Текст книги "Война Крайер (ЛП)"

Автор книги: Нина Варела

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Не говоря ни слова, Крайер отошла назад и пропустила её внутрь, тихо закрыв за собой дверь.

– Ты хочешь мне что-то сказать? – спросила она после долгой паузы, в течение которой Эйла просто стояла молча и неподвижно. – Или тебе от меня что-то нужно? Тебя прислал отец? – она склонила голову набок. – Что-то случилось?

– Нет, – ответила Эйла деревянным голосом. – Ничего не случилось.

"Врёт," – подумала Крайер.

Эйлу что-то тревожило. Она это прекрасно понимала. Эйла отвела взгляд, и Крайер из уважения сделала то же самое.

Она снова присела на край кровати и уставилась на тлеющую золу в очаге, где прыгали и гасли искры.

– Вы не дышите, – наконец сказала Эйла.

Крайер подняла голову. Эйла стояла на расстоянии вытянутой руки. Угасающий свет камина согревал кожу, освещая все места, которые обычно оставались в тени: впадины на щеках и ключицах, темноту в карих глазах.

– Ты права, – согласилась Крайер. – Иногда я забываю.

Эйла почему-то сжала челюсти. Крайер старалась не смотреть слишком долго, но это был редкий момент, когда она смотрела на Эйлу, а та не обращала на неё внимания – не наблюдала за ней настороженно. Сейчас Эйла выглядела особенно маленькой: руки в карманах красных форменных брюк, рубашка расстёгнута и свободно облегает фигуру, на шее поблескивает золото, почти скрытое под воротником и ниспадающими тёмными волосами – Рукотворная вещь.

Внезапно в её голове всплыли звуки – те самые, которые она слышала сегодня вечером из-за двери королевы Джунн: стоны, мягкие и сладкие, перемежались вздохами. От этого воспоминания Крайер вздрогнула, внутри разлилось тепло.

– Зачем ты пришла сюда? – тихо спросила она.

– Я... не могу уснуть, – сказала Эйла, а затем поджала губы, будто вообще ничего не собиралась говорить.

Крайер кивнула:

– Этот недуг мне знаком.

– Правда? – в голосе Эйлы не слышалось любопытства. Её голос звучал сердито. И измученно.

Крайер это отметила.

– Да. Мне удаётся заснуть всего одну ночь из десяти.

Мгновение никто из них не произносил ни слова. Крайер поняла, что это такой редкий вид общения: они вместе, но всё происходит случайно. Как в тот вечер у заводи. Ни учителей, ни заданий, ни предстоящего ужина. Крайер уже приняла ванну перед сном. Эйлы не должна была появляться ещё несколько часов. До рассвета можно заниматься чем угодно. Можно сходить в музыкальный салон или библиотеку. Можно пробраться на кухню, и Эйла могла бы полакомиться любимым хлебом, с запечёнными внутри орехами и фруктами. Можно пойти в сад, чтобы посмотреть на ночные цветы, распускающиеся в лунном свете, подняться на крышу и посмотреть на звезды, или даже дойти до самого утёса и посмотреть, как волны разбиваются о чёрные скалы.

Крайер посмотрела на Эйлу. Тени под её глазами. В ней было что-то ужасное, когтистое, злое, испуганное и печальное. Она не знала, откуда ей это известно. Правда об Эйле и её боль подобны песне, которая разлита в воздухе, даже если не знать слов. Это был гул, низкий, хриплый и полный печали.

– Подойди ко мне, – сказала Крайер. – Тебе нужно спать больше, чем мне, а моя кровать мягче, чем что-либо в комнатах для прислуги, – она похлопала по кровати рядом с собой.

– Я... я в порядке. Я вообще не должна была сюда приходить, – сказала Эйла.

Она говорит, что не должна здесь находиться... а сама не двигается с места, чтобы уйти.

Опять врёт. Хоть и правдоподобнее, чем в прошлый раз.

– Останься. Здесь полно места, – Крайер не была уверена, откуда взялись эти слова; она знала только, что что-то овладело ею, заставляло вести себя с этим человеком иначе, чем с другими. Она только припоминала, как много дней назад Эйла дразняще нырнула в заводь и одинокая капля воды жемчужиной блестела на её нижней губе.

