Текст книги "Обвал"

Автор книги: Николай Камбулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

* * *

– В Крым прилетел генерал Акимов, – доложили Кравцову. – Генерал потребовал взять в разных местах «языков», чтобы иметь четкое представление о наличии войск противника в полосе корпуса, перед тем как двинуться на Сапун-гору…

Взвод был откомандирован во главе с капитаном Сучковым.

…За боевым охранением сразу начиналась узенькая полоска ничейной земли. Ничейная – весьма условное название, обыкновенно эта полоска принадлежит тому, кто лучше изучит ее, изучит так, что может безошибочно ориентироваться на ней в самую темную ночь. Раньше всех это делают разведчики. Еще намечаются места для оборудования наблюдательных и командных пунктов, еще только по карте командиры прицеливаются, выбирая направление атак и контратак, а разведчики, всегда идущие впереди, уже ощупали своими цепкими взглядами каждый метр этой земли и знают, что и где у противника расположено на переднем крае и в глубине обороны, как лучше подойти к обнаруженному объекту и как возвратиться обратно…

Марина ползла впереди, метрах в двадцати от нее – Петя Мальцев с Рубахиным… Если бы вдруг исчезла темнота и местность озарилась солнцем, то можно было бы увидеть: Мальцев и Рубахин переползают ничейную землю, двигаются к одинокой воронке, а Марина – к окопу… Вспыхивали осветительные ракеты. Они не так уж опасны: разведчики в халатах, окрашенных под цвет местности, да и ракеты быстро гаснут. Важно другое – приблизиться бесшумно к немцу, мгновенно набросить на его голову мешок и так же бесшумно уйти… Нарушить тишину – кто-нибудь кашлянет или чихнет, – тогда возникнет настоящая схватка, схватка насмерть, и кто-то из разведчиков не вернется в полк, а может быть, и все лягут на рубеже, еще занятом врагом. Потому к каждой такой операции люди готовятся очень тщательно, предусматривая любую мелочь…

На правом фланге, за сопкой, послышались пулеметные выстрелы. Это завязало ночной бой подразделение, чтобы отвлечь внимание гитлеровцев от местности, на которой действуют разведчики.

Сукуренко шепнула:

– Рубахин, теперь остановись, следи за мной.

Он знал, что командир взвода будет брать «языка», и зашептал:

– Командир, разреши мне…

Она махнула рукой, и он понял: не разрешит.

– Лежи, позову.

Бруствер окопа вырос внезапно. Сукуренко плотнее прижалась к земле. Катившаяся по черному небосводу звезда вдруг задрожала на одном месте, будто желая, прежде чем превратиться в мельчайшие искорки, увидеть, что же произойдет сию минуту на этом маленьком кусочке земли. Но звезда оказалась очень нетерпеливой: она, вспыхнув, тут же погасла.

Сукуренко поняла еще днем: с немцами что-то случилось – ходят по переднему краю во весь рост. Днем она рассчитала, как накроет их со своими ребятами ночью. И вот теперь они рядом.

Ветер дышал со стороны окопа, доносил запах сырой земли. Голова гитлеровца долго не показывалась над бруствером. Со стороны воронки послышался короткий вздох, будто кто-то захлебнулся сильной струей воздуха. Она поняла, что это группа Мальцева угомонила своего «языка», и теперь очередь за ней.

Из окопа послышалось:

– Вилли, это ты? Спускайся ко мне. Чертовски плохо сидеть в окопе одному… – И голос захлебнулся в наброшенном Мариной мешке. Все это было сделано так быстро, так ловко, что немец, похоже, не успел сообразить, что попал в руки советских разведчиков…

3

Дробязко вместе с саперами оборудовал, благоустраивал избушку пастухов под жилище и НП командира полка. Он очистил ее от хлама, подмел, натаскал травы, устроил нары. Отправив солдат-саперов во взвод, Дробязко решил опробовать постель: хорошо ли отдохнет уставший командир? Он лег с папиросой в руках: хорошо! Кум королю, сват министру! Глаза его сомкнулись, и он уснул мгновенно, лишь рука с погасшей самокруткой, свисавшая с постели, чуть дрожала, как бы ища, за что ухватиться…

Дробязко проснулся от смеха, который ему показался свистом падающей бомбы. Перед ним стояли три человека. Он протер глаза и, еще не соображая, кто перед ним, вскочил и вытянулся перед Кравцовым.

