Текст книги "Привенчанная цесаревна. Анна Петровна"
Автор книги: Нина Молева
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Привенчанная цесаревна. Анна Петровна
Энциклопедический словарь,
Изд. Брокгауза и Ефрона,
т. 1-а, Спб 1891
ННА ПЕТРОВНА, цесаревна и герцогиня Голштинская – 2-я дочь Петра Великого и Екатерины I, родилась 27 января 1708 г., умерла 4 марта 1728 г. Будущий супруг Анны Петровны, герцог Гольштейн-Готторпский, Фридрих Карл, приехал в Россию в 1720 г. в надежде при помощи Петра Великого возвратить от Дании Шлезвиг и приобрести снова право на шведский престол. Ништадтский мир (1721 г.) обманул ожидания герцога, так как Россия обязалась не вмешиваться во внутренние дела Швеции, но зато герцог получил надежду жениться на дочери императора, цесаревне Анне Петровне. 22 ноября 1722 г. был подписан давно желанный для герцога контракт брачный, по которому, между прочим, Анна Петровна и герцог отказались за себя и за своих потомков от всех прав и притязаний на корону Российской империи. Но при этом Пётр предоставлял себе право по своему усмотрению призвать к сукцессии короны и империи Всероссийской одного из рождённых от сего супружества принцев, и герцог обязывался исполнить волю императора без всяких кондиций. В январе 1725 г. Пётр опасно заболел и незадолго до смерти начал писать: «отдать всё...», но далее продолжать не мог и послал за Анной Петровной, чтобы продиктовать ей свою последнюю волю; но когда цесаревна явилась, император уже лишился языка. Есть известие, что Пётр, очень любивший Анну, хотел ей передать престол. Бракосочетание герцога с Анной Петровной состоялось уже при Екатерине I – 21 мая 1725 г., в Троицкой церкви на Петербургской стороне. Вскоре герцог был сделан членом вновь учреждённого Верховного Тайного Совета и вообще стал пользоваться большим значением. Положение герцога изменилось по смерти Екатерины I (умерла в 1727 г.), когда власть перешла всецело в руки Меншикова, вознамерившегося женить Петра II на своей дочери. Меншиков поссорился с герцогом голштинским, супругу которого не желала видеть на престоле противная Петру II партия, и добился того, что герцог с Анной Петровной оставили Петербург 25 июля 1727 г. и уехали в Гольштинию. Здесь Анна Петровна умерла 4 марта 1728 г., едва достигнув двадцатилетнего возраста, разрешившись от бремени сыном Карлом-Петром-Ульрихом (впоследствии император Пётр III). Пред кончиною Анна Петровна выразила желание быть похороненной в России близ могилы её отца в Петропавловском соборе, что и было исполнено 12 ноября того же года. По свидетельству современников, Анна Петровна очень походила лицом на отца, была умна и красива; очень образованная, говорила прекрасно по-французски, по-немецки, по-итальянски и по-шведски. Известно также, что Анна Петровна очень любила детей и отличалась привязанностью к своему племяннику Петру (сыну несчастного царевича Алексея Петровича), остававшемуся в тени в царствование Екатерины I.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
АННА ПЕТРОВНА (1708—1728), цесаревна Всероссийская.
ПЁТР I АЛЕКСЕЕВИЧ, император Всероссийский, отец Анны Петровны.
ЕКАТЕРИНА I АЛЕКСЕЕВНА, императрица Всероссийская, супруга Петра I, мать цесаревны Анны Петровны.
ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА, цесаревна Всероссийская, сестра Анны Петровны, в будущем – императрица Всероссийская.
НАТАЛЬЯ АЛЕКСЕЕВНА, царевна, сестра Петра I, тётка и крёстная мать Анны Петровны.
ТАТЬЯНА МИХАЙЛОВНА, царевна, сестра царя Алексея Михайловича, тётка Петра I.
СОФЬЯ АЛЕКСЕЕВНА, царевна, дочь царя Алексея Михайловича, сводная сестра Петра I.
ПРАСКОВЬЯ ФЁДОРОВНА, царица, супруга сводного брата и соправителя Петра I Иоанна Алексеевича.
ЕКАТЕРИНА ИОАННОВНА, герцогиня Мекленбургская, дочь царя Иоанна Алексеевича и царицы Прасковьи Фёдоровны.
АННА ИОАННОВНА, герцогиня Курляндская, дочь царя Иоанна Алексеевича и царицы Прасковьи Фёдоровны, в будущем императрица Всероссийская.
