Текст книги "Исход благодати (СИ)"

Автор книги: О. Зеленжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

– Он что, евнух? – фыркнул Эстев, растаскивая сено по кормушкам. – Или у него только на лошадей встает?

– Эй, потише, – прошипел ему Рихард. – Может, ему другие тевки нравятся. Я, честно говоря, ни разу его с тевкой не видел… и с мужиком тоже, – добавил он, предвосхищая скабрезную шутку Эстева.

Рыжая красавица никак не выходила из головы Соле.

– Что между вами и Уной? – спросил Эстев на очередной тренировке, когда набрался достаточно мужества.

– Не твое дело, – ответил Морок. – Следи лучше за ногами.

– Она, должно быть, влюблена в вас, – констатировал парень.

– Она… – Морок вдруг необычным образом осекся. – Она дурочка, глупая девчонка. Совсем не понимает слов.

– Вы что, ее отшили?

– Не счесть сколько раз, а я не люблю повторять. Не будь она так полезна, давно б избавился.

Холодный равнодушный тон, словно он говорил о старой обуви или подыхающей собаке, однако Эстев уловил в слове “дурочка” нотку легкой нежности.

Когда Соле наконец-то смог спокойно обхватить носки сандалий руками и без особых проблем делать выпады, Морок заставил его отрабатывать движения рапирой.

– Мишень, – брюнет постучал свернутой нагайкой по доске, на которой был изображен круг. – Учись чувствовать шпагу, управлять рукой. Тренируйся в меткости.

И он тренировался. Мазал, чертыхался, получал от Морока, когда тот видел этот позор. Учился ловить шпагу. При виде вожака у него непроизвольно дергалась рука, поскольку тот любил неожиданно кинуть ему какой-нибудь предмет, и если Эстев не смог поймать его, то шел драить котлы или копать выгребные ямы. Окружающие воспринимали это, как странную игру двухопасных людей, и не встревали в нее. К счастью Эстева, насмешек и колкостей он тоже не слышал.

Каждый вечер старик Аринио читал одну и ту же проповедь. В ней могли меняться незначительные детали, всплывать все новые образы, но посыл оставался неизменным. Сначала Эстев слушал ее с возмущением, как поганую ересь, но она плавно вкралась в его жизнь, как навязчивая песенка уличного музыканта.

– Скажи, Аринио, – не выдержал спустя неделю Соле. – Ты ведь нерсианин, а имя у тебя почему-то иосийское.

– Никто не может запомнить мое истинное имя, – ответил старик. – И ты не сможешь.

– И все же?

Аринио вздохнул.

– Джи Ан Юн.

– Джиююн? – пролепетал Эстев.

– Аринио. Аринио Виоса. Я полжизни живу под этим именем, что оно давно уже стало мне родным.

– Ты хорошо сражаешься. Ты был воином?

Старик усмехнулся:

– Я был воином, художником и поэтом, певцом и музыкантом, врачевателем и философом. Там, откуда я родом, нужно быть очень многим, чтобы стать хоть кем-то. Здесь я просто старый целитель, читающий проповеди, и мне этого достаточно.

– Я хотел спросить про твои проповеди, – осторожно начал Эстев. – В них говорится про облик и имя человеческое. Что это значит?

Старик наклонился вперед, указав на пробегающего мимо ребенка:

– Тебя зовут Эстев, а его Блоха. У кого из вас человеческое имя? Кто из вас родился и вырос, как человек?

– Не все нищие носят унизительные клички…

– Все носят, – возразил Аринио. – Унизительное клеймо сброда. Зовись ты хоть блоха, хоть Эстев, но, родившись в Угольном, ты в нем и сгинешь, под черным низким небом. Погляди, – он указал заскорузлым пальцем. – Это Тонни. Он родился и вырос под крышей, в семье рабочих. Когда ему исполнилось пять, он уже изготавливал бумагу. Вот такую, на которой я сейчас рисую. От рассвета и до заката, только стук стали и монотонный тяжелый труд. Его отец умер молодым. Тонни тоже еще молод, но он уже хворый, словно старик. Каждый день ходит ко мне, пьет травки. Таких, как он, много в Угольном порту. Фабрики заглатывают их младенцами и выплевывают живыми трупами, не помнящими, что такое дождь, запах травы, вкус молока. Знаешь, кому принадлежат фабрики? Треть – лордам, две трети – Его Благодати, советнику и прочим приближенным. Маска – это монстр, пожирающий людей.

