Текст книги "Исход благодати (СИ)"

Автор книги: О. Зеленжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

И тут из смежного помещения вывалилось помятое тело, находу заправляя рубаху в штаны. Висельник замер на входе в зал, округлив рот. Болт прошил ему горло, но поздно, истошный крик, переходящий в хрип, визгливо пронесся в пыльном воздух, тела всколыхнулись, грянули выстрелы, и все заволокло удушливой пеленой. Асавин пригнулся к полу, спрятавшись за спинами цитадельцев, чтоб не попасть под шальную сталь. Руки судорожно затрепыхались за спиной, старательно выпутываясь из узлов.

Сквозь дым мелькнула сталь, заскрежетала, высекая искры. Глотки нестройно издавали крики ненависти и боли, дерево скрипело под сапогами и босыми ногами, разлеталась тяжелая мебель, поднимая клубы пыли. В этой свалке Асавин различил свою дагу за поясом Хордана. Всего в нескольких футах, только протяни руку, но прямо перед его носом упал, булькая кровью, поверженный Мороком висельник, отрезав путь к кинжалу.

– В укрытие! – скомандовал черноглазый, и Асавин первым же юркнул за несколько перевернутых кресел.

Трое цитадельцев, спрятавшись за остатками былой роскоши, перезаряжали аспиды, а один стонал, истекая кровью. Через секунду раненый осел на землю, побелев, как полотно. Дым осел, показав поле побоища. Четверо висельников так и не встали со своих лежанок, трое лежали в собственной крови, и еще один скулил, зажимая рану на животе. Остальные, воспользовавшись затишьем, схоронились за тремя перевернутыми на бок столами. Повисла непродолжительная тишина. Никто не хотел покидать укрытие. Узел окончательно распутался, и Асавин просто держал руки за спиной, ожидая подходящей возможности.

– Френсис мертв, – наконец, рявкнул Морок. – У вас больше нет вожака. Отдайте мальчика, и вам сохранят жизнь.

Из-за столов раздался нетрезвый смешок.

– Сдох твой мальчик. Френсис его насмерть забил.

“Опрометчивый ответ”, – успел подумать Асавин прежде, чем Морок стрелой метнулся из-за кресла.

Эльбрено не поверил своим глазам: черноглазый одним прыжком пересек без малого пятнадцать футов, превратившись в смазанное серо-синее пятно, и приземлился прямо на один из столов, опрокинув его на вражеских бойцов. Хордан ринулся следом, а за ним и три других цитадельца, вскидывая аспиды на бегу.

Обескураженные висельники затрепыхались под столешницей, пока их подельники вскидывали тесаки. Слишком медленно, уже не остановить юркую сталь. Окровавленная игла выскользнула из плоти, Морок забалансировал на дергающемся дереве, при других обстоятельствах этим можно было бы полюбоваться. Тесаки висельников яростно взметнулись, метясь в ловкого танцора, но мимо, словно он и правда был всего лишь наваждением.

Освободившаяся рука Асавина устремилась за пояс Хордана, и стальная рыбка нырнула под ребро. Плешивый притормозил, отстав отдругих цитадельцев. Никто из них даже не заметил тихого, но драматичного убийства.

Асавин уже уронил на пол тело Хордана, когда один из цитадельцев некстати обернулся… Эльбрено узнал хриплого, что присвоил его эскарсель. Вот он, у него на поясе, а перстень маяком сверкал на темном пальце. Прежде чем хриплый успел развернуться, Асавин ловко обошел его дуло и подрезал шланг. Аякоса, словно кровь из артерии, брызнула в глаза цитадельца. Противник машинально зажмурившись, курок щелкнув вхолостую. Дага воткнулась в горло, прямо под подбородком, обдав лицо и волосы Асавина брызгами крови.

Болт просвистел, едва не задев Эльбрено, и вонзился в противоположную стену. Истекающий кровью цитаделец из последних сил пытался перезарядить арбалет, руки его не слушались. Прикрывшись мертвецом, Асавин сорвал свой эскарсель и начал шарить в поисках ключа. Вот он! Шух! – второй болт вонзился в футе от головы блондина. Тот сорвал перстень со скользкого от аякосы пальца и неожиданно встретился взглядом с Мороком. О, если бы глазами можно было высекать искры. Бледное лицо исказилось от ярости, и Асавин понял – ему конец. Развернувшись на носках, он припустил, куда глаза глядят.

