Текст книги "Дневники 1870-1911 гг."

Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 47 страниц)

вокзала готовили все для гостей, – и вдруг – гости – никто ни одного блюда не спросили; пожимая плечами и переглядываясь, лакеи убрали обратно в задние карманы свои белые перчатки и убрали со стола; только буфетчик был в небольшом авантаже, – человек 7 вытянули по рюмке очищенной. Наконец, все улеглись спать, кроме ночного дежурного; слышался только шум из зала 3-го класса – где много новгородцев, должно быть, ожидают завтрашнего поезда; я лег было на диван, любезно предложенный прислугой в зале; но так как спать не хотелось, принужден был встать и вот теперь пишу сие, под говор и взаимное угощение служащих при дороге, поместившихся у буфета. При всем том нужно, по возможности, восстановить дневник, по дням, припоминая недавно прошедшее. 10 часов вечера 26 окт., спать все не хочется; железнодорожники, выпивая, громко толкуют о своих служебных и всяких других обстоятельствах; съел порцию судака, вы-пил стакан чаю. Скучно, однако. Голова от езды точно деревянная; из Москвы – в понедельник 22 окт. – в 12 J/2 часов; теперь пятница, ночь; в Киеве пробыл с 7 часов вечера 23 окт. до одиннадцати 24-го – все прочее время в вагоне; все дорога, вечно дорога! И вся жизнь наша – одна беспрерывная дорога. Скучно! Скоро ль из сей жизни на покой? Часто приходит в голову мысль эта. Быть может – предвестие близкой смерти. Что ж, в тот момент, когда я умру, двое родятся на свет – рождений больше ведь, чем смертей, – о чем же думать? Мысли не стоит; колесо жизни вертится, – мы теперь еще на нем, а завтра, быть может, – под ним и раздавлены будем, – общий удел всего живущего – материального. Что-то с душой будет? О-ох! Да пусть и ее – гибнет, лишь бы Япония сделалась православною. Надоело писать. Попробую спать. Остановился выше на Н. Мих. Иванцеве. Да, так жаль, что при его большом авторском таланте он несколько ленив писать. «О католичестве третью книгу написал ли? – Нет, как уяснишь себе предмет, так и скучно станет писать, – вот и теперь – о ересях – продолжать скучно, потому что предмет для самого себя уяснен». Обещал дать продолжение о католичестве в рукописи. – О. Николай Лавров, сотрудник Алтайской Миссии, прототип и наших сотрудников, принял отечески ласково, обрадовался, стал угощать рябиновкой, пожертвовал иконы. Старенек и слабенек уж. Спасенный человек! – Протоиерей Ив. Ник. Рождественский, тоже старец, обещал и от себя содействие. – Кончив визиты к членам Совета, побывал у о. П. Тюляева, но не застал дома; [1 нрзб.] все разъезжает по монастырям, и ездит, точно Иоанн Калита, с мешком денег для нищих. – С Ферапонтовым опять зашли к Аксенову, в лавку; порядочно поломался старик, пока обещал, что не станет возражать против ассигновки. – Вечер провели вместе с о. Гавр. Сретенским у о. Гавриила Вениаминова, куда едва добрались в темноте чрез бесконечное Девичье поле. Вспоминали про Владыку Иннокентия, незабвенного благотворителя и благожелателя Японской Миссии. Угощали закуской;

исподтишка я наблюдал за маневрами доброй и кроткой Катер. Ивановны – чтобы не дать Гавриилу Ивановичу напиться; не-множко поставила в графине водочки, – и ту скоро же унесла; поставила и мадеры, но и ее скоро убрали.

29 сентября 1879. Суббота

Положительно, скука и пустота здесь, в России. Встал теперь ночью с 30 на 31 октября, чтобы продолжать дневник; не пишется. <...> Пахнуло Японией; там мои привязанности, там моя работа; и теперь встал в 3 часа – бессознательно природа будит на дело в Японии, а какое дело здесь? Одно в настоящую минуту – лечь опять и заснуть.