– Ересь, – скривился Эстев. – Гнусные разглагольствования. Его Благодать никогда не обманывал людей. Да, мир жесток, он будет таким при любой власти. В этом мире нужно работать, только так он станет лучше.

Аринио сделал несколько штрихов углем.

– Дураков тут нет, – ответил он. – Как и надежды. Когда люди лишаются всего, они превращаются в смерч, в селевой поток, и мы даем им цель. Надежду на то, что для них что-то может измениться. Закон Благодати написан сытыми для сытых, благословляя использование людей как дрова для печи, а кому достается весь хлеб, а? Внимательно перечитай Книгу, которой так восхищаешься.

Эстев замотал головой, не желая слушать эту ересь, эту жалкую пагубную ложь, проедающую на сердце болезненные раны. Чтобы отвлечься от тяжелого разговора, он пошел заниматься любимым делом – печь хлеб. Назло старику, чтобы показать, что он, как носитель идеи Всеобщей Благодати, способен испечь его на всех. Такого вкусного ужина в Цитадели никогда не было, и Эстев задумался, что пора бы и правда навести порядок на кухне. Первым делом он наведался на огород Аринио, проверить кое-какие травы, затем выпросил у Морока внести в смету соль и специи.

– Дело даже не в улучшении вкуса, – аргументировал он. – Мясо быстро портится, неэкономно, а я бы мог бы заготавливать впрок.

Морок послушал его объяснения.

– Я дам добро, – сказал он, наконец. – Следующая поставка через неделю. Организация кухни на тебе. Подготовь ее для работы.

Эстеву показалось, что в обычном холодном взгляде Морока промелькнуло довольство. К чему бы это? Но ему было все равно, он снова окунулся в родную стихию.

Спустя примерно две недели после прибытия Эстева, на закате в Цитадель прибежал запыхавшийся гонец. Такое случалось каждый день, но в этот раз Морок, услышав вести, стал мрачнее тучи. Он подозвал к себе Аринио и оторвал от работы Дуана, чтобы собрать совет в своем гнезде на дереве. Эстев удивился, когда тоже получил приглашение, но потом понял, что это – часть маскарада, убеждающего окружающих в его значимости. Второй раз подниматься по лестнице было уже не так страшно. Он присоединился к совету, когда тот был уже в самом разгаре.

– … убитых. Нашли лошадь. Тело протектора не обнаружили, – перчатка на руке Морока скрипнула, так он сжал кулак. – Гонец говорит, кто-то всех уложил, забрал протектора и смылся. Расспросить бы Зяблика поскорей…

– У протектора оказался мощный союзники, этого мы не предугадали, – качнул головой Аринио.

– Мощный! – повысил голос Морок. – Уложил пятнадцать бойцов.

– Кого-то мог убить протектор, – возразил старик. – Это же рыцарь, в конце концов, а не купец в паланкине. Мы ожидали потерь…

– Не таких, – угрюмо отозвался Морок. – Теперь, когда непонятно, жив он или нет, придется форсировать события, а этот, – он кивнул на застывшего в дверях Эстева, – не готов.

Старик улыбнулся, отчего его лицо еще сильней сморщилось:

– Такова жизнь, случаются непредвиденные события, и всему приходится учиться находу, а ты ведь не просто так выбрал его. Значит, все не так уж и плохо.

– Не просто так, – как эхо отозвался Морок, пронзая Эстева цепким взглядом. – Дуан, отчет.

Нервно притопывающий алхимик отозвался мгновенно:

– Четыре партии готовы. Пятая на подходе. Готово пять вспышек, – он вздохнул. – Это муторно, Морок. Муторно и опасно. Уже пожалел, что придумал их…

– Как древесная сталь?

Дуан откинулся на койку.

– Не знаю. Сделал все по рецепту, осталось только ждать. Где ты только?…

Морок сделал нетерпеливый жест, и алхимик осекся.

– Хорошо. Спасибо за присутствие. Вы свободны. Эстев, останься.

Когда старик и алхимик покинули домик на дереве, Морок подошел к Эстеву.

