Текст книги "Удар по своим. Красная Армия. 1938-1941 гг."

Автор книги: Николай Черушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

Эти группы были организованы лично Берия. Собрав нашу группу, он заявил, что наша группа создана по указанию свыше для ведения расследования по особым делам и что за эти дела мы будем отвечать только перед ним, минуя своих непосредственных начальников (начальник отдела, нач. отделения). Старшим группы был назначен Иванов. Одновременно Берия сказал нам тогда, кто какое дело будет расследовать. Мне лично дали дело Хаханьяна. По установленному порядку все вопросы мы должны были докладывать Берия через Иванова. Нас предупредили также, чтобы мы, кроме Берия и Иванова, другим работникам НКВД и в том числе даже своим начальникам, дела свои не докладывали и даже не допрашивали бы подследственных в присутствии их.

Должен заметить, что дело Хаханьяна первоначально было возбуждено в свое время в Москве, затем расследовалось на ДВК и только после этого было дано мне. По материалам дела Хаханьян признавал себя виновным и давал очень обширные показания, утверждая в частности, что он готовил покушение на Блюхера, будучи сам членом Военного совета по ДВК. Допросы Хаханьяна производились в Доме № 2, содержался он во внутренней тюрьме НКВД вначале один, а затем с секретарем Базилевича —Даргольцем. Допрашивал я Хаханьяна почти каждый день. Каких-либо незаконных методов следствия к Хаханьяну мною не применялось, но он мне говорил, что в начале следствия по его делу его били. На первых допросах у меня Хаханьян отказался от части своих показаний и заявил, что утверждения его об участии в покушении на Блюхера не соответствуют действительности. Хаханьян мне говорил, что до его ареста с ним беседовали по делу отдельные члены правительства.

Оперативных материалов по разработке Хаханьяна... не было. Основанием к его аресту послужили показания о нем отдельных лиц (кто давал показания, я сейчас не помню). Других же материалов по делу не было. Обвинялся Хаханьян по делу о причастности к военному заговору.

Сам Хаханьян также давал показания на многих лиц о причастности их к заговору. Показывал он и о причастности к заговору Базилевича... Подробностей его показаний о Базилевиче я сейчас не помню...»¹⁵

У нас есть возможность ознакомиться с этими подробностями. Обратившись к собственноручным показаниям Хаханьяна от 29 октября 1938 г., узнаем следующее.

«При моем допросе от 28 октября 1938 г. я показал, что секретарь Комитета обороны Базилевич Георгий Дмитриевич является участником военно-заговорщической организации.

На вопрос, поставленный зам. наркома НКВД СССР Берия мне, сообщить все, что мне известно об этом подробно, показываю:

О том, что Базилевич Г.Д. является участником военно-заговорщической организации, я впервые узнал в 1935 году от Тухачевского.

Тухачевский сообщил мне тогда, что руководство заговорщической работой Базилевича осуществляет непосредственно он, Тухачевский, имея прямую связь с Базилевичем. Здесь же мне Тухачевский рассказал, что Базилевич имеет задачей при подборе материалов, при докладах правительству скрывать осуществляемое участниками как военно-заговорщической, так и правотроцкистской организацией вредительство, путать и не все записывать в постановления СТО, оставаться безучастным к контролю выполнения этих постановлений.

Во время этого же разговора я спросил Тухачевского, стоит ли мне связаться с Базилевичем, как участником организации? Сначала Тухачевский считал эту связь ненужной, но когда я заявил ему, что я в своей работе по линии Комиссии Совконтроля тесно соприкасаюсь с Базилевичем и что целесообразно между нами, как заговорщиками, иметь связь, то Тухачевский дал согласие на установление связи и обещал предупредить о том Базилевича.