С.-Петербург

28 октября 1879. Воскресенье

Ночью с субботы на воскресенье прибыл в Петербург. Поезд запоздал. Вечером в вагоне – черкес с рассказами об обвалах на Кавказе; грубость выпившего железнодорожника. Андрей рассказал между прочим, что были два раза из Новодевичьего монастыря. На столе нашел, в числе других, записку К. П. Победоносцева о С. Рачинском.

В воскресенье к Обедне отправился в Новодевичий монастырь. Жаль, что не был извещен об имеющемся на этот день диспуте на Магистра в Духовной Академии – Болотова. Из монастыря заехал к Путятину.

13 ноября 1879. Вторник

Утром пришел Д. Д. Смирнов, чтобы в 10 часов отправиться вместе к ректору Академии Художеств, Федору Ив. Иордану, с которым возобновлено было знакомство 9 ноября, в пятницу, в Новодевичьем монастыре, на именинах Игуменьи Евстолии, и который вместе с его супругой Варварой Александровной пригласил к себе в этот вторник, в 11 часов, обещаясь рекомендовать художника для Японии. Идя заказывать монастырский экипаж, в коридоре столкнулся с Я. А. Гильтебрандтом и его братом, студентом Me– дицин. Академии, Владимиром. Проболтали до половины 11-го, вспоминая Японию, причем Я. А. явил новый знак сочувствия iv Миссии, рассказал, что возбудил участие к ней и в Ялте, куда г эдил с сестрой, по случаю ее болезни, и рекомендовал писать гуда к Софье Ив. Зибер, содержательнице общественной библиотеки и читальни. У Иордана встретила супруга его, заявив, что Ф. Иван, уже оделся и ожидает. Старик, работавший в то время над гравированием портрета В. Князя Владимира Ал., принял задушевно-просто; бросил работу, повел в гостиную; рассказал, что нашел художника для Миссии, совершенно русского: Ив. Ив. Творожникова; «творог! – то совершенно по-русски! !юп!» Варвара Ал. пригласила к чаю, под предлогом, что прозябли (было градусов 10 морозу); дочь их наделала тартинок из икры. Д. Д. отказался от чаю и заинтересовал В. Ал. После чаю пошли осматривать Мозаичное заведение. Сам Иордан повел, представил художникам и рассказывал главное. Художники оставили свою работу и были весьма любезны; один рассказал в подробности у своей работы – бичевание Спасителя – весь процесс мозаичного производства. Все работы для Собора Св. Исаакия. Что за грандиозные произведения! Это – слава России! Нигде в свете нет – лучшего мозаичного заведения! Наши мозаисты и на выставках и de facto – лучшие в мире! Поцелуй Иуды, Великие князья св. Михаил Тверской, Александр Невский, св. Сергий, св. Царица Александра, бывшая на Парижской выставке и получившая первую золотую медаль (были еще состязатели итальянцы, но далеко отстали), св. Ев[ангелист] Иоанн Богослов, – громаднейшая картина, с ангелами, – св. Димитрий Царевич, – все эти художественные создания и через тысячу лет будут свидетельствовать о высоте художественного таланта русских! – На втором этаже, где с лестницы любовались прелестью икон, лежащих внизу, видели иод номерами образчики мозаичных столбиков, которых числом по колерам до 20 тысяч, по словам Иордана; потом мелкое мозаичное производство, – небольшая икона в 2 тысячи рублей, – и художник – со странно глядящими глазами, п. ч. на такой работе нельзя не испортить наконец зрение (и будущность бедных художников – ничем не обеспечена! При нас к Иордану приходила вдова мозаиста-художника, третий год уже хлопочущая о ка– ком-нибудь пособии себе, – плакала, бедная! А Иордан: «забыли поместить в уставе о пенсии...»). Были, наконец, в химической комнате, где по требованию художников тотчас же изготовляют-ся столбики потребных цветов. Мне предложили указать цвет, какого приготовить столбик; я указал на синий, щепоть белого чего-то, ляписа, – у очага в две минуты смесь была растоплена, на вертеле смешана и, по моему же желанию – вытянута в 4– угольную палочку, которая сейчас же была разделана на мелкие куски, завернута в бумажку и отдана на память. Чудо, как все приспособлено! Когда были в химической, пришел Ив. Ив. Творожников; некогда было разговаривать и хорошо знакомиться здесь; но физиономия его с первого же раза мне понравилась. На возвратном пути в комнаты Иордана заглянули в другие моза-ичные комнаты, между прочим в парадную приемную, где стол неизвестного происхождения, но великолепной мозаики, и про-изведения итальянской мозаичной школы по стенам. У Иордана опять был пирог и кофе. <...>

