Текст книги "Война Крайер (ЛП)"

Автор книги: Нина Варела

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Крайер разрешила Эйле остаться, дала ей выходной. У неё никогда раньше не было выходных – с тех пор, как она стала здесь работать. Она ненавидела тишину. Чувство вины терзало её так же, как голод – тихая, уединённая, безжалостная пытка. Из-за мести её руки были в крови, но это была не та кровь.

Она знала, что делать. Надо найти личный кабинет Кинока. Если он хранит какие-либо секретные документы, относящиеся к Железному Сердцу, которые могут пригодиться Революции: карту, схемы, книгу учёта камня-сердечника, информацию о его поставках, – они там, в сейфе, о котором упоминала Малвин.

И всё же каждый раз, когда она приближалась к дверям дворца, её охватывал холодный ужас. Воспоминание о носовом платке Нессы, её туфлях.

Может быть, нужно сдаться?

Но если я сдамся, тогда ради чего я вообще живу?

Оставшись одна, она смотрела, как солнечные лучи скользят по стенам помещений для прислуги. Четыреста пустых кроватей. Все были в полях, садах, огородах дворца. Луна Жнеца – отмеченная последним полумесяцем сезона сбора урожая, луна в форме косы комбайна – означала, что недели работы на полях подошли к концу, и пришло время готовиться к зиме.

Когда родители Эйлы были маленькими, Луна Жнеца отмечалась тремя днями и ночами праздников, танцев, вечеринок до рассвета и огромных застолий на деревенской площади. Соседи ели, смеялись и пели песни, красили себе лица в золотой цвет. Когда Эйла и Сторми были маленькие, больших праздников не устраивалось – по крайней мере, из-за постоянной угрозы набегов. Но мать всегда вплетала Эйле в волосы золотые ленты, а отец пел песни об урожае, луне и любви. У камина было тепло, и все они улыбались.

Койка Эйлы была холодной и неудобной. Обычно она не ощущала одиночества так сильно. Но в это время года труднее игнорировать дыру в сердце. Ещё труднее, когда на кладбище прибавилось две могилы.

Солнечный свет скользил по стенам и с заходом солнца менял цвет с бледно-жёлтого на золотисто-оранжевый. В другой жизни Эйла бы сейчас танцевала в праздничной одежде, с накрашенным лицом, причёсанными волосами, прямо на деревенской площади. У неё болели бы ноги, и это было бы так приятно, особенно когда на душе не висит каменного жёрнова. Ни ненависти, ни страха, ни смерти.

А в этой жизни она закрыла глаза.

И открыла их всего минуту спустя, когда кто-то резко ткнул её в лоб.

– Бенджи, – рявкнула она, отталкивая его руку и игнорируя его ухмыляющееся лицо. – Чего ты хочешь?

– Думаешь, я позволю тебе проспать праздник? – спросил он, плюхаясь на её койку. – Ни за что! Посмотри на себя – у тебя все кости видны. Праздник Тебе тужен так же, как и всем нам.

Это означало, что рабочий день окончен. Слуги отказывались от ужина, чтобы подготовиться к тайному празднованию, глубоко в лесу или где-нибудь вдали от прилегающей территории. Заседание Совета – идеальный предлог для Эзода, Кинока, и Крайер уехать на целый день.

Но Эйла не могла смириться даже с мыслью о праздновании:

– Я не пойду.

– Ой, да ладно, будет же весело. Отвлечёшься от всяких мыслей, – он мягко толкнул её в плечо. – Будет вино. Помнишь прошлый год?

– Да. Ты слишком много выпил, и тебя стошнило прямо в океан.

– Разве не охота посмотреть, как я опять напьюсь до чёртиков?

– Нет, Бенджи, – сказала она, уставившись на крошечный кусочек соломы, торчащий из матраса, стараясь не смотреть парню в глаза. – Я не пойду, не в этот раз. А ты – развлекайся.

– И как, по-твоему, мне это делать без тебя? – нахмурился он.

– Бенджи...

– Эйла, – сказал он уже не раздражённо, а мягко и умоляюще. – Пожалуйста. Мы с тобой уже почти не видимся. А когда видимся, то только потому, что случается что-то ужасное. Я скучаю по тебе. Ты моя лучшая подруга, и я… скучаю по тебе, – он схватил её за руку и сжал. – Пойдём, прошу тебя.