Наверное, он совершил ошибку. Стоило сразу же бежать, бросив и перстень, и эскарсель, пока обе банды сцепились в ожесточенной схватке, а сейчас… Глаза Морока были похожи на два бездонных колодца прямиком в холодную мрачную Гаялту. Они обещали смерть.

Асавин резко повернул в сторону подвала. Животный ужас гнал его туда, где можно спрятаться.

– Дивнииика! – проорал он, подбегая к лестнице. – Открой! Боже!…

Он ударился о дверь, обернулся и увидел Морока. Растрепанные черные волосы занавешивали лицо, разорванная рубаха пестрела красными и зелеными пятнами, обнаженная шпага мокро блестела от крови. Не человек, а настоящий монстр, ничем не лучше Френсиса, и это чудовище танцующей походкой двинулось к блондину.

Впервые за долгое время Асавину захотелось помолиться. Он не верил ни во Всеблагого, ни в других богов, но сейчас он снова почувствовал себя маленьким мальчиком, которому не дано ничего изменить, только бежать и барахтаться в высокой траве, что резала кожу с нещадностью стали.

Дверь за его спиной дернулась.

– Асавин?

Дивника! Она и правда святая! Эльбрено дернул дверь на себя, отворачиваясь от черноглазой фигуры. Шаги за спиной ускорились, Морок все прекрасно понял.

Отпихнув веридианку, Асавин навалился на дверь, но поздно. Мощный толчок распахнул ее настежь, блондин пошатнулся, едва не опрокинувшись, Дивника закричала, отпрыгнув в угол, Курт, неизменно сидевший у ложа хозяина, вскинулся от неожиданности. Точно, Курт!

– Стоять! – заорал Асавин.

Морок и правда застыл. Шпага замерла в руке, а глаза, как два обсидиановых кинжала, вонзились в перепачканную кровью фигуру Асавина. Одной рукой блондин прижал к себе мальчика, а второй приставил к его шее дагу.

– Стой, или он сдохнет.

Морок медленно опустил острие шпаги.

– Владыка… Вы живы…

Мальчик замер от ужаса и, казалось, не дышал, Асавин не сводил глаз с замершего Морока и судорожно соображал, что делать дальше. Ну же, Сводник, думай. Он сделал маленький шажок назад и уперся ногой в тюфяк, на котором лежал бессознательный Тьег. Морок, словно завороженный, тоже двинулся за ним следом. Его глаза сосредоточено следили за кинжалом в руках Асавина.

– Брось шпагу, – приказал блондин. – Подальше от себя.

Немного помедлив, черноглазый отшвырнул вороненую сталь.

– Дивника, запри дверь.

Обойдя брюнета, веридианка скрипнула засовом.

– Чего ты хочешь? – спросил Морок.

Асавин медленно обошел тюк с Тьегом, отступая в угол с мешками и гнилыми корнеплодами. Эти черные глаза не сулили ничего хорошего, даже без шпаги. Стоило раз и навсегда обезвредить это чудище.

– Жить, – выдавил из себя Асавин, замерев в углу.

Морок сделал шаг в его сторону.

– Хорошо. Мы договоримся. Я отпущу тебя с миром, только не тронь его.

– Я тебе не доверяю, – процедил Эльбрено, демонстративно шевельнув кинжалом.

Острие впилось в кожу мальчика, и тот пискнул, словно придавленная мышка, Морок дернулся как от пощечины.

– Ты загнал меня в угол. Знаешь, что делают загнанные в угол крысы?

– Не делай. Глупостей, – отрывисто прошипел черноглазый, и по его телу прошла странная рябь.

Асавин мельком взглянул на расстеленный перед его ногами ковер. Осталось совсем чуть-чуть.

– Ты сам виноват, – сдавленно прошипел блондин, прижимая лезвие к горлу Курта, как если бы намеревался перерезать ему горло.

Мальчик вскрикнул от ужаса, Морок сорвался с места. Ковер просел под его телом, увлекая прямо на ощеренное кольями дно погреба. Дивника снова вскрикнула, из ямы поднялось облако пыли. Асавин убрал кинжал и осторожно глянув в провал. Он увидел только часть ковра, кое-где пронзенного обломками досок и перепачканного зелеными пятнами.

