Текст книги "Светлячок и тень (СИ)"

Автор книги: О. Зеленжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Она долго просидела, ожидая Уголька. Слезы успели высохнуть, оставив полное опустошение на душе. Хлопнул полог, парень почти выбежал из хибары. На нем не было лица.

– Пошли обратно, – пробормотал он.

Машинально встав, девушка побрела за ним. Парень подрагивал как от озноба, но шаг чеканил решительно.

– Я знаю, где она. В Баракуире, ждёт чего-то, – сказал он, не оборачиваясь.

– Какую цену она запросила? – холодно поинтересовалась девушка.

– Я не знаю, – ответил полуэльф. – Она сказала, что потом пойму.

– Как далеко Баракуир?

– Близко. Четыре дня и спуск. Я пойду завтра, после того, как заберу стрелы, а ты не обязана. Можешь остаться в цитадели и, если хочешь, безопасно выйти на поверхность с каким-нибудь караваном.

В горле Ксаршей встал ком, к глазам опять подкатили слезы.

– Что происходит? – спросил Уголек обернувшись. – Ты какая-то странная.

“Он бросает меня здесь! Бросает! – пылало раскаленным железом в голове у эльфийки. – А он обещал, что не бросит! Он обещал, что всегда будет рядом, будет защищать! Обманщик, лгун!”.

– Останься в цитадели, – повелительным тоном сказал Уголек, устремившись вперед. – Это мой выбор, мне шишки собирать.

Ксаршей затрясло от ярости и отчаянья. Подобрав с дороги камушек, она со всей дури кинула в удаляющуюся фигуру. Он удивительно метко ударил в затылок.

– Ай! – парень обернулся. – Ты чего?!

Говорить с ним не хотелось. Она прожгла его яростным взглядом и пошла в сторону цитадели, обогнав его.

– Эй! – крикнул он ей, догоняя. – Что это было?

Его ладонь цепко сомкнулась на ее запястье. Ксаршей дернулась, но хватка у него была крепкая.

– Я не хочу тебе зла. Что происходит? – сказал он ей. – Ты злишься на меня? За что?

– Ты подумал только о себе… – зло сказала ему друидка. – Похоже, в тебе больше дроу, чем во мне.

От неожиданности он выпустил ее запястье:

– О себе? В каком смысле?

– Выйди наверх с караваном, – зло прорычала Ксаршей. – Оставайся в цитадели. Я не знаю, как из Калимшана добраться до своего леса, но тебе на это, похоже, наплевать.

– Когда я вернусь, то отведу тебя домой, – сказал полуэльф, заглядывая ей в глаза, – но я не могу сделать этого сейчас. Далмун и его семья позаботятся о тебе, – он нахмурился. – Я не собирался бросать тебя на произвол судьбы, просто ты явно против моего решения, и я не буду подвергать тебя опасности из-за собственных решений.

Он пошел дальше, оставив ее наедине с бушующим на душе ураганом.

– Если выживешь, – бросила Ксаршей ему в спину. – Ты же собрался в одиночку спасать её из плена дроу или рабства!

Уголек обернулся на ее отчаянный вскрик, но все равно пошел вперед. “Упрямый осел! – в сердцах ругала его Ксаршей. – Ну почему ты такой упрямый! И почему я только пошла за тобой?”

Ей потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться, а потом она побрела обратно, размышляя обо все, что произошло за последние два месяца. Келафейн вторгся в ее жизнь, нарушил ее уклад, увлек за собой, заставил привязаться к нему и довериться всем сердцем… Если бы не он, не было бы ни укуса оборотня, ни плена дроу, ни пыток. Ей не пришлось бы обменивать их жизнь за жизнь Шардина. Перед глазами вновь проявилось его хмельное лицо… Как больно. Неужели Динал был прав, и ей лучше было бы пойти с ним? Стать частью жестокого общества дроу? Неужели, она поступила как дура, доверившись этому парню? Неужели ему действительно все равно, что с ней станет? Неужели он так легко может нарушить данное обещание?

В городе дварфов полным ходом шла подготовка к празднику. Молодежь веселилась, расписывая друг друга сияющими красками. В доме Далмуна было тоже шумно и суетно. Геррил что-то готовила, а Гулгарн бормотал над коряво сплетенным браслетом. Все это лихорадочно веселье было словно в насмешку той буре, что бушевала на ее душе. Хотелось забиться в дальний угол, но стало вдруг совестно, и она присоединилась к Геррил, помогая готовить и накрывать на стол. Работы было много, девушка успела устать, но это было даже хорошо. Усталость изгоняла из головы липкие предательские мысли.