Лучшая подруга?

Эйла не могла выкинуть из головы ту нить на схеме Кинока, пылающую красным, как огонь, цветом.

Она посмотрела на их руки. Его пальцы были намного крупнее её, но в остальном они были похожи: испорченные ногти, рабочие мозоли.

В ней снова поднялось чувство, знакомое, как лицо Бенджи: борьба между тем, чтобы быть рядом с ним, и тем, чтобы оттолкнуть его. Дружить с ним и не дружить ни с кем. Что хуже: уязвимость или одиночество? Опасность дружбы или безопасность полной изоляции?

Чем безопасность ей помогла?

– Ладно, – сказала она наконец. – Пойдём.

Хотя бы для того, чтобы он прекратил её умолять. Чтобы хоть немного отвлечься, перестать думать и задаваться вопросами.

Он завопил и вытащил её наружу, в гостеприимную темноту, навстречу празднику – и она не сопротивлялась.

В её волосах не было золотых лент, но снаружи стояли бочонки с бледным кисловатым вином, и это было ничуть не хуже. Или, может быть, лучше.

Они направились к одной из больших пещер у подножия скал, где в этом году проходили празднества, – грот с влажным песчаным полом. Внутри пещеры развели костёр, по изогнутым каменным стенам развесили фонари. Двое мальчиков играли на самодельных барабанах – удары эхом разносились по пещере, звук удваивался, такой глубокий и непрекращающийся, что Эйла странно себя почувствовала, почти до тошноты, ошеломлённой. Многие танцевали как внутри пещеры, так и на пляже с чёрным песком, где прилив разбивался и растворялся о скалы, которые выстроились вдоль берега, как высокие стражи с прямыми спинами.

В воздухе витали хлопья белой пены, запах дыма, вина и морских брызг, раздавались звуки барабанов, танцев и старинных песен урожая, распеваемых сотнями голосов. Все были в масках. Некоторые были раскрашены золотом или киноварью, но большинство масок были просто сделаны из обрезков соломы и одежды. Эти люди были слугами. Любые красивые вещи нужно прятать и получше.

В тот момент, когда они с Бенджи вошли в пещеру, к ним подскочил парень одного с Бенджи возраста. На нём была только полумаска – серебристо-фиолетовая повязка вокруг глаз.

– Бен! – радостно воскликнул он, заключая Бенджи в объятия.

Эйла настороженно попятилась. Она определённо никогда раньше не видела этого парня, но Бенджи обнял его в ответ, столь же счастливый от встречи с ним.

Бенджи взъерошил парню волосы и отошёл назад, указывая на Эйлу.

– Финн, это моя самая близкая подруга, Эйла. Эйла, это Финн.

Финн. Она вспомнила рассказы. Детьми они с Бенджи выросли вместе в храме, задолго до знакомства Эйлы с Бенджи. Финн сбежал первым. Бенджи был подавлен его побегом, но в вскоре тоже бежал. Годы спустя Роуэн помогла им снова найти друг друга. С тех пор они поддерживали связь.

Бенджи широко улыбался, как счастливый дурак:

– Он приехал сюда из поместья на востоке. Я не видел этого ублюдка почти два года.

Финн рассмеялся:

– Вряд ли ты бы приехал навестить меня!

– Ну, по крайней мере, я всегда отвечаю на твои письма!

– Конечно! – сказал Финн, закатывая глаза. – И на каждое письмо у тебя уходит всего три месяца.

Они толкали друг друга, препираясь с непринуждённой фамильярностью. Эйла держалась позади, молча, чувствуя себя немного потерянной. Она знала, что Бенджи пишет письма знакомым за пределами дворца, но никто из них никогда не приезжал его навестить. И проделать такой дальний путь только ради Луны Жнеца? Это казалось безумием. Празднования были рискованны сами по себе. Их не разрешали – они не были строго незаконными, но автомам не нравилось любое человеческое сборище, будь то десять человек или сотня. Они видели в этом угрозу.

– Подождите здесь, я принесу вам обоим маски, – сказал Финн и снова исчез в толпе.

