Текст книги "Исход благодати (СИ)"

Автор книги: О. Зеленжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Френсис любил красный цвет, напоминающий ему о крови и слепой ярости. Стены первого этажа были словнона скотобойне, они зловеще багровели в свете нескольких канделябров. Солдаты Френсиса резались в карты. Все битые, резаные, с обмотками цепей на горле. У Асавина каждый раз пробегал холодок от их тяжелых мутных взглядов, а еще страшней становилось от мысли, что все они – не просто убийцы, а самые настоящие звери, наслаждающиеся резней. Иных Френсис не брал в свои верные подручные. У многих были красные зубы, ощеренные в диком оскале, словно покрытие пленкой свежей крови из разорванного горла. В этот раз взгляды были удивительно ехидными. С чего бы это? Асавин и Тьег поднялись по лестнице на второй этаж, где было заметно светлей, а еще – удивительно тихо. Эта благодать не понравилась Эльбрено. Не к добру это.

Первое, что увидел Асавин – развалившегося на кресле Френсиса. Красную рубашку украсили свежие брызги. Руки были по локоть в подсыхающей крови, сбитые костяшки покрылись коричневатой коркой. Рядом с креслом стояла симпатичная блондинка, словно сошедшая с полотна Амелькаро. Целомудренное темно-серое платье, больше напоминающее сутану богослова. В нос ударил запах лекарств. Блондинка аккуратно штопала лицо Френсиса, придерживая испачканными в крови пальчиками за подбородок. Чудно. Асавин слышал о культе богини Вериданы, пришедшем из далекого заснеженного Айгарда. Говорили, что ее жрицы владели секретами врачевания, недоступными южным лекарям и цирюльникам. Френсис шевельнул лицом, чтобы посмотреть, кто поднялся, но девушка тотчас дернула его за голову:

– Сидите смирно, иначе шов будет кривой. Немного осталось.

Голос у нее был приятный, как звенящий колокольчик. Асавин и Тьег терпеливо подождали, когда девушка закончит ритуал.

– Готово, – она перерезала нить. – Шов снимать приду как обычно. Не кривляйтесь, иначе нитки снова лопнут.

Она наклонилась за своей сумкой, а Френсис схватил ее за тонкое белое запястье и резко притянул к себе так, что она чуть не упала на кресло.

– Так быстро? Ты знаешь, мое тело тааак болит, – он приложил ее ладошку к своему паху. Блондинка ловко вывернула руку, скривившись от отвращения.

– Побойтесь Вериданы! – возмущенно сказала она. – Я и без того покинула умирающего, чтобы помочь вам, а вы… Оскверняете чистый дар своими грязными помыслами.

Он посмотрел на нее тяжелым холодным взглядом, и у Асавина опять побежали мурашки по позвоночнику. Френсис был абсолютно непредсказуем. Он мог искренне улыбнуться тебе и в следующую же секунду выпустить кишки. Расплакаться, восхищаясь красотой, и в следующее мгновение жестоко изувечить, изуродовать, осквернить. Мысли в голове этого человека бегали по таким внезапным траекториям, и Асавина пугал эта непредсказуемость. С него бы сталось схватить эту женщину, изнасиловать и убить. А может и в обратном порядке, он ведь сумасшедший ублюдок. Однако в этот раз Френсис спокойно махнул рукой:

– Не серчай, Дивника. Ступай.

Девушка подхватила сумку и побежала по лестнице, под гогот и улюлюканье солдатни. Что ж, ей повезло.

Френсис рывком поднялся с кресла. Его и без того разукрашенное лицо пестрело новой отметиной, пересекающей левый глаз, чудом тот не задев.

– А-са-вин, – отчеканил он и панибратски потрепал блондина по плечу. – Как удачно, что ты зашел, есть к тебе дело… О, а это кто? – он мазнул плывущим взглядом по Тьегу.

– Мой племянник, Ациан, – спокойно ответил Эльбрено, слегка улыбнувшись. – Он много слышал о Висельниках… хотел бы вступить.

Глаза Тьега удивленно округлились.

– Да ну? – Френсис переключился на парнишку. – И что же?

Рубиец обвел штопаного взглядом:

– Что не сыскать парней отчаянней и злей.

Френсис каркающе рассмеялся, Асавин мысленно поежился, радуясь, что мальчишка не так уж и туп.