ПРАСКОВЬЯ ИОАННОВНА, царевна, дочь царя Иоанна Алексеевича и царицы Прасковьи Фёдоровны.
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ, царевич, сын Петра I и его первой супруги, царицы Евдокии Фёдоровны Лопухиной.
РОМОДАНОВСКИЙ ФЁДОР ЮРЬЕВИЧ, государственный деятель, соратник Петра I.
РОМОДАНОВСКАЯ АНАСТАСИЯ ФЁДОРОВНА, боярыня, сестра царицы Прасковьи Фёдоровны.
МОНС АННА ИВАНОВНА, гражданская супруга Петра I.
МОНС ВИЛИМ ИВАНОВИЧ, брат Анны Ивановны, камергер.
МАВРА ЕГОРОВНА ШЕПЕЛЕВА (по мужу – графиня Шувалова), приближённая Анны Петровны и Елизаветы Петровны.
НИКИТИН ИВАН НИКИТИЧ, художник, персонных дел мастер.
СТРОГАНОВ АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ, барон, придворный.
ЗОТОВ ВАСИЛИЙ НИКИТИЧ, сын первого учителя и соратника Петра I Никиты Моисеевича Зотова, генерал-майор.
КАРЛ-ФРИДРИХ, герцог Голштинский, супруг Анны Петровны.
ПЁТР III ФЁДОРОВИЧ, император Всероссийский, сын Анны Петровны и герцога Голштинского Карла-Фридриха.
БЕСТУЖЕВ-РЮМИН ПЁТР МИХАЙЛОВИЧ, государственный деятель, дипломат, придворный двора герцогини Курляндской.
БЕСТУЖЕВ-РЮМИН АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ, его сын, государственный деятель, выдающийся русский дипломат.
ТОЛСТОЙ ПЁТР АНДРЕЕВИЧ, государственный деятель, соратник Петра I, выдающийся дипломат.
ИЗМАЙЛОВ ИВАН, архангелогородский губернатор.
МЕНШИКОВ АЛЕКСАНДР ДАНИЛОВИЧ, государственный деятель, соратник Петра I.
АРСЕНЬЕВА ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА, дочь стольника, сестра жены А. Д. Меншикова.
АРСЕНЬЕВА ДАРЬЯ МИХАЙЛОВНА, жена А. Д. Меншикова.
МАКАРОВ АЛЕКСЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ, кабинет-секретарь Петра I.
Часть I
МОЛОДЫЕ ГОДЫ БАТЮШКИ
1671 года Генваря 22 в неделю Великий
Государь царь Алексей Михайлович приходил
перед обеднею с духовником к святейшему
патриарху Иоасафу для благословения
законного второго брака сочетания. Сего ж
числа Великий Государь венчался в соборной
церкви и после венчания за час ночи приходил
от Великого Государя боярин и оружейничий
Б. М. Хитрово с короваем и с сыром, да с
убрусом и с ширинкою. Генваря 23 в шестом
часу ночи приходил к святейшему патриарху
Иоасафу от Великой государыни царицы
Натальи Кирилловны Меньшой Дружка
Иев Демидов Голохвастов с овощами,
с сахарной коврижкою.
Из Домовой книги патриаршьегоПриказа. 1671.
Беду свою и последнюю печаль глухо объявляю,
о которой подробно писать рука моя не может,
купно же и сердце.
Пётр I – Петру Апраксину.25 января 1694.0 кончине матери своейцарицы Натальи Кирилловны.
Пётр I, патриарх Адриан [1]1
Патриарх Адриан (1627—1700), патриарх Московский и всея Руси с 1690. Поддерживал Петровские реформы. По кончине Адриана не было новых выборов.
[Закрыть] .
– Владыко! Владыко! Государь Пётр Алексеевич к крыльцу идёт. Торопится, владыко, только что не бежит. Принимать-то где его будешь – в Столовую палату спустишься аль тут – в передней келье останешься? Нам-то, нам что делать велишь?
– Здесь останусь. Разговор у нас, видать, потаённый будет. В келейке в самый раз.
– Подавать чего надо ли?
– Без угощенья какой разговор. Романеи выставь давешней. Заедок набери. Да яблок, яблок красных, что в рядах сторговал, непременно выставь. Чтоб одно к одному – любит их государь.
Тепло в патриарших палатах. Куда как тепло. Чуть-чуть ладаном росным потягивает. Иной раз дымком сосновым: его святейший больше берёзового жару любит. Огоньки лампадок колеблются: полом ветерок ходит – как ни оберегайся.
