Текст книги "Фельдегеря генералиссимуса (СИ)"

Автор книги: Николай Ростов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Глава десятая

Почему, скажи, сестрица,

Не из Божьего ковша,

А из нашего напиться

Захотела ты, душа?..

Человеческое тело

Ненадежное жилье,

Ты влетела слишком смело

В сердце тесное мое.

Арсений Тарковский

…Ну а теперь к делу!

Вам надлежит дописать этот роман в доме князя Ростова Николая Андреевича в парусной комнате.

Прошу прощения за столь категоричную эту просьбу, но обстоятельства чрезвычайные вынуждают меня так просить вас.

Думаю, вы поймете меня, когда до конца допишете свой роман. Более я вам сказать не могу, ибо сам не знаю всего.

Единственное, что могу сказать вам: только тогда вы сможете поставить последнюю точку в своем романе и в Деле о пропавших фельдъегерях в одна тысяча восемьсот четвертом году, в декабре месяце, когда найдете истинного виновника их гибели!

Истинный виновник до сих пор не найден. Их смерти нынче числятся на совести князя Ростова Николая Андреевича.

В подтверждению тому есть весьма вздорные, но тем не менее веские доказательства, кои я, ваш покорный слуга, к прискорбию своему, добыл. Но сейчас, по прошествии сорока лет, начисто отметаю!

К прискорбию своему, я же, отчасти, виновник его смерти – или гибели! Точнее об обстоятельствах его ухода из жизни сказать не могу.

Вам тоже предстоит это выяснить. Думаю, в разгадке этого – ключ ко всему остальному.

И последнее.

Вам будут деятельно мешать как в написании романа, так и в расследовании этого Дела.

Кто?

Думаю, истинный виновник.

Под любым предлогом или даже силой вас попробуют выдворить из парусной комнаты – и из дворца князя. Не соглашайтесь, кто бы вас об этом ни просил! Пусть будет это даже сама княгиня Вера – ваш добрый ангел-хранитель в этом опасном для вашей жизни деле.

И да поможет вам Бог наполнить паруса комнаты ветром!

Письмо П. П. Тушина (окончание, начало см. главу шестую третьей части романа первого «Фельдъегеря генералиссимуса»), Соловецкий монастырь, 23 июня, 1845 г.

Письмо это, как вам известно (если подзабыли, перечтите последнею главу третьей части моего романа), было мне передано вместе с клеенчатыми тетрадками Порфирия Петровича Тушина в прошлом году.

Теперь, я думаю, вы понимаете: почему приехал дописывать свой роман во дворец князя Ростова; почему именно в парусной комнате остановился, – и почему при написание этого романа путал вас своими умолчаниями, а то и просто откровенной ложью – и прочими, мягко говоря, несуразностями. Это не вас я путал, обманывал – и за нос, как говорится, водил, – а преступника! Ведь он рядом со мной стоял.

Он и сейчас, в эту минуту, когда я это пишу, за моим плечом стоит, в затылок мой дышит! И хочется мне ему крикнуть: «Перестаньте, пожалуйста, сопеть над моим ухом. Не дождетесь, не проговорюсь. Ваше имя я назову в самый последний момент!»

И все же хочу честно сказать, я еще не знаю истинного злодея. И он это знает!

Вот ведь, как я люблю говорить, закавыка.

Дело в том, что как только я его узнаю и в своем романе назову, так тотчас наполнятся паруса стен ветром!

Об этом мне Порфирий Петрович в своем письме написал: «И да поможет вам Бог наполнить паруса комнаты ветром!» А потом и княгиня Вера разъяснила эту, поначалу непонятную для меня, фразу. Я ее даже за аллегорию принял. «Нет, – сказала мне княгиня Вера, – это не аллегория. Видите, паруса стен безжизненно, как в штиль, висят? Так вот, как только мы этого злодея узнаем, так они наполнятся ветром!» – «Наполнятся ветром? – удивился я и даже добавил насмешливо: – Кто вам это сказал?» Хорошо, что так сказал. Хотел ведь сказать: «Кто вам эту чушь впарил?» – «Князь Андрей Николаевич в своем завещании об этом написал», – ответила мне княгиня Вера. «А где сейчас – это завещание? – спросил я ее. – Можно его посмотреть?» – «Где сейчас оно, не знаю. Осталась копия. Он ее спрятал в своем кабинете».

