Текст книги "Удар по своим. Красная Армия. 1938-1941 гг."

Автор книги: Николай Черушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

На второй вопрос председательствующего – не оговаривает ли он, Даргольц, Базилевича, —Даргольц заявил, что правильность своих показаний о Базилевиче он подтверждает. Его в антисоветский военный заговор завербовал Базилевич. Утверждает, что сейчас он говорит только истинную правду и вовсе Базилевича не оговаривает.

В последнем слове подсудимый заявляет, что он 21 год честно и добросовестно служил в РККА и никаких преступлений против Советской власти не совершал.

Суд удалился на совещание, по возвращении с которого председательствующий огласил приговор – высшая мера наказания (расстрел), конфискация лично ему принадлежащего имущества и лишение воинского звания «комкор»³⁹.

II

ФЛАГМАН ФЛОТА 2-ГО РАНГА КОЖАНОВ ИВАН КУЗЬМИЧ

Родился в мае 1897 г. на Кубани в станице Вознесенской в крестьянской семье. В 1917 г. окончил отдельные гардемаринские классы. Член ВКП(б) с марта 1917 г. В Красной Армии с 1918 г. Службу проходил в составе Волжской военной флотилии. Во главе отряда моряков сражался с белогвардейцами и белочехами в Поволжье и на Каспии. С августа 1919 г. командовал всеми десантными отрядами Волжско-Каспийской флотилии. В сентябре—декабре 1920 г. командовал Морской экспедиционной дивизией на Азовском море, действовавшей против войск генерала Улагая на Кубани и Врангеля в Северной Таврии. В марте—мае 1921 г. командовал Морскими Силами Балтийского моря, участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа. Затем был членом РВС Морских Сил Черного и Азовского морей.

В 1922—1924 гг. – начальник и комиссар Морских Сил Тихого океана. В 1924—1927 гг. – слушатель Военно-морской академии РККА. В 1927—1930 годах – военно-морской атташе в Японии. Затем один год работал в должности начальника штаба Морских Сил Балтийского моря. В 1931—1937 гг.– командующий Черноморским флотом.

Член ЦИК СССР. Член Военного совета при наркоме обороны.

Награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

Кольцо вокруг Кожанова стало стремительно сжиматься сразу же после суда над Тухачевским и его подельниками, среди которых были комкоры Примаков и Путна. Еще в ходе предварительного следствия над группой Тухачевского следователи ГУГБ НКВД СССР скрупулезно изучали связи каждого из них – с кем служил и дружил, с кем водку пил и т.д. Эта работа продолжалась и после суда над Тухачевским. Особисты в центре и на местах из кожи лезли вон, лишь бы перещеголять друг друга в количестве подаваемого начальству оперативного материала. О «качестве» его говорить не приходится.

В качестве иллюстрации к сказанному приведем документ, имеющий непосредственное отношение к герою нашего повествования. Это выписка из сообщения начальника особого отдела Балтийского флота, датированного 15 июня 1937 г., – после суда над Тухачевским, Примаковым, Путной и их товарищами прошло всего четыре дня.

«...Из беседы с членом Военного совета Краснознаменного Балтийского флота дивизионным комиссаром Булышкиным мне стало известно, что командующий Черноморским флотом Кожанов Иван Кузьмич, работая в 1923 году на Дальнем Востоке, поддерживал троцкистов и имел общение с бывшим в то время там Гамарником... Поскольку Кожанов в 1923 году на ДВК (Дальневосточном крае. – Н.Ч.) поддерживал троцкистов, а в 1925 году колебался, находясь продолжительное время в Японии вместе с врагами народа Путной* и Примаковым¹, а также учитывая его последующие встречи с Путной в Англии, имеются все основания полагать, что Кожанов является участником троцкистского подполья...»⁴⁰

Арестовали Кожанова 5 октября 1937 г. В протоколе судебного заседания говорится, что он осужден за то, что, будучи вовлечен в антисоветский заговор и являясь одним из руководителей заговора на Черноморском флоте, организовал группы для совершения террористических актов против руководителей партии и Советского правительства с целью свержения Советской власти и реставрации капитализма в стране. Там же отмечается, что Кожанов по заданию контрреволюционной организации проводил подрывную вредительскую работу, направленную в ущерб военной мощи Советского Союза и поражения его в войне; что он срывал и затягивал ремонт боевых кораблей, создал вредительскую базу подводных лодок в Каборге и на случай войны намечал проведение ряда диверсионных актов на объектах оборонного значения. Ему вменяли в вину также вербовку в заговор корпусного комиссара И.Б. Разгона².