Не помню точно, не то в конце 1935 г., не то в первой половине

1936 г., заговорщическую связь с Базилевичем я установил у него в кабинете, в Кремле. Как-то зайдя поздно вечером к Базилевичу, я завел с ним разговор о том, как себя чувствует Базилевич. Я спросил его, доволен ли он получением звания комкора и своей работой в секретариате Комиссии Обороны? Базилевич выразил свое недовольство по поводу присвоения ему звания комкора, сказав, что Ворошилов его затирает, что он «нормально» сейчас должен был бы командовать округом и быть в звании командарма.

«А сейчас работаешь, как сукин сын, сказал он, и кроме нахлобучек и дерганий со стороны Молотова ничего другого не имеешь».

В ответ на это я сказал Базилевичу, что вот изменится обстановка, наступят другие условия и изменится и наше положение к лучшему. При этом я спросил его, понимает ли он, о каком изменении обстановки я ему говорю. Базилевич ответил мне, что он понимает меня, что он от Михаила Николаевича (Тухачевского) знает обо всем. Здесь я раскрылся ему как заговорщик. Базилевич также подтвердил свою принадлежность к военно-заговорщической организации и, таким образом, связь была установлена. Здесь же мы договорились о том, что о дальнейшей заговорщической работе мы будем информировать друг друга. Такая взаимная информация между нами производилась, большей частью информировал его я о своей работе, рассказывая ему о проводимых мною по линии КСК (Комиссии Советского Контроля. – Н. Ч.) контрольных работах, после которых обнаруженное мною вредительство скрывалось от правительства (например, помню, что я ему говорил об огромном вредительстве, проведенном участниками право-троцкистской организации в области производства артиллерийских выстрелов, миноносцев, морской авиации и т.д. и что обо всем этом правительству я решил не докладывать).

Подобная связь с Базилевичем мною поддерживалась вплоть до моего отъезда в Хабаровск в январе 1937 года после назначения меня начальником политуправления ОКДВА»¹⁶.

Из содержания книги «37-й год. Элита РККА на Голгофе» видно, что к началу 1937 г. взаимоотношения внутри верхушки руководства ОКДВА совсем разладились. А если быть точнее, то такие разногласия произошли между маршалом Блюхером и начальником политуправления армии Аронштамом, предшественником Хаханьяна. Аронштам писал докладные (по сути доносы) на Блюхера. Тот же, в свою очередь, докладывал высшему руководству партии, правительству и наркому обороны о «недостойном» поведении своего заместителя по политчасти. Отголоски этой борьбы прозвучали из уст Сталина на заседании Военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г. Кстати, следует напомнить, что в то время Блюхер являлся кандидатом в члены ЦК ВКП(б), а Аронштам – членом Центральной Ревизионной Комиссии этого же партийного органа. После нескольких безуспешных попыток Мос-

квы примирить конфликтующие стороны, там привели в действие последний вариант – развели этих двух военачальников. Кто-то из них должен был покинуть Дальний Восток, и этим «кто-то» стал Лазарь Аронштам, переведенный в конце декабря 1936 г. на должность начальника политуправления Московского военного округа. Назначение на столичный округ состоялось, безусловно, по рекомендации Яна Гамарника, начальника ПУРККА, который считал Аронштама человеком своей команды. Ведь именно он, Гамарник, будучи в 1929 г. назначен начальником Политуправления Красной Армии, сумел вернуть Аронштама – секретаря Витебского окружкома партии – на армейскую политработу и дать ему пост члена РВС Белорусского военного округа. Они же вместе и порознь критиковали пороки, ошибки и промахи «военного правителя» Дальнего Востока маршала Блюхера.

Лазаря Аронштама на должности начальника политуправления ОКДВА сменил Григорий Хаханьян. Продолжим цитирование его показаний от 29 октября 1938 г.:

«В июне 1937 года, в бытность мою в Москве на заседании Военного совета при Наркоме обороны, после того, как стало известно об аресте Тухачевского, я, как-то провожая Базилевича по коридору (в Кремле) после заседания, тихо спросил его: «Как же ты теперь будешь, с кем будешь держать связь после ареста Михаила Николаевича (Тухачевского)?» Базилевич ответил мне, что он будет держать связь с Александром Ильичом (Егоровым). На этом короткий разговор этот наш прервался.

