Текст книги "Фельдегеря генералиссимуса (СИ)"

Автор книги: Николай Ростов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Глава шестая

Бутурлин принес халатик горностаевый, и Жаннет халатик плащиком на плечи свои накинула – и опрометью бросилась по коридору к двери, что на половину старого князя вела.

Я, как и князь Андрей, верю, что есть слова на свете волшебные. Для меня слово «опрометью» волшебным было. Поэтому я его в три раза написал.

Первый раз, – помните, когда опрометью дежурный офицер бросился исполнять распоряжение старого князя: позвать в столовую залу полковника Синякова.

Второй раз написал, когда сам старый князь опрометью бросился спасать своего сына от смерти.

И в третий раз, когда Жаннет бросилась спасать от смерти старого князя и..!

Всех она бросилась спасать от смерти. Стотысячную армию Александра Васильевича Суворова она бросилась спасать – и, разумеется, себя, и Бутурлина, и… Поставлю многоточие. Не всех ей удалось спасти. Ведь против нее профессионал играл.

Дверь перед ней не открылась. Она даже чуть не заплакала. И тут ее за руку княгиня Вера взяла – привидение доброе и светлое – и дверь эта бесчувственная перед ними сама распахнулась!

Так, держа Жаннет за руку, княгиня Вера, привела ее в караульную – и тут же растаяла.

– Капитан Миронов! – крикнула Жаннет. – Хватит валять дурака. Ведите меня к полковнику.

Капитан Миронов посмотрел на Жаннет презрительно и сказал:

– Оделись бы, мадам, поприличнее. – И добавил строго: – К тому же, мадам, покойного Петра Владимировича сейчас в гроб кладут. Думаю, это зрелище не для ваших глаз.

– Его обязательно в гроб положат, если вы меня сейчас же не проведете к живому полковнику!

– Вы ошибаетесь… он мертв.

– Смотрите, капитан, я сама найду полковника, но тогда все будут считать, что вы с убийцей заодно.

– Я не понимаю вас, – гнул свою линию капитан Миронов.

Портрет сего капитана мы опишем позже. Пока только скажем, что смерть полковника ему сулила повышение по службе. Он, командир гренадерской роты, назначался бы командиром батальона, так как прежний командир батальона шел бы на должность полковника. И это учел убийца. Невольным сообщником своим он сделал бедного капитана Миронова.

– Не понимаете? Потом поймете, – сказала Жаннет. Капитан ей был симпатичен. Просто она хотела, чтобы он сам привел ее туда, где прятался полковник Синяков.

К сожалению, скажу я вам, что полковник в ту минуту, когда Жаннет разговаривала с капитаном Мироновым, был, действительно, мертв. Правда, капитан Миронов и Жаннет еще не знали этого.

Через пять минут об этом узнает Жаннет, а капитан Миронов до четверга все еще будет пребывать в праведном своем неведенье.

Простим ему, что он оказался невольным соучастником этого убийства. Не он ведь один был соучастником в нем.

Все до единого были!

Вот ведь какую хитроумную комбинацию удумал убийца. Все соучастники – и даже он, убийца. Попробуй отыщи меня среди всех.

Жаннет отыщет, не сомневайтесь.

И она пошла туда, где находился мертвый уже, как только что я написал, полковник Синяков Петр Владимирович.

Через два дня его похоронили, а не куклу восковую, как думал убийца – и многие другие.

Действительно, не куклу же его восковую хоронить, если тело его мертвое есть? Простите за столь циничный пассаж. Но полковник сам был виноват во всем. Не надо было быть столь доверчивым.

Ночью восковую куклу из гроба вынули и тело покойного Синякова Петра Владимировича положили. Старый князь распорядился.

Все это проделали тайно.

Полковника Жаннет нашла в комнате, где хранились восковые фигуры. Он сам себя заколол кинжалом! Или кто его заколол? Нет, пожалуй, сам себя и заколол. Записку же оставил.

Простите, ваша светлость, что я вас подвел. Что из-за меня все это случилось! Простите – и прощайте!

