Текст книги "Крах операции «Тени Ямато»"

Автор книги: Николай Богачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

Надо сказать, что Дзиккон Нумато, и в бытность свою лейтенантом Сацуо Хасегавой, когда он имел возможность вести довольно-таки рассеянный светский образ жизни, и теперь в обстановке тягостных для его психики служебных нагрузок, был немалым любителем хорошо поесть и, если говорить откровенно, никогда не понимал и не разделял разного рода входившие в моду интеллектуальные упражнения на тему о воздержании от пищи, о медицинской целесообразности укрощения плоти посредством частичного или полного, более или менее длительного голодания – все эти довольно-таки искусственные «учения» весьма сомнительного толка проповедников и гуру.

Еще меньше он понимал ортодоксальных, фанатически настроенных, «идейных» сторонников монашеских постов и гастрономических аскетов, наотрез отказывавшихся от каких-либо удовольствий и материальных благ здесь, на земле – ради извращенно понимаемой ими «духовности» и вечного блаженства «там», на небе, в потустороннем мире.

Наконец на веранде появился хозяйский бой и позвал Дзиккона к столу.

Ужин на этот раз был накрыт прямо в холле, и Нумато, едва взглянув на стол, понял, что хозяин наконец-то решил удивить своего гостя и задать ему настоящий лукуллов пир.

Помня недавний разговор о содержании готовящихся Нумато шифровок, Канэмору все более приходил к выводу, что его новый товарищ упорно ищет с ним, Канэмору, самого тесного сближения. Канэмору теперь уже не сомневался в том, что в ответ на посланный Нумато отчет в Вашингтон оттуда могут последовать немалые вознаграждения, которых он, Канэмору, в сущности, не заслужил. В ответ на этот явно дружеский жест Канэмору не терпелось сделать что-то недвусмысленно показывающее его готовность идти новому другу навстречу и уже теперь хоть как-то, хотя бы таким вот символическим образом отблагодарить его. «Этот Дзиккон Нумато – вне всякого сомнения человек непростой, – думал Канэмору. – С ним обязательно следует подружиться».

Разумеется, сам по себе ужин, продолжал рассуждать Канэмору, если он даже такой шикарный, как этот, – пустяк, мелочишка. Но нельзя забывать о том существенном факте, что Дзиккон Нумато пока еще пребывает в том воистину нежном возрасте, когда в момент принятия каких бы то ни было, и даже самых важных, решений зачастую большое влияние оказывают положительные или отрицательные эмоции, симпатии или антипатии, расположения или неприязни. «Черт бы их побрал, всех этих выскочек, – вдруг, ни с того ни с сего незлобиво, ругнулся Канэмору. – Никогда не знаешь, от кого в конечном счете зависит твое дальнейшее благополучие!» Помянув таким образом свое будущее благополучие, Канэмору вспомнил, что вот опять, в последнем своем письме к родной сестре в небольшой городишко близ Токио, он уже в который раз признался ей в своей «голубой мечте» – сразу же после окончания войны открыть у них на родине ресторан, обязательно в японском национальном стиле.

Итак, помощник полицейского комиссара порта Сингапур, он же резидент Управления стратегических служб США, Суэтиро Канэмору решил во что бы то ни стало добиться расположения своего гостя, этого далеко не простого, на его взгляд, человека, американского секретного агента. До этого он буквально загонял свободных от дежурства полицейских, чтобы приобрести необходимые продукты к роскошному ужину.

Теперь на столе были и птичьи гнезда для деликатесного супа, и даже свежие улитки, запеченные со специями в собственных раковинах, – «пища богов».

