мертв! Хватай ведро и займись делом!

Марсэло. Командирский окрик привел Соле в чувства, в груди заклокотала ярость, но ударивший в нос запах гари отбросил на второй план все мелочное. Схватившись за ручку ведра, Эстев побежал к колодцу, стараясь не смотреть на занимающиеся огнем дома. Почерневшие от копоти жители Цитаделей выбегали из своих лачуг, огнеборцы под руководством Аринио выстроились в цепочку. Эстев вклинился в эту гусеницу, аккурат между двумя здоровыми парнями, и весь превратился в действие.

Когда занялся серый туманный рассвет, с огнем было покончено. Он уничтожил множество лачуг и даже подпортил лазарет Аринио. Все это время заунывно выл колокол, лишая сна всех бродяг Червивого. Эстев посмотрел на свежие алые мозоли на руках, размял натруженную спину. Начал накрапывать отвратительный мелкий дождь, налетел промозглый ветер. Эстев зябко поежился в мокрой от пота рубахе. Мимо него молнией пролетел Морок и опрокинул на себя целое ведро колодезной воды. Одежда облепила его длинное жилистое тело, и он присел на каменный парапет перевести дух. Его лицо было бледнее обычного, с пугающим оттенком синевы, и Эстев всерьез задумался, не болен ли он. Послышался шорох юбок, и, оттолкнув толстяка, к Мороку подскочила Уна, растрепанная, в наспех зашнурованном платье, из-под которого выглядывала заляпанная грязью сорочка. Словно это она была погорелица, выбежавшая из пожарища. Уна бесстыдно обхватила Морока за шею, чуть не уронив в колодец, и осыпала его худое лицо градом быстрых поцелуев. Он попытался отвернуться, но тщетно. Девушка была подобна рыжему урагану.

– Я прибежала, как только смогла! О, слава всем богам и меньшим сущностям, ты цел! Я боялась, я так боялась!…

– Незачем было, – вставил Морок между сбивчивыми причитаниями, пытаясь оторвать ее руки от своей шеи. – Я дал тебе задание. Я буду недоволен, если ты его провалишь.

Его холодный тон подействовал на Уну, словно ушат холодной воды. Она тотчас отпустила его, сделав пару шагов назад.

– Зачем ты так? – спросила она. – Я правда очень сильно боялась за тебя…

Эстев почувствовал себя неловким свидетелем того, что не должны видеть чужие глаза и слышать чужие уши. А еще на сердце отравленным червячком шевельнулась ревность.

– Я устал повторять, но, пожалуй, снова освежу тебе память, – выпрямившись во весь рост, Морок навис над девушкой. – Не прикасайся ко мне. Между нами ничего нет и не будет. Возвращайся в бордель и, будь добра, принеси хоть немного пользы!

Последнее он почти выкрикнул. Эстев увидел, как затряслась нижняя губа у рыжей, словно она сейчас расплачется, а дальше она снова чуть не снесла его ворохом юбок, убегая куда-то прочь. Морок устало потер пальцами глаза.

– Зря вы так с ней, – не выдержал Эстев. – Она же от чистого сердца…

– Я спрошу, если мне понадобится совет, – процедил бледный, зыркнув на него холодными черными глазами. – Или ты тоже любитель одаривать непрошенным?

Эстеву стало обидно, но не за себя, а на девушку. Как можно так хладнокровно топтать искренние порывы сердца? Каждый достоин любви, ласки, понимания. Если бы взгляд мог прожигать, то у Морока появились бы две аккуратные дырки между лопаток.