– Я надеялся подготовить тебя чуть лучше, но придется работать с тем, что имеем, – он снял перчатку и кинул на кровать. – В тот вечер ты задал мне вопрос. Я отвечу, – вторая перчатка полетела вслед за первой. – Мне нужно было успешное уважаемое лицо, новое в высших кругах Ильфесы, достаточно наивное, но амбициозное, чтобы пробиться к Его Благодати, при этом обладающее навыком к организации. Я выбрал тебя, наблюдал, кое-где помогал. Мне нужно, чтобы ты стал лицом сопротивления против культа Его Благодати и Протектората.

Эстев рассмеялся:

– Я? Я никого не убивал! Милостивый Благой, да я всю жизнь молился ему, кто вообще в это поверит!

– Люди верят в любую дичь, лишь бы она была вкусно приготовлена, а ты у нас специалист по кухне, – усмехнулся брюнет. – В Цитадели все верят, что это ты отравил Его Благодать, несмотря на то, что ты похож на трухлявый пень.

– А зачем мне это? – прошептал парень. – Я ничего не имею против бога, это ваша ненависть, ваша борьба. Оставьте меня в покое.

– А затем, Эстев, что ты уже много дней работаешь бок о бок с еретиками, пьешь с ними самогон и ешь их еду. Ты мог бы уйти за ворота, сдаться серым плащам или протекторам. Разве ты в цепях или под замком?

– Я не понимаю… – пробормотал Соле.

Подойдя вплотную, Морок понизил голос до шепота.

– А дело в том, что ты боишься. Боишься стражи, протекторов. Ты всю жизнь работал как проклятый, пек свой хлеб, был честным горожанином, и все равно до смерти перепугался. Веришь в Закон Благодати, но чуешь, что нет никакой благодати. Нет справедливости. Нет правосудия. Все, что написано в твоей жалкой книжонке, не правдивей сказок о нолхианах, индевиках и Гаялте.

Эстев сглотнул горький комок, из глаз потекли слезы. Правда, словно хлесткая пощечина ударила по щекам. Слушая ежедневные проповеди, живя бок о бок с этими людьми, он часто думал, почему, столь истово веруя, он так испугался и сбежал. Сквозь его красивую книжную веру проглядывало то, что Эстев старательно душил в себе. Трезвое понимание мироустройства. Морок сделал шаг назад.

– Ты был верующим пекарем, а теперь заваришь кашу иного сорта. Дело не в том, что власть Протектората давно из защиты веры перешла в нападение, а культ Его Благодати из прогрессивного – в заплывшую жиром гору мертвечины. Рано или поздно любая вера дряхлеет. Но что, если я скажу, что культ Его Благодати погубит человечество?

– Я отвечу, что ты лжешь, – процедил Эстев, глотая слезы.

– Молодец, не веришь на слово, – Морок отошел еще на несколько шагов. – Тогда я кое-что покажу. Но для начала… Господин! – воскликнул он не своим голосом. – Неужели вы меня не узнали? Как вам, кстати, удары нагайкой? Помогают освоить фехтование?

– Брэдли? – пролепетал Эстев… и упал в обморок.

Глава 9

По изменению взгляда и осанки протектора Мышка сразу определил, что случилось нечто неординарное. Рыцарь с такой остервенелой яростью надел латные перчатки, словно спустя минуту собирался врубиться во вражеское войско, а потом так пришпорил коня, словно за ним гнались демоны. Cкольжение в тенях отнимало много крови, приходилось нестись с одного конца улицы в другой, пронзая насквозь массивы зданий. Мышцы свело ручейками холода, скоро сила потребуют его собственной жизненной энергии. Мышка сжал зубы. Надо просто перетерпеть.

Когда протектор метнулся к мосту через Близняшку, серокожий застонал от досады. Текучая вода мешала перемещению. Пришлось лавировать между прохожими, безнадежно упуская из виду наездника. Все-таки куда он так спешит? Неужели в Соколиную Башню, за очередным наставлением мастера? Когда Мышелов достиг берега, протектор уже здорово оторвался от него. Нет, он не свернул к Некрополю, продолжал упрямо скакать вперед, в Угольный порт. Там ему точно нечего делать!

