Текст книги "Нераздельные (ЛП)"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)
8 • Кэм
Камю Компри – очень счастливый молодой человек. И все же…
Камю – в высшей степени целеустремленный молодой человек. Вот только он не знает, сам ли ведет себя к этой цели или его направляет кто-то другой.
Сидя на балконе и озирая океан с высоты молокайского утеса, Кэм размышляет о смысле своей короткой жизни, начавшейся несколько месяцев назад. До этого он существовал в виде девяноста девяти фрагментов других людей. Вообще-то, у него есть подозрения, что их значительно больше, просто «девяносто девять» – приятная для уха аллитерация. Хорошо для прессы. Хорошо для паблисити. Вся «жизнь» Кэма – сплошное паблисити. Остается только выяснить, почему это так. Почему «Граждане за прогресс» вложили в него столько денег? Почему армия Соединенных Штатов «купила» его, словно он какое-то имущество? Да, весьма ценное, но всего лишь имущество. Когда-то его очень мучили все эти вопросы. Больше не мучают. По некой причине.
Он любит Молокаи. Наверно, потому, что этот остров – нелюбимый родич в семье Гавайских островов. Некогда колония для прокаженных, а ныне лишь диковина, Молокаи дал приют огромному комплексу, собственности «Граждан за прогресс». Насколько известно Кэму, особняк на утесе – лишь часть комплекса. То же самое можно сказать и о самой организации ГЗП: сфера ее влияния распространяется гораздо дальше, чем представляется на первый взгляд.
– Почему не ешь, Кэм? – спрашивает Роберта, усаживаясь за стол напротив него. Роберта – его создатель, его строитель… как там еще называют тех, кто дал тебе жизнь. Может быть, даже «мать», хотя ему претит называть ее так.
– Тебя жду. – Он косится на стоящую перед ним тарелку с неаппетитной на вид закуской. – К тому же в моем внутреннем сообществе слишком мало любителей фуа гра. Подожду-ка лучше главного блюда.
– Попробуй хоть кусочек.
– Кусочков у меня столько, что спасибо, обойдусь без дополнительных.
Она закатывает глаза и принимается изящно намазывать эту отвратную утиную печень на ломтик поджаренного хлеба. Насколько Кэму известно, чтобы сделать фуа гра, уток кормят насильно, пока те не становятся жирными до безобразия, а их печенки разбухают так, что едва не лопаются. Подумать только, до каких излишеств додумалось человечество! Кэм переводит взгляд на океан.
– Генерал Бодекер готовит тебе прием на следующей неделе в Вест-Пойнте.
– Надеюсь, обойдется без речей?
– Только неформальные – тосты, светские беседы, все в этом роде. Через пару дней он сам приедет посвятить тебя в детали.
– И почему военные не могут просто что-то рассказать? – говорит Кэм. – Вечно им надо «посвятить в детали».
– Я считала, что кто-кто, а вы, мистер Компри, цените формальные обороты речи.
– Ты теперь обращаешься ко мне во множественном числе? Наверно, правильно.
Кэму уже давно изложили перспективы карьеры в Вест-Пойнте: его ускоренным курсом проведут через обучение и сделают офицером; и все это время он будет позировать для фотографов в качестве «лица Современной Американской Армии», чтобы это ни значило. Поначалу эта затея вызывала у него отвращение, но теперь его установка радикально изменилась.
Надо признать, военная форма ему очень к лицу. Она придает ему значимости, словно он стал частью чего-то великого. С какими высокими деятелями он будет отныне тесно общаться, причем не в качестве ходячего курьеза, а как гордый офицер американской морской пехоты! Ему разрешили самому выбрать род войск, и он выбрал морскую пехоту. Кэм ликует при мысли о своем блестящем будущем. И все же…
Наконец он отрывает взгляд от океана.
– Давай поговорим о человеке, которого я твоими усилиями забыл. О Девушке.
