Текст книги "Нераздельные (ЛП)"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
23 • Лев
Хеннесси мертв, Фретуэлл предстанет перед судом. Расплетение Уила Таши'ни будет отомщено. Это больше, чем Лев смел надеяться.
Уна позвонила в резервацию, так что их прибытия ждали и подготовились к торжественной встрече. Мост через Большое Ущелье закрыт для движения. Целый взвод охранников вытаскивает из багажника Мортона Фретуэлла, врага арапачей номер один – его предстоит передать в руки полиции. Они вынимают у преступника изо рта кляп, убирают связывающие его пластиковые стяжки и надевают на руки и ноги стальные кандалы. Пожалуй, для хлипкого, нескладного урода это даже немного чересчур.
Затем преступника с необычайной торжественностью ведут по мосту. Арапачи без театральности и драмы – как бы и не арапачи вовсе.
– Вы с Уной пойдете во главе процессии, – предупредил их по телефону Чал Таши’ни. – Это большое общественное мероприятие, и первыми на мосту публика увидит вас.
Чал на встречу не пришел. Лева это не удивляет. Как опытный юридический поверенный племени Чал Таши’ни сумел бы надеть на себя бесстрастную профессиональную маску, но как отец Уила он не смог заставить себя взглянуть в лицо последнему живому орган-пирату, ответственному за расплетение его сына. По крайней мере, пока не смог.
На противоположном конце моста собралась большая толпа – человек пятьсот, не меньше.
– Не вздумай улыбаться и махать рукой, – говорит Уна Леву на мосту. – Не выказывай никаких эмоций. Ничего радостного в этом мероприятии нет.
– Думаешь, сам не понимаю? – огрызается Лев. – Я не идиот.
– Но ты никогда не представал перед арапачами в качестве героя. А герой должен вести себя в соответствии с тысячелетними традициями.
Когда они достигают конца моста, из толпы раздаются приветственные возгласы. Уна была права, наставляя Лева, как себя вести: что правда, то правда, ему очень хочется понежиться в лучах славы. Процессия подходит ближе к зрителям, и приветствия сменяются негодующими криками. Лев не сразу соображает, что крики предназначены Фретуэллу, ковыляющему позади в сопровождении усиленного наряда охранников с каждой стороны.
Толпа осыпает его ругательствами и на арапачском, и на английском – чтобы у пленника не оставалось сомнений, как сильно его тут ненавидят. Зрители напирают на цепь конвоиров, словно пытаясь добраться до Фретуэлла, но Лев подозревает, что это тоже лишь своеобразное шоу. Да, они с удовольствием разорвали бы пирата в клочки, но не станут этого делать. Нет уж, пусть помучается как следует; чем дольше он будет страдать, тем больше возможностей для публичного унижения.
– А пошли вы все к такой-то матери! – орет Фретуэлл. Зрители в восторге – ругань Фретуэлла позволяет им ненавидеть его еще больше.
К процессии подходит шеф полиции – забрать преступника. Лев несколько разочарован – вождя племени не видно; но, может, Лев ждал слишком многого?
Шериф меряет Фретуэлла взглядом. В глотке орган-пирата клокочет знакомый гортанный звук – он собирает мокроту для плевка.
– Только попробуй – умрешь на месте, – предупреждает один из стражей. Адамово яблоко Фретуэлла прыгает вверх-вниз – арестант проглатывает то, чем собирался плюнуть в шерифа.
Страж закона поворачивается к героям дня и пожимает им руки.
– Отличная работа, – хвалит он.
Фретуэлла сажают в патрульный автомобиль и увозят. Конец вечеринки. Лев не в силах скрыть своего разочарования.
– А ты чего ожидал? – едко говорит Уна. – Почетную медаль? Ключ от резервации?
– Не знаю… Уж конечно чего-нибудь побольше, чем простого рукопожатия.
– Рукопожатие нужных людей значит в наших местах очень много.
И, надо сказать, рукопожатиям нет конца.