Я эту копию в кабинете старого князя нашел – и вот что там прочел: «Сей индикатор устроен так…» – а дальше сплошная тарабарщина из математических формул! Я эту «тарабарщину» тут же по своему мобильнику одному своему физику продиктовал и ожидал от него услышать или: «Опять, Колька, ты пьян! Перестань разыгрывать!», или – пошлое: «Старик, это на Нобелевку тянет! У кого украл?» А он мне сказал, вернее – оборвал меня тут же, стоило мне ему первую формулу князя продиктовать: «Ну, ты и влип, парень!» – «Во что, Вась? Как всегда – в дерьмо?» – «Нет, похуже! – И тут же добавил: – Не телефонный разговор. Приезжай, объясню!» – и положил трубку. Так что, сами понимаете, я поверил: наполнятся паруса комнаты ветром!

Вот только… Здесь ставлю многоточие. Хотя Васька мог пошутить. Выпить ему просто в тот момент было не с кем, ну и – позвал. Правда, обычно, в этих случаях, он говорит: «Приезжай немедленно!» И в голосе его обычной, похмельной, тоски не было. Впрочем, все же у меня не научная фантастика, а историческое расследование. Так что продолжим.

Итак, я был выброшен из коляски Павлом Петровичем – и очнулся в парусной комнате. Было уже утро. Сам ли туда добрался или меня туда Михеич отволок, не знаю – да и, как вы помните, я был в таком плачевном состоянии, что минут пять меня княгиня Вера не только в чувство, но и в разум приводила. Хотя в разум, скажу по секрету, приводить меня не надо было! Чарам гипнотическим нашего фокусника, уверяю вас, я не поддался, хотя, конечно, были несколько раз со мной, как говорят психиатры, неадекватные восприятия действительности. Но и только. Неадекватное восприятие я сам себе с Михеичем устраивал.

И когда князь Андрей, выйдя из-за спины княгини Веры, весьма характерным движением руки поправил на переносице свои круглые очки (несомненно, с него был списан Пьер Безухов), я решительно заявил:

– Не надо ничего мне объяснять. Без вас знаю: по какой причине вы позволили Павлу Петровичу проделать со мной все то, что он с господином полковником Синяковым и со всеми вами проделывал… да и сейчас проделывает!

– Знаете? – несказанно удивился князь Андрей. – И по какой же причине? – И он еще удивленней стал смотреть на меня. – Надо же, вы знаете?! И по вашему тону… я вывел для себя, что мы этого не знаем. Простите, милостивый государь, но я из других соображений… – И он замолчал. По его лицу я видел, что он обиделся на меня.

– Извините, князь, – тут же переменил свой тон, – последствия контузии, как Порфирий Петрович говаривал! – И постучал по своей голове костяшками пальцев. – До сих пор гудит… как пивной котел. Извините, князь! И давайте не будем ссориться и обижаться друг на друга. Они этого только и хотят.

– И вы меня извините. Я ваше состояние должен был понять. И очень прошу, не держите на меня зла!

– Не извиняйтесь, князь! Все отлично. Даже хорошо, что вы ему это позволили. Он, как говорят в боксе, раскрылся. И я все теперь знаю!

– Вы знаете?

– А разве вы не видите?

– Да-да, вижу!

Легкий бриз надул паруса комнаты!

Да, милые мои читатели, теперь я об этом Деле знал все!

– Мама, – обратился он по-французски к своей матери – княгине Вере. – Мама, он все знает! Боже, наконец-то… он все знает! – И он вздохнул так легко, так по-детски – всей своей широкой грудью, что очки свалились с его носа и разбились, а он, толстый увалень – сорокалетний мужчина, схватил ее за руки, семнадцатилетнею девочку – и они закружились по комнате! – Мама, он знает! Знает!.. Знает!..

– Да уймись ты, – закружилась она с ним легко и радостно. – Я и без тебя вижу – он знает!

– Ну и что мы теперь будем делать? – появился неожиданно в комнате Павел Петрович.

– Как что? – не останавливаясь в своем веселом кружении, засмеялся князь Андрей. – Теперь мы все вместе отправимся в комнату воздушного шара, а потом улетим отсюда навсегда! Ведь вы тоже этого хотите?

– Хочу! Но с тем, кто все это… как вы с ним поступите?