Роберта невозмутимо приканчивает фуа гра.
– Ты же знаешь, что я не желаю это обсуждать, так к чему заводить разговор?
– Потому что когда я заставляю тебя вспоминать, у меня появляются хоть какие-то проблески.
Приходит служитель, забирает тарелки с закуской и приносит главное блюдо – говяжью вырезку. В Кэме пробуждается аппетит, но он не слишком голоден, чтобы сразу приняться за еду.
– Я по-прежнему чувствую, как червь шевелится у меня в мозгу, – говорит он.
– Никакой это не червь. Просто немного разумных наноагентов; все, что ты якобы чувствуешь – плод твоей фантазии.
Он начинает резать мясо, воображая, как армия нанороботов кишит в его слепленном из частей мозгу, ползая по аксонам, прыгая с дендрита на дендрит – и все они настроены на поиск специфических воспоминаний. Как только его мысль сознательным усилием добирается до нужного ему воспоминания, наниты тут же изымают его. И всё, чистота и порядок. Первые несколько дней после процедуры Кэм испытывал неприятное чувство «вот-оно-вертится-на-кончике-языка». Это случалось каждый раз, когда он пытался дотянуться до имени и лица, которые помнились миг назад, а в следующий исчезали. Постепенно чувство притупилось, но болезненное ощущение потери никуда не делось. Хотя это тоже не совсем верно. Наниты перенаправляют мысли Кэма на что-нибудь, связанное с армией, при этом в его мозгу возбуждается центр удовольствия. Таким образом, дыры в его сознании заполняются, как гипс заделывает трещины в штукатурке.
Что по-настоящему мешает ему оставить за спиной свою прошлую жизнь – так это воспоминания, лежащие на периферии сознания. Кэм помнит Акрон, помнит, как помогал Коннору Ласситеру, но подробности тонут в тумане. Он помнит также, как решил стать героем ради Девушки, а не ради «Граждан за прогресс».
Кэм мог бы сдать своих тогдашних сотоварищей и оказать таким образом обществу неоценимую услугу, заодно заслужив себе место в истории. Но Девушка навсегда возненавидела бы его. Поэтому он решил совершить ради нее подвиг, который затмил бы все деяния Коннора. И, может быть… может быть, когда-нибудь, когда ей надоест Беглец из Акрона, она увидит сияющую чистоту того, что сделал для нее Кэм… И тогда Девушка полюбит его. Возможно, ему придется ждать долго. Что ж, он будет ждать.
Но теперь… Теперь он не помнит ни лица ее, ни имени. Он и помыслить никогда не мог, что ее у него украдут, не оставив абсолютно ничего.
– Ну как, Кэм, мясо тебе по вкусу?
– Да, ничего.
– Всего лишь ничего?
– Ладно-ладно, оно великолепно. И что ты вечно проверяешь состояние моих вкусовых рецепторов?
Роберта вздыхает.
– Кэм, пожалуйста… Я не хочу ссориться. Это наша последняя неделя вместе. Давай сделаем ее приятной.
– Ты не поедешь со мной?!
Не то чтобы он этого хотел, но, привыкнув, что она всегда принимает участие в его выходах на публику, Кэм принял как само собой разумеющееся, что она отправится с ним.
– В Вест-Пойнте чересчур заботливых матерей не жалуют, – говорит она, и Кэм застывает от изумления.
Похоже, Роберта тоже ошеломлена вырвавшимся у нее словом. Она никогда раньше не произносила его. У Кэма всегда было чувство, будто отношения между ними сродни связи между родителем и ребенком, однако это слово всегда было табу.
Роберта откашливается и вытирает губы салфеткой.
– К тому же здесь много работы.
Вот как? Интересно, интересно…
– Какой работы?
– Тебя это не касается.
Так он и знал, что она не ответит. Мысль о том, что Роберта сосредоточит свое внимание на чем-то кроме него, неожиданно вызывает у Кэма приступ ревности.
