Текст книги "Гибель дракона"

Автор книги: Николай Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Нет.

– Тогда заготовьте приказ. Задача прежняя. На охране мостов остается рота Горелова. Все остальные силы – на город и укрепрайон. В случае, если часть колонны будет задержана у реки, а часть прорвется, вести бой за овладение мостами. Старший у мостов – капитан Самохвал. Мой КП в районе кино, в центре города. Старший лейтенант Карпов с головной походной заставой действует по своему усмотрению. Но... – подполковник улыбнулся, – но с умом!

Подошел офицер связи и доложил:

– По приказанию генерал-майора Пристучко к вам прикомандировывается китайский партизан товарищ Ван Ю.

– Где он?

– Здесь, товарищ подполковник, – послышался сбоку чуть хриплый голос, и в круг света вошел Ван Ю. На нем была форма советского солдата без погон.

Харченко приказал выдать ему оружие.

9

Без света и, казалось, без звука колонна шла бездорожьем. Приказ – продвинуться за Цурухайтуй к наведенным невдалеке от поселка понтонным мостам через Аргунь. Накапливались на горизонте грозовые тучи. Очень слабо, но явственно доносились раскаты грома. Карпов взглянул на часы: двадцать три ноль-ноль.

Циндап сидел в головной машине, изредка указывая направление.

– Ты что, в темноте видишь, что ли? – удивленно спросил шофер.

– Зачем вижу? – спокойно ответил тот. – Я знаю. Когда знаешь – зачем видеть? Бери влево не шибко, тут торбаган живет. Солдат тряхай будет. Колесо застрянет.

Поселок спал. Нигде ни огонька. Потревоженная шумом, одиноко залаяла собака, но вскоре смолкла. Пограничная застава остановила колонну на выезде из хутора. Сержант с повязкой регулировщика сообщил Карпову:

– Приказано продолжать движение в двадцать три сорок пять. Пятнадцать минут обождать придется, посты с рубежа снимают.

«Новая остановка!» – с досадой подумал Карпов, выходя из машины. Присев под плетнем, он достал папиросу и разрешил курить всем. Подошел Ван Ю.

– Зачем стоим? – горячо заговорил он. – Сдался японец? Да?

– Пока не известно. Будет приказ.

– Какое время даром пропадает!

Карпов не ответил. Ван Ю отошел и лег на обочину дороги, хотя ему хотелось не лежать сейчас, а двигаться, лететь вперед, стрелять!

Камалов и Шкорин присели на крылечке темного домика. Шкорин сосредоточенно курил. Подошел Золотарев, потом Зайцев.

– Может, капитулируют? – неуверенно проговорил Золотарев.

– Дожидайся! – угрюмо бросил Шкорин. – Они и в петле-то брыкаться будут.

Послышалась негромкая команда: «По машинам!» Шкорин старательно затоптал окурок.

– Слыхали? Видать, не шутки.

10

Вот и мост. Опять остановка!

– Пограничные посты сняты, – доложил дежурный по заставе, найдя Карпова, – граница открыта. – И широким жестом указал на смутно белевшую реку.

«Можно посылать разведку, – подумал Карпов с тревогой, – а приказа все нет».

Он прошелся вдоль замершей в ожидании колонны. Подходя к головной машине, услышал приглушенный разговор.

– Видишь, друг, плис? – Циндап поднес к лицу Камалова обшлаг рукава. – Раньше только Чондан-купец носил, а сейчас арат надевает. На шее, гляди, рубец. Палка. Японец бил. Эх, друг...

В степи, сонной и темной, одиноко, пугающе простонала птица. Золотарев, примостившийся рядом с Камаловым, слегка вздрогнул и пошевелился.

– Ш-ш-ш... – вкрадчивым шепотом остановил его монгол. Он весь подался вперед, бесшумно снял меховой треух с блестящей подвеской и шепнул: – Выпь кричит. Полночь. Вон, – он махнул головой назад, – видишь? Большая звезда за маленькую забежать хочет. – Помолчав, добавил: – А маленькая звезда – ух! – какая злая... Видишь – красным глазом моргает. Война! – Циндап умолк, вслушиваясь в тишину ночи. И черный бездонный провал летнего неба с искрами звезд, казалось, тоже прислушивался к тому, что делается на земле...

