Текст книги "Обвал"

Автор книги: Николай Камбулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– По своим? – вкрадчиво переспросил Адем.

– По изменникам, господин капитан.

– А тебя как зовут, сержант?

– Отто Людендорф…

– Людендорф?

– Да, Людендорф.

– Знаменитая фамилия. Людендорф разбил русскую армию. Историю изучал? – подсел к Людендорфу Адем.

– Так это мой дед, господин капитан.

– Дед?! Садись, господин Людендорф, – показал Адем на диван. – Так знаменитый Людендорф твой дед?

– Так точно, господин капитан.

– Тогда я не понимаю твои действия…

– Какие действия, господин капитан?

– Людендорф громил русских, а ты куда нацелил свое орудие?!

– Так приказал майор Нагель…

– О да! – буркнул Адем. – Позовите ко мне капитана Неймана.

– Да где же я его возьму?.. Тут такое дело, господин капитан, – зашептал сержант. – Приходил профессор Теодор, ну… и увел Неймана с собой вроде бы по срочному делу…

– Ну-ну!

– Это какое-то недоразумение, господин капитан.

– Ну-ну!

Людендорф поднялся и крикнул солдатам, чтобы они шли на первый этаж.

– Так ты Людендорф-младший?

– Младший, господин капитан… И мне тоже не верится, чтобы генерал Лах… Я так думаю, господин капитан, что тут полиция что-то напутала…

– Ну-ну!

– Я не верю, господин капитан, чтобы наша армия сдалась. Мой дед Людендорф…

– Верно, верно, сержант, вся надежда на армию. Полиция хороша в мирные дни, а теперь она что-то путает. Я доподлинно знаю: генерал Лах ревностный почитатель военного таланта вашего деда, генерала Людендорфа. А полиция что-то путает.

– И я так думаю, господин капитан, путает…

– Так и перенацель орудие на русских, – настаивал Адем, все глядя на Людендорфа-младшего и думая об оттяжке сдачи города. – Русские не способны одержать победу, слабая нация, Иваны да Марьи! Сидоры да Феклуши. Что ты спишь, мужичок, уж весна на дворе… Понял? Они еще спят, спят. Сам бог и сама история вручила нам меч, чтобы завоевать!.. Чтобы покорить.

Людендорф-младший слушал, слушал Адема и осторожно заметил:

– Так вот же они, господин капитан, вот же пришли в наш город… Проснулись, значит…

– На это есть своя причина, господин Людендорф.

– Причина?

– Да! Политики вмешались в дела нашей армии. И вообще нехорошо, когда политики вмешиваются в дела немецкой армии. Нам сейчас нужны людендорфы, гинденбурги, шлиффены! А уж мы их оденем, обуем и вооружим! Кто платит – тот и заказывает музыку! Ты согласен?.. Тогда перенацель орудие в сторону красных. Наш выстрел может стать историческим, может повернуть дело к лучшему. И может статься, что мы с тобой войдем в историю как герои-спасители.

– А полиция, господин капитан? А приказ господина майора Нагеля?

– Так они же путают! Я не верю, чтобы генерал Лах продался русским. Он истинный патриот. Без генералов наша империя ничего не стоит. О если бы сейчас встали из гробов Вильгельм, Людендорф, Бисмарк да возглавили бы правительство!

Людендорф-младший почесал волосатую грудь, потом закурил сигарету и, выпустив дым тугой струей, спросил:

– Значит, приказываете не стрелять по изменнику Лаху? Значит, ты обвиняешь фюрера?!

– Господин Людендорф! – встревожился Адем и поднялся. – Я не понимаю…

– Фюрер приговорил Лаха к смертной казни.

– Это ошибка. Фюрер голый король, – уже потише сказал Адем.

Сержант опять пустил тугую струю дыма, да не вверх на этот раз, а в лицо Адему.

– А приказ обер-фюрера Роме? Значит, вы заодно с изменником Лахом! – Людендорф поднялся. – Отпустите! Я хочу домой, господин Адем, отпустите. Никого уж не осталось. И Нагель смотался. Тоже вроде бы но вызову профессора Теодора…

Адем устало опустился на диван, смежил веки: перед его мысленным взором появился профессор Теодор. «Фу! – замотал Адем головой. – Не поймешь, на какую лошадь ставить! Кого запрягать».