А оберегаться надобно. Неможется святейшему. Давно неможется. Никому виду не подавал. На поставлении всё голова кругом шла – один келейник Пафнутий знал. Зорко следил, чтоб огреха какого не случилось. Не случилось. Поставили. А здоровья не прибавилось. Вот и сегодня после ранней обедни прилечь задумал – не вышло.
– Владыко! Отец!
– Здравствуй, государь. Здравствуй на многие лета. Обрадовал ты меня приходом своим, сказать не могу, как обрадовал. Думал, недосуг тебе в твоих делах и заботах.
– К тебе прийти недосуг! Да что ты, владыко! После кончины матушки один ты у меня близкий человек остался. От тебя одного честного слова и утешения жду. Больше не от кого. Не верю. Никому не верю.
– А сестрица как же, государь?
– Наталья-то? Наталья и впрямь за меня живот положит. Только сколько она в нашем змеевнике может! Всего ничего. Дай Господь, сама бы была жива и здорова.
– Разуверять не стану, государь. Надо бы мне тебе по сану моему о любви к ближнему толковать. Надо бы...
– А совесть не позволяет, верно, владыко? Не так чтобы мне матушка в деле помогала. Где там! Всего-то опасалась. Куда ни поеду, отговаривала.
– Как же матери иначе. Ведь о своём рожоном дитяти пеклась. Что ей до государства, был бы сын жив-здоров.
– Да нет, владыко, ты тех времён не застал, когда покойная царица за престол для сына билась. Чего добиться могла, иной разговор. А без престола меня видеть не могла.
– И то понять можно, государь. Мать сундуки для сына выворачивает – что получше ищет, а тут царство!
– Лежало у тебя сердце к ней, владыко, знаю, что лежало. Не то что у покойного кира Иоакима. Тому Милославские ближе были. Знаешь, о чём я тут на днях подумал: как это в нашем царстве все патриархи каждый к своему государю прилежали. Ни один о державе не заботился. Вспомни-ка, патриаршество кто ввёл? Борис Фёдорович Годунов. Затем и ввёл, что Иов, первый наш патриарх, за него до последнего стоял.
– Прав ли я, государь, не прав, только, по моему разумению, не должна власть церковная царской противостоять, только что во всём помогать. Государству церковному в Государстве мирском негоже быть. Державе то не на пользу. Мудрый человек покойный Никон[2]2
Речь идёт о Никоне (Никита Минов), русском патриархе в 1652—1666 гг. Провёл церковные реформы, ставшие причиной раскола Православной церкви. Вмешательство Никона во внутренние и внешние дела государства вызвало его разрыв с царём Алексеем Михайловичем.
[Закрыть] был, ан чем его мудрость Московии нашей обернулась: раскол да раздоры, сшибки братоубийственные, будто настоящих врагов округ не хватает. Другое дело – патриарх Филарет...
– О предке[3]3
Намёк на то, что прадед Петра I Фёдор (Филарет) Никитич Романов (умер в 1633) получил сан митрополита при Лжедмитрии I (1605). Патриарх с 1608—1610, с 1619. После избрания сына царём (1613) фактически управлял страной.
[Закрыть] не говори. Не люблю. Сан свой от кого получил? От вора и расстриги? От вора тушинского? Что – цены разбойнику не знал, а ведь и потом от сана не отказался, с себя не сложил.
– Не о том, государь, вспоминать надо, не о том. Теперь-то уж и тайны в том никакой нет, что он государством управлял. Без малого десять лет, как из польского плена вернулся, его из Смутного времени к свету выводил.
– А может, дед Михаил Фёдорович[4]4
Михаил Фёдорович (1596—1645), первый русский царь (1613—1645) из династии Романовых.
[Закрыть] и без него бы не хуже справился? А тут то прабабка, великая старица, всем распоряжалась, ни в чём никому пощады не знала, то Фёдор Никитич власть перехватил. Матушка сказывала, даже в семье воли ему не дали, на всю жизнь обидели – в свои игры играли.
– О чём ты, государь?
– О том, владыко, что полюбилась царю безвестная дворяночка, помнится, Марья Хлопова. Хороша ли, плоха была, не о том речь. Ему по сердцу – вот что главное. Сговорили их честь честью. Её в терем ввели, а там и порешили…
– Как порешили, государь? Не было такого в царских теремах.
– Не было? Ан было. Порешили на свой способ. Стали к венцу убирать, волосы в косе так затянули, что в глазах у девицы потемнело, сознания лишилась. А прабабка рада-радёшенька. Мол, порченую девку подсунули. Марью из дворца. Всю семью в ссылку в Сибирь. А деду иную девицу по их расчёту подсунули: царь – значит, наследников иметь должен. Смирился бедолага. А Марью всю жизнь помнил. Семейство из ссылки вернул. Должности всем нашёл. Её оправдал. Да прок какой! Счастье-то мимо прошло.