В ходе предварительного следствия Иван Кузьмич виновным в инкриминируемых ему преступлениях не признал. В частности, он решительно отрицал факт вербовки им в военный заговор в ноябре

1932 г. Израиля Разгона. Даже очная ставка с последним, проведенная следователями 2 ноября 1937 г., ничего нового не добавила к обвинительному материалу на Кожанова. А ведь то был выигрышный момент – доказать факт вербовки командующим флотом своего заместителя в антисоветскую организацию. Однако все осталось «статус кво» – Разгон заученно твердил о вербовке его в заговор, а Кожанов все это решительно отвергал.

Из протокола допроса арестованного И.Б. Разгона (17 сентября 1937 г.).

«Вопрос: В течение 30 дней, несмотря на уличающие вас в антисоветском военном заговоре факты, вы упорно отрицали свою вину и лишь сегодня заявили, что желаете правдиво сознаться, рассказать о том, кто вовлек вас в ряды заговорщиков.

Ответ: В антисоветский военный заговор я был вовлечен в сентябре 1932 года бывшим командующим Черноморским Флотом Кожановым. На Флот в качестве помощника командующего я прибыл в том же году... Кожанов сначала намеками обнаружил свое несогласие с политикой партии и Советской власти. Я разделял его взгляды...»

О том, что фигуры Кожанова и Разгона для следствия были одними из ключевых, видно хотя бы из того, что показания на них усиленно выколачивали у многим арестованных. В частности, у лиц, занимавших различные должностные категории – от заместителя начальника политуправления флота дивизионного комиссара И.А. Мустафина³ до военного строителя – начальника УНР-87 С.Л. Плоткина**. Мустафин, входивший (по версии следствия) в руководящее ядро заговора на Черноморском флоте, на допросе

7 августа 1937 г. показал, что «...принимались зависящие от нас меры к укрытию от разоблачения проникших во флот троцкистов и к сохранению этих троцкистов на руководящей ответственной работе – достаточно сказать, что мы до последнего времени, до тех пор, пока эти лица не были вскрыты органами НКВД, всячески защищали: Разгона, Орловского, Плоткина и т.д.».

Личность С.Л. Плоткина стоит того, чтобы остановить на нем внимание. На допросе 19—20 августа 1937 г. он заявил: «В заключение хочу сказать, что Черноморский театр в целом подвержен как вредительскому планированию из Инженерного управления РККА.., так и вредительскому строительству под руководством Кожанова, Разгона...»

Это заявление, по сути своей провокационное и клеветническое, Плоткин сделал два месяца спустя после своего ареста. А до этого он всеми силами сопротивлялся давлению следствия (до 5 августа 1937 г.). Как видно из первого протокола его допроса (от 28 июня 1937 г.), Самарий Плоткин свою принадлежность к троцкизму отрицал. Правда, он не скрывал, что в 1923—1927 гг. примыкал к троцкистско-зиновьевской оппозиции, за что в 1928 г. партийной организацией был исключен из рядов ВКП(б). Однако партийная комиссия Ленинградского военного округа (там служил тогда Плоткин) отменила это решение и оставила его в составе партии, объявив ему при этом строгий выговор с предупреждением.

