Текст книги "Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья"

Автор книги: Николай Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

Глава тридцать девятая.
Долина отрока Варфоломея

Путешествуя по старой Троицкой дороге, нельзя не заехать в Радонеж – места, где прошла юность преподобного Сергия Радонежского. Попасть туда удобнее всего через Воздвиженское. Уже почти на выезде из села дорога на Радонеж уходит резко влево, ныряет в проезд под Ярославским шоссе и, словно облегченно вздохнув, вырывается на сельское раздолье.

Вот и Радонеж: шеренга деревянных домов вдоль единственной сельской улицы, один конец которой растворяется в полях, а другой указывает на церковь с колокольней, фронтоном и плоским куполом.

Красивое старинное название села происходит от имени – Радонег. Радонеж – принадлежащий Радонегу. Кто был этот Радонег и когда он жил – история умалчивает. Впрочем, возможно и другое объяснение названия села – от Радоницы, дня поминовения усопших (209, 422).

До начала XVII века дорога из Москвы в Троицу проходила через Радонеж, а село Воздвиженское находилось в стороне от нее. Радонеж был одним из узловых поселений в этой части Подмосковья (176, 2). В лучшие времена от него во все стороны веером расходились дороги.

Впрочем, вопрос о том, как проходила Троицкая дорога в тот или иной период, вызывает разногласия среди знатоков. Есть мнение, что в XV столетии Радонеж находился не на большаке, а напротив, несколько в стороне от торной дороги (18, 6).

Туманность этого вопроса лишний раз свидетельствует о том, что русские дороги живут своей таинственной жизнью. Они то наполняются движением, как река в паводок, то мелеют, высыхают и совсем исчезают из глаз. Проявляя невероятную настойчивость, дороги преодолевали препятствия, о существовании которых мы сегодня и не подозреваем. На первый взгляд их траектории кажутся необъяснимыми. И как тут не вспомнить великого Гоголя: «…дороги расползались во все стороны, как пойманные раки, когда их высыплют из мешка» (35, 56).

В загадочных письменах русских дорог Ключевский видел отражение русского национального характера. Помните его знаменитое рассуждение на эту тему в конце семнадцатой лекции «Курса»? «Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского проселка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу» (82, 317).

Уйти, чтобы остаться…

Над Радонежем витает тень «великого старца» – преподобного Сергия Радонежского. В округе едва ли не каждое примечательное место как-то связывалось с именем святого Сергия.

Святой прудик, вырытый самим преподобным Сергием…

Колодец, прозванный Святым, так как его ископал сам Сергий…

Урочище Белые боги, в котором Сергий сокрушил идолов…

Древний дуб, под которым ему явился ангел в образе старца…

Придорожный крест, возле которого монахи встречали Сергия, когда он возвращался из Москвы…

В Радонеже преподобный Сергий – тогда еще отрок Варфоломей – провел свои юные годы. Отсюда после кончины родителей (около 1337 года) ушел в соседнее село Хотьково. Там в Покровском монастыре жил его старший брат Стефан. В этой обители были похоронены родители Варфоломея – ростовский боярин Кирилл и его жена Мария.

Острая впечатлительность была общей чертой братьев Кирилловичей. Вероятно, они унаследовали ее от отца. Отъезд Кирилла из Ростова в неизвестность, в радонежскую глушь, был эмоциональным порывом, ответом гордого аристократа на унизительную действительность тогдашнего Ростова. Епифаний Премудрый рассказывает, что Стефан постригся в монахи после внезапной кончины жены. Поступок не менее эмоциональный, в основе которого все тот же мотив – уход от невыносимой реальности в некий новый мир. Этим уходом человек пытается спасти от разрушения свое «я», сохранить себя как личность.

Уступая просьбам Варфоломея, мечтавшего о жизни отшельника, Стефан отправился вместе с ним в лес, помог отыскать подходящее место для кельи и прожил там несколько месяцев. Наскучив однообразием отшельнической жизни, Стефан оставил Варфоломея одного, а сам перебрался в один из московских монастырей.

