Текст книги "Фельдегеря генералиссимуса (СИ)"

Автор книги: Николай Ростов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава пятнадцатая

Из нашей последней встречи, ваша светлость, вывел я, что тебе будет недосуг мои письма читать, а мне недосуг – тебе их писать!

И все же прочь наши обиды, коли дело страдает. Ради дела пишу я это письмо.

Конечно, сквозь анфиладу турецких крепостей мои чудо-богатыри шутя прошли. Только они двери крепостей не паркетным твоим механизмом открывали, а ядрами – да штыком нашим – русским!

И как соглядатаи ни пытались подглядеть, распознать наш сей батальный механизм, чтобы поломать его, – ничего у них не вышло.

И стоим мы теперь под стенами Константинополя.

Но вот ведь какая напасть, ваша светлость.

Я подозревал, что за моей спиной соглядатай этот стоит – и в карты мои смотрит.

Ан нет!

Он за твоей спиной, князенька, чернильница ты высохшая, стоит – и подглядывает.

Исключительно поэтому письмо это написал.

Приглядись хорошенько. Может, чего и поймешь.

А умирать, ваша светлость, мне не страшно!

Это соглядатаю своему и передай. Армию свою я ему, подлецу, на позор и поражение не отдам!..

Письмо А. В. Суворова к князю Н. А. Ростову

Это то самое письмо, которое у старого князя на столе три месяца пролежало.

Прав оказался Суворов. Недосуг ему было его прочесть. А в прошлую пятницу он все-таки его прочел. Прочитал – да опять запечатал – будто и не читал его вовсе!

В этом письме еще приписка была. Из-за этой приписки князь его опять запечатал. Тайная та приписка была. Над пламенем свечи письмо нужно было подержать, чтоб ее прочесть.

Держал ли князь письмо это над пламенем?

Держал!

И что же там он прочел?

Пока скажу, что оскорбительной и дерзкой та приписка была!

Князь, когда ее прочитал, так обиделся на генералиссимуса нашего непобедимого, что тотчас ответ ему написал.

Смерти и я не боюсь!

А шпионов в моем доме нет. Я еще из ума не выжил – как выжил ты. И в подкидного дурачка с твоими императорами – и с тобой, главным дураком в этой игре, – играть не буду.

Ишь, чего вознамерились! Полсвета Божьего завоевать!

И хорошо, если турок с англичанами тебя под Константинополем побьет. Может, на старость лет они тебя уму-разуму научат.

И не пиши мне больше. Читать твои пакости я не буду!

Капрал лейб-гвардии Семеновского полка князь Николай Ростов.

P. S,

Постскриптум князь, к нашему сожалению, серебряными чернилами написал, поэтому привести его не могу.

Ха-ха-ха! – захохотало привидение из темноты, как только я это примечание написал. – Он не может его привести. Опять своего читателя дуришь! – И привидение склонилось надо мной. – Диктую! Пиши. – И оно продиктовало, что написал старый князь в своем постскриптуме.

P. S, Не ради твоей славы непобедимой, генералиссимус ты мой упрямый, я – упрямый осел – все сделаю, что ты меня просишь, а ради солдатиков наших русских, коих ты по своему упрямству можешь погубить!

Ровно в три часа дня все собрались в столовой зале.

Давайте перечислим всех участников обеда.

Старый князь, князь Андрей, Жаннет, Бутурлин, Параша, Мария, граф Ипполит, Христофор Карлович, управляющий и наши американцы.

Это сколько человек будет?

Одиннадцать человек. А должно быть – четырнадцать, поэтому недостающих – три восковые фигуры дополнят.

Нет, не дополнят.

Во-первых, старый князь еще одного – живого человека приведет.

Во-вторых, четырнадцатый стул для княгини Веры предназначен.

Она часто обеды своим присутствием удостаивала. Можете быть, и сейчас удостоит.

Так что к обеденному столу две восковые фигуры выкатили.

Суворова – и Наполеона!

В первый раз этого французского императора этой чести удостоили – на обеде у князя Ростова куклой восковой присутствовать, а не колокольчиком из отдушины «заливисто орать»!

«Позвольте, – слышу я голос внимательного читателя. – Где четырнадцать, когда пятнадцать?»

Правильно, пятнадцать.

Для восковой фигуры Наполеона он сделал исключение. Впервые на княжеском обеде присутствуют не четырнадцать, а пятнадцать человек. Случай уж больно особенный, потому и сделано такое исключение.

Сразу обращу ваше внимание на эту восковую фигуру. В правой руке у Наполеона веером игральные карты, а в левой руке козырная бубновая шестерка. Осанисто бьет он этой бубновой шестеркой пикового туза Александра Васильевича Суворова.

И каково было удивление всех, кроме, разумеется, старого князя, Жаннет, Параши и Марии (эти две барышни были, как говорится, не в курсе дела), когда распахнулась дверь – и вместе со старым князям вошел в столовую залу полковник Синяков – живой и невредимый!

Не люблю, когда герои моего романа погибают. Кто-то из критиков литературных даже сказал, что погибают они из-за авторского неумения и бессилия. Ко мне это, правда, не относится. Я же не выдуманную историю пишу, а подлинную!

Больше всех был удивлен, заметьте, граф Ипполит Балконский.

Но, скажу вам откровенно, что я тоже удивлен появлению полковника; но еще более удивлен я, удивлен неимоверно, кого старый князь на иудин стул усадил!

Александра Васильевича Суворова – генералиссимуса нашего непобедимого!

Не ожидал я этого от старого князя.

Потому усадил на иудин стул генералиссимуса старый князь, что приписку тайную в его письме прочел.

Не ожидала – и Жаннет!

Самое время пришло рассказать, о чем старый князь с Жаннет говорили – или нет?

Давайте отложим.

Согласны? Нет?

И все же давайте отложим!

Все остальные к этому равнодушно отнеслись.

Американцы наши особенно равнодушно.

С ними, правда, понятно. Они американцев изображают – и в нашей великой Истории ничего не смыслят. Но все остальные прекрасно осведомлены. Почему же такое равнодушие?

Впрочем, подождем. Ведь это всего лишь прелюдия к тому скандалу, который старый князь преднамеренно на этом обеде учинит. И скандал этот будет симфоническим, грандиозным! Все в нем примут участие, всех он коснется.

И все, разумеется, в преддверии этого скандала притихли. И тишина наступила полная.

Не восковая – а пронзительная.

Будто сердце остановилось, будто душа крылья расправила – и сейчас ангелы запоют. Будто еще что-то такое случится, о чем мы до сих пор не знали и не ведали.

– Не справедливо это! – вдруг раздался в тишине этой звенящей голос княгини Веры.

В кресло свое она тихо села, но прежде Параше что-то на ухо шепнула.

Параша следом за ней пошла и рядом с ней села. Весь обед они о чем-то проговорили.

Если вы думаете, что это моя фантазия – или, в лучшем случае, литературный прием – метафора, аллегория какая, то вы ошибается. Все так и было на самом деле.

Разумеется, не все княгиню Веру на этом обеде видели.

Только посвященные.

Не все ведь в Бога верят – и не все, кто верит в него, зримо видят Его Божественные проявления в нашей земной жизни. Только посвященные. Вот и княгиню Веру видели только посвященные.

Посвященные во что?

Посвященные в тайны великие человеческих душ и сердец! Да простит меня читатель за столь высокопарный слог.

А кто видел – кто нет, пока говорить не буду. Сами поймете, когда главу эту прочитаете.

– Ты, душа моя, вечно меня путаешь, – весело сказал старый князь и сел напротив своей юной жены.

Сел не там, где он обычно сидел, а сел рядом с Наполеоном, который в подкидного дурачка с Александром Васильевичем Суворовым играл.

– Это тебя, Сашка, – пробурчал он Суворову, – за чернильницу пересохшую!

– Полно вам, Николай Андреевич, на Александра Васильевича обижаться, – урезонила его княгиня Вера. – Посадил на иудино место – и посадил. Ты своих гостей к столу приглашай, усаживай.

– Сами пускай, как им угодно, рассаживаются – или ты сама их рассади, – ответил ей старый князь. – Ведь в твой лабиринт ты, душа моя, их заведешь – и выведешь. – И он весело посмотрел на Жаннет; потом посмотрел на графа Ипполита, но посмотрел на него сурово и насмешливо.

– Доктора не позвать? – шепнул управляющий на ухо Христофору Карловичу. – Старый князь умом тронулся. С пустотой разговаривать начал.

– Доктор вам, любезный, скоро потребуется, а не князю Николаю Андреевичу, – наставительно проговорил Христофор Карлович – и сел рядом со старым князем.

Граф Ипполит Балконский сел напротив Александра Васильевича Суворова.

Потому и посмотрел на него так старый князь – насмешливо и сурово. Граф-то сел на иудин стул!

Он думал, что он сел во главе княжеского стола, а оказалось, что сел, в метафорическом конечно смысле, во главе заговора!

Какого?

Английского?

Посмотрим.

Что с того, господа читатели, что там старый князь обычно сидел?

Князь приказал официантам своим свой стул рядом с креслом друга своего сердечного, Александра Васильевича Суворова, поставить, а иудин стул на его место определить.

Жаннет ему это посоветовала?

Нет!

Мария села рядом с Парашей.

Американцы наши сели рядом с Жаннет – или она с ними рядом села?

Да, точно, – сперва они сели, а потом уж и Жаннет к ним подсела. При этом она не преминула в карты императора Наполеона посмотреть – и засмеялась. У него в карточном веере четыре козырных туза бубновых было!

Бутурлин с князем Андреем сели напротив «воскресшего» полковника Синякова.

– Я несказанно рад, что вы, Петр Владимирович… живы! – горячо заговорил юный князь с ним. – Очень. – И сладко, как только он один умел, вздохнул. Вздохнуть-то он вздохнул, но и ущипнул сам себя. Видно, не поверил, что полковник ему не во сне, а наяву явился.

– Вашими молитвами, князь, жив, – ответил старичок – и укоризненно посмотрел на Бутурлина – и сказал ему строго: – Не заслужили вы, милостивый государь, ее! Нет, не заслужили!

– Кого не заслужил? – улыбнулся Бутурлин. – Молитвы? – Он опять готов был шутить над полковником.

– Жаннет не заслужили. Вот кого! – торжественно ответил полковник Синяков.

– Разумеется, – согласился Бутурлин. – Где уж мне, конногвардейцу, ее заслужить! Но надеюсь, Петр Владимирович, до нее дослужиться!

– Василий! – дерзко крикнула Жаннет по-французски. – Опять за старое?

– Избави Бог, Жаннет, – улыбнулся Бутурлин. Он тоже был несказанно рад, что полковник жив. – Мы с Петром Владимировичем твои высокие достоинства восхваляем. Правда, господин полковник? – И Бутурлин своими глазищами посмотрел на прелестную Жаннет.

– Что с тобой… проказником, – засмеялся господин полковник, – поделаешь? Ничего!

– Ваша светлость! – вдруг возвысил свой голос над столом граф Ипполит. – Я протестую! Ваш офицер учинил мне некий диктант перед обедом.

А ведь, действительно, учинил. Верное слово нашел дипломат.

Офицер провел графа в караульную комнату, пригласил сесть за стол и сказал ему: «Князь Николай Андреевич просит вас, господин граф, не отказать ему в любезности… написать письмо следующего содержания!» – и стал диктовать текст письма.

Граф привычно взял в руку гусиное перо, обмакнул его в чернильницу – и застрочил своим превосходным почерком.

Через минуту он опомнился.

Текст письма совпадал слово в слово с текстом его письма к государю!

«Что, граф, – спросил его офицер, – не успеваете?» – «Нет, успеваю», – ответил граф. «Тогда продолжим», – усмехнулся офицер.

Пришлось графу продолжить.

И в самом деле, не мог он отказаться написать это письмо.

Хватило ума не отказаться. А вот сообразить, зачем это письмо заставили его еще раз написать – и расписаться под ним своим полным именем (государю он послал письмо анонимно), ума не хватило.

Вот и стал протестовать – да как! Во всеуслышанье.

Хотел содрогнуть, напугать старого князя?

Наверное.

Но не содрогнул и не напугал.

– Христофор Карлович, – обратился старый князь к своему секретарю, – сличили почерк?

– Сличили, – ответил секретарь и добавил: – Совпадают!

– Так что же, граф, – засмеялся старый князь, – вы протестуете? Вам не диктант мой офицер учинил, а допрос. – И он возвысил голос: – Что же вы думали, я вам спущу, что вы на меня доносы пишите? Нет, не спущу. – И добавил насмешливо с издевкой: – Теперь ваше письмо по всей губернии гулять пойдет. Вот посмеются, как вы опростоволосились! Как сами себя и выдали, племянник мой любезный.

– Что же вы, граф, – гадливо зашептал ему на ухо управляющий, – не могли государю чужой рукой свое письмо написать?

– Но это еще не все! – продолжил старый князь. – В том письме вы мне подвиги некие приписали. Нет, мне славы вашей не надо! Ведь это ваши подвиги, граф. Ваши же люди разбой на дороге учинили.

– Позвольте, ваша светлость! – вскричал граф Ипполит.

– Нет, не позволю. Впрочем, – обратился он к Христофору Карловичу, – дадим последнее слово подсудимому?

– Непременно, ваша светлость, надо дать, – сухо ответил Христофор Карлович. – Думаю, он еще что-нибудь про себя нам расскажет, чего мы и не знаем. – И обратился к графу Ипполиту: – Говорите. Мы вас внимательно слушаем.

Все, разумеется, затаили дыхания. Но мне особенно интересно было наблюдать за Жаннет и за Диком Рузвельтом, то бишь за Порфирием Петровичем.

Жаннет сидела спокойно за столом. Правда, один раз она больно весьма пнула под столом ногой Порфирия Петровича, так как он в некое волнение вошел сильное – и потому неуместное для американца – и тем самым чуть не выдал себя. Хорошо, что никто его этого волнения не заметил. А в этом волнении он пребывал почти весь обед. Все друга своего Боба Вашингтона спрашивал. Разговор то на русском, то на французском шел, а то и на английский – перескакивал. А капитан в отставке в них, кроме, разумеется, русского, не силен был. Вот Селифан и переводил ему. Переводил, скажу сразу, точно, но порой и некие фантазии себе позволял, вводил своего друга Дика в заблуждения и в волнение. Он же ему все по-английски переводил!

Разумеется, старый князь был осведомлен, что Дик и Боб никакие не американцы, но ему пока не до них было. С ними он потом «разберется»!

Думаю, у вас тут же возник вопрос: «А зачем тогда наша «француженка» в коленку его пнула? О какой такой его «безопасности» пеклась?»

Отвечу на сей ваш вопрос без утайки. Разумеется, ни о какой его безопасности она не думала – и не пеклась. В коленку его она пнула совершенно с другой целью.

С какой?

А вот на этот вопрос я позволю себе вам не ответить. И не потому, что сам не знаю, а потому, что это, как любил говорить наш историк Ключевский, коренной вопрос моего романа. А на такие вопросы, как утверждал тот же историк, у каждого должен быть свой ответ, т. е. у меня, у вас, любезный мой читатель, и у Порфирия Петровича. И они, уверяю вас, разные! Ведь это есть коренной вопрос не только моего романа, но и всей Истории нашей России. И я не шучу. Вы сами это поймете и сами на этот вопрос ответите, когда мой роман до последней, как говорится, точки дочитаете.

– Письмо к государю не я написал, – заговорил на французском языке граф Ипполит. – Что же касается тех лошадей, из-за которых вы меня, ваша светлость, в разбойники записали, то их мне ваш управляющий продал. – И он саркастически посмотрел на старого князя.

Естественно, сказав последнее, он думал, что все поймут его правильно (не зря же он так улыбнулся старому князю).

К сожалению, не все его поняли «правильно», а улыбку его сочли за дерзновенную и неуместную!

А управляющий при этих словах аж побелел весь – и выкрикнуть что-то даже пытался, но ему выкрикнуть не дали.

Кто не дал?

Граф Ипполит не дал. Он тоже под столом ногами своими пинался.

– А чьи же люди на дороге разбойничали? – негодующе спросил Христофор Карлович. Улыбка графа его чуть ли не в гнев ввела.

– Не знаю… чьи! – ответил граф Ипполит – и это был его первый промах.

Эх, дипломат, твою мать. Прямо надо было сказать, чьи эти люди были!

И Христофор Карлович воспользовался его промахом – и спросил со всем своим остзейским прямодушием:

– А хотите узнать?

– Разумеется!

– Сейчас узнаете, – торжественно проговорил Христофор Карлович и вышел из-за стола. – Пойдемте, граф, я вам их покажу. – И они с графом подошли к окну. – Смотрите! – И Христофор Карлович распахнул окно.

Граф Ипполит содрогнулся.

Нет, он содрогнулся не от морозного воздуха, хлынувшего из растворенного окна.

Дрожь пробрала его всего, когда он увидел лежащих на снегу трех мертвых разбойников.

Я обозвал их разбойниками, потому что это были как раз те три черных всадника, убившие наших солдатиков и ямщика.

– Ну, чьи эти люди, граф? – спросил его Христофор Карлович надменно.

– Кто их убил? – гневно воскликнул граф. И это был второй его промах. Этим вопросом он как бы признал, что эти разбойники – его люди.

– Вам лучше знать, – ответил Христофор Карлович. – Ведь вы сами этих разбойников к нам в своей кибитке привезли. С шиком этаким, прямо к самому княжескому крыльцу. Полюбоваться?

Граф ничего не ответил. Христофор Карлович закрыл окно – и под локоток отвел графа Ипполита к столу, бережно усадил на иудин стул – и сказал:

– Вы их убили, так как дело они свое сделали. Как там говорится у вас, у злодеев, убили, чтобы все концы в воду! – И гробовая тишина воцарилась в столовой зале. Вот в этой гробовой тишине и пнула Жаннет ногой под столом Порфирия Петровича.

– У меня есть свидетель, – сказал снисходительно граф Ипполит, – что я не убивал, а только в свою кибитку приказал своему кучеру положить! – Он еще хотел что-то крикнуть – и крикнуть насмешливо, но Христофор Карлович его опередил:

– Кто же вашему кучеру поверит? – И засмеялся.

Странно, что он, при всей своей любви к точности и честности, вдруг так засмеялся.

Этих разбойников граф приказал своему кучеру положить в свою кибитку, чтобы старому князю предъявить как неопровержимое доказательство всех его, княжеских, разбойных дел! А выходило, что Христофор Карлович ему встречный иск выдвинул.

Конечно, встречные обвинения были белыми нитками шиты, за уши притянуты. Ведь трое убитых разбойников были весьма определенной – черкесской наружности. А черкесы в Тверской губернии только у старого князя были.

Да, странно себя остзейский немец повел.

– Я могу засвидетельствовать, что не граф разбойников убил! – сказал вдруг Бутурлин. – И князь Андрей и Жаннет подтвердят.

– Бутурлин! – капризно проговорила Жаннет. – Не надо за меня говорить, что я засвидетельствую. Во-первых, я не знаю, каких сейчас людей показали графу. Во-вторых, было далеко, чтобы наверняка сказать, кто застрелил тех разбойников на дороге. И вообще, не вмешивай меня во все ваши русские скандалы. Я ими по горло сыта. – И во второй раз пнула ногой Порфирия Петровича. Мол, и ты, американец, не вмешивайся в их русские споры. Сами разберутся.

– Но в деле с полковником ты все же приняла живейшее участие! – усмехнулся Бутурлин.

– Это дело касалось непосредственно меня, тебя – и князя Андрея. Потому и вмешалась.

Кстати, это дело не вполне еще закончилось. Убийца, пусть и серебряный, не найден. Нам его еще предстоит найти. Вы согласны со мной, ваша светлость? – обратилась она к старому князю.

– Мы еще с графом Ипполитом не закончили разбираться! – недовольно проговорил князь. – Христофор Карлович, продолжайте.

– Мадмуазель Жаннет права, ваша светлость, серебряного убийцу непременно надо найти. Но и вы, ваша светлость, правы. С графом Ипполитом надо до конца разобраться. Сейчас мы это сделаем, заодно и убийцу этого найдем, – назидательно проговорил Христофор Карлович – и сделал паузу. Все опять затаили дыхания. Только почему-то княгиня Вера брезгливо посмотрела на Христофора Карловича. Думаю, на то были веские основания.

Вам уже известно, что вторую часть своего романа я в княжеском дворце писал – и у меня была возможность расспросить княгиню Веру – и я, разумеется, ее расспрашивал. Много вопросов задал ей – и ни на один мой вопрос она почему-то мне не ответила.

– Нашел, у кого спрашивать! – захохотало из темноты хохочущее привидение, когда я написал: она почему-то мне не ответила. – Ты лучше у меня спроси, как все было на самом деле? А то разложил перед собой клеенчатую тетрадочку Порфирия Петровича – и его описание обеда в свой роман беспардонным образом сдуваешь!

Действительно, при описании этого обеда я опирался исключительно на его записи.

А привидение не унималось:

– Порфирий Петрович первый врун и лох в твоем романе. Кого он на тот свет отправил, спроси! Княгиню Веру спроси. Думаю, на этот вопросик она тебе обязательно ответит.

– Пошел вон! – сказал я привидению. – Порфирий Петрович сам в своей тетрадке об этом написал.

– Сейчас я прочитаю вам одно письмо, из которого станет всем ясно, кто намеревался убить князя Андрея и князя Николая Андреевича, – торжественно проговорил Христофор Карлович.

– Письмо? – встрепенулся управляющий. – Какое письмо?

– Письмо, которое написал вам граф Ипполит, – ответил Христофор Карлович. – Помните, за чтением этого письма я вас застал?

– Застали? – возмутился управляющий, но Христофор Карлович уже его не слушал, а достал из своего кармана письмо – и начал читать чуть ли не голосом графа Ипполита – надменно и напыщенно: «К вам скоро приедут вместе с князем Андреем некий конногвардеец Бутурлин и французская актрисуля Жаннет Моне. Вам надлежит устроить так, чтобы живыми они из княжеского поместья не выбрались. Думаю, проще всего будет вызвать вам Бутурлина на дуэль, а князя Андрея так скомпрометировать в лице старого князя, чтобы он застрелился. Как скомпрометировать, чем? – сообразите сами. В этих делах вы ловчее меня и хитрее. Я вам только даю генеральную мысль свою, а все остальное сами вы додумаете. Мне кажется, что восковым театром княжеским можно будет воспользоваться. Граф Ипполит Балконский», – закончил читать письмо Христофор Карлович и сказал: – Что вы на это скажете, граф Ипполит Балконский? Ваше письмо?

– Нет! – возопил граф.

– А что скажет нам наш бывший управляющий?

– Это подлог, Христофор Карлович! – закричал управляющий. – Мне это письмо подбросили!

– И кто же вам его подбросил?

– Ваша Жаннет подбросила!

– Зачем подбросила?

– Чтобы своего любовника Бутурлина обелить!

– Слушайте вы! – гаркнул Бутурлин. – Я вас вызываю на дуэль. Вы мне надоели. И обещаю, я вас непременно убью.

– Посмотрим, – зло прокричал управляющий, – как вы меня убьете. Стреляться мы будем на моих условиях!

– Так вы мне не ответили, – продолжил бесстрастно задавать свои вопросы управляющему Христофор Карлович, – читали вы это письмо или нет?

– Конечно… читал, но и только.

– У меня к подсудимым, ваша светлость, вопросов больше нет, – сказал Христофор Карлович и сел на стул.

Вопросов у нашего сказочника, действительно, больше не было, а вот у Порфирия Петровича их было много, но задать он их не мог.

А коленку его бедную Жаннет так испинала, что он после обеда прихрамывая из-за стола вышел.

Пульхерия Васильевна руками аж всплеснула, когда эту коленку в бане увидела, и заохала: «Кто же вам ее так измордовал?» – «Служба у меня такая, – ответил капитан артиллерии в отставке. – Голова зато цела – и на том спасибо!»

Вот какую баталию под столом наша Жаннет нашему Порфирию Петровичу устроила. Ножки-то у нее крепенькие, балетные были; а носочки пуантовые покрепче ядер чугунных!

«Только спустя два месяца я понял, – написал в своей тетрадке Порфирий Петрович, – зачем она своими «ядрами» в мою коленку била. Если бы я встретил ее сейчас и будь она мужчиной, непременно на дуэль эту «француженку» вызвал, чтобы ее проучить. Нельзя так подло даже праведные дела делать! Впрочем, и я не без греха…»

– Благодарю, – сказал старый князь Христофору Карловичу. И тут же в столовой зале появился дежурный офицер. – Арестовать этих подлецов, – сказал ему князь. – Вывести за ров, – добавил, когда управляющего и графа Ипполита солдатики окружили и штыки свои на них наставили. – И расстрелять! Исполняйте.

Разумеется, тотчас в столовой зале воцарилась тишина такая глухая, что лишь дежурный офицер – капитан Миронов – смог перекричать эту тишину.

– Есть, – радостно отдал он честь старому князю, – исполнять! – И со своими солдатиками вывел управляющего и графа из столовой залы.

Я никак не мог в толк взять, почему никто слова даже не сказал? Ведь со стороны старого князя это было форменное самодурство и самоуправство! Неужели, даже княгиня Вера ничего ему не сказала?

– Сказала! – захохотало привидение из темноты. – Сказала такое, что ей до сих пор стыдно. – И разумеется, хохочущее привидение не отказало себе в удовольствии облить княгиню Веру грязью. И тотчас кто-то влепил ему звонкую пощечину!

– Душа моя, – услышал я голос старого князя, – пойдем отсюда. Пусть господин писатель сам во всем разберется.

– Несправедливо будет, Николай Андреевич, – ответила княгиня Вера, – оставить его одного с этим… – И она назвала по имени серебряного убийцу. – А Порфирий Петрович, – обратилась она ко мне, – этот обед нарочно так описал. Не так все было на самом деле!

И как я ее потом не просил: «А как было на самом деле – и почему Порфирий Петрович, как вы утверждаете, неверно и нарочно так обед описал, зачем?» – она молчала. Правда, один раз мне сказала: «Дался вам этот обед! Разве в нем дело?» – «А в чем?» – тут же спросил я ее. И опять молчание. И все же, наконец-то, ее умолил – и она мне рассказала, что было на самом деле на обеде. Но об этом потом; может быть, в третьей части моего романа.

И тут же старый князь разразился веселым смехом:

– На казнь вас не приглашаю! – И вид у него был полководца, только что одержавшего полную победу над неприятелем. – Хотя, конечно, думаю, что картина будет презабавная, – добавил серьезно – и брови свои нахмурил. – И поучительная! Пусть свой позор они без свидетелей примут. Христофор Карлович, – обернулся он к своему секретарю, – вы напомнили капитану Миронову, чтобы пули непременно были из воска, а не из сальных свечей?

Христофор Карлович промолчал.

Посчитал, что вопрос был чисто риторический?

Думаю, что поэтому. Он никогда ничего не забывал! Хотя, господа читатели, что у этого остзейского немца было на уме, один Бог ведает! Напомнил ли он капитану или нет, мы скоро узнаем.

И старый князь, не дождавшись ответа, обратился к Марии:

– Извините меня, племянница, – сказал ей насмешливо, – что я так решил вашего братца наказать. Но уж больно подло он со всеми нами хотел расправиться. Чужими руками – да еще и наушничая. Кстати, что пишет вам ваш брат Денис Балконский? В последнем письме Александр Васильевич о нем хорошо отозвался.

– Пишет, – чуть слышно ответила Мария – и слезы светлые и горючие покатились по ее щекам.

Почему она не встала на защиту своего старшего брата? Почему не бросилась умолять старого князя, чтобы он пощадил его? Ведь казнь, которую придумал для него старый князь, пострашней была взаправдашней казни!

Не любила брата?

Нет, она его любила.

Тогда почему?

На все эти вопросы у меня есть один ответ – не знаю! Да и никто не знает. Разгадать женское сердце, да к тому же лесбийское, не дано никому.

Но вот что она написала об этом обеде в своем письме Катишь Безносовой.

…Видит Бог, я не хотела ехать на этот обед, но один человек убедил меня и Парашу, что мы обязаны на этом обеде присутствовать. И мы с ней поехали. Сей благородный человек был у нас за кучера. Это сыграло свою роковую роль. Будь он не за кучера – он был бы на этом обеде непременно – и, думаю, что не случилось бы то, что там случилось. Но все по порядку.

Не доехав до дворца князя чуть ли не целую версту, мы с Парашей вынуждены были выйти из кибитки и идти до дворца пешком.

От негодования я даже не чувствовала холода, а увидав князя Андрея в обществе с той француженкой и конногвардейцем Бутурлиным, мне просто стало жарко.

Ты права, Катишь, Бог для этого создал француженок.

Она вертелась вокруг своих любовников веретеном, словно пряла какую пряжу.

Только наши с Парашей взгляды остановили ее кружение, но лишь на мгновение.

О, Катишь, эта француженка!.. Я не могу найти приличных слов.

Они не соизволили к нам даже подойти! Зато управляющий князя был сама любезность. Тут же он нам рассказал, что эта троица на глазах у всех вытворяет.

«Эта мадмуазель, – тонко и деликатно заметил он, – впрягла в свои сани эту пару жеребцов – и всю ночь на них катается!»

Думаю, тебе не надо объяснять, что значит «впрягла в свои сани эту пару жеребцов – и всю ночь на них катается!» Мы с Парашей сразу поняли. И тут же к нам подскочил жеребец Бутурлин – и (представь, Катишь, наше негодование) влепил управляющему князя пощечину. Разумеется, управляющий вызвал наглеца на дуэль.

Завтра они будут стреляться. И я молю Бога, чтобы Он был на стороне правды и справедливости.

Но я продолжу.

Все мерзости нас ждали впереди. И мы, скажу откровенно, были к ним не готовы.

Брат мой Ипполит так был потрясен всем этим, что в самом начале обеда покинул его.

«Ты как хочешь, Мари, – сказал он мне, – но я не намерен терпеть оскорбления от нашего дяди – и ухожу!» Я же решила остаться. Не могла же я оставить Парашу одну?! Она так увлеклась беседой с привидением матери князя Андрея, что наотрез отказалась покинуть этот обед.

Да, Катишь, на этом обеде присутствовали привидения. И не одно – а два!

Второе привидение было полковника Синякова.

Его убил на прошлой неделе князь Андрей. Вот оно, привидение, и явилось! Но почему-то в убийстве полковника обвинили все Ипполита. Поэтому он и покинул этот обед!..

Я еще буду цитировать это письмо – и не один раз, а от комментариев пока воздержусь по одной простой причине. Мария, мне кажется, в своем письме просто-напросто лгала – или заблуждалась. Например, принять полковника Синякова за его привидение?! Полковник, правда, куда-то исчез, когда Христофор Карлович письмо стал зачитывать, но ведь княгиня Вера никуда не исчезла! А что она о своем брате Ипполите Катишь своей написала? Он с негодованием покинул этот обед! Да его вывели с этого обеда. Так что вернемся в столовую залу. Обед этот в самом разгаре. Старый князь скоро наших американцев «экзаменовать» начнет.

– Полно, графинюшка, реветь! – раздраженно выкрикнул старый князь.

Вот чего он не мог терпеть, так это женских слез по любому поводу, – особенно, если причиной этих слез он был сам.

Конечно, Мария заплакала, вспомнив своего брата Дениса Балконского, – и плач ее был плачем по мертвому брату. И князь будто угадал, что написал ей в своем письме гвардейский полковник Денис Балконский – адъютант нашего генералиссимуса непобедимого – и закричал:

– Рано смерть их оплакивать! – Закричал, будто криком своим он оправдывался перед кем-то, будто в том, что Мария плачет, есть и его вина. – Спасутся, – вдруг сказал он убежденно.

– Как? – подняла глаза на него Мария.

– Я им прошлым летом партию воздушных шаров поставил. Они на них от неприятеля, графиня, куда хочешь улетят.

– Да? – недоверчиво спросила Мария.

Чтобы ее брат бросил гибнущую армию, бросил Александра Васильевича Суворова – и улетел на воздушном шаре! – было, разумеется, невозможным. Но может быть, воздушные шары для другого были предназначены? Может, с помощью этих шаров они неприятеля разобьют? А старый князь просто оговорился: не улетят, а разобьют!