К ночи Адем остался в своем доме один со своей экономкой фрау Энке. Он спустился в кабинет, посмотрел в окно. Город горел, рушился, разваливался под ударами артиллерии и бомбежек. Сестра Гизела уж дважды входила в кабинет, уговаривала выйти из подвала подземным ходом, ведущим в еще не занятый русскими квартал, бросить все и пробираться на виллу, расположенную в лесу, на берегу залива.

– Господин Апель уже сошелся там с американцами. Они, как утверждает Апель, вывезут нас на подлодке, – уговаривала Гизела.

– Это не твой вопрос, Гизела! – кричал на сестру Адем. – Американцы хуже русских, только положи им в рот палец, оттяпают руку! Еще не все потеряно. Фюрер применит новое оружие. Я сам вкладывал капитал в это оружие. И я, в известной степени, могу требовать от фюрера…

На рассвете Гизела отчаялась пробраться в свой особняк к оставленной там малютке Эльзочке: хоть дом подвергался обстрелу, но она не знала, что он уже занят русскими. Адем же не говорил ей об этом, чтобы не поднимать в своей семье паники. Он все выглядывал из окна, старался понять, пойдут ли в контратаку на русских накопившиеся на противоположной стороне широкой улицы, за домами, немецкие солдаты… Если пойдут, то русские будут остановлены, не прорвутся к его пакгаузам, портальным кранам. А там и новое оружие заговорит. «Нет, Гизела, ты в мой вопрос не лезь. Я же не зря кормил, одевал армию!» Начиналась зорька, гул канонады немного ослаб. В кабинет вошел капитан Нейман в забрызганной кровью одежде. Молча достал из бара бутылку вина, приложился к горлышку.

– Вам чины дают за что?! – прицепился к нему Адем. – Я не вижу порядка!

– Это я их выследил, – непонятно о ком сказал Нейман и воззрился мутным, отсутствующим взглядом на Адема. Потом опустился в кресло, сомкнул веки.

– Я был дураком! Дураком! – начал плакаться Нейман неизвестно на что.

– Молчать! – опять взревел Адем. – Твоя дурость – тьфу! Я имел возможность стать фюрером всей германской промышленности… Да поскупился на три миллиона. А сам Адольф Гитлер в один день превратился в миллиардера. Однако капитал достался дураку!.. Полез на Россию. Тьфу! А надо бы втихую, за горлышко… Капиталом надо уметь командовать. И это дается с молоком матери.

Адем посмотрел в окно:

– Наши поднялись, пошли!.. Фрау Энке, рюмку коньяку!..

Цепи контратакующих катились по изрытой воронками улице, волна за волной. Впереди со штандартом в руках бежал тонкий майор, в котором Адем признал разжалованного генерал-лейтенанта графа Шпанека. Граф бежал, перепрыгивая воронки. И Адему казалось: сейчас, как только подразделения подтянутся, выровняются, майор повернет свой полк чуть левее, займет дома, прикрывающие его особняк от линии фронта, создаст здесь непробиваемую оборону, и он, Адем, окажется в надежной безопасности. Но со стороны линии фронта вдруг прогудело, прыснуло огненными струями и граф упал: черное полотнище штандарта, колыхаясь и опускаясь, накрыло майора.

Бежавшие вслед за графом залегли, прижались к вспоротому минами асфальту…

В эту минуту, когда залег контратакующий полк, совершенно неожиданно для Адема в ослабевающий гул боя отчетливо ворвался голос репродуктора: «Внимание, внимание! Гитлер проиграл войну! Солдаты, сопротивление бессмысленно! Говорит национальный комитет «Свободная Германия». Солдаты, складывайте оружие. Этим вы спасете Германию от полного, смертельного краха!»

Адем полностью онемел. Фрау Энке схватилась за голову и потом, подойдя к окну, прокричала:

– Это голос моего сына Густава!..

– Да-да! – подхватил Нейман. – Это я выследил Крайцера по приказу профессора Теодора. Он ведет передачу из твоего подвала, господин Адем.