Приземистый крепыш в кожаной тужурке, стоявший неподалеку от Кравцова, рассмеялся:

– Ну и солдаты у тебя, Кравцов! Спящими узнают своего командира. Из каких мест, товарищ?

– Москвич я, – ответил Дробязко, вглядываясь в лицо крепыша: оно показалось ему знакомым, даже очень знакомым.

– Москвич? Да не может быть! – воскликнул человек в кожанке и снял фуражку, обнажая седую голову.

Дробязко покосился на Кравцова, сказал:

– Умаялся с этим блиндажом, уснешь и на ходу…

– Да-а! – протянул седовласый и забеспокоился. – Отдыхайте, товарищ. Пусть поспит, – сказал он Кравцову, – нам не помешает. – И повернулся к высокому человеку, стоявшему возле входа, в котором Дробязко сразу узнал командира корпуса генерала Кашеварова.

«А кто же этот в кожанке? – продолжал думать Дробязко. – По обращению повыше комкора… А я-то расслабил подпруги, уснул, разнесчастная эта постель убаюкала…»

Через некоторое время Дробязко из разговоров понял, что седовласый в кожаной тужурке действительно главнее комкора, что фамилия его Акимов, и он вдруг вспомнил, что много раз видел портрет этого человека в книгах, календарях. А еще из разговоров Дробязко узнал, что в Москве торопят быстрее очистить Крым от немцев, и что впереди, недалеко от Севастополя, на какой-то Сапун-горе, гитлеровцы создают крепость – сплошную многоярусную линию из железобетонных укреплений, и что Гитлер приказал какому-то генералу Енеке закрыть этой крепостью ворота на Балканы, лишить русских возможности использовать Черное море.

Когда, по-видимому, все было переговорено, Акимов, сворачивая карту и кладя ее в сумку, встретился взглядом с Дробязко.

– Что же не спишь?

– До сна ли нынче, товарищ генерал, – вскочил Дробязко. – Впереди Сапун-гора высокая.

Акимов улыбнулся.

– Чай можешь организовать? – И к комкору: – Петр Кузьмич, ты не против закусить?

Кашеваров подозвал к себе Дробязко, показал рукой в окошко.

– Видишь, стоит бронемашина? – сказал он. – Там капитан Сергеев, пусть принесет поесть.

– Петр Кузьмич, я забыл! Отставить! – вдруг перерешил Акимов. – Времечка в обрез, меня ждут переговоры с Москвой. Свяжите меня с начальником штаба, – сказал Акимов связисту, сидевшему в броневике. Ему подали микрофон. Он откашлялся, сбил на затылок фуражку. Щелкнул переключатель. – Говорит Евграфов, – назвал Акимов свою кодовую фамилию…

Язык кода был непонятен Дробязко, и он с любопытством рассматривал порученца Акимова, капитана Сергеева, заметил на груди у него нашивки о ранении.

Неподалеку полыхнул сноп огня. Над головами пропели осколки. Акимов прислонился к бронеавтомашине. Дробязко занервничал: «Да уезжайте вы быстрее отсюда!» – и переглянулся с Кравцовым.

Акимов, видимо, понял их и, когда в воздухе пропели еще несколько снарядов, достал из кармана трубку, начал не торопясь набивать ее табаком, сказал:

– Ак-Монай позади, на очереди Сапун-гора. Обойти ее нельзя. Значит, только штурм. А как вы думаете, товарищ подполковник?

Кравцов был занят мыслью о лейтенанте Сукуренко. Справится ли она с поставленной перед взводом задачей?

– Вам брать Сапун-гору, – продолжал Акимов, – потому ваше мнение для нас очень ценно. Можете возразить: операция, мол, спланирована. Да, да, это верно, разработана, рассчитана… И все же поразмыслить надо. Штурм – дело нелегкое, прямо скажу, крови прольем немало. Но как по-другому взять Севастополь? С моря? Черноморский флот еще не окреп, а время не ждет. Как же?