– О чём поговорить со мной хочешь, государь? Вижу, тяжко у тебя на сердце. Это в твои-то молодые годы! Скажи, что душу гнетёт, глядишь, вдвоём и разберёмся.
– Да уж, владыко, коли говорить, только с тобой. Никогда не забуду, как кир Иоаким перед кончиной собрал на собор всё московское духовенство и архиереев, чтобы торжественно «папёжников» осудить.
– Сборник кир Иоаким собирался издать в опровержение латынян. «Остен» его назвал. Не успел. Скончался.
– А в завещании нам с Иоанном Алексеевичем предписал иноземцев сторониться. Ни в чём им на русской земле ходу не давать. Не брату завещал – мне. Мне одному!
– Что покойников тревожить, государь. Ты за державу в ответе, тебе и решать, что лучше.
– Неужто его бы слушать стал. Да вот Иоанн...
– А государь Иоанн Алексеевич чем тебе помеха? Плох он со здоровьем, совсем плох. Вон как в молодые-то годы одряхлел. Видит еле-еле. Да тут ещё паралич прихватил. Ещё в прошлом году, государь, тебе о том толковал.
– Может, и одряхлел на вид, да дело своё мужское, гляди, как справляет. Прошлым годом царица Прасковья Фёдоровна царевну Анну Иоанновну принесла, в этом – царевной Прасковьей Иоанновной подарила. Екатерине Иоанновне уже четвёртый годок пошёл. Глядишь, и до сынка дело дойдёт.
– Всё равно моложе царевича Алексея Петровича окажется.
– Моложе... Вот из-за того покойная родительница и заторопилась меня женить, камень на шею навязала. Думай теперь, как жить. Глаза б мои её, постылую, не видели.
– Грешишь, государь, грешишь! Чтоб так о супруге богоданной, перед святым алтарём венчанной! Смириться бы тебе, государь, получше к царице Евдокии Фёдоровне присмотреться. Ну, другая показалась, ну, побаловался маленько – кто Богу не грешен, царю не виноват, так ведь это проходит, государь, верь, проходит.
– У меня не пройдёт! И слов на меня не трать, владыко. Знаю, иначе говорить тебе сан твой не позволяет, а ты по-человечески на дело взгляни. Оженили меня, когда ещё и к девкам-то не тянуло. Выбора сделать не дали – хоть на первый взгляд, словом перемолвиться не успели. Да оно и слава Богу, потому что никаких слов у Евдокии Фёдоровны отродясь не водилось. Окромя пуховой постели да сытного стола, знать ничего не хочет. Чуть что в слёзы. Чего ревёт, чего хочет, сама сказать не может. Скажешь, владыко, все теремные девицы у нас такие? А как же царица Прасковья Фёдоровна? И обиход знает, и словечко ввернуть в беседе сумеет, и во всяком разговоре, хоть самой сказать нечего, сидит слушает. Знала сестрица Софья Алексеевна, какая поддержка братцу её, головкой слабому, нужна. И здесь не промахнулась!
– Твоя правда, государь, всем царица Прасковья Фёдоровна взяла. И красотой ни с кем не поделилась.
– Что уж там! Так и говорят, первая красавица. И с царевной Софьей, умница, не дружилась, Так-то ловко от лишних встреч увёртывалась. Всё в сторонке держалась. Будто в правительницу не слишком верила.
– И так быть могло. Или не по душе ей правительница пришлась. Говаривали, будто царевна Софья от невестки всё наследника добивалась, а та и забеременеть не могла, даром что Иоанн Алексеевич куда моложе был.
– Скажи, владыко, пока Василий Юшков их царским хозяйством не занялся. С 1684-го года супруги без деток жили, а с 1691-го, как Юшков пришёл, за дело принялись.
– Юшкова убрать хочешь, государь?
– Пока нет. Чего зря невестку обижать. Хотя с сыночком дело может выйти непростое. И всё равно, владыко, не тем голова занята. С тобой посоветоваться хотел. Надобно смотр новым войскам произвести. Потешным, как в народе их звать стали. Поглядеть в деле, они ли, стрельцы ли лучше. Войско готовить. Только смотр необычный, а вроде бы сражение промеж них. Там всё и прояснится.
– Сражение, государь? И где же? А людишкам ли беды какой от того не будет?
