355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Капченко » Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2 » Текст книги (страница 48)
Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 17:56

Текст книги "Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2"


Автор книги: Николай Капченко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 76 страниц)

2. Съезд обреченных победителей

Укрепление и расширение единоличной власти Сталина в партии и стране с логической закономерностью влекло за собой существенные перемены во всех сферах партийной и государственной жизни. В данном случае уместно оттенить одно из последствий этого процесса. Речь идет о кардинальном изменении удельного веса и роли съездов партии и ее центральных исполнительных органов – Центрального Комитета, Центральной контрольной комиссии, Политбюро и Оргбюро. С некоторыми оговорками сюда можно отнести и Секретариат ЦК, поскольку он все больше превращался из коллегиального органа в личный аппарат самого Генерального секретаря. С каждым годом увеличивался временной разрыв в проведении съездов партии. Если XV съезд был проведен с запозданием на год, то следующий съезд уже собрался через два с лишним года. Очередной, XVII съезд, был проведен уже почти через четыре года. Складывалось впечатление, что само проведение съездов становится для вождя чем-то вроде обузы. Однако отказаться от их проведения он, по очевидным причинам, не мог. Хотя многие уже догадывались, что для Сталина проведение съездов все больше превращается в официальную формальность. Вождь по-прежнему нуждался в легитимном, с точки зрения норм партийного устава, одобрении своего политического курса.

Поверженные оппозиционные силы в лице Троцкого, находившегося за границей, имели возможность высказывать свои откровенные мысли по поводу подготовки съезда и атмосферы, в которой она проходила. В своем печатном органе Троцкий писал: «Если в классический период большевизма каждому съезду предшествовала горячая дискуссия, занимавшая ряд недель, то нынешнему съезду предшествовала бюрократическая чистка, растянувшаяся на полгода. При этих условиях съезд явится лишь внушительным парадом бюрократии»[666]666
  «Бюллетень оппозиции». 1934 г. № 38–39. (Электронная версия).


[Закрыть]
.

В политической биографии Сталина XVII съезд в силу целого ряда обстоятельств занимает особое место. Именно с этим съездом многие исследователи сталинской эпохи связывают безуспешную попытку сместить его с поста Генерального секретаря. По ходу рассмотрения вопросов, касающихся данного съезда, я постараюсь осветить эту сторону работы съезда. Вначале же мне представляется необходимым остановиться на ключевых моментах практического и теоретического характера, нашедших отражение в Отчетном докладе съезду, с которым выступил Сталин.

XVII съезд проходил в январе – феврале 1934 года. На нем присутствовало 1225 делегатов с решающим голосом и 736 делегатов с совещательным голосом, представлявших 1874488 членов партии и 935298 кандидатов. В сталинскую эпоху этот съезд именовался не иначе, как съезд победителей. Конечно, в таком пафосном названии проявилась скорее всего злая ирония истории. Дальнейшая судьба делегатов съезда дает основание скорее именовать его съездом обреченных победителей. А если уж быть совсем точным и следовать правде истории, то XVII съезд партии можно и нужно было именовать съездом победителя. Разумеется, единственным и бесспорным победителем был именно Сталин. В конечном счете он, а не его реальные или вымышленные противники, одержал победу. Победу, за которую делегаты съезда заплатили ценой своих жизней.

Но не будем нарушать логику нашего изложения и осветим сначала ключевые аспекты новых положений и оценок, выдвинутых и обоснованных вождем в его докладе.

В международной части своего доклада Сталин дал характеристику мирового экономического кризиса, особо отметив его затяжной характер. К этому времени кризис уже прошел свой пик и перерос в депрессию особого рода, которая, по словам вождя, не «ведёт к новому подъёму и расцвету промышленности, но и не возвращает её к точке наибольшего упадка»[667]667
  И.В. Сталин. Соч. Т. 13. С. 291.


[Закрыть]
. Столь витиеватая характеристика, конечно, свидетельствовала о том, что ни сам вождь, ни его экономические советники не могли тогда строить более или менее надежные прогнозы относительно перспектив экономического развития капиталистического мира.