Все эти события происходили под шум сосновых лесов, которыми славилось в ту пору Радонежье…

Не станем пересказывать читателю Житие Сергия Радонежского. Одним оно давно известно, а другим – неинтересно. Но вот на что хотелось бы обратить внимание. Жизнь преподобного Сергия в том виде, в каком она представлена в его Житии, можно рассматривать с разных точек зрения. Это и светлый источник для верующего, и темный омут для профессора истории. Но, кажется, никто еще не пытался посмотреть на историю преподобного Сергия как на обычную жизнь необычного человека. Забыта простая истина: Сергий был таким же слабым, грешным, смертным человеком, как и все мы. Но в отличие от большинства людей он понял себя, научился управлять собой и неуклонно следовать тем путем, который он считал правильным.

Выше всего он ценил верность голосу своего сердца. «Внемлите себе, братия», – учил он своих иноков. «Слушайте голос своего сердца…» В этом – весь Сергий, все его бесхитростное учение.

Благодаря множеству случайностей, которые можно назвать и Божьим промыслом, эта верность голосу сердца привела его не в темницу или на русскую Голгофу, а к вершинам мирской славы и почета, которые, впрочем, не много значили для него. Он твердо и спокойно шел по жизни, никому не завидуя и никого не осуждая. И в итоге стал золотой легендой России.

Палитра заката

Во все времена редко встречались люди с таким потенциалом внутренней свободы, каким обладал преподобный Сергий. Во всю свою жизнь я встречал только одного человека, который жил с такой же абсолютной верностью себе, с какой жил и святой Сергий. (Разумеется, речь идет только о сходстве одной черты характера и ни о чем более.)

Был он человек незаметный, не стяжавший ни славы, ни почестей. Звали его Вячеслав Клименков. Но суть, конечно, не в имени, а в том, что он был,жил среди нас и одним своим присутствием оживлял однообразный ландшафт повседневности.

Увы, всего лишь был,поскольку не так давно мы проводили его к последнему приюту под старыми кленами Пятницкого кладбища.

Его внезапная кончина больно ударила по нервам всех, кто знал этого необычного человека. Он всегда был искренен, и потому говорить о нем можно только абсолютно искренне, без фальши и умолчаний казенных некрологов.

Прежде всего это был художник – и по натуре, и по семейному ремеслу. Все помнят его великолепные фотографии, для которых он находил редкий ракурс и необычную точку зрения. Однако, будучи от природы несколько ленив, он рисовал мало и неохотно. Его картины – скорее свидетельство тяги к живописи, к творческому восприятию мира, нежели достижения профессионального художника. При этом он все же писал одну уникальную и, безусловно, талантливую картину: свою собственную жизнь.

Коренной москвич, искусствовед с университетским дипломом, он тяготился Москвой с ее паутиной обязанностей и суетой самоутверждения. Большую часть времени он проводил на Соловках.

Образ его жизни здесь был несколько неопределенный. По большей части он выполнял самые различные работы – от художника до водолаза – в Товариществе Северного мореходства, с основателями которого был связан давними дружескими отношениями. Но при этом он всегда готов был прийти на помощь своим многочисленным знакомым соловчанам. Он перебирал автомобили, писал вывески, ремонтировал катер, а однажды вытащил утонувший в торфяном озере трактор. О его разнообразных талантах ходили легенды.

Последнее время он был матросом на каком-то местном судне, где кроме него был только один член команды – капитан. Судно ходило от Соловков до Кеми и обратно, и он был совершенно счастлив, забрасывая канат на причал, копаясь в старом дизеле или любуясь феерическим закатом над Белым морем.

Глядя на него, соловецкие обыватели пожимали плечами и крутили пальцем у виска. А он просто жил, как хотел: на краю моря, среди простых людей и простых вещей, в мире с собой и окружающими.

Это был человек необыкновенно надежный. Он мог быть до неприличия необязателен в мелочах, даже в денежных долгах, о которых он умел как-то органично забывать, – но он был надежен как скала в том высшем смысле, где, собственно, и начинается настоящий спрос с человека. Думаю, что все, кто близко знал его, могли повторить простую и строгую формулу: «С ним я бы пошел в разведку…»

Больше всего на свете он любил дарить подарки и устраивать праздник для своих друзей или для тех, кого он по неискоренимой склонности к мифологизации реальности считал таковыми. На эти цели он радостно и стремительно тратил свои редкие гонорары.