Военный строитель Плоткин имел смелость даже дерзить следователям. В его деле имеется рапорт оперуполномоченного сержанта госбезопасности Московенко, где тот докладывает своему начальнику о дерзком поведении подследственного на допросе 9 июля 1937 г. Тогда Плоткин заявил, что арестами таких людей, как он, следствие делает террористов и вредителей, искусственно создает контрреволюционные организации, что бывших оппозиционеров, которые давно признали свои ошибки и честно работают сейчас, заставляют копать канавы... На язвительное замечание следователя: «Я вижу, как Вы преданы Советской власти!..», Плоткин не остался, как говорится, в долгу: «Еще неизвестно, кто больше предан Советской власти – я или Вы. Подумаешь, какой ортодокс!..»

Следователь Московенко расценил подобное поведение арестованного как дискредитацию следственных органов и его лично, а поэтому просил разрешения посадить Плоткина в карцер на пять суток. Резолюция на этом рапорте свидетельствует, что такое разрешение было им получено.

На допросе 5 августа 1937 г. Плоткин заявил, что он решил прекратить двурушничество и рассказать о своем участии в антисоветском военном заговоре. На суде 5 января 1938 г. он также вину признал, получив взамен высшую меру наказания.

Показаний, «уличающих» И.К. Кожанова, с каждой неделей становилось все больше и больше, а прессинг на него также увеличивался и увеличивался. Допросы чередовались с очными ставками. Одну из таких мощных атак, целью которой было сломить его сопротивление, Кожанову пришлось выдержать 2 ноября 1937 г.—

начали с допроса, а кончили очными ставками с бывшим заместителем начальника Морских Сил РККА флагманом 1-го ранга И.М. Лудри и упомянутым выше корпусным комиссаром И.Б. Разгоном.

Это «наступление» на Кожанова проводила бригада сотрудников 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР в составе начальника 6-го отдаления старшего лейтенанта госбезопасности А.М. Ратнера, оперуполномоченного того же отделения лейтенанта госбезопасности Н.Ф. Мнева и оперуполномоченного 8-го отделения лейтенанта госбезопасности Кудрявцева. Судя по содержанию, последовательности и тональности задаваемых Кожанову вопросов, чекисты были твердо убеждены в том, что их действия в конечном итоге увенчаются победой, т.е. в том, что Кожанов не сможет выдержать такого обилия обвинительных фактов и сломается. Но они плохо знали Ивана Кожанова...

«Вопрос: Вы арестованы 5 октября. До сего времени продолжаете упорствовать, ведете себя на допросах провокационно, как непримиримый враг Советской власти.

Ответ: Участником антисоветского военного заговора я не был.

Вопрос: Вас уличают в антисоветской, предательской деятельности ваши же сообщники, в частности хорошо вам известный Лудри Иван Мартынович, с которым вы были связаны по заговору. Вам не удастся увильнуть от таких разоблачающих фактов.

Ответ: С Лудри я никогда по заговору связан не был. Таких его показаний у вас быть не может...

Вопрос: Стало быть, у Лудри нет никаких оснований клеветать на вас?

Ответ:... Да, оснований клеветать на меня у Лудри быть не может...»

По сигналу следователя в кабинет вводят И.М. Лудри.

«Вопрос (Кожанову): Вы знаете его?

Ответ: Да, это Лудри Иван Мартынович.

Вопрос (Лудри): Вы также знаете его?

Ответ: Да, это бывший командующий Черноморским флотом Кожанов.

Вопрос (Лудри): За что вы были арестованы и в чем обвиняетесь?

Ответ: Я был арестован за участие в военном заговоре на флоте, возглавлявшемся бывшим наморси Орловым, по заданию которого вел вредительскую работу, направленную к понижению боеспособности флота, срыву его строительства...

Позднее Орлов дал мне задание связаться с Кожановым Иваном Кузьмичем, разведать его политические взгляды и настроения с целью вовлечения в заговор. В один из приездов Кожанова в Москву в 1935 году я специально завел разговор, в котором постепенно развивал критику положения в стране и намекал на существование в РККА заговора. Со слов Кожанова оказалось, что он уже знает о наличии заговора, возглавляемого Тухачевским. Об этом я и рассказал потом Орлову.

По заданию Орлова я связался с немецким разведчиком Шписом, которому передавал сведения о состоянии нашего флота.