На тот случай, если эти блюда не удовлетворят изысканный вкус гостя, от которого, как вполне справедливо полагал Канэмору, в будущем зависело его личное счастье, в меню ужина было предусмотрено еще многое другое, не менее удивительное: ломти жаренной в масле гадюки с традиционно прилагаемым к ней гарниром из съедобных лиан, а также строганая сырая рыба с приправой из соевых бобов и каких-то весьма острых тропических специй, чей по-индонезийски жгуче-пряный привкус больше напоминал горький красный перец. Вся, так сказать, изюминка этой приправы заключалась в том, что при употреблении ее создавалось впечатление, будто и во рту, и по пути ее следования к желудку разгоралась какое-то очень сильное, но в то же время и бесконечно нежное пламя.

К сожалению, гость, как об этом уже успел узнать Канэмору, совершенно не употреблял спиртного, поэтому особый акцент пришлось делать на чайной церемонии, которую хозяин решил повторить еще раз перед самым моментом предстоящего составления телеграммы – для того, чтобы создать лишний раз хорошее настроение, как говорится, вдохновить.

Войдя в холл, Дзиккон Нумато убедился, что ожидания его не обманули. Ужин был действительно великолепен, яства установлены на низком, прекрасно приспособленном для еды полированном столике, покрытом черным вьетнамским лаком, стоявшем посредине красочного мягкого татами.

В холле, у входной двери, ведущей внутрь особняка, уже стоял сам хозяин, одетый в широкополый китайский халат, расписанный черными драконами на алом шелке. Преувеличенная небрежность манер и раскованность, с которой держал себя Канэмору, говорили о том, что он не совсем уверен в успехе своей затеи, поэтому, остановившись перед столиком, Нумато старательно изобразил на своем лице удивление.

Канэмору церемониальным жестом пригласил гостя занять свое место. Помолчав с минуту и отдав таким образом дань памяти предкам, коллеги приступили к еде. Попробовав уже первое блюдо, Дзиккон вполне искренне его похвалил и тут же, без излишних церемоний, поинтересовался, как это хозяину удалось в обстановке жесточайшего военного дефицита достать такие редкие продукты, чтобы так превосходно, по первому разряду, сервировать этот удивительный стол? Явно польщенный таким, видать по всему, неподдельным восхищением гостя, хозяин признался чистосердечно, что организовать все это ему стоило немалых усилий.

Закончив ужин, оба, еще сидя на татами, помыли руки над тазиками, принесенными слугой, и вновь, в соответствии все с теми же предписаниями синтоистской религии, помолчали с минуту.

– Уважаемый Нумато-сан! – сказал наконец Канэмору. – А не пройти ли нам уже сейчас в мою скромную библиотеку. Там вы подберете себе соответствующую литературу и получите от меня шифровальные блокноты.

Суэтиро Канэмору движением руки показал направление, куда следует идти, и когда Нумато пошел к выходу, засеменил вслед за ним и несколько сбоку.

Войдя в просторную комнату, Нумато услышал почти бесшумно работающий кондиционер, который, видимо, использовался в автоматическом режиме для поддержания стабильных метеорологических норм, обычно применяемых при хранении определенного рода ценностей, старинных манускриптов и особо важных секретных документов.

Бросив беглый взгляд на полный интерьер довольно обширной библиотеки, Нумато подумал, что все это как раз именно то, что он всегда хотел иметь у себя в доме и что он намерен обязательно осуществить, когда кончится эта проклятая война. Не в пример отцу – преуспевающему владельцу адвокатской конторы, уже давно и прочно восседающему на городском небосклоне вроде этакого юридического светила – Дзиккон всегда мечтал заниматься научной и литературной деятельностью и покончить наконец-таки с навязанной ему его влиятельным родителем военной карьерой.

Вопреки устоявшимся среди молодежи его круга неписаным законам Дзиккон Нумато никогда не исповедовал культа военщины, безраздельно в течение многих столетий царящего в Японии милитаристского, самурайского духа. Мало того, сам этот якобы доблестный и приличествующий истинному японцу дух был всегда глубоко чужд его натуре, где-то в самых сокровенных тайниках своей души он презирал армейщину и только безусловная, идеально свойственная хорошо воспитанным японским юношам сыновья покорность, уважение к родителям мешали ему хоть как-то, более или менее явно, выказать эту неприязнь ко всему, что в конце концов всегда ведет к отвратительному кровопролитию на полях сражений, сопровождаемому насквозь лицемерными и фальшивыми, лживыми лозунгами и прочей официально-патриотической и бессмысленно помпезной атрибутикой.