Небо побледнело, и в этом дождливом мареве Цитадель выглядела особенно скорбно. От лачуг все еще вился сизый дымок, слышался женский вой, плач детей. Аккуратные шеренги накрытых мешковиной тел напоминали клумбы в парке, где когда-то любил прогуливаться Эстев. Он прошел вдоль них, останавливаясь напротив тех, с кем успел разговориться за эти две недели. Когда очередь дошел до Рихарда, в глазах предательски защипало. Эстев мысленно уговаривал себя не плакать и пытался загнать горькую влагу обратно. Рихард был хорошим человеком. Грубоватым, но добрым, никогда не дразнил его боровом или тюфяком, относился с пониманием. Что теперь станет с его семьей? И как же конюшня? Задумавшись, Эстев упустил момент, и слезы все-таки увлажнили щеки, и он постарался тут же оттереть их, размазывая по лицу копоть. Издали разносились распоряжения Морока:

– Колокол подвесить! Вы! На вас восстановление домов. В первую очередь лазарет! Аринио, список необходимого! Вы! Копайте могилы! Чтобы к вечеру все было готово. Ты!

Эстев вздрогнул, осознав, что это “ты” относится к нему.

– Ты! До вечера необходимо восстановить столовую. И чтобы ужин был готов к сроку! Аринио! Что у нас с запасами самогона?…

Морок умчался, меряя двор широкими шагами, словно и не был до смерти уставшим. Позавидовав его энергии, Эстев поплелся к баррикадам, чтобы вернуть на место столы и скамьи. “А надо ли это делать? – невольно думал он, выдирая гвозди. – Что если они вернутся?”. Несколько крепких парней помогли ему в борьбе с гвоздями. Панические мысли продолжали крутиться в голове. Когда с баррикадами было покончено и столы вернулись на законное место, Эстев, не выдержав, пошел искать Морока. Ему нужны были ответы.

Морока он обнаружил в лаборатории Дуана. Алхимик как раз хлопотал над колбой бледно-зеленой вязкой жидкости. Старясь не думать, что это за отрава, Эстев сразу взял гору с наскока:

– Морок, нам надо поговорить. Об этом нападении …

К удивлению Соле, вожак отреагировал непрошибаемо спокойно. Уголки плотно сжатых губ на мгновение дернулись вверх.

– Как можно отказать Убийце бога? – с усмешкой ответил он. – Что там у тебя…

Глянув на Дуана, который и не собирался оставлять их наедине, Эстев сделал вдох и выпалил:

– Я боюсь, что без баррикад мы будем беззащитны перед новым нападением…

– Они не нападут, – отрезал Морок, а затем добавил. – Не хочешь взглянуть на него?

Сглотнув, парень согласно закивал головой. Брюнет жестом пригласил его внутрь лаборатории, а потом на лестницу вниз. Внутренности Соле сжались от воспоминаний о связанном человеке, которого пытал Дуан. Отвратительное и страшное зрелище. На этот раз в подвале не было ни подопытного, ни едкого голубого дымка, зато на скамье лежало тело человека. Морок зажег несколько масляных фонарей, свисающих с потолка, ярко блеснули золотые волосы и узоры на коже. Эстев остолбенел. Словно серо-золотая парча.

– Почему вы думаете, что они не нападут вновь? – тихо спросил он.

– У нас есть колокол и эквийские светлячки. Точнее, светлячки все до одного выгорели, но они об этом не знают…

Эстев склонился над телом так низко, что мог дыханием пошевелить его волосы:

– И это их остановит?

– Остановило же.

Эстев поднял глаза:

– Откуда вы знаете, как убить вакшами?

– Это не вакшами, а вакшамари, – наклонившись, Морок провел пальцем вдоль золотого узора. – Видишь? Их отличительная черта. Символизирует вериги. Они добровольно сдерживают собственные силы, чтобы не превратится в монстров. Вакшами же ничего не сдерживают, с ними было бы сложней совладать…

– Откуда?…

– Если я скажу, что много читал об этом, ты мне поверишь?

– Вы хотели показать мне нечто, что перевернет мои взгляды с ног на голову.

– После того, как ты упал в обморок от голоса Брэдли? Нет, думаю, ты еще не готов. Сначала тебе придется привыкнуть к тому, что мир полон страшных чудес, – он указал на труп.