Более внятными и конкретными представляются оценки общей картины международного положения, сложившегося в тот период. Сталин подчеркнул, что минувшие со времени предыдущего съезда годы были годами дальнейшего обострения отношений как между капиталистическими странами, так и внутри этих стран. Война Японии с Китаем и оккупация Маньчжурии, обострившие отношения на Дальнем Востоке; победа фашизма в Германии и торжество идеи реванша, обострившие отношения в Европе; выход Японии и Германии из Лиги Наций – все это дало новый толчок росту вооружений и подготовке к империалистической войне. Сталин, в который уже раз, указал на то, что буржуазный пацифизм дышит на ладан, а тенденции к разоружению (по крайней мере тогда подобное намерение официально декларировали многие правительства Запада) открыто и прямо сменяются противоположными тенденциями – к росту вооружений и довооружений тех, кто еще считал себя недостаточно вооружившимся.

Резко усилилось соперничество в военно-морской сфере между США, Англией, Францией и Японией. Выход Германии из Лиги наций и пока что начавший четко обозначиваться призрак реванша дали новый толчок к обострению положения и росту вооружений в Европе. И как общий итог всего этого анализа – вывод Сталина, имевший под собой солидную доказательную базу – дело явным образом идет к новой войне. Эти слова специально выделены жирным шрифтом, чтобы подчеркнуть их историческую обоснованность и бесспорную актуальность для того времени. Ведь не секрет, что только Советский Союз устами своего лидера настойчиво и последовательно подчеркивал растущую опасность войны и вероятность того, что она способна обрести подлинно мировые масштабы. Другие правительства, провозглашавшие мирные лозунги, предпочитали не акцентировать внимание общественности на нараставшей угрозе мировой войны. Так что данный вывод советского вождя без всяких натяжек может быть зачислен в его политический актив.

Справедливости ради, нельзя обойти молчанием и вопрос о том, что Сталин по шаблонной марксистско-ленинской схеме, был уверен, что война наверняка развяжет революцию и поставит под вопрос само существование капитализма в ряде стран, как это имело место в ходе первой мировой войны. В какой-то мере он оказался прав, но не в том смысле, что война развяжет революцию, а в том, что она поставит вопрос об отпадении от капиталистической системы ряда стран. Произойдет же это, как мы увидим в дальнейшем, в результате действий прежде всего Советского Союза, а не внутренних революций в этих странах

Тот же традиционный мотив классовой солидарности трудящихся как одного из важных факторов грядущей победы СССР в случае, если против него будет развязана война, вновь озвученный Сталиным, в новой мировой обстановке воспринимался как некое заклинание, а не как итог взвешенного и объективного анализа сложившейся ситуации. Едва ли можно сомневаться, что эта война будет самой опасной для буржуазии войной. Сталин подчеркнул, что война против Советского Союза «будет самой опасной не только потому, что народы СССР будут драться на смерть за завоевания революции. – И здесь с ним нельзя не согласиться, дополнив, что не только за завоевания революции, но прежде всего за независимость своей Родины. – Она будет самой опасной для буржуазии ещё потому, что война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу у противника. Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран. И пусть не пеняют на нас господа буржуа, если они на другой день после такой войны не досчитаются некоторых близких им правительств, ныне благополучно царствующих «милостью божией»[668]668
  И.В. Сталин. Соч. Т. 13. С. 297.


[Закрыть]
.

Как показала жизнь, расчеты советского руководства на войну друзей рабочего класса СССР в тылу противника, т. е. в тылу тех государств, которые нападут на нас, (а такие схемы считались в качестве реального фактора огромной важности) на деле оказались не более чем политической химерой, а точнее, говоря – серьезным политико-стратегическим самообманом.

Должное внимание – и это вполне естественно – в докладе было уделено приходу к власти в Германии Гитлера. Однако, как мне представляется, анализ этого события Сталиным нес на себе явственные черты схематизма и приверженности к устоявшимся догматам. Он подошел к этой проблеме исключительно через призму классовых понятий. «В этой связи, – подчеркнул вождь, – победу фашизма в Германии нужно рассматривать не только как признак слабости рабочего класса и результат измен социал-демократии рабочему классу, расчистившей дорогу фашизму. Её надо рассматривать также, как признак слабости буржуазии, как признак того, что буржуазия уже не в силах властвовать старыми методами парламентаризма и буржуазной демократии, ввиду чего она вынуждена прибегнуть во внутренней политике к террористическим методам управления, – как признак того, что она не в силах больше найти выход из нынешнего положения на базе мирной внешней политики, ввиду чего она вынуждена прибегнуть к политике войны»[669]669
  Там же. С. 293–294.


[Закрыть]
.