– Это верно, – ответил вожак Висельников. – А ты у нас кто? Злой или отчаянный?

– Отчаянный, – не моргнув и глазом откликнулся парень.

Френсис оскалил красные зубы и потрепал Асавина по щетинистой щеке:

– Хорош племенник, хорош.

Его липкая от крови ладонь мертвой хваткой вцепилась в лицо Эльбрено, а в другой руке появился кривой кинжал. Острие замерло у глаза блондина.

– Что, этот тоже подожмет хвост, как только запахнет дерьмом? А?!

Чудовищным усилием воли Асавин заставил себя сохранить спокойствие, хотя в груди затрепетала испуганная птица.

– О чем ты? – спросил он, осторожно скосив взгляд к острию ножа.

Френсис наклонился к его уху:

– Я про Аэрти, твоего сраного дружка. Не делай вид, что не знаешь.

– Лонан… – Асавин наиграно вздохнул. – Я как раз хотел рассказать про него, но вести, видимо, распространяются быстрей. Но, однако ж, он все еще готов…

– Закрой пасть и слушай меня, – отрезал Френсис, и Асавин тут же осекся. – Класть я хотел, что он там готов. У него была одна задача! Одна! Он был мне полезен в одной единственной роли! – орал Френсис, окатив Асавина брызгами красной слюны. – А теперь это просто мусор, кусок дерьма! – схватив Асавина за шею, он дернул его в сторону кресла. Острие ножа царапнуло под глазом, пустив несколько капель крови. – Хочешь посмотреть? Хочешь?!

Френсис толкнул Асавина в сторону смежного помещения. У блондина перехватило дыхание. На цепях, подвешенных к потолку, болталось голое покрытое кровью тело. Бордовое от кровоподтеков лицо совершенно невозможно было узнать, но Асавин догадался, что это Лонан. “Дурак, – подумал он. – Какой дурак… Зачем ты сам к нему пошел?”.

Тело приподняло голову. “Живой, милостивый Благой, – содрогнулся Эльбрено. – Он еще живой”. Френсис подвел блондина ближе.

– Посмотри хорошенько на этот кусок дерьма. Специально не убивал, хотел тебе напоследок показать. Такие у тебя надежные друзья. Что скажешь в свое оправдание, Эльбрено?

Асавин и Лонан молча смотрели друг на друг.

– Он мне не друг, – прохрипел блондин.

Что ж, мир жесток, и Асавин не хотел висеть рядом. Любыми средствами, любыми способами нужно было выжить, а поруганная совесть… Сейчас это не так страшно, как нож у глаза и бешеный голос Френсиса, заполняющий собой все пространство.

– Поздно, – неожиданно ласковым голосом ответил штопанный. – Ты с ним в одной связке.

Внутри что-то надломилось и рухнуло. Резко стало нечем дышать.

– Но я милостив. Я дам тебе шанс… отстоять свою честь.

Оттолкнув от себя блондина, Френсис гаркнул с лестницы:

– Эй, зовите Таонгу!

Поднялся высокий темнокожий воин, что стоял у вход. При свете канделябров он казался еще страшней, с этими росчерками светлых шрамов. На нем была одна набедренная повязка и сандалии, а на поясе висел здоровенный тесак. Френсис бухнулся в кресло:

– Я… не совсем здоров, так что мечом моего правосудия послужит Таонга. А я посмотрю… – он склонился к маленькому столику у кресла, зачерпнул немного красного порошка и заложил под верхнюю губу. – Посмотрю…

Асавин судорожно схватился за рукоять даги. Все равно, что с щепкой идти на быка. Темнокожий довольно оскалился, медленно вытянув тесак. Нет, не тесак – кусок дерева на рукоять, а по кромке – хищно блестящие обсидиановые осколки. Такие не режут – разрывают на куски.

– Минуточку.

Молчавший доселе Тьег выступил вперед:

– Это ведь дуэль чести, разве нет?

– Ну и? – спросил Френсис, зачерпнув следующую пригоршню Красного Поцелуя.

– Мой дядя тоже имеет право выбрать представителя, – ответил парень. – Им буду я.

– Да, – сипло подхватил Асавин.

Боец он все равно был неважный, а тут появился призрачный шанс. Все, что угодно, лишь бы не сдохнуть.

Френсис неторопливо втер пригоршню в десны, откинулся на спинку.