– Он останется здесь! – остановила свое кружение княгиня Вера. – Вы от меня другое ожидали услышать?

– Нет, другого услышать я не ожидал! Но ведь писатель ваш, – вдруг захохотал Павел Петрович, – вас надул в очередной раз. Да-да! Надул. Ничего он еще не знает. Я слышал, – посмотрел он на меня, – как он разговаривал со своим другом по… Как там у вас это называется?.. По мобильнику! Вот. По мобильнику. Позвонил и попросил своего приятеля, чтобы он приехал к нам – и починил парусную комнату. Да-да, так прямо и сказал. «Приезжай, Вась, и сделай так, чтобы она задула! Я тебе за это полтонны баксов выложу, а водки немерено!» Вчера приятель приехал. Видите, сегодня – и «задула»!

– Да, Павел Петрович, ожидал от вас нечто подобное, – расхохотался я ему прямо в лицо. – Но только не этого! Значит, говорите, «задула»? – И я выхватил фокусно чуть ли не из рукава его черного, фрачного, стопку листков!

– Что это? – отпрянул он от меня.

– Помните, я вас как-то спросил: «А будут ли в нашем романе порнушные сцены?» Так вот я главу одну, тайком от вас, когда вы меня в коматозное, как вам казалось, состояние привели… написал! Сами прочтете или вслух прочесть?

– Сам прочту, только вы их передо мной подержите.

– Держать не буду! – И я положил первый листок на кресло. – Прочтете – дам следующий прочесть.

– Да как вы смели так? – закричал он, когда прочитал все.

– А что ж мне остается делать? Ударили по одной щеке – вторую подставить! Нет, дорогой Павел Петрович, теперь вы сами скажите, кто это все сделал. Тогда я порву их. А нет – ей покажу – и в роман свой вставлю!

– Показывайте. Я вас не боюсь.

– Хорошо, не покажу. Мне сам этот человек все скажет.

– Вы уверены?

– Уверен! Но для этого я хотел бы, чтобы все собрались здесь, а лучше – в столовой зале!

– Нет, только здесь, – тихо возразила мне княгиня Вера.

– Хорошо, – согласился я с ней.

Еще бы мне не согласиться?! Ветер стих в парусах. Мертвый штиль стоял в комнате! И только гомерический хохот Павла Петровича сотрясал ее стены.

Каюсь, хотел эффектно завершить свой роман. Собрать всех в столовой зале и устроить, так сказать, прощальный обед. Выкатить к столу все восковые фигуры (сегодня был как раз четверг). За стол бы их всех, конечно бы, не усадил (их в чулане сотни две скопилось!), но кого-нибудь я бы сумел между героями своего романа втиснуть. А остальные за официантов бы у нас были. И, нет, убийцу на иудин стул не усадил. Он бы у меня сам на него сел, раскаявшись!

И Ваське я, Павел Петрович не соврал, звонил, чтобы он приехал, но, разумеется, не для того, чтобы он комнату парусную «починил». Все деньги свои я на серьезные разговоры с Михеичем истратил, а с теми двумя тысячами долларов, понимаете сами, что произошло! Вот и попросил Ваську денег привезти на обратную дорогу.

Васька сейчас вокруг дворца ходит – и меня материт. Во дворец его не пускают.

И вдруг я понял, почему стих ветер в парусной комнате!

– Павел Петрович, простите меня за эту главу. – И я на мелкие кусочки порвал свои мерзкие листочки – и тихо проговорил: – Князь Николай Андреевич верно сказал Порфирию Петровичу: «Ни страхом, ни любовью – ничем нельзя устрашать». – И стены парусной комнаты наполнились ветром!

Вот теперь я действительно знал, кто приказал зарезать двадцать пять русских фельдъегерей – фельдъегерей генералиссимуса!

Глава одиннадцатая

Мчатся бесы рой за роем

В беспредельной вышине,

Визгом жалобным и воем

Надрывая сердце мне…

А. С. Пушкин

– Ваше благородие, – закричал ямщик, – лошади пали!

– Да чем же, скотина, ты их напоил? – И пудовым фельдъегерским кулаком в морду ему, бестии!

А тут три всадника – откуда ни возьмись. И первый всадник, видно главный, даже не спешиваясь, усмешливо – фельдъегерю:

– Зачем же с человеком так – сразу в морду? Нешто он виноват? – И своим людям: – Помогите им. – И те, двое, тотчас из седел – на землю и, держа одной рукой в поводу лошадь, а второй, уже привычно, – поддых ямщику и фельдъегерю ножиком – и так быстро, что и не углядишь, если мимо едешь.