Между тем преимущественно классовые критерии, положенные в основу оценки гитлеровского фашизма, были уже слишком узкими, чтобы объяснить этот исторический феномен и сделать из него соответствующие выводы. Здесь требовалось нечто большее – геополитические критерии, дававшие возможность более глубокого и основательного понимания сущности фашизма и потенциальных опасностей, связанных с ним. В то время Сталин, грубо выражаясь, еще пока не дорос до проникновения вглубь новых геополитических реальностей. Узость чисто классовых критериев в приложении к данному событию была налицо и ее нельзя ничем оправдать. Хотя объяснить можно, ибо классовый подход, классовые критерии в то время выступали в качестве альфы и омеги при рассмотрении любого общественного (в том числе и международного) явления.

В связи с этим нельзя не отметить, что на том же съезде Н. Бухарин проявил больше политического предвидения, чем Сталин. В своей речи он, по существу, бил в набат, акцентируя внимание на опасности так называемой восточной политики Гитлера. Он обильно цитировал гитлеровские высказывания и прогнозировал всю серьезность опасности, исходящей от фашистской Германии. (И это в то время, когда кое-кто в советском руководстве питал иллюзии насчет возможности найти приемлемый modus vivendi с Гитлером!)

Вот пассаж из речи Бухарина, в которой он цитировал «Майн кампф» Гитлера:

1. «Мы заканчиваем вечное движение германцев на юг и на запад Европы и обращаем взор к землям на восток. Мы кончаем колониальную торговую политику и переходим к политике завоевания новых земель. И когда мы сегодня говорим о новой земле в Европе, то мы можем думать только о России и подвластных ей окраинах. Сама судьба как бы указала этот путь. Предав Россию власти большевизма, она отняла у русского народа интеллигенцию, которая до этого времени создавала и гарантировала его государственное состояние. Ибо организация русского государства «не была результатом государственной способности славянства в России, а только блестящим примером государственно-творческой деятельности германского элемента среди нижестоящей расы».

2. Миссия Германии – «в прилежной работе немецкого плуга, которому меч должен дать землю».

3. «Политическое евангелие германского народа» в области его внешней политики должно «раз навсегда» заключаться в следующем:

Если образуется рядом с Германией новое государство, то «рассматривайте не только как ваше право, но как ваш долг препятствовать возникновению такого государства всеми средствами вплоть до применения вооруженной силы или, если оно уже возникло, разбейте такое государство».

4. «Будущей целью нашей внешней политики должна быть не западная и не восточная ориентация, а восточная политика в смысле приобретения необходимой для нашего германского народа территории».

И Бухарин резюмировал:

«Гитлер открыто призывает, таким образом, разбить наше государство, Гитлер открыто говорит о приобретении мечом необходимой якобы для германского народа территории из тех земель, которыми обладает наш Советский Союз»[670]670
  XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М. 1934. С. 127–128.


[Закрыть]
.

Казалось бы, что не опальному лидеру разгромленного правого блока пристало во весь голос трубить об опасности, нависшей над страной. Более это пристало было сделать самому Сталину. Нельзя, разумеется, утверждать, что он игнорировал гитлеровскую угрозу. Однако в тот период она не обрела тех колоссальных масштабов и тех грозных форм, которые стали очевидными уже для всех по прошествии немногих лет. Видимо, вождь исходил, кроме всего прочего, еще из дипломатических соображений: мол, нельзя преждевременно сжигать все мосты, пока ситуация еще не прояснилась до конца. Но и он, вне всякого сомнения, отнюдь не сбрасывал со счета германскую угрозу.

Подтверждением этой мысли служит его опровержение гитлеровской расистской теории. По поводу этой теории он говорил: «Известно, что старый Рим точно так же смотрел на предков нынешних германцев и французов, как смотрят теперь представители «высшей расы» на славянские племена. Известно, что старый Рим третировал их «низшей расой», «варварами», призванными быть в вечном подчинении «высшей расе», «великому Риму», причём, – между нами будь сказано, – старый Рим имел для этого некоторое основание, чего нельзя сказать о представителях нынешней «высшей расы». (Гром аплодисментов.) А что из этого вышло? Вышло то, что неримляне, т. е. все «варвары», объединились против общего врага и с громом опрокинули Рим. Спрашивается: где гарантия, что претензии представителей нынешней «высшей расы» не приведут к тем же плачевным результатам – Где гарантия, что фашистско-литературным политикам в Берлине посчастливится больше, чем старым и испытанным завоевателям в Риме? Не вернее ли будет предположить обратное?»[671]671
  И.В. Сталин. Соч. Т. 13. С. 296.