Полковник Синяков.

Жаннет вышла из этой комнатенки и хотела было идти к старому князю, но опять на ее пути встали закрытые двери. И опять княгиня Вера ей помогла. До самого кабинета старого князя Жаннет провела.

Глава седьмая

Я все думал, рассказать вам прямо сейчас, о чем Жаннет со старым князям в кабинете говорили или нет?

Решил, не буду.

Потомлю вас до четверга, т. е. до той главы, в которой опишу тот знаменитый обед, где почти все герои моего романа соберутся – и восковые фигуры будут.

Как же без них? Никак нельзя. Ведь убийца в кресло иудино будет посажен! А пока лишь скажу, что долго они беседовали, жарко. До криков княжеских даже доходило. И Жаннет, конечно же, ни в чем старому князю Ростову не уступила.

– Осел Вы, ваша светлость! – ему она сказала. И, вы не поверите, в конце концов, старый князь с ней согласился. Не сразу, правда. Пришлось ему кое-что прочесть. И нужные слова не сам он нашел – ему эти слова подсказали. Он даже свечу над одной бумагой подержал. После этого и согласился, но согласился своеобразно. Не был бы он князем Ростовым, если бы согласился, что он осел.

– Нет, – заявил он Жаннет, – Вы ошибаетесь, мадмуазель, я не осел. Я упрямый осел!

После их разговора… жизнь в расположении поместья князя Ростова потекла зимней речкой подо льдом. Все понимали, что должно что-то случиться, но что?

Полковника похоронили. Залп оружейный над могилой дали.

Христофору Карловичу старый князь заявил, что полковник сам с жизнью своей покончил. Записку полковника предсмертную показал.

Христофор Карлович морозными глазами ту записку прочел. Ее могли запросто подделать – и он упрямо заявил:

– Не знаю, ваша светлость. Воля ваша. А я всего лишь ваш секретарь.

Истина ему, конечно, была дорога, но старый князь был ему не другом – и поэтому дороже истины.

– Моя воля, моя! – выкрикнул старый князь. – Этой запиской я своего сына не обеляю.

– А я и не обвинял вашего сына, – удивился Христофор Карлович.

Действительно, он не назвал имя убийцы старому князю. Просто изложил факты. Но эти факты с математической, я бы сказал, прицельной артиллерийской точностью, на князя Андрея наводили.

– Пошлите приглашения, Христофор Карлович, графу Балконскому, его сестре и Коробковой Прасковье. – ястребом глянул на своего секретаря князь и сух продолжил: – Я жду их в четверг к обеду. Обед состоится в три часа по полудни. Пусть не опаздывают.

– Хорошо, пошлю, – ответил Христофор Карлович – и легкая морщинка вдруг появилась у него на лбу. Задумался о чем-то наш сказочник!

Глава восьмая

Времени у нас до четверга еще много, поэтому вернемся в Москву к Ростопчину, в кабинет его сумрачно скорбящий.

Второй день Москва скорбно ликовала по случаю мнимого восшествия на престол сына государя нашего Павла Петровича.

Вот сумрак в кабинете Ростопчина и скорбил вместе с московским генерал-губернатором – не ликовал, замечу я вам.

Ростопчин искренне любил нашего императора Павла Петровича. Многое ему прощал. Простил потом и то, что он с ним проделал.

В груди Федора Васильевича клокотали рыдания траурным маршем, но голос его – как и взгляд – был твердый.

Этим твердым взглядом он встретил вошедшего в кабинет ротмистра Маркова – и твердым голосом сказал ему:

– Вчера я опрометчиво Аракчееву Порфирия Петровича отдал. Догони и верни назад в Москву его!

– Слушаюсь! – радостно гаркнул драгун. И лицо его вдруг озарилось ликующей улыбкой.

Очень не понравилось ликующее лицо это Ростопчину.

Опрометчиво, скажу я вам, начал ликовать драгун. И в третий раз употреблю это слово. Опрометчиво Ростопчин приказал Маркову вернуть мумию Порфирия Петровича в Москву.