Бенджи повернулся к Эйле, продолжая ухмыляться:

– Он ничуть не изменился. Всехний лучший друг, куда бы он ни пошёл. Держу пари на одну монету, что когда он соберётся уезжать, за ним поедет какая-нибудь девчонка, хотя он здесь всего на одну ночь, – когда Эйла не ответила, улыбка стёрлась с его лица – С тобой всё в порядке?

– Разве покидать поместье не опасно? – спросила Эйла. – Хочешь сказать, он приехал сюда только ради праздника?

– Не только, – заявил Бенджи. – Он явился сюда, чтобы повидаться со мной.

– Но это опасно, – настаивала Эйла.

– И что? – теперь Бенджи нахмурился. – Хочешь сказать, оно того не стоит? Мы же семья. Важно сохранять связь друг с другом. На случай, если ты забыла, Эйла, за это мы и боремся.

Сохранять связь? Она снова подумала о красной нити на схеме Кинока.

– У меня нет семьи. Но я тоже борюсь.

Выражение его лица смягчилось. Он протянул руку, коснулся её плеча и провёл большим пальцем по ключице.

– Но у тебя остались воспоминания о них. У тебя есть предки, ты помнишь рассказы.

– Не совсем, – сказала она. – Вся отцовская семья погибла, а мать никогда не рассказывала о своих родственниках. Я лишь знаю, что меня назвали в честь её бабушки, вот и всё.

– Твою бабушку тоже звали Эйла?

– Сиена Эйла, – Эйла отвернулась, стиснув зубы. – Имя это всё, что у меня есть.

Она сжала медальон под рубашкой. Имя и ожерелье.

– Эйла, – тихо позвал Бенджи.

– Что?

– Ничего. Я просто произношу твоё имя – Эйла, – он шагнул ближе, позволив её имени прошуршать по коже. – Эйла. Это дар, это воспоминания. Этого у тебя не смогут отнять.

Эйла почувствовала странное желание рассмеяться. Воспоминание – совсем не дар.

* * *

Воспоминание: день перед налётами. Глупая, детская ссора, Сторми и Эйла кричат друг на друга без всякой причины, Эйла швыряет в него горсть грязи, а затем, когда он продолжает дразнить её, заявляет: «Ненавижу тебя! – она выплёвывает эти слова, как отравленную воду. – Ненавижу тебя! Хоть бы у меня не было брата! Хочу, чтобы ты навсегда сгинул!» Она настолько злится, что дрожит всем телом а он смеётся над ней, будучи ещё ребёнком. «Оставь меня в покое!» – кричит она ему, да так и не берёт своих слов обратно.

А на следующий день…

* * *

– Иногда мне хочется ничего не помнить, – прошептала она, отходя назад с горящим горлом. – Иногда кажется, что так было бы намного проще.

Бенджи открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент вернулся Финн, сунув им в руки маски: лисы для Эйлы и простую соломенную маску для Бенджи. Эйла надела маску, сразу почувствовав себя гораздо комфортнее, когда лицо скрыто. Крашеная шерсть колючками липла к щекам.

Они присоединились к празднику, Финн кричал, смеялся и тащил за собой Бенджи. Девушка, которую она узнала по конюшням, протянула Эйле кубок светлого вина. Вкус у него был ужасный, горький и кислый одновременно, но Эйла всё равно выпила. Вино обожгло до самого горла, протянувшись нитью от горла к животу. После второго бокала Эйла согрелась и была приятно пьяна, голова кружилась. В груди стучали барабаны. Всякий раз, когда Бенджи не был с Финном, он продолжал легонько прикасаться к ней, ведя сквозь толпу и касаясь рукой её бедра, предплечья или плеча.

На какое-то время об этом было легко забыть. Эйла пила вино большими глотками и раскачивалась в такт музыке, разгорячённая и слегка вспотевшая. Она позволила Бенджи притянуть себя, а затем ещё ближе, обняв за талию. Она улыбалась всем, кого узнавала, а также всем, кого не узнавала, хотя лицо и было скрыто за маской.

– Разве ты не рада, что пришла? – спросил Бенджи, когда они вернулись к бочонкам с вином за третьим кубком. – Разве не рада, что послушала меня?

– Может быть, – поддразнила она его. – Не знаю… Тебе не следует задавать мне вопросы, когда я навеселе.