– Будешь собирать части для улучшенного варианта меня?
Кэм обращает внимание на то, как Роберта нарезает мясо – плавными, грациозными движениями. Обтекаемыми, как ответ, который она дает.
– Ты сам однажды сказал, Кэм: ты – концепт-кар. Совершенный дизайн. Вершина, к которой следует стремиться. – Она кладет кусочек мяса в рот, разжевывает, проглатывает, и только потом продолжает: – Можешь не волноваться, мы не в состоянии улучшить тебя и не будем даже пытаться. Ты наша звезда и навсегда останешься ею.
– Тогда над чем ты работаешь?
– Можешь строить какие угодно предположения, но это тайна. Так же, как и моя работа с тобой. Я не собираюсь ее обсуждать.
– Угу, – усмехается Кэм. – Значит, не для чужих глаз. И верно, у меня чужие глаза. Как и все остальное.
– Кэм мы обедаем. Это не подходящая тема за столом.
– Прошу прощения.
Кэм раздумывает. Строит предположения. Концепт-кар – штука непрактичная. Он сам – штука непрактичная. Не то, что нужно миру.
Приносят десерт, и беседа обращается ко всяким обыденным мелочам, однако на задворках сознания Кэма продолжает маячить вопрос: если миру нужен не он, то что тогда? Или, вернее, что «Граждане за прогресс» полагают нужным?
• • • • • • • • • • • • • • •
РЕКЛАМА
Что если взять лучшее в нас и извлечь из него чистейшую квинтэссенцию? Разум… способность к творчеству… силу… мудрость… Что если бы мы были в состоянии отбросить ненужную шелуху и оставить лишь прекрасную суть? То, что было немыслимо одно поколение назад, сейчас реальность. Мы, «Граждане за прогресс», не просто мечтаем о светлом будущем человечества, мы строим его кирпичик за кирпичиком, часть за частью. Наш девиз: «Завтра начинается сегодняTM».
• • • • • • • • • • • • • • •
Ночью Кэм уносится мыслями к Уне. Это не Девушка, но думы о ней смягчают ощущение потери. Уна ни разу даже не встречалась с Девушкой. Уж в этом Кэм уверен, потому что когда он думает об Уне, мысли его остаются четкими и ясными, тогда как при воспоминании о Девушке в его мозгу сразу включаются помехи. А потом, когда он вновь пытается вернуться к нужному предмету, Девушка уже удалена оттуда, словно ее вырезали скальпелем. Он помнит разговоры, но не помнит, о чем. Знает, что говорил с кем-то, но в своем сознании он ведет беседы со стеной, или с безлюдным коридором, или вовсе с пустым пространством.
Такого не случается, когда он думает об Уне – хоть какое-то утешение, что ни говори. Уна терпеть его не может. Неудивительно. У него руки ее возлюбленного. У него также и часть его мозга – средоточие таланта Уила Таши’ни, и благодаря этой части Кэм в состоянии претворить эмоции Уила в проникновенные звуки гитары. Однако Кэм не Уил и никогда им не будет. Так что у Уны есть веская причина для ненависти.
Лежа в своей роскошной постели в своей роскошной спальне, Кэм наполняет ум мыслями не только об Уне, но обо всех тех людях, с которыми столкнулся в течение своей недолгой жизни «сплета»: охранниках, пестовавших его до того, как он понял, что собой представляет; генерале Бодекере и сенаторе Коббе, разглядевших в нем ценность, за которую не жалко заплатить деньги; ревнивого Беглеца из Акрона и его спутницу – низкокортикальную девушку… как ее… ах да, Грейс. Кэм вспоминает всех, кто стал частью его короткого существования, надеясь, что тогда в его сознании проявится контур Девушки, как прочерчивается темный силуэт в пучке света, и пустота заполнится, выкристаллизовавшись в ясный и четкий образ.