Библиотека Канэмору оказалась до такой степени хороша, что, несмотря на свойственную всякому разведчику сдержанность, Дзиккон принялся ее громко расхваливать, выражать восхищение и подбором книг, и царящим в ней безупречным порядком на полках и стеллажах. Аккуратные каталоги, упорядоченные на современный лад, учитывали все имеющиеся в библиотеке издания, и, таким образом, за считанные минуты можно было всегда получить любое издание и взять нужную информацию. Высокой похвалой со стороны гостя хозяин библиотеки остался чрезвычайно доволен. Вскоре, по бросаемым вскользь репликам и замечаниям, Нумато убедился, что хозяин библиотеки собирал ее не только из тщеславия, но и был вне всякого сомнения настоящий книголюб и книгочей. «Такая эрудиция, – успел подумать Нумато, – быть может, даже излишня в его положении помощника полицейского комиссара. Ничего себе полицейский!»

«Такой, прямо сказать, непозволительный для комиссара интеллект может быть даже подозрительным, – думал Нумато. – Я бы на его месте во избежание неприятностей просто валял бы дурака».

Тем временем Канэмору вскрыл сейф и достал из него несколько шифровальных блокнотов, из которых Дзиккон Нумато отобрал только два. Кстати сказать, упрятаны были они с большой выдумкой: потайной сейф оказался вделанным в нишу капитальной стены, закамуфлированной под картину известного мариниста.

Рассматривая в присутствии Канэмору отобранные блокноты и обсуждая с ним сложности предстоящей радиосвязи, Нумато и здесь продолжал думать о внешнем виде хозяина, о том, насколько он все-таки соответствует отвлекающему от сути образу этого заурядного полицейского чина. Еще раз и незаметно вглядевшись в лицо Канэмору, Дзиккон успокоительно подумал, что он, пожалуй, несколько преувеличил бросившийся было ему в глаза будто бы какой-то особенный интеллект этого книголюба. Обыкновенные, если не заурядные черты лица, тяжелый, волевой подбородок, весьма жесткое, полное решимости выражение, то и дело мелькавшее в его глазах, – все это говорило о том, что только редкий профессионал физиономист мог заподозрить в этом типичном служаке человека с двойным дном, тщательно законспирированного разведчика. Нет, напрасно, он, Нумато, так уж слишком перестраховывается и всюду видит то, чего на самом деле не существует. С этим Канэмору можно и должно работать, и притом нисколько не опасно.

Поблагодарив Канэмору за предоставленную услугу, Дзиккон Нумато расстался с ним до полуночи, то есть вплоть до того часа, когда намечалась ими передача шифровок в эфир. Покидая его, Канэмору сказал, чтобы он в случае необходимости располагал слугой-малайцем, которому приказано являться по первому требованию за получением каких-либо распоряжений.

Сказав это, Канэмору уехал на своем «форде» в порт, чтобы, во-первых, лишний раз показаться на месте службы и, во-вторых, посмотреть заодно, что же сталось с картонными коробками и находящимися в них секретными чертежами.

Перед тем как выйти из холла, Канэмору еще раз напомнил Нумато об их решении оставить в покое эти развалившиеся в прах, никому теперь не нужные горы грязных бумаг. «Оставим эти чертежи в распоряжение господа бога», – сказал он.

Для зашифровки радиограмм цифровыми группами по заранее подготовленному тексту Дзиккону Нумато необходимы были еще две книги: роман Теодора Драйзера «Сестра Керри» и «Мартин Идеи» Джека Лондона. Достав с помощью каталога эти изданные на английском языке книги, он тут же в библиотеке, за журнальным столиком, стал листать их. Находя указанные в шифровальных блокнотах страницы, он принялся тем самым переводить текст составляемой информации в длинные ряды цифр.