Эстев почувствовал все нарастающее клокочущее раздражение.

– Храните и дальше свои секреты, говорите загадками, – процедил он. – Не хочу, словно дрессированная собачонка, послушно ждать от вас ответов. Просто знайте – это отталкивает людей. Они готовы на многое, прыгать в огонь и на мечи, но только когда понимают, ради чего это делают.

Кивнув, Морок снова улыбнулся уголками губ. Словно скупое солнце выглянуло в ненастный день:

– Хорошо, заключим соглашение. Я клянусь рассказать тебе всю правду, когда ты будешь к этому готов. Я сдержу обещание, и в твоих интересах постараться изо всех сил, – он направился в сторону люка, а затем обернулся. – Нет, ты не собачонка. Мне не нужен послушный пес.

Словно паук, Морок ловко вскарабкался по лестнице, а Эстев остался наедине с трупом вакшамари и раздирающими на части думами. Мгновение назад он был готов послать все к черту, и первым – вожака, а сейчас в нем снова разгорелся уголек упрямства, словно он и правда должен перетерпеть, постараться, и тогда… А что тогда? Неизвестно, словно белые пятна на карте, и он не смел строить никаких догадок. Эстев еще некоторое время разглядывал экзотический труп, а затем поднялся наверх. Впереди было еще много работы на кухне.

Дождь все усиливался. Эстев колдовал над печкой, ему помогало несколько крепких парней и девок. Одна из них, Ири, невысокая и коренастая, была, пожалуй, сметливей всех. Почти не говорила, только тихо кивала и угукала, не боялась грязной работы и огня. Эстев отметил, что она хорошая помощница, стоило приписать ее к кухне.

День за работой пролетел быстро. К вечеру дождь усилился, ветер разбушевался, и вскоре все были озябшие, мокрые и голодные. Для погребальной церемонии собрались все, кроме караульных. Шелестели расхлестанные ветром тенты над могилами. Эстев отметил, что ям гораздо меньше, чем тел… Кому-то придется ютиться подвое и, кажется, никого из присутствующих это не смущало. Аринио прошелся вдоль ряда ям, нараспев приговаривая:

– Все мы идем петляющей тропой, не ведая, что таит за собой каждый поворот. Никто из нас не знает, когда наступит конец, но каждый хочет с честью уйти с тропы и остаться в памяти. Мы не забудем, мы будем двигаться дальше, потому что все наши тропы сливаются в единый путь, конец которого мы видим очень четко. Впереди нас ждет имя человеческое. Мы отберем его у тех, кто привык относиться к нам, как к зверям, и больше никогда не позволим забрать у нас это: достоинство, свободу и уважение….

Его речь баюкала, сливаясь с шорохом дождя и барабанной дробью расхлестанных тентов. Уважение… Эстев задумался, уважал ли его кто-нибудь в той, прошлой жизни, относился ли кто-нибудь по-дружески? Заплакал бы кто-нибудь, погибни он? И вдруг понял, что нет. Он всегда был чучелом, посмешищем, пусть в чем-то и умелым, полезным семье. Никто бы не проронил по нему ни слезинки.

Аринио закончил речь. Крепкие парни взялись опускать тела в могилы. О каждом из убитых сказали несколько слов, кто-то расщедрился на целую речь. Морок стоял под дождем и молча наблюдал за процессом, словно темное надгробие.

Когда очередь дошла до Рихард, множество глаз сразу обратилось к Соле. Что ж, они и правда очень близко общались, даже когда Эстев перестал работать на конюшне. Сглотнув, толстяк сделал несколько шагов вперед, посмотрел на восковое лицо бывшего товарища.

– Рихард был добрым парнем, хоть и треплом, – выдавил он из себя. – Душа компании, не умел долго держать зло. Я не знаю, во что он верил, и какие похоронные обычаи в Айгарде, но надеюсь, что он найдет мир и покой. Ан.

