Текст книги "Дневники 1870-1911 гг."

Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 47 страниц)

1872 г.

1 января 1872. В два часа по встрече Нового года.

Хакодате

Tempora mutantur1. Давно уже нет тех мук, о которых говорилось выше. В конце июня отправил я обоих – о. Григория и Михаила. Прошлый Новый год встречал я в Иерусалиме у о. Антонина. На что было лучше предзнаменований? Святейшее место. Толпою рвущиеся в душу святые мысли, впечатления, воспоминания, картины, неизъяснимо сладкие чувства – радушие прекрасного кружка русских: последний привет удалявшейся из глаз милой родины. И увы! В каком году я был более несчастлив, чем в минувшем? Неприятное – скучно-однообразное путешествие, с горькими мыслями по поводу неудачного выбора миссионера, отравлявшего мне и последние радости тягостного пути. Неприятности от Михайлы, этого, – по правде сказать, мерзейшего из людей, каких только случалось встречать и каким одарил меня – увы – святой же град Иерусалим (не он, конечно, виноват, а виновата моя экзальтация, поспешность и неопытность, хотя на последнее качество в 35 лет стыдно сваливать, – горбатого могила исправит, знать!). Но что Михайла! Мешает и не служит, как взялся – вот, и делу конец! 200 долларов из кармана за урок, не брать вперед пройдоху – по дороге несколько неприятных выговоров, порча нескольких капель крови – и только. Не то с о. Григорием. Боже, как мучил меня этот человек. Пришлось же ведь нарваться! К делу – ни малейшей способности и охоты. Хоть бы на каплю заинтересовался, хоть бы на волос стал заниматься! Да кроме того – точно помешался на том, что я хочу держать себя его начальником, хоть я был буквально его слугой, – чуть не на побегушках у него. И какая раздражительность – чисто болезненная. Из трех месяцев, которые мы про– -кили здесь вместе, три раза мы не говорили с ним без того, чтобы он не пустился бранить меня, – по поводу чего почти все время пришлось молчать с ним: что за жизнь, что за мука! По неделям гжедневно встречаться несколько раз с человеком, завтракать и обедать вместе, жить комната с комнатой и – ни слова! Между тем это был помощник, товарищ святого дела распространения религии любви и мира! Предрешал я дорогой, что будь он хоть самый дурной миссионер, но три года – пока вся Миссия будет налицо – ему должно прожить здесь, – но невтерпеж было прожить в таком аду и трех месяцев, и я, при всех мучительных мыслях касательно будущей судьбы Миссии, при таких решительных шагах, счастлив был несказанно тем, что нашел благоприятный случай отправить его в Россию, снабдив средствами на проезд до Петербурга. Пусть ищет счастья в России, и да простит ему Бог за вред, быть может, невольно причиненный Миссии! И аминь! Баста с ним! Да не всходит он мне никогда на ум! Думать только об нем уже составляет муку! Точно кошмар мне – этот о. Григорий. А там – беспрерывные труды по исправлению Церк– ии, по работам с лексиконом, литографией, учениками русского языка и катехизуемыми! Немалая отрада иногда думать – тру– ды-де не бесплодны; но горем убивает следующая за тем мысль: какие труды! Так ли нужно действовать настоящему миссионеру! Тут просто от обстоятельств Японии зависящий прилив людей, желающих лучшего, чем у них свое! И удовлетворяются ли их желания? Ничуть! Как манны небесной ждут от меня уроков христианских, а я вожусь с Церковью, с лексиконом. Но как бросить и это? Просто – сплетение мучащих обстоятельств, и нет счастья, нет покоя – ни душевного, ни телесного! Да куда тут счастье! Провались оно совсем. Вались, как пень через колоду, моя судьба! Разбейся, пустой сосуд моей горькой жизни, и чем скорее, тем лучше! Вечно один со своими мыслями, своими не– удовлетворяемыми стремлениями, желаниями, начинаниями, мечтами. И все – точно пузыри с горохом: звонки и пусты. И не тешат, а гремят и терзают слух и сердце! Для чего ты породила меня на свет, моя мать! Для чего ты не приняла меня до сих пор, мать-сыра земля? Успокоиться бы, уснуть хоть раз без забот! И если милостив Господь, то ужели он пошлет меня на веки в ад?

