Текст книги "Привенчанная цесаревна. Анна Петровна"

Автор книги: Нина Молева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

   – Да, жаль, что Господь не дал первой моей дочке веку.

   – Господь дал знак с самого её рождения, мой государь. Она была так слаба и так часто болела, что я старалась не напоминать вам о ней. Предсказание повивальной бабки сбылось: она прожила всего полтора года.

   – Не обижайся, Катя, что не был на похоронах. Дел много.

   – Я всё понимаю, мой государь. И потом обречённое дитя.

   – Вот видишь, а у самой глаза в слезах. Не смей, слышишь! Не люблю бабьих причитаний.

   – Нет, нет, мой государь. Вам просто показалось.

   – А Аньхен береги, крепко береги.

   – Мой государь, а я хотела обратиться к вам, если вы разрешите, с просьбой и очень боюсь, что вы в ней мне откажете.

   – Напротив, я её непременно исполню – вместо подарка. Говори, говори!

   – Государь, вы опять отправляетесь в поход и будете жить в лагере вместе с солдатами?

   – А как же иначе?

   – Позвольте мне стать вашей маркитанткой.

   – Ты собираешься вести лагерную жизнь?! Полно, Катя.

   – О, подождите мне отказывать, мой государь. Я буду проводить целые дни безвыходно в вашей или любой вами назначенной палатке. Я буду заботиться о вашем белье, постели, еде. И – мне не будет так страшно за вас, мой государь. Я умоляю вас!

   – Нет! А впрочем... Ладно подумаю.

* * *

Пётр I, А. Д. Меншиков

   – И всё-таки это всего лишь мальчишка, которому случайный успех ударил в голову. Не больше того.

   – Государь, даже страшась твоего гнева, не могу с тобой согласиться. Всё верно, Карл на десять лет моложе тебя, и он пришёл к власти, когда ты находился в Великом посольстве, но...

   – Какие ещё «но»? Всем известна его беспечность, любовь к забавам и придворным развлечениям. Он не может быть настоящим полководцем.

   – И снова, государь, я только частично соглашусь с тобой. Ты прав, у Карла не хватило ума понять, сколь опасен для него наш секретный договор с Данией и Полыней о внезапном нападении на его государство с трёх сторон. Но он мог о нём и не знать. И если бы условия договора осуществились, шведский король неминуемо пошёл бы на большие уступки земель.

   – Вот-вот, война началась, и первый же его приказ взять Ригу ни к чему не привёл.

   – Ты, государь, забыл, что польский король приказал одному саксонскому отряду вторгнуться в Ливонию и захватить Ригу, а шведский губернатор Эрик Дальберг все королевские планы порушил.

   – Любую крепость можно с ходу и не взять. Тут обстоятельства складываются по-разному.

   – То, что Августу захватить Ригу не удалось, можно любыми обстоятельствами объяснять. А вот то, что как раз после Риги Карл всякие забавы забросил и за дело всерьёз взялся, с этим, государь, не поспоришь.

   – Удача к нему повернулась.

   – Скажем, удача. Как это он одним ударом Данию-то от нас отделил и Фридриха Датского к миру с ним склонил в Травендале? Он, доносчики говорят, и с Польшей так полагал разделаться – только тут ему наше вторжение в Ингерманландию карты маленько спутало.

   – Что ж, в быстроте решений Карлусу не откажешь.

   – И в точности, государь, тоже. Вспоминать не хочется, только для дела непременно нужно.

   – Не красные девки, можем и полынной настоечки хлебнуть. Быстро это Карлус в Пернове высадился и к Нарве подошёл. И себя в бою отменно показал.

   – Да уж куда лучше, коли дважды под ним лошади убиты были.

   – Сам знаю, и об отваге его солдатской слова плохого никому сказать не позволю.

   – А ведь мог бы, тогда же мог войну миром окончить. Англия с Голландией посредниками быть вызывались. Наотрез отказался.

   – Иной расчёт имел. Ведь те державы хотели его на свою сторону склонить в разделе испанского наследства поучаствовать, а ему оно ни к чему было. Вот и отказался.

   – Еле начала 1702 года дождался – на Польшу накинулся. Куда тебе – и Варшаву, и Краков одним махом взял.