Последнее вырвалось помимо его воли. Священное слово “ан”, слово благодати и гармонии. На мгновение Эстев испугался, что люди вокруг разорвут его на части, но отовсюду стали раздаваться разрозненные “ан”, их подхватывал ветер и швырял прямо в сырые могилы. Рихард опустили на дно под разноголосый хор священного звука.

Когда последняя могила превратилась в холм, все отправились на поминки. Горячая похлебка с лепешками и бочки забористого пойла быстро превратила тризну в попойку. Кто-то нестройно голосил песни, щупал повизгивающих девок, кто-то стал еще смурней, чем прежде. Морок ел что-то, подозрительно напоминающее лист алоэ, прямо с острыми иголками. Бррр, ну и гадость! Эстев все пил и пил, пытаясь залить невеселые думы, и сам не понял, как упился до ватных ног, головы и языка. Осмотрев пьяную толпу, он увидел в отдалении Уну. Девушка не ушла, как велел ей Морок, сидела прямо на земле, в грязном насквозь промокшем платье, с опухшими от слез красными глазами и опрокидывала в себя кружку за кружкой, словно матрос. Кулак Эстева сжался сам собой. Как мог Морок так обидеть ее и как она может терпеть такое отношение? Пошатываясь, он дошел до нее и упал на землю рядом. Уна даже не взглянула, продолжив самозабвенно заливать нутро самогоном, словно сама хотела упиться до беспамятства.

– Брось ты этого Морока, – пробормотал Эстев, еле ворочая языком. – Он тебя унижает… Отталкивает, а ты достойна большего… Ты очень красивая… и смелая… ты могла бы выйти замуж, зажить счастливо…

Уна повернулась, сфокусировала на нем пьяные глаза.

– За кого? За тебя что ли? – и разразилась злым хохотом.

Неприятно, но Эстев ожидал подобного ответа.

– Может вы друг друга и стоите, – произнес он, не сводя с нее глаз. – Оба с упрямством отталкиваете тех, кто пытается быть добрым с вами, словно чего-то боитесь.

– Нихера ты обо мне не знаешь, – чуть мягче ответила Уна. – Не судьба мне быть честной женщиной. Я и крала, и убивала, и торговала телом, во мне не осталось ничего чистого. Не хочу быть благочестивой матроной и сдохнуть за пряжей в окружении внуков, – она пьяно вздохнула, налив себе полную кружку, а затем вдруг чокнулась с Эстевом. – И про Морока ты нихера не знаешь, кретин…

– Знаю достаточно, – Эстев сделал глоток. – Хладнокровный бесчувственный чурбан.

Уна пьяно хихикнула:

– Тогда я расскажу тебе сказку… – залпом осушив кружку, она продолжила. – В далеком городе жила-была девочка с семьей… Ну как городе… Скорей, большой сраной деревне вокруг замка, каких в Аделлюре дохрена. Мать ее умерла родами, оставив наедине с сестрами и отцом. Девочка мечтала сбежать из дома… Потому что отец свихнулся, как овдовел. Насиловал их с сестрами, и никто не мог сказать этой мрази слова поперек, ведь был он уважаемым человеком. Жрецом.

Эстев покрылся холодными мурашками. Уна устало облокотилась о бочку, сдаваясь на милость алкоголя. Мутные глаза уставились на столы с пьющими.

– Однажды он так сильно избил ее старшую сестру, что та умерла. Он сказал всем, что от болезни, и опять же, никто не посмел пойти против. А мне стало страшно, что следующей буду я.

Уна забыла, что рассказывает сказку, да и Эстеву давно стало понятно, о ком эта страшная история.

