Текст книги "Исход благодати (СИ)"

Автор книги: О. Зеленжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Зал был полон Сестрами Отдохновения, все в целомудренных светло-серых одеяниях. Зачем он сюда пришел? Место встреч протекторов с сестрами – купальни, а он явился в их крыло. Прокрался словно тать. Среди множества спин Кеан без труда различил Настурцию и ее пышные волос, не поддавались ни одной прическе. Протектор спрятался в алькове, за статуей одного из святых, когда двери распахнулись, и девушки пошли вглубь западного крыла. Мужчинам запрещалось ступать на эту территорию, но Кеана потянуло следом. Может быть, он и правда пчела, привлеченная сладким ароматом цветов.

Настурция отделилась от общей группы, зашла в маленькое сумрачное помещение, освещенное несколькими длинными свечами. Зажгла еще несколько и установила в пустующий канделябр. Теплые блики света выхватил из темноты белые мраморные изваяния Его Благодати и святых. Лежащая у ног андингская гончая. Исповедальня? Молельня? Кеан шагнул следом, захлопнув за собой дверь. Настурция испуганно обернулась, брови разной формы взметнулись вверх, а затем сошлись на переносице.

– Тебе не следовало сюда приходить. Это запрещено.

Узнала, несомненно, узнала! В купальнях она не произносила ни слова помимо собственного имени, и то, только когда ее об этом спрашивали. Сейчас же голос ее был полон строгости.

– Знаю, – ответил Кеан, – но хотелось увидеть тебя. Тебя настоящую.

– Неправда, – ответила Настурция, – тебе, как и всем прочим, нужен нежный бессловесный цветочек, и ты пришел лишь убедиться, что розы пахнут розами, даже когда на них никто не смотрит… – она вдруг испуганно спохватилось. – Мне не следовало этого говорить. Мне вообще не следует с тобой разговаривать…

– Мне нравится нежная Настурции, которую я встречаю в купальне, – кивнул Кеан, – но ее молчание огорчает меня. Мне хочется услышать ее голос, убедиться, что на настоящая, а не плод моего воображения.

– Разговоры с женщиной порочней пристрастия к ее прелестям, – процитировал Настурция. – Как добропорядочная сестра, я обязана прогнать тебя. Ты нарушил правило, это неприемлемо для протектора.

– Прогони.

– Ох!…

Она отвернулась:

– И тогда у нас обоих будут проблемы. У тебя, то ты вообще сюда пришел, у меня – что я открыла рот… Я могу надеяться только на твое благоразумие… И умение хранить секреты…

Она была сейчас такой откровенной и уязвимой, что у Кеана защемило в груди. Перед ним была не чувственная легко отдающаяся живая фреска, благоухающая благовониями, а застигнутая врасплох, напуганная, хрупкая девица. Не будь на ней этого ошейник, он принял бы ее за праведницу у алтаря после вечерней мессы. Печальный и чистый образ.

– Мы в исповедальне, – тихо сказал Кеан, приблизившись к ней. – Если покаяться, то грехи будут отпущены….

Настурция обернулась к нему, подняла на него темные печальные глаза:

– Я не хочу сейчас каяться. И прогонять тебя не хочу…

Щелк! – словно спуск арбалетной тетивы или рычаг, запустивший внутри протектора поршни и шестерни, а может, это хрустнули, наломавшись, свечи на белокаменной алтаре, когда он прижал ее своим телом, прямо к статуям святых, задирая юбку на этих гладких смуглых ножках. Руки словно сами гладили, расшнуровывали сложные завязки, припадали к горячей коже, влажной от испарины. Настурция была сейчас совсем другой. Не одурманивающим миражом среди клубов ароматного пара, а настоящей женщиной, и она желала его не по зову долга. Сейчас она отдавалась не протектору, не божественному закону, не горькой судьбе, а именно ему. В этом была такая пьянящая радость, какую Кеан не испытывал даже, когда ему возложили на лицо алую маску.

Когда он вошел, она простонала ему в губы. Ее тело отвечало на каждое его движение, словно воспевая божественную симметрию. Свечи ломались и гасли, наполняя исповедальню ароматом воска. Настурция и сама была как воск, и казалось, что она потеряет свои очертания и потечет горячими каплями на белый камень.