При воспоминании о Джунн и её человеке-советнике Крайер приходило на ум только одно: Эйла.

– Тебе нужно поспать, – сказала она, потому что это было правдой. – Мне как леди нужно, чтобы моя служанка была здорова и полна сил.

Медленно, почти нерешительно Эйла обошла кровать с другой стороны. Она долго стояла и просто дышала. Крайер тоже не шевелилась. А потом кровать прогнулась под весом Эйлы.

– Спасибо, – прошептала она.

Её голос дрогнул, и Крайер почувствовала это дрожание всем телом.

Кровать была большой, и между ними было много места, но казалось, что места вообще очень мало. Стоит Крайер протянуть руку – и она коснётся изгиба лопатки Эйлы кончиками пальцев.

Даже при свете камина и луны было темно.

– Что ты делаешь, когда не можешь заснуть? – тихо спросила Крайер.

– Когда я была маленькой, – прошептала Эйла, – мне пела мама.

Первой мыслью Крайер было: "У меня нет матери".

Удивительно! Она никогда не думала об этом раньше и не хотела сейчас.

– И что она тебе пела?

– Много чего, – ответила Эйла. – Колыбельные, народные песни, иногда военные песни.

– Поэтому ты любишь музыку?

Любовь. Это слово вертелось у неё на языке, проскальзывая само собой.

Ей захотелось облизать губы, хотелось говорить дальше, продолжать задавать Эйле вопросы, пока не взойдёт солнце.

Но Эйла не ответила.

– Какая песня твоя любимая? – снова спросила Крайер, вцепившись пальцами в покрывало, чтобы они были заняты. Но снова возникло непреодолимое желание… сделать ими что-то другое: протянуть руку к Эйле, взять её за руку, повернуть лицо Эйлы к себе.

Они с Эйлой обе лежали поверх одеял, как всегда спала Крайер, но теперь она задавалась вопросом, не предпочла бы Эйла оказаться под одеялами, в тепле. Если Эйла перевернётся, протянётся ли её рука через пустое пространство между ними? Мысли и образы теснились в голове Крайер, тысяча различных сценариев… возможных…

В следующую секунду разум помутился.

Мысли исчезли, как танцующие искры.

Потому что Эйла запела.

– Прислушайся к моему голосу над широкими, тёмными от шторма водами, – пропела она себе под нос так тихо, что это едва ли походило на мелодию. – Прислушайся к моему голосу, позволь ему указать тебе путь домой…

Она пошевелилась, ещё больше уходя в себя, и продолжила. Затем, ещё через минуту, она остановилась так же резко, как и начала, оборвав последнюю ноту.

Тишина.

Крайер чувствовала себя арфой с натянутыми струнами. Всё тело гудело.

– Спасибо тебе, – сказала она, затаив дыхание.

Эйла долго не отвечала. Когда она наконец заговорила, это не имело никакого отношения к песне:

– Не нужно больше опекать Фэй.

– Что?

– Фэй. Вы выделили ей комнату, разрешили не работать. Не знаю, зачем вы это сделали, но не стоило.

Крайер нахмурилась в темноте:

– Так будет несправедливо.

– Нет, это не совсем так. Справедливость тут и так не ночевала, миледи. Но так вы ей не поможете. На неё все будут тыкать пальцем.

– Кто именно? Другие слуги?

– Слуги, ваш отец, скир – все. Это нехорошо. Это... опасно.

Крайер почему-то стало обидно.

– Я просто пыталась помочь, – прошептала она. "Потому что ты беспокоилась за неё. Ты беспокоилась за Фэй. Я хотела помочь тебе".

– Знаю, – сказала Эйла, и в её голосе прозвучала досада. – Я... правда верю вам. Но нельзя просто помочь одному человеку, Крайер, – простыни зашуршали. Эйла медленно повернулась лицом к Крайер, изогнувшись к центру кровати. – Вы поможете Фэй, только если поможете всем нам.

Крайер посмотрела в темноте на Эйлу:

– Тогда как мне вам помочь?

Наступила долгая пауза. Крайер слышала дыхание Эйлы, тихое, как далёкий шум океана, но гораздо ближе.

– Вы это серьёзно? – наконец спросила Эйла. – Потому что... потому что из-за этого меня могут убить. Это не игра, Крайер. Это не волшебная сказка из ваших книг. Это вопрос жизни и смерти.

– Я серьёзно, – сказала Крайер. Она приподнялась на локте, отыскав в темноте глаза Эйлы. – Позволь мне доказать тебе это.

Они внимательно посмотрели друг на друга. Глаза Эйлы блестели в лунном свете – не золотые, не как у Крайер, а глубокие колодцы, в которых тонет свет.

Доверяет ли ей Эйла? Нет, пока нет. Крайер это видела. Но нет ничего невозможного.

– Что вы знаете о Киноке? – прошептала Эйла, как будто вдруг испугалась, что Кинок подслушивает.

– Немного, – прошептала в ответ Крайер. – Я пыталась узнать больше. Знаю, что он могущественнее, чем я когда-либо ожидала. Знаю, что он экспериментирует с камнем-сердечником. Знаю, что у него есть особый компас. Не знаю, чем он особенный, но Красные Советники определённо знают. И они ему... завидуют.

Лёгкий шорох, Эйла кивает головой на подушке.

– Узнайте, что он на самом деле задумал, – сказала она. – Так вы и поможете.

Эйла ничего ей не сказала, не открылась по-настоящему. Но она попросила её о помощи.

Дрожь волнения пробежала по коже Крайер и никуда не ушла. Принцесса оставалась бдительной и бодрствующей, даже когда Эйла стала засыпать, тянуться к Крайер, двигаться навстречу её теплу, словно забывая, кто она такая – враг, автом. Вместо этого в темноте между ними и вокруг них, Крайер была просто телом. Она почувствовала момент, когда Эйла вздохнула, дыхание замедлилось, погружаясь глубже в сон – бездонные глубины сна, место сновидений, доступное только людям.

И в какой-то момент ночи это случилось. Эйла перевернулась на спину на середину кровати и обвила одной рукой талию Крайер. Крайер замерла, мгновенно проснувшись, более чем проснулась. Она лежала совершенно неподвижно, и всё внутри неё сузилось до мягкой тяжести руки Эйлы на изгибе её талии, этого тёплого пятнышка. Ей пришлось напомнить себе, что нужно дышать. Эйле нравится, когда она дышит.

Дыши ради Эйлы.

Запах её волос, напоминающий мыло и морскую лаванду.

Дыши.

Полночь.

Лунный свет.

В этом положении Эйл прижалась щекой к сгибу собственного локтя. Её рот был слегка приоткрыт, выглядя таким мягким, чего Крайер раньше не замечала. Когда Эйла бодрствовала, её рот часто вытягивался в тонкую недовольную полоску, а челюсть сжималась. Крайер попыталась представить, как бы это выглядело, если бы Эйла открыла глаза, если бы она не спала, а её губы по-прежнему были такими мягкими и приоткрытыми, взгляд тёмным и горячим, её рука нарочно, с намерением обнимала Крайер за талию, и… Сердце Крайер забилось очень громко. Гулкое биение в груди, боль внизу живота. Опять этот не-голод.

Тихие стоны, которые она слышала сквозь каменно-деревянную дверь Джунн, всплыли в её сознании подобно золотым искрам в темноте. Прерывистое дыхание, скачущие и затихающие голоса, осознание того, что два тела движутся вместе, губы и кожа и…

Серебристый свет играл на тёмных волосах Эйлы; ресницы отбрасывали крошечные колючие тени на щёки. Крайер прислушалась к своему дыханию – такому же медленному и ровному, размеренному. Она не знала, долго ли они так лежат.

Затем Эйла пошевелилась, уткнувшись носом в подушку, и что-то золотое выпало из воротника её рубашки. Ожерелье. Недолго думая, Крайер протянула руку, чтобы заправить цепочку обратно под рубашку Эйлы, и её сердце бешено заколотилось, когда кончики пальцев мягко коснулись ключиц Эйлы, но вместо этого цепочка выпала из её пальцев – застёжка сломалась.

Был короткий, ужасный момент, когда Крайер подумала, что это она её сломала, а затем она присмотрелась повнимательнее и поняла, что ожерелье намного старше, чем она думала. Цепочка была тусклой и грязной, а застёжка просто износилась.

Оно по-прежнему хранило тепло кожи Эйлы.

И теперь оно лежало в ладони Крайер – изящная золотая цепочка и золотой кулон размером с монету, странно тяжёлый. В центре был вставлен единственный кроваво-красный драгоценный камень. Он почти светился даже в темноте, как гранёное стекло, как бокал с вином, который держат перед фонарём. Глубокий, насыщенный цвет. Она провела пальцем по краю кулона, любуясь гладким золотом. Может быть, ей удастся починить застёжку до того, как Эйла проснётся, придать металлу нужную форму. Она поднесла его поближе к глазам, сжимая застёжку между указательным и большим пальцами, пока чем-то не поцарапалась. Она нахмурилась, подставив руку на лунный свет. Край сломанной застёжки, должно быть, был острым; что-то зацепилось за кончик её пальца. На поверхность выступила кровь. Одна капля.

Машинально она снова провела пальцем по подвеске, привлечённая неестественным теплом драгоценного камня, более тёплого, чем золото вокруг него, как будто внутри был крошечный источник тепла…

Затем мир покачнулся.

Знакомые стены спальни растаяли.

Крайер моргнула, и мир вокруг загорелся.

* * *

Она ахает и тут же жалеет об этом. Лёгкие наполняются дымом и обжигающим пеплом, горло сжимается от боли.

Она стоит посреди незнакомой улицы. Здания по обе стороны слишком высокие, построенные из дерева и голого камня вместо побелённых известью зданий приморских деревень вокруг дворца. Крыши крутые и заострённые, пронзающие небо, а внешние стены выложены террасами из искорёженного чёрного металла, – и всё это горит.

Небо над головой представляет собой кровавое месиво из красного, жёлтого и гнилостно-чёрного дыма. Пепел, как снег, падает с горящих крыш, здания прогибаются под тяжестью бушующего пожара – горят обе стороны улицы, огонь воет, окна врываются, и стекло дождём сыпется на булыжники мостовой…

“БЕГИ – БЕГИ, БЕГИ". Кто-то пробегает мимо Крайер, шлёпая босыми ногами по булыжникам, и она замечает, что вокруг люди. Они повсюду и потоком высыпают на улицу с лицами, испачканными пеплом и слёзами.

Крайер хватает какую-то женщину за рукав, вернее, пытается схватить, но руки проходят сквозь женщину.

– Где я? Что здесь происходит? – кричит Крайер, но женщина не смотрит на неё. Кажется, она даже не слышит её голоса.

Должно быть, у неё кошмар. Крайер слышала о таком, хотя думала, что они свойственны только человеческим умам, как хроническая болезнь.

Город кошмаров горит, и где-то в хаосе Крайер слышит детский плач. Она резко оборачивается. Там, на другой стороне улицы, стоит мужчина – человек со светлыми волосами, как большинство в Варне. Его глаза бледно-серые, как утро. Даже сквозь дым она видит их цвет.

В одной руке он держит плачущего ребёнка за крошечную ручку.

– Тише, Клара, – шепчет он. – Всё будет хорошо. Мама сейчас придёт.

Он неподвижно стоит всего мгновение, не сводя глаз с бушующего неба, рушащихся крыш. Его грудь тяжело вздымается, костяшки пальцев на руке ребёнка белеют. Он шевелит губами, но не произносит ни звука. Сначала кажется, что он просто кричит, а потом Крайер понимает, что он что-то говорит, одно-единственное слово, снова и снова, его губы произносят одно и то же имя.

Сиена?

В дыму появляется силуэт. Как призрак: сначала тень, потом фигура. Это девушка появляется из дыма, похожего на стену тёмного океана, массивную, неудержимую волну. Она вся в бледном пепле а голова опущена. Крайер видит только копну растрёпанных волос.

Затем фигура выпрямляется, и Крайер замирает, потому что узнаёт эту девушку. Это Эйла. Покрытая коркой пепла, с окровавленным лицом, но это Эйла.

Или не она?

Нет, понимает Крайер, когда девушка подходит ближе. Нет, это не совсем Эйла. У неё длиннее волосы, она выше, почти такого же роста, как Крайер. В форме её лица что-то не совсем правильное. Это не Эйла, но, звёзды и небеса, это может быть сестра Эйлы, или мать, или...

Ребёнок плачет, и Крайер отводит взгляд от девушки, похожей на Эйлу.

– Сиена!

Мужчина подходит к девушке. Они стоят всего в трёх метрах друг от друга, не сводя глаз, и девушка хватает его за руки.

– Лео, возьми это. Мне нужно вернуться за эскизами. Но возьми это.

Девушка (Сиена) протягивает ему большой голубой самоцвет, больше кулака, мерцающий, как гигантский кристалл камня-сердечника, только такого же насыщенного морского цвета, насколько сердечник был красным.

– Нет, Си, – говорит он, держа в руках сияющий лазурный камень. – Останься с нами, останься...

Но девушка снова уходит, возвращается в пламя горящей деревни. Маленькая Клара кричит: “Мама!", – а затем вдалеке раздаётся взрыв, и...

Что-то происходит в груди Крайер. Открывается пропасть.

Казалось, все её внутренние системы разом останавливаются.

Она сгибается пополам, задыхаясь. Внутри неё что-то появляется. Она чувствует, как оно царапает грудную клетку, поднимаясь, как жёлчь, в горле. Монстр, запертый в плоти. Крайер всхлипывает и понимает, что зрение затуманилось. Щёки намокают.

Крайер хватается за грудь, рвёт пальцами рубашку, царапает кожу под ней, будто пытаясь разорвать себя и вытащить эту штуку из систем. Но не получается. Будто яд, маслянистая чёрная субстанция заполняет ей лёгкие. Она тонет изнутри, задыхается, становится невозможно дышать.

Спокойствие, ей надо успокоиться. Внезапно она что-то вспоминает, но воспоминание словно превращается в далёкий сон – как ожерелье соскользнуло с шеи Эйлы, пока она спала, как легко было поднять его, рассмотреть при лунном свете, как она пыталась починить сломанную застёжку… капля крови…

Зажмурившись, Крайер пытается сосредоточиться на весе кулона в руке – мягкого золота, по-прежнему хранившего тепло Эйлы; она пытается сосредоточиться на том, чтобы не выпустить его из рук… выпустить… она выпускает…

* * *

Хаос.

Потребовалась секунда, чтобы осознать, что она снова в своих покоях, потому что всё по-прежнему было в хаосе, но другого рода: вместо огня, дыма, жары и криков Крайер вернулась в тёмный и холодный мир. Она лежала на кровати, кто-то вскрикнул, и... масса тёмных фигур корчилась в центре комнаты, и потребовалось несколько мгновений лихорадочного моргания, чтобы понять, что это гвардейцы – в её комнате находятся гвардейцы, и...

Эйла.

Они схватили Эйлу. Её прижимали к полу, трое гвардейцев удерживали её, один прижимал её лицом к каменным плитам. Крайер вскочила с кровати и пошатнулась, нетвёрдо держась на ногах. Когда она поняла, что, должно быть, произошло, кровь застыла у Крайер в жилах. Неужели она настолько разволновалась, что включился встроенный сигнал? В любом случае: сигнал сработал, и прибыла стража.

"И они увидели Эйлу, – ошеломленно подумала Крайер. – В моей постели, посреди ночи, когда она должна была быть в комнатах для прислуги".

Это я во всём виновата.

– Остановитесь! – сказала она. – Остановитесь, отпустите её! Она не сделала ничего плохого…

Но гвардейцы даже не взглянули на неё. Они оторвали Эйлу от земли и потащили вон из комнаты. Она не сопротивлялась, отметила Крайер. Её глаза были огромными и дикими, зубы стиснуты, но она не сопротивлялась. Она молча посмотрела на Крайер, и их взгляды встретились. Крайер не знала, что происходило с выражением её лица, но подумала, что оно, вероятно, не так уж сильно отличалось от выражения лица Эйлы. Потрясённая, испуганная, беспомощная, сбитая с толку.

Затем гвардейцы выволокли Эйлу из комнаты.

По-прежнему ничего не понимая, Крайер бросилась за ними. Она задержалась только затем, чтобы спрятать подвеску в ящик стола, куда прятала ключ от музыкального салона, а затем выбежала за дверь и понеслась по коридору. Гвардейцы вообще не успели далеко уйти, особенно с Эйлой, которая их задерживала.

– Стойте! – крикнула Крайер так резко, как только могла, и, к её облегчению, они подчинились.

Один из гвардейцев повернулся к ней лицом, его глаза сверкнули золотом в свете настенных бра. Это он прижимал Эйлу лицом к каменным плитам.

– Миледи, – монотонно произнёс он. – У нас приказ правителя. Пожалуйста, возвращайтесь в свои покои. Врач сейчас прибудет.

– Я не ранена, – отрезала Крайер. – Я совершенно не пострадала, и Эй… человек не сделал ничего плохого.

– У нас приказ правителя, – повторил гвардеец. – Если леди Крайер окажется в какой-либо опасности, всех без исключения людей, находящихся поблизости, нужно доставить скиру Киноку на допрос.

Лёд в венах Крайер дрогнул. Она пошатнулась, стараясь не показать страха и отвращения на лице:

– Киноку? Почему не к отцу?

– У нас приказ правителя.

Она уставилась на него. Он ответил непроницаемым взглядом.

– Я твоя госпожа, – попыталась переспорить его она. – Ты должен подчиняться мне так же, как и отцу.

– Приказы правителя превыше.

Крайер открыла рот, но ничего не произнесла. Она понятия не имела, что делать дальше. Как заставить их освободить Эйлу, которая не сделала ничего плохого? Её нельзя подпускать даже близко к Киноку, по крайней мере, без Крайер, которая защитит её, приглядит за ней.

Гвардейцы аккуратно обошли её, и с Эйлой, всё также висевшей в них в руках, прошли по коридору и исчезли.

Крайер стояла несколько мгновений, широко раскрыв глаза, босая и застывшая от шока, остатки горящего города по-прежнему мерцали на краях её сознания – горящего города, который, как она знала, был реальным. Это не было кошмаром. Теперь всё встало на свои места: странная паранойя Эйлы по поводу своего ожерелья, то, как она всегда его носила, будто боялась, что кто-нибудь обнаружит.

Медальон был хранителем памяти, который срабатывал от крови. Крайер слышала о подобных предметах в записях старых мастеров, в документах аукционов недвижимости, в которых перечислялись многочисленные выставленные на продажу алхимические безделушки и приспособления, ныне запрещённые для людей: серебряные модели созвездий, которые, будучи активированы раздроблёнными костями птиц, могли описывать круги над вашей головой в точном соответствии с небесными телами; стеклянные глазные яблоки, которые вращались в направлении того, что вы искали…

Но это ожерелье было не просто каким-то Рукотворным. Оно принадлежало Эйле, и воспоминания, хранящиеся в нём, были, так или иначе, воспоминаниями об истории Эйлы и её семьи. Тот, кто носил его до Эйлы – тот мужчина среди пожаров, его звали Лео, – запечатлел в медальоне свои воспоминания, и теперь они там хранились.

Она не знала, что это значит, знала только, что история Эйлы полна насилия и печали.

И теперь её будущее будет таким же, если Крайер что-нибудь не предпримет.

Она повернулась на каблуках и побежала в противоположную от гвардейцев сторону. Она мчалась по тёмным коридорам, настенные бра обдавали её жёлтым светом. Она не замедляла шага, пока перед ней во мраке не замаячила дверь отцовских покоев. Она бежала так быстро, что было трудно остановиться; ноги буквально скользили по каменным плитам. Затем она нащупала дверь, распахнула её и ввалилась внутрь.

– Отец!

Тот не спал. Он стоял у очага, глядя на языки пламени.

– Отец… – выдохнула она, – отец, они забрали её, гвардейцы забрали её, но она ни в чём не виновата...

Он медленно повернулся к ней:

– Ты о служанке? О человеке?

– Да, да, мой сигнал сработал не из-за неё. Я просто разволновалась, а гвардейцы...

– Дочь моя.

Её рот резко закрылся.

– Начальник стражи Лейкелл доложил мне, что, когда его люди вошли в твои покои, у тебя в постели был человек. Это правда?

Горячий, покалывающий румянец разлился от лица Крайер по всему телу.

– Отец, я...

– Этот человек был в твоей постели?

Крайер кивнула, ни слова не говоря.

Эзод отвернулся и снова уставился в пламя.

– Ты чуть не умерла от… припадка посреди ночи, а в твоей спальне, в твоей постели оказывается человеческая девушка. Хочешь сказать мне, что это совпадение? Что твой сигнал срабатывает только в её присутствии?

Значит ему известно, что произошло на утёсах. Даже несмотря на то, что она умоляла гвардейцев не говорить ему.

Казалось, ему известно всё.

Но он не мог знать, что на уме у Крайер и что она чувствует. Ему не известно о её Ущербности. Во всяком случае, пока.

"Мы просто спали, – хотела сказать Крайер, но даже не знала, от чего защищается. – Мы ничего не делали". А что они могли делать?

Румянец стал глубже.

– Служанка не сделала мне ничего плохого, – настаивала она как можно спокойнее. – Она ни разу не прикоснулась ко мне. Я не спала, так как размышляла… о визите королевы… и расстроилась.

– Какие же мысли столь расстроили тебя?

– Королева... очень властная, – она запнулась, пытаясь придумать оправдание.

– Что ж, тогда можешь быть спокойна. Королева и вся её свита уже отбыли. Это тоже хорошо, поскольку происшествие вызвало бы настоящий скандал, если бы она оказалась поблизости и стала тому свидетельницей.

Королева уехала.

Крайер упустила свой шанс вручить зелёное перо, встать на её сторону.

– Ходит много слухов, дочь моя, – продолжал Эзод. – Я слышу их в коридорах, на кухнях. У дворцовых слуг сложилось впечатление, что госпожа привязалась к человеческой девушке, которая ей прислуживает.

– Они ошибаются, отец, – Крайер решительно помотала головой.

– Знаю, – мягко сказал Эзод. – Ни один мой ребёнок, ни один ребёнок, созданный моей рукой, не совершил бы такого отвратительного предательства против своего Вида. Я знаю, что слуги ошибаются, дочь моя. Но людей, убеждённых в чём-то, трудно убедить в обратном. Их разум не такой сложен и податлив, как наш. Ты же не хочешь, чтобы они продолжали распространять столь опасные слухи, не так ли?

– Нет, – прошептала Крайер.

– Тогда предлагаю тебе сделку, – сказал Эзод, – потому что верю, что ты говоришь правду, хотя все остальные врут. Я дам служанке последний шанс. Ей будет позволено оставаться у твоих ног и прислуживать тебе, – он сделал паузу. – Если, конечно, не произойдёт другого инцидента. Тогда с ней придётся расстаться.

– Да, отец.

– Тем временем ты будешь носить чёрную повязку, символизирующую Движение за Независимость – как жест доброй воли, мира и терпимости между Традиционализмом и Движением за Независимость.

– Да, отец, – оцепенело ответила Крайер. – Я сделаю всё, что ты просишь.

Эзод наконец снова посмотрел на неё, и его глаза блеснули в свете костра.

– Я рад, – сказал он, – что вырастил такого послушного ребёнка.

* * *

После разговора с отцом Крайер написала письмо, в которое вложила всю душу. Она не выйдет замуж за Кинока. Она больше не будет подчиняться решениям отца.

Слова выходили из-под её пера без особых усилий, даже зашифрованные имена давались легко.

Удовлетворившись написанным, она некоторое время смотрела на влажные чернила, слегка подула на страницу, чтобы высушить их, затем вложила зелёное перо в конверт, запечатала его воском и отдала одному из отцовских посыльных.

– Доставь его, – сказала она с улыбкой, представив хитрое выражение, которое появится на лице королевы Джунн, когда она получит это письмо по прибытии в Варн. Королева поймёт, что у неё появился союзник. И вместе они одолеют сказочного волка.

Подруга,

ты сказала мне, что страх – это способ выживания.

Надеюсь, ты права.

Среди нас действительно бродит волк, и нам надо действовать сообща, чтобы выследить его. Если он убьёт снова, добычу разделят трое. Двоих найдут с красной кровью на руках. Чтобы найти третьего, смотри вперёд; он ближе, чем ты думаешь.

Во время нашего последнего разговора ты сказала: “Нужна всего одна умная лиса, чтобы победить тысячу человек".

Признаюсь, хотела бы я быть этой лисой.

В эти дни тени стали длинными. Скоро ночи начнут поглощать нас целиком. Я всегда боялась зимы, но сейчас больше, чем когда-либо.