– Товарищ старший лейтенант, – шепнул подползший связной, – подполковник приказал взять кордон.

Карпов вызвал командира роты. Сюда, почти к самой линии границы, подошли два взвода.

– Ну, товарищ лейтенант, – Карпов пожал руку командиру роты, – в добрый час! Вот вам проводник, товарищ Циндап. Приказываю кордон взять без выстрела.

Монгол торопливо возился около камня.

– Что делаешь? – спросил его Камалов. Он должен был идти вместе с Циндапом.

– Трубка прячу. Старый трубка, как друг, дороже золота. Помирать надо будет – побоюсь. Трубку жалко станет. Помру – арат найдет, спасибо скажет. Живой буду – сам возьму.

– Пошли? – нетерпеливо позвал Камалов.

Циндап вскочил на ноги и, принюхиваясь, пошел вдоль границы, удаляясь от домика японской заставы.

– Куда? – тревожно спросил Камалов.

– Ветер. Собаки, – коротко ответил Циндап и прибавил шагу. Невдалеке от кордона пришлось залечь в зарослях шиповника, ожидая, пока подтянутся солдаты.

Одна за другой набегали из степи теплые, ароматные волны, действительно похожие на вздохи. Запахи чебреца, полыни, шиповника, дурман-травы, нежный, еле ощутимый аромат колокольчиков, гвоздики и анемон слегка кружил голову. В двухстах метрах тускло светилось окно японского кордона.

Мягко шуршали травы, приглушенно звучали голоса ночных птиц, в невидимом небе висели желтые звезды.

– Ветер, слышишь? – шепнул монгол. – Идти надо.

Камалов не слышал.

– Палец, палец возьми! – Циндап сунул палец в рот и поднял его над головой, Камалов проделал то же. – Ветер, видишь?

– Вижу. – Камалов почувствовал, как мокрый палец стал холодеть с одной стороны.

– Можно двигаться, – сказал командир роты.

– Пойдем по-тиху... животом пойдем. – Циндап скользнул в густые заросли травы, перевитые у корней прошлогодними сухими будыльями. «Вот пошел животом! – восхищенно подумал Камалов, стараясь не отстать от монгола. – За ним верхом не успеешь».

С запада все ощутимее тянуло холодным ветром, тучи затягивали небо, гася звезды.

11

Ван Ю не отходил от Карпова.

– Как думаешь, товарищ, – жадно спрашивал он, – сегодня дойдем до моста?

– Дойдем! – уверял его Карпов, тревожно следя за стрелкой, приближавшейся к часу. Кордон должен быть взят в час без четверти. Еще пять минут... Пять минут! Невидимая грань времени делила вчера и завтра. Пять минут – триста ударов сердца, и изменятся обычные понятия о жизни и смерти... Карпов вгляделся в темную колонну машин.

«Да, жертвы будут. Может быть, и он... а так не хотелось бы. Ольга...» – Карпов прерывисто вздохнул и поправил кобуру. А сотни тысяч жизней, отданные прежде за него и за Ольгу? За то, чтобы они сейчас вот дышали, думали друг о друге, мечтали о счастье, берегли будущее...

– Как думаешь, товарищ, – осторожно трогая Карпова за локоть, в десятый раз обратился со своим вопросом Ван Ю, – дойдем?

– Дойдем.

– Скорее надо ходить! – Руки Вана дрожали. – Сколько народа нынче ночью, пока мы ждем, побьет японец, товарищ! Ты не знаешь.

Внезапно ветер налетел бурными порывами. Недалеко блеснула извилистая полоса молнии, и трескучий раскат грома прокатился над головами. Упали первые тяжелые капли дождя.

Шоферы торопливо надевали на колеса автомашин приготовленные цепи.

Рядом остановился саперный батальон. Где-то залязгали гусеницы танков и смолкли.

Оставалось всего две минуты.

– Скоро, товарищ? – Ван Ю стоял перед Карповым.

– Совсем скоро... Увидишь ракету – пойдем.

Секундная стрелка обегала последний круг.