[Закрыть]
.

Сталин в своем докладе коротко обрисовал главные направления и трудности советской внешней политики, подчеркнув, до чего сложно было СССР проводить свою мирную политику в этой, отравленной миазмами военных комбинаций, атмосфере. Он отметил перелом к лучшему в отношениях между СССР и Польшей, между СССР и Францией, который произошёл в последнее время. Причина этого перелома, по мысли Сталина, состояла, с одной стороны в связи с ростом силы и могущества СССР, а с другой стороны, с некоторыми изменениями в политике Германии, отражающими рост реваншистских и империалистических настроений в Германии. Иными словами, и Франция, и Польша перед лицом опасности, исходящей от Гитлера, сочли целесообразным пойти на определенное улучшение отношений с Советским Союзом.

Надо признать, что в той обстановке довольно верную оценку тенденций во внешней политике ведущих держав дал ярый враг Сталина Троцкий. Он, в частности, писал: «В тесной связи с программой «движения на Восток» (Drang nach Osten), ftmiep берет на себя задачу ограждения европейской цивилизации, христианской религии, британских колоний и других духовных и материальных ценностей от большевистского варварства. Из этой исторической миссии, именно из нее, прежде всего из нее, он надеется почерпнуть право Германии на вооружение. Гитлер убежден, что на весах Великобритании, опасность немецкого фашизма для Западной Европы весит меньше опасности большевистских советов на Востоке. Эта оценка составляет важнейший ключ ко всей внешней политике Гитлера»[672]672
  «Бюллетень оппозиции». 1933 г. № 35. (Электронная версия).


[Закрыть]
.

Касаясь распространявшихся тогда в западных кругах спекуляций по поводу возможных зигзагов и переориентаций во внешней политике Советской страны, Сталин четко заявил: «…Мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной. Дело также не в мнимых изменениях в нашем отношении к Версальскому договору. Не нам, испытавшим позор Брестского мира, воспевать Версальский договор. Мы не согласны только с тем, чтобы из-за этого договора мир был ввергнут в пучину новой войны. То же самое надо сказать о мнимой переориентации СССР. У нас не было ориентации на Германию, так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию. Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР. (Бурные аплодисменты.) И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идём на это дело без колебаний»[673]673
  И.В. Сталин. Соч. Т. 13. С. 302–303.


[Закрыть]
.

Напрашивается небольшое замечание в связи с этим заявлением Сталина. Кто ищет корни «сговора Сталина с Гитлером» в 1939 году, мог бы не без пользы для себя обратить внимание на приведенное выше высказывание советского лидера. Оно как раз и поможет понять не только смысл и содержание его политики в начале 30-х годов, но и на исходе того же десятилетия, т. е. в конце 30-х. Советский Союз в своей политике проводил последовательную линию на отстаивание своих коренных национальных интересов. Сами же эти интересы требовали того, чтобы его политика была гибкой, а не статичной, сформулированной раз и навсегда, игнорирующей непрерывно происходящие в мире изменения.

Касаясь внешней политики гитлеровской Германии, вождь высказал точку зрения, что там происходит борьба между двумя тенденциями – первую он определил как линию на сохранение добрососедских отношений с Советской Россией и дальнейшее развитие связей с ней в «духе Локарно». Вторая линия, по его мнению, выражала наиболее агрессивные устремления германского империализма и напоминала захватническую политику кайзера. Сталин констатировал, что сторонники второй – агрессивной тенденции берут верх, и с этим необходимо считаться. Нет смысла вникать в детали, но представляется неоспоримым, что особого противоборства в фашистских правящих кругах относительно фундаментальных направлений будущей германской внешней политики просто не было. Сталин в данном случае стал жертвой не столько дезинформации, сколько собственных неосновательных расчетов на существование какого-то миролюбивого крыла в германских правящих кругах той поры. Конечно, с их стороны делались заявления миролюбивой тональности, но они имели целью усыпить бдительность вероятного противника и не раскрывать раньше времени свои карты в предстоящей серьезной борьбе, которая все более явно маячила на политическом горизонте. В дальнейшем эти, назовем их условно, иллюзии Сталина о том, что в стане гитлеровского фашизма может существовать миролюбивое крыло, рассеялись в прах. Однако они сыграли свою негативную роль в ряде практических подходов Москвы к некоторым проблемам Европы.