Мышка задрожал от озноба, кончики пальцем пронзило покалыванием. Парень облокотился о стену, тяжело дыша. Сила исчерпала запас крови и перешла на его плоть, с упоением поглощая ее. Вот что отличало его от узорных, истинно посвященных. Он был еще недостаточно опытен в управлении силой, бездумно тратил кровь. Мышка голодно покосился из-под капюшона. Вечерний переулок был удручающе пуст. Здесь, на границе с Угольным портом, старались закончить свои дела до сумерек, до наступления часа хищников. Звенели колокола, зовущие к вечерней молитве. Бом! Бом! От этого звука ужасно ныли десны, кровь в жилах трепетала и скалилась, превращая тело в клубок оголенных нервов. Скорее, нужно уйти отсюда. Мышелова отвлек глухой звон медного колокольчика в руках бродячего проповедника Его Благодати. В черной залатанной сутане, прохудившихся сандалиях, с коробкой для милостыни. Идеально. Мышка зажал ему рот и уволок в бархатную темноту глухого тупика. Звякнул упавший колокольчик, повалилась из рук коробка, когда проповедник вцепился в ладонь Мышки отросшими ногтями. Блеснул нож, плоть разъехалась за левым ухом священника. Маленькая красная ранка, из которой сразу потекла тонкая струйка. Мышка голодно облизнул губы, ощущая биение пульса под пальцами. Как быстро трепыхается, словно струна эспарсеры. Прищурив золотые глаза, парень с упоение облизнул окровавленные нож и тут же почувствовал знакомое раздвоение сознания. Он был одновременно и убийцей и жертвой. “Успокойся!” – мысленно приказал серокожий, и священник в его руках послушно обмяк, горячим тюфяком сполз на землю с перекошенным от ужаса лицом, и тогда Мышка потянул за тонкую ниточку жизненной силы, мысленно наматывая ее на пальцы, растворяя в себе, заполняя собственные жилы благодатным чужим дыханием. Ах, сколько в нем еще было упоительно сладких непрожитых лет. Прекрасное здоровье, разве что злоупотреблял самогоном. Жертва тихо хрипела и корчилась, пока Мышка не высушил ее до дна. Убивать обычных жителей – последнее дело, но нужда требует крайних мер.

Мышка хрипло вздохнул над скрюченным трупом, который практически мгновенно окоченел в позе эмбриона. Первые секунды после жатвы – самые прекрасные мгновения. Мышка был в теплом эйфорическом восторге. Куда тут наслаждению, даруемому Красным Поцелуем. Нет, от убийства и жатвы оно было куда острее и ярче. Теперь он был полубогом, способным уничтожать армии, О, это обманчивое чувство всесилия, столь краток его миг. Мышка заставил себя сосредоточиться на задаче. Он прекрасно знал, что этот подъем продлится недолго, нужно с умом потратить отнятую жизнь. Парень кинулся в погоню за протектором. Сейчас он за много миль мог учуять его алую ярость, неистовую, словно строптивый конь. Мышка рванул по следу, перескакивая из тени в тень, невидимый, неслышный и несуществующий для окружающих.

Еще издали он услышал первый выстрел. Бах! – ржание коня, крики людей, лязг стали. Еще два выстрела, уже совсем близко, буквально за углом. Мышка вынырнул в переулок и увидел, как подрагивает в конвульсиях искалеченная лошадь, перегораживая проход. Неподалеку от нее лежало три тела, одно все еще скребло по полу скрюченными пальцами. Целая толпа похожих на крыс бандитов насела на протектора, вооруженного длинной палицей. Густо пахло кровью, да так, словно по воздуху можно ею рисовать. Нож по рукоятку вошел в сочленение доспехов протектора, и тот рухнул на землю. Время для Мышки замедлилось. Как поступить? Гильдия находится в дружественных отношениях с Протекторатом. Надо действовать.

Мышка вынырнул из тени за спиной у самого крайнего. Взмах ножа, вспоротое горло раскрылось в широкой улыбке, исторгая чудный аромат. Это похоже на бальный танец в палаццо богатых господ. Шаг назад – исчез, шаг вперед – возник сбоку от второго, взмах, и струи крови, словно бурные овации. Следующее мгновение – остальные заметили, как в мановение ока двое из них рухнули с широченными кровавыми ухмылками. Закричали, тыкая ножами в пустоту. Сброд. Однако священник в его венах стремительно иссякал, а их еще… раз…два… три… Десять.