– Ааах!

Ее бедра задрожали, и она сжала Кеана так сильно, словно хотела переломить, но его тело было тверже горячего камня в купальнях. Ему стало так хорошо, как никогда до этого не было.

– Это было так опрометчиво… – прошептала Настурция. – Что если бы нас увидели?

– Благой простит, – шепнул Кеан в ответ.

Мысли о последствиях мгновенно испарились из головы при виде этого хрупкого обнаженного тела, принадлежащего только ему. Что это за странное чувство?

Однако, когда она протянула руку к его красной маске, он машинально остановил ее и сжал тонкие пальцы в своих. Поджав губы, Настурция отвернулась.

– И, все-таки, ты протектор, и тебе не позволено того, что можно обычным людям. А я такая глупая…

Она тряхнула головой и оттолкнула его от себя.

– Забудь, что я тебе сказала. Не приходи сюда больше, иначе, видит Благой, я не пожалею себя, позову твоих братьев. Пошел вон!

Кеан пришел в себя уже в келье, глядя в темный потолок. Пальцы водили по красной маске, выводя странные узоры. Что-то внутри него не позволило обнажиться перед ней полностью, ответить откровенностью на откровенность, и эта ассиметрия ее разозлила… Правильно ли он сделал? И как выкинуть из головы ее гневное лицо?

На следующее утро Кеан поехал в палаццо Его Благодати. На этот раз он запросил разрешение посетить Запретный Сад, и, после некоторых усилий, ему его дали. В Запретном Саду покоились сосуды всех ипостасей Его Благодати. Погребальные камеры, утопающее в плюще и мху, громоздились друг на друге. За три тысячи лет здесь скопилось множество мертвецов, но компактные захоронения оставляли место и на будущие сосуды. Кеан прогуливался по узкой тропинке, пока не наткнулся на очередное надгробие. На могиле свежие цветы, и мох еще не успел облепить ослепительно-белый песчаник. Здесь покоится отравленный сосуд. Кеан вспомнил его опухшее тело, старое, уродливое, пузатое, и почувствовал, как будто это ему впрыснули яд. Осквернили, отравили чистый образ истинного божества. Или с ним с самого начала что-то было не так? Он якшается с обычными смертными и готов ради женщины нарушить строгий запрет.

Кеан спустился в холодный погреб, где некогда хранилось тело. Благовония здесь больше не жгли, однако трупная вонь, казалось, впиталась в стены. Удушливая, сладковатая вонь гниющего мяса. Погоди-ка… Здесь и правда нестерпимо разит!

Кеан обошел зал в поисках источника вони. Под парочкой бочек с соленьями он заметил натекшую лужу. Протектор поднял крышку одной из них. Труп мужчины, прямо среди соленых оливок, на нем было только исподнее. Во второй бочке тоже обнаружился труп. Пропавшие стражники! Кеан грешил, что они были в сговоре с убийцей, но они, похоже, попались ему под горячую руку. Неужели пекарь мог так легко убить двух стражников? А после еще и спрятать тела.

Он вышел из погреба. Как пекарь мог сбежать после того, как убил и спрятал тела? Черные глаза внимательно осмотрели пересечение залов. Колодец с ведром, влажная дыра слива. При желании туда мог спуститься средней комплекции человек. Кеану показалось, что внутри что-то блеснуло. Он снял факел со стены, наклонился над дырой. К одной из стен прилип шлем стражника. Ага, туда он скинул все барахло. А мог ли он?…

Кеан попросил длинную веревку, закрепил ее за ворот колодца и начал спускаться вниз. Он быстро достиг шлема, а после и выхода к морю. Решетки на месте не было. Она валялась рядом, топорща ржавые зубцы. Аккуратный спил говорил о том, что ее тщательным образом подготовили. Здесь же, рядом, валялись доспехи стражников. Кеан едва не напоролся на меч, который торчал между камней.