12

До оккупации Маньчжурии японцами Чанчунь был обыкновенным провинциальным городком. Японцы преобразовали его в столицу Маньчжоу-Го: до основания снесли старые кварталы, расчистили площадки и выстроили современного типа здания. В них расположились министерства, сам император, многочисленные японские советники, а главное – штаб Квантунской армии. Доступ в этот район китайцам был запрещен. Они ютились на окраинах, в дымных и грязных фанзах. Чтобы искоренить все китайское, японцы переименовали Чанчунь в Синь-цзин – «Новая столица».

В эту ночь над Чанчунем разразилась гроза. Проливной дождь залил асфальт улиц бурными потоками. Генерал Ямада задержался в штабе: он не любил сырости. Годы клонились к закату. «Седьмой десяток – это не юность», – усмехаясь, шутил он. Последнее время его очень тревожил ход войны на Тихом океане. К тому же, министр намекал: возможно выступление России. Но, откровенно говоря, Ямада не особенно верил в это. Развязать войну в Маньчжурии, где стоит под ружьем около миллиона отборнейших солдат! И это России – стране, только что закончившей такую кровопролитную войну. Ямада скептически пожимал плечами. Но приказ об усилении гарнизонов на границе с Россией выполнял точно. Он был солдат и приказ чтил свято.

Кабинет командующего, залитый мягким рассеянным светом, в этот вечер казался особенно уютным. После грозы воздух был необыкновенно чист и прохладен. Ямада с наслаждением закурил сигару и потянулся.

Бесшумно ступая по ковру, подошел адъютант и подал пакет. Лицо адъютанта никогда прежде не бывало таким бледным. Ямада удивленно поднял брови, но ничего не сказал. Неторопливо разрезав конверт, он достал плотный лист бумаги и, отведя руку с сигарой в сторону, чтобы не мешал дым, начал читать.

Военный министр, не комментируя, пересылал ему ноту Советского правительства. Реденькие брови Ямады нахмурились. Старчески бледные губы слегка раскрылись, обнажая стертые пожелтевшие зубы.

«После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая все еще стоит за продолжение войны... Верное своему союзническому долгу, Советское правительство...»

Ямада торопливо перевернул лист, и дымящаяся сигара с легким стуком упала на пушистый ковер. Ямада схватил бумагу обеими руками.

«...заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией».

Комната покачнулась. Адъютант, разбрызгивая, подал стакан воды и затоптал тлеющий ковер. В кабинете запахло жженой шерстью. Ямада отвел руку адъютанта и потер виски.

– Какое сегодня число?

– Девятое августа, господин командующий. Два ноль-ноль.

– Во Владивостоке?

– Два тридцать.

«Почти три часа девятого августа по местному времени. – Ямада злобно оскалил зубы. – А наступления русских нет! Можно еще многое предпринять!»

– Собрать штаб! Начальника штаба ко мне!

Через несколько минут помчались связные, будоража тишину спящего города треском мотоциклов. И почти в это же время послышался в вышине нарастающий рокот самолетов. Задрожали стекла от разрывов авиабомб. Столбы ярко-белого пламени поднялись над Центральным вокзалом. Немного погодя грохнули взрывы в районе Южного вокзала. Вой пикирующих бомбардировщиков слился с пронзительным свистом бомб.

Ямала с ожесточением застучал кулаком по кнопке звонка и срывающимся, визгливым голосом бешено прокричал:

– Свет! Выключить! Немедленно!

Город погрузился во тьму. В кабинете командующего спустили светонепроницаемые шторы. Теперь пламени пожаров не было видно. Но грохот разрывов слышался все ближе. Взрывной волной выбило стекла из окон, сорвало шторы. Ямада остервенело ударил по лампе. Она разбилась и погасла. Но в комнате было светло, как днем. Горело здание жандармского управления. Разваливался на части, засыпая улицу мусором, дом японских советников. Какие-то люди в нижнем белье бегали по асфальту.

– Вызвать истребители! – кричал Ямада в трубку телефона. – Расстрелять командира зенитной части! Где прожектора!?

Когда вспыхнули прожектора и раздались первые выстрелы зенитных орудий, советские самолеты, отбомбившись, уже уходили на север.