Протектор застонал. От него так сладко пахло подступающей смертью, но сейчас это было некстати. Времени мало. Мышка выскочил из тени. Взмах ножа, лезвие вскользь чиркнуло по щеке одного, по переносице другого. Выпучив глаза, крысы прыснули от него в разные стороны, щелчок взведенного арбалета. Стрела пронзила тень и отскочила от каменной стены, беззубо упав на землю. Мышка пырнул стрелка под ребра, возникнув прямо за его спиной. Очень-очень удачно место, тени густые и бархатные, безупречные.

Стук сердца. Один, второй, третий. Очень мало времени! Мышка ускорился, сам стал бесформенной тенью, серой, златоглазой. Он возникал, чтобы нанести кровавый удар и исчезнуть. Пятый, шестой, седьмой… Ну же! Нет, слишком мало времени! Мышка почувствовал, как мышцы свело судорогой. Священник почти на исходе. Он облизнул нож… а затем приказал крови раненных им течь, словно бурная река. Волна дрожи прошла по его мышцам, и он неловко выпал из тени, прямов неистовый поток красной влаги. Несколько болтов пролетело над его головой, один все-таки чиркнул по черепу, сорвав полоску кожи. Крики. Мышка сжал кулак, стягивая воедино тугие нити текущей крови. Его противники были теперь заняты тем, как заткнуть собственные дырки. Даже мельчайший порез на носу превратился в хлещущую под напором струю, разрывая кожу, мягкий хрящ… Мышка потратил на это последние капли священника. Со следующим противником он дрался уже как обычный человек, нож против ножа, ловкость против ловкости. Двое присоединились к танцу, все трое кружили вокруг него, ощерившись длинными ножами. Мышка ощутил, как пахнет смертью от протектора. Стиснув зубы, он пустил на жатву собственную кровь, и тени снова мягко расступились перед ним. Два еле заметных рывка, два трупа, на последнем мышцы сковало льдом, и вместо решительно удара получился тычок в челюсть. Нож вошел в щеку крысы, пронзил язык и выглянул с другой стороны лица. Бандит заорал, а Мышка вдогонку со всей дури зарядил ему в пах.

Пока последний катался среди груды подыхающих, Мышка упал на колени перед протектором. Плотный саван смерти, нет дыхания, сердце не бьется.

Времени на изящество не осталось. Мышка схватил катающегося по земле за волосы, грубо оттянул голову и впился в его окровавленные раны, вытягивая жизнь. Прикасаться губами к немытому оборванцу! Омерзительно! Его почти выворачивало наизнанку, но зато энергия поглощалась за три хороших вдоха. Отбросив скрюченное тело, он кинулся к протектору, мазнул губы его кровью и начал медленно наполнять жилы живительной влагой, запрещая ей течь из открытых ран. Аккуратно. На это уйдет много сил, но попробовать стоило. Кожа рыцаря слегка порозовела, и Мышка услышал дыхание. Хорошо, он успел, но жизни крысы хватит ненадолго, а протектору требовался лекарь. Сейчас, сию минуту. Мышка приподнял бессознательное тело, судорожно вспоминая всех известных ему целителей Угольного порта. Первым делом нужно было избавиться от всей этой протекторской мишуры.

Мышка аккуратно снял кирасу, шлем, шапочку. Как он не падает в обморок, в таком обмундировании? Следом сорвал священный символ и маску, положил их себе в кошель. Услышав шуршание, мгновенно вскинулся как кот, и увидел тощего мальца, глядящего на него округлыми глазами. Коленки у него по-цыплячьи дрожали. Закричав, мальчик кинулся прочь из залитого кровью переулка. Детей Мышка никогда не убивал. Они ему еще слишком сильно напоминали себя самого.

Не было времени тщательно прятать протекторские пожитки, и он кинул их в сточную канаву, полную после дождя. Вытирая кровь и пот со лба, Мышка посмотрел, как вода смыкается над кирасой, вспомнил про озеро Веридиан и жрицу Вериданы, что лечила всякий сброд Угольного порта. Говорили, она блаженная, но дело знала хорошо, а еще она совсем близко. Натянув капюшон на голову, Мышка приподнял протектора и поволок. Ну и тяжелый же он.

