Текст книги "Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья"
Автор книги: Николай Борисов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)
Паровоз упразднил пешехода… И с этой переменой что-то важное, необходимое умерло в душе человека. Одним из тех, кто оплакивал добрую старую дорогу, был английский мыслитель Джон Рёскин.
«В давние дни путешествовали по-иному – расстояния можно было преодолевать лишь тяжким трудом, но труд этот вознаграждался: отчасти удовольствием увидеть те земли, через которые пролегал путь, отчасти радостью, которую испытывал путник в вечерний час, когда с вершины крутого холма видел тихую деревушку, раскинувшуюся среди лугов возле равнинной речки, сулящую мирный отдых; когда за долгожданным поворотом пыльного тракта ему вдруг представали башни прославленного города, тающие в закатных лучах; путешествие подразумевало долгие часы тихого, вдумчивого блаженства, которое имеет очень мало общего со спешкой и суетой железнодорожного вокзала…» (159, 47).
Великое искусство путешествовать наполовину состоит из умения не спешить.
Не торопитесь покидать берега Пажи. Помимо исторической ауры и прекрасных пейзажей, это одно из немногих мест на нашем пути до Ростова, где вы можете вспомнить в себе путника. Вот выходит из села проселочная дорога через поле к ближнему лесу. Это та самая дорога, по которой ходил когда-то святой Сергий. По сторонам – родная бесхозяйственность, ржавеющие в поле плуги, запутанная сеть тропинок. Но как славно идти, – не мчаться в гремящем вагоне или гудящем авто, а просто идти, – ощущая под ногами землю.
Идите, идите туда, к лесу, где день и ночь изливается родник преподобного Сергия, где под дубом таинственный старец легко решает проблему плохой успеваемости, а потерявшаяся лошадь сама выходит вам навстречу из белесого вечернего тумана…
И отчего бы не поставить здесь, на окраине Радонежа, на этой теряющейся в полях древней дороге, памятник Путнику – русскому путнику с дорожным посохом и котомкой за плечами. Так и стояли бы они на двух концах села, как альфа и омега русской жизни, памятник великому святому – и памятник безымянному страннику, взыскующему того, чего, наверное, и нет на земле…
Глава сороковая.
Рязанцы
Деревня Рязанцы расположена в трех верстах от Воздвиженского в сторону лавры. Название заставляет искать здесь следы каких-то переселенцев из Рязани. Однако это лишь еще один пример обманчивости и изменчивости топонимов. Во времена Ивана Грозного деревня называлась Резанцево, что, скорее всего, указывает на какие-то отрезки или прирезки земли. И лишь в XIX веке название деревни приняло современный вид.
Подобно многим окрестным селам и деревням, Рязанцы входили в состав обширных вотчин Троице-Сергиева монастыря.
Немного не доходя до Рязанцев, справа от дороги находилась построенная в XVII веке часовня Крест, иначе называемая Стефановой часовней. Это было небольшое квадратное в плане сооружение с килевидными арками в оформлении фасадов. Под каменным шатром часовни хранился вырезанный из дуба и обшитый липовыми досками огромный деревянный крест. На одной стороне креста представлено было Распятие, на другой – преподобный Сергий Радонежский.
Устройство часовни связано со старинной монастырской легендой. Знаменитый проповедник и миссионер, просветитель Великой Перми, епископ Стефан Пермский однажды проезжал в этих местах, но не имел времени посетить Троицкий монастырь. В ту пору Переславская дорога обходила монастырь стороной и ближе всего подходила к обители именно здесь, на этом холме (209, 423).
Высоко почитая «великого старца» Сергия, Стефан остановил свою повозку, обратился в сторону обители и отдал низкий поклон. В это время Сергий сидел с братьями за трапезой. Внезапно он поднялся, повернулся в сторону Переславской дороги и также отвесил поклон. Изумленные монахи стали спрашивать игумена, что означает этот безмолвный знак уважения. Сергий ответил, что в эту минуту их издалека приветствовал владыка Стефан. Монахи расспросили местных жителей, и те подтвердили слова Преподобного. В память об этом чудесном общении двух святых у дороги был поставлен поклонный крест, позднее укрытый часовней.