– О… Почему это?

– Потому что я могу сказать “да".

– А если я как раз хочу, чтобы ты сказала "да"?

– О чём ты? – рассмеялась Эйла.

– Эйла, – сказал он внезапно очень серьёзно. Она уловила движение его горла, нервный глоток. – Эйла, мне нужно тебе кое-что сказать...

Внезапно внутри всё сжалось.

Нет, нет, нет...

– Это я виновата в смерти Нессы, – выпалила она.

Последовавшая пауза была ужасной. Бенджи секунду растерянно смотрел на неё, а затем покачал головой.

– Подожди, – сказал он, – подожди, что… что ты... Эйла, мне действительно нужно сказать тебе... я хочу сказать тебе...

– Она одолжила мне свой носовой платок, – продолжала Эйла, достаточно тихо, чтобы никто другой не услышал её за грохотом барабанов и пением, но достаточно громко и резко, чтобы Бенджи закрыл рот. Она не могла, не хотела слушать то, что он хочет ей сказать; у неё было болезненное предчувствие насчёт того, что он сейчас скажет, и ей не хотелось этого слушать, во всяком случае, не сейчас. Что, если она почувствует к нему то же, что он чувствует к ней... а потом потеряет его?

От такой потери она уже не оправится. Она знала, что не оправится. Но как это объяснить?

– Это я случайно оставила платок Нессы в покоях Кинока, Бенджи, – сказала она вместо этого. – Это я виновата, что они подумали, будто Несса шпионка. Это я виновата, что они пытались отнять у неё ребёнка, – она обхватила себя руками, отчаянно жалея, что выпила так много вина. – Это я виновата, что она погибла.

– Тебе не стоит винить себя... – решительно помотал головой Бенджи.

– А кого тогда винить? Это же я виновата!

– Тише, говори тише, – прошипел он, обводя глазами пульсирующую толпу. Он положить руки ей на плечи, раскачиваясь в такт музыке, создавая впечатление, что они просто разговаривают и танцуют, как все остальные. – Эйла, ты не можешь винить в этом себя. Ты сама сказала, что всё произошло случайно, верно? Ты ведь случайно оставила платок Нессы в покоях Кинока?

– Да. Я просто про него забыла. Не могу поверить, что была столь беспечна. Какая же я дура!

Он ещё сильнее обхватил её за плечи.

– Несса не первая, кто погиб на этой войне, Эйла, – его слова были похожи на удар под дых. – И она не будет последней. Это не значит, что мы сдадимся. Это значит, что мы будем ещё сильнее бороться… пока не выиграем эту войну.

– Война? – она чуть не отшатнулась, но он крепче обхватил её за бёдра. Его руки были большими, тёплыми и очень сильными. – Нет никакой войны. Есть только восстание, которое продолжает терпеть неудачу. Несса умерла не за правое дело. Она умерла из-за меня, потому что я облажалась, потому что я вечно лажаюсь. Чёрт возьми, Бенджи, если бы я уронила свой носовой платок, на яблоне висели бы мои туфли, а не её.

– Нет. Несса, должно быть, сделала что-то ещё. Даже пиявки не стали бы убивать хорошую служанку только за то, что она уронила носовой платок во время обхода.

– Дело не в том, что она уронила носовой платок, – сказала Эйла. – Дело в том, что она пришла туда, куда ей входить запрещено. Они пытались за это отнять у неё ребёнка, но Несса сопротивлялась. То же самое случилось с Фэй и Люной.

– О чём ты?

– Люну убили не за какой-то её проступок. Её убили из-за того, что сделала Фэй. Они наказали Фэй, убив самое дорогое для неё существо в мире.

– Ты уверена?

Она снова вспомнила ту схему из покоев Кинока:

– Более чем.

Эйла быстро рассказала о своей ужасной встрече с Фэй.

– Не знаю, что она натворила, но, должно быть, это было что-то серьёзное.

– Может быть... Может быть, это как-то связано с Киноком? – голос Бенджи за соломенной маской звучал откуда-то издалека. – Я никогда раньше не слышал, чтобы с Нессой происходило что-то подобное. Может быть, она перешла дорогу Киноку? Может быть, поэтому наказание было таким суровым? Может быть, Фэй сделала то же самое, может быть, она... каким-то образом встала у него на пути?