Дварфы вынесли на улицу столы и скамейки. Ксаршей помогла Геррил выставить угощения. Кто-то из молодых уже начал дарить браслеты, заиграла музыка. Некоторые пустились в пляс, другие понуро сели в уголок. Ксаршей прекрасно понимала тех, кто на этом празднике жизни чувствовал себя обделенным.

– Ну все, с работой покончено, – сказала Геррил. – Поди повеселись.

Но Ксаршей было совсем не до веселья. Взяв тарелку и кружку пива, она устроилась в углу. Еда была очень вкусной, если бы не горечь на душе, она смогла бы насладиться ею полнее. Среди танцующих показался Гулгарн в компании милой дварфийки. Кажется, его ухаживания были приняты.

– Чего пригорюнилась? – спросил Далмун, подсев к ней.

– Да так, воспоминания, – неумело соврала Ксаршей.

– Ага, – поддакнул дварф. – С пацаном чего разругались?

Друидка грустно помотала головой. Говорить об этом не хотелось. Далмун откусил от сочного ломтя мяса:

– Дело ваше, конечно… Но я обещал, что позабочусь, не пугайся.

Он положил в тарелку еще кусок и налил пива себе и Ксаршей.

– Спасибо, Далмун, – вздохнула друидка. – И за то, что судишь не по расе, а по делам, и за кров, и за участие.

– Да чего там… – кивнул жрец. – Он нам здорово помог, и ты тоже, лечением и в бою. Надеюсь, ему хватит духу поговорить с тобой, – и дварф уткнулся в кружку с пивом.

Ксаршей пожелал празднующим приятного сна и ушла пораньше. Шум гуляний просачивался даже сквозь толстые каменные стены. Она села на койку. Что теперь ей делать?

Эльфийка услышала отчетливый стук дверь. Открыв ее, она увидела на пороге Уголька. Он неловко потирал затылок, отчего волосы из его пучка небрежно топорщились.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал он.

Ксаршей кивнула, парень облокотился о дверной косяк.

– Я обидел тебя, и сам не понял… – продолжил он. – Прости. Я обещал, что буду заботиться о тебе и защищать… Поэтому ты так сильно разозлилась?

– Да, – глухо отозвалась Ксаршей.

– Я хочу позаботиться о тебе, но я не могу бросить сестру там… Где запах крови и страшный шар.

Девушка кивнула.

– Ты стала мне очень дорога, Ксар, я не хотел причинить тебе боль, – продолжил полуэльф. – Все что я могу – немного позаботиться… Далмун знает, куда тебе надо. Домой ты попадешь и будешь в целости, поэтому об этом не бойся.

– Хорошо, – шепнула Ксаршей.

– Прости, – сказал он еще раз и ушел.

Ксаршей закрыла дверь, легла на постель и уставилась в потолок. Шторм на душе достиг своего пика, вздымались пенные валы, сверкали хищные молнии, черная вода грозилась потопить ее. За стенами гремели барабаны гуляний – это грохотали раскаты ее душевного хаоса. Эта гроза была полна злости на глупого мальчишку и его бездумные импульсивные поступки, но одновременно с ним – томящей нежности. Ксаршей не знала, чего хочет больше – обнять его или ударить. Ах, ну зачем Уголек согласился на эту сделку? Что теперь с ним будет? Страх за него был глубоким как море. Ей вдруг стало невероятно страшно, что полуэльф сгинет там, во тьме, как предсказывал волшебник, и она больше никогда его не увидит. Как она посмотрит в глаза Нари? Нет, даже не так… Как она будет без него? Ксаршей привыкла, что парень всегда рядом, как верная тень, всегда страхует, поддерживает. Без него станет невероятно пусто. Пусто, как в самом сухом ущелье… Но она не герой, чтобы идти до конца. Лес манил ее домой, призывал вернуться к простой и понятной жизни. Друидка устала бороться с этими волнами, устала преодолевать их. Мысленно она пошла на дно, вспышки молнии медленно удалялись, мрак спокойствия смыкался вокруг головы. Ей надо послушать Уголька и вернуться домой. Там ее место. Метания сменились холодом спокойствия. Ксаршей убедила себя, что надо вернуться домой, оставив все как есть, и погрузилась в транс, холодный и черный, как ее собственный усталый покой.

