Текст книги "Дневники 1870-1911 гг."

Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 47 страниц)

Воскресенье 4-й недели Великого Поста

Утром получил письмо из Мацуяма, на Сикоку,– от Rev. Charron, католического миссионера, о наших пленных больных, переведенных туда из Чемульпо и содержащихся в госпитале. Пишет, что «губернатор, полагая, что русским приятно будет видеть француза, предложил ему посещать русских больных; и он бывает у них. Содержат их хорошо, госпиталь – чистый, на-ходящийся в здоровом месте. Одному из больных сделали опера-цию, и он хорошо перенес ее; патер предложил ему религиозное утешение, и больной с благодарностью принял его (в чем состояло это consolation de la religion, не видно). Предлагает мне чрез него послать пленным, если я имею что послать».

Я от всей души поблагодарил доброго патера, просил и вперед его заботы о больных, которых, кажется, 22 там, и послал чрез него им 50 ен на красные яйца в Пасху, несколько икон, 65 брошюр Житий святых, 2 Новых Завета, 2 молитвенника, Часослов, Пасхальную Службу и письмо, в котором утешал их, что они пострадали за Отечество, советовал отправлять общую молитву с пением и чтением по Часослову; один Новый Завет и один молитвенник и 2 иконки передать тому больному, которому сделана операция, прочее на всех, и так далее.

После службы сегодня было собрание комитета (иин-квай*), избранного для рассуждений по церковным делам, касающимся войны, то есть сбора пожертвований и подобного. Я на этих соб-раниях не бываю, как русский. Но, согласно моему внушению, сегодня Иван Акимович Сенума предложил на собрании вопрос о содержании Церквей, – что «пора-де Японской Церкви самой содержаться, без русской помощи».

Рассуждения, конечно, ни к чему не привели. <.„>

8 (21) марта 1904. Понедельник Японский гражданский праздник

Школы отдыхают, мы с Накаем не переводим. Я сижу в комнате, без возможности показаться на глаза кому бы то ни было: голова вся коричневая, вымазана афонским лекарством, не знаю только, поможет ли от лишая, которым я заразился от старика секретаря Сергия Нумабе, пользовавшегося всегда моими ванными принадлежностями и ванной комнаткой. Начиная с последних месяцев прошлого года до сих пор развилась зудь нестерпимая во всей голове, перешедшая уже на грудь и другие части.

Отец Феодор Мидзуно вернулся из Коофу и других тамошних мест, где есть христиане. Везде неудобство от войны, – приходит полиция, осматривает, расспрашивает, хотя притеснений не делает; народ подозревает христиан.

– Да что же подозрительного находят?

– Ничего; а вот «маморё», «маморё» * христианам внушается; прямо и говорится: «Христос-но осие-во маморё»* (храни учение Христово); а они, опуская «Христово учение», останавливают внимание на слове «храни» и думают, что тут таинственно вну-шается «хранить» что-то такое, что может быть вредным.

Поди ж ты! Сколько ни будь бел, а коли черные очки надели, чтоб смотреть на тебя, то никогда белым не покажешься.

А вот и еще нечто подобное. Второе мое письмо разослали из нашей редакции во все светские газеты, и ни в одной из них не толь-ко не напечатали его, но и не заикнулись о нем. Первое письмо тоже было разослано, и из него некоторые газеты хоть небольшие выдержки поместили. А это, когда в нем так ясно опровергалось застарелое вредное мнение, будто «русский царь– глава японских христиан», и когда люди, любящие истину, должны были бы радоваться, что наконец истина ясно брызжет в глаза, и стараться распространять ее, – замолчано мертвым молчанием! Как же они все ненавидят нас!

9 (22) марта 1904. Вторник

Отец Сергий Судзуки пишет, что его Церкви все спокойны и благополучны; везде почти были крещения, даже в бесплодных до сих пор Акаси и Химедзи. В последнем замечательно: одна женщина, по приказанию мужа, стала слушать учение, именно когда война началась; соседи смеются и неприязненно отзываются об этом, но муж и жена не смущаются.