Просто поразительно – с чего вдруг «Граждане» решили, что если они удалят из него саму память о любимой девушке, то он станет ненавидеть их меньше? Невероятно – они думают, что если стимулировать его центр удовольствия при мысли о военной карьере, его негодование ослабнет. Да, Кэм теперь жаждет стать морским пехотинцем, но тем отвратительнее ему люди, вживившие в него эту жажду.
Нет, не люди. Один человек.
Роберта.
Насколько Кэм понимает, Роберта тоже из «ГЗП». Уничтожить их значит уничтожить ее. Вот и отлично.
Само собой, она не должна догадаться о его планах. До поры до времени он будет изображать из себя пай-мальчика. Сиять, словно идол, которым они его и задумывали. Златой телец, которому должно поклоняться все человечество. Каким же наслаждением будет увидеть изумление в глазах Роберты, когда он повергнет их всех во прах!
• • •
Генералу Бодекеру не требуется свита. Его импозантная фигура производит впечатление и без команды подхалимов. Так и кажется, будто сам воздух сгущается вокруг его выдающейся персоны. Даже увядшие цветы у дорожки, по которой он ступает, похоже, вытягиваются по стойке смирно, стремясь привлечь к себе его внимание.
Впрочем, один джентльмен за ним все-таки увязался. Его личный атташе. Очередная формальная фигура армейского жаргона, подразумевающая личного помощника, то есть мальчика на побегушках. Тощий и нервный, он подобострастно отзывается на любое движение генеральской брови. Пожалуй, точнее будет назвать его не личным, а лишним помощником, ибо здесь, в молокайском комплексе «Граждан за прогресс», слуг просто пруд пруди.
Кэм, одетый в свою новую, с иголочки, форму, приветствует генерала у входа в особняк. Это Роберта настояла, чтоб он так оделся. Кэм не возражал – военная форма ему нравится; одна мысль о ней вызывает в нем прилив удовольствия, граничащий с экстазом. Еще одна эмоция, искусственно вживленная в него Робертой и ее командой архитекторов сознания. Еще одна причина, чтобы ненавидеть эту женщину.
– Добрый день, мисс Грисволд. Здравствуйте, мистер Компри, – говорит генерал, кивая обоим по очереди. Атташе пожимает им руки, словно делать это за Бодекера входит в его обязанности. Не дай бог генерал перетрудится.
– Goede dag, Generaal, – отвечает Кэм. Произношение его безупречно. – Ik ben blij je te zien[9]9
Добрый день, генерал. Рад видеть вас (нидерл.)
[Закрыть].
Генерал скорее растерян, чем восхищен.
– Это по-голландски?
– Да, – отвечает Роберта за Кэма. – Он специально изучал его – в дополнение к тем, что уже знает.
– Вот оно что.
– Вы ведь голландского происхождения? – осведомляется Кэм. – Я хочу сказать, имя у вас голландское.
– Да, – подтверждает Бодекер. – Ключевое слово – «происхождение». Родители говорили на этом языке, но я так и не научился.
Генерал ведет себя настороженно. И мыслями он явно где-то в другом месте. Внезапно Кэм чувствует себя словно маленький мальчик, желающий произвести впечатление на равнодушного папашу. Ему это не нравится, но он ничего не может с собой поделать.
– Не желаете ли осмотреть комплекс? – спрашивает Кэм. – Я мог бы вам его показать.
– Потом, возможно, – пренебрежительно отвечает Бодекер и бросает взгляд на своего аккуратного, готового к услугам атташе, который тут же делает шаг вперед.
– Я с удовольствием прогуляюсь с вами, – произносит он.
После секундной неловкой заминки Кэм спохватывается:
– Конечно. Начнем с сада. – Ему не по себе от того, как Бодекер не моргнув глазом спихнул его своему лакею.
На пути в сад Кэм оглядывается и видит: беседа между генералом и Робертой проходит весьма оживленно. Похоже, в центре интересов Бодекера стоит вовсе не Кэм.