– А что… Посмотри насколько ты отчаянный…

Асавин по стенке отошел к лестнице, поближе к Тьегу. Ему все еще не верилось в происходящее. Особенно в то, что этот пацан так запросто вступился за него.

– Будь осторожен, – шепнул он Тьегу. – Теперь наши жизни зависят от тебя.

– Знаю, – отрезал парень.

Зачерненные брови серьезно сошлись на переносице. Шпага с имперским грифоном на рукояти скользнула из ножен, чтобы замереть поперек молодого красивого лица. Слегка коснувшись губами клинка, Тьег шепнул:

– Земля и Небо, Ирди Всемогущий, помогите мне.

Ему действительно требовалась помощь. Великан с Андинго выглядел устрашающе. Асавин слышал, что Таонга был кровожадным животных. Даже ходили слухи, что своих врагов он жрал.

Выставив вперед острие шпаги, Тьег осторожно отошел от лестницу, обходя Таонгу широким полукругом. Тот проследил за парнем горящими темными глазами, затем гаркнул и замахнулся блестящей деревяшкой. Рубиец отпрыгнул, острые осколки с силой вонзились в пол и с треском вылетели из него, рассыпая дождь мелких щепок. Второй удар пришелся наискось, парнишка ловко поднырнул под тесак и быстро уколол Таонгу в ногу. По бедру заструилась тонкая струйка крови, только дикарь не обратил на это внимание.

“Он под чем-то, – с ужасом осознал Асавин. – Он не чувствует боли”.

Равнодушие к ране зародило в пареньке сомнение, и вместо атаки он отступил от удара, сохраняя безопасную дистанцию.

– Беги-беги, ягненочек, – нараспев прорычал великан. – Далеко не убежишь!

Осколки просвистели в воздухе, заставив Тьега в очередной раз отступить.

– Осторожно! – крикнул Асавин.

Поздно. Парень не заметил кресло, запнулся и рухнул вместе с ним на пол.

Бешено рассмеявшись, Таонга сократил дистанцию и обрушил свой тесак прямо на кресло. Асавин стиснул зубы. Звонко хрустнуло дерево, разлетаясь дождем щепок, воздух побелел от пуха дорогой обивки. Ловко откатившись в сторону, имперец чиркнул по руке великана лезвием шпаги. Тот, не обратив внимания на аккуратный разрез, замахнулся стекольной дубиной, разбрасывая шрапнели алых капель. Его движения ускорились, словно собственная кровь, покидающая тело, приводила его во все большее неистовство. Тьег откатывался от ударов, а затем пнул распоротую подушку, прямо в глаза великана. Таонга замешкался, мальчишка рывком стал на ноги и яростно атаковал в незащищенную грудь врага.

Большая коричневая ладонь обхватила клинок и отвела в сторону, вырывая из рук парня, и колено обрушилось в солнечное сплетение мальчишки. Согнувшись пополам, тот чудом избежал удара тесаком прямо по спине. Схватившись за грудину, Тьег отбежал к стене. Его шпага со звоном упала на пол. Таонга облизнул кровавые порезы на ладони, размазывая по демоническому лицу красную влагу. Френсис хрипло рассмеялся:

– Таонга, хватит играться, кончай его!

Безумно улыбнувшись, великан зашагал в сторону Тьега. Тот пошарил рукой вдоль стены в поисках спасения и нашел канделябр.

– Харрр! – зарычал темнокожий, замахнувшись тесаком.

Рубиец отступил в сторону, а потом с окриком ткнул канделябром в голову противника. Горящие свечи с шипением вплавились в кожу, оставляя восковые потеки. Таонга с рычание впился пальцами в лицо, срывая застывающий воск. Тьег поднырнул под его руку, намереваясь обрушиться канделябром на затылок, но железка ударила ниже, в мускулистое плечо, и вылетела из ладоней. Таонга с яростным рычанием отмахнулся тесаком, вслепую, наугад. Треск материи, Тьег закричал, упав на пол. На его правом плече, сквозь прореху в камзоле и рубашке повисли лохмотья разорванной плоти, кровь бойко заструилась по руке на скрипучие доски. Парень застонал сквозь плотно стиснутые зубы. Асавин мертвой хваткой вцепился в перила лестницы.