Вопрос (Кожанову): Ну, что вы теперь скажете?

Ответ: Лудри в отношении меня показывает неправду.

Вопрос (Лудри): Кожанов заявляет, что вы оговариваете его. Это так?

Ответ: Нет. Я Кожанова не оговариваю... Показываю о своем личном участии в антисоветском заговоре и моей связи по заговору с Кожановым. И крайне удивлен тем, что Кожанов мне в глаза врет и пытается оклеветать меня...»

«Мавр» сделал свое дело, и Лудри выводят из кабинета следователя. Не давая передышки Кожанову, тут же вводят очередного обвинителя – Израиля Разгона.

«Вопрос (Кожанову): Вы знаете его?

Ответ: Да, это Разгон.

Вопрос (Разгону): Вы узнаете его?

Ответ: Да, это бывший командующий Черноморским флотом Кожанов.

Вопрос (Разгону): Кожанов ознакомился с вашими показаниями и отрицает их.

Ответ: Я не знаю, почему Кожанов считает возможным порочить эти показания, я настаиваю на них... Кожанов вовлек меня в заговор в Севастополе в ноябре 1932 года, когда я работал помощником командующего Черноморским флотом. У себя на квартире Кожанов нередко высказывал антисоветские взгляды на политику ЦК ВКП(б). Я как бывший троцкист... был солидарен с ним...

Я привлек к вредительской работе командира Севастопольского порта Гурьева, командира Николаевского порта Гордеева, начальника инженеров ЧФ (Черноморского флота. – Я. Ч.) Вейнгера, начальника строительства Коссовича и начальника УНР Плоткина. Об этом я поставил в известность Кожанова.

Вопрос (Разгону): Называл ли вам Кожанов участников заговора на Черноморском флоте?

Ответ: Кожанов рассказал мне, что участниками заговора в Севастополе являются: Доминиковский, начальник гидрографического отдела; Пуга, бывший командир дивизиона канлодок (канонерских лодок. – Я. Ч.); Грен, бывший командир Крымской береговой обороны; Грауберт, заместитель Грена по политической части...

Вопрос (Кожанову): Вы и теперь будете отрицать свое участие в заговоре?

Ответ: Да, участником заговора я не являюсь. Разгон показывает неправду».

По сценарию чекистов Разгон неплохо выполнил свою задачу и его отводят «на отдых» в свою камеру. Следователи еще надеются, что позиции Кожанова им удалось поколебать.

«Вопрос (Кожанову): Стало быть, это голословное отрицание фактов?

Ответ: Я могу снова повторить, что не виновен...»⁴²

Каждая очная ставка с бывшими сослуживцами была для Ивана Кузьмича большим испытанием, она еще больше подтачивала и без того небольшие оставшиеся физические и моральные силы. Ведь одно дело – читать выписки из их показаний, и совсем другое – глядя в глаза собеседнику, выслушивать от него несусветную ложь и клевету.

Очная ставка с Лудри и Разгоном отнюдь не являлась последней на тюремном пути Кожанова. В начале января 1938 г. (7 января) ему устроили очередную. На сей раз обличитель был еще более «крутой», – самый главный военно-морской командир страны – начальник Морских Сил РККА флагман Флота 1-го ранга В.М. Орлов. В свое время (в 1931 г.) Кожанов от Орлова принимал Черноморский флот, ему же он был непосредственно подчинен по службе вплоть до ареста последнего в июле 1937 г. В доарестное время отношения между ними были вполне нормальные.

«Вопрос (Орлову): Расскажите о своем участии в антисоветском военно-фашистском заговоре, членом которого являлись.

Ответ: В военно-фашистском заговоре я принимал участие с

1933 года. Наиболее активную заговорщическую деятельность по указаниям военного центра и его руководителя Тухачевского развернул с 1934 года...

Тухачевский при моем вступлении в заговор и в дальнейшем последовательно информировал меня о ряде участников заговора, в частности о Якире, Уборевиче, Корке, Примакове, Путне, Ефимове, Антонюке, Халепском, Седякине, Славине, Горбачеве и других, я в свою очередь осведомлял его о завербованных мною в заговор моряках.