Хоть бесплодны мои глупые тревоги, но не злонамеренны они, окромя моих разных человечьих грехов! Грехи – грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни – служение Вере и Господу, и если бесплодна она была, то моя ль вина, что не было у меня ни сил, ни счастья? Сотвори, Господи, суд и прю! И вот жду, жду я себе другого товарища. Не ждет с таким нетерпением влюбленный жених свидания с невестой, как я жду его! Но мне ли, горемыке, счастье скорого свидания! Исполнится вся мера всех возможных и невозможных препятствии, замедлений, отсрочек, просрочек, и уж когда самая злая и хитрая судьба не найдет больше никаких мер, прибудет он. Но каков будет? Больно уж проучил меня один, чтобы лелеять сладкие мечты насчет другого. Успокойся, моя злая судьбина!

Не жду я себе счастья. Рано покинула меня одного на свете родимая матушка! Не привык я, чтобы чья-то ласковая рука гла-дила мою русую голову. И не дам ее ласке! Жду всех бед и несчастий! И идите все – все вы, адские чудовища, идите, терзайте: поборемся! Сломите ль? Проклятие, сто раз проклятие тебе, ад! Выходи на борьбу! Готов и в этот год, как в прошлый!

1876 г.

20 декабря 1876 (1 января 1877)

Больно уж хитро закончено начало 1872 года. Эк ведь экзальтация! Она и в гроб со мной пойдет. Чувствую, что и перед самим собой выражаюсь дико, пиша дневник, а как избежишь фразы, иривитой с детства, вроде оспы? Именно – фраза – мучение – и все, от чего будто бы волос должен поседеть, что – выше. Слана Богу, волос не сед. Значит, природа здравее, чем воспитание. И иди-ка воспитание в направлении природы, из нас выйдут богатыри, взамен мелких теперешних людишек, что пред глазами, – не исключая и себя самого. Да-с, природа родит, – то Божье дело; воспитание или недостаток воспитания – портит, то – несчастие наше. Ну-с, что же природа тебе дала и что воспитание испортило? А природа дала мне – прямой здравый смысл, не совсем дурную натуру, – воспитание же из здравого смысла сделало парадоксальную мечтательность, из доброй натуры – тревожную, подозрительную, стеклянно-хрупкую душу.

1879 г.

С.-Петербург

12 сентября 1879. Среда

В 6 часов вечера прибыл в Петербург и в 7!/2 часов остановился в Знаменской гостинице. Переодевшись, тотчас отправился к сотруднику Миссии, о. Феодору Николаевичу Быстрову, спросить, не послана ли денежная помощь Миссии в то время, когда я был в дороге, а также, в каком часу лучше всего явиться к Высокопреосв. Исидору. Что за радость свидания с товарищем и другом после 9-летней жизни в чужой стране! Оказалось, что помощь послана двукратно:

1. Из Синода 5 тыс. руб., должно быть, построечные, и от Вы– сокопр. Исидора 2 тыс. руб., всего 7 тысяч посланы в конце июля по почте.

2. 5 тыс. руб. от Миссионерского Общества и 1 тысяча от Московской кафедры, всего 6 тысяч руб. посланы телеграммой 14 августа ст. ст. Значит, телеграммы мои к Митрополитам С.-Петербургскому и Московскому, вопреки нашим мнениям в Японии, не были тщетны, и о. Анатолий на некоторое время обеспечен.

15 сентября 1879. Суббота

Утром был у Преосвященных Викариев Варлаама и Гермо– гена; первый очень расположен к Миссии; обещался и еще по-жертвовать икон. Познакомился с цензорами-архимандритами: Сергием – очень добрым человеком, Арсением – довольно сердитым, и был у Геласия – моего старого знакомого, все еще живущего цензором.

Возвратясь в комнату, застал у себя сестру М. Ал. Черкасовой, ту, что за новгородским помещиком; успокоил ее касательно Марьи Алек, и просил успокоить другую сестру, что за доктором.

В 11 часов был на Акафисте в крестовой. Чудно пели! В церк– mi столкнулся с Архим. Мемноном, очередным, – бывшим на– ( тавником в Смоленской Семинарии.