– Только с суши, – сказал Кравцов. – Только через Сапун-гору. А она очень высокая, без подготовки не перешагнешь.

– Вот-вот! – подхватил Акимов. – Это значит – надо готовиться к штурму Сапун-горы, не теряя ни минуты. Об этом мы еще поговорим, посоветуемся…

С пригорка спускалась группа Марины в пять человек, протискиваясь сквозь кустарник и пожухлую траву с двумя пленными. Дробязко поспешил оповестить:

– Товарищ подполковник, Сукуренко! Наш ангел! С уловом, похоже!

Говоривший о Сапун-горе генерал Акимов приумолк, повел взглядом вокруг, но разведчики уже спустились и скрылись в своей временной «казарме»-землянке.

– Кто сказал: «Сукуренко! Наш ангел!»? – спросил Акимов едва слышно. – Или мне послышалось?..

Дробязко посчитал, что он своим оповещением некстати прервал генерала Акимова, и не осмелился ответить.

В это время у Петра Кузьмича Кашеварова сильно заныла раненая рука, и он поднялся в машину за шприцем, чтобы сделать обезболивающий укол.

– Товарищ генерал, – сказал Кравцов Акимову, – в нашем полку служит девушка-лейтенант, по фамилии Сукуренко, Мариной зовут.

– У вас, подполковник?! – с удивлением вскинул взгляд Акимов на Кравцова.

– Так точно, товарищ генерал, в нашем полку, на должности командира взвода полковой разведки…

– Ну и как? Довольны?.. А почему «ангел»? Впрочем, для меня предостаточно…

– Еще бы! – подал голос из броневика Кашеваров, успокоивший уколом свою руку, и было начал выходить, но генерал Акимов распорядился ехать и сам полез в броневик.

Кашеваров захлопнул дверцу. Броневик поднатужился, фыркнул и вскоре скрылся в горах.

* * *

Сучков перед допросом пленных дал разведчикам время на обед, а Рубахина отослал на медпункт. На пути к еловой роще, в каменном доме с закрытым обширным двором, со вчерашнего дня был развернут армейский питательный пункт для тех, кто еще не определился в полки – резервы поступали непрерывно. Тут были и те, кто прямо из госпиталей, и те, кто впервые прибыли на фронт. Марину потянуло потолкаться среди обитателей армейского питательного пункта: может, кто-то из давнишних знакомых встретится, из москвичей, бывших слушателей краткосрочных курсов командиров взводов и рот?

В огороженном глинобитной стеной дворе сидели на траве группками отобедавшие офицеры и солдаты, забивали «козла», резались в карты, рассказывали байки и хохотали.

Марина пристроилась возле повозки, груженной радиоаппаратурой: усилителями, передатчиками, громкоговорителями. Лошади на привязи кормились из торб. В тенечке, под бричкой, вниз лицами лежали два парня на разостланном брезенте, одетые в шинели без погон и в пилотках.

К повозке подошел майор, похоже, только отобедавший, с небольшим кульком в руках, и, заметив Марину, сказал:

– Девушка, не желаете ли конфет, угощаю? – Он протянул Марине кулек, и, когда она взяла с благодарностью и начала есть, майор вскрикнул: – Неужели Марина Сукуренко?! Я же Густав Крайцер…

Она с минуту узнавала человека и, видно опознав все же, шепотом произнесла:

– Миленький Густав!.. Я часто видела вас во сне. Я так мечтала встретиться! – Наконец Марина справилась с собой, спросила: – Где же вы теперь, товарищ Крайцер?

– Вот при этой повозке.

– А что за повозка?

– Армейского отдела по разложению войск противника. А это, Мариночка, – показал он на спящих, – функционеры из национального комитета «Свободная Германия»… Зажмурься, Марина, и не смотри, пока я не скажу. И ты увидишь нечто прекрасное!..

Но она не закрыла глаз, все глядела и глядела то на самого Крайцера, то на лежащих в тенечке парней.

– Война идет на запад, и мы скоро будем в Германии, – продолжал Крайцер. – Я тебя познакомлю с моей мамой.

Для Марины это было чудо – ее спаситель жив!