А вот «в Оказаки на христианском кладбище нагробные па-мятники разрушены», катехизатор Василий Таде извещает. Нашли чем ненависть к Православию и России заявлять! <...>

10 (23) марта 1904. Среда

Был Павел Ооеда, один из самых первых по времени христиан, сендаец, один из первых тоже учеников русского языка, которого первого я хотел послать в Россию для образования для служения Церкви; к счастию, это последнее не состоялось, – правительство японское не позволило, – так как Ооеда потом оказался плохим христианином, – вот 28 лет как мы с ним не видались, и он обра-тился в язычника; впрочем, обрадовался свиданию, взял христи-анские книги, чтоб возобновить знание учения и вместе веру.

Слово «ротан»* (русский шпион) обратилось теперь в руга-тельное по всей Японии; им ругают все друг друга, по какой бы причине ни поссорились. Особенно им пользуются политические партии во взаимных ссорах: коли не моей партии, стало быть ротан – и нет тем оправдания и пощады!

14 (27) марта 1904.

Воскресенье 5-й недели Великого Поста

<...> Экзема моя оказывается нисколько не боящеюся афонского лекарства, – с головы перешла на грудь и распространяется большим красным пятном; отсюда уже спустилась на ноги. При-шлось позвать врача. Училищный наш врач Оказаки откровенно сказал, что не мастер по накожным болезням, а надо позвать спе-циалиста, профессора университета, доктора Дон [sic], учившегося в Германии. Оный сегодня и был, и прописал лекарства, и дал инструкцию. Порядочно досадной возни: натираться, сидеть пол-часа в ванной и прочее. Как видно, от секретаря Сергия Нумабе, страдающего этою болезнью, заразился я, оттого что он, полоскаясь каждое утро целый час в умывальной, где моя ванна, пользуется моей хецима* (ветошкой) и прочим. Отсюда урок для будущего: без церемонии не пускать никого в свою ванную, – опрятность и благоразумие этого требуют; теперь вот возись месяца три!

16 (29) марта 1904. Вторник

Отец Петр Сибаяма пишет, что гонения на православных хрис-тиан нет, однако же и там, в Нагоя, полиция делала расследования о Церкви, что, впрочем, служит к пользе самой же Церкви, так как очищает ее от подозрения в чем-либо противогосударственном. Пишет еще, что христиане составили между собою и пожертвовали 100 ен на обеспечение семейств воинов; упоминает, что фотограф Илья Миясита вконец разорился; жаль! Был до сих пор и состоятельным, и благочестивым христианином.

Отец Матфей Кагета, описывая свое обозрение Церквей, за-мечает, что везде народ подозрительно и враждебно смотрит на православных с начала войны, но что нигде у него христиане от этого не ослабевают, а твердо хранят свою веру.

Отец Роман Фукуи из Немуро пишет, что 7 чиновников, или христиан, или слушавших учение перестали показываться в церкви со времени открытия военных действий; стало быть, или от маловерия, или от малодушия ослабели.

18 (31) марта 1904. Четверг

В «Japan Daily Mail» сегодня следующее, под заглавием «А question» (вопрос): «Господин Ханаи Такузо и другие – необ-ходимые тридцать три – 29-го текущего [месяца] в Нижнем Пар-ламенте сделали запрос, на который, к счастию, Правительство не имело времени ответить. Запрос касался земли, на которой воздвигнут греческий собор на Суругадае. Земля эта не отдана в бессрочную аренду. Она только одолжена Русскому Посольству. Но теперь здесь нет никакого Русского Посольства. Поэтому за– просители желают знать: на каком основании держится эта земля под греческим собором? »

К этому редакция присовокупляет: «Есть много японцев, не любящих русского собора. Слишком он господствует над городом и смотрит сверху вниз на императорский дворец. Может быть, благоразумнее было бы избрать другое местоположение. Но день прошел для критицизма этого рода». Совершенно верно! И я верю, что день наступит, когда всем японцам будет нравиться, что их православный собор занимает такое прекрасное местоположение. Божья воля указала ему это место, и Бог приведет к тому, что с императорского места будут молиться на сияющий в синеве небесный крест соборный.