Парень спиной отполз от огромного демона. В серых глазах застыли ужас и боль, лицо его казалось детским. Наверное, это первое в его жизни ранение и первый враг, которого он никак не мог одолеть. Асавину захотелось отвернуться, не смотреть, как этот гигант растерзает мальчишку.

Тьег дополз до шпаги, но его рука безвольно упала на эфес, не в силах ухватиться за рукоять. Противник медленно замахнулся тесаком, метясь в голову.

Шух! – косой удар. Асавин приготовился услышать мокрый треск раздробленного черепа, но не услышал. Тьег гибко лег на пол, уходя от удара, и в следующее мгновение схватил шпагу. Левой рукой.

Лезвие с треском вошло в горло и вышло сзади, под затылком. Яростно крикнув, Тьег навалился на эфес, и стальная игла скользнуло дальше, в хрипящее брызжущее кровью горло. Красный поток окатил его лицо, искаженное от ярости, и подрагивающие от усилия плечи. Таонга схватился за горло, пошатнулся и осел на пол, бешено вращая глазами. Френсис резко сел в кресле. Асавин сделал несколько шагов вперед, не веря глазам. Рубиец рывком встал на ноги, вырвал шпагу из горла и вонзил в глазницу великана. Это было совершенно излишне, Таонга был уже труп. Шпага так и осталась торчать в черепе. Тяжело дыша, мальчишка сделал несколько шагов в сторону Френсиса.

– Я выиграл.

Вожак Висельников медленно поднялся с кресла.

– Ты убил Таонгу… Ты и правда отчаянный парень.

Френсис схватил мальца за горло, тот беспомощно захрипел, вцепившись в его ладони целой рукой.

– Подойди-ка, Асавин…

Блондин послушно сделал несколько шагов в сторону Френсиса. Тот еще сильней сжал пальцы на горле парня, рубиец побагровел.

– Знаешь, интересный у тебя племянник… Как, говоришь, зовут?

– Ациан, – глухо откликнулся блондин, глядя на задыхающееся тело.

– Точно…

Ноги Тьега подкосились. Френсис подтянул его обмякающее тело к себе.

– Теперь ты Висельник, Ациан.

Пальцы разжались, и рубиец рухнул на пол, судорожно хватая ртом воздух. Асавин присел рядом с ним, осматривая рану на плече. Кошмарная.

– Позаботься о своем племяннике, – сказал Френсис, рухнув обратно в кресло. – И о том куске мяса, – он кивнул в сторону смежного помещения.

Тьегу потребовалось время, чтобы встать и, облокотившись о Эльбрено, поковылять вниз по лестнице.

– Если это та защита, о которой ты говорил, – слабым голосом шепнул он, – то мне страшно представить, что за опасность нам угрожает…

– А ты не представляй, – шепнул в ответ Асавин. – Ограничимся одним кошмарным событием за день.

Глава 8

Эстев был смышленым малым, ему не составило труда уловить новые для себя связи тесного сообщества Цитадели, занять свою нишу и подстроится под нехитрый ритм, похожий на стук отбойного молотка. Он читал, что человек привыкает ко всему и быстро учится воспринимать новые обстоятельства жизни как само собой разумеющиеся. Так случилось и с ним. Ранние побудки, изматывающая работа до темноты, жирная безвкусная кормежка быстро стали обыденностью, притупили ужас перед тем, что произошло, и перед неизвестностью будущего. Эстев провонял потом, свиным салом и конским навозом настолько, что скоро сам был неотличим от бродяг, работающих на Морока. Такие же заскорузлые пальцы с грязными ногтями, небритые щеки, волосы, свалявшиеся в колтуны. Не хватало только черных зубов и злого животного блеска в глазах. Наверное, из-за его округлой доброй физиономии местные ребятишки охотно тянулись к нему, а их в Цитадели было неожиданно много. Малышня роилась словно гнус, все они были приобщены к посильной работе. Кто-то вечно дежурил на кухне, драил котлы, кто-то карманничал и попрошайничал, пополняя “казну”, а особая каста самых смышленых и ловких почти весь день пропадала за стенами по секретным поручениям Морока. Что они там делали, Эстев не знал.

– Скажи, Зяблик, – спросил он однажды, – а откуда тут столько детей?

– Морок собирает беспризорных, – пробормотал мальчик, набивая рот горячей лепешкой. – Дает кров, еду, защиту и работу. А что еще надо? Спать не на земле и есть досыта, уже хорошо.