• • • • • • • • • • • • • • •
РЕКЛАМА
НОВИНКА! Официальная экшен-фигура Камю Компри!
Встроенный калькулятор!
Встроенный домашний репетитор!
Говорит десять тысяч фраз на девяти языках!
И он самый настоящий сплет!*
Самонаводящиеся глаза!
Реалистичные мультикультурные тона кожи!
Сохраняет любую приданную ему форму и готов к перепрограммированию!
Светится в темноте!
Количество ограничено!
ДЛЯ ЗАКАЗА ЖМИТЕ НА ЭТУ КНОПКУ!
*Даем гарантию: он действительно сплетен из двадцати других экшен-фигур.
• • • • • • • • • • • • • • •
Остаток дня проходит гладко – как бывает гладкой скользкая, еще не просохшая фанера. На вид – без сучка и задоринки, а проведешь пальцами – шершавая и неприятная.
Ужин, в высшей степени официальная трапеза, проходит за столом, слишком большим для четверых, в столовой, специально спроектированной для угощения персон самого крупного калибра, вроде генерала.
– Мои комплименты вашему шеф-повару, – изрекает Бодекер, прерывая однообразное постукивание серебряных столовых приборов.
– Да-да, все чрезвычайно вкусно, – вторит атташе. У генеральского охвостья привычка подпевать всему, что бы ни сказало начальство.
За традиционным обменом любезностями Кэм ощущает некий диссонантный обертон, который никак не поддается определению. Так бывает, когда одна из гитарных струн слегка выбивается из строя. Может, это связано с Девушкой, которую он не в силах вспомнить? А может, это с ним самим что-то не в порядке?
– Я с нетерпением жду дня своего прибытия в Вест-Пойнт, – молвит Кэм. Возможно, в реакции генерала ему удастся нащупать что-нибудь существенное.
– Уверен, они тоже ждут вас с нетерпением.
– Монтрезор[10]10
Отсылка к рассказу Эдгара По «Бочонок амонтильядо». Рассказ представляет собой исповедь убийцы. Обедневший дворянин Монтрезор мстит своему другу Фортунато за остающиеся читателю неведомыми издевательства. Соблазнив Фортунато, известного знатока и ценителя вин, якобы имеющимся в его подвале бочонком превосходного амонтильядо, Монтрезор ведет друга в подвал, по дороге все больше и больше подпаивая его. Как только они приходят к нише, в которой стоит пресловутый бочонок, Монтрезор приковывает жертву цепью к стене. Фортунато не может взять в толк, что происходит. Тем временем Монтрезор начинает замуровывать нишу. Прозревший Фортунато поднимает крик, но без толку – в замке царит карнавал, и его не слышит никто, кроме Монтрезора. Последний завершает кладку и наглухо замуровывает «друга» в нише с бочонком амонтильядо.
[Закрыть]! – неожиданно выпаливает Кэм. По временам в его мозгу вспыхивают такие вот нетривиальные ассоциации, и контролировать это он не в силах.
– Прошу прощения? – недоумевает генерал.
– Э-э… месье Монтрезор – наш шеф-повар, – импровизирует Кэм. – Я передам ему, что вы высоко оценили его шатобриан[11]11
Шатобриан – изысканный стейк, приготовленный на рашпере с традиционным соусом «беарнез».
[Закрыть].
Роберта бросает на своего воспитанника суровый взгляд, но не разоблачает его. Возможно, потому, что отлично понимает, о чем речь.
– О да, – подыгрывает она, – наш шеф-повар выше всяких похвал.
Генерал, человек не особо начитанный, принимает все за чистую монету, а его атташе слишком занят нанизыванием на вилку горошин, чтобы распознать фальшь.