Когда серокожий притащил рыцаря к жрице, он почти полностью истратил жизнь крысы. Оставались жалкие крохи, мышцы голодно ныли, требуя новых убийств. Парень ввалился на порог без стука и сразу окунулся из мира крови в мир горьких ароматных трав. От этого запаха засвербило в носу. Мышка чихнул, его подопечный застонал от боли.

– Кто здесь? – пугливо донеслось из смежного помещения.

– Госпожа! – плаксиво запричитал Мышка. – Моему другу нужна ваша помощь! Он очень ранен, очень!

Показалась маленькая молодая айгардка с соломенными волосами. От нее пахло засохшей кровью, ее пятна виднелись на темно-серой одежде, словно ошейник туго сомкнувшейся под горлом. Мышка спрятал лицо под капюшон. К счастью, девушка почти не смотрела на него, сразу кинулась к протектору.

– О Целительница, да из него торчит нож!

– Да, госпожа, бандиты напали в подворотне, – тоненько поддакнул серокожий, скрипнув зубами: крыса иссякала капля по капле, и те шли на остановку крови рыцаря.

К счастью, девушка быстро уложила раненого на длинный стол, безжалостно срезая с него дублет и нательное белье.

– Болт, вроде, не страшен, – пробормотала она… – а вот нож…

– У него еще рана на ноге, – сказал Мышка, на мгновение выйдя из роли.

– Помоги, – коротко сказала веридианка тоном, больше похожим на приказ, чем на просьбу. – Сними с него сапоги и разрежь штаны, чтобы я видела рану.

Сама кинулась к тазу и судорожно натерла ладони куском мыла. Это еще зачем? Она же не собирается его купать? Мышка послушно вспорол штанину протектора, снова скрипнув зубами. Крыса кончилась, осталась только его собственная кровь.

Девушка обернулась с блестящими от воды руками, колбочкой, резко пахнущей спиртом, и свертком тонких тканевых полос. Вынула нож и тут же плотно зажала рану толстым куском холстины. Протектор снова болезненно застонал, обливаясь потом. Жрица зашептала что-то успокаивающее.

– Не трать время, – тихо прорычал Мышка. – Кровь остановлена. Прижги… или что ты там обычно делаешь?

Девушка пораженно уставилась на влажную, но бескровную рану, затем снова перевела взгляд на фигуру в капюшоне. В ее глазах был страх.

– Понятно, – кивнула она. – Сделаю.

При свете огоньков нескольких свечей блеснула тонкая нить. Вместо того, чтобы прижечь, целительница кропотливо зашила раны, но сделал это удивительно быстро и ловко, словно плетущая сеть паучиха. Эти веридианки такие чудные. Под капюшоном по лицу Мышки струился пот. Ему срочно нужна была чья-то жизнь, а тут эта красивая, молодая, живая… Облизнувшись, он в последний момент одернул себя. Нельзя, иначе протектору конец.

– Со стрелой придется повозиться, – пробормотала веридианка, – но она меня не так беспокоит, как эта рана на груди. Твой друг может умереть. Почти наверняка.

Капюшон кивнул:

– Сделай для него все возможное, – он поковылял к выходу, – иначе сдохнешь…

Она не удивилась, услышав это. Может, ей не привыкать к угрозам бандитов и их подручных. Стиснув зубы от предательского желания убить ее, Мышка выскользнул в темноту. Нужно уйти как можно дальше. Нужно домой, в Башню.

К Некрополю он добежал за полночь. Перед глазами плыли черные пятна. Убивать, зверски хотелось убивать, но первым делом нужно было отчитаться. Он нашел Канюка, которому передавал письменные доклады по слежке. Тот заведовал шпионажем за Протекторатом и, к тому же, был наставником парня. Мышке он не нравился, заносчивый, недружелюбный и относится как к дерьму. Обычно парень приносил отчеты до полуночи, когда подопечный отбывал ко сну. На этот раз Мышка запозднился.

– Я устал ждать тебя, – сплюнул Канюк, оглядев парня с ног до головы. – Да ты совсем бескровный! – он резко схватил его за ворот. – Что случилось?