   – Ну, уж тут не военные его заслуги. Исхитрился с конфедератами в дружбу войти. Уговорил их короля Августа низложить, а Станислава Лещинского, себе удобного да угодного, избрать.

   – Себе, может быть. А поляки с новым королём никак в комитиву войти не могли. Зря, что ли, Карлус столько времени в Польше провёл – всё ставленника своего поддерживал, польские страсти унимал. С поляками ведь ухо востро всегда держать надобно.

   – Так ведь в 1705-м мир с поляками заключил.

Торговались с ним, торговались, а напоследок сдались. И выторговал он у них немало.

   – Ты то, государь, в расчёт возьми, что свободу вероисповедания он у конфедератов выторговал. У них же и о помощи против России договорился. А Август-то в своей Саксонии и править, и воевать с ним продолжал. И это, по-твоему, успех, Пётр Алексеевич?

   – Успех, да ещё какой. Карлус и в Саксонии успешно воевал. Заставил Августа от польского престола отречься, да, кстати, и от союза с нами. Альтранштедтский мир – долго он нам помниться будет.

   – И ещё год в Саксонии провёл. Любит успехи свои закреплять да подкреплять. Осмотрительный какой стал.

   – А что – не закрепил, что ли? С римским императором договор заключил, чтобы имела Швеция в его владениях и делах особые преимущества. И стала Швеция ни много ни мало членом имперского союза. Вот в какие герои наш Карлус-то вышел.

   – А всё сестрица его ненаглядная, Гедвига София. Она его всю жизнь на ратные подвиги подзуживает.

   – Полно тебе, не столько она, сколько супруг её Фридрих Гольштейн-Готторпский. Ему только бы чужими руками воевать да с чужой славы сливки снимать.

   – А как перед Карлусом европейские державы стелиться стали! Тут тебе и Франция дружбы искать стала, и Англия не у дел остаться побоялась.

   – Вот и говорю, тут ему слава в голову ударила: Саксонию бросил, решил походом на нас идти.

   – Да, пришлось нам отступать. Благо он, Неман перейдя, решил у Вильны войскам роздых дать.

   – И что ему, казалось, ещё нужно. Предложил я ему мир. Почётный. Ведь из-за одного Петербурга раздор вышел. Не захотел его мне уступить. Один Петербург.

   – Вот теперь рассчитать надобно, какой путь в наши края выберет: то ли на Москву двинется...

   – А куда же ещё. К обороне столицы старой готовиться надобно. Бастионы дополнительные возводить. И к осаде, и к штурму готовыми быть. Тут и наследнику дело найдётся. Пусть себя выкажет. Коли есть что выказывать.

* * *

Пётр I

Кто бы не разобрался: нужна была шведскому королю Москва. Только Москва. Планы свои составил. В успехе не сомневался. Если бы не пожары. Такого ему видеть не доводилось: перед ним горела земля. Армия сжигала всё, что могло пригодиться чужой армии. Горел хлеб. Горел провиант. Когда приходилось, то и деревни. Идти по пустыне в преддверии зимы? Король сам знал, что такое морозы, снежные заносы, бездорожье. Решил ждать.

Борис Петрович усмехнулся: с удобствами не воюют. На войне на удобства не рассчитывают. Ишь, какой победитель выискался. Король и на самом деле повернул на юго-восток. Украина показалась куда доступнее и приветливей. Тут тебе и союзник Мазепа, и запорожские казаки, готовые насолить московскому царю.

Казалось, лучших союзников поискать. Это они свои земли знали. Уверили – лучший путь на Полтаву. Укрепления в городе небольшие. Армии всего-то четыре тысячи с небольшим солдат. Из обывателей под ружьё встать могли от силы тысячи две. Неужто препятствие для королевской армии?

Зато склады в городе большие, да и денег немало хранится. Верил и не верил. Колебался. Но передышка была нужна. Пока турки согласятся с Россией войну начать или хотя бы польский король, всем шведам обязанный, Станислав помощь подошлёт. Всё медлили, всё не торопились. Ждали, чья чаша на весах времени перетянет. Одно дело – дворцы Европы, подписание соглашений, другое – бескрайние украинские степи.