К своему удивлению, закончил он эту работу очень быстро – гораздо быстрее, чем во время тренировок в училище. Несколько устав от сидения в неудобной позе, он с удовольствием потянулся до хруста в суставах и только после этого встал и, как требовали правила сохранения секретности в методах шифровки, положил книги туда, где они находились до этого.

Еще раз окинув взором находившееся перед ним книжное богатство и размышляя о странных превратностях в судьбах многих людей, которые, занимаясь войной, ухитряются каким-то образом оставаться в то же время интеллектуалами и гуманистами, Дзиккон Нумато вновь предался размышлениям о своем жизненном пути.

В мыслях своих он уже не раз давал себе клятву, что по окончании войны, если, конечно, останется в живых, он сразу же подаст в отставку и, возродившись под своим настоящим именем Сацуо Хасегава, станет разводить розы в саду и заниматься своей любимой философией, чтобы попытаться в меру своих сил ответить на главный для него вопрос – что же заставляет цивилизованных людей XX века вести эти бесконечные варварские войны, без которых, как, ссылаясь на исторический опыт, утверждают многие мыслители, человечество не в состоянии обойтись. В своих фундаментальных трудах он постарается аргументированно доказать, что предыдущие войны в истории народов велись исключительно из-за недостатка у человека интеллекта, что в век прогрессирующей научно-технической революции это древнейшее человеческое явление есть не что иное, как дикий пережиток, рудимент, темный, животный инстинкт.

Среди причин, порождающих войны, не последнее место занимает, разумеется, и не изжитая еще людьми, коренящаяся в глубинах их психики алчность, всячески принаряживаемая группами, сообществами и целыми кланами людей в разного рода наукообразную национально-эгоистическую риторику, в безнадежно устаревшие стереотипы, берущие свое начало еще в первобытном каменном культе примитивной силы, дубинки, с помощью которой якобы только и можно разрешить бесконечные, неизбежно возникающие противоречия между коренными, жизненными интересами людей.

До условленного для передачи в эфир часа было еще далековато, и Дзиккон, заказав чаю, решил хоть немного пройтись по парку.

Уже в первый день своего пребывания у Канэмору Нумато обратил внимание на роскошный, в английском стиле разбитый вокруг особняка парк, с многочисленными аллеями, клумбами и лужайками, целый зеленый ансамбль, взращенный со знанием дела опытными руками.

Слуга-малаец принес пышущий паром чай, и Дзиккон с удовольствием утолил жажду. Затем он в течение примерно получаса походил по парку и в приподнятом настроении возвратился к парадному входу особняка – как раз в тот момент, когда к нему на своем «форде» подъехал и Суэтиро Канэмору. Спросив о самочувствии, он отдал слуге распоряжение поставить машину в гараж, а сам с Дзикконом Нумато направился в библиотеку, чтобы взять шифровки для передачи их в эфир.

Пожелав друг другу спокойного отдыха, они вновь расстались.

Перед уходом к радисту Канэмору, как бы опасаясь, что их подслушивают, вполголоса сообщил гостю, что сегодня, незадолго до обеда, все картонные коробки были погружены на катер командующего Второй Тихоокеанской эскадрой, а затем подняты на борт линейного корабля «Мусаси», где держал свой флаг адмирал Номура.

– Надо полагать, – сказал, стараясь быть спокойным, Канэмору, – эскадра направляется в метрополию.

На следующий день после завтрака Дзиккон Нумато, перебравшись из столовой в холл, стал просматривать принесенные ему слугой местные газеты.

Ура-патриотические статьи во славу японского победоносного оружия и комментарии на эту же тему заполняли большинство газетных полос. Ничего кроме этого, да еще крикливой рекламы и светских сплетен выудить из прессы не удалось. О гибели субмарины не было ни одной строки. Чувствовалось, что военная цензура выхолащивала все, что могло представлять хоть какой-нибудь интерес для иностранных разведок.