Он, не задумываясь, готов был отдать ближнему последнюю рубашку. Но даже лучшие из нас делают это только после некоторого размышления.

«Время слуг своих поставляет», – говорили в древней Руси. Он был гордым человеком и не хотел быть в услужении у времени. За эту гордость он платил свою цену. Его обманывали, оскорбляли, обносили чашей на пиру. Даже для друзей всегда было загадкой, чем он, собственно, живет. Глядя на него, вспоминалась притча Спасителя о птицах небесных.

Родись он в другие времена, из него мог бы выйти строгий аскет, собеседник ангелов, ученик святых. Он мог бы найти себя в рамках той великой традиции, которая сводит все числители к единому знаменателю. Но век не выбирают. И потому, подобно многим людям своего уклада, он не ходил, а захаживал в храм. Как в силу своей принадлежности к атеистическому поколенью, так и по свойству беспокойной души художника, он не искал покоя за стенами монастыря.

Созданный из остатков той глины, из которой Бог создавал своих святых, он предчувствовал свой уход. И скончался во сне, словно и правда ушел куда-то по срочному вызову, оставив нам заботу о своей бренной оболочке.

Он ушел так же внезапно и необъяснимо, как и другой соловецкий романтик, его близкий друг и учитель Сергей Морозов. Вероятно, в этом есть какая-то закономерность. Можно сказать, что Соловки отравили их обоих змеиным ядом своего безвременья. А можно сказать – спасли, дали годы и годы душевного покоя и радости жизни.

С уходом таких людей возникает тоскливая пустота, заполнить которую невозможно. Нам остается только вспоминать о нем и надеяться, что там, где сойдутся все пути, мы еще увидимся и поговорим о свойствах дизельных двигателей или о палитре заката на Соловках…

Истертая монета

История Радонежа напоминает старинную монету, на которой от долгого употребления почти стерлась надпись и расплылся чеканный профиль правителя. И все же очевидно одно: это селение отмечено особой метой. Здесь жили герои, мученики и святые.

Село Радонежское упоминается уже в духовной грамоте Ивана Калиты. «Собиратель земли Русской» завещал его своей второй жене княгине Ульяне. После ее кончины (не позже 1374 года) село с округой перешло во владение серпуховского князя Владимира Храброго. Согласно завещанию куликовского героя, первым радонежским удельным князем стал его пятый сын Андрей. «А благословил есмь сына, князя Андрея, дал есмь ему Радонеж с тамгою и с мыты» (56, 46). Сбор «тамги» (торговой пошлины) указывает на хозяйственное значение Радонежа, а сбор «мыта» (пошлины с провозимых транзитом товаров) – на его важную роль в тогдашней дорожной системе.

Князь Андрей стал править в Радонеже после кончины отца в 1410 году и скончался в 1425 году. Полагают, что именно он выстроил в Радонеже крепость – «град». Тогда и возникло двойное название – «городок Радонеж».

Серпуховские князья, владельцы этих мест, были люди особого закала. Их родовые черты – доблесть и благочестие. Они высоко чтили преподобного Сергия Радонежского, способствовали его прославлению как нового святого (189, 58). Примечательно, что белый камень для строительства Троицкого собора над гробом преподобного Сергия Радонежского добывали в мячковских каменоломнях, во владениях серпуховских князей (81, 17).

Многолюдный серпуховской княжеский дом был почти полностью уничтожен эпидемией чумы, свирепствовавшей на Руси в 1420-е годы. Жертвой «черной смерти» стал и радонежский князь Андрей. Под 6934 (1425/26) годом летопись сообщает: «Мор бысть велик во Пскове, и в Новегороде Великом, и в Торжьку, и во Твери, и на Волоку, и в Дмитрове, и на Москве, и въ всех градех русских и селах. Toe же осени (1425 года. – Н. Б.)преставися князь Андрей Володимеровичь и князь Семен Володимеровичь, нареченный в черньцех Сава, а положен у Троицы в Сергиеве монастыре. Toe же осени князь Ярослав Володимерович преставися, а положен в Архангеле на Москве» (141, 184).