Утром друидка проснулась раньше всех. Помогла Геррил накрыть на стол и убрать часть посуды, оставшейся со вчерашнего гуляния. Когда Уголек вышел к завтраку, он был уже полностью собран в дорогу. Гладко блестели собранные в пучок волосы, за спиной раскидистый лук и мешок с вещами, а куртка сверкала новыми черными клепками. Геррил протянула ему тарелку, но он мягко отклонил ее.

– Спасибо, но я обойдусь, мне ещё стрелы забрать… – Уголек повернулся к Далмуну. – Спасибо за прием, ждите через недели две, – он кивнул друидке. – Пока, Ксар.

Тщательно выстроенная за ночь стена покоя треснула на душе у эльфийки. Она поняла, что не сможет ждать его две недели. Вскакивать по ночам, смотреть в окно и гадать, все ли с ним хорошо. Молиться богам, плакать по нему, в клочья разрывая сердце. Тешиться надеждой в мрачной холодной безвестности, что он все-таки вернется, улыбнется, скажет какую-нибудь утешительную глупость. Ксаршей вдруг поняла, что это страшней Подземья, призраков, чудовищ и обвалов.

Эльфийка порывисто поднялась со скамьи.

– Я с тобой, – сказала она. – Я делаю это для Ишитнари. Раз уж не сумела удержать дома, так хоть постараюсь сделать все, чтобы вернуть тебя и её дочь в Поместье.

Глава 18. Признание

Полуэльф уставился на Ксаршей округлыми от удивления глазами, невольно став виновником затяжного молчания.

– Я подожду тебя возле кузницы, – наконец сказал он, прервав игру в гляделки с девушкой, и направился к выходу.

Друидка хотела было рвануть следом, но Далмун ее удержал:

– Да никуда он тепереча не уйдет без тебя. Доешь и вот, ещё возьми в дорогу, – жрец фыркнул, поглядев на проем, в котором исчез парень. – Нда, кажется, ты его шибко удивила.

– Если мы вернёмся через две недели, когда настанет полнолуние, – тихо, чтобы только старый жрец услышал, шепнула эльфийка, – запри нас или посади на серебряную цепь. В остальное время мы не опасны.

– Так вы?… – удивленно протянул Далмун, затем кашлянул в бороду.

Ксаршей мысленно съежилась, ожидая какой угодно реакции. Скрывать свою проклятую породу от такого радушного хозяина, подвергая таким образом опасности всю его семью, было выше ее сил. Уж лучше честность, болезненная и хлесткая, словно оплеуха. Каково же было ее удивление, когда сошедшиеся на переносице брови Далмуна плавно разгладились на лбу.

– Хорошо… что сказала, – тихо, под стать ей, ответил он. – Я служу Морадину больше двухсот лет, почти всю мою жизнь, и ни разу Владыка не оставил меня без верного наставления. Он посылал насчет вас чистые знаки, и, пускай вы поражены проклятием, я готов открыть для вас свои двери.

Ксаршей стало чуть легче на душе. Старый жрец чем-то напоминал ей собственного отца, отчего его одобрение, приятие и доброта ощущались теплым дуновением из прошлого, словно Паррен незримо присутствовал рядом.

Девушка неторопясь поела, потом взяла у Геррил горячей еды в дорогу и отправилась в кузницу. Неподалеку от нее Уголек возился с новой связкой стрел, избегая смотреть в сторону девушки. Наконец он махнул рукой, чтобы Ксаршей пошла за ним. Молчание ее полностью устраивало. Она все еще злилась на него, как тогда, когда гналась за ним между холмов Поместья.

В гробовой тишине они покинули деревню гномов, а после и сияющую пещеру.

– Вот, возьми, – наконец нарушил молчание Уголек, протянув ей остренький огарок. – Достань карту, делай пометки в пути.

Ксаршей молча послушалась. Остаток дня она зарисовывала схематичные хитросплетения тоннелей и ориентиры. Так было лучше, чем пялиться ему в затылок, и ему было явно уютней не чувствовать на себе ее тяжелый взгляд.

Ближе к вечеру, когда тоннели немного сузились, на них позарилась группа гигантских пауков, но вскоре им самим пришлось в страхе улепетывать. Уголек опробовал новые стрелы из зархвуда и остался ими доволен, Ксаршей раздавила пару пауков в облике медведя. В проклятье оборотней было и свое преимущество: зверей можно было совсем не опасаться.