Отряд генерала Шпара получил приказ начать осадные работы у Полтавы, и снова одни проволочки. Работы пришлось запорожцам поручить, а те отродясь не торопились. Только и у гарнизона полтавского провиант и амуниция должны были в конце концов истощиться. Может, промедление Шпару и на руку выходило.

Не вышло! За Меншиковым мало кто угнаться мог. Как вести дошли о затруднениях гарнизона, по левому берегу реки Ворсклы к городу направился. Одного не рассчитал Алексашка – болота! Болота при впадении в Ворсклу ручейка неприметного Коломака.

Так в них завязли, что до города всего девятьсот человек переправить удалось – гарнизон пополнить. Тут уж бригадир Головин исхитрился – его заслуга.

Борис Петрович плечами пожимал: с одного наскоку такие дела не делаются. Людей положить – не велика заслуга. Не любил Александра Даниловича. Так и считал: выслужиться ему надобно изо всех сил – не служить верой и правдой. На то ни ума, ни благоразумия нету. Только на государевой снисходительности и держится.

Шпар 30 апреля к Полтаве подошёл, 26 мая к Меншикову на выручку шереметевские части подоспели. Вся армия русская на левом берегу Ворсклы в четырёх-пяти вёрстах от города, близ деревни Крутой берег расположилась.

Запорожцы перед шведским королём завинились – не больно прытко на осадных работах трудились. Да и гарнизон наш своё дело делал. От его вылазок сколько раз многое заново начинать приходилось.

Положим, штурмы шведские что 25 мая, что 1 июня не удались. Четвёртого июня государь к войскам подоспел, сам увидел: во всём полтавский гарнизон нужду терпел лютую. Хочешь не хочешь надо город освобождать. Вот только как?

О битве и думать не хотелось. Попервоначалу решили перебраться на правый берег Ворсклы. В одном месте стали переправу готовить, в другом – для отвлечения шведов – отряды генералов Ренне и Аларта с ходу переправили, чтобы стали окапываться. У деревни Петровки. До Полтавы всего восемь-десять вёрст.

Попался на приманку Каролус – отправился эти позиции осматривать. Тут его в ногу и ранило – дальше на носилках носили. Но от осадных работ шведский король и не подумал отказываться. Шведы от нападений казаков да небольших русских отрядов, как от назойливых мух, отмахивались. Толку никакого.

Только и ещё один просчёт определился – с главной переправой. В таких топях болотных у слияния Коломака с Ворсклой завязли, что и не выбраться. Оставалось иное место для переправы искать, казакам не верить – на своих полагаться. А сражение всё равно шведам давать – больше полтавский гарнизон выдержать не мог.

Каждую деревеньку государь изучил. Каждую пядь земли на всю жизнь, кажется, запомнил. Дотошно воевали, иного слова не подберёшь. Дотошно. День за днём. Но тут сложилось всё куда как удачно. У шведов во всём недостаток. В строю не более тридцати тысяч. У наших снабжение полное, да под ружьём пятьдесят тысяч.

Ворсклу перешли, где Ренне и Аларт переходили. В лагере укреплённом расположились у той же деревни Петровки. Передохнули – ещё версты на три к Полтаве продвинулись и снова окопались.

Каролус заволновался. Узнал, что государь русский ещё и новых подкреплений ждёт. Снова своих на штурм Полтавы кинул. Уж на что люди измотались, изголодались – устояли! День целый отбивались. Одного уразуметь не могли, почему русская армия вдали держалась. Три версты – не бросок: могли на помощь прийти. Не пришли.

Зато шведский король ещё раз просчитался. В окопах около Полтавы оставил самую небольшую часть войск. А все остальные с севера Полтавы в два часа ночи 27 июня двинул против русских. Всего солдат тысяч двадцать пять при четырёх орудиях. Конница вроде бы и прорвалась, да сильным огнём русских была смята. К утру освободили Полтаву, а в девять утра государь двинул вперёд всю армию.