Согласно древней традиции всех князей московского дома хоронили в Архангельском соборе Московского кремля. Погребение Андрея Радонежского в соборе Троицкого монастыря противоречило обычаю и, скорее всего, объяснялось его завещанием. Князь хотел быть погребенным у мощей преподобного Сергия, в стенах нового каменного собора, в строительстве которого он принимал участие. В правление Ивана Грозного (между 1565 и 1573 годами) останки Андрея Радонежского были перенесены из Троицкого монастыря в Архангельский собор Московского кремля (80, 27).

В начале 1411 года князь Андрей женился. Княгиня Елена Ивановна, дочь московского боярина Ивана Дмитриевича Всеволожа, после кончины мужа давала поминальные вклады в Троицкий монастырь. Впрочем, она не надолго пережила его и скончалась между 1428 и 1432 годами (122, 51). В браке с Андреем Радонежским княгиня Елена родила дочь (имя ее источники не сохранили), которая осенью 1432 года вышла замуж за галицкого мятежника князя Василия Юрьевича Косого.

«Сам князь Андрей предоставил обители щедрые податные льготы, а в конце жизни завещал три села, расположенные в непосредственной близости от монастыря – Княже, Афонасьево и Клементьево» (81, 17). Этим вкладом Андрей фактически дал монастырю независимость от удельных властей и превратил его в собственника тех земель, на которых он стоял.

* * *

Городок Радонеж вошел в историю в связи с событиями московской династической смуты второй четверти XV века. В феврале 1446 года удельный князь Дмитрий Шемяка поднял мятеж и внезапным набегом захватил Москву. Он послал своего порученца князя Ивана Андреевича Можайского с отрядом в Троицкий монастырь, где находился тогда на богомолье великий князь Василий Васильевич. Предупрежденный о намерениях мятежников, но не вполне поверивший этим известиям, Василий ограничился тем, что «посла сторожи к Радонежю», то есть выслал в сторону Радонежа заставу (137, 173). Глубокие сугробы не позволяли Ивану Можайскому объехать заставу стороной. Издали заметив вооруженных людей, он приказал своим воинам спрятать оружие в санях и представить отряд обычным крестьянским обозом. Захваченные врасплох сторожа были перебиты, а мятежники внезапно нагрянули в Троицкий монастырь, где захватили в плен беспечного великого князя Василия. Он был доставлен в Москву, ослеплен и сослан в Углич…

* * *

Последний серпуховской князь Василий Ярославич, верой и правдой служивший Василию Темному, в 1456 году по неизвестным причинам был взят под стражу и осужден на пожизненное заключение. Спасаясь от гнева великого князя, жена и сын опального бежали в Литву. Радонеж и округа вошли в состав владений великого князя Московского.

При Иване III «городок Радонеж» стал центром большого уезда, земли которого находились в верхнем и среднем течении реки Вори. Сюда в 1492 году Иван III перевел «торг» (ярмарку), который прежде собирался у стен Троицкого монастыря. Свидетельством расцвета Радонежа стало устройство здесь в 1530-е годы постоялого двора («яма»), где путники могли отдохнуть, а ямщики – сменить лошадей.

Менялась административно-территориальная принадлежность Радонежа. Созданный в 1470-е годы Радонежский уезд в 1560-е был включен в состав Московского уезда (213, 91).

Социально-экономический кризис, охвативший центральные уезды России в последней четверти XVI столетия, затронул и Радонеж. Торговля заглохла, а ямщики разбежались, спасаясь от нищеты. Ярмарка перебралась в село Клементьево близ Троицкого монастыря. Бедствия Смутного времени довершили упадок Радонежа.

Правительство Михаила Романова искало дружбы с влиятельным Троицким монастырем. 5 ноября 1б1б года монастырь получил жалованную грамоту, согласно которой Радонеж и прилежащие к нему земли были переданы из казны в собственность обители. Одновременно было проведено размежевание с землями соседнего казенного села Воздвиженского. Благочестивый жест имел прагматичную подоплеку: Троицкий монастырь был хорошим хозяином и мог быстро вывести из упадка радонежские земли.