После обеда поехал в Новодевичий монастырь <...>

Заехал к о. Феодору за экземп. рапорта еще, потому что дей– ггвительно, как говорил о. Владимир, об Японской Миссии нигде и никто ничего не знают и нужно всем подробно рассказывать, я иорнулся к себе и застал здесь человека от граф. Ламберт с письмом, в котором выражается вся ее удивительнейшая доброта; no-первых, она принимает все меры, чтобы дать мне доступ к Императрице, которой, к несчастью, нет в Петербурге теперь; во– иторых, прислала еще 500 руб. на женское училище. Что за люди сеть. Как освежается душа таким теплым участием других к любимому делу! И как хорошо, что я приехал сюда! Заржавел бы и шкостенел бы в недоверчивости к людям и подозрительности! Лдесь стряхнется это пыльное бремя, воскреснет юношеская вера н людей, и с удвоенными силами хорошо будет вновь приняться ш дело. Чувствую, что я приеду в Японию другим человеком, не тем – кисло-жестоким, каким выехал.

В 9 часу, устроив с помощью о. Моисея, чтобы ворота в Лавру не были затворены после 10 часов, я отправился к Гильтебранд– гу и в дружеском семействе хорошо провел вечер. Лег спать около 2 часов.

16 сентября 1879. Воскресенье

Чтобы написать статью, положил вставать, как и в Японии, в И часа; Андрей и разбудил; но такое полусонное состояние было, что спустя час опять лег. Побыл за ранней Обедней в крестовой. Служил сам Владыка Исидор. Пели, конечно, превосходно. После Обедни отправились с Афонским о. Арсением к В. И. Сушкину. Славный старец, и по лицу – точно праведник, – редко можно иидеть. такое светлое, тихое, доброе лицо. Пообедали. К сожалению, я скоро должен был уехать, так как хотелось побыть в Лкадемии на магистерском диспуте М.Чельцова, на который еще вчера нашел приглашение на столе и который имел начаться в час. Вернувшись к себе на минуту, был задержан вошедшим Ив. П. Корниловым, который привел с собою еще генерала (в звездах) Ив. Феод. Золотарева; они зашли от Митрополита. Золотарев – горячий старик; слушая о порядках Японии, вдруг схватил меня за руку и воскликнул: «Батюшка, нельзя ли оттуда прислать человека к нам – поучить нас!» Удивительное недовольство у всех текущим порядком вещей! Революция или – важные государств, перемены – в воздухе. Золотарев звал также к себе.

На диспуте приятно было вновь увидеть старых учителей, актовую залу, послушать умную речь Кояловича, взглянуть на молодежь. Защищался магистрант очень плохо; впрочем, провозгласили магистром. Выходя, у крыльца встретился с граф. Путятиным. Встретился точно с отцом родным. Граф зашел ко мне, обещал все содействие; но у него на руках теперь еще дело об Иерусалимской Миссии. Что за возмутительное! Хотят закрыть духовную Миссию, – чем в корень было бы подрезано все православие в Палестине. Авось, граф отстоит ее. Звал к себе в Гатчину; обещался приехать в четверг. Еще когда граф сидел у меня, пришел барон Ф. Р. Остен-Сакен; тоже принимает горячее участие в Миссии, выражается, что это дело мировое. Дал мне благую мысль прямо обратиться к министру финансов Грейгу; к&жется • так и сделаю, приготовив записку. Зашел к эконому Лавры, который очень любезно обещал, когда я буду опаздывать из города, свободный пропуск в ворота Лавры, а также предложил пользоваться монастырской лошадью и экипажем для выезда в город, что будет значительным пожертвованием для Миссии, так как расход на извозчиков огромный. Гулял в Митрополичьем саду, о чем мечтал еще в Японии, так как не знаю более поэтического места для прогулок

18 сентября 1879. Вторник

Утром пришел какой-то преуморительный и замечательный в своем роде субъект—Лазарев, предпринимающий устроение Лавры на Елеонской горе, будто бы с благословения иерусалимского патриарха Иерофея. Враль, каких я не видел доселе. Он и поэт – читал стихи свои, и музыкант «чудотворных» пьес, и издатель икон и картин, которые, однако, в Мюнхене, и друг императоров; Наполеон предлагал ему жениться на своей родственнице —