В кабинете командующего быстренько прибрали. Пустили в ход штабную электростанцию. Загорелся свет. Все стало как будто бы по-прежнему. Только дыра в ковре и испуганные лица адъютантов напоминали о налете.

Начали поступать сводки. Первым сообщил обстановку Мукден. Читая телеграмму, Ямада раздражался все больше и больше.

«В час пятьдесят минут самолеты противника подвергли ожесточенной бомбежке район арсенала. Взорван пороховой склад. Значительно повреждены цехи танкостроительного и орудийного заводов...»

Ямада отбросил сводку.

– Из Харбина, господин командующий! – доложил адъютант.

«Час сорок... бомбили мостовой район... вокзал частично разрушен... пристани разбиты... пожары в районе складов...»

Приказав начать восстановление железной дороги, Ямада запросил штабы пограничных армий.

Начальник штаба, генерал Хата, стараясь быть спокойным и бесстрастным, докладывал сложившуюся в последние три часа обстановку.

– Одновременные удары в направлении Муданьцзян – Линькоу – Цзямусы дают основание предполагать, что противник пытается отрезать район хребта Надань-Хада-Алинь. Удары на Гулин, Хутау, Бауцин носят отвлекающий характер. Из Владивостока противник рвется на Яньцзи, имея в виду Гирин. Форсировав Амур в районе Благовещенска, советские части завязали бой на окраине Хейхэ. Пока мы не имеем сведений с границ Монголии, Кореи и Забайкалья... большей части его.

Ямада приказал вызвать Хайлар, начальника укрепленного района генерала Намуру.

– Нам легко бросить помощь сюда, – указал он на восток Маньчжурии. – Линию Цзямусы – Линькоу мы без затруднений проткнем танковым клином и выйдем на Хабаровское направление. Но, потеряв Ханлар, генерал, мы рискуем потерять три мощных укрепленных района и попасть в громадный мешок. Русские накрепко завяжут его с моря... – Он задумался. Пожевал губами. С непонятным раздражением посмотрел на холеные дрожащие пальцы Хаты с длинными отточенными ногтями и продолжал, стараясь скрыть накипающую злобу: – Прикажите вступить в бой резерву армий. На решающие направления бросить батальоны «слуг бога». Сегодня же, до рассвета, бомбить: Владивосток, Хабаровск, Благовещенск, Читу, Иркутск. Разрушить кругобайкальскую дорогу. Всю истребительную авиацию сосредоточить вблизи границ на запасных аэродромах. Минировать перевалы через Хинган. Все тропинки! Развернуть поселения японских колонистов в опорные пункты...

Зазвонил телефон.

– Слушаю. Здравствуйте, генерал Намура! Как у вас? Сигоку... Будьте готовы к атаке. Заминируйте мосты через Хайлар-хэ. У вас впереди минимум четверо суток, генерал! – раздраженно сказал Ямада. – Быстрее пройти двести километров по безводным сопкам невозможно. Кроме того, у вас еще три укрепрайона. Приказываю, – Ямада повысил голос, – держаться до последнего солдата! Я верю вам, генерал... – он тихо положил трубку и, выслав адъютанта, сказал: – Придвиньтесь ближе, Хата.

Хата подошел к его креслу.

– Прикажите отряду Исии быть готовым к двум ноль-ноль одиннадцатого августа. Пусть сбросят на города и тылы советских войск сотни килограммов чумы!

Снова зазвонил телефон. Ямада недовольно поднял трубку. – Слушаю. Мне не о чем говорить с императором Пу И! – грубо крикнул он: – Пусть обращается к советнику!

– Но приказа ставки об отряде Исии нет, господин командующий, – попытался возразить Хата.

– Нет приказа и об обороне Маньчжоу-Го, – оборвал его Ямада. – Приготовьте к утру просьбу от имени императора Пу И, обращенную к нам... защитить жизнь и свободу народов Маньчжурии.

– Господин командующий, на проводе Токио! – доложил адъютант. Лицо его было перекошено от страха: слухи один другого ужаснее ползли по штабу из комнаты в комнату.

– Ямада! Слушаю, ваше высокопревосходительство. – Он взглянул на Хату. – Атаки будут отбиты. Что?.. – Ямада дунул в трубку, послышался легкий треск. – В чем дело?