– Ты! – Курт ударил Асавина кулаком под ребра. – Я чуть Ирди душу не отдал, думал, ты меня и правда прикончишь!

Эльбрено присел на корточки:

– Даже и не буду извиняться. Этот ничего не должен был заподозрить.

– А он что? – спросил рыжий, присев рядом с блондином.

Асавин пожал плечами. Это, конечно, не волчья яма, но такие травмы быстро сведут в могилу кого угодно.

– Жаль, – вдруг сказал мальчик, и Асавин удивленно посмотрел на него. – Он знал, как помочь мне, и очень хотел этого…

Из ямы раздался стон, по спине Асавина поползли холодные мурашки. Все-таки живой. Надолго ли? Наклонившись, он сдернул ковер, скрывающий пронзенное тело, и обомлел.

Три деревянные пики пронзали Морока насквозь, заставляя стонать от боли, один обломок торчал из бедра. По всем признакам даже несведущий во врачевании Асавин сделал вывод, что раны не совместимы с жизнью, но его поразило далеко не это. Наверное, это сон.

Темно-голубая кожа, с прожилками зеленых вен. Длинный гибкий хвост, оканчивающийся скорпионьим жалом. Там, на горе обломков и острой щепы корчился от боли совсем не человек.

Глава 19

Как только бои окончательно стихли, и протекторы организованными шеренгами двинулись обратно к форту, подбирая раненых, Кеан почувствовал, как заныло помятое тело и вкрапления мокрых ожогов, оставленных внезапным взрывом. Боль заостряла мысли, развеивая горечь самоистязания. Она стала его якорем.

По пути молодой протектор подобрал Пригара. Старый конюх предложил добить его.

– Порченный, – ворчал он, разглядывая обожженный бок. – За ранами надыть следить, а коли оклемается, то кто знат, мож брыкаться будет. Кому он тепереча нужон? Давайте-ка мы его, сэр, лучше на убой пустим.

– Нет, – отрезал Кеан. – Сделай, что сможешь.

Он еще раз посмотрел в большие темные глаза коня, с горечью подумав: «Как же это неприятно, обрекать на смерть тех, кто этого не заслуживает».

– Нет, – чуть тише сказал он. – Сделай, как считаешь нужным. Подбери замену.

– Даже не знаю, чего вам предложить, зверей одного за другим гробите, – проворчал конюх. – Вона, возьмите тогда ее, – он указал на темно-гнедую кобылу. – Орешка. Мы ее несчастливой зовем, трех всадников пережила. Вы будете друг друга стоить.

И он расхохотался, всхрюкивая, словно боров. Кеан поморщился, глянул еще раз на кобылу и махнул рукой, но чтобы конюх не распоясывался, рыкнул:

– Что за еретические суеверия? Побалуй мне тут!

Смех сразу оборвался в бормотания оправданий. То-то же. После Кеан хотел было направиться к лекарю, но увидев, что старику сейчас не до ушибов и царапин, передумал. Перетерпит, он же все-таки мужчина. В мысли сразу же плавно вошла Настурция. Вода стекала по ее крутым бедрам и упругим грудям, в глазах – горячее желание, губы звали прикоснуться к ним… Кеан одернул себя. Нельзя навлечь на девушку беду.

Он промучился два дня, снедаемый желаниями, а на третий все-таки не выдержал. Подкараулил ее в купальне и тихо шепнул, пока не унеслась прочь:

– Я буду ждать тебя в молельне.

После всего, что Кеан узнал о судьбе Примулы, он был уверен, что она не придет, но надежда – последний оплот. Он ждал ее, и она пришла, несмотря на опасность, страх и боль. Первым же делом Кеан обнял ее и прильнул к губам, как давно и хотел. Нетерпеливо стаскивая друг с друга одежду, распутывая узелки дрожащими пальцам, они не проронили ни слова, словно каждый наполненный смыслом звук способен был уничтожить очарование момента и навлечь беду на их головы. Они занимались любовью под тихий шорох камня, треск свечей и шуршание нагретой телами ткани. Насытившись, они долго лежали тело к телу. Кожа Дайре была обжигающе горячей, а от волос пахло подвалом и паром.

– Тебя приписали к прачкам? – спросил Кеан, нарушим магию безмолвия.