– Может быть. Но какое это имеет значение? Результат был тот же. Самый дорогой для Фэй человек стал козлом отпущения.

Эйла виновато подумала о своём ожерелье – медальон, который до сих пор лежал у неё под рубашкой. Крайер ещё не донесла на неё, но что, если кто-то ещё видел медальон?

Придут ли они в следующий раз за Бенджи?

Эйла оглядела грот новыми глазами. То, что всего несколько минут назад казалось весёлым, громким и красивым, теперь стало гнетущим и тошнотворным. Вся вечеринка кружилась, как детская игрушка, – размытое пятном шума, цвета и гротескных масок. Ей захотелось выйти на свежий воздух, чтобы земля перестала дрожать у неё под ногами. Она посмотрела на вход в пещеру, с тоской вглядываясь в прохладную тёмную ночь – и увидела...

Вспышку золотистых глаз.

Кто-то следил за ними.

Автом.

Её насквозь пронзило шоком. Она не была уверена, откуда это знала, но инстинктивно догадалась, кто это был. Крайер.

Она быстро научилась ощущать, каково это, когда за тобой следят, а Крайер всегда пристально следила за ней, когда видела, что Эйла чем-то занята.

Только, откуда здесь Крайер? Разве она не должна быть на заседании Совета? И почему она следит за ними? Что она сделает, увидев их вместе? И…

– Бенджи, – сказала она, высвобождаясь из его объятий, – принесёшь мне ещё выпить?

– Конечно, – вздохнул он и, взяв у неё кубок, направился к бочонкам.

Когда он вернулся к костру, Эйлы уже не было.

11

Возможно, для Крайер хуже всего было не наблюдать, как Кинок занял место, о котором всегда мечтала она, а то, что её отправили домой пораньше. Это, помимо всего прочего, ясно давало понять, что она нежеланна в Старом Дворце, а в Зале Совета для неё нет места. И никогда не будет.

Это было неожиданно и обидно.

Во время долгого молчаливого пути каравана домой она спрашивала себя: что бы чувствовал в такой ситуации другой автом? Будет ли ему столь же обидно, с тупой болью глубоко внутри? Или же она расстроена только потому, что Ущербна? На заседании перед всеми Кинок пошутил, что Рейка тоже немного увлеклась. Крайер подумала о женщине-автоме, на которую она всегда смотрела снизу вверх, почти как на наставницу. Рейка всегда смотрела Крайер в глаза, когда та говорила, хвалила её и вдохновляла составлять обо всём собственное мнение. Но ради чего?

Впервые с тех пор, как она обнаружила свой испорченный Проект, существование пятого Столпа у Крайер стало реальным, ощутимым. Это был не отдалённый, унизительный страх – он причинял ей боль. От этого не существовало ни мази, ни бинтов. Она хотела избавиться от пятого Столпа, вырезать его из себя, но резать было нечего. Был только призрачный комок в животе, воображаемый камень, застрявший в горле. Весь мир казался ужасным, тошнотворным и раздражающим, как будто сам воздух грубо тёрся о кожу. Даже от малейших звуков: ржания лошадей, скрипа деревянного колеса по мокрому камню – виски пульсировали.

В ту секунду, когда свита въехала через ворота во внутренний двор, Крайер выпрыгнула из кареты. Она приземлилась тяжело, грязь прилипла к туфлям и забрызгала юбки, но ей было всё равно.

– Леди! – крикнул ей вслед один из гвардейцев. – Леди, где нам…?

Но она так и не услышала конца его вопроса. Она уже удалялась от дворца в гущу ночи, стараясь скрыться, потеряться.

Ей хотелось побродить в одиночестве. Возможно, чтобы морально подготовиться к обещанному прибытию королевы Джунн – единственного яркого пятна на горизонте.

Однако, к удивлению Крайер, в полночь на бесплодном каменистом пляже люди что-то праздновали. Она увидела жёлтый свет фонарей с расстояния в пол-лиги и, охваченная любопытством, пошла вдоль скалистого песчаного берега, пока не нашла источник: одна из пещер, изрытых прибрежными утёсами, была полна людей.

И они танцевали.

Крайер подкралась ближе ко входу в пещеру, не в силах отвести взгляд. Пещера была огромной, как будто великан из старых человеческих сказок откусил кусок от скалы и оставил после себя пустое пространство размером с отцовские сады. Крайер бывала в этой пещере раньше, однажды даже провела здесь целую ночь, наблюдая за приливами, но она всегда была одна, в темноте. Сегодня вечером пещера светилась. Вдоль неровных стен висели бумажные фонарики. В центре располагалась яма для костра, достаточно большая, чтобы зажарить боевого коня, но люди не использовали её для приготовления пищи. Вместо этого они подбрасывали в огонь что-то похожее на мокрые, гниющие деревяшки. Иногда от таких кусков пламя на мгновение становилось синим или зелёным. "Водоросли", – поняла Крайер. Каждый раз, когда это случалось, люди радовались и пили. В пещере звучала громкая и непонятная музыка – в основном, ударные; пара парней у стены пещеры стояли у барабана, похожего на винную бочку с натянутым сверху куском шкуры животного. Они раскраснелись, смеялись, хлопали по барабану руками. Это было скорее возбуждение, чем ритм, но каким-то образом люди подпевали. Крайер напрягла слух, чтобы уловить слова – что-то о соломенных шляпах и серпах. Она попыталась понять, откуда людям известна одна и та же песня, один и тот же танец.

Ей хотелось разглядеть их лица, но все они были в масках. Большинство из них были простыми: красными, жёлтыми и золотыми, – но некоторые маски напоминали животных. Крайер отметила льва, волка, птицу с яркими перьями, лису.

У "лисы" было что-то знакомое – не маска, а человек под ней, чьё тело двигалось, как бурлящая вода. Крайер была уверена, что это девушка, и она танцевала возле костра, ступая босиком по каменистой земле. Большинство людей были одеты в разноцветные платья или туники, но некоторые – в красную форму слуг правителя. "Лиса" была одной из них, низ её красных штанов намок от грязи и морских брызг.

Затем "лиса" обернулась, и Крайер увидела растрёпанные тёмные волосы. Она не удивилась, так как догадывалась, что это Эйла, с того самого момента, как впервые увидела "лису", танцующую быстрыми ножками. Её лишь удивило, что Эйла танцует с кем-то другим – долговязым, с кудрявыми волосами парнем. Однако Крайер его не узнала – на нём была маска, сплетённая из лент и соломы. Как и Эйла, он был в форме слуги; его рубашка была влажной от пота или морской воды.

Парень в соломенной маске придвинулся ближе и положил руки Эйле на бёдра. Та не сопротивлялась. Вместе они закружились в танце, она подняла руки, а он своими длинными пальцами хватал её за бёдра, талию; она запрокинула голову, смеясь, или крича, или напевая, и её шея казалась золотой колонной в прыгающем свете камина. Парень качнулся вперёд. Крайер сделала то же самое, но тут же взяла себя в руки.

Крайер отвела взгляд. Другие люди танцевали, причём некоторые находились гораздо ближе, чем Эйла и её парень в соломенной маске: Крайер видела переплетённые полуобнажённые тела, кожу, блестящую от пота, пары, танцующие не столько под барабанный бой, сколько в своём медленном, одним им понятном ритме, с закрытыми глазами, запрокинутыми назад головами. Двое парней пили вино. Одна девушка прижимала другую к стенке пещеры, их тела странно двигались.

Крайер что-то почувствовала – укололо глубоко внутри. Она поёрзала, внезапно смутившись по непонятным самой себе причинам, и оторвала взгляд от двух девушек. Наблюдать за остальной толпой было достаточно увлекательно. Многие кружили и врезались друг в друга, как волны. Крайер знала, что отец такое никогда бы не разрешил. Если бы она была хорошей дочерью, она бы сообщила об этом, положив празднику конец.

"Похоже, я плохая дочь", – подумала она, но почему-то совершенно не расстроилась.

Эйла на некоторое время исчезла, поглощённая кружащей толпой. Но довольно скоро она появилась вновь, теперь с чашей вина в обеих руках, слегка спотыкаясь на скользком, неровном полу пещеры – песок, камни, неглубокие лужи. Она так порежет себе стопы. С лисьей мордочкой, заострёнными ушами и огненно-оранжевым мехом она напомнила Крайер о недавней охоте, о лисах, пробирающихся сквозь подлесок. Неужели с тех пор действительно прошло всего две недели?

Однако те лисы были дикими, испуганными, готовыми убежать – когти, зубы и спутавшийся мех. Иногда Эйла была на них похожа, но не всегда.

В последнее время Эйла чаще всего вела себя очень деликатно.

Крайер не осознавала, насколько она высунулась из своего скрытого наблюдательного пункта, пока, словно почувствовав взгляд Крайер, Эйла не обернулась и не посмотрела прямо на неё. Проклятье! Эйлу тряхнуло, вино выплеснулось из её кубка бледной дугой. Парень в соломенной маске толкнул её в плечо, и она, казалось, попросила его о чём-то, указывая на свой бокал. Он взял его и растворился в толпе. Как только он ушёл, Эйла стала пробираться к выходу... прямо к Крайер. Проклятье! Проклятье! Крайер хотела тут же сбежать, но поняла, что уже слишком поздно. Её заметили. Вместо этого она выскользнула из пещеры и снова спряталась в тени, чтобы, по крайней мере, её не увидели другие.

Тихий шорох босых ног по камню – и Эйла появилась у входа в пещеру. Её силуэт вырисовывался на фоне фонарей и отблесков костра, словно единственный зуб во рту какого-то древнего левиафана. Она огляделась по сторонам, по-прежнему скрывая лицо под лисьей маской, и, наконец, прошипела:

– Я знаю, что вы там. Я видела ваши глаза.

– Я здесь, – Крайер перевела дыхание.

Она приготовилась к гневу Эйлы, к резким, яростным вопросам: почему ты шпионишь за нами? Но вместо этого услышала...

– Никому не рассказывайте, – прошептала Эйла, присоединяясь к Крайер в темноте. Они укрылись на склоне утёса, на клочке чёрного песка среди высоких зазубренных скал, на участке, окружённом приливными заводями. – Пожалуйста, не рассказывайте отцу.

Страх?

– Хорошо, не буду, – автоматически ответила Крайер, а затем почувствовала себя ещё более смущённой и немного не в себе. – С другой стороны, а о чём мне ему рассказывать? Что здесь происходит?

– Просто... праздник, – ответила Эйла и сдвинула маску на макушку, наконец открыв лицо. На её коже была тонкая струйка пота. – Мы устраиваем его всего раз в год после сбора урожая. Мы ничего не крали, так что рассказывать правда нечего.

– После сбора урожая? Сегодня Луна Жнеца?

– Вы слышали о нём? – насторожилась Эйла.

– Я живу в Рабу, не так ли?

– Ну, да, но...

– Я знаю о ваших праздниках. Я всё о них читала.

Честно говоря, ей следовало догадаться раньше. Маски, танцы, выбор времени – прямо накануне зимы.

– Тогда вам известно, что это не преступление, – сказала Эйла. Её глаза сияли в свете полумесяца, голос был низким и яростным, но всё же достаточно громким, чтобы его было слышно сквозь барабаны, голоса и грохот океана. – Мы просто танцуем, всего одну ночь, мы не делаем ничего плохого...

– Я никому не скажу, – повторила Крайер.

– …и никого не надо наказывать…

– Я никому не скажу, – снова повторила Крайер.

– Не скажете?

– Нет. Отец не узнает. Я... я обещаю.

В темноте, под шум океана, бушующего вокруг них, обещание казался таким весомым. Вероятно, Крайер принесла его со всей серьёзностью.

– Вы… – начала Эйла, но тут обе одновременно услышали хруст второй пары шагов, доносившихся из глубины пещеры и приближавшихся. – О чёрт, это, должно быть, Бенджи, – пробормотала Эйла. – Чёрт, он не должен видеть вас здесь. Нужно идти.

Она схватила Крайер за рукав и поволокла по тёмному пляжу. Они обогнули острые скалы, спускаясь по узкой рыбацкой тропе, петляющей между утёсами. Время от времени Эйла оглядывалась через плечо, чтобы убедиться, что за ними никто не идёт.