– Прекрасно! – сказала Марина. – Храбрые живут, а ничтожные погибают… Кстати, что слышно о Теодоре? Мне кажется, Густав, что на свете нет более опасного типа, чем Теодор.

– Теперь мы и до него доберемся, и до самого Гитлера! – сказал Крайцер. – Девчушечка Марина, будь уверена, обязательно доберемся…

Обедать Марина не стала и, не задерживаясь, вышла на улицу, направляясь в свой взвод. Она тихонько, приоткрыв дверь взводного домика, незаметно вошла и притаилась за пирамидкой с оружием. На полу сидел Рубахин с забинтованной рукой, разглядывал женское платье.

– Ты откуда его взял? – спрашивал Мальцев о платье.

– Я соображаю, что нравится женщинам, девушкам. Богиней она будет в этом платье. Как ты полагаешь, сержант, подойдет Марине? Ах, Петруха, товарищ сержант, все бы отдал за ее ласки и взоры… Я ведь еще не женат…

– Ты это к лейтенанту, что ли, подкатываешься?! – хихикнул Мальцев. – Ты же простой боец, а она лейтенант. Так и жди! Ну был бы ты сержант, куда ни шло! – Мальцев засмеялся.

«Ах, мальчики, какая я сегодня счастливая!» – подумала Марина и вышла из-за пирамиды, объявила:

– Родя, будь готов, завтра начнутся учения. Однако как твоя рука?

– Во! – показал он большой палец. – Любого фрица в бараний рог…

И спрятал за спину платье…

4

– Ну показывайте, показывайте, Петр Кузьмич, – сказал Акимов и жадным взором охватил местность. – Вижу, понимаю: это в миниатюре Сапун-гора… Ну что ж, докладывайте, докладывайте…

Идею создания учебной Сапун-горы выдвинул сам Акимов. Она родилась тогда, когда в руках у него скопилось множество данных о строительстве генералом Енеке крепости. Акимов понимал, что подобный мощный оборонительный рубеж без специальной тренировки войск едва ли можно взять, тем более в такие сжатые сроки, какие установила Ставка, направляя его в Крым.

Акимов дни и ночи пропадал то в землянках среди солдат и офицеров, то в траншеях под огнем вражеских пулеметов и артиллерии – присматривался, изучал обстановку, анализировал данные всех видов разведки.

Наступление велось довольно быстро. Враг, отступая, прикрываясь заслонами, стремился как можно больше сберечь войск и боеспособными расположить их на крутых каменистых скатах Сапун-горы, густо нашпигованной различными фортификационными сооружениями. Замысел немцев был предельно ясен и понятен. Именно эта ясность подстегивала Акимова на ходу, в боях готовить войска для решающего штурма. Он устал, и ему хотелось отдохнуть без тревожных мыслей: уложатся ли войска в отведенное время для взятия Севастополя и взовьется ли, как назначено, девятого мая над городом Красное знамя, или же там еще в тот день будет держать в страхе и местное население, и свою армию этот старый немецкий фортификатор генерал Енеке?

Очень хотелось человеческого отдыха. И когда Акимов наконец пришел к идее создания на подходящей местности учебной Сапун-горы, чтобы заранее потренировать войска в штурме созданных укреплений, когда его идея (она, конечно, не была абсолютно его, она состояла из многих предложений и советов) воплотилась в практическое дело, стало будто бы легче.

«В Крым уже пришла весна!» – подумал Акимов, заметив в долине буйное цветение садов. Сады тянулись на десятки километров, и было такое впечатление, что огромная впадина до краев заполнена кипящим молоком.

– Показывайте, Петр Кузьмич, – повторил Акимов, освободившись от воспоминаний.

Кашеваров, очертив широким взмахом рук самый высокий участок горы, сказал:

– Вот здесь… Конечно, нам не удалось полностью воссоздать подлинную картину Сапун-горы с ее укреплениями, но кое-что построили… Ведь я оборонец, – пошутил Кашеваров. – Пойдемте…

Они долго поднимались на каменистую, усеянную серыми валунами высоту, осматривая террасы и укрепления. Акимов искренне радовался, что саперам и инженерам удалось за короткое время так хорошо оборудовать учебное поле. Кашеваров завидовал Акимову, что тот легко, без особых усилий преодолевает подъемы и спуски: «За пятьдесят перевалило, а еще крепок, не уступает мне, сорокалетнему».