– Что, сильно пахнет? – спросила она, а затем, не дожидаясь ответа, показала руки. – Вот, в кровь истерла…

Он увидел алые мозоли, потрескавшиеся ногти и пузыри ожогов. Руки крестьянки.

– Теперь я прихожу в купальни только, чтобы принести чистое белье и унести грязное, – сказала девушка, стыдливо спрятав натруженные пальцы в кулачок. – Грандмастер не хочет, чтобы я кого-то ублажала, и я даже рада, знаешь… Если б еще прачки не были такими злыми… Клюют меня каждый день, как стервятники…

Кеан посмотрел на ее сжатую в кулак руку, на растрепавшиеся волосы и подумал вдруг, что он ужасно поступает с ней. Ссылка в прачки – не самое плохое, что могло бы произойти, но что случится с ней, если они продолжат? Рано или поздно их связь будет обнаружена, и тогда Дайре жестоко поплатится. От подобных мыслей внутренности скрутило, как от злой отравы.

– Слушай… – начал было он, но Дайре оборвала его, положив голову на плечо:

– Расскажи, что ты делал все эти дни… Вижу, у тебя полно новых синяков и ожоги в придачу. Ты снова подрался?

– Нет… – сказал Кеан и тут же осекся. – Да… То есть, нет…

Она рассмеялась, взъерошив ему волосы:

– Ты что, был пьян?

– Просто не знаю, считается ли дракой подавление восстания, – он пожал плечами.

Ее лицо мгновенно стало серьезным:

– Понятно. Топтал горожан, значит?

– Да, и они, как видишь, вовсе не беззащитные ягнята.

Кеан смолк, вспоминая похожую на пену толпу, залитую кровью площадь и удары из темноты.

– Это было ужасно, – признался он. – Когда-то отец оправлял меня в поле с косой, и я с удовольствием трудился несколько часов к ряду, но люди не трава. Кассий сказал, что всем сначала худо, а потом привыкаешь… Сказал, что скоро сердце будет биться ровно, как на казни еретиков.

– Не слушай его! – Дайре вскинулась с его плеча. – Я же говорила, он подлец! А ты, – она взяла его за подбородок. – Ты другой, у тебя осталось сердце. Поэтому я тебя и полюбила.

По телу растеклось блаженное тепло, и стало еще сложней сказать те слова, что он намеревался.

– Слушай, – начал Иллиола. – Я не знаю, что с нами будет дальше. Поэтому лучше прекратить эти встречи…

Он не успел договорить, она уже снова вскинулась и яростно зашипела:

– Чтооо?!

Ее пальцы впились ему в плечи.

– Трахнул, как уличную девку, и теперь говоришь такое? Кому будет лучше? Тебе?

Кеан вздохнул:

– Ты не поняла …

– Все я поняла! – Дайре засуетилась, собирая раскиданную одежду. – Это ты ничегошеньки не понимаешь!

– Погоди! – он схватил ее за руку. – Я хочу тебе добра.

– Пусти, – Дайре вывернулась из хватки и посмотрела на него горящими от ярости глазами. – Лучше уж скажи прямо – ты струсил. Не знаешь, что будет с нами, и боишься. Я – пятно на твоей гладкой маске. Плюнуть и растереть, да?

– Нет, я…

– Трус, – зло сказала она. – Вот что ты скажешь про рыцаря, что бежит с поединка. Хорошо, я приму твое решение. Я – умная девочка.

Девушка сделала несколько шагов к двери, и, гордо вскинув подбородок, напоследок бросила:

– А еще – я смелая.

Она исчезла за дверью, оставив Кеана в смятении чувств. Что он сделал не так? Хотел ей добра, но вызвал только обиду и ярость. Вот бы понять это таинственное женское сердце! Словно толкуешь с чужестранкой. Его еще никогда не упрекали в трусости. Он не боялся ни сражений, ни боли, ни самой смерти, и теперь какая-то женщина смеет назвать его трусом. “Не какая-то, – тут же поправил он. – И горько тебе как раз из-за этого”. Да, пожалуй, назови его трусом какая-нибудь девка, пусть даже из благородных, он пропустил бы мимо ушей. Мелкие шавки часто лают на коней и с визгом отскакивают, стоит тем забить копытом, но слова Дайре были, что отравленные стрелы. Метко нашли щель в доспехе и жалили, жалили, жалили…

Тихая горечь снедала его несколько дней, подкрепляемая разочарованием в своих возможностях. Целую седмицу Кеан рыскал по городу, собирая любые сведения о пропавшем сыне имперского посла, всюду упираясь в тупик. Он вытаскивал из борделей светловолосых айгардских мальчишек, чтобы снова пихнуть их в объятия шлюх. Обошел Певчий, где по слухам, видели похожего имперца.