– Место выбрал под Кожуховом. Время – с половины сентября, как все работы полевые кончатся. А людишки – Бог милостив, много не сгинет. Понарошку ведь биться будем, так что если только случаем кого пришибёт, заденет.
– Тебе, государь, виднее. Коли нужно моё благословение, даю его с лёгким сердцем.
– И ещё, владыко, надобно мне собрать как можно больше ратных. Больно много народу на местах засиделось – о деле военном начисто забыли. Так вот хочу собрать подьячих всех приказов для обучения ратному делу – конных с пистолетами, пеших с мушкетами. Помещиков тоже из двадцати двух городов.
– Широко размахнулся, государь, широко. Господь тебе в помочь. Себя, Пётр Алексеевич, береги. А насчёт приказного семени доняли они меня, куда как доняли.
– Это что окна твоих покоев на Ивановскую площадь выходят? Гляжу, и через притворенные оконца гул стоит.
– А как ему не быть. Это ещё сегодня день обыкновенный, а то надысь перед Московским Судным приказом били кнутом дворянина Семена Кулешова будто бы за ложные сказки. Днём раньше Земского приказу дьяк Пётр Вязьмитин перед Судным приказом подымай на козел и бит батогами нещадно – своровал в деле. А что крику стояло, как Григория Языкова с площадным подьячим Яковом Алексеевым батогами правили – те и вовсе в записи записали задними числами за пятнадцать лет. Семьи собрались, бабы вопили, старухи выли – светопреставление и только.
– Владыко, – только сейчас на ум пришло – а не по той ли ты причине все покои свои перестроить велел – от площади отгородиться, да чуланчики маленькие?
– Всё-то ты, государь, доглядишь. Да и холоду не люблю. В маленьких чуланчиках тепло дольше стоит. Забыл спросить, персону-то матушкину хотел ты дать списать – списал ли?
– А как мне её, родимую, было около себя иначе оставить? Михайла Чоглоков преотлично списал во успении в самый день кончины. У меня теперь в опочивальне висит – душу греет.
– Большую бы ты, государь, радость матушке доставил, коли бы мир в своей семье навёл. Так она, покойница, убивалась, что о доме забываешь, куда бы ни отлучился, первым долгом в Немецкую слободу скачешь. Гостей у немки принимаешь.
– Не надо про то, владыко. Мой грех, я в ответе и буду. Встретил я Анну Ивановну в 1691 году, с тех пор одна она у меня – свет в окошке. И так завсегда останется. Не вправе я тебе того говорить владыко, сам знаю, но была со мной моя Аннушка и будет. И никого мне больше не надо. Прости на дерзком слове.
– Бог простит, государь.
* * *
Пётр I, царевна Наталья Алексеевна
На Троицу не иначе вся Москва в Красном селе собирается. Боярских дворов множество – все отбором стоят, гостей ждут. Кругом балаганы, карусели, скоморохи изгаляются. Органы округ слышны. Девки все в алых сарафанах. Ленты на головах пунцовые. Хороводы водят. Песни голосят. Ко дворцу царевны Натальи Алексеевны подтягиваются: никогда на угощенье не скупится, деньги щедрой рукой раздаёт. Не то что братец её родной, государь Пётр Алексеевич.
– Наконец-то заехать решил, Петруша. Заждалась тебя. На Кокуй вона какие колеи прорыл, а ко мне ни ногой. Хоша бы в Преображенское пригласил – кажись, сто лет не была, а вспомнить хочется.
– Не узнала бы, Натальюшка. Что тебе до военных-то дел. Ничего другого там боле и нету.
– А, знаешь ли, братец, куда меня потянуло? В церкву нашу дворцовую, что в Преображенском дворце. В ней ведь батюшка государь Алексей Михайлович с матушкой нашей венчался. В Кремле для их свадьбы места не нашлось. Всё в Преображенском собралось – всё наше семейство.
– О том и речь, Натальюшка. Хочу, чтобы Кремль нашим с тобой был.
– Милославские там.
– До поры до времени.
– До какой поры-то, Петруша. Иоанн Алексеевич немногим тебя постарше, а что немочный, так, сам знаешь, гнилое дерево два века скрипит. Прасковья Фёдоровна времени не теряет – так наследниками и сыплет.
– Наследницами, сестрица, наследницами. Невелика разница: одной царевной больше, одной меньше. А чтоб Милославские себя на коне не видели, надобно мне в поход пускаться.
– О, Господи! Далеко ли?
– На тёплое море – под Азов.
– С турками, что ли, воевать?