Приехав в Москву в ноябре 1937 г. после моего отозвания из ОКДВА, я как-то встретил Базилевича в столовой Совнаркома, отвел его в сторону в укромный уголок и вкратце рассказал ему о том, что, кажется, против меня имеется материал, что, видимо, я разоблачен как заговорщик и жду разбора моего дела.

При этом я спросил Базилевича, сможет ли он проинформировать меня о положении дел в военно-заговорщической организации в Москве и держит ли он связь с Егоровым? Базилевич ответил мне, что связь эту имеет, но связь очень плохая, а что касается информации, то он здесь, в столовой Совнаркома, сделать не сможет, а специально встречаться он считает нецелесообразным, чтобы не дискредитировать его, Базилевича, пока мое дело не будет разобрано.

На этом мы закончили разговор и после этого у меня встреч с Базилевичем по заговорщической линии не было»¹⁷.

Говоря о роли Л.П. Берии в получении от Хаханьяна показаний на Базилевича (за месяц до ареста последнего), бывший следователь Особого отдела ГУГБ Бударев показал: «В один из вызовов Хаханьяна к Берия (тогда первому заместителю Ежова. – Н. Ч.), после его показаний о Блюхере, Берия предложил рассказать ему об участии в заговоре Базилевича. До этого Хаханьян по своему делу Базилевича в участии в заговоре не изобличал. В разговоре с Берия Хаханьян упомянул Базилевича как лицо, которое он знал по работе в СНК СССР. Берия же предложил Хаханьяну продумать и написать об участии Базилевича в заговорщической организации. Мне же Берия в присутствии Хаханьяна сказал: «Дайте через несколько дней Хаханьяну бумаги и он будет писать...» Имелось в виду дача показаний о Базилевиче... Спустя некоторое время я вызвал в соответствии с указаниями Берия Хаханьяна и дал ему бумаги, предложив написать о Базилевиче и он... написал...»¹⁸

Бударев добавляет, что «...вначале он (Хаханьян. – Н. Ч.) заявлял, что как заговорщик он готовил покушение против Блюхера.., а затем он дал показания о совместном участии в заговоре с Блюхером...» А также Хаханьян пожаловался Будареву, что в начале следствия,' когда он не признавал своей вины, его очень сильно били. И еще одна деталь, касающаяся Л.П. Берии: он, стараясь закрепить перелом в сознании и поведении Хаханьяна, беседу с ним проводил на грузинском языке¹⁹.

Тяжкие обвинения выдвинул Хаханьян против Базилевича. Однако не менее весомым компроматом на Георгия Дмитриевича послужили показания арестованного наркома финансов СССР Г.Ф. Гринько, которого «взяли» 30 августа 1937 г. Осмотр его архивно-следственного дела позволяет составить примерную картину предварительного следствия, которое проводили Зиновий Ушаков и его непосредственный начальник Николаев-Журид при активном участии небезызвестного следователя Льва Шейнина. Да, да, того самого «писателя» Шейнина, автора «Записок следователя», коими в 60-е годы зачитывались молодое и среднее поколения.

Хотя не всегда и не все шло гладко с Гринько у этой троицы. Например, в деле имеется рапорт Ушакова на имя Николаева-Журида от 10 сентября 1937 г., в котором сообщается, что после предыдущих показаний «Гринько заперся и в течение 2-х дней утверждал, что он исчерпался. 9 сентября Гринько двинулся немного вперед». К делу Гринько приобщен список на 245 человек, скомпрометированных показаниями арестованных. В этом списке Г.Д. Базилевич проходит под № 25.

В Протоколе допроса от 14 ноября 1937 г. Гринько, отвечая на вопрос об известных ему участниках военного заговора, заявил следующее:

«На протяжении моей связи с правотроцкистским центром и отдельными членами центра военного заговора мне постепенно стали известны, кроме руководящих заговорщиков, следующие участники военного заговора: Гарькавый, Горбачев, Орлов, Дубовой,

Петин, Халепский, Ефимов, Левичев, Осепян, Славин, Аронштам, Геккер, Ошлей, Косич, Перцовский, Аппога, Лемберг, Базилевич – секретарь Комиссии обороны...