Стефанова часовня (разрушенная в 1932—1935 годах) была приметной вехой на пути к Троице. На праздник Воздвижения Животворящего Креста (14 сентября) троицкие монахи совершали крестный ход от часовни Крест до церкви села Воздвиженское (206, 56). Здесь, у Креста, власти Троице-Сергиевой лавры в октябре 1762 года встречали императрицу Екатерину II (170, 79). При часовне стояли два принадлежавших Лавре дома: каменный для иноков и деревянный – для имущества. Здесь же действовала церковно-приходская школа (190, 121).
Но пища духовная не заменит пищи телесной. И рядом со Стефановой часовней приветливо дымилась труба блинной. Эта вкусная и недорогая трапеза не только подкрепляла силы богомольцев, но также имела ритуальное значение. Блинами на Руси издавна поминали усопших родителей.
От Рязанцев дорога вела в подмонастырское село Клементьево,которое в XIX веке стало окраиной Сергиева Посада. Там путники готовились к последнему переходу до Лавры. Впереди их ожидала знаменитая Красная гора– последний торжественный подъем на холм Маковец, где красовалась долгожданная обитель преподобного Сергия.
Глава сорок первая.
Троице-Сергиева лавра
Вот мы и в Сергиевом Посаде. Душа этого города – Троице-Сергиев монастырь. Основанный около 1337 года преподобным Сергием Радонежским, монастырь с 1744 года носит титул лавры.
Для неторопливой прогулки по монастырю не нужно обращаться к услугам экскурсоводов. Гораздо приятнее и полезнее делать собственные открытия, спрашивать ответов у собственной памяти. Ведь святой Сергий живет в каждом из нас. А история Лавры – история России.
Загадка великого старцаСо всех концов России идут люди к преподобному Сергию. Он – живая душа этого, научно выражаясь «локуса», а попросту говоря – места.
О преподобном Сергии Радонежском написано немало и в агиографическом, и в историко-художественном, и в научно-исследовательском жанре.
Однако человек этот по-прежнему остается великой загадкой русской истории. Время сделало свое дело. Жизнь превратилась в житие, а портрет – в образ. Взгляните на современную икону святого Сергия Радонежского, сверкающую сусальным золотом софринского оклада, и сравните ее с тем ликом, который по великой милости Божьей сохранил древний покров на гробницу святого – и вы, как говорится, «почувствуете разницу».
Биография святого Сергия прозрачна, как рисунок японской тушью. Все даты его жизни определяются лишь предположительно. До нас не дошло ни единой буквы, написанной его рукой, ни строчки живых воспоминаний о нем современников. И все же он стал главным русским святым, именем которого русские люди клялись уже во времена Василия Темного…
Много лет занимаясь историей тех далеких веков, я постоянно возвращался к вопросу: почему именно он, Варфоломей из Радонежа, поднял Русь, вернул ей мужество и достоинство? Почему он далеко обошел по своей известности всех современных ему подвижников, своих соратников и собеседников – Стефана Махрищского, Иоанна Высокопетровского, Дионисия Суздальского, Дмитрия Прилуцкого?
В последнее время много говорится о выборочности и предопределенности исторических воспоминаний, об особом «искусстве памяти». В прежние годы не меньше было сказано о слабой исторической достоверности агиографических произведений, авторы которых строго придерживались «литературного этикета» и следовали определенным образцам.
Все это так. Но образ преподобного Сергия давно вырос из исторического контекста и стал самостоятельным явлением в духовном пространстве русского этноса. Каким был этот человек на самом деле – в сущности, мало кого интересует. Возможно – именно таким, каким рисует его золотая легенда. А может быть – совершенно иным.
Не имея безусловного ответа на этот вопрос, я могу высказать лишь некоторые предположения, основанные на размышлениях и документах той эпохи.