– С ними, умница моя. Без того к морям нам не выйти и южных границ наших не замирить.
– Иоанна Алексеевича возьмёшь?
– Смеёшься! Что с ним в походе делать? Пусть здесь за нас Бога молит. Не должна армия двух начальников видеть. Один для них есть и будет государь – Пётр Алексеевич.
– Не боязно, Петруша?
– Баталий, что ли?
– Каких баталий! Москву без себя оставлять. На кого полагаться можешь? Софья Алексеевна хоть и в монастыре, а руки у неё длиннющие – куда хошь дотянутся. И стрельцы её, сам говорил, любят.
– Нёс собой же её в обозе возить. Владыке Адриану верю: не простит ему Софья поддержки, что мне оказал. Никогда не простит. Так что он меня держаться верно будет. За самой Софьей поп Никита Никитин присмотрит, что приход у Саввы Освящённого, рядом с Новодевичьим монастырём получил.
– Никита Никитин – кто таков?
– Знаешь ты его, Натальюшка, знаешь. Сынок у него старший живописец отличный, надежды большие подаёт – Иван. Да и младший вроде персоны писать горазд.
– Тебе виднее, братец, а всё боязно.
– Да и ты, Натальюшка, чуть что приглядишь. А это что за красавицы стол у тебя принялись накрывать?
– Видишь, и на Кокуй ездить не надо. Не замечал ты их, видно, как заневестились, в возраст вошли, а всё из Алексашкиного стада.
– Меншиковского? Быть не может!
– Ещё как может! Тоненькая да маленькая – сестрица родная Александра Даниловича Аксинья. Аксинья Даниловна Меншикова. А те две уже, почитай, девятый год при мне – Арсеньева сиротки. Красавица статная – Дарья, а что пониже росточком, сутулая – Варвара.
– Дарья и впрямь хороша, а эту бедолагу в монастырь бы. В миру судьбы своей не найдёт.
– Всё в руках Господних. Дарья хороша, да глупа, а уж слезлива вне всякой меры. Чуть что, так и зальётся, платье своё всё вымочит. А Варвара – умница редкая. Секрет тебе скажу: Александр Данилович к ней за советом ездит, с великим почтением о ней отзывается.
– Не знал, что он к тебе и без меня наезжает.
– Не ко мне, братец, – к сестрицам Арсеньевым. Иной раз по часу в саду с Варварой толкует. Она его уму-разуму наставляет.
– Остаётся мне к тебе с визитом мою Анну Ивановну привезти.
– А вот этого, Петруша, не делай. Придворные твои – дело одно, а родная сестра, царевна – дело другое. Нехорошо получится. Матушку вспомни: как бы её огорчил. Я тебе, хоть и младшая, заместо неё. Выговоры тебе делать – не моё дело. Живи, Петруша, по своему разумению, но, покуда есть у тебя супруга законная, воздержись.
– Приказывать не стану. А жаль. Умница моя Анна Ивановна. Обхождение лучше всех наших теремных красавиц знает: и как при застолье быть, и как в танцах пройтись. Повадлива. На скольких диалектах толкует – завидки берут.
– Я тебе резоны свои, Петруша, сказала. Не мальчик – сам разобраться во всём должен.
* * *
Пётр I, патриарх Адриан
Снова в поход государь собрался[5]5
Весной 1696 г. Пётр I предпринял второй Азовский поход (первый, в 1695 г., когда Азов был осаждён русскими войсками с суши, окончился неудачей). В весне 1696 г. в Воронеже были построены корабли и суда Азовского флота.
[Закрыть]. На турку. Скольких людей в прошлый поход Азовский полегло – не унялся, решил на своём настоять. Боярам толковал, надобно выход из Дона в море Чёрное отпереть. Первый раз не вышло – флота не было. Жизнь показала: флот потребен. Распорядился суда рубить в Воронеже. Мало что зима лютая выдалась, всё равно работы вести. А таких морозов даже старики не помнят: деревья трещали да раскалывались.
Владыка Адриан сколько раз государя принимал.
Никто не знает: отговаривал ли, нет ли. Вот и теперь ждал. День особенный – празднество Зачатия праведной Анною Пресвятой Богородицы. Губы сами стихиру повторяют: «Как духовная пения ныне принесём Ти, Всесвятая? Еже бо в неплодней Твоим зачатием весь мир освятила еси, и Адама от уз избавила еси, и Еву от болезни свободила еси. Темже ангельстии лица празднуют, Небо и земля радуются, и совосплещут души праведных, песни верно взывающи во славу Зачатия Твоего...»