Сначала – от зрителей, пока толпа еще не рассосалась. Люди всех возрастов пробираются вперед, чтобы пожать Леву руку, высказать слова благодарности, поздравить. И наконец юноша понимает, что симпатия простых арапачей нужна ему больше, чем официальное признание заслуг. Важнее пожать руку каждому человеку по-отдельности. Именно при такой поддержке на внутреннем, личном уровне он может рассчитывать, что Совет племени отнесется к нему всерьез.
В дни, последовавшие за арестом Фретуэлла, Лев делает все, чтобы стать заметной общественной фигурой в городе.
В кафе и ресторанах его кормят бесплатно. Он благодарит за гостеприимство, но в свою очередь оставляет щедрые чаевые. Его останавливают на улицах – целые семьи желают с ним сфотографироваться. Дети подбегают за автографом. Кто бы к нему ни обратился, он ко всем относится с почтением и благодарностью. Он сдержан в выражении собственных эмоций, как его учила Уна. Это поведение воина-героя былых времен, перенесенное в современные условия.
– Не понимаю я тебя, – говорит ему Элина Таши’ни, мать Уила, женщина, которую Лев полюбил как родную мать. – Ты явился сюда, чтобы не привлекать внимания, а теперь купаешься в нем, как чушка в грязи. Может, твой дух-хранитель не эта обезьянка, а свинья?
– Свинья валяется в грязи не просто так, на это у нее есть причина, – возражает Лев. – И у меня тоже есть причина.
Элине она известна, но она беспокоится за Лева.
– Ты всего лишь мальчик. Причем один. Неужели ты думаешь, что у тебя получится перевернуть небо и землю?
Может и нет. Но он по-прежнему мечтает сорвать с неба луну.
• • •
Суд над орган-пиратом длится всего один день. Присяжным строго-настрого приказано отнестись к подсудимому беспристрастно, без мстительности. Фретуэлла признают виновным в похищении, заговоре с целью убийства и пособничестве убийце, – потому что согласно закону арапачей расплетение и убийство – это одно и то же. Вынося приговор, судья делает ход, который, однако, никого не удивляет: вместо пожизненного заключения он вводит в действие древнюю традицию.
– Пусть пострадавшие сами назначат преступнику наказание, – провозглашает судья, тем самым развязывая Таши’ни руки: те могут сделать с Фретуэллом что угодно, вплоть до самой жестокой казни.
– Где справедливость? – вопит Фретуэлл по пути в тюрьму после вынесения приговора. – По-вашему, это справедливо, да?! – Но уши окружающих глухи к его мольбам.
На следующий день Элина, Пивани и Чал Таши’ни приходят в тюрьму, чтобы впервые встретиться с Фретуэллом лицом к лицу. Их сопровождают Уна с Левом. Накануне в суде Лев заметил, что никто из Таши’ни не только не встречался с преступником взглядом, но даже избегал смотреть в его сторону. Возможно, из-за того, что их воротило от его вида, а возможно, и по другой причине: тем значительнее станет сегодняшняя встреча.
Фретуэлл в тюремной камере – жалкое зрелище. Он грязен даже в чистом бежевом комбинезоне, одежде арапачских заключенных.
Пивани, Чал и Уна остаются у двери; Элина же приближается к узнику. Лицо ее бесстрастно. Лева охватывает священный трепет: эта женщина – настоящая героиня из арапачских преданий. Элина смотрит на Фретуэлла в упор, и под ее взглядом тот поднимается на подкашивающихся ногах.
– С вами хорошо обращаются? – спрашивает Элина. Врач – всегда врач.
Фретуэлл кивает.
Она долго всматривается в него, прежде чем заговорить снова:
– Мы обсудили различные варианты наказания за похищение и убийство нашего сына.
– Он не умер! – упорствует Фретуэлл. – Все части его тела живы – я могу это доказать.
Элина не реагирует.
– Мы все взвесили и пришли к выводу, что ваша смерть от наших рук бессмысленна.