Такие ликующие лица обычно бывают у людей, которые были на краю гибели, разорения например, а тут вдруг наследство неожиданно на голову свалилось.

Тетка какая-нибудь внезапно умерла – и наследство хорошее племяннику оставила. А племенник – картежник и пьяница. В долгах – как в шелках. Его завтра кредиторы в долговую яму собирались упечь!

Вот такое лицо, ликующее, было у драгуна Маркова.

– Рад я несказанно, ваше превосходительство, что Порфирия Петровича от поругания хотите спасти! – объяснил свое ликующее лицо ротмистр. – Не сомневайтесь, оправдаю ваше доверие.

– Именно, ротмистр, от поругания! – сказал торжественно Ростопчин.

Рассеял все его сомнения драгун, а зря.

Как спас мумию Порфирия Петровича от поругания ротмистр Марков, вы скоро узнаете. Лучше бы он ее не спасал. Ему орден за это английский дали.

Картежником и пьяницей был драгун. На этом его ловкие английские люди подловили.

Прошлым летом проиграл драгун Марков в карты казенные деньги. Много проиграл. Ему после игры в номере застрелиться бы, а он только дуло к своему лицу примерял. Как, мол, ловчее будет: в висок свой бесшабашный или в глотку свою луженую пальнуть?

И висок ему было жалко – и глотку свою.

Жизнь ему, подлецу, было жалко!

Тут ему на выручку люди пришли.

Нет, они были не англичанами, но в интересах Англии сначала обыграли русского драгуна, а потом милостиво предложили ему денег, но с условием, что он эти деньги на английскую королеву отработает.

В общем, завербовали его в английские шпионы!

Сто тысяч Марков проиграл – и выходило, что сто тысяч русских солдат сей драгун за эти деньги и продал: рупь всего один за одного нашего солдатика.

Продешевил, продешевил.

За русского чудо-богатыря суворовского русский рубль один серебряный. Мало.

Но Марков тогда еще не знал, что сделать от него эти люди потребуют!

В подробности входить (как ему приказали за Порфирием Петровичем увязаться в его путешествие сыскное, как потом спалить дом с Пульхерией Васильевной, как еще другие зверства учинить) я не буду. Ловко драгун из под всех этих обвинений выползет.

Да мне, если честно, пока не хочется об этом, скажу откровенно, писать. Времени у нас на это больше нет! Четверг, господа читатели наступил.

Ясный день выдался, безветренный, и Жаннет уговорила старого князя разрешить ей на воздушном шаре в небо подняться, насладиться пейзажем земли нашей русской с высоты птичьей, ангельской.

Разумеется, это был всего лишь предлог.

Как сейчас понимаю, она хотела убедиться, что все идет по плану, что все происходит, как было задумано; а все происходило до этого момента по ее задуманному плану. Но вы сейчас увидите, что все произошло так… как обычно у нас происходит!

За что же ты нас так, Господи?

Хотя, конечно, в нашей русской Истории, сами знаете, только так и бывает. И История России Порфирия Петровича Тушина в моем изложении, к моему великому сожалению, тоже не исключение. Одно у нашей Истории отличие. Без вранья и без утайки История нашего государства написана. И все же, за что же нас так, Господи? Чтобы другим неповадно было? Да у них, у других, и не получится никогда так. Фантазии маловато – да и кишка, как говорится, тонка, чтобы эту фантазию в жизнь воплотить! В общем, не по плечу им такую Историю вынести. Господь ведь людям или народам целым испытание посылает по их силам. Не больше и не меньше – а как раз, чтоб сдюжили.

Так за что же ты нас так любишь, Господи?

Глава девятая

С трепетом, господа читатели, я приступаю к этой главе. С трепетом, потому что, вы не поверите, сам, как и вы, не знаю, что произойдет дальше в моем романе.

Жаннет пригласила Бутурлина и князя Андрея подняться вместе с ней в небо на воздушном шаре.

Бутурлин, грешным делом, подумал, что она хочет не в небо на шаре этом подняться, а убежать на нем из поместья князя Ростова.

