Текст книги "Нераздельные (ЛП)"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

36 • Нельсон

Он твердо намерен выдержать условия их договора. Как-никак, а он человек чести. Хозяин своему слову. В ожидании пока Лев поднимется из подвала, Нельсон позволяет себе немного порадоваться: хоть и половинчатая, но это все же победа. Он усыпит Лева, а затем заберет туда, где никто не услышит его криков, и выпытает, куда ушел Ласситер; потому что даже если старуха этого и не знает, то Калдер, безусловно, в курсе. Получив всю нужную информацию, он убьет мальчишку; и это будет страшная, мучительная смерть, которую Нельсону еще предстоит изобрести. Вкус мести гораздо изысканнее, если сервировать ее с выдумкой и в подходящий момент.

– Вы звали меня, мэм? – спрашивает мальчишка. Как только он поворачивается к Нельсону лицом, тот понимает – его надули. И в этот миг из подвала появляется еще кто-то и заезжает тяжелым гаечным ключом ему по ногам. Икра взрывается болью, и Нельсон сразу осознает свой промах. Конечно же, обитатели подпола должны были сообразить, что это уловка! Они ведь слышали выстрел. Боль в ноге – расплата за ошибку.

Нельсон наклоняется, чтобы вырвать ключ из руки атаковавшей его девчонки, но та замахивается и снова бьет, на этот раз попадая ему по тыльной стороне ладони. Опять боль, но Нельсон умеет справляться с болью, да и не настолько она сильна, чтобы остановить его. Девчонка замахивается третий раз, но Нельсону удается вырвать у нее ключ и отбросить далеко в сторону. И в этот миг из отверстия в полу выскакивает еще кто-то с гвоздодером в руке. Нельсон уклоняется от удара, отступает и пинает сундук, намереваясь поставить преграду между собой и парнем с гвоздодером. Сундук опрокидывается, крышка раскрывается, и на пол высыпается по меньшей мере сотня писем. Парень делает шаг вперед и поскальзывается на одном из конвертов, словно на банановой кожуре. Нельсону этой заминки достаточно – он толкает противника растопыренной пятерней в грудь, и тот падает обратно в люк и дальше, вниз. Нельсон мгновенно захлопывает крышку люка ногой и сразу же валит полку с книгами, так что она с грохотом падает на крышку; книги разлетаются по комнате. Больше этим путем из подвала никто не выберется.

Теперь он остался с девчонкой, белобрысым мальчишкой и старухой, которая кричит: «Бегите!» – но соплякам не хватает смекалки бросить все и спасать собственную шкуру. Девчонка шарит по полу в поисках гаечного ключа, а белобрысый кидается на Нельсона с ножом для вскрытия писем, который схватил со стола. Нельсон вынимает один из своих пистолетов и прицеливается в пацана – во-первых, он ближе других, во-вторых, Нельсона чертовски бесит, что это не Лев.

Ну, вообще-то, он хотел вытащить пистолет с транк-зарядами, но кто осудит его за то, что в суматохе он перепутал стволы?

Гремит выстрел, и на груди пацана расцветает неистово-красное пятно Роршаха. Кровь забрызгивает все вокруг. Мальчишка убит наповал.

– Нет! – верещит девка. – Ах ты сволочь!

И в этот момент, когда оба они стоят, подняв каждый свое оружие – Нельсон пистолет, а девчонка гаечный ключ – он узнает ее. Он узнает ее несмотря на новую прическу и изменившийся цвет глаз, и понимает: сегодня ему достанется шикарный приз. Очень ценный. Интересно, сколько Дюван отвалит за Рису Уорд?

Риса налетает на него в тот момент, когда он дотягивается свободной рукой до второго пистолета, и заезжает ключом ему по голове. Удар приходится на ухо – чувствительно, но он переживет и эту боль, как пережил предыдущие. Нельсон утыкает ствол транк-пистолета девчонке в живот и нажимает на спуск. Заряд вонзается глубоко под кожу. Риса охает, роняет ключ и падает без сознания – Нельсон едва успевает ее подхватить.

Он бережно опускает ее на пол рядом с мертвым мальчишкой, а затем поворачивается к старухе, прикованной к стулу; та плачет.

– Это все твоя вина! – заявляет он. – Целиком и полностью. Смерть этого пацана на твоей совести, потому что ты мне соврала!

Карга может лишь реветь.

Теперь, когда бой окончен, Нельсон оценивает урон, нанесенный ему гаечным ключом. Видимо, раздроблена кость – голень распухла, кровь в ней болезненно пульсирует. Правое ухо горит огнем, тыльная сторона кисти побагровела и тоже вспухла. Ничего себе денек выдался. Ну да ладно, боль – это хорошо. Она высвободит массу эндорфинов и не даст расслабиться.

– Пожалуйста, уйди… – воет старуха. – Уйди!..

Конечно, он уйдет… но сначала покончит с делами.

На столе лежит надорванный конверт, а у Нельсона в кармане – зажигалка. Он замечает, что все вокруг: и поваленная полка, и гора книг, и стопки бумаг на письменном столе, не говоря уже о деревянной антикварной мебели – словом, вся комната, а точнее, вся лавка набита легковоспламеняющимися предметами.

Он берет конверт, вынимает зажигалку и щелкает ею до тех пор, пока не взвивается маленький язычок пламени.

– Не надо! – кричит сквозь слезы старуха. – Я выдам Ласситера! Клянусь, я это сделаю, если ты уйдешь и не тронешь остальных!

Нельсон колеблется. Он понимает: это очередная игра, но он готов поиграть. Это даст ему время, чтобы глубже проникнуться жестокостью задуманной расправы.

– Помилуй меня, Господи, – бормочет старуха. – Помилуй меня, Господи…

– В настоящий момент, – напоминает Нельсон, – ты больше нуждаешься в моем помиловании.

Старуха кивает, не поднимая глаз – вот почему он догадывается, что сейчас она скажет ему правду. Вот только всю ли?

– Он у тебя в руках, – хрипит она. – У тебя в руках, а ты об этом даже не догадываешься. – Соня опускает голову – возможно, признавая поражение, а возможно, чтобы скрыть отвращение к себе самой.

Нельсон теряется в догадках, что она имеет в виду… пока взгляд его не падает на зажатый в пальцах пустой конверт с надписанным на нем адресом:

Клэр и Керк Ласситер

3048 Розенсток-роуд

Колумбус, Огайо 43017

Нельсон смотрит на усыпавшие пол конверты. Судя по почеркам, все они надписаны детьми.

– Ты заставляла расплетов писать письма родителям?

Она кивает.

– Что за бессмысленное занятие.

Она кивает.

– И наш друг Ласситер пошел вручить его самолично?

Тут Соня наконец поднимает взгляд, и на лице ее написана такая ненависть, что любо-дорого посмотреть: просто огнедышащий вулкан.

– Ты получил, что хотел. А теперь убирайся к черту!

В жизни Джаспера Нельсона не счесть моментов, когда его лишали права выбора. Как, например, в тот знаменательный день два года назад, когда его транкировал Коннор Ласситер. Или когда его с позором выгнали из Инспекции. Он утратил свою спокойную, обеспеченную жизнь – это тоже был не его выбор. Однако здесь и сейчас у него есть возможность выбирать. Нельсона охватывает что-то вроде священного трепета, потому что он знает: сегодняшнее решение определит его дальнейшую жизнь.

Можно, конечно, сразу уйти на поиски Ласситера. А можно сначала немного помучить здешнюю компанию.

В конце концов чувство гражданской ответственности одерживает верх. Разве не долг всякого хорошего гражданина способствовать очищению общества от вредителей?

Он запоминает адрес, поджигает конверт и роняет его в кучу писем на полу.

– Нет! Что ты наделал! Что ты наделал! – кричит старуха. Письма занимаются, и пламя разгорается все ярче.

– То, что диктуют необходимость и моя совесть, – отчеканивает Нельсон. Затем подхватывает с пола безвольно обмякшее тело Рисы Уорд и выносит его в заднюю дверь, не испытывая ни малейшего раскаяния.

37 • Соня

Как она могла так поступить?! Какой же дурой надо быть, чтобы поверить, будто стоит этому человеку получить желаемое, и он оставит их в покое? Она сдала Коннора ни за что. Это не спасло детей в подвале. Это вообще никого не спасло!

Пламя ползет по занавескам, кипа газет в углу вспыхивает, словно облитая бензином. Соня бьется, пытаясь освободиться, но все ее усилия приводят лишь к тому, что стул опрокидывается. Бедро отзывается горькой жалобой, когда стул падает на пол в нескольких дюймах от разгорающегося огня.

Соня Рейншильд знает – смерть близка. По правде сказать, ее саму удивляет, как ей удалось протянуть так долго, если принять во внимание, какое множество активистов ДПР убито в «случайных» терактах хлопателей. Но потерять детей, спасающихся в ее подвале – слишком тяжкое испытание. Бедняга Джек, лежащий неподалеку, легко отделался по сравнении с тем, что ожидает остальных.

Жар постепенно усиливается, а воздух уже не воздух, а иссиня-черный дым. И в этот момент до ушей Сони доходит самый чудесный звук из всех, которые ей когда-либо доводилось слышать. И все мгновенно меняется.

Страхи и раскаяние покидают старую женщину. Она улыбается и делает глубокий вздох, потом еще один и еще, подавляя кашель, принуждая свое тело поддаться усыпляющему действию дыма, так чтобы ей не пришлось мучиться, сгорая живьем.

Она уходит к своему мужу. Они с Дженсоном встретятся в том неведомом месте, куда уходят все. И уйдет она туда с миром в душе…

…потому что волшебный звук, донесшийся до нее из подвала, был треском выламываемого окна.

38 • Грейс

Замерзшая, недоумевающая, вся исцарапанная, Грейс выползает из-под колючей живой изгороди. Голова кружится; девушку охватывает страх – в первые несколько мгновений она не понимает, как оказалась здесь. Может, ее сбило машиной и отбросило в кусты? А может, кто-то оглушил ее ударом по голове?

Постепенно начинает возвращаться память. Но Грейс сопротивляется всплывающему на поверхность воспоминанию, поскольку заранее догадывается – оно окажется плохим. И она права.

Грейс видела Арджента, но то не был Арджент, и тем не менее то был он. Она завопила и грохнулась в обморок – то ли от потрясения, то ли от чего-то еще. Небо сейчас чуть темнее, чем когда она потеряла сознание, но все-таки еще не ночь, лишь поздние сумерки. Сколько же она провалялась? Десять минут? Двадцать?

Ее внимание привлекают то затухающие, то разгорающиеся оранжевые сполохи. Где-то за углом пожар.

Борясь со слабостью в коленях, Грейс несколько секунд держится за уличный фонарь, потом бредет за угол и обнаруживает, что горит Сонин магазин. Жар такой, что девушка ощущает его с противоположной стороны улицы. Она в панике бежит к горящему зданию, но не успевает достичь даже тротуара, когда стеклянная витрина взрывается. Грейс опрокидывается назад и падает на канализационный люк, обдирая локти о железную крышку.

Улица заполняется людьми; возможно, они и рады помочь, но поздно. Все, что они могут – это стоять, прижав к ушам телефоны. Звонят 911. Целая дюжина одновременных вызовов.

– Соня! – вскрикивает Грейс, поднимаясь на ноги. Затем обращается к зрителям: – Кто-нибудь видел Соню?

Те беспомощно смотрят на нее – вот и весь ответ.

– Да с вас никакого толку! Что за народ!

Она всматривается в пламя, но видит лишь горящую мебель. А затем уголком глаза Грейс замечает ребят, выскальзывающих из проулка позади магазина. Она торопится туда и… слава Богу, это ребята из Сониного подвала, как она и надеялась!

– Что случилось? Что случилось? – допытывается она.

– Мы не знаем! Не знаем!

В глубине проулка Бо протискивается наружу из выломанного подвального окошка; он последний. Грейс не видит Коннора среди спасающихся, а это значит, что он еще не вернулся со своего тайного поручения. Рисы тоже нет.

– Грейс, ты жива! – обрадованно говорит Бо. – Бежим, надо убираться отсюда, пока пожарные не приехали.

– Где Риса? Где Соня?

Бо качает головой.

– Мертвы. Какой-то маньяк. Мы пытались его остановить, но не получилось. А потом он поджег дом.

– Мужик с перекореженной мордой?

– Ты его знаешь?

– Нет, знаю морду. Вернее, ее часть.

Сквозь кроны деревьев до них доносится вой сирен – отдаленный, но с каждой секундой становящийся все ближе. Час от часу не легче. И тут Грейс кое о чем вспоминает, отчего положение представляется еще хуже, чем до сих пор.

– Где принтер?!

Бо смотрит на нее с тем же тупым выражением, что и зеваки на улице:

– Что? Какого черта! Нашла, о чем волноваться – о каком-то дурацком принтере!

Он же ничего не знает! Они никому не рассказали, какая это бесценная вещь. Коннора и Рисы нет, так что некому спасти принтер. Коннор говорил, что хотя механизм и корпус разбиты, но самая важная часть – картридж – в порядке. Вроде бы. Но если принтер сгорит, то не останется даже «вроде бы».

Бо хватает ее за руку.

– Пошли с нами, Грейс. Я найду, где спрятаться. Клянусь, все будет хорошо!

Она осторожно высвобождает руку.

– Позаботься о них, Бо. Бегите на север или на восток, потому что большинство людей удирают на юг или запад. Думай головой и сохрани этих ребят целыми, слышишь?

Бо кивает, а Грейс поворачивается и опрометью кидается к пылающему дому.

Жар так силен, что Грейс не может даже подойти к задней двери. В нескольких футах дальше, в стене над самой землей виднеется единственное окно, ведущее в подвал. Но дым из него не валит, скорее, наоборот – через него внутрь всасывается воздух, подпитывая кислородом бушующее наверху пламя.

Грейс опускается на колени и заглядывает в окошко, но ничего не видит. Значит, внизу огня нет!

Во всяком случае, пока. Наверно, уже слишком поздно, чтобы спасти Соню и Рису, и, по всей вероятности, Коннор тоже мертв. Возможно, Грейс – единственный человек в мире, кому известно о существовании орган-принтера.

Наверху падает что-то тяжелое. Слышен треск – это пламя пожирает дом с отвратительной, злобной жадностью.

Окошко узкое, а Грейс девушка ширококостная, ей ни за что в него не протиснуться! Но она обязана попытаться. Как это будет ужасно, если всем их надеждам придет конец только потому, что окно маленькое, а она большая! Шансы, что она попадет в подвал – пятьдесят на пятьдесят, и что доберется до принтера раньше огня – тоже пятьдесят на пятьдесят. Это дает двадцать пять процентов. Паршиво, но с каждой секундой промедления шансы снижаются.

Грейс заглушает свой инстинкт самосохранения и ныряет в маленькое прямоугольное отверстие головой вперед.

Как она и подозревала, ей не удается протиснуться сразу полностью. Бедра застревают в жесткой деревянной раме, и Грейс приходится проталкиваться, извиваясь и выкручиваясь. Голову ей нестерпимо печет. Она видит свет: разъяренный огонь словно подсматривает за ней через щели в потолке – так солнечные лучи пробиваются сквозь закрытые жалюзи.

Грейс вцепляется в несущую балку, подтягивается изо всех сил и наконец падает в подвал; осколки стекла, валяющиеся на полу, впиваются ей в кожу.

Здесь, внизу, воздух практически чист, потому что дым всегда поднимается вверх. Но жар стоит неимоверный! Грейс чувствует, как покрывается волдырями кожа на голове. Пригибаясь как можно ниже, она заворачивает за выступ стены и… Там, в углу, на том же месте, где ее оставил Коннор, стоит коробка с разбитым орган-принтером, терпеливо ждущая возможности сгореть. «Как бы не так!» – думает Грейс и хватает коробку, затем заглядывает в стазис-контейнер – тот слишком велик, чтобы забрать его с собой – и, выудив из густой зеленой биомассы склизкое ухо, засовывает его в карман блузки. Со всем этим богатством она пускается в обратный путь к окошку.

За ее спиной несущее перекрытие поддается огню, и останки магазина проваливаются в подпол. Пламя в насыщенном кислородом воздухе многократно усиливается и разливается по всему подвалу, словно вода в наводнение. Грейс подбегает к окну, выталкивает принтер наружу и приступает к монументальной задаче: выйти отсюда тем же путем, каким пришла.

Ей не на что опереться и не за что ухватиться снаружи. Она опять застревает – одна половина туловища здесь, вторая там – и чувствует, как огонь лижет ей ступни; обувь начинает плавиться.

– Нет! – с неистовым упорством вопит она. – Я не умру! Не умру, не умру, не умру!

И вдруг к ней приходит спасение в лице какого-то незнакомца. Он хватает ее за плечи и дергает.

– Держу! – говорит он.

Он дергает еще раз, второй, третий. Четвертый рывок – и Грейс выскальзывает наружу.

В ту же секунду она сбрасывает горящую обувь; незнакомец помогает сбить пламя, охватившее край ее джинсов. Грейс понятия не имеет, кто этот человек – просто сосед, должно быть, – но она не может удержаться и кидается ему на шею:

– Спасибо!

Сирены доносятся уже со всех сторон.

– Сейчас «скорая» приедет, – говорит спаситель. – Давай помогу!

Но Грейс уже на ногах и мчится прочь, прижав коробку с принтером к груди, словно ребенка.

39 • Коннор

«Есть места, где ты мог бы спрятаться, – говорила ему когда-то Ариана. – У такого сообразительного парня, как ты, хорошие шансы дожить до восемнадцати».

Он опять на виадуке, на уступе за дорожным указателем. Когда-то это было его любимое прибежище/укромный уголок для обнимашек/источник опасности и адреналина. На этот раз ничего такого здесь не ощущается. И на этот раз он здесь один.

Он побывал во многих из тех «мест», о которых говорила Ариана. Ни одно из них нельзя было бы назвать полностью безопасным. Правда, ему удалось дожить до восемнадцати. Казалось бы, чего еще желать. Но нет… Сумерки перетекают в ночь, а он так и торчит здесь, над дорогой, собираясь с духом.

Ариана, девушка, которую он предположительно любил до того, как узнал, что такое настоящая любовь, обещала убежать вместе с ним, но когда он в ту ночь появился у ее двери, даже не захотела шагнуть за порог. Она явно раскаивалась в своем поступке, но значительно сильнее в ней было другое чувство – облегчение от того, что она находится по другую сторону двери, по-прежнему желанная в своем собственном доме. От этого ощущение одиночества становилось еще мучительней.[21]21
  Наверное, читателю будет не безынтересен следующий факт. Похоже, Шустерман спрятал пасхальное яйцо в книге «Разобщенные». В главе 20 этой книги рассказывается о том, как Нельсон приехал к Дювану с очередной добычей – мальчиком и девочкой. Глаза девочки лилового цвета, носят следы пигментных инъекций. Помните, в самых первых строках первой книги упоминается, что Ариана сделала себе инъекцию сверхмодного фиолетового цвета? Лиловый – тот же самый фиолетовый, чуть-чуть другой оттенок, но искусственные пигменты имеют свойство выцветать… Так что вполне может быть, что Ариану тоже постигла плачевная судьба. Автор, кстати, не отрицает правильности этого предположения.


[Закрыть]

Коннор разобиделся на нее в ту ночь и еще долго держал камень за пазухой. Однако сейчас он сердит на себя самого. Желание подвергнуть Ариану тяготам жизни беглеца было чистой воды эгоизмом. Если девушка действительно была ему небезразлична, он обязан был оградить ее от опасности, а не тащить за собой.

Да, он сильно изменился с тех пор. Коннор где-то слышал, что все клетки человеческого тела полностью обновляются за семь лет. То есть, каждые семь лет ты становишься в буквальном смысле новым человеком. Коннор же прошел эту трансформацию за два года. Как если бы его расплели и сплели заново.

А папа с мамой – поймут ли они, какая с ним произошла перемена? И будет ли им вообще до нее дело? Возможно, они увидят на своем пороге совершенно чужого человека. Или, может, они сами окажутся чужими для него. И вдобавок брат, Лукас… Коннор не может вообразить его себе иначе, чем тринадцатилетним. А ведь тот вырос. Интересно, каково это – быть младшим братом печально знаменитого Беглеца из Акрона? Наверно, Лукас его презирает.

Поездка сюда началась удачно. Соня, конечно же, не предложила Коннору свою машину – в случае поимки ни одна ниточка не должна привести к ее антикварной лавке. Вместо этого он угнал автомобиль, под колесами которого намело кучки мусора и пыли – свидетельство того, что им давно не пользовались и, значит, вряд ли скоро хватятся. Коннор постарается вернуть машину на место, и хозяин даже не догадается, что его собственность погуляла где-то на стороне.

На дорогу из Акрона в Колумбус ушло меньше двух часов. Это была самая легкая часть задачи. А вот приблизиться к когда-то родному порогу – совсем другое дело.

Сначала Коннор проехался по жилому району днем, желая разведать обстановку, и эта поездка показала, насколько трудно ему придется. Воспоминания о жизни до побега выныривали из-за всех углов, такие осязаемые и реальные, что пару раз он резко вилял в сторону, словно пытаясь объехать настоящее препятствие – точно так же, как случилось во время путешествия за стволовыми клетками с Рисой и Бо. Все их тогдашние усилия пойдут прахом, если им не удастся починить принтер. Коннор может сколько угодно внушать себе, будто идет домой, чтобы договориться с отцом о ремонте, но Риса права – это лишь оправдание. И все же, если родители, как ему мечталось, изменили свое отношение нему, то они, конечно, не откажут в помощи.

Его родные места на вид практически не изменились. Внутреннему взору Коннора почему-то представлялась смутно-апокалиптическая картина: заросшие, неухоженные дворы с печатью заброшеннности, как будто весь район некоторым образом страдал из-за его отсутствия. Но ничего подобного – газоны и изгороди были ухоженными и подстриженными. Коннор хотел было сначала проехать по улице, где жила Ариана, но передумал. Не все прошлое стоит ворошить; некоторым вещам лучше оставаться нетронутыми.

Когда он наконец повернул на свою улицу, ему пришлось крепко вцепиться в баранку обеими руками – так они дрожали.

Дом, милый дом…

Приветливый и уютный с виду, он так и звал заглянуть на огонек, хотя приглашение не стоило принимать за чистую монету. На мгновение Коннор испугался: а вдруг его родные переехали? Но тут он увидел номерной знак LASITR1 на новеньком «ниссане-купе», стоящем на подъездной аллее. Машина его брата? Нет, Лукасу только пятнадцать, у него еще нет прав. Наверно, кто-то из родителей поменял седан на более компактный автомобиль, поскольку теперь у них на одного сына меньше.

Окно на втором этаже было открыто, и оттуда доносились звуки электрогитары. Лишь тогда Коннор вспомнил, как брат клянчил у родителей электрогитару примерно в то время, когда они подписали ордер на расплетение. По части игры Лукасу до Кэма Компри как до луны пешком. Этот набор трескучих диссонансов – именно то, что нужно, чтобы выводить из себя отца. Удачи, Лукас!

Опасаясь, не прячутся ли где-нибудь полицейские в гражданской машине, Коннор дважды проехал улицу из конца в конец и никого не обнаружил. Да и кто станет поджидать его здесь, ведь юновласти уверены, что он за полстраны отсюда, скрывается у хопи, давших ему убежище.

Уже тогда можно было бы постучаться в дверь – к чему откладывать? – однако Коннор предпочел не торопиться.

Нужно было обдумать предупреждения Рисы насчет возвращения домой.

Нужно было прислушаться к собственному сердцу и узнать, стоит ли идти на риск.

Вот он и отправился на нависающий над шоссе выступ, как делал это бессчетное количество раз в прошлом, когда требовалось над чем-то поразмыслить.

Тесное пространство за указателем заплетено паутиной. Пауки даже не догадываются о существовании широкого мира, он для них ограничен этим виадуком. Смешно – Коннор столько времени провел здесь за мрачными раздумьями о несправедливости жизни (еще до того, как жизнь действительно показала всю свою несправедливость), а так и не сподобился узнать, что же написано на дорожном знаке. Он узнал это в тот день, когда они ехали здесь с Рисой и Бо.

ЭТА ПОЛОСА ВЕДЕТ НА ВЫЕЗД

При мысли об этом Коннор смеется, хотя и сам не знает почему.

Стемнело. Собственно, стемнело-то уже давно. Если он собирается исполнить задуманное, ждать больше нельзя. Коннор задается вопросом, пригласят ли его в дом, и если да, принимать ли приглашение? Визит нужно предельно сократить – на случай, если родители втайне позвонят в полицию. Придется держать ухо востро и не выпускать обоих из поля зрения все время, пока он там. То есть, если он вообще решится войти. Он все еще может передумать в последнюю минуту.

Наконец, юноша перелезает через балюстраду, оставляя дорожный знак в прошлой жизни, и возвращается в припаркованную неподалеку машину. Не торопясь заводит двигатель. Не торопясь едет на свою улицу. Подобная медлительность совсем ему не свойственна; но это действо – возвращение домой – обладает такой инерцией, что кажется, будто он толкает в гору тяжелый камень. Остается только надеяться, что камень не покатится обратно и не придавит его.

Кое-где в доме горит свет: в гостиной на первом этаже и в комнате Лукаса на втором. В бывшей комнате Коннора темно. Интересно, что там сейчас. Швейная мастерская? Тьфу, что за глупость, его мать не умеет шить. Может, там просто кладовка для всякого хлама, накапливающегося в любом доме. «А может, они оставили там все как было?» Неужели в Конноре живет крохотная надежда на это? Он ведь знает, что это еще менее вероятно, чем швейная мастерская.

Он проезжает мимо, паркуется чуть в отдалении и вытаскивает из кармана четыре сложенных листка – свое письмо. Он несколько раз перечитал его там, на выступе, чтобы подготовиться к тому, что предстоит сейчас. И все равно он не готов.

Миновав подъездную аллею, Коннор сворачивает на узкую, вымощенную плиткой дорожку, ведущую к передней двери. Сердце колотится как сумасшедшее, словно хочет вырваться из груди.

Может, он просто отдаст им письмо и уйдет. Или все-таки поговорит с ними. Он пока не знает. Вот это незнание все и усложняет: неизвестно не только, как поступят родители, но и как поступит он сам.

И все же, что бы ни случилось, плохое или хорошее, оно поставит точку в деле. Это он знает доподлинно.

Коннор на полпути к двери, когда из глубоких теней на веранде выныривает какая-то фигура и заступает ему дорогу. И тут же Коннор ощущает жгучий укол в грудь. Юноша падает на землю, не успев даже сообразить, что ему всадили заряд транка; зрение мутится, так что он толком не может разглядеть лица нападающего, когда тот подходит ближе. Только на один миг что-то в нем наводит Коннора на мысль об Ардженте Скиннере; но это не Арджент. Совсем не Арджент.

– Как буднично, – произносит незнакомец. – А ведь такой момент! Хотелось бы чего-нибудь более торжественного.

Пальцы Роланда, до этого крепко стискивавшие письмо, разжимаются, листки выпадают, и Коннор погружается в химическое ничто.