Теперь о Кожанове... Не находясь с ним в близких отношениях, я поручил сделать это моему заместителю Лудри. Лудри выполнил мое поручение... Суть информации Лудри сводилась к тому, что Кожанов полностью осведомлен о заговоре Якира и держит с последним связь...

В период пребывания Кожанова в Москве в 1935 году на итоговом заседании по боевой подготовке РККА я сказал ему, что Луд-ри информировал меня о своей беседе с ним и что я хочу получить от него личное подтверждение о его участии в заговоре. Кожанов дал мне такое подтверждение, после чего я сообщил ему о вредительской работе на флоте, осуществляемой мною и по моим указаниям другими заговорщиками, а также задачах заговорщической деятельности в Морских Силах РККА, поставленных военным центром.

Вопрос (Кожанову): Вы подтверждаете показания Орлова, в которых тот изобличает вас как участника антисоветского военного заговора?

Ответ: Орлов говорил, что Лудри был послан им на разведку с целью выяснить мое участие в заговоре. Я с Лудри никогда не разговаривал о заговоре...

Никогда не говорил о заговоре и с Орловым. Впрочем, я не мог

об этом говорить. Ибо о заговоре, до его вскрытия, никогда не слыхал. Не знаю, из каких соображений исходит Орлов, показывая на меня...

Когда в 1937 году услышал отрицательное мнение Орлова о Ворошилове, передал об этом Душенову, Лудри и Гугину⁴. Я не мог быть вместе с заговорщиками. Это подтверждается и моей позицией на Военном совете, где мне пришлось резко выступить против Орлова.

О моей деятельности на Черноморском флоте. Я проводил правильную линию, как раз обратную той, о которой говорил Орлов...

Подрывной работой не занимался и никаких заданий не получал. Да и не мог получать, так как участником заговора не был.

Черноморский флот был на особом положении, ибо не подчинялся округу, как другие флоты. С Якиром, кроме официальных, других отношений не было. В частной обстановке встречался с ним, но о заговоре не говорил никогда...»

Владимир Митрофанович Орлов, подыгрывая следователю, продолжал «разоблачать» Кожанова:

«...Связь Кожанова с Якиром, безусловно, была... Так что заявление Кожанова о том, что он с Якиром почти не общался – ложное. Кожанов неоднократно участвовал под руководством Якира в совместных играх Черноморского флота с Украинским военным округом, которым последний командовал.

Неверно и заявление Кожанова о том, что он якобы боролся против схематизма в боевой подготовке ЧФ (Черноморского флота. – Н. Ч.). Кожанов был, если можно так выразиться, основоположником схематизма в боевой подготовке морских сил... Что ка-

сается заявления Кожанова о моем неприязненном отношении к Ворошилову, то я этого не отрицаю. Все заговорщики отрицательно относились к нему...»⁴³

Эту очную ставку проводили все те же сотрудники 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР Ратнер и Кудрявцев под руководством помощника начальника отдела капитана госбезопасности З.М. Ушакова, который уже «расколол» многих крупных военачальников Красной Армии.

Иван Кузьмич Кожанов среди лиц, с которыми он делился своими наблюдениями и мыслями, а значит доверял им, упоминает К.И. Душенова, флагмана 1-го ранга, до своего ареста в мае 1938 г. командовавшего Северным фотом. А до прихода на Север Константин Иванович почти пять лет был правой рукой Кожанова – с ноября 1930 г. по март 1935 г. он работал начальником штаба Морских Сил Черного моря. Именно поэтому фамилии этих двух флотоводцев так часто встречаются рядом на страницах архивно-следственного дела как первого, так и второго. В отличие от Кожанова Душенова сломали уже через неделю после ареста.

В протоколе допроса К.И. Душенова от 29 мая 1938 г. записано следующее.

«Вопрос: Конкретизируйте, при каких обстоятельствах вы были завербованы в заговор.