Теперь стало понятно, как убийца сбежал. Он тщательно подготовил свой отход и убрал с дороги тех, кто ему помешал, а потом ушел вдоль берега. Кеан поднялся к колодцу и оповестил управляющего дворцом об обнаруженных трупах и выбитой решетке, после попросил перо, бумагу и написал отцу Симино обо всех своих соображения. Кеан обязан был сам приехать к ему с докладом, но пока как крыса ползал по зловонным тоннелям, его посетили здравые мысли. Он поставил на воске оттиск священного символа и отправил гонца в Протекторат, а сам поехал совсем в другую сторону.

Ему следовало догадаться раньше. Все крысы сбегаются в один угол и все помои стекаются в одну лужу под названием Угольный порт. Никто не покупал алхимическое оборудование легально, его привезли контрабандой или приобрели на знаменитом черном рынке. Все, что ему нужно – это явиться в гнездо порока и потребовать ответа от имени Его Благодати.

Гор размеренно трусил по брусчатке. Протектор хлопнул по мешку с аякосой, притороченному к седлу, недовольно скривился. Нужно было брать больше, но возвращаться в Протекторат – только потерять еще больше времени, а он сгорал от нетерпения. Как долго он мечтал ворваться в эту обитель порока, и теперь, наконец, появился повод! Кеан закрепил мешок на поясе, расправил шланг, крепящийся сбоку от приклада. Аспид плавно ложился в руку, в этом товарище Кеан был уверен, как и в цельнометаллической булаве длиною с доброе копье. Когда он коснулся ее древка, оно обожгло холодом даже сквозь перчатку, словно предупреждая, что сегодня прольется кровь.

В Книге говорится, что Ад – это тусклое черно-белое место, где от горизонта до горизонта тянется унылый ледяной лес. Заблудшие души вмерзают в серую корку и превращаются в гротескные фигуры, между которыми ходит Нода, владычица Гаялты. Но Кеан представлял ад иначе. Укрытый облаками угольной пыли, с нестройными лабиринтами грязных улиц, с переполненными сточными канавами, с людьми, копошащимися в мусоре, словно мухи. Вот он, настоящий ад, который должен вызвать отвращение у любого, кто живет чистой праведной жизнью. А все живущие там и не люди вовсе, а тени, кровососущие призраки, исчезающие с первыми лучами рассвета. Опасно соваться в ад, но протектор был уверен в себе. С рыцарем Его Благодати не может случиться ничего плохого.

Конь влетел в подворотню, оттеснив боком проституток и их клиентов. Кеан даже не заметил, как перешел на галоп, так ухала в ушах его кровь. Конь пересек мусорную стену и сбил с ног несколько чумазых человек. Гор раздул ноздри, высекая копытами искры, недолюди расползались в разные стороны, словно тараканы. Кеан зло сжал зубы, останавливая рук, потянувшуюся к булаве. Нет, этих трогать пока нельзя.

Гор перешел на рысь, вторгаясь в темноту очередной подворотни. Из мрака выскользнули руки и схватили коня под уздцы. Кеан пнул повисшего на узде человека, тот упал прямо под копыта. В другую ногу протектора вцепился грязный оборванец, пытаясь вытянуть из седла. Кеан отпихнул его стволом аспида, оточенным движением размотал шланг. Бах! – оборванец отлетел к стене, завоняло жженой аякосой. Сквозь дымок послышалась:

– Ух, сука! Дави его!

Отовсюду потянулись руки, черные загребущие, вцепились в удила, в седло и ноги Кеана. Протектор выхватил палицу, и первый же удар закончился брызгами крови, а второй ототкнул излишне ретивого, что пытался взобраться позади него. Злобно заржав, конь впился зубами в плечо одного из нападавших, тот завизжал как собака. Мощные копыта откинули наседающих сзади. Конь вырвался из захвата, побежал дальше, и Кеан вновь схватился за аспида. Бах! Бах! – два рухнувших тела, и вновь подворотню заволокло едким дымом. Перезаряжать некогда. Аспид, ставший беззубым ужиком, безвольно повис в седле. В воздухе свистнул болт и отлетел от кирасы, второй увяз в складках плаща, а вот третий вгрызся между нагрудной пластиной и наплечником. Рука почти отнялась от боли, но Кеан пришпорил коня, врываясь в покрытую дымом гущу врагов. Конь с хрипом топтал кого-то, а затем завизжал. Белую шкуру кромсали кривые клинки, острый нож вошел в ногу Кеана, распоров ремни поножей. Гор завалился набок, и Кеан чудом успел вынуть ноги из стремян и скатиться с упавшего коня, вопящего в агонии. Протектор с булавой наперевес отступал, болезненно припадая на ногу, и за ним стелилась кровавая дорожка.