– И тогда я взяла в охапку младших сестер и побежала, но он все равно догнал… нашел… вернул… Стало совсем худо. Весь город знал, но нельзя трогать жреца. Боги покарают, – Уна устало прикрыла глаза. – По городу проезжал путник. Выглядел, как аделлюрец с востока, рыжий, конопатый. Ехал мимо нашей фермы, попросился на ночлег, а ночью застал отца со мной. Его не остановили ни божественные знаки, ни посулы небесной кары. Он пустил кишки этому старому ублюдку, дал нам свободу. Все, что я знала о своем спасителе: его зовут Морок и он едет на Юг. Прошло много лет. Я выросла, стала ловкой, умелой, научилась стрелять, разбойничать в местных лесах, а после отправилась на Юг в поисках лучшей жизни. Конечно, я мечтала найти того самого Морока. Конечно же, я влюбилась. Я узнала, что в Ильфесе, в самых черных ее безднах, и правда живет один человек с таким именем, но он выглядит абсолютно иначе. Все равно я решила поговорить с ним, вдруг он знает что-то о том Мороке, которого я люблю… – Уна улыбнулась. – Я подошла к нему, заговорила… и увидела, что он узнал меня. А потом услышала его голос. Это был он, тот самый Морок. Не знаю, как он смог изменить свой облик, но я полюбила и это его новое лицо. – Уна снова прикрыла глаза, словно засыпая. – Да, он делает мне больно, отталкивает, но я точно знаю – он помнил обо мне столько лет. Верю – однажды он меня подпустит, ведь мне не страшно, даже если он – лесной дух. Я бы не удивилась… Однажды он меня подпустит… но пока мне обидно, хочу сделать глупость…

Она швырнула кружку с расплескавшимся самогоном, поднялась на трясущиеся ноги и поковыляла к толпе. Упала на колени первого попавшегося мужика, засмеялась в истеричном веселье, обняв его за шею и позволив облапать себя за талию, словно портовая шлюха. Морок посмотрел на этот спектакль ледяными черными глазами, в которых ничего нельзя было прочитать. Эстев понял, что его сейчас стошнит от этой грязной истории. Он поковылял в сторону конюшни, подальше от этого разнузданного гульбища на костях и трупах.

Лошади… Как там они? Наверное, огонь перепугал их до смерти… Из конюшни пахнуло сеном, из ближайшего стойла раздалось короткое ржание, а издали – мерный шорох метлы. На мгновение Эстеву показалось, что это Рихард. Он был продолжением этого места, спал тут же, прям на сене. Покачнувшись и чуть не упав навзничь, Эстев поковылял на звук. Конечно же, это не Рихард. Низкий, коренастый, чернявый… Марсэло. Эстев задохнулся от внезапно нахлынувшего гнева.

– Это… не твое! – крикнул он, еле ворочая непослушным языком, и вырвал метлу из рук солдата.

Как смеет он прикасаться к вещам Рихарда?

– Теперь мое, – прорычал коренастый, вцепившись в потертую ручку, словно в древко копья. – Вали отсюда, пьяный ублюдок!

Его грубость и презрительный тон окончательно расшатали нервы Эстева. Издав вопль ярости, толстяк накинулся на Марсэло, размахивая кулаками, только тело, и без того неловкое, было одурманено самогоном. Солдатик без труда ушел от удара, поставив подлую подножку. Толстяк неловко завалился под тяжестью собственного веса и приложился щекой к засыпанному сеном полу. Боль была далекой, приглушенной ватным опьянением, но горечь и стыд были яркими, как вспышки в темноте. Соле показалось, что он может ослепнуть от них, а, может, это перед глазами пробежали болезненные искры от удара…

Темный провал. Тихий голос. Темнота, слегка подсвеченная красным, вертелась и раскачивалась, как флюгер. Эстев пришел в себя, сидя на полу в какой-то лачуге, пока кто-то пытался стянуть с него одежду. Он с трудом сфокусировал взгляд. В лачуге было темно, только откуда-то с улицы долетал свет масляного фонаря, но Ири он узнал по очертаниям

– Господин Морок просил сделать тебе ванную, – сказала она, указав в сторону.