«С такой информацией, – подумал, усмехаясь, Дзиккон, – при всех моих полномочиях мне делать нечего!»

Закончив работу с радистом, с которым он пробыл до последнего передаваемого им знака, Канэмору вернулся в холл к Нумато. Выдержав небольшую паузу, он предложил совершить еще одну прогулку, но теперь вначале по городу, а затем по морю на полицейском катере, чтобы еще раз уточнить на рейдах дислокацию боевых японских кораблей.

– Мне кажется, – сказал Суэтиро Канэмору, – вам нужно как бы со стороны взглянуть на подготовку стратегических пунктов и всей территории острова Сингапур к обороне против объединенного англо-американского флота и экспедиционных войск союзников, готовящихся вернуть его и, в частности, порт, в лоно Стрейтс-Сетлментса – конгломерата колониальных владений Великобритании в Юго-Восточной Азии.

Дзиккон Нумато в знак согласия молча кивнул головой.

Тот факт, что Суэтиро Канэмору служил в полицейском управлении Сингапура, служил как ему самому, так и его делу надежным прикрытием от подозрений вездесущей контрразведки японцев. Поэтому, несмотря на немалую опасность при выполнении весьма рискованных поручений руководства Управления стратегических служб США, он на этом поприще чувствовал себя довольно-таки уверенно.

Суэтиро Канэмору, выйдя во двор, направился в стоявший рядом, уже открытый слугой гараж из гофрированного железа. Затрещал заведенный мотор, и мотоцикл с коляской, лихо развернувшись, остановился прямо у ступеньки крыльца, на которой уже стоят Дзиккон.

Подавая свой мотоцикл, Канэмору, газанув, сделал такой вираж, что машина, прежде чем остановиться, завалилась набок люлькой вверх.

Заглушив мотор, Канэмору с улыбкой объяснил гостю, слегка было опешившему от такого технического пируэта, что этот тяжелый мотоцикл марки БМВ – фирмы «Байерише моторенверке», он выписал из Европы еще задолго до начала войны.

– В наших хлопотах, глубокоуважаемый Нумато-сан, нужны обязательно, как и волку, хорошие ноги. Они могут оказаться единственным шансом, которым может располагать не ахти какой, но все же разведчик. У него, у этого мотоцикла, куча достоинств. Если, например, придется двинуть на всю катушку, то эта чертова машина развивает скорость до двухсот километров в час. Мощность двигателя, смотря, конечно, какой модификации, составляет у этой марки от сорока до семидесяти лошадиных сил. – Отрекомендовав таким образом свою вещь, Канэмору погладил бензобак руками в кожаных перчатках, словно коммивояжер, уговаривающий приобрести новую модель.

Видно было по всему, что господин Канэмору любил свой мотоцикл безответно: все руки и лицо его владельца были в ссадинах и шрамах. Дзиккон Нумато, усмехнувшись, спросил, указывая пальцем на свои скулы и кисти рук:

– Это у вас, наверное, от кучи достоинств, которыми обладает эта штука?.. Да простит мне Дзимму мои прегрешения перед вами за столь дерзкий вопрос…

– Нет, почему же, – принимая шутку, весело ответил Канэмору. – Для исполнения желаний в любом деле, где имеется, казалось бы, стопроцентная гарантия, всегда найдется место на третий вариант: в данном случае можно не стремиться ездить вовсе.

– Как прикажете понимать эту шутку, уважаемый Канэмору-сан?

– Очень просто. У нас в резерве имеется пять-шесть минут, и потому я использую их, чтобы рассказать вам ту притчу, которой зачастую потчуют в японских деревнях заезжих городских умников. Как известно, часть японцев разбрелась по свету, а с ними заодно детские сказки, различные прибаутки и притчи.