– Если ветра не будет, – сказал он Жаннет, – никуда мы на нем не улетим.

– А я не собираюсь никуда лететь! – Жаннет отлично поняла Бутурлина. – Есть другой способ убежать.

– Какой?

– Когда свое дело сделаем, тогда и скажу, – прошептала она на ухо конногвардейскому красавцу и поцеловала его в лоб.

Разговор этот у них происходил в ее комнате ночью.

То, что за ними неусыпно следят, вернее – следит Христофор Карлович, она была уверена. Поэтому громко она позволяла себе только стонать в минуты страсти; ну и, когда говорила какую-нибудь заведомую глупость. В общем, вела себя крайне осторожно.

Князь Андрей принял предложение Жаннет спокойно, даже радостно. Он все эти дни пребывал в неком тумане: ему было стыдно, что не сумел застрелиться, и в то же время отчаянно смешно, что до сих пор еще жив.

Вывалиться случайно из плетеной корзинки воздушного шара – секундное дело. Тут уж Жаннет его в воздухе не поймает!

Столь странное поведение юного князя вполне объяснимо: он вообразил, что все его записали в убийцы полковника.

Но почему вообразил?

Мы это скоро узнаем!

И вот еще что. Где он достал тот дуэльный пистолет, из которого он стрелялся? Кто ему его услужливо подбросил?

Разумеется, ответы на все эти вопросы знала Жаннет, но до поры до времени она не могла, не имела права ответить на них. Даже Бутурлину. А ведь Бутурлин все еще считал убийцей полковника ее!

За юным князем тоже неусыпно следили. Следили Жаннет и Бутурлин. Даже ночью.

Нет, коллективному разврату они не предавались, хотя у Жаннет была мысль вовлечь юного князя в ночные игры любовные.

Нет, она была не столь развратна, чтобы таким диким способом вышибить всю дурь из головы юного князя! Но иногда на нее находило отчаянье – и она готова была пожертвовать своей любовью, своей репутацией, чтобы его спасти. Ведь она была виновницей всех бед его.

Свою комнату Жаннет перегородила китайской перегородкой, и за этой перегородкой спали князь Андрей и Бутурлин.

Разумеется, когда князь засыпал, Жаннет звала Бутурлина к себе.

Где проводил ночи князь Андрей, Христофор Карлович докладывал старому князю. Князь только хмыкал недовольно, и Христофор Карлович не мог понять, из-за чего его этот хмык: то ли из-за того, что так откровенны действия француженки, то ли из-за того, что юный князь позволяет с собой так поступать, – и старому князю обидно за сына.

Кого звала к себе за перегородку Жаннет, Христофор Карлович тоже докладывал. А старый князь хмыкал недовольно по одной простой причине. О ней вы узнает на обеде.

– Наконец-то мы можем поговорить свободно! – сказала Жаннет Бутурлину и князю Андрею, когда воздушный шар поднялся в небо.

Увязавшегося было за ними офицера Жаннет ловко вытряхнула из корзинки. Офицер не расшибся. Шар еще даже от круглой площадки не оторвался.

– Перегруз будет, – заявила она офицеру. И действительно, князь Андрей был громаден. Пожалуй, генерал Саблуков по сравнению с ним мелковат будет.

– Андре! – ухватила Жаннет князя Андрея за руку – и тут же пресекла его попытку вывалиться из корзины: – Я вместе с вами выпрыгну – не сомневайтесь, – и взгляд ее был столь решителен, что князь понял, что выпрыгнет вслед за ним.

– Не выпрыгну, – сказал он ей. – Отпустите, пожалуйста, мою руку.

– Вот и отлично! – сказала Жаннет вдруг неожиданно по-русски и отпустила его руку.

Князь Андрей и Бутурлин оторопели.

До этого она говорила с ними на французском, а тут на чистейшем русском без малейшего акцента.