Ьогорнэ, но он отказался. И при всем том может быть и вредным человеком; об Антонине – почтеннейшем и добродетельнейшем, говорит мерзопакостно; о Митрополите выражается неучтиво; а невежество всему наглому готово верить; и верит, – недаром у Лазарева багровое лицо, пить на что-нибудь нужно же, – и все то кровь и пот русского невежественного народа. Прискорбно! Таких смердящих людей на каторгу бы или в сумасшедшие дома! А русский народ питает и поит водкой их до сизости. <.„>

19 сентября 1879. Среда

<...> Был у Ив. Вас. Рождественского; принял любезно; говорил, что постоянно хлопочет о Миссии и теперь рад помочь ей; но денег ни в Синоде, ни в Госуд. Казначействе нет; запрещено даже из Госуд. Казначейства просить на что-либо новое; но со-ветовал хлопотать о помощи из лавр и монастырей; напр., в Пе– терб. Лавре обратиться прежде всего к наместнику, попросить его, – конечно, Лавра может в год тысячи две давать; если наместник согласится, – тогда обратиться к Митрополиту, пот. что Митрополит не знает хорошо денежного состояния Лавры; могут также помочь Троицко-Сергиева Лавра, Киевск. Юрьев монастырь, где 21/г миллиона капитала, Воронежский Св. Тихона монастырь, – Воронежский Епископ-де, будучи здесь, тра-тил 15 тысяч на одних певчих, – хотел удивить монастырь; на теперешнего Министра финансов – нельзя рассчитывать, – он не войдет в дело, – протестант, – хотя есть и протестанты, хлопочущие о Миссии, как К. Н. Посьет... Сделал визит Высокопр. Аполлосу Вятскому. Старец о Миссии ничего не знает, говорит, недавно и сам в Петербурге; обещался поддержать в Синоде, если нужно будет; заговорил о бедности архиереев, о малости жалованья (он получает всего 900 руб.; а в Петербурге за карету только в год нужно платить 1300 руб.) и проч.; весьма благодушный старец; долго бы слушал его тихую, кроткую речь; но нужно было спешить по предварительному обещанию к В. И. Сушкину, где уже застал о. наместника Лавры и о. Арсения Афонского. Вечер прошел в разговорах и угощении со стороны В. И. Был еще местный о. протоиерей.

20 сентября 1879. Четверг

Согласно данному графу Е. В. Путятину обещанию, утром отправился в Гатчину, но на утренний поезд запоздал; совершенно как с Чичиковым; «не запоздай», – говорил я кучеру лаврскому; «не запоздаю, как можно», – отвечал он и не тревожил свою жирную лошадь; приехали на Варшавскую, при нас машина свистнула; «вишь ты, запоздали», – хладнокровно заметил Се-мен; приехали на Балтийскую, – «запоздали», – протянул он опять и повернул назад. Возвратившись, встретил несчастную какую-то у дверей; Боже, что за бедность и [1 нрзб.] на Руси! <...>

В I1/2 ч. пополудни отправился в Гатчину. Граф и Ол. Евфи– мовна встретили на станции; остальное семейство на полдороге к дворцу, где живет граф. Что за милое семейство! Полтора дня прожил, точно у родных. К несчастью, все время был болен про-студою. Что за парк в Гатчине! Гуляли, но сыро и холодно было, и ломало меня так, что едва терпел.

22 сентября 1879. Суббота

Баня и малина – чудесное лекарство. Проспал ночь без бреду и встал без головной боли. Только слабость. Написал письмо в Японию и приготовил к отсылке деньги по адресам о. Владимира. Но, кажется, нужно будет просидеть дома целый день, чтобы завтра быть здоровым. Ребятишки пред окнами шумят и резвятся, что напоминает Миссию; только ребятишки больше белоголовые, и мелюзга же такая, что заметил некоторых играющих еще в лошадок (час дня).