Из этих лиц лично я был связан с Дубовым по украинскому националистическому заговору, с Левичевым, Славиным и Осепяном, встречаясь в разное время на даче у Гамарника и хотя Гамарник прямо не сводил меня с ними, как участниками заговора, однако в моем присутствии они резко нападали на Ворошилова за то, что он не защищает армию от нападок наркомвнудела... А с Базилевичем я лично связан через посредство Гамарника»²⁰.

Далее в этом протоколе читаем: «У меня была связь с Базилевичем, который обычно информировал меня о решениях Комиссии обороны не только в части вопросов, касающихся Наркомфина, но и шире. Свел меня с Базилевичем Гамарник в начале 1937 г., как участника заговора»²¹.

Как видно, приведенные выше слова Гринько о Базилевиче являются по сути простой информацией без каких-либо конкретных примеров. О реальном же участии Базилевича во вредительской деятельности в период его работы секретарем Комиссии и Комитета Обороны Гринько на допросах не показал. Как не назвал он его фамилию в числе заговорщиков и в судебном заседании, приговорившем его (Гринько) к высшей мере наказания.

Особое место в компромате на Базилевича занимают показания Генриха Михайловича Даргольца – бессменного начальника его секретариата. По свидетельству бывшего следователя Бударева, «после ареста Базилевича вскоре был арестован и Даргольц. Оснований к его аресту не было. Каких-либо показаний о его принадлежности к заговору не имелось. Он был арестован просто как секретарь Базилевича и его порученец. Такова тогда была практика. Справка на арест Даргольца не писалась. Вопрос об аресте Даргольца был решен Берия...

По своему характеру Даргольц был очень труслив и слабовольный. Он признал себя виновным и дал показания на Базилевича. Даргольц сидел в одной камере с Хаханьяном»²².

На вопрос прокурора Шаповалова о том, не сказалось ли совместное пребывание Даргольца в одной камере с Хаханьяном на его показаниях против Базилевича, Бударев ответил утвердительно. «Да, это совместное пребывание могло дать подобный результат, так как Хаханьян изобличал Базилевича. Специального задания Хаханьяну относительно обработки Даргольца в отношении его показаний о Базилевиче мною не давалось. Хаханьян же сам по себе был активной фигурой в части изобличения Базилевича...»²³

Небезынтересно знать – а каков был характер взаимоотношений соответственно между Базилевичем и Хаханьяном, Даргольцем и Базилевичем в доарестные времена? Об этом можно узнать из рассказа вдовы Г.Д. Базилевича – Ольги Васильевны. В 1955 г. она говорила, что «Базилевич знал Хаханьяна с 1931 по 1938 г. в связи с их работой в СНК СССР. Базилевич хорошо относился к Хаханьяну, но был близок с ним только по делам службы, в быту с его семьей мы не общались...

Даргольц работал с Базилевичем давно, с 1926 года. Работал он у Базилевича в МВО и в ПриВО секретарем. После назначения Базилевича в Комиссию Обороны он поставил вопрос о назначении туда и Даргольца, заявив: «Если Вы доверяете мне, то я доверяю только Даргольцу». Даргольца я и Базилевич знали как очень скромного и честного человека, что-либо плохого о нем я сказать не могу.

Семьями мы с Даргольцем были также знакомы»²⁴.

В деле имеется протокол очной ставки между Базилевичем и Даргольцем, проведенной 16 января 1939 г. Приведем выдержку из него.

«Вопрос (Базилевичу): Вы вербовали Даргольца в антисоветский военный заговор?

Ответ: Даргольца я в антисоветский военный заговор не вербовал.

Вопрос (Даргольцу):....

Ответ: Из участников антисоветского военного заговора мне Базилевич в разное время назвал Егорова, Павлуновского, Федько, Соколова и Алксниса, но имеет ли он с ними лично преступную связь, Базилевич мне не говорил...