• • •
Бодекер уезжает на следующее утро, даже не попрощавшись. Во всяком случае, не попрощавшись с Кэмом. Сразу же после его отъезда Кэм гуляет по территории и останавливается на том самом месте над морем, где когда-то они с Девушкой смотрели на звезды и он дал ей урок астрономии. Правда, сейчас память говорит ему, что он лежал здесь и считал звезды в полном одиночестве. Именно поэтому он знает, что Девушка была частью этого воспоминания. Еще он помнит, как разговаривал с… ни с кем. Сейчас в утреннем небе горит только одна звезда – Солнце, но Кэму не нужны звезды, чтобы, соединив линиями отдельные пункты, увидеть внутренним взором полное созвездие – то есть постичь смысл генеральского визита.
Вчера, выполняя взваленную на него обязанность гида для бодекеровского лакея, Кэм заметил, как генерал и Роберта уехали на гольф-каре в отдаленную часть комплекса. Безусловно, они отправились туда не для изучения полей сахарного тростника и таро, которые «Граждане за прогресс» культивируют для вида, чтобы поддерживать впечатление нормальности. Кэм отдает себе отчет, что кроме особняка в обширном комплексе имеются и другие строения, скрытые в густых зарослях. Хотя он их никогда не видел, он знает, что они там есть.
Он знает также, что если спросить о них Роберту, та не скажет правды, как всегда. Уклончивость на грани обмана отточена ею до изящнейшего гавота, и танцует она его с такой ловкостью, что для Кэма это стало особой формой развлечения.
Генерал Бодекер же не настолько искусен во лжи. Все его вранье написано у него на лбу, как след от фуражки.
И впрямь Монтрезор! Король неискренности, самый презренный персонаж Эдгара По, который, уверяя Фортунато в своей дружбе, тем временем замуровывает его в тайную могилу. А кто же тогда Кэм? Фортунато, следящий, как укладываются один на другой камни его смертного приговора? Или у него просто разыгралось воображение? Ведь личность Кэма сложена из расплетов, а паранойя у них обычное явление; должно быть, во многих из его частей она расцвела сейчас махровым цветом. И все же он не в силах обуздать подозрение, что отгадка кроется во вчерашней отлучке Роберты с Бодекером. Где бы они ни побывали, именно там следует искать причину генеральской холодности и отчужденности. Должно быть, пришло время Кэму познакомиться с комплексом «Граждан за прогресс» на Молокаи поближе…
Он вспоминает, как писали на старинных картах в неизведанных местах:
– «Здесь водятся драконы». – Он произносит это вслух, но в саду нет никого, кто мог бы его услышать.
9 • Уна
Она надеется, что им с Левом удастся найти Хенесси и Фретуэлла. Но одновременно надеется на обратное. Потому что в случае успеха Уна разорвет обоих мерзавцев на части. Не в фигуральном смысле, а в самом что ни на есть буквальном. Станет отрезать по кусочку, наслаждаясь их муками. Она ведь вполне на такое способна, разве нет? Вспомнить хотя бы, как она едва не отпилила Камю Компри обе его прекрасные руки, некогда принадлежавшие Уилу. Уна понимает, что поступи она так – и раскаяние мучило бы ее до конца дней, потому что Камю такая же жертва, как и Уил. Он не просил, чтобы его «сплетали». Опять же, Уил сам сдался пиратам ради спасения других. Из двух альтернатив он выбрал расплетение. Если бы Уна отняла у Кэма руки, она стала бы чудовищем, и это было бы необратимо.
Но разорвать негодяев на куски – совсем другое дело! Это будет справедливо. И принесет удовлетворение. Наверно. Может быть, свершив свой суд, Уна обрела бы хоть немного покоя. Но что сказал бы Уил? Позволил бы он ей это, зная, что тогда на ее душу снизойдет мир? Или стал бы на сторону Лева, желающего поймать орган-пиратов и отдать их на суд Совета племени? Чтобы привезти негодяев домой живыми, Уне потребуется невероятная выдержка. Даже если ей не хватит жестокости разорвать бандитов в клочья, то уж застрелить обоих не помешает никакая совесть.