– Его трудно назвать сердобольным, – осмелился сказать толстяк. – Для чего вы ему?

Мальчик пожал костлявыми плечами:

– Морок – это Морок, что у него в голове, никто не знает. А надо ли знать? Ну не добрый он, и что? Толку с этого сердоболия… Дадут монетку или сухарик и вали с глаз долой, а потом ходят гоголем, что совершили мешок добра… – Зяблик сплюнул по-взрослому. – А Морок изменил наш уклад, дал опору. Да пусть хоть штабелями этих свиней укладывает, мне все равно…

Соле покачал головой, глядя на Зяблика. На вид ему не больше семи, но, может, дело в недостаточном питании, поэтому он такой тощий и мелкий. Бранился он не хуже матроса, а в глазах порой вспыхивали злые кровожадные угольки, свойственные людям, обозлившимся на жизнь. У Эстева были племянники его возраста. Толстощекие здоровенькие мальчишки, разодетые в несколько слоев шелка. Они любили сражаться на деревянных рапирах, но стоило одному прищемить пальчик, и начиналось представление с ревом. Зяблик ходил, вечно покрытый коростой ссадин и царапин, Аринио только и успевал ловить его и мазать, мазать, мазать, стращая столбняком и септической лихорадкой. Эстев часто видел, как Зяблик дрался с другими мальчишками и неизменно выходил победителем. Другие дети безоговорочно принимали его лидерство, а сам малец, разинув рот, ходил за Мороком, как утенок за уткой. По вечерам, к ужасу толстяка, малец прикладывался к бутылке травяного самогона, поставляемого стариком Аринио.

– Отец мой пил горькую, – сказал Зяблик однажды, когда самогон совсем его победил, – сколько себя помню. Ползу по грязи, и он лежит и бац меня! – он резко махнул рукой, чуть не заехав Соле в пах. – Бац! Он меня никак не звал. И мать никак не звала. Когда я ползал, у нее уже сверток был на руках… Как ходить научился, ушел и потерялся… А они и не искали… Может, решили, что свиньи заели…

Вот и весь рассказ о жизни, но Эстев услышал достаточно, чтобы понять – в Цитадели Зяблику было хорошо, а Морока он любил, как преданный пес своего хозяина, каким бы жутким тот ни был. Вожак никогда не сюсюкал с ним или с другими детьми Цитадели, говорил, как со взрослыми, и спрашивал, не делая скидку на возраст, и это поддерживало в Зяблике горячий энтузиазм, веру, что он уже без пяти минут воин обожаемого лидера.

– Скорей бы руки окрепли, и я мог взять в руки аспида, – вздыхал он, глядя на караульных у ворот. – Я бы, знаешь, как был бы ему полезен?

Наверное, он желал одобрения Морока, его признания, того самого, что не мог получить у родного отца. Бедный мальчик. В каком жестоком мире он жил.

Эстев быстро подружился с великаном Рихардом. Совместные труды на конюшне часто сопровождались долгими разговорами, как и последующие посиделки с мехом самогона. Это был простой фермерский парень, охочий до юбок и выпивки, а еще – приключений.

– Я пыл пастухом, – рассказывал Рихард. – В Айгарде я перегонял польшие поголовья на многие мили, из горота в горот, и все на границе с Ателлюром, а ты знаешь, какие в тех лесах разпойники? Да разпойничать – национальное развлечение этих уплютков… Прихотилось отпиваться. Я стольких разпойников положил!

Эстев сомневался в его правдивости. Напившись, Рихард любил травить байки, да такие, что заслушаешься. Зяблик и детвора были в полном восторге. То он рассказывал страсти про королеву-вакшами, бассейны и фонтаны в чьем замке были полны свежей крови. То, как сам, своими глазами видел индевика на границе Вечноосеннего леса.

– Нолхи-то эти… Нолхиане, – плел Рихард, хлебнув лишку. – Ну мы их еще жуками зовем, потому что, говорят, живут они как пчелы. Все цветные, а сертца у них из трагоценного камня, которые топывают из слез матерей, что вители смерть своих тетей. Горе лютское – их жизнь и тыхание.

– Нолхиане – демоны из Закона Благодати, – не выдержал Эстев. – Хватит заливать.

– У вас они темоны, – пожал плечами айгардец, – а у нас – сосети.