Людишек, видно, николи жалеть не станет. Это Иоанн Алексеевич нет-нет да прослезится, пригорюнится. Петра Алексеевича единый раз в слезах видел, как царицу Наталью Кирилловну погребали. Чуть не в голос кричал. Всхлипов не стыдился. Да ещё когда Фёдора Троекурова отпевали – слёзы смахивал, от людей отворачивался. О милосердии толковать с ним не приходится. Месяц от месяца лютее нравом становится. Возражений слышать не хочет. В немилость у государя впасть – велика ли корысть. Никак приехал? Он и есть. Только что не бежит – шаги гудят по плитам железным...
– Благослови, владыко. Видеть мне тебя крайняя нужда. Порассказать о делах.
– Да пребудет с тобой Божье благословение во веки веков, государь. Слышал, опять в поход собираешься. Никто не доносил – приказные под окнами голосили.
– И правильно голосили. Помнишь, владыко, как я их всех для Кожуховского дела[6]6
Здесь говорится о потешном Кожуховском походе. В сентябре 1694 г. на берегу Москвы-реки под Кожуховом в течение трёх недель проводились манёвры, в которых участвовало несколько тысяч человек. Они стали серьёзной подготовкой для предстоящих азовских походов 1695 и 1696 гг.
[Закрыть] созвал. Помещиков ловить по Москве да по городам подмосковным пришлось. Всех дел-то месяц в службе моей побыли, а уж в октябре их с почётом и благодарностью по домам отпустил. Велик ли труд, шуму такого не стоил.
– Тебе, государь, виднее. На то тебе Господом власть вручена. Творец Вседержитель тебя и просветит, что делать надобно.
– Может, и Господь, да туго дело у нас идёт, владыко. Сам знаешь, осаду нашу турки в этом году отбили. На Воронеже теперь флот рубим. Галеры по голландским моделям готовят, двадцать три штуки. Там строительством Лефорт, генуэзец один – де Лима и француз де Лозьер управиться должны к весне.
– Веришь им, государь. К тебе на службу поступили, турки больше заплатят, к ним перейдут. Своими бы обзавестись – с них и спрос настоящий.
– Твоя правда, твоя. Да где их в одночасье взять. Учить надобно, а на первых порах какой-никакой победы добиться. Не дремлют ведь Милославские. Каждое лыко в строку мне ставят. Каково это с врагами и снаружи и изнутри бороться!
– Может, зря опасишься, государь? Что тебе Иоанн Алексеевич? Его ведь и подучить никто не сумеет.
– Не сумеет, владыко? А как он у меня тут против похода нового восстал? Чуть что ни пригрозил согласия своего не дать. Переломить-то его можно, да слухи такие мне не на пользу. Европейские монархи вон как ухо востро держат.
– Откуда бы решимость такая? Мне государь Иоанн Алексеевич ничего не говорил.
– Видишь, владыко, не так-то братец и прост, как на вид кажется. Я просил царевну-сестрицу царицу Прасковью Фёдоровну порасспросить.
– Ей-то веришь, государь?
– Может, и не очень, да проболтаться посеред бабьих разговоров каждая может. Вот она твердит, будто виделся государь-братец с одной царевной Марфой Алексеевной, а ведь та не разлей вода с былой правительницей.
– Опамятуйся, государь! Разве не царевна Марфа Алексеевна царевича Алексея Петровича крестила? Сам же её крёстной матерью выбрал!
– Вот она на лопухинской стороне и стоит – лишь бы мне навредить. Да Господь с ними. Сейчас мне Воронеж важнее. Окромя галер, ещё два права, каждый по 44 орудия, срубить надо, да брандеры – для огневого наступления.
– До весны хочешь успеть, государь? Нешто поспеешь?
– Должен поспеть! Должен. Иначе турки снова сил наберутся.
Умеют воевать, сучьи дети, позавидовать только – что на воде, что на суше. Нам бы таких солдат.
– Иноверцев? В русском войске?
– Так что из того? Военное дело, что каждое ремесло, – мастеров требует. А мастерству нация безразлична: хоть немец, хоть татарин. Сам знаешь, англичане у великого князя Московского Дмитрия Донского на Куликовом поле воевали, за артиллерию отвечали. Чем плохо? Вот только об одном тебя, владыко, просить хотел: за царевной Натальей присмотри. Побереги её для меня. О Анне Ивановне моей не говорю – не станешь. Если только надо мной, грешным, не смилостивишься.