Вот почему она и хочет их поймать, и не хочет.
• • •
В трущобах Миннеаполиса ночь. Может, эти трущобы и не такие грязные, как в других городах, но даже у Миннеаполиса есть дурно пахнущие подмышки и темные промежности. Уна здесь одна – так надо, потому что Лева легко опознать несмотря на его длинные волосы.
– Как бы я хотел пойти с тобой, – вздохнул он, провожая Уну в опасное путешествие в первый раз.
– Тебе все равно нельзя, – возразила она. – Потому что я хожу по кабакам, а тебе еще по возрасту пить не разрешается.
Собственно, Уне самой до двадцати одного не хватает шести месяцев, так что ей тоже пить не положено, но ее удостоверение личности утверждает иное.
Сегодня вечером она заходит уже в третий бар, а с момента прибытия в город это двенадцатый. Длинные черные волосы девушки стянуты на затылке яркой лентой наподобие тех, что Уил неизменно развязывал – он любил, когда ее волосы свободно струились по плечам. В сумочке она прячет пистолет – маленький, изящный двадцать второй калибр. Конечно, Уна предпочла бы свое ружье, но его же не возьмешь с собой в бар, даже такой вонючий и обшарпанный, как этот.
Уже три ночи она прочесывает злачные места Миннеаполиса, в которых в поисках удачи тусуются всяческие подонки и мерзавцы, один хуже другого. Уне удача пока не улыбнулась. Ни малейшего следа орган-пиратов, за которыми охотятся они с Левом.
Бар под названием «Залейся по горло» уже забыл дни своей славы, которая, по правде говоря, с самого начала была весьма дурной. Замызганные кабинки, дырки на темной псевдо-кожаной обивке скамеек кое-как залеплены скотчем. На полу линолеум, который, видимо, был когда-то синим. Освещение такое тусклое, что даже если здесь и остались какие-то краски, глаз не в состоянии их различить. Единственное, что производит еще более унылое впечатление, чем сама забегаловка – это немногочисленные посетители, жалкие и опустившиеся.
Уна присаживается у стойки, и бармен, некогда красавец-мужчина, ныне сильно потрепанный жизнью, подходит к ней. Уна сразу же предъявляет ему свое удостоверение личности и медицинскую лицензию. Незадолго до Глубинной войны алкоголь внесли в список веществ, подлежащих контролю, так что теперь каждый должен приобрести медицинскую лицензию, разрешающую его употребление. Впрочем, раздобыть лицензию проще пареной репы: ими торгуют спекулянты на улицах, их можно даже купить в автоматах, продающих лекарства. Попытка отлучить человечество от его любимой отравы успешно провалилась.
– Чего желаете? – спрашивает бармен.
– Пинту «Гиннесса».
Бармен приподнимает бровь:
– Мисс, вы сразили меня в самое сердце. – У него техасский акцент, который как-то совсем не к месту в Миннеаполисе. Уна одаривает его натянутой улыбкой, словно говорящей: «Дай мне мое пиво и пошел вон».
Она медленно потягивает напиток и присматривается к посетителям. Два парня, оба в наколках с ног до головы, бросают дротики, не обращая внимания на пьянчуг, время от времени мелькающих на пути их опасных снарядов. В глубине темных кабинок парочки заключают сделки, о которых Уне и знать неохота. Около стойки бара собралась обычная коллекция одиноких сердец и профессиональных алкоголиков. Один из них, сидящий у дальнего конца стойки, платит за ее пиво, не спросив разрешения, после чего вскидывает в приветствии два пальца и демонстрирует ряд желтых зубов. Похоже, этот урод живет в вечном Хэллоуине. Уна отвечает тем, что подзывает бармена и кладет на стойку собственные деньги.
– Вот, – говорит она. – Отдайте Кощею его бабки.