14 ноября 1879. Среда

Утром написал ответ В. Я. Михайловскому на вопрос о здоровье и брату Василию. Поехавши в город к П. А. Гильтебрандту, видел город, иллюминированный флагами, так как сегодня день рождения Цесаревны. С Гильтебр. к А. И. Резанову, ректору в Академии Художеств по архитектуре. И он хорошо отозвался о Творожникове: «скромный-де, могущий писать в иконописном стиле», – порекомендовал и архитектора – для написания плана нашего храма, – у него же работающего молодого человека; с архитектором условились, что он в пятницу утром придет ко мне с рисунками разных стилей. <...>

15 ноября 1879. Четверг

Утром пришел студент Академии Устинский, изъявивший желание ехать в Японию; отказал ему, – непостоянен и странен. Пришел Творожников, – сам отказался, под предлогом, что хочет ехать в Италию усовершенствоваться в живописи. В то вре-мя, когда он сидел, от Митрополита пришли звать. <...>

Когда зашла речь о Государст. Совете, то Митрополит стал пугать, что еще там могут не дать и что нужно попросить гр. Пу-тятина походатайствовать в Департаменте экономии, чтобы не остановили.<.„> Рассказал об Елисееве, что строит совсем не-нужную церковь на Охте, над гробом своего брата, тогда как лучше бы построить в Японии. Когда я сказал ему, что завтра придет прхитектор из Академии Художеств говорить со мною о плане церкви, он вытащил заранее приготовленный листок бумаги, с очерком базилики и советовал построить в таком роде; я попросил листок, чтобы завтра показать архитектору. «А правда ли, что у вас там женская школа в таком дурном здании?» – «Правда». – «Детям холодно зимой». – «Это еще ничего, что холодно, и хуже всего то, что здания могут рухнуть от ветра и дети все будут передавлены». – «Ну вот! Как же можно это допустить! У вас там 500 р. от графини Ламберт на женскую школу; я дам еще 500, отошлите, скорей и напишите, чтобы наняли хороший дом для школы».

16 ноября 1879. Пятница

Утром сходил в баню; не успел осушиться, как пришел архитектор, рекомендованный Резановым, – Павел Иван. Реутов. Базилику Митрополита разбил; свой план византийского храма с куполом начертил весьма отчетливо, после некоторых расспросов у меня о местных условиях. Видно, что архитектор – делец, но за план назначил 600 р. (по проценту с 60 тыс.), – говорит, что месяца два придется проработать. <...>

17 ноября 1879. Суббота

Утром испугался, что опухоль под языком делается все больше и больше. Отправился к Ф. Ник. Быстрову, чтобы спросить у него какого-нибудь доктора посмотреть. Пошли к доктору Замка; он успокоил, сказав, что просто «одна железка опухла», и прижег опухоль ляписом; за что я оставил ему 3 рубля. Просидел почти до вечера у Ф. Н., пот. что надоело метаться целый день по городу, да и говорить больно было. На прощание Ольга Петровна дала ромашки – настоять и полоскать во рту. По возвращении, когда пил чай у соседа о. Арсения, во рту распухло еще больше, и сделалось очень больно, так как кожа от прижигания сошла.