Удивительное, необычное для Канюка участие в глазах. Мышка прошептал, едва разлепив пересохшие губы:

– Пришлось потратить много своей крови, чтобы спасти подопечного. На него совершили покушение. Отряд, с арбалетчиками. Ждали его. Кто-то из тех, кто шпионил через детей.

– Как он?

– Может, сдохнет, может, нет. Сейчас Кехет решает.

Канюк скрестил руки на груди:

– Всех убил?

Мышка подробно пересказал поединок в переулке.

– Тебе стоит аккуратней пользоваться силой Кехет, – задумчиво подытожил его рассказ наставник. – Ты еще не знаешь собственных границ и можешь легко их переступить. Ты знаешь, что может произойти.

Мышка судорожно сглотнул.

– Тебя кто-нибудь видел?

Серокожий вспомнил ребенка в переулке.

– Нет, – соврал он.

– Хорошо, – кивнул Канюк. – Твое задание остается прежним, Кеан Иллиола все еще закреплен за тобой. Ты правильно сделал, что защитил его. Он будет полезным рычагом влияния на этот сброд в масках, а если сдохнет… Значит, такова воля Кехет. Я передам мастеру. Жди инструкций, как и прежде, а сейчас, – наставник указал на резные каменные двери. – Время мессы.

Мышка голодно вздохнул через плотно сжатые зубы. Месса! Сейчас он готов был насладиться смертью хоть козы, хоть самой настоящей крысы. Парень удивился, когда Канюк вдруг взял его под руку и подвел к дверям, открывшимся без единого скрипа. Внутри была темно, но собравшимся в этом зале не нужен был свет. Их глаза сияли голодными золотыми огоньками как у лесных тварей. Где-то в темноте терялся куполообразный потолок, под которым красовалось круглое витражное окно. Стекла всех оттенков красного. Кровавый глаз Кехет. Фигуры птицедевы щерились из продолговатых альковов. Ступени вниз пропахли кровью, новой и старой.

Лунь, старый проповедник Кехет, молился, воздев рукик самой большой статуе богини. Она распростерла огромные соколиные крылья. Непонятно, чего она хотела – камнем кинуться на всех присутствующих либо укрыть словно своих птенцов. Принято думать, что оба утверждения верны. Волосы у Луня казались бесцветными. Лицо проповедника было исчерчено продолговатыми шрамами. Особые отметины говорящего с Кехет.

Посещение мессы не было обязательным, но сегодня собрались все, крое самого мастера. Интересно. Знаменитая Гильдия Убийц, ужасающая всю Ильфесу… Кто бы знал, что их всего шестнадцать? Кехет избирательна, далеко не каждый переживает обращение. Новой крови не было уже много лет, а старая потихоньку иссякала. Век вакшамари дольше людского, но, в отличие от людей, вакшамари не обрести покой.

– Да осенит вас кровавый глаз! Все мы едины под крылом Великой Охотницы…

Мышка не вслушивался в эти слова, подрагивая от голода и жажды. Он не был глубоко верующим и Кехет молился только в минуту нужды, не рассчитывая, впрочем, на ее участие. Сила – единственный вещественный дар, который признавал серокожий. Он произносил заученные фразы и повторял знакомые жесты, мыслями уносясь далеко из темного зала, полного голодных согильдийцев.

– А теперь… Насладимся же дарами Богини Убийств.

Боковые двери открылись, и Лунь вытолкал вереницу связанных веревкой людей. Тощие, перепуганные оборванцы вертели головами, переводя глаза от одной светящихся пары огоньков к другой. Какие-то иностранцы, видимо, решившие переночевать в Некрополе, не зная о негласном законе – после заката живым в городе мертвых не место. Какая удача, настоящий пир. Уж эту кровь он постарается сберечь.

Медленная смерть самая сытная, особенно если жертва сопротивляется. Жажда жить, гнев, страх, надежда и последний рывок к свету – все придает жизненной энергии больший вес. Они смаковали ее через крошечные надрезы, пока не иссушили всех до последней капли. Мышка опять чувствовал себя прекрасно, еще лучше прежнего. Когда он оторвался от трапезы, то заметил в дверях мастера, задумчиво наблюдающего за процессом. Тот подманил парня к себе.