– Да то давно было, – говорил уличный торговец. – Уж больше месяца назад.

След стылый, истертый дождями и повозками. После недолгих размышлений, Кеан пришел к выводу, что мальчишка или давно покинул город, или сменил внешность, или его уже нет в живых. Последнее было самым нежелательным. Его дядюшка точно не примет такого ответа, и тогда грянет война.

На восьмой день бесплодных поисков грандмастер вызвал Кеана к себе.

– Ну что же? – сварливо начал старик, не вставая с кресла. – Я получил твои отчеты и они меня не обрадовали. Найти мальчишку – дело величайшей важности! Это не просто какой-то щенок заморской шлюхи! Это, мать его, императорская кровь! Ты понимаешь, дубовая твоя башка, кого ты ищешь?! – старик перешел на крик и разбрызгивание слюны. – Что я вижу? Ни единой, мать его, подвижки!

Он долго разорялся, осыпая Кеана отборной руганью, и закончил на самой скверной ноте:

– Да еще спутался с бабенкой! И с кем? С дочерью еретиков, падшей женщиной! Лишил ее возможности искупить предательство крови и себя обрек на позор! Ух, была б моя воля, ноги б твоей больше здесь не было! Отправил бы на Гергеру или Рокуро, собирать рис, как безродного раба!

Эти слова ранили и сердце, и гордость, хлестали не смоченными в соли розгами, а рассекающей плетью, и от них становилось погано. После такого разноса Кеан спустился в купальню и долго кис в ванной, пока та совсем не остыла. Горько, горько, горько… И от того, что подвел орден, и от слов старика, и от злости Дайре. Почему в жизни есть такая горечь? Он чувствовал себя таким опустошенным и разбитым, словно в первый год послушничества. Поедая себя поедом, Кеан не заметил, что купальни опустели, а Сестры переминались с ноги на ногу, не зная, как им поторопить задержавшегося гостя. Откуда-то издалека послышалось знакомое нестройное пение. Кеан вылез из ванной и побрел на звук.

А у моей молодки тонкий стан

И черные глаза-агаты.

Я исколесил Андинго и Шутан,

Но не видал таких, как Ата.

Ата, Ата, Атиере!

Ты из ветра дочерей.

Продал я родную веру,

Чтобы ты была моей.

Фривольная кабацкая песенка лилась из ванной, в которой лежал Кассий. Он прихлебывал из кувшина, бесконечно возвращаясь к первому куплету, и встрепенулся, когда Кеан расположился рядом с ним.

– О, а я думал, что последний остался. Устал ждать, когда милашки придут меня вып…ик…роваживать.

Кеан отрешенно кивнул.

– А ты чего такой? – заинтересованно спросил Кас. – Что, старик по тебе протоптался?

Кеан снова кивнул.

– Да не бери в голову, – мокрая лапища хлопнула парня по плечу. – Он постоянно орет. Я уже выучился пропускать это мимо ушей.

– Он сказал, что отправит меня собирать рис.

– А мне грозился, что продаст какому-нибудь фермеру вместо быка. Он просто старый брюзга.

– Нет, Кас, не похоже на пустой треп, – Кеан устало откинулся в ванной. – Кас, я влип, так влип…

– Да погоди ты убиваться раньше срока, – побормотал Кассий, приобняв товарища за плечи. – На вот, хлебни…

– Нет…

Кеан отвернулся от подставленного кувшина.

– А я говорю – пей, – горлышко настойчиво ткнулось в лицо.

Из него сладко пахло гранатом и сухофруктами. “А пошло оно все”, – подумал Кеан и в следующее мгновение опрокинул в себя крупные глотки.

– Эй, полегче! Все за раз не выдуй!

Кассий отобрал у парня кувшин, и вовремя, тот словно вознамерился опустошить его одним махом.

– Крепковато для тебя… – пробормотал бородач и тоже сделал глоток.