Я испугался, что, пожалуй, если опухоль продолжится – задушить может. Послал за лаврским фельдшером, между тем стал полоскать ромашкой, от которой тотчас же чувствовалось успокоение боли. <...>

18 ноября 1879. Воскресенье

Опухоль железы значительно опала; но так как ухо было заложено, и вообще чувствовалась простуда (в предупреждение которой вперед я вчера, возвращаясь от Ф. Н., купил валенки и шерстяные кальсоны), то я положил целый день просидеть дома. В 9-м часу позвал Митрополит и вручил 500 р. на женскую школу; я захватил с собою рисунок плана Реутова; Митрополит рассказал много случаев, как купола и в России падали и давили людей; опять мои мысли значительно были поколеблены в пользу базилики; советовал Митрополит поговорить с его знакомым архитект. Щуруповым и велел спросить адрес в Секретарской. <.„>

19 ноября 1879. Понедельник

Встал совершенно здоровый, кроме небольшой опухоли железы. Напившись японского чая, что еще больше ободрило, напомнив Японию, отправился в город, в монастырских санках. <.„>

Побыл в Новодевичьем монастыре, чтобы сказать, что иконы для нашей Домовой церкви, наконец, нужно решить писать на гладком золотом фоне, с бордюром насечкой; решили еще писать на цинке, без шпаклевки.

21 ноября 1879. Среда. Введение

В 7 часов утра в Крестовой Церкви участвовал в совершении Литургии Высокопреосв. Исидором. Как благоговейно старец служит и как раздельно произносит каждое слово! На Часах же передали приглашение Владыки на обед в половине первого.

<...> Обедали втроем (был еще эконом Лавры). Разговор ничтожный, большею частию о рыбе, раках и устрицах. Эконом покушался рассказать чудо о каменном горохе в Палестине, но Владыка заподозрил сказание. Между прочим Владыка сообщил о новом покушении на жизнь Государя близ Москвы – взрывом нагонов 19 ноября. Я впервой от него услышал; он же сообщил рассказ Государя ему о подробностях покушения Соловьева, – кик действительно чудесно, – только мгновенным отступлением Государя с тротуара он избежал пули. Здесь же, от эконома, услышал, что Мирский помилован – избавлен от смерти и накати каторгой. <...>

22 ноября 1879. Четверг

Утром принесли от Владыки фунт чаю и 10 ф. сахару. Вчера приносили, но меня не было дома. Что за доброта Владыки! С Щуруповым в половине 9-го часа пришли к Владыке. Щурупов показал набросок храма – совершенно в визант. стиле. «Что вы, что вы! Там у них ни копейки; если какой-нибудь богач вздумает строить церковь и вы представите этот план, я вам низенько поклонюсь, а в Японии вроде храма Спасителя в Москве – это невозможно».– «Ваше Выс-во, в Японии кирпич дешев...» – вставил я. «Если ты будешь мешать, то я брошу все, и делай, как Iнаешь, – ничего не выйдет», – сердито обратился ко мне. «Не буду, не буду»,– поспешил я успокоить ворчливость старца, и речь двух старцев продолжалась (Щурупов тоже весь седой). Иытащил Владыка новый набросанный план храма. «Он хочет, чтобы церковь крестом была, вот и крестом». Ни базилика, ни низант. стиль, ни тоновский, но очень практичный храм, с тремя престолами. Долго было объяснение, вставлял замечания и я, а архитектору, видимо, не нравилась неопределенность стиля; но как человек практический он во всем соглашался с Владыкой и взялся сделать карандашом набросок. Владыка все-таки потребовал карандашного эскиза предварительно, – что за опытность, умение говорить с людьми, – словом, целая практическая фило-софия! Хоры, по-видимому, любимые Владыкой, не были забыты в храме; а по поводу их обнаружилось, что письмо о. Владимира о Семинарии, написанное так простодушно-юношески, произвело свое действие; у Владыки засела в голове Семинария, – засело и женское училище. <...>