* * *
Царица Прасковья Фёдоровна,
царевна Наталья Алексеевна,
Ф. Ю. Ромодановский, В. М. Арсеньева
– Государыня-царевна, Фёдор Юрьевич князь Ромодановский к тебе. Очень спешно, говорит. За время неположенное извиняется, а всё равно на своём стоит – тебя бы немедля увидеть. Сказывала, легла уж царевна – как можно...
– Хватит, замолчи, Стеша. Сей час что ни что на себя накину, да в моленную выйду. Не дай Господь, с Петром Алексеевичем нашим что случилось. Сердце зашлось.
– Государыня Наталья Алексеевна...
– Да ты садись, садись, Фёдор Юрьевич. Лица на тебе нет. Что случилось, ты не томи, скорее сказывай.
– Не знаю, как и сказать, царевна. Государя Иоанна-Алексеевича...
– Захворал тяжко, что ли? Эка невидаль.
– Нету его больше, царевна. Нету. Помер государь.
– Как помер? Так мы вместе всенощную отстояли. Простились...
– Вот и простились. В одночасье помер. Мы уж царицу Прасковью Фёдоровну маленько придержали – будто дохтур с ним, а я к тебе. Делать что будем? Государя ли Петра Алексеевича ждать али как?
– Ты-то что присоветуешь, князюшка? Ждать? А как?
– Не ворочаться же государю из похода – пути не будет. Да и нужды особой нет. Свободен теперь наш Пётр Алексеевич, слышь, Наталья Алексеевна, совсем свободен, как сокол в поднебесье! Вот уж когда крылышки порасправит! Вот уж когда по своей мысли всё направит! Оно грех, конечно, а как за родимого не порадоваться.
– Сама знаю, Фёдор Юрьевич, да вслух порадоваться негоже. Одна мысль, поскорее бы с погребением покончить. Неужто мазями покойника натирать да невесть сколько времени хранить? Тут Милославские такое устроить могут! Во всех смертных грехах обвинят. Оно и к лучшему, что братца не было.
– Э, царевна, одним этим ртов не заткнёшь. Да что о Милославских толковать. По христианскому обычаю завтра и погрести надобно. Ты вдовую царицу примешь ли? Покуда жена моя с ней занимается – как-никак сестрицы родные. А дальше тебе надобно приголубить Прасковьюшку, приободрить.
– Сей час к ней и пойду – как иначе, да никак она сама идёт. Прасковеюшка, матушка, горе, горе-то какое...
– К тебе, царевна, пошла, у тебя поддержки да помощи перед государем Петром Алексеевичем просить. Что мне теперь без его опеки – одно слово, пропадать с дочками-то моими.
– Полно, полно, царица-матушка. И так ни от кого ты не зависима. Жить станешь по своей воле. А чего не хватит, братец николи тебе ни в чём не откажет. Сама знаешь, благоволит он тебе, куда как благоволит.
– Знаю, знаю, государыня-царевна, да вещи-то это разные: царица при царе али вдовая царица. Одной почёт и уважение, про другую и забыть можно. А ведь мне дочек и учить, и обихаживать, и как-никак пристраивать. Вон Василий Юшков говорит, Измайлово-то наше куда как приупало. Покойник, царство ему небесное, не хозяин был. Где уж! Ни о чём не позаботится, ни на что внимания не обратит. Лишь бы не беспокоиться. Вроде свою думу думает, а на деле без мысли часами сидит. О чём ни попроси, всё завтраками кормит. Кабы не государь Пётр Алексеевич, совсем пропадать. Я и то, знала бы ты, Натальюшка, как покойной царицы Натальи Кирилловны матушки твоей, царствие ей небесное, боялась, ох, и боялась. Как она на меня глядела, будто виноватая я перед ней в чём. Знаю, в чём вина моя перед ней была: а вдруг сына рожу раньше её невестки. При Петре Алексеевиче не в пример легше стало, дай Господь ему долгий век да доброго здоровья.
– Погоди, погоди, Прасковеюшка. Что так разговорилась? Не ко времени, царица, разговоры такие. Теперь бы о погребении супруга твоего новопреставленного пещись надобно. На всё свой черёд придёт. Ты не только братцу, ты и мне к сердцу припала. Родная ты нам стала – обидеть не дадим. Фёдор Юрьевич тут был. Поди, надобно к патриарху сходить.
– Пришёл уже владыка в опочивальню. Едва не первым пришёл. Молитвы творит. Мне выйти велел, покуда не уберут покойника.
– Персону супруга во успении списать захочешь ли?
– Персону? Да нет, что уж – не надобно. Ничего не надобно. Пойду я, государыня-царевна.