– С разных сторон, добьем блядь! За имя человеческое!…

И правда, выскочили с разных сторон. Один получил навершием по грудине и харкнул кровью, другой юрко увернулся от древка. Перед глазами поплыли черные пятна, среди них мельтешили подбегающие фигуры. Кровь хлестала из ноги, оглушительно бился пульс в ушах. Бом, бом, бом…

Они всем скопом повисли на древке булавы. Вспыхнула и отступила боль. Под оглушительный грохот в висках Кеан упал на землю, и его стало засасывать в холодную черноту. “Жаль, что я не снял перед ней маску”, – успел подумать он и утонул в холоде.

Глава 6

Душные дни заканчивались вечерами в компании Итиар. Их робкие с Ондатрой попытки общения вскоре превратились в увлекательную игру. С каждым новым вопросом молодой охотник открывал для себя совершенно незнакомый мир подводных теней, сложных ритуалов и непонятных подтекстов. Под шорох уборки, ругань местных и сладкий вкус эфедры на губах он узнавал новые грани этого странного пестрого существа, сидящего напротив.

– Почему ты так высокомерен с Керо? – спросила Итиар во время их второго разговора.

– Нет, – отрезал Ондатра. – Высокмирье нет.

Сложные слова давались ему с большим трудом.

– А он говорит, что ты киваешь ему, словно барин. Не знаю, как принято в вашем племени, но среди людей это больше похоже на снисходительность.

– Как надо?

– Всегда можно сказать общепринятое слово вежливости: “спасибо”.

– Что он тут делать? Ходить, критьать. Давно пора утьиться воин!

– Он сирота, кухарки его пригрели, – объяснила девушка. – Отца нет и не было, некому учить… Одна у него судьба…

Ондатре потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что такое “кухарка”, а слово «сирота» он и вовсе не понял.

– Семья утьить, – настаивал он.

– Так нет у него семьи.

Молодой охотник медленно моргнул.

– Нет. Семья, – он распростер руки в стороны, словно собирался обнять несколько человек за раз. – Семья… Стая! – вспомнил он, наконец, нужное слово.

Итиар покачала головой.

– Не понимаю, что ты пытаешься сказать, но у людей семья – это родители, кровные братья и сестры…

Это заставило Ондатру задуматься о том, как же много люди придают значения родственным связям и родной крови. Молодому охотнику было сложно это принять. Для него все люди были носителями общей на всех жизненной силы, и это превращало их в племя, разделенное на общины поменьше, под старшинством сильного вожака. Разве эта нора со всеми ее обитателями не является такой стаей?

Молчание затянулось, Итиар осмелилась задать вопрос:

– Ондатра, а что для авольдастов семья?

– Стая, – важно отметил он. – Братья и сестры, а наверху – старейщина.

– Это ты говоришь о своем… клане, но у тебя ведь были родители, так ведь?

– Так.

– Кем они были?

– Воины, раз выводить. Только воины могут размнозаться.

– Ты их не знал? – удивилась Итиар, а затем спохватилась. – Они погибли?!

– Не знать, – ответил Ондатра. – А надо знать родители? Кто родить разве вазно?

– Погоди-ка… Вы не заботитесь о своих детях?

– Заботиться! – возмутился Ондатра. – Выбирать тихая заводь, где много еда, защищать от рыба и птиса, пока не отрастит первитьные легкие. Потом семья утьить охотиться, сразаться, обряды. Семья – это кровь, сила. Кто родить не вазно…

Лицо Итиар превратилось в непроницаемую раковину.

– Значит, вы совсем не любите своих детей? Ни капли?

– Мы любить все дети семья, – ответил Ондатра. – Не разлитьать, всех утьить.

Уголки ее губ приподнялись, непроницаемость лица сменилось более знакомой Ондатре теплотой.

– Вот как. У вас все дети общие. Поэтому вы такие дружные. Не то, что люди.