Схватились по всему фронту жарко, да коротко. В одиннадцать утра от шведской армии и помину не осталось: толпой бежали напролом, неизвестно куда, неизвестно зачем. И то сказать, оба монарха себя щадить не стали. Под Каролусом носилки ядром вдребезги разбило. Все драбанты вокруг короля были перебиты. Государю три пули досталось: одна шляпу пробила, другая в крест на груди попала, третью в арчаке седла нашли.

Потери – без них на войне не обходится. Наших полегло четыре с половиной тысячи, шведов в три раза больше – если с пленными считать.

А шведов гнали до деревни Переволочны. Тут уж конец их военной славе окончательно положили. Одолели!

* * *

Екатерина Алексеевна, В. М. Арсеньева

Время бы в Воробьёве пожить, да как государыне царевне сказать. Сама туда частенько ездит. Одна любит оставаться, а нахлебниц своих и не думает с места подымать. И то сказать, тут тебе и девицы Арсеньевы который год неотлучно при Наталье Алексеевне. Тут тебе и сестра меншиковская. О себе Катерина и не поминает. Умеет быть тише воды, ниже травы.

Ей бы хоть в Красное село из Преображенского выбраться. Нравится там – на Литву похоже. Дома весёлые. С крыльцами затейливыми. Ворота везде отбором стоят – народ друг к другу в гости ездит. Прислуга да челядь целыми днями туда-сюда снуют. Разносчики со всяким товаром мелькают...

   – По воскресеньям и вовсе гулянье целое – из Москвы приезжают семьями. Пруд огромный – что твоё озеро. Деревья кругом раскидистые. Шалаши с товарами раскинуты. Музыканты бродячие. Потешники. На праздники балаганы просторные.

У государыни царевны свой двор. У господина Меншикова тоже. Говорят, государь Пётр Алексеевич эти места смолоду жаловал. Под парусом на лодках хаживал. Так то детская потеха. Теперь не то.

   – Никак посмурнела, Катеринушка? Обидел кто?

   – О, нет, фрейлен Барбара, вовсе нет. Просто подумалось, как там наш государь, как господин Меншиков. Война ведь там.

   – Верно, что война, да дело это такое мужское. Что себя крушитъ без толку. Будет минутка свободная, может, весточку о себе подадут. Ты-то писала ли государю?

   – Как можно, фрейлен Барбара! Кто я такая, чтобы обращаться к самому государю. Я так признательна государыне царевне, что разрешает дописать несколько слов в своих письмах государю. Её высочество так снисходительна.

   – А всё равно, Катеринушка, напоминать о себе надобно. Знаешь, как оно в походной-то жизни – мало ли что подвернётся, какие обстоятельства случатся. Пусть вспоминает – это тебе на пользу.

   – Вы, конечно, правы, фрейлен Барбара, только я не могу преодолеть робость. Да и кому я могу передать письмо, кроме её высочества?

   – Да мы сегодня с Дарьюшкой грамотку Александру Даниловичу будем сочинять. Вот носки да галстухи ему у торговцев в Лефортовой слободе самые добрые сыскали – тоже пошлём. Не хочешь ли и своё письмецо присочинить?

   – С превеликим удовольствием, фрейлен Барбара. Я так вам признательна. Вы так заботитесь обо мне. Я этого ничем не заслужила.

   – Заслужила, заслужила, нравом своим добрым заслужила, Катеринушка. Послушай, а чтой-то круги у тебя под глазами залегли? Не тяжёлая ты часом?

   – Мне стыдно признаться...

   – Какой стыд. Радость эта. Глядишь, к возвращению государя сынка ему здоровенького подаришь.

   – Зачем он ему, фрейлен Барбара? Если бы даже родился сын...

   – Опять твердить примешься, что бастард. А я тебе, Катеринушка, так скажу, никто судьбы своей не знает. Наследник наследником, а ведь не любит его государь. Не сложилось у него с царевичем, как есть не сложилось.

   – Но почему? Царевич никогда государю не перечит. Разве не так? Всегда всё делает, как прикажет отец.

   – Э, Катеринушка, не о том говоришь. Одно дело делать. Другое – что на сердце иметь. Уж как хотелось государю его на свой лад переделать, ан не вышло.

   – Но царевич ещё так молод.