Однако крутой подъем и многочисленные спуски то в траншеи, то в гнезда, обозначавшие долговременные огневые точки, все же утомили Акимова. Уже на самой вершине он взмолился:

– Петр Кузьмич, прикажи устроить привал, – и сел на поросший сухим мхом выступ скалы, положив на колени фуражку. Его редкие седые волосы были мокры, по красноватому, гладко выбритому лицу сбегали к подбородку ручейки пота. Он вытер лицо и волосы клетчатым платком. – А что вы думаете, годы, Петр Кузьмич, годы! – словно оправдываясь, сказал Акимов и тут же возразил: – Никаких скидок на годы: военный, – значит, двужильный! – Он рассмеялся раскастистым смехом, потом вдруг стал серьезно-сосредоточенным. – Вообрази себе, Петр Кузьмич, что ты генерал Енеке… Очень уж мудр этот немец в фортификации… Так вот, вообрази себя на его месте и прикинь в уме, глядя на эти кручи: с какого направления можно предположить нажим со стороны наступающих войск? Сопоставь с картой района Сапун-горы. – Акимов открыл планшет и надолго замолк.

Воображение, острое, отточенное долгими годами, прожитыми среди войск, на учениях и маневрах, в боях, под огнем, в атаках, быстро воссоздало картину штурма… Гигантский каменистый вал Сапун-горы полностью объят пламенем неумолчных разрывов. Бьют «катюши», грохочет артиллерия, густо бомбят самолеты. Исчез гребень горы, исчезли скаты, уже не видно и неба. Одно пламя, нет, не пламя, а клокочущее море огня и черная вихрастая стена дыма, поднявшаяся за поднебесье. Подступиться можно только слева и справа, со стороны флангов, окантованных тихим, спокойным морем.

«Енеке постарается особо укрепить фланги», – про себя решил Акимов и спросил:

– Ну что, вообразил?

– Поразмыслил, – ответил Кашеваров, кладя карту в планшет. – Главный удар вырисовывается по центру Сапун-горы.

– И я так полагаю, – подхватил Акимов, довольный, что их мысли совпали.

– Если разрешите, завтра же приступим к репетициям, – сказал Кашеваров.

– Успеете?

– Почему же не успеем? Прошу взглянуть. – Кашеваров показал на подножие горы.

Акимов посмотрел в бинокль: с разных направлений стекались колонны войск. Это были специально созданные штурмовые подразделения, оснащенные необходимым вооружением и боевой техникой.

– Хорошо, – сказал Акимов и вложил бинокль в футляр. – Умнее будем в настоящем деле. – И опять как-то само собой взгляд его остановился на впадине, где кипели сады. «Весна в Крыму! – подумал он снова. – Весна любит чистоту, надо очищать Крым, и решительным образом».

Акимов уже сел в машину, чтобы ехать в штаб Отдельной Приморской армии и оттуда доложить в Ставку о начале учебного штурма «Сапун-горы».

Кашеваров вдруг подал голос:

– Товарищ генерал, а у меня одна идея созрела. Может, выслушаете?

– Пожалуйста, садитесь в машину.

– Лучше бы с глазу на глаз, Климент Евграфович.

Акимов вышел из машины:

– Это связано со штурмом?

– Разумеется.

Они спустились в траншею.

– А идея такая, товарищ генерал, – начал Кашеваров. – Занятия, связанные со штурмом Сапун-горы, заменить ничем нельзя. К этому важному делу да прибавить бы еще хорошее знание местонахождения долговременных оборонительных сооружений у противника! И люди у меня для этого найдутся.

– Это было бы хорошо, – подхватил Акимов. – Мы поможем вам в организации переброски разведчиков в расположение врага. Но эти люди должны быть крепко подготовлены… вплоть до хорошего знания немецкого языка.

– Мы позаботились об этом.

Акимов закурил:

– А кто эти люди?

– Начальник разведки у Петушкова капитан Сучков, Иван Михайлович. У него есть опыт, навыки вести себя в среде немцев…

– Слышал, слышал. Сучков годится. А еще кто же?