– Люди по-другому?

– Да, – грустно сказала она. – Я знала своих родителей. Отец был отсюда, с Ильфесы, а мать с Гергеру, и я родилась на плантации эфедры. Там жарко и влажно, несколько месяцев в год идет непрерывный дождь, и воздух полон воды. Я часами бродила по плантации или играла на леаконе.

Ондатра внимательно слушал ее, пытаясь вообразить сказанное. Перед его внутренним взором плантации эфедры были зарослями длинных водорослей, колыхающихся на волнах, а по песчаному дну шагала Итиар, вдыхая кристально прозрачную воду. В волосах у нее были красные анемон, а вместо одежды – традиционная портупея из акульей кожи на голое тело.

– А потом разразилась эта война с Шутаном… Война Змеи и Обезьяны. Мне было десять. Управляющий отца отвез меня в Андинго… Там я узнала, что дом сгорел, плантация разграблена, а родители сгинули.

Перед глазами Ондатры предстало сумрачно дно. Серый песок, из которого выглядывали обломки белых китовьих костей, в воде – взвесь органических остатков, оседающих на дно. Они медленно падали на черных волосах Итиар. Мертвенно и грустно.

– Оказалось, что отец плохо вел свои дела. Мало того, что я лишилась семьи и дома, так еще и стала наследницей долгов. Я до сих пор их отрабатываю. К несчастью, в Андинго я заболела и вскоре ослепла. У меня остался только мой леакон. Однако, и в Андинго я больше не могла оставаться. Теперь я здесь.

Ондатра увидел слепого дельфина, что безуспешно звал свою стаю. Зверь был обречен, но девушка напротив него улыбалась. Она была полна решимости жить дальше, несмотря на увечье. Разве это не сила? Не отвага?

– Ты работать тут из-за долг?

Итиар кивнула.

– Теперь я должна не только банку, но и местным головорезам, что организовали нелегальную перевозку людей из Андинго. Ты должен знать об этом, ваше племя ведет с ними дела.

Ондатра вспомнил ветхую баржу, перевернутую барку, грязную вспененную воду.

– Я не знать… – ответил молодой охотник. – Я… – он запнулся. – Я низкий роль.

– Однако они поставили тебя сюда, в “Гнездо чайки”. Тут банда этих Поморников ведет дела с твоим племенем. Значит, не такая уж и низкая у тебя роль. А моя роль действительно маленькая – играть на леаконе и радоваться, что не принудили выплачивать долг собственным телом.

– Телом? – не понял Ондатра.

Итиар изменилась в лице. Словно камень упал в спокойные воды и взбаламутил илистое дно.

– Ты ведь видел здесь девушек? Мужчин покупают их на время, чтобы утолить свои низменные потребности. Не все он пошли по этому пути по своей воле…

Вспомнив слова Дельфина, Ондатра кивнул… Сама идея вынужденного спаривания казалась ему дикой, противной природе, ведь передаваться должно только достойное наследие.

– Ты такое не любить? – спросил он.

– Да, – ответила Итиар. – Это сделает меня несчастной.

После этого разговора Ондатра уже не мог иначе смотреть на коралловых рыбок, снующих между столов. Мысль о том, что их принуждают спариваться и давать совершенно ненужную ни им, ни их племени жизнь, вызывала в нем все новые вопросы. Как могут люди, которые так серьезно относятся к родственности крови, настолько жестоко и бездумно распоряжаться своим наследием? От этих идей пахло нечистотами Угольного порта.

После того, как Ондатра выучил ритуальное слово “спасибо”, он заметил, что Водолей и другие завсегдатаи «Гнезда» изменили к нему отношение. Подумав немного, молодой охотник решил заняться воспитанием Керо. У малька было удачное телосложение, широкие плечи, развитая грудная клетка, и это обещало ему неплохое будущее воина.

– Идти, – кинул он Водолею перед открытием «Гнезда».

Тот скрестил руки на груди и свел густые коричневые брови. Ондатра давно понял – это знак протеста.

– Идти, – жестче повторил он и кивнул на палку в углу. – Брать это.

Копья для малька у него не было, но для начала сойдет.