Мда, ванная. В его доме была тяжелая, металлическая, с витыми ножками и блестящими розами, как на пироге. Это же была застеленная тканью деревянная бадья, в которую вряд ли получится поместиться полностью. И все же это была ванная. От воды шел пар. Какая Ири молодец. Наверное, долго таскала и грела ее, чтобы он мог позволить себе такую роскошь. Эстев не мылся уж две недели, и его рубашка пожелтела от пота. С трудом поднявшись на ноги, он сам стянул с себя рваную одежду. Ири куда-то пропала. Оно и к лучшему, ему было стыдно раздеваться перед ней. Соле свалил грязное тряпье бесформенной грудой и залез в воду, вздохнув от удовольствия. Как хорошо… Он снова на время отключился, разморенный теплом, и пришел в себя, когда что-то защекотало ему нос. Волосы. Обернувшись, Эстев увидел, как Ири срезает свалявшиеся колтуны с его головы. В последний раз он расчесывался тоже две недели назад.

Разом навалились эмоции. Грязное поведение Уны, смерть Рихарда, манипуляции Морока, неопределенность судьбы. Отвратительный Марсэло, который словно присвоил себе память о друге. Во всем этом мраке и пьяном тумане единственным светлым проблеском было поведение Ири. Он взял ее за руку и по наитию прижал к своему лицу, как когда-то ластился к матери, чтобы та пожалела его, когда его обижали другие мальчишки, сильные, дерзкие агрессивные, каким он никогда не был.

Ири расценила этот жест по-своему. Приложила его ладонь к себе, и Эстев почувствовала нежную кожу. Голая женская грудь. Наверное, будь он трезв, то смутился бы и сбежал, но он был пьян, и это была первая женская грудь, которой он коснулся со времен раннего детства. Гипнотизирующее зрелище, еще более завораживающее ощущение. Эстев не мог оторвать от нее ладони, и эта пустота в голове, горячая и красно-черная, ему очень понравилась. Улыбнувшись, Ири спустила платье на пол и погрузилась в его ванну. На мгновение Эстеву показалось, что это Уна, и он уцепился за этот самообман. Уна гладила его по лицу, дарила влажный поцелуй, ее тяжелые груди скользили по торсу, а тело дарило пьянящую жаркую тяжесть. Стало вдруг так хорошо. Плеск воды, ее волнистые волосы, скользящие по его лицу, а внизу живота так приятно, что сложно терпеть. Так вот как это, когда спишь с женщиной? Словно прыжок с огромной высоты, оканчивающийся резким взлетом. Вода остыла, но ее горячее тело все равно продолжало греть. Все остальное превратилось в пьяные обрывки. Эстев не помнил, как выбрался из ванной, как оделся во что-то чистое и куда лег, и только чужое тепло под боком разбудило его под утро.

– Спи, еще рано, – сонно пробормотала Ири.

Эстев вспомнил, что произошло между ними. Стыдно, неловко, но он послушно лег на место. Все-таки это была не Уна…

Утро началось с ужасного похмелья и столь же терзающих угрызений совести. Превозмогая тошноту и головную боль, пришлось собрать в кулак все мужество и делать дела. Ири взялась помогать ему. Он был благодарен ей за молчание. Ему было стыдно подолгу глядеть на нее, пытаясь выудить из того красно-черного тумана обрывки воспоминаний. Остались только мимолетные ощущения, лицо Уны, раскачивающееся напротив его… Стыд.