Мало ли чего с человеком в дороге случается, из-за чего он вдруг осел?! Пьяные, поди. Да и с лошадками своими черт знает что натворили. Вон они на снегу лежат. Хорошо, что добрые люди нашлись. Пьяных в сани уложили, шубами укрыли, чтоб не замерзли.

А лошадки что? Уже встают!

– Отвезите их, – кричит добрый барин своим людям, – в сторожку. Пусть проспятся!

Невдомек мимо проезжающему, что бесы, а как их по-другому назвать, свое черное дело творят.

И покажется вдруг ему, проезжающему, что барин-то не барин, а барыня! Голос уж больно звонкий – да и как изящно сидит – залюбуешься!

Да нет, почудилось. Вьюга поднимается. Разве сквозь нее что увидишь? Того и гляди… сам с дороги собьешься, в чистом поле заплутаешь…

Вот это я и дал прочитать Павлу Петровичу, вот что его так возмутило!

А вы что подумали?

Нет, господа читатели, не стал писать я порнографическую сцену. А уж как Павел Петрович старался, чтоб я ее написал. Томно вокруг меня ходил, бестия! «Нет, – сказал ему, – как с Лизи вы любви предавались, писать не буду. Не дождетесь!» – «Почему именно с Лизи? – рассмеялся он. – Неужели других героев в нашем романе нет?» – «Других, как Лизи, нет! – ответил я ему. – И кончим об этом». Меня совсем другое занимало!

Дело в том, что в кабинете князя я нашел конторскую книгу. Князь сам ее вел – и, полагаю, тайно от своего секретаря остзейского – и от Павла Петровича, разумеется. И из той книги я узнал, что партия воздушных шаров, что он для армии Суворова изготовил, ему обошлась, как говорится, ровно в миллион рублей золотом! «Как же так? – подумал я. – Он что, миллион на них потратил, а Суворову счет на сто тысяч выставил – и не золотом, а ассигнациями? Не может быть!»

– Не может быть? Миллион, подумаешь?! – тотчас возник передо мной и возмутился Христофор Карлович. – Мы что, не русские люди были?

– А Марков зачем тогда сто тысяч вам привез? Чтоб в карты Чичикову проиграть?

– Именно так! – И он заговорил наставительно: – Хотя этот карточный анекдот еще тоньше был, чем Павел Петрович вам рассказал. Его, сами понимаете, никто в это дело не посвящал. – И вдруг сказал: – Неужели вы до сих пор не поняли, что все дело не в фельдъегерях, а в наших воздушных шарах было? Ведь англичане, конечно, хотели и письмо нашего государя к Наполеону перехватить, но и шары наши их сильно страшили. Очень мы их этими шарами напугали. Чертежи для этого им переслали, а ротмистр Марков в имение графа Балконского чуть ли не каждый день прилетал – и такие кульбиты в небе проделывал, что у Лизи на лоб глаза лезли. И выбирать нужно было: или шары эти у нас перехватывать, или Маркова. Они Маркова выбрали, невежи. Подумали, что мы специально шарами этими их дразним, чтоб письмо это они не перехватили. Но у них, как вы теперь знаете, ни то и ни другое не получилось.

– Но они зато наших фельдъегерей перехватили!

– Фельдъегерей, полагаю, для того они перехватили, чтобы ротмистра Маркова кровью, как у злодеев принято, повязать. Только ведь, – посмотрел на меня Христофор Карлович печально, – как вышло! Кровью они ни его, а нас повязали. До сих пор не знаем, кто злодеяние это совершил. – И он растворился в воздухе.

* * *

И все-таки я их собрал в столовой зале! Не всех, разумеется.

За стол усадил княгиню Веру, князя Андрея, Чичикова и Христофора Карловича.