Всенощная, без звону, с Воздвиженья бывает в Духовской церкви; отстоял там; митрополичьи певчие хуже, чем прежде были; басы довольно плохи; впрочем, когда весь хор поет, сильны. После Всенощной позвал к себе о. Моисей слушать игру на фисгармонике и пение о. Вениамина, иеродиакона, регента хора монахов; артист; но Моисей мешал слушать болтовней.

24 сентября 1879. Понедельник

Сдал письма на почту: денежные о. Владимира в Константиног– рад 75 р., и в Казань 100, и в Японию. В почтамте долго приходится ждать, пока дойдет очередь сдачи. А русский народ что за адресы иишет! И мне пришлось одному ярославцу переписать адрес, потому что у него там ни слова нельзя было разобрать. Часов до 7 вечера потом провел время у Ив. Ив. Дёмкина. Был с ним в церкви на вечерни; понравились очень маленькие приделы – с одною дверью – северною в обоих. В Японии в маленьких церквах нужно будет подражать; и иконостас занимает весьма мало места:

цар.вр. дверь иконы

Показывал он потом свою богадельню: старушки и дети, бывшие бесприютными, живут совершенно счастливо; дети ходят н училище. На втором этаже дешевые квартиры: за 2х/г руб. в месяц две жилицы вместе имеют просторную теплую комнату. В кухни проведена вода. Со временем и 2-й этаж имеется в виду отдать бесплатно – бесприютным. Совершенно в духе первых времен христианства: Церковь призирает своих вдов и сирот. В подражание Благовещенской богадельне теперь во всех петер-бургских церквах заводят такие же. Замечателен великолепный образ святителя Тихона в богадельне: когда Ив. Ив. Дёмкин был очень болен ревматизмом, один прихожанин дал обет построить этот образ и киот, если он выздоровеет. Вот так любят дети духовные своего пастыря и молятся о нем! Началась богадельня постройкой – почти без денег; главный возбудитель и осуществитель доброго приходского дела о. Иоанн Дёмкин. Образцовый пастырь он; вечно – по требам и церковным делам; и всякого приходящего звать его на дело – встречает с такою любовью, каким бы делом ни занят был или как бы ни был уставши в то время: «кого Бог дал там?», или: «а вот Господь и еще посылает дело», только и слышатся его слова. Побольше бы таких пастырей! Оттуда заехал к Ф. Н. Быстрову; взял сборную книжку; испрошу благословение Владыки с нею ездить по гостям; или, быть может, он разрешит сделать другую маленькую книжку, для сбора на храм и женское училище. Отдал ему пока на сохранение 925 р., что М. А. Черкасова привезла сборных в Японию, и 1000 р., что от гр. Ламберт. Опять очень возбудилась мысль – иметь иконы для нашей церкви в Миссийском доме – византийского стиля. Отыщу академика Солнцева и посоветуюсь с ним; если в Петербурге могут хорошо написать, непременно закажу, хоть бы и дорого взяли; в итальянском же – будут в большом храме, – напишут в Новодевичьей обители.

25 сентября 1879. Вторник

Утром было скучно и грустно. Не мог писать статью. Тревожит все время мысль о сущности дела, о постоянной сумме на Миссию. Раздумавшись, написал следующую схему для представления или показывания кому следует в виде memorandum'a. Для Духовной Миссии в Японии необходимы: Епископ 7 миссионеров

3 певчих и вместе учителей пения в Семинарии и Катехиз. училище и помощников преподавателя в Семинарии

Иконописец и вместе учитель иконописи и храмовой архитектор 2 диакониссы. Имеются налицо:

4 миссионера, с содержанием их

1 певчий и регент миссийского хора, без содержания

1 диаконисса, без содержания.

Нужны вновь: Рубли серебряною

монетою

Епископ с содержанием каждому 3695

3 миссионера, с содержанием каждому 6000

2000 руб., всем

Содержание нынешнему регенту хора 1500

2 певчих, с содержанием каждому 1200

руб., обоим 2400

Содержание для нынешней диакониссы

1200, и другая диаконисса, с тем же со

держанием 2400

Иконописец, с содержанием же 2 500

Итого 18495

На нужды Миссии и Церкви, как изъяснено в моем рапорте Св. Синоду от 18-го текущего января 46000

Всего 64 495

Эту сумму предполагается добыть из следующих источников:

От Рижского викариатства 3695

Обещано

от Св. Синода, из капитульных 3000

от Миссионерского Общества 23800

из Государственного Казначейства 26000

от Александро-Невской Лавры 2000

от Троице-Сергиевой Лавры 2000

от Юрьевского монастыря 2000

от Киево-Печерской Лавры 2000

Всего 64495

Примеч. Больше сей суммы Миссия никогда не попросит никакой помощи ни от какого учреждения. Нужду в построении миссийского храма и женского училища рассчитывается удовлетворить добровольными пожертвованиями.