– Боюсь назвать. – Кашеваров наклонился к Акимову: – Товарищ генерал, она уже доказала Сучкову, что на это задание сподручнее ей идти. И Сучков согласился, убедила она капитана.

– Женщина?.. Неужто Марина Сукуренко?

– Вы против, товарищ генерал? Она говорит, что для девушки такая работа менее опасна. Переоденется, вольется в один из отрядов севастопольцев, мобилизованных на окопные работы. Ей легче и потому, что немецкий язык Марина знает не хуже, чем Сучков…

Акимов призадумался: «Не много ли для нее испытаний? Надо пожалеть хоть один раз. Но и запретить ей нельзя, доверие окрыляет человека».

– Значит, Марина уже готова? – поднял голову Акимов. – Я слышал, – генерал сделал паузу, – что подполковник Андрей Кравцов в нее… влюблен. Более того, будто бы они договорились после взятия Севастополя пожениться. Полковник Петушков об этом сказал мне… И Марина все же решила пойти в тыл?

– Кравцов не знает, куда отзываем Сукуренко…

– Лучше бы знал. Надо все взвесить, подойти со всех сторон… Впрочем, сторона у нас у всех одна – победа над врагом. Пусть идет! Воля вольному, отвага храброму, – Акимов сел в машину, но тут же открыл дверцу, вышел. – Петр Кузьмич, я думаю доставить лучше всего ночью по воздуху, на самолете По-2… «Петляковы» пробомбят, и тут наш тихоход сбросит разведчиков в тот же район. Да хорошо бы, чтобы в тот же район, обработанный «петляковыми». В общем, я помогу вам в этом, звоните мне сегодня в двадцать три ноль-ноль.

Андрей Кравцов спешил к разведчикам, чтобы узнать у самой Марины, куда она уезжает и почему скрывает время отъезда и место назначения. Возле домика, в котором размещался полковой взвод разведки, стоял «виллис», за рулем сидел капитан Сучков, кого-то, видно, поджидая. Кравцов подошел, спросил:

– Иван Михайлович, вы ко мне? – и сразу почувствовал, как охватило его волнение. – Ты за Мариной?

– Приказано доставить, Андрей Петрович…

– Куда?

– Этого я не знаю…

– Конспиратор!

– Не страдай, вернется твоя Джульетта. Вернется, еще и полк твой не успеет войти в Севастополь.

Марина вышла из домика с маленьким чемоданчиком в руке, сказала Сучкову:

– Товарищ капитан, только что звонил полковник Петушков, велел поторопиться. – И тут Марина увидела Кравцова, оторопела.

– А надолго? – спросил Кравцов. – Я должен знать… Марина!

Она уже сидела в «виллисе», рядом с Сучковым, едва сдерживаясь, чтобы не броситься к Андрею.

– Андрей Петрович, – с грустью сказала Марина, – товарищ подполковник, до свидания…

Кравцов схватил ее протянутую руку, наклонился, чтобы поцеловать, но сдержался:

– Я буду ждать тебя, Марина…

– Вам было письмо, – сказала она, – я передала его Рубахину.

– От кого, не знаешь? – спросил Кравцов.

– От генерала Акимова. – Марина высвободила руку из руки Андрея. – Поехали, миленький Иван Михайлович…

Машина быстро развернулась и, выйдя на дорогу, помчалась к ущелью, откуда уже выходили войска, чтобы вновь штурмовать учебную Сапун-гору.

Появились из домика и разведчики. Родион Рубахин подбежал к Кравцову:

– Товарищ подполковник, вот вам письмо.

Кравцов тут же и вскрыл. На тетрадном листе было написано:

«Командиру части Кравцову А. П.

Уважаемый Андрей Петрович!

Ты для меня самый-пресамый дорогой и любимый человек. Я скоро вернусь, только очень жди. Я очень терпеливая, будь и ты терпелив. И никому не верь, что война все может списать. Мой дорогой, любовь не списывается. И коль она живет в тебе ко мне, береги, не урони! И я буду самым счастливым человеком на всей планете».

– От кого, товарищ подполковник, письмо-то? – спросил Рубахин.