Вопрос (Базилевичу):....

Ответ: Ни с кем из названных Даргольцем участников антисоветского военного заговора я лично преступной связи не имел... Егорова, Федько, Соколова, Алксниса и Павлуновского я Даргольцу, как участников антисоветского военного заговора, не называл и о том, что они являются заговорщиками, я не знал...»²⁵

Здесь, видимо, пора сказать несколько слов о работе секретариата Комиссии (Комитета) Обороны при СНК СССР, дать характеристику его составу. Попутно отметим, что зачисление на работу в секретариат производилось распоряжением Управделами СНК. По состоянию на июль 1935 г. штат секретариата состоял из восьми человек, из которых только четыре являлись оперативными работниками. Еще в конце мая 1935 г. Базилевич написал на имя Председателя правительства (СНК) рапорт, в котором указывал на недостаточный штат своего секретариата, большую загрузку работой его сотрудников и неудовлетворительное их материальное обеспечение. В другом рапорте (в середине января 1936 г.) Базилевич ставил вопрос о необходимости улучшения качества деятельности секретариата и о перестройке работы его аппарата.

Часть предложений Базилевича получила поддержку со стороны В.М. Молотова и была воплощена в жизнь. В частности, штат секретариата вырос вдвое. По состоянию на сентябрь 1937 г. он состоял уже из 15 человек, из которых консультантов и помощников, т.е. лиц, непосредственно прорабатывающих вопросы, было шесть человек. Остальные относились к административно-техническому составу.

Было бы весьма удивительно, если бы следователи НКВД не допросили по делу Базилевича (хотя бы в качестве свидетелей) сотрудников упомянутого секретариата. Нет сомнения в том, что всех их Георгий Дмитриевич сам подбирал в войсках и учреждениях, в военно-учебных заведениях. Или же по его поручению это делал Генрих Даргольц. Ясно одно, что все эти люди должны были быть ему признательны за предоставление возможности проявить свои способности и знания, работая в центральном аппарате.

В архивно-следственном деле Базилевича имеется документ под названием «Акт экспертизы от 10—19.2.1939 г.», составленный работниками секретариата Комитета Обороны при СНК СССР И.А. Сафоновым, Г.П. Лешуковым и Г.С. Глебовым. По замыслу сотрудников НКВД, этот документ должен был стать сильным дополнительным материалом по компрометации Георгия Дмитриевича. Надо сказать, что при составлении акта указанные сотрудники стремились придерживаться принципа «и волки сыты, и овцы целы». То есть в акте отмечается ряд недостатков, притом весьма крупных, в работе секретариата и лично Базилевича, и в то же время там нет прямых указаний на их вредительскую направленность. По своей сути «Акт экспертизы» представляет собой ответы на одиннадцать вопросов, поступивших из НКВД после ареста Г.Д. Базилевича. Среди них были такие: о состоянии контроля по исполнению решений Комитета Обороны, об исправлениях и дополнениях в постановления Комитета Обороны, о подготовке и составлении плана заказов по Наркомату обороны на 1939 г., об укомплектовании кадрами секретариата Комитета и Главной инспекции, о «твердом бензине».

Об истории создания и особенностях работы комиссии, подписавшей названный акт, поведал в середине апреля 1955 г. бывший начальник общего отдела секретариата Комитета Обороны Н.А. Шабельник. С 1931 по 1938 г. он работал в Комиссии, а затем в Комитете Обороны в должности старшего секретаря, помощника консультанта и начальника отдела секретариата.