19 марта (1 апреля) 1904. Пятница

Отец Петр Ямагаки описывает посещение своих Церквей – Ямада, Ооцуцу, Мияко и проч. В Мияко крестился отец Петра Уцияма, учителя Семинарии ныне. Отец отдал его мальчиком для христианского воспитания в Семинарию, а сам до сих пор не крестился, хотя знал учение и защищал его пред буддистами всегда, когда представлялся случай. Ныне, в тяжелое время для Церкви, он смело принял крещение; видно, что вера его возросла и тверда. Храни его Бог!

Были у отца Ямагаки желающие креститься и приготовленные к тому и в других местах, но отложили везде под разными предло-гами, конечно, не желая сказать настоящей причины – недостатка твердой веры в суровое время.

Отец Василий Усуи из Одавара пишет, что два полицейских поселены на церковном дворе в доме катехизатора для охранения церкви, семейства отца Василия и христиан. Этим отец Василий успокоен и надеется, что нового нападения безобразников не будет.

При письме отца Василия приложен печатный либток, которым Кометани объявляет во всеобщее сведение, что «он отрекся от христианства и опять исповедует прежнюю свою буддийскую веру». Напечатав это крупным шрифтом, помельче потом «просит покупателей по-прежнему покровительствовать его лавке, а он-де еще больше постарается заслужить их благоволение».

Учинив эту пакость, к своему несмываемому позору, он еще усилил ее тем, что послал кого-то наклеить эти свои листки на домах всех христиан, которых считал слабоверными. К счастию, никто не последовал его примеру. Все христиане держат крепко свое исповедание, хотя и запуганы, признаком чего служит то, что мало бывает ныне в церкви на Богослужениях.

1 (14) ноября 1903. Суббота

Сегодня за Литургией и Панихидой помянули за упокой рабы Божьей Марии Александровны, княгини Мещерской (урожденной Паниной), очень благочестивой московской аристократки, с таким сочувствием отнесшейся к делу Миссии, когда я был в Рос-

1 (14) декабря 1903. Понедельник

В 552 номере «Сейкёо-Симпо» наши три писателя, Петр Исикава, Акила Кадзима и Яков Судзуки, заступились за меня, по поводу нескольких неблагоприятных статеек в газетах относительно меня, при изложении дела Окада, продававшего себя в шпионы; но их статьи, особенно последних двух, написаны так горячо и с такими грубыми выражениями и эпитетами по адресу газетчиков, что совсем неприличны, особенно для духовного журнала. Жаль, что предварительно не показали мне; конечно, я никак не позволил бы напечатать их. Сегодня только прочитал. Представители религии любви и мира, которым заповедано: «Когда клянут вас, благословляйте», так бранятся! Конечно, газеты этим воспользуются, чтоб напасть на христианство.

1 (14) февраля 1904. Воскресенье

Обедня без звона, но христиан было не меньше, чем всегда.

Служили три священника. Я вышел из церкви, поцеловавши крест, дорогой благословляя много христиан.

<...> Христиане держали совет насчет сбора пожертвований

Дневники. 1904 год

<...> Еще тверже, чем в Одавара, держатся христиане предместий города, отчасти по той причине, что самостоятельнее в своей жизни – зависят от земли, а не от людей: ни один из христиан и не думает скрывать свое христианство или иным образом являть робость, а напротив, смело спорят с нападающими и отражают их. Так, в Накамура-хара есть христианин по фамилии Тада; завел он коров и продавал молоко; но с начала войны почти все перестали брать у него молоко как у человека русской веры и, стало быть, врага своей страны; это нисколько не убавило его усердия; притом же он человек состоятельный; когда начались пожертвования на благотворения семействам воинов, он один из первых сделал значительное пожертвование; а из семейства у него – сын на войне. И вот недавно соседи-язычники, собравшись, начали укорять его в измене своей стране; выслушал Тада молча укоры и повел речь, что «вера – верой, она дело души и Бога, а Отечество – отечеством, и христианская вера не только не мешает службе Отечеству, а делает эту службу еще усердней; вот у меня, христианина, сын пошел кровь лить за Отечество, а у вас у кого же сын пошел на войну? Ни у кого! Вот я пожертвовал столько-то на семейства других воинов, из вас кто же столько дал?» и так далее. Пристыженные слушатели, в свою очередь, молча разошлись. <...>