Внимательно слушая господина Суэтиро Канэмору, Дзиккон после каждых его двух-трех фраз вежливо ему поддакивал, чем окончательно покорил хозяина, нашедшего наконец-то для себя столь благодарного слушателя.

Поддакивая говорившему Канэмору, Дзиккон все время повторял словечко «хай», что в японском языке обозначает: слушаю вас внимательно, правильно вы говорите, все действительно так. Этот словесный термин можно было даже понимать, как не то подтверждение сказанного оппонентом, не то удивление услышанному, не то просто восхищение собеседником. Это, так сказать, своеобразная дань особой японской вежливости, объяснить которую людям других народов, тем более языков, очень трудно, если вообще возможно.

Тут хозяин особняка отвлеченным взором посмотрел куда-то в даль центральной аллеи парка, отчего очередная пауза его, возникшая в разговоре, затянулась больше обычного.

– И все же, Канэмору-сан, – тактично напомнил ему Нумато, – я жду обещанной вами притчи!

– Да-да, высокочтимый Нумато-сан, сказочка эта такова, – спохватился Канэмору. – Из некого города в некую деревушку, что находится в префектуре Нагано, чтобы поклониться праху своих предков, ежегодно совершал паломничество некий Юкава Сёё. Всякий раз, собираясь в дорогу, он обходил всех односельчан. И вот накануне очередного такого путешествия он направился в дом своего старого друга, где за чашечкой сакэ хотел попрекнуть его, что живет он, дескать, здесь, в этой дыре, скверно – так, что уму непостижимо, и что пора ему уже перебраться на иное местожительство, в Токио, поближе к императорскому дворцу. Заготовленная же ядовитая стрела осталась, однако, неиспользованной, поскольку того, кому она предназначалась, дома не оказалось. Он, как сообщила его жена, ушел на ближайшее горное озеро удить рыбу. Одержимый своим желанием, Юкава Сёё решил все-таки встретиться с другом и пошел к тому озеру, чтобы разыскать его. Дорога оказалась неблизкой, и пока он шел, в голове у него промелькнула еще одна задумка. «Если рыба у него будет ловиться хорошо, я скажу ему, что в этом месте и любой дурак наловит. Если же, наоборот, клев у него будет плохой, скажу, что, мол, умный человек в этом месте удить не станет». Придумав эту гадость, Юкава аж руки потер от удовольствия. «В любом случае, – сказал он себе, – этот горе-рыбак окажется в положении глупца».

Ясухиро Сунада (так звали нашего рыбака) еще издали заметил приближавшегося к нему Юкаву. Встреча с ним ничего, кроме пустой болтовни, не сулила, и Ясухиро чертыхнулся досадливо.

В тот самый момент, когда Юкава подошел к Ясухиро, тот внимательно следил за поплавками, так как начинался неплохой клев. Шум от приближавшихся шагов сильно ему мешал, но он изо всех сил старался не замечать его. Но вот Юкава подошел к рыбачившему вплотную. «Ба! Кого я вижу! – громко, с фальшивым удивлением воскликнул он. – Досточтимый Ясухиро Сунада, да поможет вам Аматерасу! Не могу ли я вам быть полезным и как ловится ваша рыбка?»

Раздосадованный Ясухиро Сунада выругался про себя сразу всеми ругательствами на этого так некстати припершегося сюда Юкаву и, поскольку рыба ловилась у него из рук вон плохо, не стерпел, не сдержал своего раздражения. В тоне этаком елейно-благостном, но с откровенной злостью он сказал ему: «Досточтимый и дорогой мой давнишний друг и сосед Юкава Сёё! Да будет вам покровителем сам Будда, но неужели вы не соображаете своей такой умной башкой, что своим противным писклявым голосом вы способны перепугать не только рыбу, но и все живое, что только имеется в этом чудесном озере?» И тут же, даже не повернув головы, добавил: «А не уберетесь ли вы, глубокоуважаемый, отсюда вон куда-нибудь подальше и как можно скорее?» Надо ли говорить вам о том, как был потрясен не ожидавший такой отповеди Юкава. У бедняги даже челюсть отвалилась от удивления, и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, он молча засеменил прочь и всю, говорят, дорогу мучительно думал о произошедшем, изо всех сил пытался представить себе, что же такое успел сотворить Ясухиро, чтобы вмиг разбогатеть? Потому что, думал Юкава, только человек очень богатый или разбогатевший очень быстро, мог позволить себе разговаривать с ним, Юкавой, в таком тоне.