И восковые фигуры не стал выкатывать. Некогда их было выкатывать. Только Александр Сергеевич как сидел за столом, так и остался сидеть, правда уже не во фраке и не с бутылкой шампанского в руке. В белой, расстегнутой на груди, рубахе он сидел во главе стола на княжеском месте, прикусив губами гусиное перо. Перед ним лежал белый лист бумаги, на котором он уже написал:

 
 Мчаться тучи, вьются тучи;
                                          Невидимкою луна…
 

– Ну что, – начал я говорить, будто собрание какое открыл, – опаздывающих не будем ждать? – И оглядел собравшихся за столом. – Думаю, остальные подтянутся. – Все посмотрели на меня удивленно. На собраниях они никогда не присутствовали. И слава Богу! И тут же приступил к делу. – Павел Петрович, вы знали, – спросил я Чичикова с некоторой издевкой в голосе, но и одновременно с прокурорской строгостью, – во сколько князю Ростову те шары обошлись?

– Нет! – презрительно ответил мне Чичиков. – Ни к чему мне это было знать. По этой части Христофор Карлович был у нас дока.

– Верно заметили. Он знал, что миллион князь на них потратил!

– Миллион? – выпучил глаза Павел Петрович. – Как миллион?

– А вот так, – ядовито и брезгливо улыбнулся ему Христофор Карлович. – Как он вам про них сказал? – обратился он ко мне. – «Мне это без надобности было, что из себя эти шары представляют!» – И он презрительно добавил: – Невежа.

– Да, Павел Петрович, Лизи пролетела… как фанера над Босфором! Если бы она знала, сколько они на самом деле стоили, у нее бы сомнений не было, что драгунский ротмистр Марков специально те сто тысяч проиграл. И уж тогда бы она драгуну… кровавые проверки на дороге не устраивала. Точно знала, чье письмо он к Наполеону повезет – ваше, аглицкое, – или Суворова!

– Вы хотите сказать, – вкрадчиво заговорил Павел Петрович, – что я с этой Лизи, с этой селедкой английской? Я – русский дворянин! Я – князь… Ростов!

– Именно, Павел Петрович, потому что вы князь Ростов! Он, наверное, – обратился я к князю Андрею, – после смерти князя Николая Андреевича и права свои заявил?

– Нет, – ответил князь Андрей, – никаких он прав своих не заявлял. Мы впервые от вас слышим, что он наш родственник. Он, конечно, подлинную свою фамилию потом назвал, но всегда утверждал, что просто однофамилец.

– Что, – захохотал Чичиков, – скушали? И еще не такое от меня… Подавитесь!

– Павел Петрович, а я разве говорил, что вы с этим Лизи в некой связи состояли?

– С ней, а не с ним! Лизи была женщиной! – поправил меня тут же Христофор Карлович.

Ох уж это его остзейская точность! Но делать было нечего. Пришлось, как говорится, раньше времени открывать карты.

– Нет, Христофор Карлович, Лизи был мужчиной. Еще со времен Шекспира они женские роли в своих пьесах играли.

– Но позвольте? – негодующе посмотрел на меня Бенкендорф. – Это невозможно. Опасно. Могли тут же разоблачить!

– Но не разоблачили же! – возразил я. – Впрочем, – посмотрел на Павла Петровича, – кто его знает? Не с Лизи ли Пушкин своего графа Нулина списал? Не вы ему этот сюжетец, Павел Петрович, подкинули? – И тут же заговорил серьезно: – И кончим об этом. С нами дама.

– Пусть слушает, – огрызнулся вдруг Чичиков. Он был взволнован – и даже не заметил, что я перепутал поэмы Пушкина: не в «Нулине», а в «Домике в Коломне» мужчина переоделся в женщину. – Пусть слушает, – выкрикнул он еще раз, – если в наши мужские игры вздумала с нами играть! – И спросил ее грубо: – Что вас держит здесь? Улетайте к своему князю со своим сыном. Улетайте. Мы сами без вас разберемся! – Княгиня на сей его выпад не ответила и сына удержала, но на Павла Петровича так взглянула, что он побледнел и в стол до хруста руками своими вцепился.

В воздухе повисла театральная пауза. Все вдруг почувствовали какую-то неестественность, вымученность сложившегося между нами разговора. И все к тому же не понимали, к чему весь разговор клоню, чего добиваюсь? А я свой разговор затеял об этом Лизи, чтобы она появилась!

Пока не буду говорить, кто это – она? И все-таки вам признаюсь. Не Шерлок я Холмс – и даже не доктор Ватсон – и уж, конечно же, не Конан Дойл!