   – Молод! Для царственных особ возрасту иной счёт, чем нам, грешным. Вон батюшка нашего государя, царь Алексей Михайлович, шестнадцати лет на царствование вступил. А его родитель Михаил Фёдорович того раньше. А для нашего государя у времени и вовсе приспешённый счёт. В прошлом году война со шведом в самом разгаре, а наследник царевич, всё за книжками с учителями сидит, наук самых что ни на есть простых – государь Александру Даниловичу жаловался – одолеть не может. Да ведь что зубрит! Четыре части цифири, склонения и падежи, географию читает да историю.

   – О, я ничего не знаю из этих наук. Ну, может быть, цифирь, ещё читать и писать, но это по-немецки. Русскому я никогда не научусь – он такой трудный! Но география, история! Принц должен быть очень учёный, если ему и этого мало.

   – Вот и говори с тобой потом! Тебе-то зачем все эти науки знать, а ему государством управлять – тут уж спроста ничего не сделаешь.

   – Но фрейлен Барбара, государь недоволен занятиями принца, а сам ищет ему невесту. Значит, хочет его женить, не правда ли?

   – И государь с тобой об этом не толковал?

   – Никогда! О, никогда! Это же семейные царские дела – какое я могу иметь к ним отношение.

   – Вот как! Это ещё два года назад барон Гюйсен сыскал царевичу подходящую невесту. Государю понравилась. Значит, так тому и быть.

   – Я слышала, это очень знатная принцесса.

   – Ещё бы – Шарлотта Вольфенбютельская. Дочь герцога Людвига – сразу и не выговоришь – Брауншвейг-Вольфенбютельского.

   – И скоро должна быть их свадьба?

   – Как тут сказать? Вот государь отправляет царевича в Дрезден языкам подучиться, в военных и политических делах поднатореть. А там, поди, и до свидания с невестой дело дойдёт. Может, и до обручения.

   – Какая же разница, кого мне Господь приведёт родить в канун Нового года?

* * *

Пётр I, Ф. Ю. Ромодановский

   – На своём стоишь, Фёдор Юрьевич.

   – Стою и стоять буду, государь. Не может быть держава без объявленного наследника. А уж коли наследник объявлен, то не враждовать с ним следует – учить да заботиться.

   – Мне с Алёшкой враждовать? Ты часом умом не тронулся, Князь-Кесарь? Не много ли юнцу чести?

   – Твоя же кровь, государь. Твой первенец. Недоволен ты им – твоё родительское право. Но и то в расчёт возьми, много ли ты о нём заботился. Отрешил от себя Евдокию Фёдоровну – снова твоё дело. Только к чему царевичу за мать всю жизнь платиться?

   – Толку от него, сам видишь, нет и не будет, помяни моё слово.

   – А как бы тому толку быть? Прости меня на правдивом слове, не досмотрела за ним царевна Наталья Алексеевна. Да и то сказать, не её это девичье дело.

   – Хотел же я его сразу после Великого посольства в Дрезден учиться отослать, может, дело бы и было.

   – Так чего ж не отослал? От одного, что генерал Карлович долго жить приказал, а ты его царевичу в наставники выбрал? Неужели другого бы не сыскалось, была б только на то твоя государева воля. Гюйсену поверил! Да такого льстеца и пройдохи свет не видывал. Тебе-то он угождать умел, а царевичу от него какой толк?

   – Как-никак невесту Алёшке сыскал.

   – Невесту! Да нешто таких принцесс в Европе искать надобно. Навалом их в каждом герцогстве. Не иначе взятку с герцога-родителя получил.

   – Да уймись ты, Фёдор Юрьевич. Партия, как ни посмотри, отличная.

   – Это для наследника российской державы да ещё после победы нашей под Полтавой? Окстись, Пётр Алексеевич! Одно дело годом раньше, другое – нынче.

   – В самый раз Алёшке.

   – В самый раз! Эко слово какое сказал. Нешто не исправился царевич за последние-то годы? Нешто ты сам не был им доволен, когда он тебе прошлым годом статьи об укреплении московской фортеции представил? Ведь обо всём для обороны московской позаботился: и как гарнизон исправить, и как несколько пехотных полков составить, и как сыскать да обучать начать недорослей. Неправда, что ли?