20 марта (2 апреля) 1904. Суббота Лазарева

Мы с Накаем сегодня, побывши в ранней Обедне, продолжали перевод до полдня, чем и закончили занятия до после Пасхи. Остановились на переводе Марковых глав, относящихся к празднику Благовещения, на главе – «если праздник случится в Великую Субботу».

Моисей Симотомае, катехизатор в Сиракава, пишет, что христиане подвергаются злословию от язычников: «всех вас повяжут», угрожают они православным. И христиане иные трусят, хотя не изменяют вере; некоторые богатые христиане говорят и ему: «Брось проповедь».

577

Но Моисей Касай, катехизатор в Хигата, пишет совсем противное этому: христиане его ведения так одушевлены настоящими тяжелыми обстоятельствами, что некоторые готовы все

бросить и идти в Катехизаторскую школу, чтоб сделаться про-поведниками.

Отец Феодор Мидзуно возвратился с обзора своих Церквей в Симооса провинции; здесь все спокойно; христиан никто не тревожит злословием или чем другим, хотя и здесь война очень чувствуется: из округи Сука, ведения катехизатора Филиппа Узава, только отправились восемь христиан на войну. Христиане все усердны в вере, почти все исповедались и приобщились. Было несколько крещений, и один принят из протестантства.

<...> А из селения Фунао, где тоже язычники живут мирно с христианами, отец Петр привез следующую басню, ходящую там между язычниками: «Правительство приказало не давать денег ("кане") в Миссию, там теперь полицейский поставлен, чтоб не допускать "кане" в Миссию, так что там все помрут с голода». «Кане»* значит и «деньги», и «колокол». Что в Миссии ныне нет звона «колоколов» к Богослужениям, это повернули так, что в Миссии нет и не допускается «денег», – и ждут мужички Фунао трагического конца всех заключенных в Миссии!

21 марта (3 апреля) 1904. Воскресенье – Вербное

По причине раннего времени, когда еще нет цветов, верба вчера и сегодня состояла почти исключительно из прутьев ивы с зародышами листьев, – не совсем красиво.

До Литургии сегодня крещено 11 взрослых и детей; причастников же с детьми было больше 100. А в церкви в Коодзимаци совершено крещение 12 детей из Сиротского приюта, которые все потом были у меня с начальницею приюта Софиею Китагава, которой, видимо, помогает Бог в воспитании сирот.

Сегодня рассказала она: «За прошлый месяц задолжала за провизию на пищу детей 50 ен и очень горевала, не зная, откуда взять денег, как на днях приходит один, совсем незнакомый человек и вручает ей 100 ен на приют». Человек этот – язычник, но, видимо, любезный Богу. Пошли ему Бог спасение!

Между гостями после Литургии у меня был христианин Секи из Хацинохе, член Парламента, говорил про церковный дом там, что он совсем обветшал и, кажется, будет скоро разрушен, так как земля под ним занятая, и хозяин требует ее обратно. Новый же христиане едва ли построят – мало их, да и усердных нет, хотя четверо между ними бывшие катехизаторы (Минамото, Икава, Кубо, Сираи).

В 6 часов была Вечерня, за которой были все учащиеся, имеющие говеть на Страстной.