– Я не все могу пока вам, господа, рассказать, но поверьте, мы тут, в поместье князя Ростова, не случайно оказались. Простите, Андре, что не могла вам об этом раньше сказать. И ты, Вася, не все знаешь, – добавила она Бутурлину. – Нет, я во всем вам доверяю, но мужчины порой столь непредсказуемы, что им лучше не говорить всего. – Жаннет во время этого своего монолога уже успела посмотреть журнал наблюдений, который лежал на столике.

Декабрьские страницы, где что-то могло быть написано о пропавших фельдъегерях, кем-то тщательно были, нет, не выдраны, а склеены.

Удивилась ли Жаннет? Разумеется, нет. Другого она не ожидала. Она положила на столик журнал, взяла подзорную трубу и в продолжении всего разговора в эту трубу смотрела.

С воздушного шара великолепно был виден тракт Москва – Петербург. На этом тракте через несколько минут разыграется одна трагедия. Вместе с Жаннет вы ее и увидите.

Корзина воздушного шара превосходно была оборудована. Столик посередке и четыре плетеных кресла для наблюдателей.

– Сразу же хочу внести ясность, – сказала Жаннет, когда Бутурлин и князь Андрей пришли в себя. – Полковника Синякова убила не я.

– Но объясни мне тогда! – выкрикнул Бутурлин. – Пистолет и тот кинжал, что я принес в ту ночь в твою комнату – как они оказались в его комнате?

– Дурачок ты, Вася, – улыбнулась Жаннет. – Когда все ушли завтракать, я пошла в комнату к полковнику. То, что там увидела, и заставило меня тут же тот пистолет в комнату подбросить – и кинжал в восковую фигуру полковника всадить!

– В восковую? – разом вскрикнули Бутурлин и князь Андрей.

– В восковую! – засмеялась Жаннет. – А потом, когда Христофор Карлович всех в комнату привел, я посмотрела, как отреагирует на пистолет и кинжал тот, кто весь этот театр восковой придумал. Отреагировал молниеносно. Надо отдать ему должное. И тут я дала промах. Да и вы, господа, не на высоте оказались. Один меня в убийстве упрекнул, а второй стреляться вздумал. А ведь полковник еще был жив!

– И жив сейчас? – спросил с надеждой в голосе князь Андрей.

– Боже! – выкрикнула вдруг Жаннет.

– Что случилось? – спросил ее Бутурлин.

– Смотрите туда! – указала Жаннет на дорогу. Бутурлин и князь Андрей взяли подзорные трубы и стали смотреть.

Русский возок – два солдатика, ямщик – и долгий ящик под рогожей – на той дороге наши герои в подзорные трубы увидели.

Лошади уже на снег рухнули – возле них ямщик и солдатики суетились. Все силились поднять их. Три всадника возле них остановились, спешились. Помочь, видно, решили. Вот в этот момент и крикнула Жаннет: «Боже!»

Всадники спокойно подошли к солдатикам и ямщику – и всадили кинжалы свои им в их сердца!

Те даже не вскрикнули.

Потом всадники к возку подошли. Рогожу с саркофага скинули, стеклянную крышку отбросили и тело Порфирия Петровича попытались из саркофага выкинуть, но не успели. Четвертый всадник откуда не возьмись появился на дороге – и на скаку он из двух седельных пистолетов в них выстрелил!

Седельные пистолеты весьма и весьма грозное оружие. Полголовы ими можно отстрелить.

Голову Порфирию Петровичу и отстрелил этот всадник!

Нет, и в разбойников он не промазал. Два разбойника рухнули прямо в возок. Третьего разбойника он застрелил третьим выстрелом. У всадника четыре сидельных пистолета было.

Не слезая с лошади, он пьяных лошадей выпряг (на ноги они уже встали), а возок поджег. Солома на дне саней лежала. Она и вспыхнула – и тут же пламя саркофаг объяло.

– Что же он, подлец, делает! – проговорил Бутурлин.

– Следы преступления заметает, – ответила Жаннет. – Все, господа, – сказала она чуть погодя. – Пора и нам на грешную нашу землю! Одно дело сделано – и сделано превосходно!

Так кто же ты, Жаннет?

И кто тебя послал к старому князю Ростову?