   – Ну, это-то...

   – Что это-то, государь? А нешто не царевич Алексей Петрович набирал полки при Смоленске? Не он отсылал в Петербург шведских полоняников? Извещал тебя о военных действиях против донских казаков да их разбойника-атамана Булавина?

   – Невелико дело. Старался, видно.

   – Да что ж ты такой, Пётр Алексеевич, к правде отпорный! В этом году царевич Алексей Петрович приводил тебе полки в Сумы, магазины в Вязьме осматривал.

   – О другом забываешь, Князь-Кесарь, что Алёшкина «собор да компания» о царе Петре говорила. Не скрываясь, на всех углах толковала. Они-то Алёшкины слова повторяли, что желает он скорейшей отцу смерти. Это как?

   – Смерти желает, а изо всех сил на пользу отца трудится? Ты, государь, все соборы да компании не переслушаешь. Обнесут и обоврут кого хочешь, и концов не сыщешь.

   – Велишь не слушать, Князь-Кесарь?

   – Зачем не слушать? Вот их-то всех к ногтю и прижать, от царевича немедля удалить, в Тайной канцелярии расправиться. Ты мне другое, государь, скажи. Уразуметь не могу, обо всём ты знаешь, а будто нарочно ничего делать не хочешь. План у тебя, Пётр Алексеевич, что ли, супротив сына такой? Себя оправдать, если от престола ему отказать решишься?

   – Далеко больно замахнулся, Князь-Кесарь.

   – Далеко, да ведь и ты, Пётр Алексеевич, только вдаль и глядишь. За тобой угнаться не всякому дано. Так что же с царевичем Алексеем Петровичем станет?

   – А уж это от него одного зависит.

   – Угодит он тебе или не угодит? Ты же всё заранее знаешь.

   – Угодит ли, говоришь. Вот пусть годика два-три за границей поживёт. Ума поднаберётся, обхождения. Я потому и Александра Головкина ему в товарищи назначил – в пример и для присмотру.

   – Не покажется молодой Головкин царевичу.

   – Видишь, сам сомневаешься.

   – В чём сомневаюся – в дружбе-то ихней? Невеликое дело. Могут и не подружиться. Главное, чтобы дело не стояло.

   – Как-никак Гаврила Иванович мне родственником доводится. Уж лучше на его сына положиться.

   – И ещё, государь, прости на дерзком слове, откуда тебе другого наследника взять? Нету его у тебя и взяться ему неоткуда.

   – Хочешь сказать, что Катерина меня очередной дочкой наградила. Даже поздравлять её охоты не было. Имя и то дал ей самой выбрать – Елизавета. Только и дела, что родилась сразу после Полтавы.

* * *

Пётр I, Гаврила Иванович Головкин

   – Вот, пожалуй, теперь и за невест наших возьмёмся. В самый возраст племянненки мои вошли. Катерине, гляди, уже девятнадцать набежало, Анне – семнадцать. Прасковья годом моложе. Хороши девки, есть на что поглядеть.

   – А женихов каких, государь, видишь?

   – Я вижу, а ты нет? Что с тобой, великий канцлер? Давай, давай, Гаврила Иванович, мыслей своих не таи.

   – Тут и таить нечего, государь. Курляндией заниматься в самую пору. Прибрал её к рукам Борис Петрович, вот и надобно, думается, статус для неё постоянный определить.

   – С языка у меня снял, Головкин! Мороки чтоб у нас с ней более не было. А знатно нас покойный герцог Фридрих Казимир при Великом Посольстве принимал, ой и знатно есть что вспомнить.

   – Мот он был, государь, мот каких поискать. Отец, герцог Яков, сколько лет в заключении провёл. Строгих правил был правитель. Ведь за что шведы на его земли замахнулись – подозревали, будто симпатия у него с вашим батюшкой, государем Алексеем Михайловичем.

   – Думаешь, симпатия была?

   – А почему бы и нет? Вот и поплатился герцог шведским нашествием да сидением в рижской крепости.

   – Не так уж долго там сидел – всего-то года два, пока шведы по Оливскому миру от Курляндии не отказались. Да и давно это было.