Вечером, согласно совету о. Протоиерея Ив. В. Рождественского, пошел предварительно посоветоваться с о. Симеоном, наме-стником Александро-Невской Лавры, касательно возможности :>той Лавры удовлетворить моей просьбе. Он нашел возможным, но предупреждал не говорить о том Митрополиту, обещаясь, если Митрополит спросит его потом, сказать, что можно дать 2 тысячи ежегодных от Лавры. От наместника отправился к гр. Путятину, так как обещался быть там попозднее, ко времени, когда он воз– нратится от Всенощной. Показал расписание и графу. Он скептически отнесся, сказав, что не дадут, по его мнению, особенно в Миссионерском Обществе.

26 сентября 1879. Среда

В 8 часов утра пошел к Митрополиту. Усадил пить чай с собою. «Вот схема нужд миссии». – «Что схема! Вы думаете, не хотят делать: не не хотят, а нет средств; в Синоде – нет, в Государст. Казначействе не дадут...» И пошел, и пошел. Улучив минуту, я сказал, что просил бы, если возможно, от Лавры 2 тысячи ежегодно. «Я вам дам не от Лавры, а от кафедры эту сумму». Почтительнейше поблагодарил. Все равно, откуда бы ни шло, лишь бы было. «А от Юрьевского монастыря можно ли просить?» – «Там все суммы распределены – что на что; впрочем, из остатков от статей, быть может, найдется». Не запретил съездить мне попросить от настоятеля. «Благословите поехать в Москву, просить помощи Миссион. Общества». – «А я думал, что уже вы там были; я и не знал, что вы здесь». – «Хотел было тотчас же ехать, да сотрудники остановили, сказав, что неловко, приехав в Петербург, не явиться к благотворителям Миссии; визиты и задержали меня».

Так как нашел в комнате письмо гр. О. Е. Путятиной, писанное еще вчера утром, в котором она говорила, что узнает пред-варительно у К. П. Посьета, когда можно быть у него, чтобы не сделать даром такого длинного конца к нему, так как он часто занят делами по Министерству до невозможности принять, – вчера же вечером я не сказал, что сегодня еду в Москву, ибо и ехать так внезапно сегодня только решился, то нужно было съездить к графу, чтобы предупредить О. Е. осведомляться у Посьета. Не застал дома, были еще у Обедни (День Иоанна Богослова). На возвратном пути купил небольшой саквояж, сапоги и проч. мелочь. Возвратясь и уложившись, опять поехал к гр. Путятину, и простившись, в 3 часа отправился в Москву. На вокзале встретился с Мордвиным, бывшим секретарем Синода, служащим теперь по Министерству юстиции. Растолстел; звал к себе, – по Знаменской, 8. Соб. дом.

В вагоне 2-го класса сидел в отделении со стариком вдвоем. Спать способно было. Старик угрюмый; разговорами и расспро-сами не мешал.

Москва

27 сентября 1879. Четверг

Остановившись в Москве, на Никольской ул. в Шереметьевских номерах, по совету моего соседа в Невской Лавре о. архим.