Разумеется, книжку Шенгил «Руководство для начинающих авторов – как писать детективы?» я внимательно проштудировал, но ведь что он, подлец, начинающим авторам советовал! «Никогда не разматывайте клубок, а наматывайте: не распутаете, в лучшем случае; а в худшем – так напутаете, что самим тошно станет. Что я этим хотел вам сказать? Знайте заранее: кто? каким образом? – и проч. совершил преступление! Зарубите это неукоснительное правило у себя, так сказать, на носу. Совершите, мысленно конечно, это свое преступление – и уж тогда пишите в полное свое удовольствие от имени преступника. Только, смотрите, не проговоритесь, на первой же странице, от чьего имени вы пишите! И тогда успех вам обеспечен».

Так вот, господа читатели, у меня не тот случай. Я не наматываю клубок, а разматываю. Правда, Шенгил в своей книжке и об этом написал. «Если вам трудно «сочинить» преступление – характер не тот, фантазии «преступной» маловато, – берите сюжеты для своих детективов из судебной или следственной практики. Но помните, тривиальные сюжеты читатель наш не любит! А ведь только такие «сюжеты» у нас раскрываются. Поэтому вы или гениальным писателем, как наш Федор Михайлович Достоевский, будьте, или гениальным сыщиком. Третьего не дано».

Как вы понимаете, на Достоевского я не претендую, а сыщик из меня никакой. И за роман этот взялся потому только, что на Порфирия Петровича понадеялся, на его тетрадки в клеенчатых переплетах. Но вы сами читали его письмо, так что… пришлось мне Ваську срочно позвать. И его «гений» меня не подвел! «Задуло», как Павел Петрович выразился, в парусной комнате ветром. Вот такие дела. Поэтому и увел я «героев» своего романа из этой комнаты. Вдруг опять там что-нибудь сломается!

Конечно, нехорошо на кого-нибудь голословно злодеяния эти двухсотлетней давности повесить. Но что делать? Домой хочется. А из дворца меня не выпускают, пока я им настоящего преступника не найду.

Теперь вы понимаете, почему время тяну, на что надеюсь?

Нет, не понимаете?

Скажу откровенно, и я не понимаю, зачем время тяну, на что надеюсь?

Разумеется, жду кое-кого. Есть у меня одна мыслишка, но подлая и глупая. Вот и жду эту женщину! Чем черт не шутит. Вдруг придет, т. е. появится, возникнет, соткется из воздуха – и во всем признается!

Но она, видимо, не хотела или не могла появиться. Но я чувствовал, был уверен, что она появится непременно. Просто нужно ей решиться, но время, время! И я решил спросить князя Андрея, чтобы выиграть это время, да и читателю моему, думаю, интересно узнать, как у них с Парашей все сложилось.

– Князь, – подошел я к нему. – Если вам это будет неприятно, то не рассказывайте, но…

– Вы хотите узнать, – улыбнулся князь Андрей и засмущался, – как мы с Жаннет и с Бутурлиным в Арсенальный город съездили?

– Да, расскажите, если можно!

– Но, – замялся князь и еще больше залился краской.

– Нет, – вдруг воскликнул Павел Петрович, – он вам ничего не расскажет! – И заговорил весело: – А если и расскажет, то из него рассказчик скверный. Да он там, поди, ничего и не видел. А если видел – не запомнил. Я лучше его расскажу, хотя и не был там. – И Чичиков посмотрел на князя: – Вы позволите? – Князь кивнул головой – и Павел Петрович заговорил, заговорил вдохновенно. Не раз он, видимо, рассказывал это – и, скажу откровенно, ему доставляло это неизъяснимое наслаждение!

– В дом к капитану Миронову, – начал свой рассказ Чичиков, – они во втором часу по полудню нагрянули! Самого капитана, точнее – обоих капитанов, они там не застали. Первый капитан, капитан артиллерии в отставке Тушин в фабричной конторе с князем Николаем Андреевичем Ростовым отношения выяснял – фельдъегерей наших в укор ему ставил. Чем это кончилось, говорить не буду. Капитан же Миронов все еще во дворце пребывал – от потрясений отходил. И замечу, от сих потрясений я его избавил, как только от дел своих освободился: с вами, князь Андрей, переговорил; с Жаннет и Бутурлиным все точки над «и» поставил.

– То есть пороховой заряд под перину ей подложили! – тут же уточнил всем Христофор Карлович.

Разумеется, это уточнение, пороховое, Бенкендорфа Павел Петрович проигнорировал, даже в сторону его не посмотрел.