23 марта (5 апреля) 1904. Великий Вторник

<...> И еще воспитанный в России академист ушел с церковной службы, сманенный большим против миссийского жалованьем: Пантелеймон Сато, кандидат Казанской Академии, ушел служить военному ведомству на 70 ен жалованья (от Миссии получал 45). Пришел сегодня и запел Лазарем: я-де и для Церкви это делаю, не смотрите на меня дурно, и прочее и прочее, как все эти продажные души поют при уходе. Прослушав его с улыбкой на лице и скрытой в сердце острою болью, встал, благословил и отпустил. Остался теперь только один безупречный академист в Семинарии, Иван Акимович Сенума. Не знаю, долго ли выдержит он; а, конечно, искушают и манят к измене и его. Другие два – Ивасава и Сай– кайси – наполовину служат Семинарии, наполовину военному ведомству, так бессовестно обездоливающему Миссию. <...>

24 марта (6 апреля) 1904. Великая Среда

В 4-м часу сегодня явился французский переводчик Mr. Andre с письмом от французского министра, Mr. Harmand'a, в котором говорится, что он получил от Русского Посланника в Париже сле-дующую телеграмму для передачи мне:

Pour l'Eveque orthodoxe Nicolai. Paris. 5 Mars. (Avril?)

«L'Empereur dёsirerait que vous fassiez parvenir a nos marins blesses et prisonniers des icones, des livres et tout ce qui est necessaire a leurs besoins religieux»1

Я ответил, что в исполнение желания Его Императорского Ве-личества сам отвезу все это к ним. Отправлюсь в понедельник, отправивши здесь Пасхальную службу в воскресенье, так как

' Православному епископу Николаю. Париж. 5 марта (апреля?) «Император желал бы, чтобы Вы доставили нашим раненым и пленным морякам иконы, книги и все необходимое для их религиозных нужд» (фр.).

если бы захотели сделать это с русскими, то не поспели бы; пришлось бы встретить Пасху где-нибудь в дороге, без службы и без христиан – и русских, и японских. Тотчас же написал в Мацу– яма, чтоб порадовать наших таким трогательным вниманием к ним нашего возлюбленного Государя.

27 марта (9 апреля) 1904. Великая Суббота

В исполнение телеграммы, полученной в Великую Среду, я уже совсем приготовился отправиться в понедельник утром в Мацуяма к нашим пленным и раненым. Но вдруг сегодня от Обедни вызывает меня Mr. Andre на пару слов и объясняет, что он прислан от Французского Посланника удержать меня от путешествия: Министр иностранных дел барон Комура не пускает меня – «опасно-де». Нечего делать, пришлось согласиться. Заготовленное все будет отправлено чрез Французское Посольство к нашим бедным больным и пленным, которых так бы хотелось повидать и утешить. <...>

28 марта (10 апреля) 1904.

Воскресенье – Пасхальное

Слишком грустно не служить и в простое воскресенье, а в Пасху это было бы невыносимо мучительно. И потому я сегодня служил Пасхальную Утреню и Литургию в сослужении трех иереев: отцов Циба, Юкава, Мидзуно. Служба была так же Торжественна, и Собор так же великолепен в своем освещении, как всегда в Пасху. Только народа было гораздо меньше, чем всегда доселе; однако же Собор был почти полон. Ныне были исключительно одни христиане, язычников ни одного, так как предварительно условились церковные старосты с полицией. Зато христианам никому не был воспрещен вход и службе не было никакой помехи от полиции. Полицейских было 12, кроме двух жандармов. Во время крестного хода вокруг Собора полицейские шли по ту и другую сторону от меня, жандармы следовали позади. Никакого беспорядка не случилось; все прошло чинно и благообразно; только довольно сильный ветер погасил все огни в фонарях, которыми, однако, процессия достаточно была снабжена. Из иностранцев на Богослужении были два епископальные миссионера: Rev. Jefferys и Rev. Sweet, оба очень расположенные к Православной Церкви; были до конца Литургии и потом разговлялись вместе с нашею Церковью у меня; я, впрочем, как всегда доселе, не разговлялся с ними, а, освятивши везде в доме куличи и яйца, остался у себя, чтоб христосоваться с христианами, что продол-жалось до рассвета.