Во-первых, во все времена, и чем раньше, тем сильнее, на жизненный путь человека влияло его происхождение. Люди, имевшие власть и собственность, стремились передать и то и другое своим детям. По происхождению Варфоломей принадлежал к старой ростовской знати. Территориальная корпоративность была обычным явлением в те времена. Выходцы из Ростова составляли своего рода землячество при московском дворе. Они знали друг друга, помогали своим, собирались на общие торжества и трапезы. Не случайно старший брат Сергия Стефан был принят иноком в привилегированный Богоявленский монастырь.
Уход в монахи двух из трех сыновей Кирилла горячо обсуждался в этом кругу был предметом всеобщего внимания. Так обсуждали когда-то сородичи уход в монастырь Феодосия Печерского и черниговского князя Николая Святоши.
В этой среде действовал принцип «своих не бросаем». Даже если «свои» избирали необычный жизненный путь. Аристократическое происхождение облегчало Сергию не только первые шаги по дороге подвижничества, но и управление возникшей со временем монашеской общиной. Почтение к «голубой крови» со стороны простолюдинов, а с другой стороны, врожденная уверенность боярского сына в своем праве повелевать – факторы, которые сыграли немалую роль в биографии святого. Не случайно большинство выдающихся организаторов русского монашества происходили из более или менее знатных семей. Это и Кирилл Белозерский, и Пафнутий Боровский, и Иосиф Волоцкий, и Корнилий Комельский, и Нил Сорский, и Иннокентий Охлябинин.
Во-вторых, Сергий Радонежский был не только религиозным, но и политическим деятелем своего времени. Известно, что он был тесно связан с могущественным серпуховским княжеским домом и его главой Владимиром Храбрым. Сергиев монастырь не позднее 1374 года оказался в их владениях. В постоянной глухой борьбе великого князя с удельными братьями и племянниками – и прежде всего серпуховским домом – Сергий был авторитетным посредником. В этом качестве он нужен был тем и другим. В сложных конфликтных ситуациях он проявлял незаурядные дипломатические способности. Прочный союз с серпуховским домом был одним из устоев московской политики времен Дмитрия Донского и Василия Дмитриевича. Имя Сергия было символом этого союза.
В-третьих, огромную роль в жизни Сергия сыграла поддержка митрополита Алексея. Духовная близость этих людей простиралась настолько, что святитель, как известно, предполагал поставить Сергия у кормила великого корабля Русской православной церкви, то есть по существу доверить ему дело всей своей жизни. Истоки этой близости – тайна для историка.
Назовем и еще один момент, который способствовал возвышению Троицкого монастыря как главного московского богомолья. Монастырь был расположен на очень удачном – не слишком большом, но и не слишком малом – удалении от Москвы. Паломничество как процесс, духовную сущность которого составляет размышление и покаяние, требует значительного времени. Оно предполагает как бы выпадение из повседневности, труд преодоления значительного расстояния. Однако далекие многодневные паломничества в северные монастыри были уделом немногих. Троица, расположенная в 65 верстах от столицы, в этом отношении была идеальным «средним путем». Пешком, без особого напряжения, туда можно было добраться из Москвы за два дня, остановившись на ночлег где-то в районе Братовщины. День-два провести в монастыре и за те же два дня добраться обратно в Москву – таков был оптимальный для средней руки москвича график паломничества.
О том, какую большую роль в выборе места для совершения паломничества играло расстояние, говорят признания самих паломников, записанные этнографами (216, 306).
Следует обратить внимание и на само имя – Сергий Радонежский. В этом имени заложен воспринимаемый на уровне подсознания мощный заряд положительных эмоций. Название Радонеж – притяжательная форма от имени Радонег. Составляющие его два слова, два понятия – радость и нега – никого не могут оставить равнодушным. «Имя – тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность», – говорил Павел Флоренский (200, 26). Имя Сергий Радонежский удивительно хорошо легло на русский слух и русскую речь. Оно быстро вытеснило менее звучное имя – Сергий Маковецкий, «живущий на Маковце», которое видимо, было первоначальным, аутентичным.
ЛавраЭто звучное слово – как гость из далеких веков. Смысл его непонятен современному человеку. А потому обратимся за справкой к старому церковному словарю.