Залегшие цепи атакующих отползли за дома, из-за которых они выкатились зелено-грязными волнами. Еще раз прозвучал призыв складывать оружие. Теперь пришел в себя, окончательно понял Адем: говорил Густав Крайцер – и было надвинулся на фрау Энке, но все время стоявший у бара с бутылкой в руках Нейман резко произнес:

– Господин Адем! Я обязан арестовать тебя как сообщника Густава. Кто перед войной провозглашал Густава Крайцера как лучшего немецкого рабочего? Ты, господин Адем. Твой дом окружен моими солдатами… Я обязан арестовать тебя!..

У Адема округлились глаза, задергались усы.

– Да когда это было! Нейман, я еще коммерсант Адем! И Германская империя еще держится на таких, как я.

Строгость с Неймана сразу спала, и он резко повернулся к фрау Энке, ожидавшей своей участи.

– Фрау! – процедил сквозь зубы капитан. – А ну за мной!

Во дворе солдаты пробовали ломиками снять железную дверь с подвала, но дверь не поддавалась. Нейман растолкал солдат, приказал фрау Энке звать Густава, чтобы он вышел из подвала на ее зов.

– Густав, это я, твоя мама! – позвала фрау Энке.

Из-за двери послышалось пение «Интернационала».

– Прекратить! – потребовал Нейман. – Я могу пощадить, если ты выйдешь добровольно.

– Вы палачи! Вам нет места на земле! – кричал и барабанил в дверь из подвала Крайцер. – «Смело, товарищи, в ногу… Духом окрепнем в борьбе», – запел Густав.

– Зови же! – Нейман тряс фрау Энке, бил ее головой о дверь. – Это ты его тут прятала, седая!..

– Сынок, Густав, ты честный немец! Густав, не выходи, они убьют тебя! – изо всех сил прокричала фрау Энке.

– Мама! Я сейчас, мама, потерпи малость…

– Сынок, там есть подземный выход… Густав…

Нейман с размаху ударил ногой фрау Энке в живот, и она присела, скрючившись, с тяжким продыхом произнесла:

– Сынок, меня бьют, я умираю…

– Ломайте дверь! – Нейман набросился на солдат: – Рушьте, черт побрал бы! – Он начал сам бить ломиком.

В подвале раздался взрыв, дверь отлетела, сшибла с ног Неймана, отбросила от подвала. Он схватился за правое плечо – оно было все в крови. Но Нейман все же поднялся, потребовал к себе Адема. Сквозь адский шум в голове расслышал:

– Убежал твой Адем… Ищи своего Адема на его вилле.

– А Крайцер?

– Вышел к маме своей. Видно, не стерпел ее муки. Мы его прикончили…

6

Укрытая теплым шерстяным платком, Гретхен все никак не могла согреться. По стенам пивного зала шастали кроваво-багровые отсветы: снаряды рвались где-то вблизи, а может, даже во дворе. Но озноб проходил по всему телу не от грохота канонады, не оттого, что вздрагивал, покачивался пол, позвякивали в окнах стекла, а оттого, что она видела на глухих простенках надписи, сделанные рукой Теодора: «Мы победим – с нами бог!», «Мы бешеные».

«Бешеные… бешеные… Иохим, я бешеная, и ты бешеный! – куталась она в плед, не соображая, что же ей теперь делать. Как быть с детьми, они тоже не понимают, что происходит. А если сейчас откроется дверь и войдут русские с автоматами? Боже мой, ведь я ничего худого не сделала русским! Ну, держала девок… Так это же поощрялось и правительством, и полицией, и начальством лагерей. И потом, все это обычное дело – они работали, а я кормила их… Шустрых малость сдерживала, плеткой пугала, а иной на руки цепочку надевала».

– Иохим, мне страшно, холодно! – Она закрыла лицо руками, чтобы не видеть детей и эту надпись: «Мы бешеные».

Скрипнула дверь, кто-то вошел в зал. Ей не хотелось открывать глаза, что будет, то будет.

– Гретхен, кружку пива!

Голос Иохима. Гретхен поднялась. Иохим сидел за столом, на левом плече его алело кровавое пятно.

– Гретхен, встань к стенке! Вот сюда, – показал Нейман на простенок и взял в руки пистолет. – Приползут змеи, скорпионы. Они зальют тебе глаза ядом. Так лучше же умереть!..

– Иохим, я тебя поняла. Я сама об этом думала. Уже приготовила ампулы.