И пришло мне в голову, что у этих людей, высокопрактических и престарелых, несмотря на то, что они, по-видимому, о деле мало говорят, – быстро, разом, вследствие безотчетного навыка к комбинированию фактов, признаков, малейших штрихов, являются прямо готовые результаты в виде постулатов к неотложному выполнению, – точь-в-точь как у людей, способных к математике и воспитанных для нее, мимо простых арифметических действий пишутся готовые, мгновенно в голове образовав-шиеся выводы. Да, старческая опытность – своего рода гений! Мне вот (должно быть, я слишком плох, если в 43 года поступаю как мальчишка) хотелось бы много рассказывать о Миссии, и я отчасти недоволен был, что Владыка не дает мне разболтаться и высказаться, но у Владыки, по небольшим штрихам, все нужды Миссии – как живые, – и среди тысячи других дел он ясно сознает их и сильно хлопочет! Преклоняюсь пред светлым старчеством и укоряю свое грошовое воодушевление делом – и притом исключительно одним делом, с полным безучастием ко всему другому в мире! Что за бедность, узкость натуры! Знать, для Японии я только и годен, – для незаметного уголка земли! А люди настоящие способны замечать и нас – микроскопических насекомых, и вести дело широкое, дело Православия вообще. Да будет хвала Господу, что всегда есть в мире и такие люди. Иначе мир обратился бы в каплю инфузорий.

<...> Возвращаясь, встретился в вагоне от Никол, моста с японцем Андо; потом хотел зайти в Исаакиевский Собор, но молебен уже кончился. Сегодня молебен служил Митрополит – благодарственный, по случаю избавления 19-го числа Государя от смерти. Пригласили сесть в лаврскую карету возвращавшиеся диаконы; по Невскому нельзя было ехать – весь занят был войсками, ожидавшими приезда Государя. Приезд назначен был утром в 10; но очевидно – с намерением сделана неопределенная отложка. Бедный Государь! Его преследуют, как гончие зайца! Великую душу нужно иметь, чтобы не сойти с ума или не сделаться тираном! Народ, несмотря на мороз, с утра толпился около вокзала и Зимнего Дворца. По возвращении в Лавру, в 4 часа, после вечерни, участвовал в служении акафиста св. Александру Невскому, по случаю завтрашнего праздника. Да не забудется никогда светлый чин и стройность служения! Архиерей (Гермоген), 4 Архимандрита (я стоял против наместника о. Симеона), 4 иеромонаха, Архидиакон – за Архиереем, снимающий митру с него, два диакона, кадящие пред ракой со св. мощами, обратись к лицу святого, два диакона с дикирием и трикирием, стоящие по обе стороны раки пли предходящие Евангелию, послушники в стихарях – за Ар– х переем и Архимандритами. <...>

24 ноября 1879. Суббота

<...> Постоял немного за Всенощной в Казанском Соборе. Певчие прекрасно пели, особенно щеголяли альты, заглушавшие иссь хор. Бросился в глаза глубокий смысл свечей пред иконами: и полутемном храме – потому, чтобы такую громаду достаточно осветить, нужны тысячи свечей, – два подсвечника, – пред чудотворной иконой, и направо пред Спасителем, – точно яркими .тездами на небе сияли бесчисленными светами жертвованных молящимися свечей. Когда стали читать Шестопсалмие, отправился в Исаакиевский Собор. Должно быть, более тысячи было молящихся, но Собор казался довольно пустынным. Постояв немного за народом, отправился в алтарь. Служащий протоиерей надоел разговорами в алтаре. Гимназисты Лёля Храповицкий, I [ефедьев и Дмитриев – из реальной гимназии, пришли из противоположной стороны за благословением, и Лёля зазвал к себе поеме Всенощной. Подошел под благословение и какой-то католик, попросивший его на французском языке. Начиная с ирмосов вы– I пел к клиросу. Что за чудное пение! А когда сошлись оба клироса для пения «Слава и ныне» пред Великим Славословием», и потом «Слава в вышних Богу», когда запели – среди великолепия храма, когда море голов православных христиан видится тут же – мне сказалось, что только великий народ в таком великолепном храме таким дивным пением может восхвалять Бога, – и дрогнуло чувство и религиозное, и патриотическое! Слово «свет» пропето было так сильно и полно и с таким медленным замиранием звука, что мне казалось – в Японии в это время занимается заря и оттуда шлется радостное известие, что и там – свет! Вот где, в таких храмах можно воспитывать прочное религиозное чувство, основу всех добрых чувств на земле! <...>

1880 г.