Фретуэлл выдыхает с облегчением.
– Поэтому, – продолжает Элина, – вы будете переданы в Центральный уголовный изолятор племени арапачей. До самого конца жизни вам не будут давать ничего, кроме хлеба и воды – по минимуму, лишь бы хватило выжить. Вам не будут разрешены никакие развлечения. У вас не будет никаких контактов с другими человеческими существами. Таким образом, вы останетесь наедине с собственными мыслями до конца ваших дней.
Глаза Фретуэлла наливаются ужасом.
– Как, совсем ничего? Вы обязаны дать мне хоть что-то! По крайней мере Библию. Или телевизор.
– Одну вещь вы все-таки получите, – говорит Элина. Чал достает из-за спины спрятанный там предмет.
Это веревка.
Чал вручает ее присутствующему тут же охраннику, а тот передает сквозь прутья решетки арестанту.
– Это жест милосердия, – продолжает Элина. – Когда ваше существование станет совсем невыносимым, вы сможете положить ему конец.
Фретуэлл вцепляется обеими руками в веревку и, не отрывая от нее глаз, разражается рыданиями. Удовлетворенные, Лев, Уна и Таши’ни покидают комнату.
На следующее утро Фретуэлла находят в камере мертвым – он повесился на потолочной лампе. Вот и ответ на его вопрос. С ним и вправду обошлись по справедливости.
Лев не имеет понятия, станет ли кто-нибудь во внешнем мире оплакивать этого человека. Собственное сердце юноши, похоже, зачерствело. Поимка Фретуэлла, его осуждение и жалкий конец означают для него лишь одно – благоприятный случай.
Под вечер того же дня Лев направляет в Совет племени запрос об аудиенции. Спустя неделю приходит вызов. Элина удивлена, что Совет вообще отреагировал на обращение Лева. А вот Чал принимает это как должное.
– По закону, они обязаны отвечать на любое обращение, – указывает он.
– Да, и некоторые просители ждут годами, – говорит Элина.
– Наверно, Лев слишком значительная фигура, чтобы тянуть с его делом.
Мысль о том, что он – значительная фигура несмотря на свой малый рост, щекочет самолюбие Лева и одновременно приводит в смущение.
Элина с Чалом сопровождают его в Совет, хотя Лев предпочел бы пойти один. В автомобиле Чал уверяет:
– Никому не стоит появляться перед Советом без врача и юриста. – И с лукавой улыбкой добавляет: – К тому же, изводить Совет племени – одна из моих рабочих обязанностей.
– Вот уж точно, – с притворным раздражением говорит Элина, – не то ты давно уже стал бы генеральным прокурором племени.
– И слава Богу, что не стал! – заявляет Чал. – Я с куда большим удовольствием буду представлять интересы арапачей в большом мире, чем копаться в будничных внутренних делах.
Лев двигает коленями, затекшими под тяжелым рюкзаком. Таши’ни не стали задавать вопросов, что в рюкзаке. Спроси они – и он все бы им рассказал; но он знает: они не спросят, потому что он ничего не сообщил по собственной инициативе. Впрочем, цель его похода в Совет им известна.
– Тебе необязательно это делать, – говорит Элина. – До тех пор пока ты не причиняешь хлопот, ты можешь оставаться здесь, сколько угодно.
Вот тут и кроется проблема. Потому что как раз это Лев и собирается сделать – причинить арапачам массу хлопот. Пусть и они потеряют покой, как потерял он.
• • •
Обстановка зала заседаний Совета состоит из стола в форме бублика и окружающих его стульев; все выполнено из драгоценного дуба, растущего тут же, в резервации. С внешней стороны стола сидят вождь, представители авторитетных кланов племени и выборные представители. Дважды в неделю они собирают публичные форумы, чтобы рассмотреть предложения, жалобы и петиции граждан.
Рассадка в круг была данью племенной традиции; однако с течением времени было решено, что просители должны стоять в середине десятифутовой бубличной дырки. Таким образом на посетителя нагонялся страх: под направленными со всех сторон взглядами он чувствовал себя, как муравей под увеличительным стеклом.