Арсения я отправился к сотруднику Миссии о. Гавриилу Сретенскому. Принял по-родственному, он и сестра его. Но немножко многоглаголет. На слова его положиться – станешь на ходулях. •• Вы теперь и то и это в Москве...» Верно одно, что дело Миссии мюбезно всем, а «мы» теперь, как и всегда, – ровно ничего сами но себе, без Миссии; так нужно и смотреть и так бы и говорить ясно и просто. Отправился к Преосвящ. Амвросию; не застал дома. В 4 поехал к Высокопр. Макарию. Необычное время его приема; впрочем, сказали, что доложат. Разговорился старый келейник Высокопр. Иннокентия, – очень сокрушался о смерти его. Приятно было видеть преданность старого слуги. Высокопр. Макарий принял любезно; тотчас же согласился жертвовать от кафедры 2 тысячи в год, заметив лишь, чтобы инициатива шла не от него, «а если Высокопр. Исидор обещался, то и я обещаю». Иначит, уважение – к старшим; добрый пример для желающих подражать. Касательно Лавры – Троице-Сергиевской, сказал, что она теперь не в состоянии, так как сама, по случаю произведенных построек, в долгах теперь. Касательно же 23800 р. в год сказал, что он согласен; но, кстати, – завтра заседание Совета Мис. Общества; он скажет, но настаивать не будет, чтобы не стеснить. Я предложил прийти на случай, если бы в Совете понадобились личные объяснения касательно Миссии, но он отклонил, сказав, что будут стесняться выражать свои мнения. Вечером опять был у Преосв. Амвросия. Принял с распростер, объятиями: «ваши письма о нуждах Миссии за сердце хватают»; должно быть, разумел корреспонденцию с дороги. «Рады бы сделать все, что просите, да средств нет; в нынешнем году сбор меньше...» – «Ваше пр-во! Дайте в год 23800 – больше ни копейки не попросим; ведь все равно же, почти столько уже жертвуете, – за прошлый год переслали до 17 тысяч, – но помощь не определена; прибавьте еще несколько и определите твердо, чтобы нам знать, что мы имеем». – «И расписку дадите, что больше не будете просить?» – «С удовольствием; и честное слово вдобавок даю, что исполню обещание, – больше беспокоить не буду; даже все, что будет поступать непосредственно в Мис. Общество для Японской Миссии, пусть будет в числе 23800 р.». – «Я со своей стороны согласен; но согласятся ли члены Совета, не знаю; побывайте у казначея Общества В. Дм. Аксенова, попросите его и скажите, что я согласен; а расписку к завтрему приготовьте», – заключил Преосвященный, смеясь. Стали к нему сходиться для заседания члены Комитета по сокращению епархиал. приходов. Представил всем; познакомил; заставил рассказывать о Миссии, чтобы заинтересовать их, попросил прочитать «Отче наш» по– японски. Тут же пришла ему мысль собрать общее миссионерское Собрание, для того чтобы выслушать рассказ об Яп. Церкви и утвердить смету на нужды Миссии. Когда пришло время Комитету начать свои совещания, Преосвященный сказал о том, и я откланялся. <...>