Еще за несколько лет до открытия съезда в качестве одного из весьма актуальных международных вопросов в повестке дня возник вопрос о возможности заключения пакта о ненападении между Москвой и Варшавой. Такое развитие событий явно встревожило германские правящие круги и Сталин в беседе с писателем Э. Людвигом выступил с исчерпывающими пояснениями. На это стоит специально обратить внимание читателя, поскольку речь идет о пактах о ненападении. В дальнейшем, в конце 30-х годов, в связи с заключением пакта о ненападении с Германией, этот вопрос превратился чуть ли не в ось, вокруг которой вращались международные проблемы. Поэтому будет уместным изложить здесь принципиальную, более раннюю позицию Сталина по вопросу о пактах о ненападении, ибо это дает возможность глубже понять его решение конца 30-х годов.

Вождь следующим образом сформулировал советскую точку зрения: «Мы всегда заявляли о нашей готовности заключить с любым государством пакт о ненападении. С рядом государств мы уже заключили эти пакты. Мы заявляли открыто о своей готовности подписать подобный пакт и с Польшей. Если мы заявляем, что мы готовы подписать пакт о ненападении с Польшей, то мы это делаем не ради фразы, а для того, чтобы действительно такой пакт подписать. Мы политики, если хотите, особого рода. Имеются политики, которые сегодня обещают или заявляют одно, а на следующий день либо забывают, либо отрицают то, о чём они заявляли, и при этом даже не краснеют. Так мы не можем поступать…

Что является с точки зрения немцев наиболее опасным из того, что может произойти? Изменение отношений к немцам, их ухудшение? Но для этого нет никаких оснований. Мы, точно так же, как и поляки, должны заявить в пакте, что не будем применять насилия, нападения для того, чтобы изменить границы Польши, СССР или нарушить их независимость. Так же, как мы даём это обещание полякам, точно так же и они дают нам такое же обещание. Без такого пункта о том, что мы не собираемся вести войны, чтобы нарушить независимость или целость границ наших государств, без подобного пункта нельзя заключать пакт. Без этого нечего и говорить о пакте. Таков максимум того, что мы можем сделать»[674]674
  И.В. Сталин. Соч. Т. 13. С. 116–117.


[Закрыть]
.

От себя замечу, что пакты о ненападении рассматривались Советским Союзом в те годы как один из наиболее простых и наиболее эффективных способов обеспечения безопасности от внезапного нападения. И здесь не было чего-то выходящего за рамки общепринятой международной практики.

С особым удовлетворением Сталин констатировал улучшение отношений с ведущей капиталистической державой – Соединенными Штатами Америки. Установление в 1933 году официальных отношений между двумя странами имело в то время серьезнейшее значение для всей системы международных отношений. Сталин подчеркнул, что дело не только в том, что установление отношений поднимает шансы дела сохранения мира, улучшает отношения между обеими странами, укрепляет торговые связи между ними и создаёт базу для взаимного сотрудничества. Дело в том, что он кладёт веху между старым, когда Америка считалась в различных странах оплотом для всяких антисоветских тенденций, и новым, когда этот оплот добровольно снят с дороги ко взаимной выгоде обеих стран[675]675
  Там же. С. 303–304.


[Закрыть]
.

Специальное внимание в докладе было уделено оценке отношений Советского Союза с Японией. Сталин в то время, да и впоследствии, полагал, что агрессивные устремления Токио в отношении Советского Дальнего Востока являются чрезвычайно важным фактором беспокойства для Советского Союза. Опасность нападения со стороны Японии представлялась Сталину не только гипотетической, но и вполне реальной, можно даже сказать – непосредственной. Продвижение японского милитаризма в Китай, создание там марионеточного государства Маньчжоу-го, затягивание переговоров по поводу КВЖД, в сочетании с постоянными мелкими и крупными провокациями на границах с Советским Союзом, – все это делало данный регион предметом особого внимания со стороны Москвы. Сталин счел необходимым подчеркнуть готовность Советского Союза к улучшению взаимоотношений с Токио и вместе с тем отметил: «…Часть военных людей в Японии открыто проповедует в печати необходимость войны с СССР и захвата Приморья при явном одобрении другой части военных, а правительство Японии вместо того, чтобы призвать к порядку поджигателей войны, делает вид, что это его не касается. Не трудно понять, что подобные обстоятельства не могут не создавать атмосферу беспокойства и неуверенности. Конечно, мы будем и впредь настойчиво проводить политику мира и добиваться улучшения отношений с Японией, ибо мы хотим улучшения этих отношений. Но не всё здесь зависит от нас. Поэтому мы должны вместе с тем принять все меры к тому, чтобы оградить нашу страну от неожиданностей и быть готовыми к её защите от нападения»[676]676
  И.В. Сталин. Соч. Т. 13. С. 305.