Лиса

16

Гвардейцы провели Эйлу через недра дворца: по лабиринту западного крыла, затем через деревянную дверь и вниз по беломраморным ступеням, которые казались бесконечными, и чем дальше они спускались, тем холоднее и сырее становился воздух вокруг. Её уводили под землю. Эйле не удавалось унять дрожь в руках, даже немного. Они были так глубоко под землёй, что тут можно было кричать во всю глотку, но все звуки поглотят грубые, уродливые каменные стены и темнота.

Неужели её ведут на смерть прямо здесь и сейчас?

Она подумала о своём преступлении – свернуться калачиком рядом с миледи, в её постели. О чём она думала? В тот момент после яростной ссоры со Сторми, страха и замешательства она пришла туда, не думая и не задавая вопросов. Ноги сами привели её к Крайер.

Может быть, это потому, что Крайер так долго была объектом её мыслей и навязчивых идей? Задолго до того, как она стала её служанкой? А теперь одержимость начала выходить наружу, уже не такая простая, как желание убивать, теперь временами окрашенная желанием чего-то другого?

Желанием, которое Эйла просто не могла выразить.

Чувство вины и стыда взорвались внутри, и она чуть не согнулась пополам, её стошнило, но гвардейцы крепко держали её и продолжали вести вперёд, в темноту.

По крайней мере, напомнила она себе, она кое-что узнала прошлой ночью.

Крайер упомянула кое-что важное, потенциально очень важное.

У Кинока есть “особый компас". Если бы это было что-то другое, она бы не придала этому значения: компас и компас; он указывает на север и всё.

Но особый компас, который носит Хранитель Железного Сердца, – это нечто другое.

Они свернули за угол к другой лестнице. Один из гвардейцев отпустил её руку из-за узости лестничного пролёта, и она инстинктивно потянулась к знакомой тяжести ожерелья, но пальцы не нащупали ничего, кроме кожи.

Нахмурившись, она ощупала вокруг горла, потом волосы (ожерелье иногда путалось в волосах, пока она спала), а потом вокруг воротника рабочей формы. Ничего. Она проверила нижнее бельё. Ничего. Оно также не зацепилось за внутреннюю сторону рубашки.

Если страх был холодной водой, то паранойя – льдом. Она расползлась по коже, как иней по оконному стеклу.

Она потеряла ожерелье – самое простое и самое ужасающее объяснение. Пропало её ожерелье – пропала единственная вещь, которая у неё была, из-за которой её (и Бенджи) могли убить. Она потеряла ожерелье. Когда? В спальне Крайер только что, когда гвардейцы выволокли её из постели? В коридорах до этого?

Если кто-нибудь его найдёт?

Если оно выведет их на неё?

Бенджи.

Погружённая в свои мысли, Эйла чуть не влетела в спину гвардейцу, когда они наконец спустились по ступенькам. Было так темно, свет факелов падал далеко друг от друга на влажные каменные стены, что она не заметила каменную дверь, пока кто-то не отпер её изнутри.

Кинок зажёг единственную лампу, и Эйла едва сдержала удивлённое ругательство – она ожидала увидеть тюремную камеру, но вместо этого её привели в кабинет Кинока.

Комната, о которой упоминала Малвин.

Именно то место, которое ей нужно было найти.

Она знала, что где-то в этом кабинете находится сейф, в котором могут храниться секреты Кинока. Сведения о Железном Сердце.

Может быть, даже тот самый компас, о котором упоминала Крайер.

Какой бы больной и напуганной она себя ни чувствовала, оказаться здесь было определённо удачным стечением обстоятельств.

Она прошла вслед за гвардейцем через каменную дверь в маленькую комнату, устланную таким количеством ковров, карт и гобеленов, что почти ничего не было видно на полу и стенах.

"Это специально, чтобы заглушить звук," – подумала Эйла и стиснула зубы.

Гвардейцы закрыли за ней дверь, и она осталась наедине с Киноком.

Он сидел за большим письменным столом у стены, поверхность которого была завалена бумагами, книгами, картами. Чернильница и перо. Рядом с ним книжная полка, заставленная книгами в кожаных переплётах. Все они были толстыми и древними на вид, корешки украшены тиснёными золотом названиями, длинными строками слов, которые Эйла не могла прочесть, и...