– От генерала Акимова, товарищ Рубахин. От Акимова, Родион…

– А не от нее?..

Рубахин тяжело вздохнул и, козырнув Кравцову, побежал догонять взвод…

* * *

Три дня и три ночи подряд штурмовые полки то кидались на каменистые кручи, то сползали вниз серыми волнами, сползали быстро и с каким-то рокочущим, похожим на отливы океанских волн шумом, то снова поднимались, подрывали и захватывали дзоты, террасы и другие укрепления, построенные на этой дикой, густо усеянной сизоватыми валунами горе трудягами-саперами.

Шла последняя тренировка войск. Кашеварову хотелось быть в центре событий, лично посмотреть на работу тех, кому суждено непосредственно штурмовать укрепления Сапун-горы, – на солдат, взводных и ротных командиров. Он находился в окопе и ждал сигнала атаки. В воздухе висело белое облако, оно, казалось, дрожало и очень медленно, еле заметно сползало в сторону моря. В горах наступила такая тишина, такое безмолвие, что Кашеваров уловил голос какой-то пичужки, жужжание шмеля, глухие и тревожные вздохи оседавших камней. Потом, едва он успел прижаться к стенке окопа, впереди грохнуло и тяжело, с надрывом зарычало.

Кашеваров подумал: «Вот это похоже на бой, это то, что нужно для тренировок!» – и приподнялся, вылез из окопа.

И люди, и огонь – все, что могло передвигаться, поползло все выше и выше – туда, где облако гари и дыма кудрявилось в отсветах разрывов.

Подниматься было трудно, но Кашеваров упорствовал, снял плащ и теперь, в генеральском кителе, бросался каждому в глаза. Его обгоняли, а ему не хотелось отставать.

– Давай, давай, товарищ, быстрее, быстрее, ребятушки! В темпе главная сила атакующих, – шептал он, стараясь ободрить не столько бегущих мимо, сколько себя, чтобы почувствовать тот заряд энергии и воодушевления, который испытывают люди в атакующей врага лавине, и ему удавалось эт: крутизна делалась будто положе, и ноги брали новые метры подъема.

Где-то – видимо, при подходе к последней террасе, ибо артиллерия уже умолкла, Кашеваров посмотрел в бинокль и увидел впереди себя, в цепи солдат, залегших для очередного броска, стоявшего на коленях подполковника Кравцова. Он узнал его сразу, обрадовался, потом нахмурился: «Куда тебя занесло, братец, в самое пекло!» Он долго возмущался, пока не возвратились Кравцов и посланный за ним адъютант.

– Посмотри-ка, командир полка, вот с моего места, отсюда виднее. – Кашеваров нахмурился.

Кравцов понял – не для этого позвал Кашеваров, но повиновался, поднес к глазам бинокль. Передовые цепи вздрогнули, колыхнулись – подразделения поднялись, чтобы завершить последнюю атаку. Кравцов отчетливо видел, как отделились, вырвались вперед трое бойцов из взвода разведки. Двоих узнал, вернее, догадался, что это Дробязко и Мальцев. Третий, издали похожий на черный валун, катился непостижимо быстро, прыгая через окопы и камни. И этого солдата наконец он узнал и обрадовался: «Да это же Рубахин! Похвально, Родион, похвально!»

Кашеваров и Кравцов поднялись на плато, к месту, где намечалось произвести разбор генеральной репетиции. Здесь уже не было войск, их отвели заранее намеченными маршрутами к подножию горы. Догорая, тлела подожженная снарядами бревенчатая хатенка, еще дымились воронки. В наступившей тишине слышно было, как где-то неподалеку рвались, глухо хлопая, патроны. Оттуда, где угадывалась Сапун-гора, время от времени доносились тяжелые вздохи крупнокалиберной артиллерии. Вслушиваясь в этот знакомый говор, Кашеваров пытался в уме сравнить прошедшие учения с предстоящим штурмом немецких укреплений. Он знал, что эти вещи несравнимы, но в чем-то чувствовал и их сходство, какие-то одинаковые закономерности, трудности. Сходство еще не было ясно, но он совместно с командирами частей на разборе найдет его, обнажит, подчеркнет и возьмет в основу своих требований, приказа на штурм Сапун-горы…