Отсветы от разрывов снарядов полыхали по всем стенкам бирштубе. Мальчик и девочка прятали глаза ручонками, то зарывались напомаженными, причесанными головками в одежды Гретхен, уже стоявшей у простенка, под портретом Гитлера, слегка улыбающегося и заложившего за борт френча руку. На полу валялась брошенная Нейманом дудочка, играя в бликах серебряной отделкой.

– И ты, дудочка, прощай! – кивнул Нейман на залитую бликом отсвета дудочку.

Гудение боя вдруг приостановилось, в пивном зале воцарилась тишина. Нейман слышал, как Гретхен надламывала «носики» у ампул, как при этом предупреждала мальчика и девочку, что следует пошире раскрыть ротик, втянуть в себя вкусненькое. И тогда никакой шум-гром не помешает «крепенько уснуть»…

– Иохим! – вскрикнула Гретхен.

– Ну? – отозвался Нейман.

– Может, нас и не тронут? Ведь лично я не убивала. В бирштубе я держала всего десять русских… Трое сами умерли, двое сбежали, а пятерых я вернула в лагерь… под расписку. Ты, наверное, преувеличиваешь наше положение. Может, деньгами урегулируем? Да и золото твое цело…

– Глупость болтаешь! – Он взял пистолет, покрутил его в руках. – Гретхен, а может, я им еще нужен? Жди меня, я побегу. Я им нужен, нужен! Они собрались на вилле Адема. – С этими словами он выбежал на улицу и вскоре скрылся в лесу.

* * *

Нейман шел напрямик, через горевший лес. Сильно пекло в спину, но огонь меньше подгонял, чем приближающаяся с каждым часом пальба, выстрелы орудий, разрывы снарядов. По всей горловине, выходящей к заливу, – и на дорогах, и на просеках, и на полянах – виделась беготня военных и цивильных. Лежали опрокинутые грузовики, раздавленные машинами телеги, изорванные перины, курящиеся пухом, как снежными вихрями…

Наконец потянулся сплошной лес. Запахло морем. Нейман вскоре понял: ненароком вторгся в пределы «тайной Германии», сплошь нашпигованной секретными объектами, подземными заводами, укрытыми лесом железными дорогами, бетонными укреплениями, но теперь уже в большинстве разрушенными подразделениями секретной службы, чтобы не досталось русским в качестве обвинения… Нейман взял чуть влево, напоролся на разлив воды, полностью забитый погибшими людьми. Вспомнились слова Теодора: «О тайной Германии никто не должен знать! Языки на замок – или пуля в лоб!» Среди расстрелянных, утопленных по одеждам он опознал и немцев… Он с тревогой подумал: «Не сбросили ли сюда русские десант? Не их ли это дело?» И шарахнулся правее, круто взял к лесу, видневшемуся темной грядой за поселком, раскинувшимся на равнине, вдоль шоссейки.

В поселок сразу идти не посмел, ночь отлежался в забитом пожухлой травой кювете, все представляя страшные картины расправы. Он знал, что в зоне «секретная Германия» по приказу Теодора действует, «заметает следы», группа бывшего ефрейтора, хорошо знакомого ему еще по Керчи, ныне лейтенанта Эрлиха Зупке.

«Это Зупке! Зупке! – вдруг вспомнил Нейман фамилию лежащего в воде лейтенанта. Кругом убитые. – Это дело русских! Русских! Немец немца не тронет…»

Взошло солнце, осветило местность. Вдоль дороги, по обочинам, лежали вороха брошенной амуниции: шинели, каски, котелки, лошадиная упряжь вперемешку с продуктами, кухонной утварью. Из-за одного вороха показалась молодая женщина с распущенными волосами, с наброшенной на плечи рваной прорезиненной накидкой. Она заметила Неймана, подошла, распахнула накидку – в одних трусах.

– Господин капитан, вот что стало со мной…

– Ты кто? – спросил Нейман, пораженный истерзанным видом женщины, которая тут же, увидя, как он потянулся к ней руками, отшатнулась от него в испуге и затем, перепрыгнув через кювет, побежала в лес.

На шоссе показалась грузовая машина, доверху нагруженная какими-то пожитками. Мчалась она быстро, но вдруг раздалась автоматная очередь – видно, пули прострочили колеса, – и машина осела, скособочилась, затем сползла в кювет. Из перекошенной кабины выскочил мужчина и, увидя Неймана, шарахнулся к лесу, потом, упав, скрылся в траве.