«Примерно в октябре 1938 г. все начальники отделов секретариата Комиссии⁵ обороны при СНК СССР были собраны т. Молотовым В.М. и он объявил нам, что Базилевич снят с работы секретаря Комиссии. Обращаясь тут же к Базилевичу, т. Молотов сказал: «Вот мы вынуждены были Вас снять с этой работы, так как Вы из-за своей мягкотелости, нерешительности не смогли обеспечить нужной работы». Нам т. Молотов сказал о необходимости развернуть свою работу... В это время была создана комиссия в составе Сафонова И.А., Лешукова Г.П., Глебова Г.С. и других лиц. Был ли я членом комиссии, я не помню, но в работе этой комиссии участие принимал. Комиссия проверила работу Базилевича за весь период его деятельности в Комиссии обороны, т.е. с 1931 по 1938 г. К числу недостатков, вскрытых комиссией в работе Базилевича, относились: исправление Базилевичем отдельных цифр в решениях Комиссии обороны, наличие слабого контроля в секретариате Комиссии обороны за выполнением постановлений Комиссии по химии, неукомплектованность аппарата секретариата Комиссии обороны и другие вопросы. Каждый из работников комиссии по проверке деятельности Базилевича проверял отдельные вопросы и подготовлял заключение по ним. Я занимался указанными вопросами. А Лешуков – авиацией. Глебов – по другим техническим вопросам... Акт был подписан членами комиссии. Кем он был утвержден, я не помню. В числе недостатков, указанных в акте, каких-либо фактов, свидетельствующих о враждебной, преступной деятельности Базилевича в период работы его секретарем Комиссии обороны, отмечено не было»²⁶.

Акт экспертизы, о котором идет речь, почему-то оказался не в деле Базилевича, а в деле Даргольца. Однако это не мешало следователям во время допросов Базилевича свободно оперировать сведениями, содержащимися в нем. В числе обвинений, инкриминируемых Базилевичу, было и положение о «твердом бензине» изобретателей Файнцимера и Симагина. В 1937 г. их арестовали, а само изобретение признали вредным. А раз так, то и содействие Базилевича арестованным изобретателям («проталкивание этой работы») было квалифицировано как вредительство.

Одним из членов комиссии, подписавшим акт экспертизы, был Лешуков Григорий Петрович**. Будучи допрошенным в качестве свидетеля в ходе дополнительной проверки дела Г.Л. Базилевича, он 29 апреля 1955 г. показал военному прокурору подполковнику юстиции Е.А. Шаповалову:

«В октябре 1938 г. по указанию председателя Комитета обороны была создана комиссия в составе Сафонова И.А., Белоусова И.Н.⁶ и меня. Комиссия обследовала работу секретариата КО (Комитета Обороны. – Н. Ч.) по день проверки. В акте были отмечены недостатки работы секретариата КО, который возглавлял Базилевич... Должен сказать, что проверкой работы секретариата КО никаких фактов, свидетельствующим о преступно-халатном отношении Базилевича к своей работе, установлено не было. Указанные в акте отдельные недостатки по работе секретариата КО по своему характеру подлежали устранению в ходе дальнейшей работы и, на мой взгляд, они не могли служить основанием для привлечения Базилевича или Даргольца к уголовной ответственности»²⁷.

Лешуков, естественно, стремится выгородить себя в деле по обвинению Базилевича. А посему он смягчает формулировки и выдает себя при составлении злополучного акта за второстепенного работника. Чего только стоят его слова: «Непосредственное участие в самом составлении упомянутого акта я не принимал, его писали Белоусов или СайОнов, я же потом подписал его...»

Когда же прокурор Шаповалов познакомил его с документами

1939 г., то Лешуков несколько изменил тональность своих ответов.

«Вопрос (Шаповалова): Вам зачитаны показания от 1 февраля

1939 г., которые были даны Вами по делу Базилевича. Подтверждаете ли Вы их и что хотели бы дополнить к ним?

Ответ (Лешукова): Ознакомившись с указанными показаниями, я считаю необходимым заявить, что отдельные недостатки в работе секретариата КО и лично Базилевича, о которых я показывал тогда, действительно имели место, однако мое заявление о вредительской деятельности Базилевича и Даргольца было необоснованным. Допущено оно мною было потому, что Базилевич к этому времени был уже арестован, как якобы враг народа и в условиях тогдашней обстановки я и сделал упомянутый вывод.