«Лавра– (широкий, многолюдный) общежительная обитель. У нас в России лавр четыре: Троице-Сергиева, Киево-Печерская, Александро-Невская и Почаевская. Лавра – древнее ионическое слово, означающее собственно городскую улицу, квартал. Далее, по свидетельству Епифания, лаврою назывались в Александрии те улицы, где была построена какая-нибудь церковь. Впоследствии это же название стали прилагать и к тем местам, куда уединялись пустынники и где мало-помалу устроялись обширные монашеские обители. Таким образом, имя лавры как на востоке, так и у нас в России, усвоялось обыкновенно тем обителям, которые отличались множеством зданий и многолюдством» (143, 1505).
В наших рассказах под словом Лаврамы разумеем Свято-Троицкую Сергиеву лавру. В просторечии имеет хождение и другое краткое и емкое название монастыря – Троица.
* * *
В Лавре каждый русский человек испытывает сложное чувство, похожее на воспоминания детства. Всё это – глубоко личное, неповторимое. Каждый, кто был здесь, хранит в душе свою Лавру.
При знакомстве с Лаврой главное – не торопиться. Ведь вокруг столько интересного, значительного. Созерцание и размышление требуют тишины. Поэтому лучше отправиться в Сергиев Посад в будний день, переночевать в гостинице, посетить монастырь утром и вечером, днем и ночью.
Вот зашипели и открылись двери электрички. Сергиев Посад. Народ заполнил перрон. Смотрим вокруг. Пока все обыденно: неказистое здание вокзала, крикливая суета привокзальной площади…
Но пройдем немного в сторону по дорожке, обсаженной липами, – и вот вдалеке вспыхнула золотом свеча колокольни. Да, это она, «троицкая свеча», самая красивая колокольня России. Она царит над городом и округой, повсюду сопровождая странника, одобрительно поглядывая на него со своей высоты.
Теперь пора сменить мерную поступь странника на осторожный шаг охотника, подкрадывающегося к добыче. Не будем смущаться этого сравнения. Ведь здесь, у Троицы, мы и вправду охотники за духовной добычей.
Прежде чем идти в Лавру, остановимся на огороженной балюстрадой и выложенной камнем площадке. На жаргоне экскурсоводов это место называется Панорама. Отсюда Лавра открывается как на ладони. Она раскинулась на склоне холма, во времена преподобного Сергия называвшегося Маковец.У подножия холма в зарослях тальника петляет речка Вондига. На ее берегу белеет часовня над святым колодцем, ископанным, по преданию, самим преподобным Сергием.
Поставив туристов на Панораме, экскурсоводы, перечислив памятники, заводят речь о том, какой замечательный «архитектурный ансамбль» создали наши старые мастера. Но не следует понимать этого слишком буквально. Все эти постройки шести веков очень отличаются по цвету, стилю и образу. В них не больше единства, чем в текстах Хрестоматии по древнерусской литературе. Но каждый текст хорош и интересен сам по себе. Взятые вместе, здания Лавры составляют не столько архитектурный ансамбль, сколько единое сакральное и художественное пространство.
* * *
Через Вондигу перекинут старинный каменный мост. А за мостом сверкают белизной стен и золотом глав Пятницкая и Введенская церкви. Одна похожая на утку, другая – на лебедя. Столь разные по очертаниям, они ровесницы. Обе построены в год начала Московского царства – 1547-й.
(Давно ли это было? Что значат эти даты во всемирной истории? В этом году умерли два великих монарха – Генрих VIII Тюдор, король Англии, и Франциск I, король Франции. В этом году родились Эль Греко и Мигель Сервантес. В этом году Микеланджело был назначен архитектором собора Святого Петра в Риме. В этом году московский великий князь Иван IV торжественно принял царский титул.)
Обе церкви служили храмами маленького Пятницкого монастыря «на подоле» (у подножия холма). Монастырь возле Пятницкой башни, у входа в Лавру начиная с 1682 года был исправительно-трудовым заведением для монахов-бродяг. Не лучшие пропилеи для святыни русского православия… Но, как говорится, из песни слова не выкинешь. К тому же в монастырь долгое время входили через западные ворота, ведущие прямо к Троицкому собору
Присмотревшись к Пятницкому монастырю, переводим взор на Лавру.
Всякий, кто ощущает свое духовное родство с Россией, смотрит на Лавру с каким-то особым, сыновним чувством. Писатель и паломник по святым местам Андрей Николаевич Муравьев выразил это чувство в цветистом, но одушевленном суждении. «Кто выразит все тайные чувства, волнующие грудь посреди подобной древности, подобной святыни? Они прирастают к сердцу и не идут с языка! Часто немеет он и для выражения одного великого подвига; а здесь пять славных веков подавляют душу грузом своих событий…» (118, 3).
Павел Флоренский сказал о том же проще и афористичнее: «Здесь Россия ощущается как целое» (60, 274).
Мы – собиратели художественных образов и реставраторы воспоминаний. В нашем взгляде на Лавру нет ни системы, ни цели. Наши суждения – странички из записной книжки постоянного посетителя и почитателя этого святого места. Мы чувствуем себя в Лавре как дома. Прожив жизнь в России и прожив ее так, как живет огромное большинство ее граждан, мы не ждем от этого никаких привилегий, кроме одной, – права судить обо всем, что есть в России, права говорить – «у нас…».
* * *
Троице-Сергиева лавра – старая нянька Московского государства. По своей неповторимой атмосфере она во многом близка Московскому кремлю. Но Кремль с его атрибутами правительственной резиденции давно стал холодным, высокомерным и отчужденным от простых людей. Здесь нигде не укрыться от подозрительного взгляда охранника и стеклянного глаза телекамеры.
И в Лавре есть привкус официального высокомерия. Здесь тоже теснят в воротах перепуганный народ черные лимузины, а в будках у железных калиток сидят хмурые привратники. Но все это как-то вскользь, патриархально, беззлобно. Кремль – огромная декорация. Лавра – живой организм. Здесь неистребим дух преподобного Сергия – дух любви и милосердия.
* * *
Лавра – столица нищих. Одних поставила в этот печальный ряд трагедия, других – алчность и лень. Так было всегда. Нищие – хроническая болезнь Троицы, или, скорее, ее родимое пятно. Об этих назойливых и безобразных побирушках с горечью вспоминали многие посетители монастыря. В середине XIX века нищенством зарабатывал себе на жизнь каждый четвертый из примерно двух тысяч жителей Сергиева Посада (220, 9).
В 1830 году юный Лермонтов, наслушавшись жалобных рассказов троицких нищих, написал здесь одно из самых известных своих стихотворений. Вот как рассказывает об этом в своих воспоминаниях тогдашняя муза поэта Е. Сушкова.
«На четвертый день мы пришли в Лавру изнуренные и голодные. В трактире мы переменили запыленные платья, умылись и поспешили в монастырь отслужить молебен. На паперти встретили мы слепого нищего. Он дряхлою дрожащею рукою поднес нам свою деревянную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услыша звук монет, бедняк крестился, стал нас благодарить, приговаривая: “Пошли вам Бог счастие, добрые господа; а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже молодые, да шалуны, насмеялись надо мною: наложили полную чашечку камушков. Бог с ними!”
Помолясь святым угодникам, мы поспешно возвратились домой, чтоб пообедать и отдохнуть. Все мы суетились около стола, в нетерпеливом ожидании обеда, один Лермонтов не принимал участия в наших хлопотах; он стоял на коленях перед стулом, карандаш его быстро бегал по клочку серой бумаги, и он как будто не замечал нас, не слышал, как мы шумели, усаживаясь за обед и принимаясь за ботвинью. Окончив писать, он вскочил, тряхнул головой, сеяна оставшийся стул против меня и передал мне нововышедшие из-под его карандаша СТИХИ:
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья,
Бессильный, бледный и худой,
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил
И взор являл живую муку…»(101, 86– 102).
Лавра – огромное кладбище. Здешние могилы – как старые квартиры – видели не одно поколение «жильцов». Надгробия со стершимися надписями шли на фундаменты храмов и дорожки монастырского двора, а на их место ложились новые. Если бы все надгробия и кресты вдруг встали на свои места – от их плотных рядов невозможно было бы войти в монастырь.