– Эстев прав, хватит на сегодня небылиц, – холодной распорядился проходивший мимо Морок. – Услышу еще раз про нолхиан – ухо отрежу.

Рихард недобро насупился, но смолчал. Он был отходчивым парнем, к тому же получал у Морока неплохое жалованье.

– Хорошие теньги, – говорил он. – Польше, чем я когда-липо перегоном скота зарапатывал. Семья не петствует. А что против закона… Да плевал я на ильфеские законы.

– Так у тебя семья? – удивился Эстев.

– Жена, трое тетей, втовка прата и ее четверо потрошков. Голотных ртов хватит на целую теревню.

– Так ты женат! – возмутился Эстев. – А тут то с одной валяешься, то с другой!

Облокотившись о черенок лопаты, Рихард смерил Эстева снисходительным взглядом:

– А ты не завитуй. Что мне, коз огуливать? Я уже несколько лет тома не вител. Кончал бы ты со своей моралью книжной, тошно от нее.

Рихард был по-своему мудрый, хоть и совсем неграмотный. Добрый с лошадями и девок не обижал, с каждой был ласков. Может, Эстев и правда завидовал. У него никогда не было женщины, дома девушки смеялись над ним и его округлым пузом, да и здесь не жаловали, хотя, скорей из страха перед убийцей Благого.

По совету Зяблика, Эстев старался обходить стороной домик Дуана. Рихард отзывался о нем не иначе, как о сумасшедшем, которого выгнали из гильдии за опасные эксперименты.

– Говорят, – шептал северянин, – что он нашел гте-то эквийскую книгу и пытался заниматься запретной алхимией. Бортовые мантии его погнали, он не растерялся и пошел искать того, кто оплатит исследования, но из-за паршивого характера переругался со всеми. Не знаю, как он вышел на Морока, но, судя по всему, у нашего вожака терпение из стали.

Однажды Эстев проходил мимо домика Дуана, когда из него послышался звон стекла и глухая брань. Дверь резко распахнулась, выпустив клубы голубоватого дымка и горькой вони. Из этой пелены вывалился алхимик, разгоняя ее подолом мантии. Тощий, высокий, длинноносый, с вечно всклокоченными волосами, похожими на криво слепленное воронье гнездо.

– Эй ты! – крикнул он Эстеву высоким неприятным голосом. – Поди сюда!

Соле неохотно пошел к алхимику, прикидывая, что же ему от него нужно.

– Шевели копытами! – раздраженно прикрикнул Дуан. – Ты что, калека?

Эстев поторопился внутрь домика, закрыв нос и рот рукавом засаленной рубахи. Внутри было темно, только несколько свечей под странными стеклянными колпаками давали слабый свет. Все было заставлено каким-то непонятным оборудованием, паутины трубок оплетали стены и потолок, голубоватый дымок стелился по полу как туман над болотом. Дуан нырнул в него, словно провалился в яму, затем выглянул из синевы:

– Спускайся.

Эстев послушно последовал за ним, по узкой шаткой лестнице прямиком в погреб. Узкий коридор, стены которого были выложены камнем. Они вышли в большое подземное помещение, заставленное оборудование. По полу волочилась связка оборванных трубок, из которых сочилась вязкая жидкость, а к стулу был привязан узкоглазый мужчина, из числа нападавших в первую ночь. Он был без сознания.

– Так! – Дуан нервно притопнул ногой. – Ты бери вот ту трубку и держи вот так, а эту приставь сюда. Если потечет по пальцам… – алхимик почесал в затылке. – Не подноси к носу, рту и глазам и хорошенько вымой руки, – он натянул на лицо кусок ткани. – Ну, живо!

Эстев сделал, как просил алхимик. К счастью, нигде ничего не протекло. Странные булькающие звуки и вибрация трубки нервировали его, хотя еще больше его напугал агонизирующий стон пленника, когда Дуан разжал его зубы и плеснул в рот странной зеленой жидкости. Тот начал захлебываться пеной, ее клочья потекли к ногам Эстева.

– Перебор, – пробормотал Дуан, пытаясь спасти подопытного, а толстяк мечтал убежать из этого жуткого места.

Когда трубки перестали дрожать и сочится странной дрянью, алхимик отпустил толстяка восвояси. Эстев вышел из домика, прошел пару десятков шагов и бурно проблевался то ли от пережитого, то ли нанюхавшись странного дыма. После этого он даже близко не подходил к лаборатории Дуана.