Адъютант, просунув голову в полуоткрытую дверь, доложил:

– Связь с Токио прекратилась.

Ямада вернулся к прерванному разговору:

– Обращение размножьте на трех языках: японском, китайском и русском. Пусть Пу И подпишет его. Идите, Хата.

Оставшись один, Ямада тревожно заходил по комнате. Как будто предусмотрено все. Учтено. Взвешено. Напор русских не может быть длительным. Они увязнут в укрепрайонах. Тогда останется бросить танковые дивизии в стыки их фронтов и начать контрнаступление. Ямада возбужденно потер руки. Теперь отдать приказ. За ночь танки подтянутся к рубежу и утром начнут атаку.

Ямада сам написал приказ и через адъютанта отослал его Хате. Придется ждать несколько томительно длинных часов. Веки Ямады, лишенные ресниц, похожие на высушенную желтоватую пленку, тихо закрылись. Одолевала старческая дремота. Никогда американцы не бомбили военные заводы и вокзалы. В Японии разрушены только жилые кварталы. А у русских, видимо, свои законы...

– Противник атакует Маньчжуро-Чжалайнорский укрепрайон, – доложил адъютант. – Самолеты бомбят Халун-Аршан. Танковая армия русских прорвалась на западные окраины Хайлара. – Офицер дышал, как загнанная лошадь.

– Успокойтесь! Потомок самураев! – Ямада брезгливо выпятил нижнюю губу. – Они там и завязнут! Передайте генералу Хате мой приказ – ускорить бомбежку советских городов.

Сначала тихо и далеко, а потом совсем близко раздался вон сирены.

– Опять воздушная тревога, господин командующий. – Адъютант зябко повел плечами. – Пройдите в бомбоубежище.

Спускаясь по полутемным лестницам, Ямада мысленно грозил: «Подождите! Кончится преимущество внезапности – вот тогда посмотрим, кто пойдет вперед!»

Близкий грохот разрыва оборвал мысли и словно подтолкнул в спину. Командующий зашагал быстрее.

13

Японские стражники пограничных кордонов были захвачены врасплох и взяты в плен головной походной заставой. Колонна миновала границу без выстрела. Теперь машины шли по маньчжурской земле. Нигде ни огонька. Тишина. Только урчание моторов да шум дождя. На танке туманно мигнул свет карманного фонарика. На секунду смутно блеснули каски солдат.

– Дистанцию выдерживать приказывают, – буркнул шофер. – Пойдем на четвертой... – И обернулся к Карпову: – Замечайте время, товарищ старший лейтенант, сейчас классная езда начнется!

Набирая скорость, машины помчались по бездорожью. У Карпова захватило дыхание. Он пригнулся. Трясти перестало – было такое ощущение, будто машина идет по асфальту. У сидевших в кузове ветер срывал плащ-палатки.

– Вот это да! – захлебываясь ветром, говорил Камалов. – Это вот тронулись по-настоящему!

Около трех часов машины мчались без остановки. Подполковник Харченко стоял в люке переднего танка и, стараясь по контурам незнакомых сопок определить ориентиры, проверял расстояние до Хайлара. Справа показалась большая двугорбая сопка. Она надвигалась на колонну, принимая огромные размеры. До цели оставалось меньше двадцати километров. Харченко остановил колонну. Шоферы торопливо доливали воду в радиаторы, пополняли баки с горючим. Бензозаправщик объехал все машины. Кое-кто стучал каблуком по скатам: выдержат ли?

Команда «приготовиться», повторенная вполголоса, обошла всю колонну и встряхнула солдат. Осторожно позвякивало снаряжение. Через несколько минут машины снова понеслись вперед.

К Хайлару, окруженному большими сопками – опорными пунктами укрепрайона, – колонна подошла глубокой ночью в проливной дождь. За полкилометра до первой сопки, на повороте дороги, все машины включили фары. Японский гарнизон не ждал русских. Война началась всего три с половиной часа назад. Генерал Намура только что успел положить телефонную трубку, окончив разговор с командующим, как ему доложили, что к городу подходит танковая армия.

Немыми стражами молчали сопки, горбатясь вокруг безмолвного города с редкими фонарями на безлюдных улицах.