«Значит, русские в поселке, – встревожился Нейман и тоже хотел бежать в лес, но тут подскакал к нему на лошади лейтенант с автоматом в руке, приказал стоять на месте, не двигаться, а сам устремился к сползшей в кювет на шине, начал барабанить по кабине стволом автомата, громко кричать:

– Вылезай! Вылезай, бургомистр!

«Мой бог! Ведь это же лейтенант Зупке!» – по голосу опознал Нейман кавалериста и тоже подошел к машине.

– Эрлих, в чем дело? Ты не задерживайся, кругом снуют русские десантники. А хозяин машины удрал в лес.

Но Зупке все бил и бил по машине. Наконец он, видно, понял, что в кабине никого нет, спрыгнул с лошади, бросил повод, и лошадь побежала к лесу. Зупке вскинул автомат, ударил по ней длинной очередью, и та кувыркнулась через голову, упала на спицу, лопнули подпруги, седло отскочило, подпрыгивая, покатилось в пожухлую траву.

– Эрлих, в чем дело?! – Нейман никак не мог понять действия Зупке, который уже бил из автомата по машине. – Где твоя группа? Ты разуй глаза, русские уже в зоне.

– Ха-ха-ха! – вдруг расхохотался Зупке и, вскочив в машину, начал выбрасывать из грузовика упаковки: чемоданы, узлы, ящика, которые от удара об асфальт лопались, трещали, ломались, и из них, звеня и гремя, выкатывалась всевозможная посуда – хрусталь, серебряные, золотые сосуды. – Бери, бери, капитан, что твоей душе угодно.

Наконец Зупке устал, выдохся, сполз с машины и, отцепив флягу от поясного ремня, отпил несколько глотков, видно, спиртного, спросил:

– Ты откуда взялся?

– Я пробираюсь на виллу господина Адема, но забрел слишком вправо…

– А что у тебя за пазухой? – Зупке, не дожидаясь ответа, хватко расстегнул на Неймане мундир. – А-а, приторочил мину – «теодоровку»! Ты с ума сошел, капитан, взлетишь на воздух!

– Не взлечу, я держу ее на предохранителе. – Нейман застегнул китель. – А вообще, теперь все равно. Русские уже в зоне, и нам едва ли выбраться. Это дело русских, – показал он на вороха брошенной амуниции. Теперь он видел и разбитые, покореженные повозки, фургоны, неподвижные скрюченные тела погибших. – И разрушение секретных заводов подземного арсенала тоже дело русских.

– Конечно, что уж говорить, – сказал лейтенант Зупке и, поднявшись на ноги, молча бросился к месту, где раньше скрылся в высокой траве выскочивший из грузовика мужчина, одетый в кожаное пальто, как заметил капитан Нейман.

Зупке все же обнаружил хозяина грузовика, привел к машине и сразу учинил ему допрос, при этом тыча стволом автомата в отвислый живот мертвенно-бледного бедняги.

– Не отпирайся! – кричал Зупке. – Я знаю, что ты руководитель местной, – показал он автоматом на поселок, – местной национал-социалистской организации. И вдобавок еще бургомистр! Бежать собрался, Вербах! Нахапал – и бежать, бросил своих единомышленников по партии! Сколько раз в день орал во здравие фюрера? А теперь решил отмежеваться с награбленным… Ха-ха-ха! Сейчас же сожги машину!

На удивление Неймана, хозяин грузовика безропотно подпалил машину и потом, когда загудело пламя, выбросил руку в фашистском салюте перед лейтенантом Зупке:

– Хайль Гитлер! Отпусти, господин лейтенант. Все мы люди, и каждый думает… А война получилась для немцев никуда негодной…

– Улепетывай! – повелел Зупке, сорвав с Вербаха пальто. – Улепетывай!

Вербах рванул к лесу, лейтенант вскинул автомат, срезал его короткой очередью, когда тот уж одной ногой дотянулся до крайней сосенки…

Пламя гудело, жрало упаковки и саму машину.