Но когда день закончился и он вернулся в свою конуру, Ири снова пришла к нему. Впилась поцелуем в губы, молча выскользнув из платья. Что двигало ею? Неужели жалость? Эстев хотел было спросить ее, но тело его опередило. Она была неказистой простушкой, обычной деревенской девкой, от нее пахло кухней, но от ее тяжелой груди в его руках и жара бедер член моментально напрягся. В этот раз Эстев запомнил абсолютно все: темную родинку на ее ключице, мягкую складочку на животе и хриплое дыхание. Она торопливо стянула с него штаны, и Эстев повалил ее на свое скудное соломенное ложе. Где-то там, на краю сознания кричало: “Что ты делаешь? Это не Уна. Ведь это всего лишь грязная предосудительная похоть ”– но их тела сплелись, растворяя все мысли. Ири улыбнулась, когда он несмело вошел в нее. Неужели он ей понравился? Тогда она была первой, кто захотел его… Вместе со сладким жаром ее лона он ощутил благодарность. Спасибо, Ири…

Они недолго барахтались на сене, а затем девушка пристроилась у его плеча, сонная и уязвимая. Он подтянул разбросанную одежду, укрыл себя и ее, и провалился в сон.

Так прошло несколько дней. Изнурительная работа, тренировки с Мороком, вспышки горечи по Рихарду, когда Эстев проходил мимо конюшни или видел Марсэло. Почему этот урод выжил, а великан – нет? Ночи с Ири, напоминающие незамысловатые деревенские танцы. Голая похоть с примесью благодарности… Они почти не говорили, да и разговаривать им было не о чем, но на кухне напоминали единое целое. Уна пропала, и Эстев, пожалуй, был даже рад этому. Но вскоре она все-таки объявилась, да не одна, а с огненно-рыжим мальчишкой лет десяти. Тот хмурился, разглядывая солдат и рабочих. Зачем он здесь?

– Ты сказала, что господин Тьег в беде. Где он? – успел спросить мальчишка, прежде, чем, распихав собравшуюся толпу, к нем не подскочил Морок.

Вожак несколько секунд обескуражено смотрел на мальца, затем на Уну, еле слышно пробормотал: “Ты все-таки привела его” и упал на одно колено.

– Мой Владыка… – произнес он, склонив голову, чем вызвал бурный интерес толпы, ужас мальчика и недоумение Уны.

– Вы ошиблись, – пробормотал рыжий, отступив от коленопреклонное фигуры. – Где господин Тьег?

– Боюсь, его здесь нет, – ответил Морок, поднимаясь на ноги. Эстев никогда не видел его таким сияющим. Он сделал еле заметный жест, и Уна впилась в плечи мальчика мертвой хваткой. – Я вынужден попросить тебя остаться.

– Что? Уна! Что это значит? Ты же сказала…

– Прости, я солгала, – ответила девушка. – Но тебе стоит поговорить с …

Мальчишка саданул ее локтем в бок и ловко вывернулся из ослабевшей хватки, просочился в толпу и припустил прочь, но тут же был сбит с ног. Зяблик, торжествующе скалясь, пригвоздил рыжего к земле.

– Не уйдешь!

– Молодец! – воскликнул Морок, подскочив к мальчишкам.

– Пустите меня! – истошно вопил рыжий.

– Ах ты, блядский сын, кусается!…

– Дуан! – крикнул Морок. – Мне нужен твой подвал!…

Брыкающегося и орущего мальчишку уволокли в лабораторию. Подвал вызывал у Эстева страшные ассоциации. Зачем Мороку мальчик, почему он назвал его Владыкой? В голову стали закрадываться страшные картины насилия над ребенком, опыты безумного алхимика или как вожак хлещет его нагайкой.

Морок вернулся к Уне, они долго прохаживались по двору, еле слышно общаясь между собой. Спихнув все обязанности на недоумевающую Ири, Эстев пошел к логову вожака, прямо по шаткой лестнице на верхотуру. Сегодня он точно не отвертится от вопросов. Поднявшись, еще раз огляделся. Только сейчас толстяк заметил, как много здесь всякой всячины. Рисунки углем (неужели Морок рисует?), карты, записи на непонятных языках, некоторые больше напоминали вязи растительных узоров. Эстев невольно зазевался по сторонам. Его внимание привлекла здоровенная черная карта звездного неба, выглянувшая из-под стопки больших пыльных книг. Эстев слабо помнил уроки астрономии, они ему не нравились. Что интересного в этих огоньках на небе?