С.-Петербург

1 января 1880. Вторник

Только что пробило двенадцать часов ночи на 1880-й год. Встречаю Новый Год в келье Александро-Невской Лавры. Скучно! Не от одиночества. Мог бы встретить Новый Год в обществе. К десяти часам вернулся от графов Путятиных; думал было там встретить – скука; к товарищам в семейства пойти бы – опять скука, в Лавре к кому-нибудь – еще больше скука. И вот общий тон моей жизни в Петербурге – скука. Или уж я сделался не годен ни к чему, что только скука одолевает? Но отчего же, когда или внезапно двинется дело по Миссии, или большое пожертвование кто сделает, точно на крыльях весь день летаешь? То – обман, или это? При скуке думаешь, как бы умереть поскорей, при успехе – рано, еще – куда! И везде-то хорошо, где нас нет, и все то интересно, что предпринято и не доведено до конца. Завтра узнаю, прошло ли дело о двадцати девяти тысячах шестиста девяносто пяти металлических рублях для Миссии чрез Государственный Совет; если да – радостен будет Новый Год; нет – тоска задавит; озлюсь разве на несколько дней, а там – опять скучная процедура. Скоро ль же в Японию! Там хоть дело – прямо к делу, не вялое и выжидающее, а живое и жизненное. О, не дай Бог заскучать в Японии – нет больше спасения от скуки на земле; по крайней мере, в России – всего менее. <...>

5 января 1880. Суббота. Десять часов вечера

Утром в девять часов побыл за Обедней в Духовской церкви. Как славно поют послушники и что за голоса; особенно – первый тенор; заливался, точно соловей. Стоял у входа из коридора; впереди виднелся отец Мемнон, по правую сторону – Архидиакон Валериан в косичках. Съездил купить почтовой бумаги и взять на углу газеты. В газетах везде придавленность видна, точно наступили на хвост. Вернувшись, только стал просматривать, пришел Яков Аполлонович Гильтебрандт – из моряков самый усердный и благожелательный к Миссии. За ним пришла Н. А. Песлян (жаль, что очень пожилая, – с ее духом и характером годилась бы в Японию). Когда она сидела еще, пришел Владимир Александрович Соколов, механик с «Соболя»; тоже необыкновенно благожелательно относится к Миссии, и чрез его тестя – Протоиерея Крюкова – можно, кажется, добыть кое-что для Миссии у знакомых ему петербургских богачей. В два часа началась Вечерня в С-оборе и за ней – Водоосвящение. Совершал Богослужение Высокопреосвященный; я назначен был в служение, в чем и расписался вчера в книге. Ставлен вторым после Наместника. Порядка службы не знаю; спасибо, обок становится ризничий, отец Мит– рофан, и, подталкивая, напоминает, что делать. Водоосвящение совершается очень торжественно. Благословляет воду Владыка, опуская сложенные для благословения персты в воду, – очень истово, медленно и правильно; подумалось, что совершенно точно так же следует делать это и в Японии, освящая воду для крещения. Крест погружает, держа за верхнюю перекладину, и потом крест лицом кладя в воду и обертывая в воде, после чего стекающую воду принимает диакон в два сосуда; воды стекает много, ибо крест, нарочно для того употребляемый, литой, имеет много впадин. Во время всего Водоосвящения над кадкою воды держат рипиды, а впереди стоят диаконы с дикирием и трикирием; на аналоях: на правом – икона Крещения, на левом – Евангелие; за аналоями и чаном – подсвечник; во время последней эктении и молитвы Владыка кадил. После троекратного «Во Иордане», в продолжение которого единожды Владыка погружает крест, Владыка, сам, подставив руку под стекающие со креста капли святой воды, орошает себе глаза и лицо и кропит крестообразно церковь и народ, после чего пьет воду из ковшика и идет с кропилом и крестом к Алтарю, кропя по обе стороны народ, затем кропит Святой Престол, весь Алтарь, иконостас и передает крест Наместнику; а с другим крестом следовало бы отправиться мне, но отец ризничий сам отправился; при них – диакон с серебряными сосудами, наполненными святой водой; оба отправляются единовременно в обе стороны церкви и кропят церковь, иконы и народ. Между тем пели в это время. Владыке, стоящу на амвоне, на орлеце, и сослужащим пред амвоном, в порядке соборного стояния, Архидиакон на Архиерейской кафедре, среди церкви, произносит так называемую «выкличку», то есть, Великое Многолетие Царю, с упоминанием всех древних его титулов, Царице, Святейшему Синоду, Митрополиту, четырем Патриархам, Архиепископам, Епископам и всему освященному чину и всем православным христианам. Уже второй раз я слышал эту выкличку. Первый раз – в Сочельник пред Рождеством, когда тоже служил Владыка Викарий. После Обедни, начавшейся в двенадцать часов тогда, Владыка и все служившие вышли на средину Собора и пропели пред лежащею на аналое иконой Рождества Христова «Рождество Твое, Христе Боже наш», а певчие – большое «Дева днесь», после чего Владыка и все служащие перешли на амвон и к амвону, как ныне, и была «выкличка», после чего – целование креста. <...>