Старик Аринио долгое время был для Эстева загадкой. Он ходил, опираясь на клюку, хотя она ему была совсем не нужна. Он врачевал раны, но при этом прекрасно владел странным заморским мечом. На закате старик курил трубку, наблюдая за небом, а на рассвете рисовал прекрасные этюды углем и сепией. На бумаге распускались неизвестные Эстеву черно-белые растения, свисали с веток змеи и расправляли крылья птицы.

Морок вызывал у Эстева мурашки. Этот мужчина никогда не впадал в ярость, не кричал, хоть частенько повышал голос, не разражался сквернословной бранью. Его любимым словечком было “болван”. Оно заменило Эстеву имя и фамилию. Морок был холодный, как колодезная вода, требовал, сверлил острым черным взглядом, а нагайка в его руках жалила словно змея. Он был похож на учителя письма из детства Соле. Тот тоже редко кричал, но при этом вызывал странный оцепеняющий ужас.

– Он – демон Гаялты, – пожаловался однажды Соле Рихарду, выгребая навоз из стойла. – Вместо крови у него лед, а в полнолуние, зуб даю, он обращается в ворона и охотится за душами спящих.

Рихард прыснул, оперевшись о лопату:

– Только ему это не скажи, он тебе покажет и Гаялту, и воронов… Что, треснул тебя? Или что?

Эстев горестно вздохнул. Видеться с вожаком ему приходилось гораздо чаще, чем хотелось бы. Морок сказал, что возьмется за его обучение, и это не было пустыми словами. Спустя пять дней после битвы с мечниками, спозаранку брюнет грубо растолкал толстяка и заставил сквозь туман и идти за ним.

– Пошли, болван. Надо сделать из тебя человека.

У Эстева затряслись поджилки от ужаса.

– А ваша рана? – робко уточнил он.

– Какая рана? – процедил Морок, обернувшись.

Соле сразу осекся, вспомнил о зеленом пятне на платке. Не дождавшись ответа, брюнет кинул ему рапиру. Тот попытался поймать ее, но пальцы беспомощно сгребли воздух. Сталь звякнула о песок.

– Не руки, а клешни, – процедил Морок. – Стоило бы переломать тебе все пальцы и срастить в нужном направлении.

– Не надо, – промычал Эстев, сгорбившись.

Морок скривился:

– Посмотри на себя, что за жалкий вид. Здоровый, как лось, а блеешь как овца, которую разок куснули за жопу. А ну выпрями спину!

В подтверждении своих слов он стегнул нагайкой по сутулым лопаткам Эстева. Парень дернулся от боли, но распрямился.

– Чтобы больше я не видел этой оглобли. Ты – убийца бога, должен ходить как победитель, а не стелиться, словно грязь под сапогами.

Открепив от пояса ножны, Морок махнул своей рапирой.

– Подними клинок, болван. Ты должен ловить ее как собака, понял? Как собака ловит кость, прямо на лету. Ты что, хуже собаки?

Эстев наклонился за шпагой, клинок которой скрывали ножны.

– Пока потренируемся так, а то пырнешь еще себя… Стоишь лопатой, которую воткнули в землю. Ты же из богатой семьи. Танцевать наверняка учили.

– Я плохо танцую. Неуклюжий, – просопел Эстев, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Достался же, – скривился Морок, – мне черенок от лопаты. Ну ничего, болван, ты у меня и плясать будешь, и фехтовать…

Эстев вдруг разозлился. Этот тощий брюнет, изрыгающий поток колких замечаний, был причиной всех его бед.

– Заткнись! – крикнул Соле, вспомнив все, чего лишился. Да вся жизнь у него рухнула, все мечты смещались с грязью по прихоти каких-то головорезов. Он наотмашь ударил шпагой. Вот бы изувечить это поганое бледное лицо!

Морок утек от его удара, а в следующую секунду нагайка больно ударила по кисти, заставив разжать пальцы, носок сапога ударил в толстый живот, заставив согнуться. Морок схватил Эстева за кудри, оттянул голову. На бледном лице заиграла кривая улыбка.

– Одно яичко у тебя да есть, – усмехнулся он. – Но будешь орать на меня, и быстро станешь евнухом. Не дорос еще. Стань для начала мужиком.