– Скольких, говоришь, убил?

– Двенадцать.

– Прекрасная жертва Кехет, – улыбнулся мастер. – И не последняя на сегодня.

– Мастер?

Рядом возник Канюк:

– Все готово. Отправлюсь я, Коготь, Стрела и Филин.

Мышка удивленно перевел взгляд от мастера к учителю:

– Выяснилось, кто за этим стоит?

– Да, – оскалился Беркут, – и он пожалеет, что влез не в свое дело.

***

– Тим!

Голос матери дрожал от страха. Он глухо доносился издалека, может быть, с первого этажа. Тим разлепил веки. Было сумрачно, еще далеко до рассвета, и петухи не звали на работу. Так зачем же мать решила разбудить его так рано? Мальчик бросил взгляд на койку неподалеку – брата там не было.

Тут внизу раздался грохот посуды, крики и топот, затем страшный крик. Кажется, это был Бастиан, его брат. Истошный визг матери. Так кричит свинья, которую тащат на убой. Тим скатился на пол и забился под пыльную кровать, содрогаясь всем телом от ужаса. Если папа снова напился, то следует хорошо спрятаться… Снова будет бить, не жалея подпруги.

Топот по лестнице, и несколько пар сапог вошли в комнату. Нет, таких добротных, подбитых сталью у отца не было. Голоса на неизвестном языке, а затем кровать перевернулась словно щепка. Мальчик закричал от неожиданности. Несколько мужчин в странных широкополых шляпах, один из них засмеялся, шевельнув клинком, на котором была кровь.

Отцовы пьяные побои научили Тима быстро соображать и реагировать. Еще не до конца понимая, что происходит, он юркнул между мужчинами и что есть мочи припустил вниз по лестнице. Воздух колыхнулся возле его шеи. Пытались схватить.

Мальчик сбежал на первый этаж, ноги шлепнули по лужам. Все красное. Бастиан лежал с широко открытыми глазами. Тим потраяс его за плечи:

– Вставай! Тут бандиты! Где папа с мамой? – но старший брат был мягкий словно соломенный тюк. В нем была небольшая красная дырка, прямо в груди. Тим вспомнил, как закалывали свиней, и лицо у него скорчилось от слез. Бандиты кричали, топая по ступенькам, они были совсем рядом. Мальчик со всех ног припустил во двор. Надо спустить на них Бордо и Косточку.

Роса на траве холодила ноги, голые ступни скользили по ней. Он упал, а когда поднялся, увидел, что псы лежат без движения, все багрово красные. Сзади слышался топот, все ближе и ближе, а потом женский крик. Обернувшись, Тим увидел, как мать в окровавленной ночной рубашке, кинулась на тех, кто бежал за ним. Длинные иглы стали вонзались в нее, а она все кричала и кричала. Мальчик совсем не разбирал слов от ужаса, но, кажется, она приказывала ему бежать, и он опрометью кинулся прочь. Сзади раздались топот и храп коней, крики… Он запнулся о корягу, упал… и проснулся.

Мокрая от пота грудь Асавина вздымалась так часто, словно он и правда долго бежал от смерти. Блондин повел пальцами по лицу. Какой кошмарный сон. Словно вывернули наизнанку ужасные детские воспоминания, переврали, исковеркали. Асавин не видел труп брата и как мать пронзали шпагами, но абсолютно точно знал – в ту ночь они умерли, как и отец. Дом сгорел, заменив погребальный костер, а он перестал быть Тимом.

Блондин аккуратно приподнялся с кучи сена, чтобы не разбудить двух пригревшихся девок. Пошарив в стогу, нашел свой эскарсель. Достал перстень с красивым дымчатым камнем и птичьим орнаментом. Металл приятно холодил руку и словно успокаивал. Потеребив кольцо, он вернул его в эскарсель и снова посмотрел на девок. Эту, чернявую, кажется, звали Фрезией, а ту, узкоглазую… Забыл.

Он встретил их вчера, когда на пути из прачечной заскочил в общественную баню в Медном. Там терлось несколько шлюх, и Эльбрено выбрал двух наименее потасканных, для себя и Тьега, да только мальчишка был совсем не в настроении резвиться. Жаль, Асавин хотел подбодрить его.