– Вот вам и тот третий вариант, о котором я намекал вам, дорогой Нумато-сан, – сказал, закончив притчу, Канэмору. – Мораль сей басни такова: никогда не следует совать свой нос не в свой вопрос, в особенности если тебя не просят, – это во-первых. Во-вторых, человеку подобает быть скромным и всячески стараться избегать таких тягчайших пороков, как излишняя самоуверенность и самонадеянность. Бывает, думаешь так: все уже идет тебе в руки, только, бери, хватай не задумываясь! Однако здесь-то как раз и может подстеречь тебя этот проклятый третий вариант, когда вместо удачи получишь по физиономии широким рыбьим хвостом. И это в лучшем случае, а то ведь может выпасть на твою долю вариант и похуже!

Закончив притчу, Канэмору, спохватившись, извинился за то, что заболтался, заставил дорогого гостя так долго ждать. Откинув полог с коляски, он предложил ему занять в ней место.

Надвинув на глаза ветровые очки, Канэмору, как заправский этакий лихач, одним нажатием ноги на педаль завел мотоцикл и, сделав несколько прилаживающих движений, поудобнее разместившись на седле, резко газанул. Ездоком он оказался и в самом деле знатным, уже через каких-нибудь пятнадцать минут они были на другом конце города.

Конечно, гонять на такой большой скорости мотоцикл Суэтиро Канэмору было все-таки проще, чем простому смертному. Представьте себе солидную фигуру в полицейском мундире, которая уже всем своим видом внушает боязнь прочим водителям, трясущимся по неустроенным мостовым на других видах транспорта. К тому же Канэмору не очень-то уж и церемонился с правилами уличного движения, в особенности при обгонах впереди идущих машин, всегда, во всех ситуациях уступавших дорогу.

Так, мчась по окраинам города, Канэмору и Нумато описали огромную, километров в шестьдесят дугу, по ходу которой они старались примечать расположение зенитных батарей и тщательно оборудованных маскировочными сетями прибрежных участков, где находились капониры береговой артиллерии большого калибра.

Закончив этот объезд, разведчики решили заодно выполнить и вторую часть своей программы – поехать в порт, чтобы на катере, если это станет возможным, сделать вояж по прибрежной акватории и подсчитать снова: сколько судов на рейдах, сколько в. ремонте и какое количество кораблей за прошедшие двое суток успели исчезнуть из поля зрения.

Все это, сказал Нумато, необходимо выяснить как можно скорее, немедленно, потому что уже сегодня, в промежутке между 22 и 24 часами по радиосвязи должны поступить от командования новые, дополнительные указания. Нумато полагал также, что вместе с этими указаниями он может получить и оценку своей деятельности за минувший период.

Внимательно выслушав товарища, Канэмору в знак согласия кивнул головой. Поправив на лбу очки, он снова погнал свой мотоцикл, теперь уже в район порта.

Так по улицам шумного Сингапура носились в тот день на мотоцикле двое солидных мужчин – совсем в духе нынешних «босодзоку», или, говоря по-русски, «рокеров», о существовании которых они, эти двое зрелых мужчин, тогда, в 1944 году, конечно же, не могли даже и предполагать.