Сегодня при целовании Владыка Исидор окропил святой водой, причем священнослужащие принимали воду на руки. Свя– щеннослужащие вошли в Алтарь и разоблачились. Владыка остался давать крест и кропить народ; после его сменил иеромонах. За выкличкой поется многолетие разных композиций, между тем как Владыка крестом осеняет народ на три стороны. Для водоосвящения приготовляется огромнейший чан воды, а по левую сторону – огромная чаша для употребления самой Лавры. На чане, обложенном парчой, – перекладина для положения креста; чан закрыт также парчой; пока кончается Многолетие, чан закрывают пеленой. Потом чан открывается и народ, дожидающийся с сосудами (какой у кого есть), бросается брать воду. Детей полиция предварительно убирает; около меня стоявшего мальчика увели назад; при всем том и на сегодня не обошлось без детского крика – какого-то мальчика притиснули так, что полиция должна была спасать его. <...>

И все-таки скука и скука! Скоро ль в Японию!

6 января 1880. Воскресенье.

Во втором часу ночи

Утром, в шестом часу, привратник подал письмо от Константина Петровича Победоносцева с извещением, что Цесаревна желает меня видеть в понедельник, седьмого числа, в два часа иополудни, но что прежде того мне побыть у него в четыре часа или часов в семь или восемь пополудни сегодня, или от одиннадцати с половиной до двенадцати с половиной завтра. В десятом часу, предварительно приславши одного узнать – «Можно ли?», пришли маленькие митрополичьи певчие пропеть кант Нового Года; они приходили и в Новый Год раза три, но не застали меня дома. Дал четыре рубля на двенадцать человек. В десять часов н лаврской карете с отцом Ризничим и отцом Моисеем отправились во Дворец для участия в Водоосвящении на Неве. До Литургии, в галерее, где собирается духовенство, осмотрел портреты Дома Романовых, начиная с Михаила Феодоровича. Осмотрел еще залу французской живописи, где готовился стол для угощения Митрополитов, Архиереев и их свит, другую залу – русской живописи, где «Потоп» Айвазовского, «Нимфы» Неффа, «Жертвоприношение Авраама» и другие. Попросил, чтобы открыли следующую залу, где «Помпея» Брюллова, «Змей в пустыне» Бруни и прочее. «Помпея» всегда одинаково поражает и привлекает. Между тем началась Литургия в Большой церкви Дворца. Ее совершал Высокопреосвященный Исидор, два Архимандрита и два придворных священника. В церкви стояли Цесаревич, Великий князь Алексей и другие Великие князья и чины. Государя и женских лиц Царской Фамилии не было. Певчие пели неподражаемо, особенно хороши дисканты, нигде не слыхал таких – точно мягкая, бархатная волна переливается. Во время Литургии пришли Митрополиты Макарий и Филофей; прочие Члены Святейшего Синода пришли еще прежде; не было только Ивана Ивановича Рождественского, который прежде отслужил Литургию в Малой церкви. Протодиаконы – Червонецкий (старик), Попов и бывший случайно тверской Протодиакон – поражали басами. Пред «Верую» Архимандриты вышли облачаться; потом облачились Преосвященные. На Апостоле Владыка и свя– щеннослужащие не сидели. Наследник во время эктении при упоминании Царских Особ истово крестился. По окончании Литургии открылся Крестный Ход. По случаю холода (было градусов двенадцать мороза), а. ТЭ.