Вечером они остановились у излучины ручья. Уголек собрал зархвуда для костра.

– Я неподалеку, – сказал он, исчезнув за группой валунов.

Пока он отсутствовал, девушка сидела, мрачно шевеля веточки в костре. Молчание стало вдруг каким-то тягостным, давящим, неуютным, как и это невидимое ущелье, что вдруг пролегло между ними. Хотелось вернуть те времена, когда они беззаботно болтали о пустяках, дурачились, а тишина скорее напоминала мягкое затишье летней ночи, чем напряжение перед грозой.

Парень вернулся, на ходу вытирая мокрые волосы, и, даже не взглянув на девушку, сказал:

– Я подежурю.

Его глаза блуждал где угодно: по камням, костру и разложенным спальникам – но словно специально избегали Ксаршей.

Эльфийка завернулась в одеяло, изнывая от тоски и навалившегося чувства одиночества. Когда он разбудил ее, чтобы самому отдохнуть, она невольно вспомнила Динала и даже заскучала по его едким репликам. Эльф так раздражал ее, но сейчас она была готова даже на его компанию. Ксаршей грустила до утра, пока Уголек не зашевелился в спальнике. Парень сходил к ручью умыться и набрать воды, затем сел рядом, шурша промасленной тряпицей, в которую упаковали припасы.

– Сегодня тоже сделай пометки, – сказал он, кинув на свернутую карту, торчащую из мешка Ксаршей.

– Хорошо, – ответила она, а затем вдруг предложила. – Может, ускоримся?

– Да, было бы отлично, – Уголек, вздохнув в тряпицу. – Чем быстрей управимся, тем лучше…

Хотелось сказать ему что-нибудь колкое! Ну чего он молчит как истукан? Ксаршей развернулась к нему, посмотрела прямо в глаза:

– Почему не сказал? Знаешь ведь, что зверем быстрее.

– Я не хочу командовать тобой… – полуэльф запнулся, – после всего. Думаю, что не в праве.

“Он чувствует себя виноватым”, – вдруг поняла Ксаршей.

– Ты ведь проводник, ты можешь, – сбивчиво ответила эльфийка, вдруг растеряв запас колких слов. – Тебе виднее, как лучше.

Она вздохнула от внезапно нахлынувшей растерянности. Вроде бы минуту назад была так обижена на него и готова сказать что-нибудь гадкое, а теперь была не уверена в своих чувствах.

Уголек поднял глаза, пристально посмотрел на нее и кивнул.

– Хорошо… Просто не хочу ещё пуще злить тебя.

Он поднялся, стряхивая с колен крошки и одновременно заворачивая остатки еды.

– Я больше не злюсь, – ответила друидка, быстро скатывая одеяло в валик.

Движения у нее были такие же суетливые, как и мысли.

– Правда?

В голосе прозвучало столько надежды, что девушка, невольно улыбнувшись, кивнула, и с плеч сразу свалился тяжкий груз всех грустных мыслей, что терзали ее. Черные холодные воды расцвели яркими солнечными красками, и гладь больше не казалась мертвой коркой льда. Теплое уверенное спокойствие было похоже на дуновение теплого летнего ветра в зеленых кронах.

Улыбнувшись, Уголек с облегчением произнес:

– Меня это терзало.

Терзало… Ксаршей представила, как парень прокручивает в голове колкие, болезненные мысли, стараясь не смотреть на нее, и это после того, как шагнул за сестрой в неизвестность договора с ведьмой. Как тонет в той же черной пучине, а она топит его каждым злым словом. Каких только глупостей не скажешь от страха и отчаянья. Он обидел ее, но и она в ответ была резка. Совестно.

– Прости меня, – шепнула Ксаршей. – Я думала о себе… а ещё испугалась за тебя… что ведьма потребует непомерную плату.

Не успела она договорить, как Уголек уже обнял ее, и слова растворились в его тепле вязью ненужных звуков.

– Я знаю, что, наверное, сделал очередную глупость, – шепнул он, – но я так рад, что ты больше не считаешь меня таким же, как дроу.

Ксаршей расслабленно положила голову ему на плечо. От его куртки успокаивающе пахло кожей. Как же она привыкла к этому запаху, такому теплому, родному, домашнему. Парень провел ладонью по ее спине, вверх-вниз, медленно, будто успокаивая ребенка.