– Вот они, когда я им мозги вправил, они и понеслись в Арсенальный городок Пульхерии Васильевне тоже мозги вправлять! Чтобы она драгуну письмо Александра Васильевича Суворова сдуру не отдала. Но было уже поздно. Сдуру она это письмо Порфирию Петровичу отдала, а тот – драгуну.

– А откуда вы знали, что это письмо у нее? – спросил я его вкрадчиво. – Ведь никто не знал, даже старый князь, кому Суворов свое письмо на хранение отдал!

– Я ему сам это посоветовал. – отмахнулся между делом от моей, так сказать, докучливости он – и тут же выговорил мне строго: – Не мешайте мне рассказывать!

– Вы, поди, и Павлу Петровичу, государю нашему, посоветовали, как им с Александром Васильевичу эту Византийскую кампанию провести?

– Нет, чего нет… того нет! Я им «Матрену» во всех мельчайших деталях разработал. – вдруг выпалил он, будто меня, как назойливую муху, газетой прихлопнул!

– «Матрену»? – так и сел я на пол!

Нет, не шучу. Действительно сел на пол. Ведь об этой «Матрене» в спец. учебнике генералом нашим Келером написано! Издан он в 1895 году, а потом изъят даже из спецхрана. Один всего экземпляр в библиотеке старого князя сохранился.

– Вы ее разработали, а потом же сами собственными руками? – закричал я ему, когда поднялся с пола.

– А что же вы ожидали от меня? – горько заговорил он. – В психологизмах не захотели разбираться! А ведь у меня тоже сердце есть. Меня же, сами знаете, в камергеры… после этого Дела… государь. А потом до каких я чинов дослужился? Идите в комнату воздушного шара, пока в парусной комнате ветер дует! – сказал вдруг решительно княгине Вере. – Недолго ему дуть. Сей индикатор на скорую руку «починили». Он опять сломается. Идите! Никогда вы не узнаете. – Он замолчал.

В столовой зале воцарилась тишина.

– Павел Петрович, а почему вы уверены, что никогда мы не узнаем? – наконец спросил я его. – И почему индикатор опять сломается?

– Да потому не узнаете, что я вам никогда всего не скажу! А сей индикатор сам князь сломал.

– Сломал?

– Да-с, сломал! И на следующий ваш вопрос отвечу. Потому он его сломал, чтобы никто никогда не узнал, кто фельдъегерей загубил и почему? И тот обед он для этого и устроил. И больше ни на какие вопросы я вам отвечать не буду. Времени у вас нет. Идите! – И он растворился в воздухе.

– А кто же нам тогда теперь расскажет, чем дело кончилось в Арсенальном городке? – весьма преглупо спросил я зияющую пустоту.

– Прасковья Ивановна вам расскажет! – выкрикнул из этой пустоты Павел Петрович. – Прасковья Ивановна, – закричал он ей, – они уже уходят. Поспешите, а то со мной, дураком, навсегда тут останетесь! – И из воздуха. Нет, из солнечного света соткалась Прасковья Ивановна!

Боже, как она была хороша!

И я тотчас к ней перышком подлетел, как когда-то Порфирий Петрович к ее матушке, – и ручку ее прелестную поцеловал.

Вы спросите, как так можно ручку у привидения поцеловать? А я отвечу, не только можно, но и нужно! Ее ручка пахла луговым воздухом – и была… тут я не могу вам выразить словами, что эта за ручка была! Одним словом… нет, не могу, невозможно! Поверьте! Неизъяснимо это.

– А вы не боитесь, – сказала она мне тихо, когда ей ручку целовал, – что вас князь мой побьет?

– А разве вы с князем Андреем? Неужели? – спросил я ее.

– А что же нам было делать? – рассмеялась она серебряным смехом. Положительно, она была в мать. – Нас Бутурлин, можно сказать, под пистолетом!

– Как под пистолетом? Расскажите!

– Расскажу, если вы нас до комнаты воздушного шара проводите, – ответила она лукаво. – И серьезно продолжила: – Василий вам просил передать, что еще минут десять от силы он проработает, а потом окончательно сдохнет.

– Кто, Василий?

– Нет, не он, а, как его?.. индикатор!

– А вы что, с Василием моим познакомились?