Сладкий дурман поднялся из обожженного вином нутра, словно жар из отцовского горна, а в ушах стучало сердце, точь-в-точь как папин молоток. В поле сладко пахло травами, девушки плели венки и бросали в Змейку. Однажды девчонка надела венок ему на голову, провозгласила Королем Урожая и долго смеялась.

– Эк тебя разморило, – рассмеялся Кас. – Да, с кижарой шутки плохи.

А Кеан уже плыл в ароматном травяном океане и чувствовал себя странно свободным, словно былинка, подхваченная ветром. Кас приобнял его за шею и снова затянул фальшивую песню. Он жалобился на жизнь, о чем-то спрашивал, кому-то грозил, а Кеан с трудом следил за этим, плавая в пьяном блаженстве.

Утром было очень плохо. Кеан мучился головной болью, его рвало так, как никогда до этого, и лишь к полудню он почувствовал себя человеком. Кас посмеивался над ним, окуная, словно ребенка, в бадью с водой, несмотря на горячие протесты:

– Кас! Прекрати! Маска же!…

– Не бойся, – добродушно ворчал великан, – она не растворится в воде…

Кеан возмущенно забулькал, но подчинился, и скоро ему полегчала.

– Рот еще прополощи, – Кассий протянул ему флягу.

Кеан, не глядя, хлебнул из нее из и скривился.

– Кас, это вино!

– Полощи-полощи, – лапища похлопала молодого протектора по плечу. – Или насильно влить?

Кеан сердито свел брови, упрямо ткнув флягу под нос бородачу:

– Ну, попробуй!

– Тяжело с тобой, – вздохнул Кас. Насильственные методы он, видимо, решил оставить на потом. – Я просто хочу, что б у тебя в голове как следует прояснилось и ты кое над чем поразмыслил.

Кеан выжидающе скрестил руки на груди.

– Я тут подумал, – продолжил бородач. – Если принц все-таки жив, то на какие шиши он живет? Ильфеса – город дорогой, а если бы он всюду светил своим положением, то его бы мигом отследили по тавернам. Золота у императорского племянника, разумеется, куры не клюют, но с большим мешком не походишь, значит что?

Кеан молча насупился.

– Значит он захаживает в банк, дубина! – фыркнул Кас. – Как любой богатей в городе. Осталось узнать, в каком он держит деньги.

– Его лицо на всех столбах, – скептически заметил Иллиола. – Будь так, банкиры первыми бы его сдали.

– Щщщенок, – презрительно протянул бородач. – У них свой Закон Благодати, и он велит им преумножать золото. Такого клиента, как императорская кровь, они потерять не хотят. Однако, в открытую против Протектората не пойдут. Так что вызнай, в каком банке мальчишка хранит деньги, а потом выбей из стрика разрешение на допрос, чтобы они поволновались…

На следующий день Кеан передал поводья Орешки в руки шустрого хорошо одетого мальчишки, когда золотые, под стать называнию банка, ворота палаццо отворились перед ним и запустили в мир роскоши. Конечно, дворец Его Благодати был куда богаче, но с непривычки и, особенно, по сравнению с простотой убранства форта Протектората, это великолепие внушало трепет. Семейство Сарафино, много поколений владеющее Золотой Птахой, не экономило на архитекторах. Сквозь огромный портал, украшенный статуями святых, Кеан прошел во внутренний дворик, со всех сторон окруженный аркадой с капителями. Посреди каменного двора журчал фонтан и шелестели плодовые деревья с огромными рыжими апельсинами, от взгляда на которые рот сразу наполнился слюной.

– Господин протектор?

Его встретил невысокий работник банка, весь утопающий в ровных, словно у мраморной статуи, складках накидки с просторными рукавами. На голове красовался шаперон, хвост которого, изрезанный, словно рванье бедняка, обернулся вокруг его шеи. Кеан еле сдержался, чтобы не поморщиться. Одеяния купцов он считал достойными скоморохов.

– Чем имеем честь служить достопочтимому протектору? – банковский клерк лучезарно улыбнулся. – Желаете открыть счет?

Кеан протянул свиток, едва не ткнув им в грудь парня:

– Я уполномочен провести допрос всех работников банка.