– Брать рука. Нет, брать так, – он поправил Керо, которой по привычке собрался было подмести пол. – Я утьить сразаться.

– Метлой?

– Это так звать? Не вазно. Драться любой твердый палка. Смотри!

Ондатра ловко перекинул копье из руки в руку, белый наконечник рассек воздух, блеснув на ярком полуденном солнце. Малек заворожено наблюдал за этим.

– Красиво? – спросил Ондатра. – Хотеть такое?

Водолей коротко кивнул.

– У тебя будет, если наутьищься.

Глаза Керо вспыхнули на мгновение, а затем погасли, густые брови снова сошлись на переносице.

– Врешь, – сказал он. – Не может быть, чтобы авольдаст подарил копье человеку. Вы своими игрушками страсть как дорожите, я слышал.

– Я не врать, – возразил Ондатра, стукнув древком по полу. – Я слышать, ты нет семья. Я тебя утьить, и ты стать тьасть семья. Знатьит, тебе нузно копье.

– Ты сам себя слышишь? – скривился Водолей. – Да кто меня примет? Я даже людям не нужен.

– Я – не тьеловек, – сказал Ондатра, нависнув над ним. – Мое слово – кость Изветьный. Я утьить, а ты сам потом рещать. Главное, ты иметь зуб, острый и умелый. Проще зизнь.

Керо запрокинул голову, глядя прямо в серебристые глаза с узкими прорезями зрачков, а затем криво усмехнулся.

– Мне ведь все равно терять нечего, так ведь? – сказал он со странным весельем в голосе. – Почему бы и не стать немного авольдастом, так?

– Так, – ответил Ондатра, дружелюбно ему оскалившись.

К беседам с Итиар присовокупились тренировки с Керо. Малек оказался смышленым, упрямым, вспыльчивым и целеустремленным. Внутренняя кипучая злость гасила в нем боль от ударов, заставляя каждый раз подниматься и продолжать. Он был не так быстр и силен, как член племени, но сполна компенсировал это костяным упрямством и акульей целеустремленностью.

– Удивительное у вас оружие, – заворожено сказал Водолей, рассматривая копье на отдыхе после очередной тренировки. – Древко такое гладкое, а наконечник… Правда, что он керамический? Всегда было интересно, как вы керамику обжигаете? У вас же и печей-то нет.

Ондатра издал переливистую трель смеха, хлебнув из бурдюка.

– На ващ язык нет слова, тьтобы сказать, тьто это. Мы называть керамика, потому тьто похоже. Мы нитьего не зеть, все давать море. Надо знать, где брать. Это, – он любовно провел по наконечнику копья, – раковина, необытьный. Она расти, как приказать. Надо уметь. Это вазное знание. Древко – кость Изветьный, и есть один секрет, – понизив голос до шепота, Ондатра вдруг разломил копье пополам.

Керо ахнул от неожиданности, а затем с удивлением посмотрел на две ровные половины в руках молодого охотника. На конце одной был наконечник копья, а на конце другой – ровный белый штырь.

– Зуб Изветьный, – объяснил Ондатра. – Каждое копье так делать, если надо, а затем, – Ондатра совместил две половины и с тихим скрипом свинтил воедино.

Керо снова взял копье, и на этот раз его поза, выражение лица и округленные глаза выдавали благоговейный трепет перед этим изящным оружием. Ондатра мысленно улыбался. Секрет двойственной сущности традиционного копья всегда вызывал восторг у мальков племени. На мгновение молодого охотника посетила забавная мысль: что если бы Керо был носителем его наследия? Любил бы он его больше, чем прочих мальков, зная, что в нем течет его кровь? Это неизменно провоцировало все новые вопросы.

– Как люди выводить потомство? – спросил однажды Ондатра.

Этот вопрос заставил Итиар замолчать, и это молчание надолго затянулось.

– Может, поговорим о чем-нибудь другом? – наконец спросила она.

– Нет.

Он упрямо уставился на нее, Итиар вздохнула.

– Эта тема, которую не любят затрагивать в приличном обществе, но ты вряд ли поймешь… Хорошо. Что именно тебя интересует?

– Вы откладывать яйса? Как тьерепаха?

Девушка фыркнула от смеха.

– Нет. Детей живыми рожаем. А вы? – неожиданно спросила она.

– Зивые, – ответил он.

Итиар широко улыбнулась. Интересно, чему? Ондатра вспомнил старый случай. Он участвовал в китовой охоте у берегов его родины. Эти могучие звери цикл за циклом мигрировали сквозь пролив между Рубией и Нерсо. Охота была легкой. Самки с детенышами медлительны и не могут нырнуть, чтобы спастись от гарпунов, а китята большие, мясистые и надолго могут прокормить семью. Когда детеныш был убит, самка долго стонала и преследовала их лодку, словно желая отнять тело.

– Дурная! Еще родишь! – посмеивался наставник, пока Ондатра и другие его погодки разделывали еще теплую тушу на палубе.

Он надолго запомнил стоны кита, его боль и ярость, но не понимал причины. Позже Ондатра осознал, что киты рождали за раз одного детеныша, долго его вынашивали, потом выкармливали странной субстанцией, словно срастаясь со своими детьми красными зверями. Дико, необычно. Дети племени рождались в тенистых заводях сразу десятками маленьких рыбоподобных существ, быстро развивались, пожирая друг друга, чтобы на сушу могли выйти только самые сильные, быстрые и приспособленные. Если из выводка выжил хотя бы один малек, значит у тебя сильное наследие. А вот люди больше похожи на китов, только уж очень чудных.

– Может ты и прав, – ответила Итиар, когда Ондатра поделился с ней этой мыслью. – Я мало что знаю о китах. Честно говоря, я думала, что это большая рыба.

Молодой охотник разразился трелью смеха.

– Глупый самка!

Он осекся, когда увидел нахмуренные брови Итиар.

– Сам ты глупый! – крикнула она. – Раз так, ищи себе собеседника поумней! Не буду больше с тобой разговаривать!

Она и правда замолчала и несколько дней игнорировала Ондатру, но после того, как Керо научил его ритуальной фразе «прости меня, пожалуйста», все снова наладилось. Однако, Ондатра еще не раз попадал в неловкие ситуации.

– Зачем тебе это? – спросил он однажды, положив ладонь на выпуклость у нее на груди.

Это и правда была удивительная загадка. Тела человечек странным образом утолщались в некоторых местах, рождая плавные изгибы, напоминающее о барханах подводного песка или закрученных раковинах моллюсков. Выпуклость оказалась очень мягкой и упругой.

Итиар закричала, отпрянув, Ондатра отдернул руку. Сделал ей больно?

– Не смей трогать меня там! – крикнула она – Это неприлично!

– Прошу прощения, – пробормотал он.

– У ваших женщин что, груди нет? – возмущалась Итиар.

– Это грудь? Есть, но плоский, как я.

Он взял ее за руку и приложил к своей обнаженной груди. Итиар обомлела и быстро вырвала руку.

– Мы кормим детей молоком, поэтому у женщин есть… грудь. Ну почему ты всегда задаешь такие неудобные вопросы?

– Про тело нельзя? – удивился Ондатра. – Это запрет?

– Это не запрет, но… Я же не спрашиваю тебя про жабры и не тянусь их потрогать. Разве ты бы не почувствовал неловкость?

Молодой охотник на секунду задумался.

– Нет, у нас нет запрет говорить про тело, только трогать нельзя без разрещения. Я разрещаю. Хотьещь прикоснуться забры?

Цвет кожи на ее лице изменился, она торопливо замотала головой. Это явно был какой-то сигнал, но парень так и не смог его разгадать. Какое же она загадочное создание.

Так шли дни за днями, неделя за неделей. Незаметно минул месяц с момента их первого с Итиар разговора. Был самый обычный день, в «Гнезде чайки» стоял привычный гомон, но желающих получить от Ондатры не находилось. Он расслаблено пил холодную воду на своем обычном месте у входа и слушал переливы музыки Итиар, как вдруг раздался гулкий щелчок, и мелодия оборвалась. Гомон вокруг нисколько не изменился, но парень настороженно вслушался в него. Со стороны Итиар послышались гневные голоса, и все стихло. Сквозь завесу дыма парень увидел, что Итиар убирает свой леакон с помоста и исчезает за сценой. Ондатра встревожился. Это было необычно, за последний месяц девушка ни разу не покидала своего поста, и ее музыка неизменно услаждала его слух. Остаток дня он провел в нервных раздумьях о том, что же могло произойти.

Когда наступил вечер, и Керо принес неизменный кувшин эфедры, Итиар была странно молчалива. Волосы падали на ее лицо, а глаза были красными, как ее одеяние, и влажно блестели. Ондатра наклонился, чтобы как следует осмотреть ее лицо и найти на нем подсказку, что с ней происходит.

– Ты болеть? – предположил он.

Она отрицательно замотала головой, вдруг скривила губы и нос, из глаз у нее брызнула вода и потекла по щекам. Ондатра встревожено чирикнул:

– У тебя вода!

Итиар шумно вдохнула воздух, отчего в носу у нее хлюпнула, и сказала:

– Со мной все хорошо, но… – наклонив голову, она тихо добавила. – Я порвала струны на леаконе. Две за раз. Они были уже старыми, я разыгралась, – она снова шмыгнула носом. – Запасных у мня нет и нет денег купить новые. Эсвин пригрозил, что если до завтра я не решу эту проблему, то придется… – лицо у нее скривилось, и снова полилась вода. – Буду по-другому долг отрабатывать.

Выглядела она сейчас беззащитно, словно ее уже отломили от корешка и понесли куда-то, где она совсем не хочет находиться. Помочь ей тоже было некому. “Кроме меня”, – мелькнуло в голове у Ондатры. У него не было денег, и он знать не знал, где раздобыть эти самые струны, но если он этого не сделает, что Итиар будет несчастной. Наверное, они перестанут разговаривать, а, может, она и вовсе исчезнет из Гнезда. За месяц он успел привязаться к ней и к этим теплым разговорам по вечерам.

– Я помоть, – сказал он, положив ладонь поверх ее сжатых в кулаки рук, прижатых к груди.

Она вздрогнула от неожиданности и вдруг вцепилась в его ладонь, не испугавшись тонких перепонок между его пальцами.

– Как?

Он наклонился к ней.

– Не знать, но ты не бойся, я рещить, – шепнул он. – Мне нузно уходить, быстро. Надо успеть. Хорошшшо?

Она слегка улыбнулась, услышав теплое шипение знакомого слова, и вдруг потерлась щекой о его ладонь.

– Хорошо. Я верю, что ты поможешь.

Ондатра вынырнул на улицу и запрокинул голову в светлеющее небо. Он не знал, где раздобыть денег или купить струны, но знал как минимум двоих, кто мог бы ему помочь.

В племени жизнь начинала кипеть с самого раннего утра. Еще до рассвета дежурные отправлялись на рыбалку, чтобы с первыми лучами принести бочки свежей живой рыбы к утреннему подношению крови. Набитый соломой цветной тюфяк Ондатры давно скучал по своему хозяину. Он редко возвращался в свою норку, чтобы поспать на нем. Чаще всего дремал прямо на работе, за столом. Это его нисколько не огорчало, разговоры с Итиар были ему теперь гораздо милей сна в душной норе. Но он пришел не отдыхать, а найти своих братьев.

Он нашел их в знакомом углу, возле бочки с рыбой. Вместо приветствия, сразу выловил рыбешку посочней и раскусил пополам, наслаждаясь вкусом крови.

– И тебе здравствуй, – пробормотал Буревестник.

На его теле виднелись свежие кровоподтеки. Опять подрался с кем-то не по статусу.

– Здравствуйте, – сказал Ондатра, проглотив остатки рыбы. – Я вас ищу. Нужна помощь.

Дельфин усмехнулся:

– Как старейшина работу тебе поручил, такой важный стал, перестал совсем с нами разговаривать. Мы теперь тебе не ровня?

Ондатра почувствовал едкий укол этих слов, словно под кожу впились зазубренные иглы морского ежа. Так просто не вытащить, глубоко вошли.

– Нет, – ответил он, – вы были и будете моими братьями. Я перед вами виноват, совсем с вами не разговаривал все это время. Ваша злость оправдана, и я прошу простить меня. Впредь я обязуюсь больше так не пропадать и уделять внимание своим братьям.