   – Давненько. Герцога Якова в год вашего, государь, восшествия на престол не стало. Так что вышло, вы с молодым герцогом Фридрихом Казимиром вместе к власти пришли – каждый на своём.

   – Ну, молодой герцог душу-то и отвёл после скудных отцовских хлебов. Такие праздники придворные стал устраивать, такие иллюминации и фейерверки...

   – Что пришлось не одно герцогское владение заложить. Вот до чего дошло.

   – Опять о бережливости твердить станешь, Гаврила Иванович. Прижимист ты у нас, ой и прижимист.

   – Я-то, может, и прижимист. А кто у меня парик на каждом приёме посольском, почитай, на каждой ассамблее с гостями заграничными с головы стягивает да на себя надевает? И это государь Российской державы! А вот Головкин, видите ли, прижимист!

   – Да больно парик-то хорош, Гаврила Иванович. Мне такого ни в жизнь не сыскать, а ты не обеднеешь, что государю своему послужишь. Нет разве? А насчёт Курляндии – верно, что береги, что не береги, война Северная началась, вся страна в театр действий военных превратилась. Тут уж всё прахом пошло.

   – Только и опекун молодого герцога, осиротевшего Фридриха Вильгельма, не больно об интересах племянника заботился. Больше думал, как бы его престола лишить да самому на него и взобраться.

   – Вот тут им обоим Полтава и помогла. То земли курляндские из рук в руки переходили, а после Полтавской победы шведы навсегда от герцогства отказались.

   – Не говори так, государь, «навсегда» слова такого в политике не бывает. Мало ли что и как обернётся. Сегодня Фридрих Вильгельм на штыках шереметевских туда вернулся, а там...

   – Надобно женить герцога на одной из невест наших измайловских. Похлопочи, Гаврила Иванович. Кому, как не тебе новым союзом заняться.

   – Займусь, как прикажете, государь. Только которую предлагать-то из измайловских царевен? Какой расчёт у вашего величества?

   – А никакого. Пусть всех трёх посмотреть ему дадут – какую выберет, та и его. Главное – тянуть не надо. -

* * *

Пётр I, А. Д. Меншиков

   – Тебе нашим делам, государь, только радоваться да радоваться. Двинулась Российская держава, полным ходом на запад двинулась!

   – Что это развеселился ты больно, Данилыч? Не иначе с Петербургом дела не больно здорово идут. Ты у меня любитель с одной чашки весов на другую новости кидать. Давай докладывай. И без утайки, слышишь?

   – Ну, государь, для тебя это не новость: своей охотой никто в новую столицу не поедет. Знатными ты распорядишься, а вот с мастеровыми морока одна. Чего, кажется, ни придумываем.

   – Погоди, погоди, администратор. А нешто моим указом этого году не было велено на вечное житьё с посадов и уездов народ начать переселять? Какой у нас тут порядок-то сложился?

   – По указу распорядился ты, государь, четыре тысячи семьсот двадцать мастеровых людей с жёнами и детьми переселить, чтобы были у Адмиралтейства и у городовых дел.

   – Помню. На память до сей поры не жаловался. Велел я, чтобы для всех переселяемых дома строить. Заблаговременно!

   – А как же иначе, Пётр Алексеевич.

   – Денег на переведеновцев сколько отпущено? Людям-то они дадены али старым обычаем в пути позатерялись?

   – Опять по твоей воле, государь, в первый год положено собрать с губерний по двадцати дву рубли на каждого человека. Двенадцать рублёв денежного довольствия и по десяти на хлеб.

   – Наряд по губерниям как распределился?

   – С Московской губернии – 1417 человек, с Петербургской – 1034, с Киевской – 199, со Смоленской – 298, с Казанской 667, Архангелогородской – 555, Азовской – 251, Сибирской – 299.

   – Стал народ прибывать?

   – Никак нет, государь. Ждём.

   – Торопить губернаторов надо. Пригрозить построже. Деньги народ тут неплохие получает, так что только нерасторопностью губернаторской промедление объяснить можно.

   – Прости на смелом слове, государь, не только.

   – Какие ещё препятствия тебе ведомы?