С 7 часов начались поздравления учащихся, детей семейств служащих Церкви и др. В продолжение дня приходили телеграммы из разных Церквей, как обычно. Одна получена была из Ханькоу от «Малыгина и Лебедева» со словами: «Христос воскресе»; я хотел ответить тоже двумя словами «Воистину воскресе», в которых, кроме буквы «и», все буквы английского алфавита; «и» же я заменил английским «N», надеясь, что наши поймут; они и поняли бы, но телеграфный чиновник не понял и прислал за объяснением; я объяснил все, но опять прислали – «по-русски телеграммы не дозволительны»; я взял деньги, посланные на телеграмму (5 ен 76 сен), обратно, и тем дело кончилось.

С 5 часов была Пасхальная Вечерня, которую тоже я служил.

29 марта (11 апреля) 1904.

Понедельник Светлой Седмицы

<.„> Сегодня приготовлены четыре ящика посылок отсюда: в Мацуяма два: один для 19 раненых с «Варяга», лежащих в госпитале Красного Креста, другой для трех пленных со «Стерегущего» (трое с «Варяга» выздоровели и в Великую Субботу отправлены в Кобе, к Французскому Консулу, для препровождения их в Россию, по взятии с них присяги, что в продолжение этой войны не будут служить против Японии). Другие два ящика в Сасебо: один для господина Рыбакова, капитана парохода «Екатеринослав», и трех с ним офицеров, другой для больного пленного со «Стерегущего», лечащегося там в Морском госпитале. Во всех ящиках – красные яйца, куличи, по Евангелию всем и по иконке, а офицерам по Новому Завету и иконке, по крестику всем; кроме того, в Мацуяма книги для чтения, сигары, офицерам, кроме того, ящик чая. Сверх всего этого, группе больных в Мацуяма послана отличная новая икона в серебряном окладе, 6X5 вершков, в киоте: Казанской Божией Матери. На изнанке иконы, на бархате я сделал следующую надпись:

«Христос воскресе!

Дорогие соотечественники!

Господь молитвами Пречистыя Своея Матери да исцелит вас и возвратит в Отечество вскоре!

Посылаю вам сию икону, по желанию Его Императорского Ве-личества, Государя Императора. Когда вернетесь в Россию, передайте ее от имени всех вас в божницу нового крейсера "Варяг", на всегдашнюю молитвенную память о вас и особенно на память о трогательной заботливости Государя Императора о своих моряках.

Ваш богомолец, Епископ Николай.

28 марта 1904 года. День Святой Пасхи.

Токио. Русская Духовная Миссия».

Согласно предварительному условию, прибыл Mr. Andre и сделал список всем вещам, прежде уложения их в ящики, для представления Министру иностранных дел. Ящики отправлены во Французское Посольство, которое озаботится доставлением их по назначению. Я написал и письма в четыре места с извещением о посылке. Письма незапечатанными тоже переданы во Французское Посольство.

Mr. Andre говорил, что Французскому Посланнику присланы еще из России 400 ен на нужды наших раненых и пленных.

30 марта (12 апреля) 1904.

Вторник Светлой Седмицы

С 7 часов Пасхальное Богослужение, как и вчера.

Василий Ямада еще в субботу вечером вернулся из Каяма и рас-сказал, что там все успокоилось и христианам, кажется, нечего больше опасаться нападения язычников. Последние порядочно напуганы начальством. Не только местное, но даже губернаторское начальство встревожилось беспорядками в Каяма, и наслано было сюда до 30 человек полиции, наехал суд и разбирали дело очень серьезно. Начались беспорядки со следующего: язычники устроили буддийский молебен об успехе японцев на войне и пригласили к нему христиан; те отказались: «не можем-де молиться бездушным идолам», а язычники приняли это за сочувствие в войне русской стороне, раздражились на это и расшибли христиан. Начальство под влиянием инструкции от центрального правительства отнеслось строго к нападавшим на дома христиан; впрочем, в тюрьму никто из них не был взят, так как преступление состояло лишь в причинении некоторого материального убытка христиан, без телесных повреждений.

<...> Опять я получил нагоняй от какого-то язычника, судя по письму, старого ученого, сущность которого можно выразить так: «Зачем допустил войну? Почему не исполняешь как должно своей обязанности водворять мир?» Хорошо, если бы все такую важность придавали христианскому проповеднику. Тогда, пожалуй, и вправду не было бы войны.