Она остановилась возле заводи и тут же отпустила руку Крайер. Здесь, вдали от праздника Луны Жнеца было намного тише. Над ними висел полумесяц, освещая ночь. Вокруг раскинулось море, скалы, приливные заводи, кишащие разноцветной жизнью. Зрение Крайер приспособилось к темноте. К вискам и шее Эйлы прилипли пряди волос. Пока Крайер наблюдала, Эйла переводила взгляд со своей руки на рукав Крайер, как будто тоже удивлялась ей.

Крайер не хотелось, чтобы она удивлялась. Она не хотела, чтобы Эйла жалела, что ушла с вечеринки.

– Ты, кажется, нервничаешь, – сказала она, пытаясь разобраться в клубке человеческих эмоций Эйлы.

– Я – нет.

– Волнуешься?

– Разве это не одно и то же?

Крайер наклонился ближе, вглядываясь в освещённое луной лицо Эйлы:

– Ты… чувствуешь себя виноватой?

Эйла вздрогнула:

– Нет! Нет, вы были правы, я просто волнуюсь.

– По поводу чего?

– Вечно вы со своими вопросами… – сказала Эйла, но в её голосе не слышалось раздражения. Скорее, она была измучена. – Наверное, я волнуюсь, потому что моя… э-э… подруга Фэй, она тоже служанка, и она... больна.

– Она заболела? Это нормально, особенно когда зима близко.

– Нет, – помотала головой Эйла. – Я в том смысле, что у неё здесь не всё в порядке, – она указала на голову. – И я не знаю, что с этим делать, как ей помочь.

Она фыркнула, издав короткий, разочарованный звук, и скрестила руки на груди, будто защищаясь от следующего вопроса.

Крайер хотелось узнать побольше об этой Фэй. Ей хотелось понять, что имеет в виду Эйла, когда сказала, что у той не всё в порядке с головой. Лишь бы Эйла не убегала.

Она хотела найти предлог, чтобы та задержалась. Поэтому Крайер села прямо на мокрые песчаные камни. Холодная сырость мгновенно намочила ей платье.

– В отцовской библиотеке есть книги по человеческой мифологии. Там собраны не только мифы Рабу… или даже всей Зуллы, а сказки со всего мира, насчитывающие тысячи лет. И я прочитала их все.

Эйла вздохнула, но села рядом с Крайер у заводи, свесив ноги с края. Она провела пальцем по поверхности воды, отчего рябь разошлась идеальными концентрическими кругами, и долгое время молчала.

– Расскажите мне какую-нибудь сказку, – наконец попросила Эйла.

Казалось, она не понимала (или, может быть, ей просто было всё равно), что она только что о чём-то попросила свою миледи.

Вероятно, она не знала, что это очень понравилось Крайер, которая сама хотела рассказать ей сказку.

Возможно, она просто хотела убедиться, что Крайер отвлеклась и не донесёт о празднике отцу.

Или, может быть, она тоже хотела остаться.

Такое, конечно, невозможно, но Крайер могла поклясться, что у неё в искусственных жилах потеплело, когда сказки всплыли на поверхность её разума, как мусор после кораблекрушения, тысячи и тысячи сказок из Рабу, Варна, джунглей Таррина и земель по ту сторону Стеорранского моря. Нужно выбрать подходящую из них, чтобы Эйла слушала её как можно дольше.

Сначала ей захотелось рассказать о королеве Варна Джунн. Но нет, эта история не подойдёт – наверняка до Эйлы дошли слухи, которым, похоже, верили все остальные, что королева Джунн безумна.

Нет, нужно рассказать что-то другое. Что-то про людей.

– Однажды, – начала она, – в далёком королевстве, в стране льда и снега, жила принцесса, которая была очень, очень печальна. Назревала война между её отцом, королём, и соседним королевством. Принцесса, которая любила свой народ больше всего на свете, знала, что война принесёт только смерть и разрушения. Она отчаянно пыталась остановить войну до того, как она начнётся, но отец был слеп от гнева и гордыни. Он не слушал её мольбы о перемирии. Поэтому принцесса решила пойти на хитрость: она от имени отца написала мирный договор и отправилась в соседнее королевство одна в самый тёмный час ночи.

– Мир, построенный на лжи? – заметила Эйла.

Крайер не ответила, но осторожно сняла туфли и опустила ноги в заводь, как и Эйла. Холод охватил её лодыжки, словно стихия из другого мира.