Вопрос: Где Вас 1 февраля 1939 г. допрашивали по делу Базилевича и Даргольца?

Ответ: В органы НКВД я на допрос по этому делу тогда не вызывался. Насколько я помню, мне был принесен для подписи по месту службы в Кремле уже написанный полностью протокол допроса, который и был тогда мною подписан...»²⁸

Отметим еще, что относительно «твердого бензина» Файнцимера и Симагина в акте экспертизы было записано, что Базилевич «в секретариате КО активно продвигал эту работу». Так же, как и изобретение Стеженского– пуленепробиваемые баки. А еще он «оказывал большое содействие» автору изобретения но коллоидным пылям Симагину. О том, что Базилевичу были известны данные о «вредительском» характере действий упомянутых изобретателей, в акте не указано. Да и как можно было говорить о вредительской направленности указанных проектов, если они реализо-

вывались Базилевичем только на основании специальных правительственных решений.

Дополнительные сведения по вопросу о производстве «твердого бензина» находим в протоколе допроса свидетеля Н.А. Шабельника.

«Вопрос о производстве «твердого бензина» разбирался в Комиссии обороны много раз. Чем окончательно закончилось это дело, мне неизвестно, но я знаю, что в 1937—1938 гг. изобретателей этого «твердого бензина» Файнцимера и Симагина арестовали и судили. Базилевич, как секретарь Комиссии обороны, естественно, докладывал все материалы, поступившие в секретариат о «твердом бензине», председателю Комиссии обороны т. Молотову, но все решения по этим вопросам принимались не Базилевичем, а Комиссией обороны. Заключения же по этому вопросу (о «твердом бензине») давались также не Базилевичем, а соответствующими ведомствами и наркоматами. То же самое относится и к производству пушек. Должен пояснить, что вообще ни один вопрос не вносился на рассмотрение Комиссии обороны без специальных представлений министерств (наркоматов. – Н. Ч.)...»²⁹

Сталин лично знал Г.Д. Базилевича и ценил его работу на посту секретаря Комиссии (затем Комитета) Обороны при СНК СССР. Как свидетельствует бывший работник этой Комиссии полковник в отставке А.И. Бакулов, в 1933 г. Сталин посетил секретариат Комиссии. Его, естественно, сопровождали Молотов, Базилевич и другие лица. Генсек, являвшийся членом Комиссии, обращаясь к сотрудникам секретариата, заявил следующее: «Работаете вы неплохо. За границей о вас не знают!»

О положительной оценке, данной Сталиным Базилевичу и сотрудникам его аппарата, вспоминает и вдова Георгия Дмитриевича– Ольга Васильевна: «В 1938 году, на даче у тов. Молотова

В.М. тов. Сталин мне сказал: «Знаете ли Вы, какой у Вас муж? Он несет большую ответственную работу». Это сказано было им в присутствии К.Е. Ворошилова, Кагановича, Микояна, Молотова и других лиц»³⁰.

Составим краткую хронику поведения Г.Д. Базилевича на предварительном следствии, сделав выдержки из протоколов его допросов.

«25 ноября 1938 г.

Вопрос (следователя): (об участии в антисоветской заговорщической организации).

Ответ (Базилевича): Я участником заговорщической организации не был.

Вопрос: Ваши сообщники изобличают Вас, как заговорщика. Приступайте к даче показаний.

Ответ: Я сообщников не имел и не имею, и если следствие располагает в отношении меня показаниями заговорщиков, то я эти показания считаю клеветническими³¹.

29 ноября 1938 г.

Вопрос: (с требованием к Базилевичу начать давать показания о своей преступной деятельности).

Ответ: Показаний о своей преступной деятельности я давать не могу, т.к. в антисоветском военном заговоре я не состоял. Хаханьян и Гринько меня оклеветали.

2 декабря 1938 г.