А кто тот, кто сделал это дело?

Конечно же, господа читатели, это ротмистр Марков. Так что пора и нам на грешную землю. Время подошло к обеду. Правда, гости еще не все прибыли. Скажу сразу, что Параша и Мария на обед этот ехать не собираются.

Когда они получили приглашение от князя Ростова, Мария вынуждена была показать Параше письмо Катишь Безносовой!

Пардон, я не точен. Не когда получили приглашение, а когда Мария прочла письмо Катишь, а прочла она его как раз в четверг – прочла, поплакала – и тут же стала писать ответное письмо Катишь, а потом уж показала то письмо Параше.

Лучше бы она показала свое письмо к Катишь Безносовой!

Вот оно, господа читатели. Написано оно, разумеется, на французском. Я даю его в русском переводе.

Мой дорогой и бесценный друг!

Разлука, я вижу, тебе пошла на пользу. Ты, наконец-то, поумнела. Прости меня за мою эту откровенность.

А ваши московские новости для нас, Катишь, не новости. Эти «новости» – заговоры и прочие мистификации – пекутся, точнее – пишутся в нашей Тверской губернии – в поместье князя Ростова! Скучно старому князю – вот он и забавляется. Об этом мне Ипполит рассказал. А ему рассказал один верный его человек – управляющий князя Ростова. Управляющий сейчас в большой опасности. Князь подозревает, что он знает о всех его проделках, а есть у него проделки и кровавые (о них я пока тебе не могу написать, но скоро вы все о них узнаете (Ипполит о всех проделках княжеских государю нашему Павлу Петровичу написал)!

Только пойми меня правильно, Катишь. Мы не интригуем против него. Конечно, князь нам родственник, но, как сказал один древний философ, истина дороже. А насчет Андрея Ростова у меня давно нет никаких иллюзий (я не титулую его, так как он хотя и сын его, но сын от какой-то крепостной; сама понимаешь, князем быть не может!). Думаю, он все свои пороки от отца своего унаследовал и матери своей! И будет, согласись, несправедливо, если он все его богатство унаследует. А не моя бедная мать, урожденная княжна Ростова Ольга Андреевна! Ты помнишь ее историю? Выйдя по любви за графа Балконского (моего отца), но против воли своих родителей, – тут же была ими наказана – и лишена всего. И все досталось ее сумасбродному брату, князю Николаю Андреевичу. Разве это справедливо? Нет! Ипполит эту справедливость и хочет восстановить. Надеюсь, восстановит. Сегодня он едет к князю – и все там ему откровенно выскажет!..

На этом месте Мария прервала свое письмо к своей подруге. К ней в комнату вошла Параша напомнить, что пора собираться к князю Ростову. А она ей письмо Катишь в руки и сунула! Читай, мол.

Параша, прочитав письмо, зарыдала, а Мария утешать ее бросилась. Глаза ее карие целовать стала, слезы ее соленые, горькие, язычком слизывать. За плечи ее обняла. Параша и опомниться не успела, как с нее платье Мария стащила. Ловко она Парашу раздела. Трепетно. Грудь ее яблочную, сосочки янтарные губами своими мяла. Сосочки набухать стали, а она уже всю Парашу поцелуями покрыла. Вожделенно, страстно. Пальчиками своими Мария и до ее сокровенного, девственного, места добралась.

Потом ртом своим алчным, языком своим лесбийским все там у нее вылизала. До трепета сладостного Парашу довела.

Опомнившись, Параша подругу свою отстранила.

– Зачем, Мари, ты со мной это сделала?

– Не знаю, – ответила Мария.

Нет, знала она, зачем она с ней это проделала, зачем к любви этой лесбийской ее приобщила.

А брат ее Ипполит за дверью стоял.

Нет, не подглядывал. Просто ехать к князю уже нужно было.

– Мария, – крикнул он сестре, – мы опаздываем.

– Мы не поедем! – ответила Мария. – Поезжай в их вертеп один.

Ипполит еще постоял какое-то время под дверью. Понял, что не поедут, и поехал один к князю Ростову.