Схватив бумаги, клерк улыбнулся уже более натянуто:

– Господин протектор, это может потребовать времени…

– Это срочно, – отрезал Кеан, залюбовавшись на апельсины. – Не стоит оттягивать неизбежное. Если пойдете навстречу, то Протекторат будет снисходителен.

Парень еще раз улыбнулся, на этот раз совсем несчастно, и удалился, поигрывая запечатанным свитком в руке, а Кеана тотчас осадила прислуга.

– Не надо, – отмахнулся было он, но, увидев на ажурном подносе большой очищенный апельсин, разрезанный на дольки, просто не смог устоять.

В следующую же минуту его усадили в тени раскидистых деревьев, где журчал фонтан с голубой мозаикой. Помимо апельсина ему принесли стеклянный кувшин, до краев полный лимонной воды.

Вскоре его пригласили в вычурно декорированный зал, где его уже ожидало несколько поколений содержащего банк почетного семейства, в глазах которых не было страха, но не было и приязни. Более, того – они явно ожидали этого визита. Лица смотрели отовсюду – с потолка, со стен из тусклого золота тяжелых рам. Кеан не стал вглядываться в дорогие ковры, которые бессовестно попирал пыльными сапогами. Может быть, там тоже была парочка лиц. За широким письменным столом, застеленным белоснежным кружевом, восседал утопающий в мантии старик. Глава семейства, Клеменцио Сарафино. Дутый шаперон выглядел на его голове шляпкой гриба. Противного такого, распадающегося на части гриба, а толпа бесчисленных членов семьи, вставших за его спиной, напоминала грибки поменьше. Вот она, благородная гниль на вековых камнях города. Семейство сильно напоминали сейчас скульптурную композицию в молельне, и вместо здоровенного пса у ног старика скалила зубы шкура степного льва

– Полагаю, ваш визит связан с поисками сына посла? – уточнил Клеменцио.

– Умышленное сокрытие информации сродни пособничеству, – процедил Кеан.

– Да? – старик улыбнулся. – А какое преступление совершил сей юноша?

– Он – нет, а вот вы – да, поставив под угрозу отношения Ильфесы и Святой Империи.

– Так это правда? – Сарафино поморщился. – Осада Жемчужного порта из-за него? Нам казалось, что это – всего лишь повод, а мальчик находится в ваших застенках, как заложник.

Вот так изящно старик раскрыл часть своих карт. «Мы не знаем, где мальчик», – говорили его речи, но Кеан не спешил верить словам.

– В этом случае, мой визит был бы лишен смысла, – ответил протектор, переводя тяжелый взгляд от одного почтенного господина к другому. – О вашем сокрытии важной для расследования информации немедленно будет доложено.

– Кому? – едко хмыкнул Клеменцио. – Уж не думаете ли вы, что такое богатое семейство, как Сарафино, не имеет своего голоса в Совете Кардиналов?

Кеан сжал зубы, латная перчатка скрипнула. Ну да, конечно. Сейчас вовсю шли дебаты по поводу выборов нового сосуда. Радует хотя бы, что внутрь Протектората ушлые торгаши еще не пробрались.

– Грандмастеру и архиепископу Игнацио Антере, – не моргнув и глазом ответил Кеан. – Власть над городом сейчас в их руках, разве нет?

Теперь уже старик сморщился, как лимонная корка на солнце, взмахнул рукой, подзывая юношу в одежде пажа. Шепнув ему пар слов, он передал ему бронзовый ключ на кожаном шнурке. Мальчишка убежал.

– Пока мы ожидаем, не желаете ли эфедры? – любезно предложил Клеменцио.

Кеан внезапно вспомнил адмирала Фиаха Обрадана, его холодный деловой прием и пожалел, что сейчас находится не на борту имперского «грифона».

– Благодарю, меня уже вдоволь напоили и накормили, в том числе и ожиданием, – процедил Иллиола. – Надеюсь, вы не предложите мне еще и вздремнуть.

Лицо старика переменилось, и теперь в глазах было нескрываемое холодное презрение. Что, не сработала привычка умасливать с рыцарями божьими? То-то же.

Через несколько минут вернулся и паж. Он принес изящный ларец, внутри которого оказалась шкатулка из ароматного дерева.

– К вашему сведению, он появился лишь раз, – сказал Сарафино, разворачивая бумаги на дорогой кружевной скатерти. – Посмотрите на дату. Как раз после Восшествия. Больше он не возвращался.