   – Слухом земля полнится, государь. Почитай, повсеместно известно, что работать здесь куда как трудно.

   – Работа везде не сахар, не баловство.

   – Так-то оно так, только сам посуди, государь, уроки-то у нас здесь у рабочих какие. День рабочий на строительстве от восхода до заката – пока свету хватает.

   – Нешто перерыву на обед не бывает? Как можно?

   – Бывает, государь. Как не быть. Только сам посуди, государь, летом оно, может, и не так уж плохо – целых три часа, осенью и весной – два, а зимой – один.

   – Хватит им, и толковать нечего.

   – Да я не о себе говорю, Пётр Алексеевич, это как народ понимает. Теперь за каждый прогульный день штрафу семидневное жалованье, за каждый час прогула – однодневное.

   – Фискал доглядывает?

   – А как иначе. Фискал да ещё с помощником. В их пользу четвёртая часть штрафных денег идёт, вот они изо всех сил и стараются.

   – Воскресные дни есть?

   – Нетути, государь. Какие ещё воскресные? Все тридцать дней в месяце работают.

   – Жалованье на месяц какое им выходит?

   – Алтын в день, за месяц тридцать алтын.

   – Рубля не набирается. Маловато. То-то Синявин мне ещё когда докладывал: хлеб давать натурой работным людям приходится, чтобы голодом не примиряли.

   – С моих же слов и докладывал.

   – Гаврила Иванович сказывал, консулы и посланники правительствам своим сообщают, что больно много у нас людей здесь мрёт. Оно и не их дело, да вот они в рассуждения пускаются – виноваты в том лица, заведующие содержанием этих несчастных, страдающих от алчности начальников. Так-то, Александр Данилыч!

   – Алчность! А куда с поносом и цынгой деваться? Они людей допреж всякого голода косят. Вон гость-то наш нынешний датский посланник сам убедился – в госпиталь изволил заглядывать.

   – Датский, говоришь. Юст Юль, значит, так это он датскому королю отписал, что в Петербурге уже шестьдесят тысяч погибло, да и каждый год будто бы до двух третей работников мрёт. Не успеваем новых привозить. А с госпиталем что?

   – Для адмиралтейских мастеровых. Их лекарь Пуль лечит, и славно лечит. Никто не жаловался ещё.

   – Помирал, пожаловаться не успевши, так, что ли?

   – Шутить изволите, государь. А для лечения людей Канцелярии от строений из Москвы только что приехал лекарь Фёдор Петров с учеником Андреем Татариновым.

   – Только канцелярских? Не годится. Пусть займутся и офицерами, и солдатами батальона городовых дел.

   – Будет исполнено, государь. А с побегами как распорядишься?

   – С побегами? Давай указ подпишу, чтобы их отцов, матерей, жён и детей, и всех, кто в их домах живут, арестовывать и держать в тюрьмах, покуда беглецы не вернутся. В Петербург. Дома́ же бежавших опечатать до моего специального указу.

* * *

Царица Прасковья Фёдоровна, А. Д. Меншиков

У вдовой царицы Прасковьи в доме переполох. С раннего утра Александр Данилович Меншиков примчался. Царица не то что куафюру не кончила – в одном пеньюаре принять светлейшего решилась: больно настаивал. Мол, государева воля – объявить незамедлительно должен. В мыслях запуталась: что за оказия? Прогневала ли чем? Недоглядела ли чего? Уж, кажется, и так старается что есть сил...

   – Государыня царица, политес нарушить пришлось – дело неотложное. Сватом я к тебе, царица.

   – Сватом? Господи помилуй, чего спех-то такой?

   – Государю нашему виднее. Жених завидный объявился. Нарочный к нему нынче же выехать должен.

   – Это что же, жених неосведомлён или как?

   – Не твоя печаль, государыня царица. Государь хочет, значит, всё сладится. О вот о женихе сказать могу одно – завидный.

   – Вот спасибо-то нашему государю. Не оставляет заботой своей племянниц своих. Не знаю, как и благодарить.

   – Так вот, государыня царица, жених не из наших – герцог.

   – Не из наших? Это что же, дочке моей уезжать от меня придётся?