Вопрос: (о необходимости согласия Базилевича с показаниями Гринько)

Ответ: Показания Гринько я отрицаю как клеветнические, антисоветской связи с ним я, как заговорщик, не имел. Показания Гринько о том, что меня с ним, как заговорщика, свел Гамарник, ложны, т.к. я с Гамарником не имел даже частных служебных отношений и его почти нигде не встречал. Только в 1934 году, будучи за границей– проездом через Берлин в Вену, я встретил Гамарника на одной из улиц Берлина, при осмотре города вместе с военным атташе СССР Шнитманом⁷, но и тогда мы с Гамарником разговаривали на улице не более пяти минут. Разговор был около автомашины, на которой мы ездили со Шнитманом.

Вопрос: (о наличии у следствия материалов, изобличающих Базилевича как заговорщика).

Ответ: Материалы следствия я отрицаю потому, что считаю себя невиновным в преступлениях против партии и Советской власти, как заговорщик, изменник и предатель. Я сам разоблачал преступников.

Вопрос: Кого и когда Вы разоблачили?

Ответ: В 1925 году, будучи в Кисловодске, со мной познакомился видный троцкист Осовский, который пытался привлечь меня на сторону Троцкого, для чего вел со мной антисоветские разговоры. По приезде в Москву (я в то время командовал войсками Московского военного округа) разговоры Осовского мною были переданы Наркому обороны Ворошилову, который поручил мне получить от Осовского платформу троцкистов. После нескольких встреч с Осовским в Москве он дал мне троцкистскую платформу для ознакомления на один день. Эту троцкистскую платформу я через Булина, который в то время был начальником политуправления округа, передал в ЦК ВКП(б)...

25 декабря 1938 г.

Вопрос: Работая секретарем Комиссии обороны, Вы могли замечать вредительство в отдельных вопросах обороны и разоблачать вредителей?

Ответ: Разоблачать вредителей и даже замечать вредительство в отдельных вопросах обороны я, работая секретарем Комиссии обороны, не мог.

Вопрос: Почему?

Ответ: Только потому, что аппарат Комиссии обороны состоял из восьми штатных единиц, которых едва хватало для обслуживания заседаний Комиссии обороны, доклада правительству важнейших бумаг и контроля за вынесенными решениями...³³

25 января 1939 г.

Вопрос: (о признании Базилевичем показаний Г.Д. Хаханьяна и Г.М. Даргольца).

Ответ: Хаханьян и Даргольц меня оклеветали. Я никогда не был заговорщиком³⁴».

Полковника Г.М. Даргольца арестовали через три дня после Базилевича, т.е. 26 ноября 1938 г. Ордер же на его арест, подшитый в дело и подписанный Л.П. Берией, был выписан спустя три дня после ареста, т.е. 29 ноября. На первом допросе 30 ноября 1938 г. Даргольц заявил, что он «не враг народа» и что никакой вредительской деятельностью он не занимался. Однако после основательной «обработки» он через несколько дней говорил уже другие слова: «в антисоветский заговор был завербован летом 1936 г. Базилевичем в его кабинете».

Допросов Даргольца, а точнее серии допросов, в декабре 1938 г. было много – в его деле имеется десять протоколов, притом многостраничных и многословных. Были допросы и в январе 1939 г., но их уже стало значительно меньше, нежели месяцем раньше. Что касается очных ставок, то кроме упомянутой с Базилевичем 16 января 1939 г., была с ним же еще одна, но только раньше – 8 декабря 1938 г. А также с арестованным комкором В.Н. Соколовым – бывшим Главным инспектором Комитета Обороны при СНК СССР, состоявшаяся 9 января 1939 г.

На этих допросах и очных ставках Даргольц, послушный воле следователя, заученно утверждал, что Базилевич дал ему в 1938 г., как участнику антисоветского заговора, задание проводить вредительскую деятельность, а именно – «...сорвать работу по размещению оборонных заказов в промышленности на 1939 г.». В чем конкретно заключались эти вредительские действия, в каких отраслях оборонной промышленности планировались и проводились они, – о том Даргольц не показывает. Видимо, у него самого (да и у следователя тоже) фантазии на такие подробности просто не хватило.