Ответ: В начале 1935 года, после опубликования обвинительного заключения по делу Зиновьева и других в связи с убийством Кирова, Кожанов... сообщил мне, что в армии и на флоте имеется большая группа крупных военных специалистов и политработников, которые представляют собою мощную военную контрреволюционную организацию, ставящую задачей путем вооруженного восстания свергнуть руководство партии и правительства...

Кожанов потребовал от меня, чтобы я дал ему согласие на участие в активной борьбе против Политбюро ЦК ВКП(б) и Советского правительства. Я тут же заявил Кожанову, что вполне разделяю его антисоветские взгляды и готов принять участие в борьбе за изменение политики ЦК ВКП(б)...

Кожанов сказал, что заговорщиков возглавляют Тухачевский, Гамарник, Якир, Уборевич, Орлов, которые находятся в оппозиции к Сталину и Ворошилову и ведут активную работу по вербовке в контрреволюционную организацию руководящих военных и политических работников во всех основных звеньях Красной Армии и Военно-Морского флота. При этом подчеркнул, что лично связан по заговорщической деятельности с Якиром, вовлекшим его в контрреволюционную организацию, а также с Орловым, который по указаниям Тухачевского руководит заговорщиками на флоте.

Кожанов назвал участниками заговора на флоте следующих лиц: Закупнева, командующего Северной военной флотилией; Викторова, командующего Тихоокеанским фотом; Лудри, заместителя начальника Морских Сил; Сивкова, командующего Балтийским флотом; Леонова, помощника начальника Управления вооружений Военно-Морских Сил; Алякринского, начальника научно-исследовательского института военного кораблестроения; Алякрицкого, уполномоченного отдела военного кораблестроения в Ленинграде...

Вопрос: Вы дали Кожанову свое согласие на участие в заговорщической организации на Флоте?

Ответ: Да, я... заявил Кожанову, что разделяю взгляды заговорщиков и согласен принять участие в этой контрреволюционной организации»⁴⁴.

Кожанов непоколебимо продолжал стоять на своем. Не изменил Иван Кузьмич своей позиции и на суде 22 августа 1938 г., где заявил, что «участником антисоветского военного заговора он не являлся и никакой контрреволюционной работы не проводил. О существовании в Черноморском флоте антисоветской группы заговорщиков ничего не знал, а Разгона не вербовал...»

Флагман Кожанов ушел из жизни ошельмованным, но не сломленным.

III

КОМКОР СМОЛИН ИВАН ИВАНОВИЧ

Начальник и комиссар Военно-инженерной академии РККА комкор И.И. Смолин был арестован 14 мая 1937 г. Днем раньше (13 мая) начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Израиль Леплевский подписал соответствующую справку на него. Учитывая, что это было время активной подготовки процесса над группой Тухачевского, данный документ целесообразно привести без каких-либо купюр. Как и большинство документов, исполненных в этом отделе, справка имела гриф «совершенно секретно»:

«Имеющимися у нас следственными материалами установлено, что начальник-комиссар Военно-инженерной академии РККА им. Куйбышева– комкор Смолин Иван Иванович, б. офицер, 1891 г. рождения, в декабре 1917 года из Москвы бежал на Дон, где вступил рядовым офицером в Георгиевский полк деникинской армии. Через непродолжительное время из белой армии Смолин был командирован в Москву для сбора средств с буржуазии в пользу добровольческой армии. По прибытии в Москву Смолин вступает в группу московских анархистов под фамилией «Лошкарев» и ведет контрреволюционную работу. В начале 1918 года он под этой фамилией арестовывается. По освобождении из тюрьмы Смолин, скрыв свое контрреволюционное прошлое, вступает в РККА, где в

1921 году его принимают в ВКП(б), а в 1922 г. по рекомендации террориста Муралова он свой партстаж оформляет с февраля

1919 года.

По заявлениям военнослужащих: Голубева – ВИА (Военно-инженерная академия. – Н. Ч.) РККА и пом. по полит, комкора 3 – дивкомиссара Бахирева – в 1923—1924 гг. Смолин был связан с руководителем рязанской троцкистской организации Крыловым и вел в то время активную троцкистскую работу.