Он отпихнул толстяка.

– Живо распрямись и не вздумай себя жалеть. В Зяблике больше мужчины, чем в тебе.

Расправив плечи, Эстев бросил злой взгляд на Морока. Тот деловито обошел вокруг него.

– Мешок с жиром и потрохами. Придется для начала хорошенько тебя растянуть.

Эстев чуть не упал в обморок, представив, как его вздергивают на дыбе, но Морок заставил его делать выпады и касаться пальцами носков сандалий. Эстев пыхтел, обливался потом, не в состоянии толком согнуться, все его тело было в прострелах боли.

– Бил своей нагайкой! – насупленно пожаловался тостяк после первой же тренировки. – В этом типе нет ничего человеческого.

Рихард усмехнулся:

– Да, он, пывает, круто загибает и хлатнокровен, как рыпа, порой, но ничто человеческое ему не чужто. Вон, тех же лошаток люпит.

– Да ну? – недоверчиво протянул Эстев.

– А ты думал, это наши звери? Ты бы видел, как он с этой кобылой разговаривает, – Рихард указал на серую в яблоках. – Да так только в люпви признаются.

Эстеву было сложно представить Морока, разговаривающим с кем-то по-доброму, и он поначалу принял это за очередные враки северянина, но однажды он сам увидел, как вожак напевал на незнакомом языке и скармливал кусочки спелого сочного яблока любимой кобылке, поглаживая по длинной бархатистой морде. Эстев не понял ни слова, только мягкий тон голоса. Морок и нежность – это не вязалось, как ночь и солнце.

– Интересно, на каком языке он с лошадьми разговаривает? – спросил Эстев.

– На поганском, – Рихард гадливо сплюнул. – Нелютском. Нолхианском.

Эстев рассмеялся:

– А тебе почем знать?

Северянин посмотрел на толстяка холодными глазами:

– Я с Айгарда. Там все есть: и Вечноосенний лес этот жуткий, и Пелена, и люти, палакающие на нелютском. И нелюти есть, только они в лесу сидят, суки.

– Ну Морок точно не из твоих краев. Он, вроде, местный.

– Как знать, – пожал плечами Рихард. – Ты разве знаешь, откута он? Я вот нет. Никто не знает, разве что Уна.

– Уна? – переспросил Эстев. – Это кто?

– Увидишь, – ответил северянин.

Когда Эстев увидел ее, то сразу пленился ее красотой. Если раньше он робел перед высокородными дамами, то теперь – перед этой странной простолюдинской с лицом богини. Многие провожали ее вожделеющими взглядами, даже Рихард вздыхал ей вслед:

– Как хороша! Повалять пы ее на сене разок тругой.

Эстев побагровел, представляя ее белое точеное тело, сплетенное со своим. Жар прилил к паху и лицу.

– Вижу, и тебе она люпа, – усмехнулся северянин. – Но мой тебе совет – не тронь ее. Руку по локоть откусит. Спит она только с теми, с кем Морок прикажет.

“Ублюдок, – мелькнуло в голове парня. – Чудовище. Бедная девушка у него в рабстве”. Сердце прониклось жалостью к рыжей красавице. Она часто посещал Цитадель, но редко задерживалась там дольше, чем на несколько часов. Однажды он набрался смелости, чтобы заговорить с Уной, и она смерила его таким уничижительным взглядом, словно он был навозным жуком.

– Не подходи ко мне, чучело, – процедила Уна, – иначе насажу тебя на вертел.

– Я претупрежтал, – сказал потом Рихард, протягивая Эстеву мех с самогоном. – Она настолько же тряная, насколько и красивая. Не про нашу честь.

Однако разбитое сердце Эстева продолжало кровоточить каждый раз, когда он видел ее в Цитадели. Он украдкой наблюдал за ней и заметил, как преображалась она, когда разговаривала с Мороком. С ним Уна мурлыкала как кошка, улыбалась и ластилась, чуть ли не выпрыгивая из платья. Поразительной была реакция Морока. Он разговаривал с ней таким же холодным требовательным тоном и, казалось, был равнодушен к ее пленительности, а если она бесцеремонно прикасалась к нему, мог ткнуть в нее рукоятью нагайки. Немыслимая грубость по отношению к женщине, но Уну это, похоже, нисколько не смущало.