Как он разминулся по дороге к князю с драгуном Марковым, ума не приложу!

Наверное, Марков хотел специально разминуться. Где-нибудь в кустах прятался, ждал, когда Ипполит Балконский к князю уедет.

Уехал – драгун в дом к нему и нагрянул, чтобы с Парашей поговорить. Правда, дело у него и к графу было. Но об этом потом.

А о том разговоре, что между драгуном и Парашей произошел, я сейчас расскажу.

– Я знал вашу покойную матушку, – сказал ей драгун печально, а ухмылку в своих черных усах спрятал. – Отчасти я виновник вашего, Прасковья Ивановна, несчастья. Но ведь бывает и так! Небо пасмурное, осень, дождь вторую неделю льет – и вдруг солнце сквозь тучи пробьется – и сердце оживает! И у вас есть это солнце. Ваша любовь к князю Андрею. Она пробьет эти черные тучи ненастья и несчастья!

Вот ведь в какие поэтические аллегории взмыл… подлец! Нет, чтобы проще сказать: «Я вашу матушку заживо спалил!»

– Вы шутите, ротмистр? – насмешливо возразила ему Мария. Разговор происходил в ее присутствии.

– Нет, не шучу! – ответил ей Марков, посмотрел на Парашу – и воскликнул: – Я не понимаю! Вы разлюбили князя Андрея? Почему?

– Нет, не разлюбили! – ответила за Парашу Мария. – Это он разлюбил.

– Разлюбил? Не поверю!

– А то, что он с конногвардейцем Бутурлиным учинил, как вы объясните? За что он из Москвы генерал-губернатором Ростопчиным выслан?

– Он учинил? Он выслан? – захохотал Марков. – Так, значит, московская сплетня уже и до вас дошла. Прасковья Ивановна, – заговорил убежденно драгун, – не верьте этой сплетне. Я служу у графа Ростопчина. Мои сведенья из первых рук. Не высылал его губернатор. Скажу даже больше, хотя это тайна великая. Князю Андрею поручено графом Ростопчиным секретнейшее дело. Ради этого дела он пожертвовал своей репутацией, но не своей любовью к вам, Прасковья Ивановна. Да вы лучше меня это знаете. Он же вам письмо написал. Непременное условие – вас, Прасковья Ивановна, в это дело посвятить, князь Андрей губернатору выставил. Неужели вы письмо это от него не получили?

– Мари! – тихо, но твердо сказала вдруг Параша. – Вели заложить тройку. Я еду к князю Ростову.

– И я еду с вами! – несказанно обрадовался драгун.

Наконец-то! Не с американцами, так с Парашей он попадет в поместье князя. Для этого он приехал сюда – и затеял этот разговор с Парашей.

А в это время около возка, уже догорающего, американские воздухоплаватели остановились.

– Боб, смотри, – проговорил Дик, – и на русских дорогах, как у нас на Диком Западе, грабят, убивают, жгут. Только зачем мертвых жечь? Не понимаю!

– А живых, Дик, ты считаешь, – спросил резонно Боб, – жечь можно?

– Так живые разные бывают.

– И мертвые тоже разные. Этот, видно, важным был. Смотри, сколько вместе с ним на тот свет людей отправили.

– Похоронить бы надо.

– Кого? Этот до пепла уже сгорел. А этих сами русские похоронят. Поехали, Дик. – И они поехали.

Через полчаса дорогу им перегородил шлагбаум. Из будки вышел черкес. Дик ему письмо, что Ростопчин им вручил, отдал. Черкес письмо, нет, не прочел, по-русски он не читал и не говорил. Просто на княжескую подпись посмотрел, узнал – и шлагбаум поднял. Что-то гаркнул на своем, на черкесском, гортанно. Но Дик не торопился проезжать. Очень ему кинжал на поясе у черкеса понравился. И он решил его купить или выменять.

Дитя американских прерий достал из своего кармана свой американский доллар, показал его черкесу и сказал на скверном английском, т. е. на своем американском языке:

– Хорошая цена за твой кинжал!