По показаниям арестованного, одного из руководителей военно-троцкистского центра – Примакова, Смолин был им вовлечен в военно-троцкистскую организацию.

На допросе от 9 мая с.г. Примаков показал:

«Кроме того, в соответствии с установками троцкистского центра, мною лично вовлечены в троцкистскую военную организацию следующие лица:

...Смолин Ив. Ив. – начальник Инженерной академии РККА. Привлек я его при следующих обстоятельствах:

В бытность мою инспектором академий РККА, при неоднократных встречах с Смолиным, я выяснил, что он страшно озлоблен против Ворошилова за снятие его с должности командующего Кавказской Краснознаменной армии, считая, что его сняли незаслуженно, что его затирают и не ценят. При этом он всегда оскорбительно отзывался о Ворошилове. Враждебные взгляды против Ворошилова Смолина я поддерживал и подал ему троцкистскую мысль, что Ворошилова необходимо устранить от руководства Красной Армией. За эту мысль Смолин ухватился, развивая ее антисоветскими выпадами».

Далее Примаков показывает:

«...В процессе этих бесед мы установили общность наших антисоветских взглядов и я считал его готовым троцкистом».

Показания Примакова об участии в военной троцкистской организации Смолина подтверждаются также показаниями арестованного члена этой организации б. комбрига ПВО* Лаврова.

На допросе от 9 мая с.г. Лавров показал: «Руководство военнотроцкистской организации мне Медведев (б. нач. УПВО**) не назвал. С его слов я знаю, что в нее входил Смолин».

Считаю необходимым Смолина И.И. арестовать.

Начальник 5 отдела ГУГБ НКВД СССР комиссар гос. безопасности 2 ранга

(Леплевский)

13 мая 1937 г.»⁴⁵.

Подробных комментариев сей документ не требует. Обвинительным содержанием наполнены, безусловно, показания комкора Виталия Примакова. Который, кстати, признательные показания стал давать только 8 мая 1937 г., т.е. спустя почти девять месяцев после ареста. Нет особой нужды говорить и о том, что все называемые им военные учреждения и лица были навязаны ему сотрудниками Особого отдела ГУГБ. Такую же линию они проводят и в показаниях Тухачевского, арестованного неделю спустя после Смолина. Сравнение этих двух текстов (показаний Примакова и Тухачевского) позволяет сделать однозначный вывод – их направленность и даже отдельные детали заранее обговаривались в одном и том же месте – в Особом отделе ГУГБ.

Судите сами. В показаниях М.Н. Тухачевского от 1 июня 1937 г. отмечается: «В августе того же года (1932 г. – Н. Ч.) я поехал в отпуск на Кавказ. На станции Беслан меня встретил командарм ККА (Кавказской Краснознаменной армии. – Н.Ч.) Смолин. Он жаловался на плохое отношение к нему наркома. В дальнейших наших разговорах выяснилось несогласие Смолина с генеральной линией партии, и я предложил ему вступить в группу, которую я нелегально сколачиваю в армии на основе платформы правых.

Я спросил его, кого он считал бы возможным привлечь к нашей организации, и он указал на своего начальника штаба Алафузо. Апафузо охотно участвовал в разговоре, еще более сгущал краски и я предложил ему, наконец, вступить в военную организацию, на что он и согласился, узнав ее правую платформу»⁴⁶.

О том, что Смолин, как и Примаков, а равно как и ряд других военачальников, чувствовали неудовлетворенность своим должностным положением, было известно наркому Ворошилову еще задолго до первых арестов высшего комначсостава РККА. Об этом уже говорилось в книге «37-й год. Элита РККА на Голгофе» в главе, посвященной К.Е. Ворошилову.