Троицкий некрополь – прямой предшественник современного Новодевичьего или Троекуровского кладбища. Здесь получали место для упокоения за большие заслуги или за большие деньги. Считалось, что тот, кто похоронен в Троицком монастыре, может рассчитывать на лучшую участь в загробном мире. Предусмотрительный кандидат в покойники (а кто может назвать себя иначе?) загодя бронировал себе место на Троицком кладбище щедрой «милостыней» в монастырскую казну. Существовали особый прейскурант за место на этом почетном кладбище и заупокойные молитвы троицких иноков. Для родственников умершего это был вопрос семейного престижа.
В Лавре похоронены представители многих известных фамилий допетровской России. Одоевские и Трубецкие, Голицыны и Ржевские, Горбатые и Бахтеяровы-Ростовские, Глинские и Басмановы, Салтыковы и Оболенские… Из самых известных захоронений в Лавре назовем знаменитого церковного писателя Максима Грека и царя Бориса Годунова, героев борьбы с польскими интервентами Дмитрия Трубецкого и Прокопия Ляпунова, мать царевича Дмитрия Марфу Нагую, вдову царя Василия Шуйского инокиню Анисью. Здесь же нашли последний покой и многие выдающиеся иерархи Русской церкви: митрополиты Филарет (Дроздов), Макарий (Булгаков), Иннокентий (Вениаминов).
* * *
Лавра – это своего рода «Академия Генштаба» Русской православной церкви. Из стен Троицы вышли десятки иерархов, оставивших след в истории. С 1814 года в Лавре размещается Московская духовная академия – старейшее высшее учебное заведение Русской православной церкви. Подобно тому как Московский университет стал, по словам Герцена, «средоточием русского образования», так и Лавра – средоточием русского духовного образования.
В Лавре наука встречается с религией, причем обе стороны не проявляют особой радости от этой встречи. Сначала безбожная советская власть изгнала из Лавры монахов и открыла здесь музей. Потом многобожная постсоветская власть, идя навстречу пожеланиям монахов, изгнала из Лавры музей. У каждой из сторон – свои аргументы. Но жизнь требует сотрудничества, дипломатических отношений. И вот уже монахи и музейщики сидят в одном зале и выступают на научных конференциях.
* * *
Лавра – многоэтажное здание. На каждом этаже – своя жизнь, и между этажами практически нет сообщения. На одном этаже – туристы, на другом – семинаристы, на третьем – монашествующие, на четвертом – знатные посетители, бесцеремонно въезжающие прямо в ворота Лавры, на пятом – странницы с котомками, жующие корочку хлеба на лавочке, на шестом – еще оставшиеся в монастыре музейные сотрудники, на седьмом – всякого рода «обслуживающий персонал»…
* * *
Старая российская дилемма: грязь и хамство… И Лавра не сумела смыть этого позорного клейма русской цивилизации. Достаточно заглянуть в общественный туалет при воротах или вступить в спор с буфетчицей в кафе или просто достать фотоаппарат – и вы сразу поймете, что это – Россия.
* * *
Лавра это, кроме всего прочего, и состоящий из множества киосков и лавочек торговый центр. Оно и понятно: каждый хочет унести на память что-то кроме монастырского хлеба и бутылки с водой из святого источника. Но, увы и увы! Над всем здешним товаром – от софринских икон до самодельных матрешек – витает дух церковного или псевдорусского ширпотреба.
Но кто же держит за руки местных мастеров прикладного искусства? Отчего так однообразны эти слишком ярко раскрашенные блюда, ложки и матрешки… Отчего так скучны эти богородские мужики и медведи… Все эти поделки уже в XIX столетии были безнадежно вторичны (52, 90). Все они – не более чем «седьмая вода на киселе» по отношению к древним русским игрушкам. Уйдя от простых и глубинных образов народного искусства, их создатели не пришли к оригинальному творчеству и остановились на каком-то тоскливом распутье.
Впрочем, не блещут оригинальностью не только изготовители ширпотреба. Недалеко ушел от них и автор памятника преподобному Сергию на площади перед Лаврой. В памятнике этом есть что-то от официозных монументов советского времени…