Бармен, по всей вероятности, наблюдающий подобные сцены постоянно, с довольным смешком выполняет ее просьбу. Непонятно, что его так развеселило: продемонстрированная Уной независимость или что забулдыге ничего не обломилось.
Когда бармену выпадает свободная минутка, Уна деликатно затрагивает тему, приведшую ее сюда:
– Вы не могли бы мне помочь? – начинает она, стараясь говорить вежливее, чем ей того бы хотелось. – Я ищу двоих джентльменов, чья профессия – торговля живым мясом.
Бармен смеется:
– Впервые в жизни слышу, чтобы кто-то называл орган-пиратов «джентльменами». Жаль тебя разочаровывать, милашка, но эта братия якшается только друг с другом. Таких, как я, они в свои дела не посвящают.
Уна продолжает с невозмутимым видом:
– Их зовут Хеннесси и Фретуэлл, – и внимательно смотрит на бармена – а вдруг тот как-то выдаст себя.
– Никогда не слыхал, – говорит он и принимается за привычное дело – моет грязные стаканы. Однако Уна замечает, что он моет стакан, который уже чист. Бинго!
За три дня это первая тоненькая ниточка. Теперь все зависит от ее осмотрительности и смекалки. Интересно, чего этот человек боится? Может, ему просто не хочется вмешиваться не в свои дела? Или он думает, что она из ФБР и собирается повязать его верных завсегдатаев? Ладно. Что бы ни скрывалось за молчанием бармена, наверно, стоит воззвать к его кошельку.
– Жаль, – роняет Уна. – Говорят, эти двое – парни, к которым надо обращаться, когда дело касается ценной добычи.
Бармен избегает смотреть ей в глаза.
– Мне откуда знать.
– И еще, – добавляет Уна, – я не прочь хорошо заплатить тому, кто меня с ними сведет.
Она приканчивает свое пиво, подсовывает к бармену пустой стакан и кладет под него пятьдесят долларов.
Тот косится на купюру, но не берет.
– Само собой, это только за знакомство, – добавляет Уна. – Если сделка состоится, получишь гораздо больше.
Бармен отходит на другой край стойки и наливает стакан «Тома Коллинза» какой-то опустившейся женщине – наверняка Кощей заплатит за ее выпивку. Бармен использует это время для обдумывания предложения. Вернувшись к Уне, он забирает ее стакан вместе с бумажкой, которая – фокус-покус! – растворяется в воздухе. Стрельнув глазами по сторонам, он наклоняется к девушке и едва слышно шепчет:
– Если это те, про которых я думаю, здесь ты их не встретишь. Насчет Хеннесси не знаю, а Фретуэлл обычно развлекается игрой на бильярде в «Железном монархе», что на Николетт-авеню. Но послушай, крошка, он – подонок, каких свет не видал, а тот кабак – место просто мерзопакостное. Лучше не суйся туда.
Уна не может удержаться от смеха:
– Хочешь сказать, там еще хуже, чем здесь?
Бармен не обижается и остается совершенно серьезен.
– Намного хуже, и тут таких навалом, – говорит он. – Есть просто вонючие норы, а есть норы змеиные. Послушай меня, детка, «Железный монарх» – кубло самых ядовитых гадюк.
Девушка невольно ежится.
– Ничего, справлюсь. – Уна уверена в своих силах, но напряжение в глазах бармена заставляет ее слегка усомниться в себе. Она слезает с табурета. – Если сделка выгорит, мы еще встретимся, – обещает она.
– Искренне в этом сомневаюсь, – отвечает тот с всепрощающей улыбкой человека, много раз обманутого в своих ожиданиях.
– Что ж, – говорит Уна, – если все пойдет не так, как задумано, мы никогда больше не увидимся, зато ты стал на пятьдесят баксов богаче.
Бармен соглашается с ее оценкой ситуации, произносит на прощанье «Будь осторожна, детка», и Уна уходит на поиски гадючьего гнезда под названием «Железный монарх».