КЖ6. быть может, болезни Государыни парада не было – был скромный ход прямо из Дворца на Неву. По обе стороны, далеко от хода, жандармы удержали народ, который виднелся на бесконечную линию по Николаевскому мосту и даже по ту сторону Невы. При ходе городское духовенство облачалось и вышло заранее, так что мы увидели его в ризах, стоящим по обе стороны от подъезда до реки. При ходе же впереди шли со свечами, потом певчие, в стройном порядке (маленькие – впереди); все, и регент, были в красных кафтанах; пели «Глас Господень» и прочие стихи; когда дошли до незнакомых на память, опять стали петь «Глас Господень». За певчими – диаконы со свечами и кадилами, за ними – младшие священнослужащие с иконами, потом Архимандриты, Архиереи, Митрополиты и, наконец, Вы-сокопреосвященный Исидор с крестом на главе, ведомый двумя Главными Архимандритами – Наместником, отцом Симеоном, и цензором, отцом Иосифом. За ними – Наследник и Великие князья. По сторонам священнослужащих шли назначенные в процессию из разных министерств (например, около меня случился чиновник из Департамента Личного Состава Министерства Иностранных Дел). В залах, по которым проходили, было почти пусто – стояли только со знаменами, которыми, кажется, и заключалась процессия, так как с этими же знаменами стояли потом на Иордане, позади священнослужащих. На Иордане под куполом поместились священнослужащие, певчие, знаменщики. Стали в таком же порядке, как в церкви, – Митрополит Исидор, по сторонам: первым – Киевский, вторым – Московский Митрополит, и так далее. Под конец, так как места не хватало, стали в два ряда. По самой средине устроен ход вниз на реку, куда и спустились – к самой воде – Митрополит Исидор и Протодиакон. Внизу – стол, водосвятная чаша на нем и впереди – прорубь на воду. Перила завешаны полотном; все место, начиная с крыльца и под куполом, устлано красным сукном. Водосвятие было <сколь> возможно краткое – Апостол, Евангелие, ектения, молитва. По окончании ее, когда началось погружение креста и запели «Во Иордане», дан был знак, и с Петропавловской крепости началась церемониальная пальба, возвещавшая об освящении воды; пальба продолжалась во время троекратного пения «Во Иордане»; с этим же пением тотчас процессия двинулась обратно в прежнем порядке. Наследник стоял в теплой шинели около балдахина. Его и других окропил Владыка. Еще со святою водою и кропилом (из зеленых ветвей) шел в процессии Сакелларий Церкви Зимнего дворца – он и окроплял комнаты Дворца, по которым проходили, а также и почетный отряд, поставленный в одной зале. По возвращении священнослужащие остановились на амвоне, и Червонецкий сказал многолетие; Царской Фамилии в церкви не было. По окончании пения все разоблачились и направились в залу, где приготовлен был завтрак. Закуска и завтрак были превосходные. Икра, кулебяка, уха, жаркое, пирожные, вина – все носило печать царского яства, не знающего оставлять голодным; заведывал угощением Чеботарев, выслужившийся из простых, но, говорят, чрезвычайно распорядительный и честный (что– то – один заказ, за который просили сто восемьдесят тысяч, он исполнил за двадцать тысяч). В центре стола сидел Митрополит Исидор, по обе стороны его – другие Митрополиты, Архиереи и так далее. Протодиаконы и все лаврские были тут же. Когда налили шампанское, Митрополит Исидор провозгласил здоровье Императора и Императрицы; потом провозглашено было здоровье его, Владыки Исидора; потом – прочих Митрополитов и Архиереев; всегда при этом пели многолетие, вставши. По окончании завтрака, при выходе, я познакомился с Чеботаревым чрез отца Иосифа, цензора, и он, Чеботарев, советовал мне обратиться с просьбою о пожертвовании икон к министру Двора. «После Каракозова много осталось», – говорит.