Смута разрушила систему ямской гоньбы, остро необходимую для такой обширной страны, как Россия. Ее восстановление было актуальной проблемой для правительства Михаила Романова. Поэтому в царской грамоте властям Троицкого монастыря от 5 ноября 1616 года не забыты были и ямщики. За службу им полагалось определенное вознаграждение.

«А в памяти из Ямского приказу, какова прислана в Приказ Большого дворца в нынешнем в 7125 (1616) году за приписью диака нашего Данила Яковлева, написано: До Московского разорения был ям на городке Радонеже, а охотников устроено было на нем сорок человек. А пашни дано было двесте чети: о пяти чети человеку в поле, а в дву потомуж; сена – четыреста копен: по десяти копен человеку. Да приказчику дано было пашни десеть чети в поле, а в дву потому; сена – дватцать копен» (187, 41). Теперь все это предстояло устраивать новому хозяину – Троицкому монастырю.

Достопримечательности

Говорят, что в лучшие времена в Радонеже было семь церквей и два монастыря (209, 427). Глядя на главный ряд домов современного села, трудно представить, где могли разместиться все эти алтари. Впрочем, из всего этого благочестия ныне уцелел один-единственный дом Божий…

На краю села, на кромке высокого берега речки Пажи высится построенная в 1836– 1842 годах и выбеленная прямо по кирпичу Спасо-Преображенская церковь. В некоторых описаниях ее называют «одним из лучших памятников стиля ампир в Подмосковье» (89, 29). Пожалуй, это слишком сильный комплимент. Церковь как церковь. Не хуже, но и не лучше множества ей подобных сельских церквей. Печать ремесленной работы провинциального архитектора. Тяжеловатые пропорции колокольни, неуклюжие и массивные колонны портиков, нелепый руст под самую крышу…

В таком месте можно было бы ожидать и чего-то более впечатляющего. Впрочем, спасибо, что и эту не взорвали в лихие времена…

Неподалеку от церкви на небольшом насыпном кургане – высокая фигура старца в монашеском клобуке. Это памятник («памятный знак») преподобному Сергию Радонежскому, поставленный скульптором В. М. Клыковым весной 1988 года. Сам Сергий представлен в образе отрока в нимбе, держащего в руках икону «Троица». Композиция напоминает об одном сюжете из Жития преподобного Сергия Радонежского – чудесной встрече отрока Варфоломея, искавшего в лесу потерявшихся лошадей, с ангелом в образе старца. Старец благословил отрока и дал ему съесть просфору, после чего он легко научился грамоте и способностями далеко превзошел всех своих сверстников.

Этот сюжет, изображенный на знаменитой картине М. В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею», в реальности мог быть где-то здесь, в окрестностях Радонежа. Впрочем, в селе Варницы близ Ростова Великого также показывают место, где произошла эта знаменательная встреча. Для историка нет ничего более сомнительного, чем встреча легенды с географией. Но та зачарованная поляна в лесу, которую Нестеров изобразил на своей картине, существует до сих пор рядом с усадьбой Абрамцево. На туристических схемах окрестностей усадьбы она именуется «долиной отрока Варфоломея».

Но вернемся в Радонеж, к памятнику святому Сергию. «История – это политика, опрокинутая в прошлое», – говорил создатель марксистской схемы русской истории М. Н. Покровский. Установка этого монумента стала первым ядром, выпущенным по бастионам «научного атеизма» и «воинствующего материализма». Помню, какой переполох вызвало тогда у местных властей торжественное открытие памятника, подцержанное шумными акциями и шествиями членов общества «Память»…

* * *

За памятником открывается глубокая долина реки Пажи. Она полна воздухом и тишиной. Весной здесь бывает море черемухи и открывается всемирный конкурс соловьев.

Вниз тропа ведет к деревянной часовне-купели над водой. Правее – поросший деревьями холм старого городища, обращенного в сельское кладбище. Здесь не раз закладывали свои шурфы археологи, выуживая из земли довольно скудный улов в виде битых горшков, сломанных замков, рассыпавшихся бус и прочей мелкой рыбешки из реки времени.

Древний Радонеж спит, укрывшись тишиной веков…

И только где-то далеко, за полями и оврагами, за соловьями и археологами слышен тяжелый гул. Это работает день и ночь фабрика по переработке пустоты – Ярославское шоссе…