[Закрыть]
.

Коротко говоря, по мере осложнения обстановки в Европе и на Дальнем Востоке вопросы внешней политики Советского Союза все в большей мере выдвигались на первый план. Нельзя сказать, что до этого они находились в загоне. Но неуклонный рост экономического и оборонного потенциала СССР, зарождавшиеся признаки двух очагов военной опасности – в Европе и на Дальнем Востоке – заставили Сталина уделять внешнеполитическим проблемам неизмеримо больше времени и внимания. Собственно, именно в эти годы не на словах, а на деле шел процесс вхождения Советской России в число великих держав мира. Это, естественно, не могло не отразиться на некоторых принципиальных политико-теоретических положениях, унаследованных от классического большевизма. Здесь имеется в виду прежде всего вопрос о так называемой мировой революции. Эта химерическая идея на протяжении слишком долгого отрезка времени не просто доминировала в сознании правоверных большевиков, но и – что было особенно прискорбным – в проведении практической политики на международной арене наносила стране существенный ущерб. Разумеется, и при жизни Ленина в эту фактически абстрактную идею-миф вносились коррективы, продиктованные требованиями самой жизни. Иначе было трудно, если вообще возможно, всерьез вести речь о налаживании отношений с капиталистическими государствами. Ведь и лидеры стран капитала вполне резонно ставили вопрос: как мы можем развивать с вашей страной нормальные отношения, если вы в качестве своей цели ставите свержение установившегося у нас строя?

Можно было, конечно, успокаивать их тем, что это все имеет отношение к вопросам теории общественного развития, а не к практике межгосударственных отношений. Однако подобные доводы не выдерживали серьезной критики и вызывали лишь ироническую реакцию. Но самое главное заключалось в том, что сама концепция мировой революции оказалась тупиковой. За ней не стояли реалии жизни. Она от начала до конца базировалась скорее на благих пожеланиях, нежели на реальной общественной почве. К началу 30-х годов это становилось очевидным даже самым ортодоксальным большевикам. Но открыто признать это они не могли в силу вполне понятных причин.

Сталин не составлял здесь какого-либо исключения. Хотя он все реже и реже в своих выступлениях затрагивал тему мировой революции, но тем не менее отказаться от этой идеи и признать всю иллюзорность надежд на нее он не мог. Коренной пересмотр позиции по данному вопросу был произведен Сталиным на практике, что, на мой взгляд, ценнее и важнее, чем словесное признание ее неосуществимости. Да иначе и не могло быть, поскольку теперь он выступал уже не в тоге революционера, целью которого было низвергнуть устои старого мира, а в тоге государственного деятеля. А задачи того и другого не просто различаются, но и зачастую вступают в открытый конфликт. Сталин был не просто голым прагматиком, но и реалистом до мозга костей. Он понимал, что созидание социалистического строя в СССР – это главная задача, выполнению которой должны быть подчинены все остальные цели и задачи.

В этой связи интересна оценка, содержавшаяся в письме американского посла в Москве У. Буллита в госдеп США в октябре 1934 года: «…Очевидно, страх перед недовольством других стран заставил СССР отодвинуть в сторону интересы интернационала, чем он еще раз доказал, что миру не особенно приходится опасаться идеи марксизма, какой бы шум ни поднимали пропагандисты этой идеи. Советский Союз хочет мировой революции лишь в тех случаях, когда это сможет оказаться выгодным для русских интересов. Он уже давно, перестал проводить работу, отвечающую нуждам мирового пролетариата»[677]677
  См. Лубянка. Сталин и ВЧК–ГПУ–ОГПУ–НКВД. Январь 1922 – декабрь 1936. С. 575.


[Закрыть]
.

Конечно, вывод американского дипломата не нуждается в каких-либо комментариях: он выразил свою мысль предельно четко и однозначно. И Сталин, на стол которого ложились добытые органами разведки материалы такого рода, читая эти строки, видимо, был согласен с американским послом, если не на словах, то на деле.