Дитя Кавказских гор отлично американца понял – и разразился диким хохотом и кавказскими ругательствами.

– Ты его оскорбил, Дик, – перевел Дику его друг Боб, так как понимал черкесский язык. Был у него один знакомый черкес в Америке. Замечу, кстати, что Боб говорил на отличном английском, т. е. на скверном американском языке, и производил впечатление, откровенно говоря, европейского человека – и одет был соответственно – по последней парижской моде. К тому же он был племянником первого президента Соединенных штатов.

Как свела его судьба с этим неотесанным парнем – Диком Рузвельтом? – не понятно! Хотя, конечно, если учесть, что Дик прямой потомок президента США, и президента легендарного, то, думаю, ясно, что не случайно их свела судьба.

– Если ты еще ему свой грязный доллар предложишь, – продолжил переводить Боб Дику, – то он тебя этим кинжалом и зарежет!

– А что он хочет за свой кинжал?

– Лошадей они любят, Дик!

– Хорошо, – согласился Дик. – Скажи ему, что пусть любую выбирает.

– Он хочет всех – за свой кинжал.

– Пусть всех забирает! – отчаянно махнул рукой Дик. Лошадей ему было не жалко. Лошади были не его, а казенные – русские – графа Ростопчина.

– Он согласен. Выпрягай их, Дик.

– Как выпрягай? Нам же еще ехать! Доедем, тогда отдадим ему лошадей. Скажи ему, Боб.

– Требует, чтобы сейчас мы ему его лошадей отдали!

– А спроси его, Боб, не одолжит он нам своих лошадей до князя доехать? Я ему свой нож складной отдам.

Черкес согласился. Дик отдал ему свой складной нож, забрал кинжал – и они поехали дальше.

Как только они переехали ров, тут же к ним подскочил другой черкес – и стал лошадей выпрягать.

Гортанно смеясь, он хлопал по лошадям ладонью и цокал языком. Боб объяснил Дику, что этот черкес – младший брат того черкеса у шлагбаума. Мол, брат ему велел забрать у американцев этих лошадей и к нему домой отвести.

– Они что, Боб, заранее знали, что я лошадей на кинжал выменяю? – удивился Дик.

– Выходит, что знали! – ответил озадаченно Боб и воскликнул: – Удивительная страна. Все знают заранее. Великое у такой страны будущее! – И они с Диком пошли пешком к княжескому дворцу.

Всего ничего было идти – версты четыре. Разумеется, их обогнала тройка и графа Балконского – и вторая тройка, на которой за кучера лихо ехал драгун Марков.

– Эй, воздухоплаватели! – крикнул он им. – Посторонись. Оглоблей зашибу!

Они посторонились, но все равно комья снега полетели из-под копыт им в лицо.

А в это время в их вещах, что они оставили в санях, Христофор Карлович рылся. Для этого и проделана была с ними эта штуковина с обменом лошадей на черкесский кинжал.

Если бы Дик на кинжал не польстился, Христофор Карлович что-нибудь и позатейливей придумал, чтобы они пешочком и налегке до княжеского дворца прошлись.

Не пришлось позатейливей тайной канцелярии придумывать – уж очень прост был Дик Рузвельт. Попался на серебряный блеск черкесского кинжала – как..! Сравнение не будем приводить. Ведь не он попался – а кто-то другой.

А Дик весело насвистывал американскую песню «В Канзас, в Канзас уходит дилижанс!..» и шел по русской дороге. Комья русского снега, конечно, были не сахарными и навозом лошадиным попахивали, но ему, американскому парню, не впервой навоз этот нюхать. Что в Америке, что в России – он одинаково пахнет!

А до княжеского дворца их Христофор Карлович довезет. Ничего предосудительного он в их вещах не найдет, потому в свою тройку и посадит, чтобы они, американцы, на обед не опоздали. И теперь я, действительно, с трепетом приступлю к описанию этого обеда, но не в этой главе – и не в следующей – конечно, – и даже, может быть, не в этой части своего романа!