С бешеной скоростью, группами и в одиночку, носятся ныне эти безусые, «самоутверждающиеся» и «самовыражающиеся», в своем подавляющем большинстве бездельники юнцы по бесконечным ночным дорогам наших градов и весей в погоне за дешевой репутацией этаких ночных демонов и фантомасов, будоража покой мирных жителей, совершая наезды и аварии, дебоширя и хулиганя до такой степени, что безуспешная борьба с этим наваждением превратилась для властей многих современных технически развитых, урбанизированных стран в неразрешимую национальную проблему.

Войдя в здание управления сингапурским портом, Канэмору заявил дежурным офицерам, что ему срочно требуется катер. Разрешение на выход в море было получено без проволочек. Попросив дежурного офицера присмотреть за его мотоциклом, Канэмору предложил своему товарищу взойти на катер, который под флагом начальника полиции порта стоял у причальной стенки. Приглашение свое он повторил нарочито громко, расшаркиваясь в церемонных поклонах. Теперь уже вместо сидевших на веслах баркаса четырех полицейских, как это было в прошлую поездку, на катере находился лишь один моторист, исполняющий в то же время обязанности штурвального.

Принимая правила предложенной Канэмору игры, Нумато, также в целях большей конспирации, с видом чрезвычайно важной персоны, «надменно» не обращая внимания на офицеров, молча последовал за своим товарищем.

Внутренне усмехнувшись, Нумато еще раз с удовлетворением отметил, что его резидент – разведчик действительно классный, человек ловкий и предусмотрительный. Чего стоит хотя бы такой вроде бы, на первый взгляд, незначительный факт, как эта теперешняя сделанная им замена бывшего в прошлую поездку баркаса на катер! Да, ничего не скажешь: довольно хитер и мудр этот полицействующий Конфуций!

Самолично отдав швартовы, резидент тем самым без лишних церемоний взял на себя обязанности обслуживающего матроса, затем он пригласил Нумато в небольшую палубную надстройку, отделанную в целях кругового обзора вместо традиционной обшивки толстым зеркальным стеклом.

Место штурвального было отделено специальной, достаточно плотной перегородкой, так что секретность их разговоров разведчикам обеспечивалась. Как только они зашли в надстройку, Суэтиро Канэмору открыл шкафчик и достал из него морские двадцатипятикратного увеличения бинокли и расчехлил их.

Когда прошли волнолом, Канэмору расставил на миниатюрном столике заранее припасенную еду и предложил выпить. Он налил водки и непьющему Нумато. Тот, подняв чашку, чокнулся и тут же поставил ее на место. Канэмору с удовольствием опрокинул свою порцию в рот. В смысле чего-нибудь закусить оба были типичными американцами и с аппетитом принялись уничтожать хотя и не обильные, но весьма сытные, калорийные блюда традиционной европейской кухни.

Оба ели с особенной охотой еще и потому, что в целях все той же пронизывающей буквально все стороны их жизни конспирации они редко когда, в особенности на людях, позволяли себе выйти за рамки взятого на себя образа типичного японца, питающегося, как правило, очень скудно и в основном очень простой растительной пищей – той самой, которая, как саркастически выразился Канэмору, хочешь не хочешь, а заставляет тебя все же быть человеком естественным и всегда находиться в предельной близости к матушке-природе.

Хорошо выпив, Канэмору здесь, внутри палубной надстройки, с необыкновенным удовольствием уплетал за обе щеки невесть откуда взявшуюся квашеную редьку, которая, как утверждал выпивший, как нельзя лучше подходила именно к водке, потому что от добавленного в нее какого-то порошка, некоего «адзи-но-моно», имела такой специфический и острый привкус, что всякий взявший такую редьку в рот испытывал ощущение, будто бы в нос ему загнали иголку, причем не простую, а цыганскую.

Кроме того, в теперешнем составленном Канэмору меню находились еще два приготовленных из даров моря, на вид будто бы вполне питательных блюда, состав которых европейцы, если бы они сейчас находились здесь, смогли бы определить разве что с помощью химического анализа, произведенного с применением специальных приборов.