За скобками нашего изложения сознательно оставлены аспекты отчетного доклада Сталина, посвященные внутренним проблемам, – и не потому, что они вообще не представляют интереса. Но все же факты и цифры, приведенные им, в наше время уже попахивают нафталином, и едва ли сколь-нибудь существенным образом изменят нарисованную ранее картину. Заслуживают быть отмеченными следующие моменты. Были внесены существенные коррективы в экономическую политику, причем эти коррективы исходили из более реалистических оценок положения и учитывали минусы, выявившиеся в период борьбы за выполнение первой пятилетки. Во втором пятилетнем плане, утвержденном на съезде, была окончательно закреплена относительно сбалансированная экономическая политика: по сравнению с первой пятилеткой значительно снижены темпы прироста промышленной продукции, официально признана необходимость приоритетного развития отраслей группы «Б». Вместе с тем на съезде проявились некоторые, считавшиеся до этого просто маловероятными, тенденции в политической сфере: руководство партии продемонстрировало готовность примириться с бывшими оппозиционерами на условиях безусловного и безоговорочного признания последними собственных ошибок, с одной стороны, и неоспоримого права Генерального секретаря на безраздельную власть – с другой стороны. Накануне съезда лидеры левой оппозиции – Зиновьев, Каменев и Преображенский были восстановлены в партии. Представителям разгромленных левой и правой оппозиции была предоставлена возможность выступить на съезде. Внешне, все это вместе взятое, явно имело целью показать, что Сталин проявляет благоразумие и сдержанность и готов «простить» своих противников. Разумеется, на условиях их публичной полной и безоговорочной капитуляции.

При этом прения на съезде позволяли надеяться, что примирение в партии будет первым шагом на пути осуществления политики умиротворения в обществе в целом. Отмечу лишь один знаменательный факт (особенно в свете нынешней демографической ситуации в РФ): вождь сообщил динамику роста населения Советского Союза – со 160,5 миллиона человек в конце 1930 года до 168 миллионов в конце 1933 года[678]678
  И.В. Сталин. Соч. Т. 13. С. 336.


[Закрыть]
. Сделано это было с очевидной целью – таким способом опровергнуть разговоры о голоде в стране и огромном количестве жертв этого страшного бедствия. Открыто говорить об этом вождь не решился по вполне понятным причинам – советская печать и советские органы власти вообще замалчивали факт голода. Хотя «замолчать» это было невозможно.

Из теоретических и внутрипартийных проблем стоит выделить два момента. Первый – это вопрос о построении бесклассового социалистического общества. Сталин в своем докладе сослался на решение XVII конференции, сформулировавшей следующую перспективную цель: «Конференция считает, что основной политической задачей второй пятилетки является окончательная ликвидация капиталистических элементов и классов вообще, полное уничтожение причин, порождающих классовые различия и эксплуатацию, и преодоление пережитков капитализма в экономике и сознании людей, превращение всего трудящегося населения страны в сознательных и активных строителей бесклассового социалистического общества»[679]679
  XVII конференция Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М. 1932. С. 278.


[Закрыть]
. Констатировав, что страна идет к созданию именно такого общества, генсек подчеркнул, что это общество надо завоевать и построить усилиями всех трудящихся – путём усиления органов диктатуры пролетариата, путём развёртывания классовой борьбы, путём уничтожения классов, путём ликвидации остатков капиталистических классов, в боях с врагами как внутренними, так и внешними. На первый взгляд, все кажется логичным (с точки зрения марксистско-ленинской теории). Но объективно оценивая с высоты прошедших десятилетий ситуацию, в которой пребывало тогдашнее советское общество, приходишь к однозначному и бесспорному выводу: вождь слишком все упрощал и спешил, ставя целью создание бесклассового общества. Причем странно и то, что сам процесс созидания этого бесклассового общества он мыслил себе через усиление классовой борьбы. Вообще говоря, классовая борьба в политической философии Сталина далеко выходила за рамки, объективно отведенные ей историей, самим ходом исторического процесса. Для создания бесклассового общества требуются многие и многие десятилетия, а, по Сталину, выходило, что это – задача ближайшего или ближайших десятилетий. Видимо, серьезно обжегшись на этой самой классовой борьбе, он мановением волшебной палочки хотел форсировать приход бесклассового общества.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю