Текст книги "Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2"
Автор книги: Николай Капченко
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 76 страниц)
Завершая главу, хочу сделать несколько необходимых пояснений, объясняющих архитектонику тома и его хронологические границы.
Первоначально мой план написания политической биографии Сталина исходил из того, что в двух объемистых томах мне удастся в главном и основном рассмотреть все важнейшие вехи его политического пути. Однако работа над вторым томом опрокинула мои первоначальные расчеты: то ли объем материала оказался слишком большим, то ли я не совладал с его рациональной организацией. Фактически не я управлял ходом излагаемых событий, а они как бы сами влекли меня по своей стезе и с каждой новой написанной главой, я чувствовал, что уложиться в первоначальные рамки мне не удастся.
В таком случае пришлось бы обходить важные события и эпизоды или касаться их весьма поверхностно. Таким образом, работа над вторым томом радикально раздвинула первоначальные рамки всей задуманной мной одиссеи. Передо мной четко обозначилась дилемма: или в схематичном виде осветить многие важные периоды политической биографии Сталина, уместив все в одном втором томе. Или же не втискивать в прокрустово ложе важные этапы политической деятельности Сталина, поскольку в итоге получилась бы не полная картина, а лишь ее главные контуры. Я предпочел избрать второй путь.
Общепринятым, обретшим фактически права гражданства, является разделение политической биографии Сталина на два главных исторических рубежа – со времени рождения до начала Великой Отечественной войны, а затем со времени войны до смерти в 1953 году. В такой хронологической разбивке есть своя логика. Однако она имеет и свои естественные минусы, поскольку, сохраняя общую временную преемственность, несколько нарушает внутреннюю связь времен. Период кануна второй мировой войны, с начала 1939 года, служит органической и нерасторжимой частью развития событий последующих двух лет, вплоть до начала Великой Отечественной войны. События этих двух лет как бы завязаны в один нерасторжимый и нераздельный узел, и с учетом внутренней взаимосвязи их целесообразно и правомерно рассматривать в единстве. В силу этой причины я счел мотивированным по многим причинам закончить второй том событиями начала 1939 года, поскольку после этого начался принципиально новый качественный этап как в жизни Советского Союза, так и в политической биографии самого Сталина. И таким образом, кажущаяся внешняя хронологическая алогичность обретает свое естественное обоснование и объяснение.
Следует сделать еще несколько замечаний о самой архитектуре построения работы. Как заметит читатель, вопросы, связанные с культурой и литературой, искусством вообще, отношением Сталина к религии и другие такого же порядка проблемы, остались вне поля внимания в данном томе. Дело в том, что я не хотел дробить их чисто хронологическими рамками и таким образом давать читателю несколько клочковатое, лишенное внутренней логики и направленности, изложение и эволюцию взглядов Сталина по данным вопросам. Мне представлялось более целесообразным посвятить этим проблемам специальные разделы, чтобы более или менее систематически и последовательно, с учетом сталинской эволюции и исторической обстановки, рассмотреть комплекс этих проблем отдельно. Возможно, это и вносит некоторый диссонанс в хронологию изложения, но зато позволяет более полно, а главное – в динамике, в процессе развития – рассмотреть эти проблемы.
И, наконец, считаю своим долгом дать общее обоснование того, почему в качестве своеобразного исторического рубежа я избрал период с 1924 года по 1939 год, Определение тех или иных хронологических рамок исследования – хотя и вещь в чем-то, может быть, и условная – тем не менее диктуется самой логикой развития исторических событий. В приложении к политической биографии Сталина она имеет свои достаточно убедительные обоснования и причины. Первый период – примерно с 1924 года до 1930 года – отмечен ожесточенной борьбой Сталина со своими политическими противниками. Это был период политического возвышения Генерального секретаря и превращения его в единоличного лидера партии и государства. Отвлекаясь от многих моментов, связанных с развитием внутрипартийной борьбы, можно с полным на то основанием утверждать, что борьбу Сталина за власть, конечно, нельзя отрывать от его личных честолюбивых устремлений. Это – одна сторона вопроса. Другая – гораздо более важная – заключается в том, что эту борьбу было бы в корне неверно сводить исключительно к соперничеству личностей, к борьбе своеобразных советских диадохов – наследников Российской империи. Советские диадохи столкнулись прежде всего и главным образом на поприще выбора стратегического курса дальнейшего развития страны. Это, конечно, была борьба за власть, но в еще большей мере за то, в какую сторону направить действие этой власти, куда вести столь громадный государственный корабль, каким являлась Советская Россия.
В сущности речь шла о диаметрально противоположных путях будущего развития страны. Один путь предлагал Троцкий и его сторонники – это был курс на развитие мировой революции и использование всего потенциала страны как своего рода горючего материала для раздувания пожара мировой революции. Второй путь предлагали Бухарин и его сторонники, который в своих общих чертах сводился к постепенному врастанию элементов капитализма в социализм и на базе своеобразного симбиоза обоих этих укладов создание чего-то среднего между социализмом и либеральным капитализмом. Я, конечно, несколько упрощаю картину, но общие ее черты передаю в целом верно.
Совершенно иной стратегический курс предлагал Сталин. Суть его сводилась к осуществлению максимальными темпами индустриализации страны и всеобщей коллективизации сельского хозяйства. При этом важнейшим элементом было осуществление технической реконструкции и проведение культурной революции. Вопрос о темпах приобретал приоритетное значение. Сталин исходил из того, что рано или поздно вооруженное столкновение между социалистическим Советским Союзом и капиталистическим западом станет фактом реальности. А потому нужно было в самые короткие сроки создать основы мобилизационной экономики, которая позволяла бы стране выстоять в неизбежной войне.
Наконец, следующей фундаментальной частью сталинской политической стратегии явилась линия на проведение массовых репрессий, цель которых состояла в том, чтобы уничтожить всех своих политических противников, как реальных, так и потенциальных. Иными словами, создать в стране и в партии обстановку, при которой была бы исключена даже малейшая оппозиция проведению сталинского политического курса.
Мне представляется важным четко и однозначно определить свою позицию по отношению к сталинским репрессиям. Сам их факт серьезными исследователями не подвергается сомнениям, хотя в последние годы некоторые авторы, часто движимые чувством негодования в связи с многочисленными историческими фальсификациями относительно Сталина, впадают в обратную крайность – они или же вообще отрицают факт таких репрессий, либо находят вполне убедительные, на их взгляд, объяснения исторической обусловленности, а то и законности таковых. Я исхожу из того, что здесь не должно быть ни умолчаний, ни иных форм фальсификаций. При этом чрезвычайно важно подчеркнуть, что не все репрессированные были безвинными жертвами. Среди них имелось немало ярых и непримиримых врагов нового строя и против них репрессии не кажутся необоснованными. Не учитывать данного факта – значит в извращенном свете представлять исторические особенности развития той эпохи.
Прежде всего мне представляется важным то, какое значение репрессиям придавал сам Сталина, какое место они занимали в системе его политической философии. На этот счет имеется весьма любопытное свидетельство, исходящее из уст самого вождя. Выступая в узком кругу своих соратников в 1937 году он заявил буквально следующее: «Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народ. Они вели войны и захватывали территории в интересах помещиков. Но они сделали одно хорошее дело – сколотили огромное государство – до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство, как единое неделимое государство, не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство. Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью, Каждого, кто своими действиями и мыслями, (да, и мыслями), покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать. За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!»[24]24
В.В. Невежин. Застольные речи Сталина. С. 148.
[Закрыть].
Если вдуматься в слова Сталина, то в них в концентрированном виде выражена готовность идти на самые крайние меры для сохранения тех завоеваний, которые органически связывались с его именем. Здесь для него не было никаких табу, никаких пределов, перед которыми он мог бы остановиться.
Вместе с тем, имеются прямые свидетельства того, что сам вождь хорошо понимал, что жертвами репрессий стали многие невинные люди. Я в качестве доказательства сошлюсь на следующее свидетельство сына А.А. Жданова, взятое из книги его мемуаров. «Анализируя итоги прошедшей войны, в узком кругу членов Политбюро Сталин неожиданно сказал: «Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать. Коленом под зад. Надо покаяться».
Наступившую тишину нарушил мой отец:
– Мы, вопреки уставу, давно не собирали съезда партии. Надо это сделать и обсудить проблемы нашего развития, нашей истории.
Отца поддержал Н.А. Вознесенский. Остальные промолчали, Сталин махнул рукой:
– Партия… Что партия… Она превратилась в хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков… Необходим предварительный глубокий анализ.
Судьбы партии беспокоили Сталина»[25]25
Ю.А. Жданов. Взгляд в прошлое. Ростов-на-Дону. 2004. С. 227
[Закрыть].
По-видимому, идея покаяния была навеяна Сталину отнюдь не его религиозным образованием, хотя, возможно, и данное обстоятельство играло какую-то роль. Можно полагать, что внутреннее сознание серьезности допущенных ошибок и заблуждений, жертвами которых стали невинные люди, давило на него, о чем он, по свойственной ему привычке, предпочитал не говорить. Но скорее всего, как я домысливаю, ему на ум приходили слова Пушкина:
Разумеется, в таких сложных вопросах всякого рода домысливание и прочие авторские новации едва ли уместны. Да и само покаяние, как его, видимо, представлял себе вождь, носило отнюдь не религиозный характер, а должно было выразиться в ортодоксальной большевистской форме критики и самокритики. Но в конце концов важно здесь выделить одну мысль – Сталин чувствовал не только свою личную вину, но и вину партии перед народом за репрессии. Сквозило в его словах и нескрываемое недовольство тем, что партия утрачивала свою революционную сущность и шаг за шагом превращалась в хор аллилуйщиков. В конечном итоге внутреннее перерождение партии, и прежде всего ее руководящих звеньев, и явились одной из главных причин распада великой державы. Поскольку именно партия служила своеобразным обручем, обеспечивавшим единство страны.
В данном контексте нельзя воспользоваться фигурой умолчания и обойти один важный вопрос. Многие биографы Сталина особо выделяют его качества государственника, строителя и созидателя великого государства, его державные, даже великодержавные устремления. В своей основе такая трактовка соответствует истине. Однако она нуждается в дополнении. Да, Сталин был великим государственником и прилагал все силы для строительства великой мировой державы. Однако было бы упрощением и искажением исторической картины игнорировать или недооценивать то, что эту великую державу он видел прежде всего как государство социалистическое, как государство, где власть принадлежит народу, а не группе избранных, где не какие-то избранные элиты, а массы населения являются единственными носителями и выразителями верховной власти. В этом выражалось сочетание его качеств государственника-патриота и созидателя нового общественного строя.
Суммируя, хочу отметить следующее. Выше были перечислены главные события, составившие основное содержание рассматриваемой эпохи. Каждая из перечисленных задач потребовала колоссальных усилий для их практического осуществления. Я не считал возможным комкать изложение событий, поэтому важнейшим аспектам рассматриваемых процессов было уделено пристальное внимание. Порой, может быть, даже слишком большое. Учитывая особое значение, придаваемое в литературе о Сталине проблеме массовых репрессий и чисток, принимая во внимание, что именно этот аспект его деятельности служит главной мишенью нападок на него, я счел необходимым достаточно детально осветить и эти аспекты проблемы. Кому-то может показаться, что здесь я сгустил краски. Возможно, это и так. Однако мне представлялось принципиально важным не оставлять эту проблематику в стороне и не давать озлобленным критикам эпохи социализма лишних аргументов в том, что, мол, исследователи патриотического направления избегают всерьез говорить о сталинских репрессиях. Лучше об этом говорить самим, чем давать дополнительный повод для несправедливых упреков.
Когда я приближался к завершению второго тома, то на память мне пришло мудрое высказывание великого французского ученого и философа Б. Паскаля: «Только кончая задуманное сочинение, мы уясняем себе, с чего нам следовало его начать»[27]27
Библиотека всемирной литературы. Франсуа де Ларошфуко. Блез Паскаль. Жан де Лабрюер. Т. 42. М. 1974. С. 116
[Закрыть]. Сейчас многое из написанного мною я изложил бы несколько иначе. Однако сделанного уже не переделаешь. Поэтому я отдаю на суд читателя работу в том ее виде, в каком она получилась. Хорошо вижу ее недостатки и явные погрешности, в особенности, смысловые повторения. Не в оправдание, а в объяснение скажу, что сама многоплановость тем и сюжетов, органическая взаимосвязь событий и фактов невольно заставляли снова и снова возвращаться к затронутой проблеме, чтобы осветить ее под несколько иным углом зрения. Кроме того, объективная связь времен порой невольно приводит к нарушению рамок хронологии не для того, чтобы разорвать эту связь времен, а для того, чтобы ее лучше отразить. Этим, в частности, объясняется то, что порой мне приходиться ссылаться на период Великой Отечественной войны, поскольку без этого порой трудно понять и объяснить предшествовавшие события и процессы.
Глава 2
БОРЬБА СТАЛИНА ЗА УТВЕРЖДЕНИЕ СВОЕГО ЛИДЕРСТВА
1. Культ Ленина как фундамент будущего культа Сталина
Прежде чем приступить к непосредственному рассмотрению поставленной в разделе проблемы, считаю целесообразным остановиться на версии об отравлении Ленина. Дело в том, что сразу после его кончины по Москве и другим городам и весям Советской России стали настойчиво циркулировать слухи о том, что Ленин умер не естественной смертью, а ему «помогли» умереть. В первом томе я уже в общем виде касался версии о причастности Сталина к смерти Ленина[28]28
В первом томе этот сюжет уже рассматривался по существу. Здесь же, как мне представляется, имеет смысл затронуть некоторые его аспекты под новым углом зрения. И мотивируется это тем, что до сих пор в литературе о Сталине он всплывает вновь и вновь. Причем зачастую в новом ключе.
[Закрыть]. Объективные факты и обстоятельства болезни и кончины Ленина, как мне представляется, убедительно опровергают данную версию. Но поскольку тема насильственной смерти Ленина вплоть до нашего времени является объектом всякого рода спекуляций и далеко идущих политических выводов на этот счет, видимо, есть основания коснуться того, какими «фактами» и «аргументами» она мотивируется.
Наиболее полно она изложена в работе И. Дельбарса, опубликовавшего в 1953 году книгу под многообещающим названием «Реальный Сталин». Автор этого опуса имел тесные контакты с эмигрантами из Советской России и, видимо, основываясь на их свидетельствах (или же предаваясь собственным фантазиям), рисует следующую картину событий, связанных со смертью Ленина.
«20 января 1924 года Каннер (один из секретарей Сталина – Н.К.) видел, как Ягода в сопровождении двух врачей, прикрепленных к Ленину, вошел в кабинет Сталина. «Федор Александрович, (это был Ф.А. Гетье, входивший в группу врачей, лечивших Ленина – Н.К.) – обратился Сталин к одному из врачей, – Вы должны немедленно ехать в Горки для консилиума по поводу Владимира Ильича. Генрих Григорьевич (Ягода – заместитель председателя ОГПУ и в дальнейшем нарком внутренних дел, при котором начались в 30-е годы широкомасштабные репрессии – Н.К.) проводит Вас…»
Далее И. Дельбарс повествует: «В тот же вечер Каннер, который то входил, то выходил из кабинета, услышал несколько фраз из беседы между Сталиным и Ягодой. Скоро будет новый приступ. Есть все симптомы. Он (т. е. Ленин – Н.К.) написал несколько строк, чтобы поблагодарить Вас за то, что Вы прислали ему средство избавления. Он страшно страдает при мысли о новом приступе…
21 января 1924 года фатальный приступ наступил. Это было ужасно, но он не длился долго. Крупская покинула комнату, чтобы позвонить по телефону. Когда она возвратилась, Ленин был мертв. На его тумбочке было несколько маленьких пузырьков – они были пусты. В 7 часов 15 минут вечера раздался телефонный звонок в кабинете Сталина. Ягода сообщил, что Ленин умер»[29]29
Ives Delbars. The Real Stalin. L. 1953. pp. 129–130.
[Закрыть].
Оставляя пока без комментариев данный пассаж, сошлюсь еще на одно «свидетельство» подобного же сорта. Речь идет о некоей Е. Лермоло, бывшей заключенной советских лагерей при Сталине, каким-то образом оказавшейся за границей и в середине 50-х годов опубликовавшей там книгу своих воспоминаний. Поскольку в первом томе уже приводилось ее умопомрачительное «свидетельство» со ссылкой на мнимого очевидца обстоятельств смерти Ленина, я повторяться не буду. Замечу лишь, что оно сродни приведенному выше[30]30
Cm. Elizabeth Lermolo. Face of a Victim. N.Y. 1955. pp. 156–157.
[Закрыть].
Я не стану подробно комментировать приведенные выше «свидетельства» по той простой причине, что они являются просто слухами, не подтвержденными никакими объективно достоверными фактами. Их политическая целенаправленность настолько очевидна, что не требует каких-либо доказательств. Компрометация Сталина как организатора «медицинского убийства» Ленина – такова цель этого рода публикаций и «свидетельств». В первом томе я уже достаточно подробно касался несостоятельности данной версии. Могу лишь добавить, что и автор весьма интересного, хотя и не бесспорного исследования проблемы болезни и смерти Ленина, некто Н. Петренко поместил в историческом альманахе «Минувшее» в начале 1990-х годов объемистую статью, специально посвященную данному сюжету. По поводу воспоминаний Е. Лермоло он не без некоторого сарказма замечает, что в своей работе упоминает ее книгу «лишь как образец скомбинированных слухов, в том числе и об отравлении Сталиным Ленина»[31]31
Минувшее. Исторический альманах. Т. 2. М. 1990. С. 157.
[Закрыть].
Но оставим, наконец, за скобками нашего внимания эту уже набившую оскомину тему о причастности генсека к насильственной смерти основателя Советского государства. Уже тот факт, что она перманентно всплывает на страницах печати и даже в серьезных исследованиях, говорит о том, что в своей основе она покоится на сугубо политических мотивах и преследует вполне очевидные цели, о которых уже шла речь выше. Возвратимся к главной линии нашего повествования.
Смерть Ленина по своим непосредственным и отдаленным последствиям явилась событием огромной исторической важности. Особое значение она имела для Советского Союза, поскольку знаменовала не только конец одной эпохи, но и вступление в принципиально новую полосу развития. Хотя многие исследователи до сих пор склонны считать общепризнанным и доказанным, что все коренные, фундаментальные проблемы общей стратегии дальнейшего развития страны были уже в основном сформулированы Лениным в его работах, в первую очередь в последних его статьях, на самом же деле все обстояло гораздо сложнее. В советской историографии с давних пор утвердилась концепция, согласно которой программа социалистического строительства в Советской России была в своих базисных чертах разработана покойным вождем и предстояло лишь на практике осуществить его важнейшие предначертания. Данная концепция слишком упрощала реальную историческую картину и не отражала всей сложности, противоречивости и многовариантности путей, по которым предстояло продвигаться стране. Было бы слишком просто, а точнее говоря, слишком примитивно, полагать, будто магистральные маршруты будущего исторического развития Советского государства в своей основе были уже предопределены в работах Ленина. Во-первых, это не так с теоретической и практической точек зрения: отдельные, пусть и важные мысли и соображения, высказанные Лениным, едва ли могли служить вполне достаточной базой для выработки и всестороннего обоснования конкретных стратегических планов социалистического строительства. Ленин в силу реальных обстоятельств не мог этого сделать, ибо основная часть его деятельности выпала как раз на период борьбы за утверждение советской власти. В фокусе его внимания стояли проблемы закрепления новой власти, удержания ее в руках большевиков. Более отдаленная, и в конечном счете более сложная по своему характеру, задача строительства фундаментальных устоев нового строя лишь высвечивалась неясными контурами на историческом горизонте. И Ленин, естественно, в силу объективных причин не мог более или менее основательно, а тем более конкретно, разработать программу социалистического строительства в целом. Так что определенным упрощением и отступлением от исторической правды выглядит утверждение официальной советской пропаганды, особенно послесталинского периода, о том, что в принципиальном плане будущая генеральная линия партии была уже изложена в работах Ленина последнего периода его жизни.
Во-вторых, в ряде существенно важных аспектов ленинская точка зрения относительно путей и самой стратегии социалистического строительства в Советской России отличалась противоречивостью, порожденной условиями самой реальной действительности. У него нередко встречались высказывания, которые содержали в себе имманентные внутренние противоречия, порой исключающие друг друга. Поэтому существовавшие в партии группировки и течения могли каждая по-своему интерпретировать смысл этих высказываний и вкладывать в них свое содержание или свое понимание ленинских идей. В этом смысле с достаточной долей обоснованности можно сказать, что в ленинских работах (выступлениях, статьях и письмах) последнего этапа его политической деятельности были заложены серьезные предпосылки для вспыхнувшей, как лесной пожар, внутрипартийной борьбы. Поскольку этим ленинским трудам сразу же попытались придать характер своеобразного большевистского катехизиса, сама интерпретация положений этого катехизиса превратилась чуть ли не в некий рубеж, разделявший сторонников и противников того или иного истолкования довольно туманных ленинских высказываний. Сама противоречивость, а порой и двойственность высказываний вождя, открывали широкое поле для противостояния различных группировок в партии.
В силу очевидных исторических реалий, а также в виду сложившегося внутри руководящего ядра партии большевиков явно неустойчивого положения, толкование ленинских заветов (имеются в виду его мысли о перспективах, путях и методах строительства нового общественного строя) с естественной закономерностью превратилось в объект ожесточенной не только, а может быть и не столько теоретической борьбы, сколько борьбы, окрашенной в суровые тона политического противоборства. Оно, в свою очередь, легко и плавно переросло в личное соперничество и едва прикрытую демагогическим флером непримиримую борьбу за власть.
Сталин, как показал весь дальнейший ход событий, очевидно, лучше своих соперников понимал весь смысл и значение истолкования ленинизма как самого мощного оружия в предстоявших внутрипартийных схватках. Мне почему-то кажется, что прекрасное знание им евангельских канонов, полученное во время учебы в духовной семинарии, подтолкнуло его к мысли сделать ленинизм (в своей собственной интерпретации) своего рода Новым Заветом для коммунистов и всего населения страны. Рационально или же интуитивно он понимал, что такое своеобразное коммунистическое Евангелие позволит ему сплотить под своим знаменем максимально широкие силы и таким путем проложить себе путь к победе над своими противниками. Причем надо отметить, что не только Сталин, но и его оппоненты сознавали мощное политическое значение соответствующего толкования ленинизма в исходе борьбы за власть в партии и стране. Однако при всей их теоретической подготовленности и при непомерных претензиях на роль знатоков и толкователей ленинского учения, они оказались в данном отношении гораздо слабее Сталина. И главное заключалось не в переоценке ими собственных сил, а скорее в недооценке реальных – и что еще важнее – потенциальных возможностей Сталина. Свойственные Троцкому, Зиновьеву, Каменеву и их сторонникам самомнение и высокомерие, их, видимо, искренняя внутренняя уверенность в своих прирожденных качествах лидеров партийных масс, а также непомерный политический апломб сыграли на руку «пламенному колхидцу», как однажды назвал Ленин Кобу.
Сталин прекрасно понимал, что важна не только теория сама по себе, но и то, в каком виде она будет внедряться в сознание коммунистов и населения всей страны. Нельзя с абсолютной уверенностью утверждать, что именно эта мысль стала лейтмотивом его стратегии, нацеленной на создание культа Ленина. Но многое говорит именно в пользу такого предположения. Культ умершего вождя, по мнению генсека, должен был превратиться в самое мощное орудие и инструмент политической борьбы против соперников, а также борьбы за утверждение новых нравственно-этических норм поведения для всего населения страны, и прежде всего членов партии.
Сталина, конечно, не пугала, да и не могла пугать, явная сомнительность с ортодоксальной марксистской точки зрения идея создания культа личности вождя. Эта идея имела далеко идущую стратегическую направленность: она должна была из идеи стать материальной силой, превратиться одновременно и в духовное, и политическое орудие борьбы. Всякого рода сентиментальности о том, что культ личности несовместим с марксизмом, что он чем-то сродни религиозным традициям – все это вряд ли сколько-нибудь серьезно беспокоило Сталина. Он был знатоком политической стратегии и считал, что соображения мелкого тактического плана не должны служить преградой при осуществлении взятой им стратегической линии. Больше того, он несравненно глубже и лучше знал психологию самых широких слоев населения, значительную часть которого составляли люди малообразованные или вовсе неграмотные, чтобы не использовать именно данный факт в своих далеко идущих политических целях.
В свете сказанного мне представляются вполне логичными и естественными и те формы утверждения нового коммунистического Евангелия, к которым прибег Сталин. Едва ли чистой случайностью является ритуально-торжественный, наполненный чем-то похожим даже на литургический, религиозно-мистический обряд, весь строй и стиль его знаменитой клятвы верности Ленину и ленинизму. Сама стилистика этой речи Сталина уже обрекала ее на то, что она дойдет до умов и сердец миллионов и миллионов людей. Достаточно вспомнить содержание и манеру, в которой была выражена клятва умершему вождю, чтобы убедиться в одном: Сталин сознательно построил свою речь так, чтобы она воспринималась как клятва верности самого преданного ученика и последователя своему учителю. И содержание, и манера изложения импонировали всему духовному облику и образу мыслей широких слоев населения. Это была коммунистическая по смыслу и христианская по форме выражения эпитафия усопшему вождю. Вместе с тем это была и молчаливо выраженная, но непреклонная убежденность в том, что не кто иной, как он сам, Сталин, должен рассматриваться в качестве законного наследника Ленина как вождя партии и лидера всей страны.
Примечательно само начало этой речи, посвященной памяти Ленина: «Мы, коммунисты, – люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы – те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии. Нет ничего выше, как звание члена партии, основателем и руководителем которой является товарищ Ленин. Не всякому дано быть членом такой партии. Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии»[32]32
И.В. Сталин. Соч. Т. 6. С. 46.
[Закрыть]. Здесь, хотя и в несколько иной форме, Сталин фактически выражает то же самое понимание им партии, какое он сформулировал в еще в 1921 году, когда писал о том, что коммунистическая партия является своего рода орденом меченосцев внутри советского государства. Эта мысль, надо полагать, не была какой-то случайной, навеянной лишь историческими ассоциациями. Напротив, она, судя по всему, выступала органичной частью его представлений о партии как инструменте, предназначенном для реализации некоей мессианской роли. Заметим, что при такой постановке вопроса как-то в воздухе повисает задача превращения коммунистической партии в массовую, задача, ставшая через довольно короткий промежуток времени одной из важнейших задач Сталина в области партийной политики.
В речи Сталина обращают на себя внимание еще некоторые моменты. В частности, в ней присутствует и идея, в дальнейшем ставшая водоразделом между ним и его оппонентами, а именно идея о том, что советская власть не является самоцелью, а выступает как необходимое звено для усиления революционного движения в странах Запада и Востока. Иначе говоря, ей как бы предназначена подчиненная роль быть инструментом осуществления мировой революции. В дальнейшем мы увидим, как шаг за шагом, но весьма последовательно генсек подверг кардинальному пересмотру свой подход к советской власти как инструменту осуществления идей мировой революции.
Другой момент касается проблемы, которая в общем виде была поставлена выше, а именно о сохранении своего рода мощей Ленина чуть ли не как большевистского святого. Сталин говорил: «Вы видели за эти дни паломничество к гробу товарища Ленина десятков и сотен тысяч трудящихся. Через некоторое время вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся к могиле товарища Ленина». Как явствует из его слов (могила товарища Ленина), в то время никак не стоял вопрос о сохранении останков Ленина путем бальзамирования, чтобы затем превратить место его усыпания в объект поклонения.