По словам Чала и Элины, члены Совета неофициально знали о присутствии Лева в резервации задолго до того, как юноша отправился на охоту за похитителями Уила, и так же неофициально предпочитали смотреть в другую сторону. Однако здесь, за столом Совета, смотреть в другую сторону не получится. Сегодня Лев сам поместит себя в обжигающий фокус увеличительного стекла.
– Не сказала бы, что это умно, – говорит ему Элина, входя в здание Совета, – но мы встанем бок о бок с тобой, потому что твое дело благородное.
Вот только они не могут стоять с ним бок о бок. Каждый проситель излагает свое дело Совету один. Когда настает черед Лева, он оставляет Элину и Чала наблюдать на галерее, а сам проходит сквозь узкую щель в круглом столе и оказывается в перекрестье испытующих взглядов.
Когда Лев вступает в круг, некоторые старые члены Совета надменно выпрямляются и неодобрительно хмыкают. Другим просто любопытно, а есть и такие, что усмехаются в предвкушении развлечения – ведь сейчас тут определенно посыплются искры. Все они знают, кто перед ними. Репутация паренька летит впереди него, подобно его духу-хранителю, несущемуся сквозь полог леса.
Вождь арапачей нынче фигура чисто символическая, но он является рупором Совета. Джи Квана, нынешний вождь, искусно орудует своей воображаемой властью. Он несколько кичится своей приверженностью традициям. Его облачение тщательно подобрано в соответствии со старинными обычаями племени, а волосы, заплетенные в две длинные седые косы, ниспадающие по обе стороны лица, подчеркивают волевую квадратную челюсть. Если современная культура арапачей – это брак старого с новым, то вождь Квана – жених, представляющий наследие предков.
Чал предупредил Лева: круг кругом, а обращаться он должен всегда к вождю.
– Возможно, он и не обладает всей полнотой власти выборных должностных лиц, но если ты не выкажешь ему подобающего почтения, то испортишь все дело.
Лев выдерживает пронзительный взгляд вождя целых пять секунд в ожидании, когда тот заговорит.
– Во-первых, позволь поздравить тебя в связи с той ролью, что ты сыграл в передаче орган-пирата в руки закона, – провозглашает вождь Квана. На этом с формальностями покончено, и он переходит к сути: – Теперь излагай свое дело. – Эти его слова звучат уже не так приветливо.
– Если Совет не возражает, у меня к нему прошение. – Лев вручает вождю лист бумаги, затем раздает копии всем собравшимся. Он чувствует себя неловко и двигается неуверенно – вся эта процедура действует на него устрашающе. Вокруг стола расставлены восемнадцать стульев, хотя присутствует здесь сегодня только двенадцать человек.
Вождь водружает на нос очки и проглядывает петицию.
– А кто такой этот «Мапи Кинкажу»? – Вопрос риторический, но ему просто хочется, чтобы Лев сказал это вслух.
– Это имя я получил в качестве беженца, находящегося под опекой арапачей. Кинкажу – мой дух-покровитель.
Вождь опускает бумагу на стол, даже толком не вчитавшись в нее.
– Никогда не слышал ни про каких кинкажу.
– Я тоже, пока один из них не нашел меня.
– Твое имя Левий, – твердо произносит вождь. – И к тебе будут обращаться по этому имени.
Лев не возражает, хотя никто, кроме родителей, не звал его так. А теперь родители вообще никак его не называют.
Он прокашливается.
– Мое прошение…
Но вождь не позволяет ему закончить:
– Твое прошение – полная глупость и напрасная трата нашего драгоценного времени. У нас есть дела поважнее.
– Какие? – вырывается у Лева, прежде чем он успевает сдержать себя. – Предложение дать имена пожарным гидрантам или жалобы на шум из караоке-бара? Я видел сегодняшний список ваших «важных дел».