2 (15) апреля 1904.

Пятница Светлой Седмицы

Боже, что за несчастие России! В среду, третьего дня, погиб адмирал Степан Осипович Макаров и с ним броненосец «Петропавловск», наткнувшийся на одну из мин, незаметно выброшенных неприятельским судном в предыдущую ночь недалеко от входа в гавань Порт-Артура. С Макаровым погиб весь его штаб; спаслись только капитан, пять других офицеров и 32 матроса; все прочие офицеры и матросы, значит, около 750 человек, потонули вместе с взорванным и потонувшим броненосцем; из спасенных почти все ранены, в числе их и Великий князь Кирилл Владимирович. Какое горе, какое великое горе! Красота и сила русского флота – Макаров, потонул! Платится Россия за свое невежество и свою гордость: считала японцев необразованным и слабым народом; не приготовилась как должно к войне, а довела японцев до войны да еще прозевала на первый раз; вот они и идут от успеха к успеху, и русского флота в этих странах почти уже не существует.

3 (16) апреля 1904.

Суббота Светлой Седмицы

С 7 часов Пасхальная Служба – вместе Полунощница, Утреня и Литургия, на которой роздан был артос.

Рассылка содержания за 5 и 6 месяцы дальним из служащих Церкви – разослано 3460 ен.

Целый день тяжелая грусть по Макарову и погибшим с ним, тем более тяжелая, что приходится ее таить в себе, – кругом ведь все исполнены радости, хотя стараются тоже не выказывать ее мне в глаза.

Макарова я знал еще 12-летним мальчиком, когда в 1861 году зимовал в Николаевске на пути в Японию; в кадетской курточке я видел его в доме его отца. А какое теплое участие он оказал в постройке здешнего Собора! Статьи писал, брошюру издал о постройке Собора, чтоб вызвать пожертвования; и сам собирал в Петербурге и Москве, куда нарочно для того ездил; наконец, побудил Великого КНЯЗЯ Александра Михайловича выхлопотать в Миссионерском Обществе разом 14 тысяч, чем и закончена была постройка Собора. За то же вечная молитва будет возноситься о нем в Соборе как об одном из строителей его. Дай ему, Господи, Царство Небесное! Упокой души и всех потонувших с ним!

4 (17) апреля 1904. Фомино Воскресенье

Боже, что за апатия иногда нападает! Ни церковная служба, ни размышления, ни усилие воли, ничто не помогает. Ушел бы куда-нибудь, отдохнул бы в тишине и молчании день или два, – некуда и нельзя. Отвел бы душу в разговоре – не с кем: мои печали – для окружающих меня радости, и радости законные, кто же не радуется отечественным успехам и славе? Ни к чему рук не приложи – простых писем не в состоянии написать. А тут еще экзема несносная, каждый день два раза приходится полтела пачкать лекарствами и сушить пред камином. А там еще из России почему-то деньги на содержание Миссии не идут, хотя двум суммам давно бы пора прийти. Впрочем, вся эта апатия временная – осадок приключившейся печали и тревога за миссийские деньги... Вот со вторника начнется перевод, душа зароется в дело, и хворобу ее как рукой снимет. Знаю это. Но... но теперь пока на душе скверно.

5 (18) апреля 1904.

Понедельник Фоминой недели

С 7 часов Литургия, потом панихида, на которую я выходил.

Чашек с кутьею было не меньше, чем в прошлом: 4 столика и 3 длинных классных стола были уставлены, а молящихся было, кажется« больше, чем в прошлом году. Помолился горячо о Степане Осиповиче Макарове, и печаль о нем смягчилась, так что по выходе из церкви мог заняться делом: написал письмо к обер– прокурору К. П. Победоносцеву.

Но сложная моя печаль: осталась еще о побитии нас. Любезные мои японцы торжествуют; но, как я ни люблю их, на этот раз не с ними: Отечество милей и дороже; и крайне печально, что не Отечество бьет японцев, а они нас. <...>

6 (19) апреля 1904.