Колонна громадным светляком ползла к городу, к мостам через реку, грохоча по камню дороги гусеницами танков и цепями автомашин.

В вышине возник ноющий звук моторов. Вскоре он перерос в торжествующий гул, и десятки самолетов – перед тем, как колонне перейти мосты, – обрушили бомбовой удар на военный городок и укрепленный район. На восточной окраине с оглушающим грохотом взорвался склад боеприпасов. Поднялось зарево коптящего пожара, как будто среди ночи начинался рассвет.

Река охватывала город полукольцом с востока на юг. Правый берег ее зарос камышами и низкорослым густым кустарником. В ста метрах от реки начинались сопки. Три моста соединяли город с правым берегом, где японцы укрепили каждую сопку. Около мостов, на заливной прибрежной земле, были рассажены огороды.

По замыслу советского командования, ударная группа Харченко, оставляя позади себя мелкие укрепленные пункты – поселения японских колонистов, хутора у колодцев, – прорывается в город и внезапным ударом ликвидирует там очаги сопротивления. Часть сил этой группы, к моменту полного овладения городом, должна отбить мосты для прохода подкрепления и основных сил. Основные силы, в свою очередь, имели задачу очистить, не задерживаясь в городе, перевал лежащего впереди Большого Хингана. В этот прорыв будут брошены главные силы наступающих войск.

Советские войска должны были разрезать Квантунскую армию и, окружив, уничтожить по частям. Громадная армия японцев лишалась связи и маневренности, командование ее не могло оказать помощи окруженным. Молниеносные удары, нанесенные одновременно из двух десятков мест, обеспечивали бесспорный успех наступления.

Ночь на 9 августа 1945 года была началом конца чванливой японской военщины. Легенда о «непобедимости» сынов страны восходящего солнца, полных «японского духа», перестала существовать навсегда.

Танки и часть машин головной походной заставы, где был и Карпов, прорвались через мосты в город раньше, чем японцы, опомнившись, открыли из дзотов огонь. Оставшиеся автомашины спрятали в укрытия. Два батальона начали бой за овладение мостами.

Солдаты торопливо ползли по болотистой заливной земле в сторону от дороги. Слышались слова команды. Зычный голос Самохвала перекрывал все:

– К мостам, товарищи, к мостам!

В городе вспыхнули пожары. Загремели, сотрясая землю, взрывы. Белоэмигранты в панике жгли свои многочисленные «конторы». Стало светлее. Солдаты по пашне, в грязи, подползали к мостам. Там вспыхивали ожесточенные схватки. Появились первые раненые. Девушки-санитарки перетаскивали их волоком на плащ-палатках в падь. Уже ушла в тыл машина с ранеными, а бой только разгорался. Японцы понимали, что, отдав мосты, они отдадут и город, а тем самым откроют путь к перевалам, и дрались ожесточенно, как обреченные. Огонь советских пулеметов и противотанковой артиллерии не давал им возможности взорвать мосты.

Самохвал полз, придерживая автомат над головой. Пули свистели, заставляя вдавливаться в грязь. Следом полз Гурин.

Дождь прекратился. Сквозь тучи проглянула луна. Осветила японцев, цепью идущих от реки.

– Третья рота! – крикнул Самохвал, но голос пропал в трескотне выстрелов. – Гурин! Бегом к майору! Пусть ударит из минометов, по тому берегу! Вон там, где огоньки мелькают... справа от мостов.

Гурин вскочил и, пригибаясь, скрылся в темноте за кустами. Маленький рассудительный солдат, с виду неторопливый и мешковатый, бежал во весь дух, не разбирая дороги. Здесь было серьезней и страшней, чем на границе: началась настоящая война. Но пока страха не было. Он торопился выполнить первый боевой приказ, оправдать доверие капитана.