У одного из выборных членов Совета вырывается приглушенный смешок. Вождь мечет в провинившегося убийственный взгляд, но, похоже, ему самому немного неловко за некоторые пункты повестки дня.
Лев скованно делает несколько шагов вперед, надеясь, что ему удастся изложить свое дело четко, не мямля и в нескольких словах. Он долго практиковался.
– Нация арапачей пользуется значительным авторитетом, и не только среди Людей Удачи, но и в широком мире тоже. Ваша политика – смотреть в другую сторону, когда люди берут под свое покровительство беглых расплетов. Но смотреть в другую сторону больше не достаточно! В моей петиции речь идет о том, чтобы племя открыто и официально принимало к себе подростков, стремящихся избежать расплетения.
– И к чему это приведет? – осведомляется женщина с правой стороны. Лев поворачивается и видит члена Совета примерно возраста Элины, но с куда большим количеством морщин на лбу. – Если мы официально откроем наши ворота для беглых, тут начнется настоящее столпотворение! Это будет просто кошмар!
– Нет, – возражает Лев, пользуясь неожиданно полученной подачей, – кошмар – это то, что творится сейчас! – Затем он стаскивает со спины рюкзак, запускает в него руку и начинает вынимать подшитые распечатки – толстенные стопы бумаги, тяжелые, как телефонные справочники. Он быстро раздает их вождю и другим членам Совета. – Имена расплетов содержатся в открытых источниках, так что я добыл их без труда. Здесь, на этих страницах – имена всех предназначенных к «суммарному разделению» с того самого момента, когда было подписано Соглашение о расплетении. Разве можно оставаться равнодушными, глядя на все эти имена?!
– Мы не подписали Соглашение, и никогда не подпишем, – говорит один из старейшин. – Наша совесть чиста – чего я не мог бы сказать о тебе. – Он наставляет на Лева кривой палец. – Мы приняли тебя два года назад – и что из этого вышло? Ты сделался хлопателем!
– Только после того, как ваш Совет вышвырнул меня отсюда! – напоминает Лев. Эти слова заставляют всех призадуматься. Некоторые члены Совета листают списки, печально покачивая головами при виде такого огромного количества имен. Другие отказываются даже взглянуть.
К его чести, вождь уделяет несколько минут своего драгоценного времени перелистыванию страниц, а затем говорит:
– Трагедия расплетения лежит за пределами сферы нашего влияния. А с Вашингтоном у нас отношения и без того весьма напряженные, не правда ли, Чал? – Вождь поднимает глаза на галерею.
Чал встает.
– Несколько натянутые, но не напряженные, – поправляет он.
– Так зачем натягивать их еще больше, бросая перчатку Инспекции по делам молодежи?
И тут из-за спины Лева доносится голос другого члена Совета:
– Если мы это сделаем, за нами, возможно, пойдут другие племена.
– А может и не пойдут, – отрезает вождь с решительностью, отметающей всякие возражения.
– В широком мире полно людей, не поддерживающих расплетение, – говорит Лев, адресуясь теперь не только к вождю, как его наставляли, но поворачиваясь вокруг себя и взглядывая в глаза каждого из присутствующих. – Просто многие из них не осмеливаются высказаться. Им нужен какой-нибудь центр, вокруг которого они могли бы сплотиться. Если арапачи начнут официально предоставлять беглецам убежище, они тем самым позиционируют себя как противники расплетения; и тогда вы поразитесь, как много друзей появится у вас во внешнем мире!
– Мы не ищем друзей! – выкрикивает один из старейшин, до того разъярившийся, что слюна летит из его рта во все стороны. – После стольких веков страданий и унижений единственное, чего нам хочется – чтобы нас оставили в покое!
– Довольно! – гаркает вождь Квана. – Поставим на голосование и покончим с этим раз и навсегда.
– Нет! – восклицает Лев. Он знает – для голосования еще слишком рано. Вождь, оскорбленный этой демонстрацией неуважения, наклоняется вперед и, глядя юноше прямо в глаза, чеканит:
– Ставлю на голосование, и ты согласишься с его результатом, мальчик. Все понятно?
Лев опускает глаза, смиряясь, выказывая вождю надлежащее уважение.
– Да, сэр.
Вождь возвышает голос до командного:
– Кто за то, чтобы согласиться с петицией и официально заявить о готовности племени принимать в резервацию всех расплетов, просящих убежища, поднимите руки!
Поднимаются три руки. Затем четвертая.
– Кто против?
Поднимаются восемь рук. Вот так в один миг разрушены надежды на помощь расплетам от арапачей.
– Прошение отклонено, – говорит вождь. – Однако в свете сложившихся обстоятельств я предлагаю публично и официально объявить Левия Иедедию Калдера-Гаррити полноправным сыном нации арапачей.
– Я не этого добивался, сэр.
– Но ты это получил, и будь благодарен.
Поднимаются руки – Лева единогласно принимают в племя. Затем вождь Квана предлагает членам Совета вернуть ему подшивки с именами расплетов.
– Не надо, оставьте себе, – говорит Лев. – Когда отзовут Параграф-17 и когда юновласти начнут расплетать детей без согласия их родителей, вы сможете собственноручно дописать туда новые имена.
– Ничего мы дописывать не собираемся, – чеканит вождь, – потому что всего того, о чем ты толкуешь, никогда не случится.
И вызывает следующего просителя.
• • •
Стены в комнате Лева ничем не украшены. Мебель добротно сработана, но непритязательна. Точно так же спальня выглядела и тогда, когда Лев появился в доме Таши’ни в первый раз, и когда вернулся сюда шесть недель назад. Теперь он понимает, почему ему здесь так комфортно: его душа – как эти спартанские стены. Сначала он попробовал заполнить пустоту неистовыми граффити хлопателя, но их смыло начисто. Затем он стал сияющем божеством для бывших десятин в замке Кавено, но и этот образ был стерт, словно рисунок мелом на асфальте. Он попытался стать героем в собственных глазах, спасая Коннора, но даже когда его миссия увенчалась успехом, не почувствовал ни гордости, ни благородного удовлетворения. Лев проклинает своих родителей за то, что вырастили его десятиной: как бы он ни старался убежать от судьбы, она так глубоко запечатлелась в его психике, что никогда ему от нее не избавиться. Ему не суждено почувствовать себя совершенным человеком, потому что некая часть его – нежелательная, не поддающаяся пониманию – сможет найти покой только в смерти. Самое отвратительное деяние его родителей не в том, что они отреклись от сына. Хуже всего то, что они вырастили его человеком, способным найти удовлетворение только в отказе от собственного существования.
Вечером того дня, когда попытка Лева изменить мир потерпела поражение, его навещает Элина. Редкий случай, потому что она уважает право других на личное пространство и понимает их желание побыть наедине с собой. Она застает Лева лежащим на животе поверх застеленной кровати. Подушка валяется на полу – ему безразлично, пусть валяется.
– С тобой все в порядке? – беспокоится Элина. – Ты почти ничего не съел за ужином.
– Сегодня мне хочется только спать, – отвечает он. – Поем завтра.
Она присаживается на стул у письменного стола, подбирает подушку и кладет на кровать. Лев отворачивается к стене, надеясь, что Элина уйдет, но та не двигается с места.
– Четыре человека голосовали за твое предложение, – говорит Элина. – Даже один-единственный голос можно было бы назвать выдающимся достижением, если учитывать, что Совет никак не желает занять твердую позицию в вопросе расплетения. Хочешь верь, хочешь не верь, но целых четыре голоса – это настоящий переворот!
– Который ничего не перевернул. Мое предложение провалилось. Точка.
Элина вздыхает.
– Лев, тебе еще и пятнадцати не исполнилось, а ты вплотную подошел к тому, чтобы изменить политику племени; не хватило всего трех голосов. Что ни говори, а это много значит.
Он поворачивается к собеседнице.
– Копыто и граната. – Увидев ее замешательство, он поясняет: – Так пастор Дэн говорил. Только в этих двух ситуациях «подойти вплотную» чревато реальными последствиями.
Поняв суть, Элина хмыкает, и Лев снова отворачивается.
– Может, завтра утром тебе стоит пойти с Пивани – он поучит тебя охотиться. Или помоги Уне в мастерской. Если попросишь, она, думаю, разрешит тебе поработать с ней – делать инструменты.
– И это все? Такая у меня теперь будет жизнь, да? Ходить на охоту или стать учеником гитарного мастера?..
Тон Элины становится укоризненным и слегка прохладным:
– Ты же явился сюда потому, что хотел простой, безопасной жизни. А теперь укоряешь нас за то, что мы ее тебе предоставляем?
– Я никого не укоряю… Просто чувствую себя… незавершенным.
– Добро пожаловать в ряды человечества, – отзывается она с ноткой горькой снисходительности в голосе. – Научись находить большее удовольствие в голоде, нежели в пиршестве, иначе станешь обжорой.
Лев досадливо стонет – у него нет ни сил, ни желания вникать в очередную арапачскую мудрость, на которые Элина такая мастерица.
– Истинно великий человек знает не только, когда ему надлежит исполнить свое предназначение, но и когда не надлежит, – изрекает Элина. – Истинно великий человек умеет жить обычной жизнью и радоваться ей в той же мере, что и свершению подвига.
– Ну, значит, мне никогда не стать великим.
– Нет, ты только послушай, что ты несешь! Ставишь себя мужчиной, а дуешься, словно ребенок. – Это упрек, но произнесенный таким теплым тоном, что Леву и стыдно, и приятно.
– Я никогда не был ребенком, – говорит он с грустью, которую вряд ли кто-нибудь кроме него сумел бы понять. – Я был десятиной, потом хлопателем, потом беглецом, но никогда просто ребенком.
– Так стань им сейчас, ты этого заслуживаешь. Побудь просто ребенком, хотя бы один вечер!
Лев вспоминает, что почти то же самое говорил ему пастор Дэн накануне своей гибели от взрыва, предназначавшегося Леву.
В комнате повисает тишина. Если Элине немного не по себе, она этого не показывает. Затем она начинает ласково поглаживать Лева по спине и напевать арапачскую песню. Голос у нее приятный, хоть и слегка фальшивит. Лев уже выучил арапачский достаточно, чтобы понять, о чем песня. Это колыбельная, которую, возможно, Элина пела Уилу, когда тот был малышом. В ней говорится о луне и горе: гора выпирает из земли и тянется, тянется к небу в тщетной попытке схватить луну, а луна, эта шалунья, все время прячется за верхушкой горы, так что ее не достать. Лев думает о своем духе-покровителе и его стремлении сорвать луну с неба. Интересно, понимает ли Элина, что поет? Это вовсе не колыбельная, это плач.
Когда песня заканчивается, глаза юноши закрыты, а дыхание замедляется. Он тихо посапывает. Элина уходит, полагая, что он спит. Но это лишь видимость. Сегодня ночью ему не уснуть. Как бы ни хотелось Леву тихой, нормальной жизни, у него к ней иммунитет. Он, словно наркоман, не может жить без опасности, без риска. Он должен свершить подвиг. Он должен утолить свой голод, протолкавшись к пиршественному столу.
Совет отверг его петицию без долгих дебатов. Должно быть, этот путь малоэффективен, нужны более крутые, экстремальные меры. Ну, экстрима в его жизни было немало. Он умеет играть с огнем. Может быть, в этот раз он употребит свои умения с пользой для себя самого, а не для кого-то другого?
Он не поделится этим ни с Элиной, ни с Уной, ни с кем-либо еще в резервации. В тишине и одиночестве он начинает обдумывать новый план.
Сегодня ему не удалось изменить мир.
Но завтра… Кто может знать, что случится завтра?