– Нет, я тебя не оставлю… – тихо сказал Уголек. – Я… – он осекся, подбирая слова. – Знаешь, я тебя полюбил, но боялся сказать. Теперь этого страха нет… Просто хочу, чтобы ты знала: я тебя люблю, и мне важно, чтобы ты вернулась на поверхность и прожила очень долгую жизнь.

От его признания щеки девушки запылали и дыхание стало огненным. Ксаршей знала о его чувствах, но теперь, услышав эти слова, вдруг сама растаяла. Была ли любовью ее привязанность к Угольку? Она не знала. Единственное, что она понимала: ей очень хорошо с ним, чувствуя его заботу. Когда-то она робко мечтала, чтобы кто-то когда-то полюбил ее так сильно, как Ригель Нари. Какая она была тогда глупая, испугалась неминуемой потери, но жизнь – это череда темных и светлых дней, нельзя вечно убегать от любой ее тени, тем самым прячась от самых ярких впечатлений полудня. Жизнь дает ей второй шанс, и теперь она была достаточно смелой, чтобы не отворачиваться от солнца.

Ксаршей подняла голову от его плеча, посмотрев ему прямо в глаза.

– Я очень к тебе привязалась, ты для меня уже не тот мальчик, с которым я нянчилась когда-то.

Нет, не признание в любви. Трудно дать название этому хрупкому нежному чувству, проклюнувшемуся маленьким зеленым листочком, пустившему тонкие корешки на сердце. Может, росток любви, которому суждено день ото дня расти и крепнуть?

Уголек ласково погладил ее по отросшим волосам. В это мгновение он немного напомнил ей Ригеля, только теперь парень казался гораздо красивее своего отца.

– Я и не мальчик, у меня теперь взрослое имя, – сказал он с улыбкой.

Ксаршей вспомнила о разговоре с Далмуном.

– Какое? – с интересом спросила она.

– Морион. Далмун сказал, что так называется черный кварц, и что это могущественный камень. Он способен связывать воедино миры, отводить порчу и очищать оскверненные места от злой силы. Это было очень неожиданно, но приятно. Словно… долгожданно признание.

– Морион… Морион… – девушка распробовала сочетание звуков. – Действительно неожиданно. Надо будет привыкнуть, – она снова положила голову ему на плечо. – Нам пора выдвигаться.

– Угу, – тихо отозвался он. – Но обнимать тебя слишком приятно.

Вздохнув, он неохотно отстранился от нее, но его глаза горели от радости. Ксаршей и сама чувствовала себя странно счастливой, будто не сидела сейчас глубоко под землей, вдали от всего, что любит и понимает.

Девушка обернулась лютоволком и понесла парня по чащам грибного леса, распугивая мелкую живность. При этом она была так счастлива, так свободна, словно птичка или пущенная стрела. За два часа верхом они преодолели много миль, а после перешли на обычный темп.

– Едкий запах, – насторожился вдруг Морион. – Осторожно, здесь может быть слизь.

Девушка настороженно принюхалась. Действительно, в воздухе стоял плотный дух какой-то кислятины. Что-то зеленое шмякнулось с потолка прямо перед ее носом.

– Что?! – воскликнул полуэльф, обернувшись, и сам невольно увернулся от второй едкой кляксы.

– Нельзя, чтобы они упали на нас! – воскликнул он, схватив девушку за руку.

– Бежим? – откликнулась она, и они понеслись наутек, под дождем из зеленой слизи.

Держа его за руку, девушка почти смеялась, и перспектива быть обожженной ее нисколько не пугала. Было странное упоительное чувство нереальности происходящего. Хотелось быть здесь и сейчас, наслаждаться отпущенным мгновением, несмотря на обстоятельства. Раньше с ней такого не было.

Они миновали опасную пещеру и остановились отдышаться.

– Они могли сильно повредить и телу, и металлу, и дереву, все растворяют, гады, – сказал Морион. – Тебя не задело?

– Нет, – помотала головой Ксаршей. – Я в порядке. Я скажу, если пострадаю.

– Хорошо… И правда, ты ж не немая, – пробормотал он и засмеялся.

Не удержавшись, эльфийка сама засмеялась с ним, поддавшись влиянию момента. Дальше они шли спокойно, экономя силы.

– Я предупредила Далмуна о нас, – сказала Ксаршей. – Мы можем вернуться аккурат в полнолуние.

– Хорошо! – обрадовался парень. – Да, я сказал про две недели… Это с сильным запасом. На самом деле мы и за недельку с лишним должны справиться.