Самохвал решил отрезать минометным огнем подкрепления, шедшие к японцам, и подавить дзоты артиллерией. В гулких залпах пушек совсем не слышалось «тявканья» минометов, но, судя по разрывам, снаряды и мины ложились кучно. Командуя огнем артиллерии, Самохвал старался не выпускать из вида пехоту, но она словно пропала. Связной от одного из батальонов сообщил: «Идем под разрывами... осколки свистят, страсть!» Японцы, выйдя на мосты, в панике бежали опять на берег, но и там их доставали снаряды. Самохвал выжидал, когда советская пехота пройдет большую половину моста, а сам, уже не пригибаясь, добежал до первой опоры – «быка», и выстрелил из ракетницы. Зеленый огонек вспыхнул над крайними домиками. Пушки замолчали. Кто-то впереди звонко крикнул:

– За Родину! Ура!

Волна наступающих подхватила и Самохвала.

Два моста были взяты почти без потерь, по ним пошли машины к Хингану. Третий мост блокировали.

14

Среди ночи дежурный по отряду разбудил генерала Исии. Приказ был срочный – «вручить немедленно». Еще не совсем очнувшись ото сна, генерал спросил тревожно и почему-то шепотом:

– Война?

Не слушая сбивчивого рассказа офицера, Исии развернул радиограмму и замер: настолько неожиданным был долгожданный приказ.

– Тревога! – крикнул он во весь голос, хотя в комнате был только один дежурный.

Задев плечом косяк двери, офицер выбежал. Вскоре раздались короткие, отрывистые звонки. Они взбудоражили сонный покой городка, обнесенного трехметровой стеной надо рвом, наполненным грязной жидкостью, отдаленно напоминавшей воду.

Через полчаса офицерский состав отряда собрался в громадном конференц-зале с затемненными окнами.

– Наш противник, – сурово заговорил Исии, протирая запотевшие в духоте очки, – начал военные действия.

Это уже не было новостью. Многие знали о жестокой бомбардировке харбинских военных городков, о больших жертвах.

– Наша армия успешно отразила первые атаки. Противник успеха не имеет! – Исии встал. Его сухонькая фигура одиноко, как суслик на кургане, торчала на возвышении кафедры. – Пробил наш час, господа! – резкий металлический голос Исии звучал торжественно. – Через двое суток мы должны доказать на деле свою готовность к войне. Немедленно всю деятельность отряда подчинить изготовлению оружия секции Танака[9]9
  Группа Танаки в «Отряде 731» занималась вопросами использования в качестве оружия зараженных болезнетворными бактериями насекомых, таких как блохи и вши.


[Закрыть]. Все эксперименты временно прекратить. Никаких опытов. Мы должны думать только об уничтожении противника. Приказываю: всем быть в распоряжении начальника первого отдела. Вступает в силу боевой приказ!

Исии сошел с кафедры и быстро направился к двери, как бы показывая путь. Он слышал сзади шум отодвигаемых стульев, но ожидаемого оживления не было. Не было и разговоров. Тишина висела за спиной, словно кто-то готовился нанести ему удар в спину. В дверях Исии испуганно оглянулся. Жуткими зеленоватыми пятнами качались лица сотрудников, спешивших за ним. Сердце старика болезненно сжалось от предчувствия чего-то страшного и неотвратимого.

Некоторое успокоение пришло в работе. Наблюдая за отсадкой блох и закупоркой резервуаров бомб, Исии обрел обычное чувство уверенности в своих силах. Ровными рядами выстроились фарфоровые бомбы. В четыре часа утра подошли машины. Исии решил поехать на аэродром и проверить состояние складов.

Свежий предутренний ветерок приятно бодрил. Быстрое движение развеяло остатки мрачного настроения. В самом деле, из-за чего волноваться? Одиннадцатого он сбросит на голову противника сотни килограммов чумы. Через два, самое большее три дня – значит, тринадцатого утром – запылают очаги эпидемий по всему востоку: в городах и в армии. Эпидемия перережет железные дороги, крепким кордоном отгородит запад. Войска будут лишены продуктов, боеприпасов... деморализованы чумой! Следует еще забросить диверсантов-смертников с азиатской холерой. Чума и холера! Уж они-то не подведут никогда! Не изменят, не испугаются, не предадут... И вдруг мысль сделала странный скачок: три дня назад на Хиросиму упала атомная бомба. Первая в мире атомная бомба. Американцы кричат, что города больше нет. Города Хиросимы... Исии помнил этот тихий городок. Он целый год работал там в клинике. Проходил практику. Совсем молодым. И вот – города нет.