Кеан бегло осмотрел разложенные бумаги. Дата соответствовала сказанному. Расписка, обналичивающая небольшую сумму. Другая бумага показалась ему гораздо интересней.

– Кто такой Асавин Эльбрено? – задумчиво спросил он.

– Сами читайте: “Моему дражайшему другу”, – но если вы ищете более конкретный ответ, то сразу могу вам сказать – такой персонаж не числится среди благородных семейств этого города.

– Как он выглядел?

– Августо?

Один из почтенных господ приблизился.

– Августо, как выглядел господин Эльбрено?

– Одет, как обычный горожанин средней руки, – ответил тот. – Хотя…

– Хотя?…

– Это загорелый блондин, словно седой не по годам. Мне тогда это показалось занятным.

– Не по годам? Он молод? Юнец?

– Не юнец, но и не стар. Будь он богатого рода, я б сказал, что самой поры для женитьбы…

Клеменцио крякнул, оборвав разговорившегося родича:

– В общем, от тридцати до сорока с хвостом.

– Благодарю, – пробормотал Кеан.

Протектор покинул палаццо банка, погрузившись в омут мыслей. “Найду этого Асавина и выйду на мальчишку”, – думал он. Кеан припомнил всех блондинов, что выуживал из борделей и таверн. Они были отчаянно молоды, не старше Иллиолы, и по-северянски бледны либо украшены пятнами солнечных ожогов. Загорелых блондинов до сорока с хвостом ему не попадалось. Вернувшись в форт, Кеан обстоятельно расспросил всех присутствующих протекторов, не встречались ли им подобные лица. Он почти отчаялся что-либо разузнать, как брат Бернардо ответил:

– Припоминаю. Был один случай в Певчем, за день или два до побоища на Бронзовой площади. Пришлось разогнать вольнодумцев, заодно искали имперского щенка по приметам, опрашивали всех блондинов, что встречали. Попался мне тогда мужик, подходящий под описание. Кажется, он этим именем и представился, – Бернардо задумался. – Он – актеришка в местном театре. Не помню, каком.

– Спасибо! – ответил воодушевившийся Кеан.

Вот она, зацепка! Ильфеса не Леак, театров не так уж и много, и все актеры друг друга знают.

– О, еще с ним был мальчишка! – крикнул Бернардо ему вслед. – Его племянник, не помню имени. Совсем хворый.

Кеан резко развернулся:

– Почему их не задержали?!

– Мальчишка был брюнетом, – ответил Бернардо.

Кеан ничего не сказал. Он уже летел облачиться для новой поездки. Одно дело брюнету притвориться блондином, и совсем другое – наоборот. Это – дешевый трюк, известный даже Иллиоле. Его сердце ликовало. Если за десять дней ничего не переменилось, то мальчишка жив, но зачем-то скрывался от властей под другим именем и обликом.

Кеан объехал все театры Певчего, срывая репетиции и постановки, методично опросил всех, от прим до последних полотеров. Про такого актера, как Асавин Эльбрено, никто ничего не слышал, но одна из актрисок, завлекательно хихикая в кулачок, сказала:

– Ну что вы, господин протектор, он вовсе не актер. Роль у него одна единственная. Это Сводник. Время от времени цепляет молодых парней-чужестранцев, разводит на золото. Многие в Певчем знают, но ничего не делают – больно много денег приносит его игра. Если хотите подробностей, наведайтесь в бордель “Негодница”, что на Копье Любви, поспрашивайте его владельца, Адира Салмао…

Бордель к вечеру трещал по швам от гостей. Некоторые, увидев протектора, притихли, другие поспешили искать заведение, посетители которого не носят масок. Кеану было физически неприятно находится в этом гнезде порока. Казалось, что дерево его стен потемнело от копоти падших душ. К нему вышла красивая рыжая женщина. Ее зеленые глаза были холодными и злыми, хрипловатый грудной голос пропитан желчью, и сама она, несомненно, была черна от душевной грязи. Кеан не бил женщин, но эту без лишних слов приложил бы об пол, если б она посмела хоть пальцем коснуться его.

– Адир Салмао был моим отцом, – ответила рыжая. – После его исчезновения я взяла семейное дело в свои руки. Никакой Асавин Эльбрено к нам не приходил. Возможно, он и вел какие-то дела с моим отцом, но не со мной.