– А как же, имела удовольствие! – И она захохотала: – Но князю Андрею ни слова. – И опять заговорила серьезно: – Не понимаю, что мы тянем? Ведь все ясно, кто тех фельдъегерей! – И она подошла к князю Андрею: – Андрей, мы уходим или нет?

– Не знаю, – ответил князь. – Как маменька решит!

– Вера, – обратилась она тогда к матери Андрея, – ведь сколько мы с тобой об этом говорили. Князь Николай Андреевич сам не хотел, чтобы мы узнали! И всем уже давно ясно, что он не мог это сделать! Тут нечего никому доказывать! Пойдем, я прошу тебя.

– Хорошо, – встала из-за стола княгиня Вера, – мы уходим. Христофор Карлович, вы с нами?

– Разумеется! – встал из-за стола Бенкендорф. – И все они пошли к двери. Но тут в распахнувшейся двери появилась она – и выкрикнула им:

– Нет, без него не уйдете. Я вас без него никуда не отпущу! – И тихо-тихо, но твердо проговорила: – Вместо него я тут останусь.

– Наконец-то, Мари! – подбежала к ней Прасковья Ивановна. – Зачем же так долго было это скрывать? Мучиться! – И они обнялись – и, обливаясь слезами, о чем-то быстро-быстро заговорили.

– Мария, – появился в столовой зале Павел Петрович, – зачем ты сюда пришла? Уходи отсюда немедленно!

– Да зачем же ей уходить? – закричала на него Прасковья Ивановна. – Она с нами пойдет! Правда, маменька?

– Правда, Параша, – ответила ей княгиня Вера и добавила. – И вы с нами, Павел Петрович, пожалуйста. И простите меня. Я тоже знала, что она! Простите. – И все устремились в комнату воздушного шара!

– Да погодите! – побежал я вслед за ними. – А как же мой роман? Объясните, что же на самом деле было?

– Не до романа вашего нам, – ответила тихо Прасковья Ивановна. – В парусной комнате ветер перестанет дуть – и мы туда не попадем.

– А вы на ходу мне расскажите.

– Что рассказать?

– Что вы мне обещали.

– Хорошо, расскажу. Только не отставайте! – И она стала рассказывать: – Когда они к нам приехали, я случайно к ним в горницу вошла. Увидела – и сразу назад, но не успела. Бутурлин мне в дверях дорогу преградил. «Прасковья Ивановна, – сказал он мне, – если вы меня вот тут, сейчас, не простите за давешнее и князю Андрею не дадите твердое обещание, что за него замуж пойдете, то я на ваших глазах застрелюсь! – И пистолет к своему виску приставил. – Нет, – вдруг сказал он, – я не буду зрелищем этим вас мучить! – И дверь передо мной закрыл. – Говорите!» – сказал уже за дверью. «Что же вы молчите, Прасковья Ивановна? – спросила меня тотчас Жаннет. – Он же сейчас застрелится!» – «Пусть», – сказала я тихо, чтобы он не услышал. «Я не прощу вам это, – тоже тихо ответила она мне. – Не прощу никогда, если мой жених из-за вашего каприза застрелится!» – «Каприза? Жених?» – вскрикнула я. «Умоляю!» – бросилась она ко мне на грудь – и мы обе заревели. «Бутурлин! – закричали мы в один голос, – Мы вас прощаем». – «Вася! – крикнула она уже одна. – Не входи пока. А то мы все такие зареванные!» Ну и князю Андрею я тоже сказала: «И вы, Андрей, не смотрите на меня. Насмотритесь на меня такую – и не женитесь на мне. А ведь я уже обещание Бутурлину дала, что непременно замуж за вас выйду!» – И мы опять с Жаннет в рев. Еле нас Матрена успокоила. Вот и вся наша история. – И она ловко и лукаво меня в плечо своим плечиком толкнула: – Не туда – нам направо! – Воистину она была вся в мать свою – в Пульхерию Васильевну!

Смешно, конечно, вот так, на бегу, снимать, так сказать, свидетельские показания. Но из следственного Дела, как говорится, протоколы не выкинешь. И я спросил Павла Петровича: «Ну теперь-то вы мне все расскажете?» – «Нет!» – ответил он мне. «Эротическую сцену про вас напишу!» – пригрозил я ему. «Пишите, что хотите, – захохотал он мне в ответ. – Только отстаньте. И дыханье мне не сбивайте. Да и под ногами не путайтесь!»