– Я ничего не пойму! – признался Нейман. – Не разберусь…

– Ты не бледней, капитан! – Зупке подал Нейману флягу: – Пей и разумей… В зоне нет русских войск. Советики еще далеко. Моя группа по приказу Теодора ведет тут свою войну. Мы делаем все, чтобы показать местному населению кровавый режим русских. Вся моя группа переодета в гражданское. – Зупке сбросил с себя военный китель, и Нейман увидел на нем измятую, засаленную телогрейку. – Убивают русские партизаны, а не мои легионеры… Вот так-то, капитан!

На мотоцикле примчался низкорослый, с отпущенной черной бороденкой и одетый в женскую с меховой окантовкой кофту человек, козырнул Зупке:

– Господин лейтенант, группа готова к маршу!

– Продуктов не брать! Все, что реквизировали, оставить на улицах! – приказал Зупке. – На маршруте еще три поселка, – добавил Зупке вслед рванувшему в поселок мотоциклисту.

– Так вы и в самом деле своих грабите? – спросил Нейман едва слышно.

Зупке опять приложился к фляге, потом воззрился на Неймана:

– Ты не бледней, капитан, привычка свое берет… И где ты был, когда из нас, вот таких, как я, вытаскивали души обещаниями захватить весь мир?! И в этом мире, распятом вами, быть вечными господами! Душа распластана! Но скулить я не собираюсь, капитан. Да и нечем скулить, пусто! – Зупке забил себя в грудь. – Пусто! Нечем страдать. Не бледней, капитан! – Зупке вдруг приподнял автомат. – Теперь меня не отмоешь, и потом… потом на мой век хватит войн. И хватит фюреров, которым без меня не обойтись…

Он выше поднял ствол автомата, дуло уже смотрело в лицо Нейману.

– Ты убьешь меня? – спросил Нейман осевшим голосом. – Я ранен, – добавил он еле слышно, губы его совсем одеревенели.

– Убью, – качнул тяжелым подбородком Зупке. – У меня нет сил сдержать себя, хочу разрядиться. Уж ты извини, капитан, привычка. Четыре года грабил безнаказанно. Не бледней, капитан, я профессионал. Что у тебя в карманах?

– Пусто….

– У тебя – и пусто?! Дурака нашел. – Зупке опустил автомат. Его глаза, до того сверкавшие огнем, потускнели. – Профессор Теодор посоветовал мне делать записи. Я ведь окончил университет. – Он усмехнулся уголками рта. – Кто начал эту войну? Поляки! Кто зверствовал в эту войну? Советики! Вот это я и положу в основу своих будущих мемуаров. Ты, капитан, не бледней… И не удивляйся…

Издали послышался треск мотоцикла. Подъехал все тот же чернобородый, ряженный в женскую кофту, соскочил с мотоцикла, доложил:

– Господин лейтенант! Колонна уже подходит!

По шоссе приблизилась большая толпа, человек двести, все обвешанные чемоданами, узлами. Зупке вскочил в люльку, велел заводить мотоцикл. Солдат завел. Зупке приказал пока не трогаться и обратился к поднявшемуся на ноги Нейману:

– Капитан, страх невелик: на мине есть боевая кнопка, пальчиком нажми посильнее – и конец страху! Да ты не гляди на меня уныло! Я избавляю тебя от мучений… Легионеры, «пташники», трогай!..

«Да он сумасшедший! – подумал Нейман, когда остался один на обочине дороги. – А может, и не сумасшедший?» – робко возразил он себе и пошел искать тропу, ведущую к вилле господина Адема.

К утру он вышел к знакомой просеке. Поднималось солнце, и Нейман увидел, как вдали заблестели воды залива от упавших в них лучей.

– О лейтенант Зупке, я знаю устройство этой мины! – Нейман достал из кармана ножик. – Прежде всего перережу ремень. Господин Зупке, твой страх не для меня. Лейтенант Зупке, я вижу воды залива, я не дурачок, чтобы шарахаться от жизни, которая один раз дается человеку. Подумай, Зупке, один раз! И ни на минуту более!

Нейман поднес лезвие ножа к опоясавшему его ремню, готов был резануть, отшвырнуть от себя мину-страх, но воды на заливе померкли, под ногами закачалась земля, дошли звуки от разрывов тяжелых авиационных бомб, он отдернул нож от ремня и, словно бы одержимый принятым важным, единственно верным для него решением, ходко пошел по просеке вниз, не оглядываясь и все поспешая…

– Зупке, у меня свой исход! – произносил Нейман почти через каждые десять шагов на очень трудном для него пути…