– Господин профессор! – услышал он тихий голос шофера. – Разрешите спросить... задать личный вопрос?

Что его интересует сейчас? Какое личное может тревожить солдата в такое время? Исии доброжелательно отозвался:

– Разрешаю, Судзуки. Говори.

– Я из Хиросимы, господин профессор... Говорят, мой город стерт с лица Ямато, – и замолчал, напряженно ожидая ответа.

– Не думаю, Судзуки. В газетах пишут о незначительных разрушениях и пожарах.

– Было бы ужасно, если бы правдой оказались слухи... – шофер вздохнул.

«Ужасная правда! – усмехнулся Исии. – Кто из нас знает эту правду? Нужно посмотреть самому...» – и опять задумался, глядя на выпрямлявшуюся перед радиатором дорогу.

Если бы можно было бросить чуму хотя бы на Нью-Йорк! Это пострашнее атомной бомбы. Это гибель всего живого. Мертвый город. Город мертвых...

– Господин генерал... Правда ли, что русские танки форсировали Мулин-Хэ, взяли Лишучжень и прорвались на Линькоу?

– Ложь! – Горячо воскликнул Исии. – Кто тебе сказал?

– Об этом все говорят...

– Кто именно?

– Не разглядел в темноте, господин генерал... – деревянным голосом проговорил шофер, ниже склоняясь к рулю.

В Линькоу – филиал отряда... ценное оборудование. Ужас охватил профессора. Если русские захватят филиал, Ивасаки никогда не простит...

– В отряд! – закричал он, схватив вздрогнувшего шофера за плечо. – Быстрей!

Машина развернулась, подскакивая на кочках, и помчалась обратно. Исии наклонился вперед, пристально глядя на дорогу. Ему хотелось выскочить и побежать скорее, скорее... «Линькоу! – шептали его побелевшие губы. – Хайлар...» Он готов был рвать на себе волосы. Уничтожить! Все уничтожить! Сравнять с землей. «Может быть, русские еще далеко? – Несмелая мысль скользнула и исчезла. – Если они разбили Германию... Нет, только чума!»

Шофер на полном ходу затормозил у подъезда. Исии стукнулся головой о железный щиток приборов, но не обратил на это внимания. Выскочив из кабины, бегом поднялся в свой кабинет.

– Немедленно, по радио, свяжитесь с филиалами Линькоу и Хайлара! Скорей! – закричал он на замешкавшегося дежурного. Лицо офицера посерело.

– Вам приказ... – пролепетал он и, открыв дверь кабинета, побежал на радиостанцию.

Не снимая плаща, Исии прошел к столу. Вот он, приказ!

«Весьма срочно»

«Уничтожить оборудование филиалов отряда сегодня же ночью. Ускорить основную деятельность.

Подготовить к уничтожению помещение отряда.

Наиболее ценное и нужное оборудование приготовить к эвакуации. Утром прибудет саперный батальон.

Ямада».

Исии без сил упал в кресло и закрыл руками сразу осунувшееся, постаревшее лицо.

15

В камере номер сорок четыре снова было шесть человек. Номера остались прежними, но люди были другими. Лиза уже не различала лиц. Ей казалось, что опять, как давным-давно, рядом с ней Демченко и человек без имени. Только Петровского Лиза не могла узнать и мучилась: где он? Порой она вспоминала – очень смутно: был в камере ребенок, он плакал почему-то, но показывался железный, блестящий крюк – и видение исчезало. Тогда над Лизой склонялось насмешливое лицо японца с застывшей улыбкой – и она слышала смех! Лиза пыталась вскочить, бежать, найти отца, Михаила, братьев, рассказать им... Она слабо шевелила пальцами единственной руки. Бред продолжался бесконечно. Кошмары, один страшнее другого, преследовали расстроенное воображение. Мысли путались в больной, пышущей жаром голове.

После того, как отняли ногу, Лизу заражали уже четвертый раз. Смутно она помнила окованный железом ящик со льдом, куда положили ее руку. Теперь руки не было. Потом тиф. Жар. Желанное беспамятство, и, вместе с сознанием – улыбающееся лицо японца. Оно мучило Лизу страшнее боли. Спокойная, даже доброжелательная улыбка на лице убийцы!