Он шли по грибной чаще, держась за руки, словно маленькие дети, открывающие для себя безграничный мир чувств. Морион следил за друидкой взглядом и рассказывал по все грибы, что видел. Наклонившись, парень сорвал пучок невзрачного мха и протянул Ксаршей:

– Ты спрашивала про местные лекарства… Это помогает затягивать раны.

Девушка приняла пучок, но куда больше сейчас ее внимание занимал сам полуэльф. То как он двигался, говорил и смотрел на нее. Она видела его совсем другими глазами и хотела запечатлеть в памяти каждое мгновение.

Вечером они устроились под раскидистыми шляпками грибов. Полуэльф вскарабкался собрать воду, пока девушка разводила огонь, а потом они наслаждались прекрасной засоленной говядиной.

– Мне очень нравятся дварфийские пайки… – пробормотал Морион, дожевывая последний кусочек. – Гораздо вкуснее грибов. Ещё бы иметь при себе их мягкие кровати.

– О да! – подхватила Ксаршей, отряхивая ладони от крошек. – А ещё возникает ощущение, что нас там ждут, и это очень приятно.

– Тебе тоже у них нравится, да?

– Да, – призналась друидка. – У них душевно. На нас уже почти не косятся, и это хорошо.

– Приятно найти место, где тебе рады, где тебя любят и принимают таким, какой ты есть… – согласился Морион. – Скажи, тебе хорошо в своем лесу?

Этот вопрос застал эльфийку врасплох, она немного задумалась.

– Я не знаю другой жизни, – наконец ответила она. – Иногда мне хочется компании, но, наверное, да, хорошо. Там суровые дикие края и чащи, но звери меня любят, им плевать на цвет моей кожи.

– Наверное, я понимаю. Мне тоже хорошо в глуши. Лучше, когда не смотрят и не оценивают, хотя я научился относиться к этому проще. Но, наверное, совсем ни с кем не разговаривать я бы не смог и быстро бы одичал

– Вот я и одичала, – вздохнула Ксаршей. – Лучше ложись спать, иначе мы может проболтать до утра.

Он завернулся в одеяло и по обыкновению быстро заснул. Дыхание у него было глубоким и спокойным, безмятежным, а на сердце у Ксаршей трепетало горько-сладкое щемящее чувство: одновременно очень хорошо и немного страшно, что все это оборвется, как тонкая паутинка, так и не став красивым узором. Однако этот страх не мешал ей наслаждаться уютным мигом. Эльфийка погладила парня по волосам, и он пробормотал что-то невнятное во сне. Хотелось лечь с ним рядом и дышать точно также, безмятежно, не думая, что произойдет завтра. Бесстрашно чувствовать себя счастливой, несмотря на весь этот бесконечный мрак. Может, это и есть самая главная сила: несмотря ни на что сохранять в сердце добро и смелость наслаждаться всеми отпущенными тебе светлыми днями. А ведь она почти поверила в слова Динала и была готова же выбрать другой путь. Стать такой дроу, каких боятся на поверхности и в Подземье, но правда в том, что даже темные эльфы не лишены сердечности. Динал огорчился смерти друга, Шардин проявил мягкосердечие, а сколько еще таких дроу? Подлость не передается с кровью, и за серыми жестокими лицами таятся глубоко несчастные, одинокие и вечно испуганные дети. Им страшно опереться друг на друга и страшно открыть сердце. Разве это сила?

Морион сменил ее на посту, оборвав череду мыслей, а утром разбудил, игриво пощекотав нос кусочком вяленой говядины. Ксаршей несколько секунд смотрела на него прежде, чем взять.

– Что? – спросила парень, откусив от своей полоски.

– Непривычно, – призналась она. – Совсем недавно ты ко мне обращался на вы.

– Считал, что прикасаться к тебе что-то вроде святотатства. Женщины требуют почтительности, со дня рождения и до смерти. А прикосновения оказались приятными… – он задумчиво откусил от своего кусочка. – Наверное, я по-другому посмотрел на многое, осознав свои силы и слабости.

Ксаршей улыбнулась. Вот как… Она тоже осознала свои силы и слабости, приняла их и почувствовала себя, наконец … живой. Наверное, морион – действительно волшебный камень. Он освободил ее от гнетущего страха потери и привел к тому дню, когда она, наконец, осмелилась стать по-настоящему счастливой.