Вторник Фоминой недели

Отец Сергей Судзуки находит, что «война не только не мешает, а, напротив, помогает делу проповеди в Оосака: слушателей учения там теперь больше, чем прежде, и Церковь оживленней. Поэтому он находит весьма неблаговременным отозвание одного из тамошних катехизаторов, Кирилла Мори, в Токио (куда он вызывается для замещения в Семинарии Пантелеймона Сато), и, уступая его ныне Семинарии, просит заменить его кем-либо другим для Оосака. Если теперь нет никого, то на Соборе непременно выделить одного катехизатора для Оосака».

Но будет ли еще Собор в нынешнем году? Едва ли. А Кирилла Мори, в самом деле, жаль потерять для катехизаторства. Кроме отца Сергия, и отец Иоанн Оно хвалит его, как катехизатора: «И умеет говорить, и понимают, и любят его слушатели и христиане». Но что делать! Без наставника в Семинарии тоже нельзя обойтись. <.„>

9 (22)апреля 1904.

Пятница Фоминой Недели

Адмирал Скрыдлов назначен вместо Макарова. Земляк мой – из одного села Березы – и близкий знакомый. Дай Бог ему оправдать возлагаемые на него Государем и Россиею надежды! Но, мне кажется, вполне заменить адмирала Макарова он не в состоянии; он – расшибатель, но не строитель, а Макаров был и то и другое... Не перестает болеть душа по Макарове; но тщетны все вопли сердечные!.. Он так любил море, так исследовал его и так знал; и вот он теперь неразлучно будет в своей любимой стихии до тех пор, пока грозный глас трубный повелит морю изнести своих мертвецов! Среди своего штаба, окруженный своими любимыми и бравыми матросами, он покоится теперь вместе с ними от своих великих бранных трудов. Какой великолепный предмет для баллады! А английская и японская прессы сдержанно радуются и притворно сожалеют о погибели его... Еще бы и не радоваться им!

13 (26) апреля 1904. Вторник

Петр Исикава приносил прочитать письмо, составленное под диктовку лежащего в параличе отца Павла Сато к священникам всей Православной Церкви здесь, убеждающее их стараться о поставлении Японской Церкви на свое собственное содержание. Написано умно, мягко и убедительно, но будет бесполезно. Я, однако, поблагодарил отца Павла за усердие и убеждал его не ограничиться этим первым шагом, а вскоре за ним сделать другой, – написать письмо о том же ко всем катехизаторам; эти поживее и моложе священников, – вероятно, сделают больше; а потом в третий прием – адресовать письмо ко всем христианам; тогда после первых двух попыток и их более или менее успешного действия можно уже надеяться на порядочный успех пред-приятия. <...>

14 (27) апреля 1904. Среда

Вчеранеожиданноявилсяо.ТитКомацу. «Покакомуделу?» – спрашиваю. «Ничего особенного», – говорит; и вправду, наболтал много – дельного ничего. Сегодня являются вместе: о. Павел Савабе и о. Тит.

«Насилу убедил его приехать; писал и писал я, наконец, вызвался», – прошамкал мне отец Павел. Но зачем же ему-то отец Тит? Больше решительно незачем, как отвести душу, поболтать с ним. И объясняет отец Павел, что «теперь у него единственное удовольствие видаться с людьми и говорить; все время ходить по знакомым, чтоб доставить себе это удовольствие; а если к нему кто придет, так он рад-радешенек».

Худой, истощенный, совсем в гроб смотрит отец Павел, коснеющим языком объясняющий все это, крайнюю жалость и печаль возбуждает. Цепляется еще за жизнь, инстинктивно противится закону разрушения, но тем ярче выступает бессилие человека в этой борьбе.

Господи, ужели и мне предстоит вот-вот скоро так же бояться смерти? Нет, нет! Прочь эту мысль! С радостью буду ждать смерть, как желанную гостью; только дай, Господи, перевести Богослужение, хоть и не все, да еще Ветхий Завет.