28 сентября 1879. Пятница

<...> Запустил дневник, а между тем хотелось обозначать каждый день в кратких чертах, чтобы после – в Японии, когда взгрустнется и захочется в Россию, при взгляде на дневник останавливалось прихотливое хотение. «Хорошо только там, где нас нет». В Японии хочется в Россию, а в России прожил ли хоть один день, чтобы не хотелось в Японию? Где счастье? Нет его на земле; везде, где бы ни быть в данную минуту, полного спокойствия и счастья никогда не испытываешь; всегда стремишься к чему-то вперед, жаждешь перемены; а придет перемена, видишь, что не того ждалось, и возвращаешься помыслами к прежнему. В России – лучшие из лучших минут, это, конечно, часы, проводимые мною у Ф. Н. Быстрова. Маленький земной рай это милое семейство, – и нет, кажется, – не видал лучше его на свете. Что за милый юноша этот вечно вдумчивый и серьезный Коля! Весь рой юношеских мечтаний и идеалов мне чудится на его лице. И благоуханною струею проносится пред воспрянутым духом свое собственное молодое время, – всегда – вдаль – вдаль; настоящее американское go let [sic], идеализированное и облеченное в лучшие, прозрачно-тонкие, нежные формы человеческой жизни и деятельности. Чистый, девственный румянец лица, скромный взгляд, наклонность к музыке, все показывает в моем милом Коле будущего честного деятеля, идеалами руководящегося. Дай Бог ему! И дай Бог родителям вечно радоваться на него. А милый игривый Миша, [1 нрзб.] чистенький и красивый, как зайчик, что за прелестное дитя! Судя по взгляду и по физиономии его, из него выйдет еще лучший юноша, чем Коля. Этот, пожалуй, выйдет в жизни или несколько слаб, или, наоборот, тнжеловат; Миша же – веселый, живой и быстрый, шуткой и юмором будет скрашивать неровности своей жизни и будет, даст I юг, идти твердо и честно к лучшим целям в жизни, – точно так же, как теперь твердо знает, какой у него урок, и честно готовит его, – честно же не утаивает, если по географии двойку получит. Миленькая Людмила – точно хорошенькая куколка; никогда не .щбудется прелестная картина, достойная кисти даровитого художника, как она – с больными зубами – на коленях и на груди матери успокаивается и минуту спустя опять обращается в серьезно улыбающегося ангела. Ольга Петровна – лучшая из матерей, виденных мною на сем свете, и конечно – лучшая из супруг. Да и какая супруга не была бы ангелом при таком муже, как мой неподражаемый по доброте и мягкости и вместе честности и твердости во всем добром Ф. Николаевич! Дай Бог, чтобы многие-мно– I ие годы это семейство было счастливо и для себя, и на счастье и радость.всем, кто имеет счастье близко видеть его! И в Японии я буду отдыхать душою, переносясь мысленно в этот маленький рай земной – на 3-м этаже Михайловского замка! Но все это к слову, а главное-то – относительно моей непостоянной?] и бесприютной души – расцветаю я душою и согреваюсь в этом милом семействе, – но что и в нем наполняет меня? Та же вечная мысль об Японии и Миссии! Разогретый и расширенный душевно – я становлюсь лучше относительно Миссии; значит, и тут главное Миссия, – и вечно и везде – одна Миссия и Япония, и не скрыться мне от них, и не найти другого – лучшего на земле, другого счастья, кроме Миссии и Японии. Так о чем же я скучал н Японии? Чего искала душа? Не убежишь от того, что приросло к ней, – и счастье мое на земле это – одно – хорошее течение дел но Миссии. Оно и правда! Не был ли я счастлив каждое утро в Японии, – счастливее даже, чем в семействе Ф. Н., – возвращаясь с класса Догматики в Катехизаторской школе? Душа тоже согрета и расширена, и хотелось бы говорить и говорить, хотелось бы поразить все зло, всю ложь, неправду, католицизм, протестантизм, нее, что против Христа! Да, так, пожалуй, для меня единое истинное счастье на земле! Дай же, Боже, мне поскорее вернуться туда и никогда уже не скучать там и не хотеть в Россию! При прочтении этих строк, когда какая досада или тоска станет одолевать в Японии, дай, Боже, всегда успокоиться и отрезвиться от недельной мысли искать счастья – хоть бы во временном отпуске в России. Боже, да какое же это счастье! Напротив, не несчастье ли? Дорогой тоска смертная; здесь вот до сих пор мечусь, как угорелый, из угла в угол, – ни покоя, ни отдыха; ласки и любезности – не прелесть, – я наслушался их и в Японии гораздо больше, чем могу слышать в России; свидание с родными – не особенно манит, – вероятно – увижусь – в два дня наскучит; с друзьями, – так вот и с лучшим когда увижусь – только и речи и мысли об Японии же. Э-эх, именно хорошо там, где нас нет! Правда, быть может, перемена мест и лиц много значит в экономии возобновления сил, т. е. отдыха. Но в таком случае можно отдыхать и в Японии, заменяя одно место другим и одни лица другими, т. е. путешествуя по Японии – по церквам или временно уходя в горы. Пусть же никогда, с этих пор – не заскучаю в Японии по России! Оно, пожалуй, не скучал и до сих пор; но множество пережитых неприятностей, необходимость выветрить из головы кое-какие лица и сцены, нужда материальная, недостаток служебного штата – все это порядочно тянуло из Японии сюда. А здесь дай, Господи, – поскорее кончить дела и уехать в мой мирный уголок! Как все там родственно и мило душе! И как здесь все беспокойно и лишено истинного удовольствия! Устал уже здесь. Вот и теперь, 26 октября, пятница, – вечером в 5J/2 часов остановившись в Чудове, чтобы ждать поезда, который только завтра в 4 часа утра пойдет в Новгород, скука! Весь вечер глазел, как лакеи