Что же касается обвинений Примакова в приверженности к троцкизму, то тут функционеры из ГУГБ были отчасти правы. Повторяю – только отчасти. Дело в том, что уже десять лет прошло, как Примаков порвал все свои связи с троцкистской оппозицией, официально заявив об этом по линии ТАСС и в центральной печати. Это его заявление затем было опубликовано во многих республиканских и областных газетах. Например, в газете «Заря Запада» от 13 июля 1928 г. в рубрике партийной хроники под заголовком «Примаков подчиняется съездовским решениям» (речь идет о решениях 15-го съезда ВКП(б). – Н.Ч.).

Однако пора вернуться к Смолину. Пройдемся по страницам его следственного дела и отметим там основные моменты. Еще раз напомним, что арестовали комкора Смолина 14 мая 1937 г.

Лист 16. Протокол его допроса от 5 сентября 1937 г. Вину не признал: «Категорически заявляю, что участником военно-фашистского заговора я не являлся».

Лист 20. Из показаний М.Н. Тухачевского от 29 мая 1937 г.: «В 1931 г. я переехал в Москву. В этот период я создал антисоветскую группу с участием Фельдмана, Алафузо, Смолина и других».

Лист 21. Из показаний В.М. Примакова от 14 мая 1937 г.: «...Для этого были созданы группы: моя группа; группа Гарькавый-Василенко на Урале; Туровский и Зюка на Украине; Смолин, Ольшанский, Казанский в Москве. Эти группы между собой связаны не были...»

Лист 23. Показания комкора Б.М. Фельдмана от 21 мая 1937 г.: «...Несколько раз он (Смолин. – Н. Ч.) приходил ко мне по делам академии и опять слышал от него такие разговоры о недовольстве... Я тогда рассказал ему, что существует в армии организация, которая может помочь ему найти выход. Он расспросил о задачах ее. Я ему осторожно рассказал, получив его согласие. О роли его. Подобрать людей в академии и снижение боевой подготовки.

...Через некоторое время при личной встрече Смолин поставил меня в известность, что Селиванова⁵ вовлек уже в работу, но что Городской уже арестован...»

Лист 24. Показания коринтенданта Д.И. Косича от 31 августа 1937 г.: «...В начале 1937 года в один из выходных дней в феврале м-це я проходил по парку в Архангельском, встретил комкора Смолина и зная, что он член военно-фашистской организации, начал с ним разговор о ходе его подготовки этой работы с его стороны. Он мне рассказал следующее: во-первых, что им проведена работа по вербовке нескольких лиц в академии, во-вторых, что он сам должен на днях получить от Тухачевского задание по какой-то еще неизвестной ему пока работе...

Мне лично известно, что участниками антисоветского военнофашистского заговора являются... 10. Смолин Иван Иванович. В

1931 году Смолин пришел ко мне в УОВС⁶ и в разговоре с ним в моем кабинете он задал мне вопрос: «Как идут дела в организации?» На мой вопрос: «В какой?», Смолин сказал: «Что ты дурака валя-

ешь, в той же, в которой состоишь ты и я». Из этого я понял, что Смолин является участником военно-фашистской организации.

В феврале 1937 года в Архангельском мы обсуждали с ним дела организации, о чем я уже дал показания».

Лист 25. Показания бригинтенданта Ф.Г. Шиганова⁷ от 14 мая 1937 г.: «...В середине февраля м-ца 1935 года я пошел на службу к Смолину для выяснения возможности моего устройства к нему в академию на службу. Смолин в то время уже был начальником Военноинженерной академии, а я нач. 7-го участка военно-строит. работ МВО (Московского военного округа. – Н.Ч.)... При этом Смолин мне сказал, что он учитывает наше единомыслие по политическим вопросам, о чем он сделал вывод из наших разговоров, происходивших на вечеринке у Ильина⁸, и что он имеет в виду использовать меня по выполнению троцкистских заданий в системе Осоавиахима. Тут же Смолин мне заявил, что уже имеет задание о создании повстанческих троцкистских отрядов... Будучи уже председателем Пролетарского райсовета ОАХ (Осоавиахима. – Н. Ч.), я в первой половине марта м-ца 1935 года пошел к Смолину в академию и поставил его в известность о том, что я работаю в системе Осоавиахима».