Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3"
Автор книги: Николай Погодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Майя. Мне не в чем признаваться. И потом скажи, почему надо непременно в чем-то признаваться? Это уже не дружба получается, а испытательный стаж.
Клара. Нет, дорогая Маечка, мы обязаны очень внимательно относиться друг к другу… а то можно многое проглядеть.
Майя. Я этого не понимаю.
Клара. Потому что в тебе много индивидуалистического, субъективного… А я считаю, что иногда не грех и последить за товарищем, чтобы вовремя помочь ему.
Майя. Последить в буквальном смысле?
Клара. А чего особенного? Ничего особенного в этом нет. Но ты прости меня, родная, мне необходимо все же подойти к этому товарищу. (Указала на Павла Михайловича, появившегося вместе с Ксенией Петровной.) Один из главных наших руководителей… Главный. (Направляется к Павлу Михайловичу.)
Ксения Петровна. Я пойду к Армандо. Он обожает, когда я его вдохновляю.
Павел Михайлович. Вдохновляйте, вдохновляйте.
Ксения Петровна уходит.
Клара(робко). Здравствуйте, Павел Михайлович… Я Мулина Клара… Общество по распространению культурных и политических знаний. Не забыли?
Павел Михайлович. А зачем же вы принижаетесь, Мулина Клара? Я вас хорошо знаю.
Клара. Нас тысячи, а вы – один.
Павел Михайлович. Опять не то говорите.
Клара. К вам трудно добиться, решила здесь потревожить. Дело очень маленькое, даже минутное.
Павел Михайлович. Говорите.
Клара. Я сочла своим прямым долгом передать вам лично кое-какие материалы… позорящие…
Павел Михайлович. Материалы?.. Понятно. Кого они позорят?
Клара. Товарища Суходолова.
Павел Михайлович. Кого-кого?
Клара. Суходолова.
Павел Михайлович. Каким же образом они его позорят?
Клара. Из материалов сами увидите.
Павел Михайлович. Но прежде чем взять материалы, я имею право знать, что это такое.
Клара. Это письма.
Павел Михайлович. Чьи?
Клара. Его письма… написанные его рукой.
Павел Михайлович. К кому?
Клара. Письма к одной девушке.
Павел Михайлович. Кто же она, эта девушка?
Клара. Научная сотрудница, практикантка из Ленинграда… работает в областной библиотеке. Имя – Майя.
Павел Михайлович. И что же там есть, в этих письмах?
Клара. Ну, если, скажем, пожилой ответственный работник называет постороннюю для него девушку… ну, как бы вы думали?
Павел Михайлович. Боюсь думать, потому что сам – пожилой ответственный работник. Как же он ее называет?
Клара. Он называет ее своей песней.
Павел Михайлович. Как?!
Клара. Вот видите, невероятно… Песней.
Павел Михайлович. М-да, эпитет поэтичный. И как же вы достали эти письма?
Клара. Случайно.
Павел Михайлович. Вам дали их прочесть?
Клара. Кто же даст читать письма с таким материалом! Я их случайно обнаружила.
Павел Михайлович. И взяли себе?
Клара. Зачем же? Я сняла с них копии. А письма находятся на своем месте.
Павел Михайлович. Зачем же вы их водворили на свое место?
Клара. Странный вопрос – пускай накапливаются.
Павел Михайлович. М-да, я об этом не подумал. Ну и что же?
Клара. Не понимаю вашего вопроса.
Павел Михайлович. Чего же вы хотите от меня?
Клара. Я хочу, чтобы вы прочли эти письма.
Павел Михайлович. Вот видите, какое дело: вы хотите, а я не хочу.
Клара(изумлена). Серьезно?!
Павел Михайлович. Да.
Клара. Не хотите взять?!
Павел Михайлович. Не хочу.
Клара. Тогда… не понимаю… кому же я их должна отдать?
Павел Михайлович. А почему вы должны их непременно кому-то отдать? Суходолов пишет не мне, не вам, а девушке. И девушка, как я полагаю, эти письма хранит. Так пусть они у девушки и остаются.
Клара. Это директива?
Павел Михайлович. Звонок, слышите? Пойдемте музыку слушать.
Клара. Нет… как же мне быть? Если директива, то я сделаю соответствующие выводы… обобщения.
Павел Михайлович. Какая же тут может быть директива! Просто я думаю, что нехорошо воровать письма у девушки… снимать копии… Может быть, девушка – ваша подруга? Как хотите, а по-моему, это нехорошо. (Уходит.)
Клара. Либеральничает. Могу послать по почте… прочтет.
Подбегает Майя.
Майя. Клара, бежим в зал, а то сейчас свет погаснет.
Клара. Ступай одна. Мне неприятно…
Майя. Отчего неприятно? Что случилось?
Клара. Нехорошо мне. Голова разболелась. До свиданья. (Уходит.)
Майя. Странная и трогательная. (Увидела вошедшего Суходолова). Вот и вы. Здравствуйте.
Суходолов. Здравствуйте, Майя Сергеевна. Вам не смешны мои послания? Вы на меня не сердитесь?
Майя. Я их берегу. В них ничего смешного нет.
Суходолов. Прощайте, милая.
Майя. Привет вам… привет.
Суходолов(резко вернулся; тихо). Непременно уничтожьте письма.
Майя. Как?! Зачем?!
Суходолов. Просто – в печке на огне… И тогда ничего не будет.
Майя. А что же может быть?
Суходолов. Мало ли что!
Майя. Эти письма – чистая поэзия…
Суходолов. Мне не положена поэзия… не понимаете?
Майя. Тогда вы не пишите.
Суходолов(оглянувшись, с настойчивостью, сильно). Нет, буду писать… буду. Но вы хоть спрячьте их подальше.
Майя. Не беспокойтесь, никто на свете не узнает.
Суходолов. Какая страшная радость смотреть на вас… (Уходит.)
Майя. Ни себе, ни мне этот человек солгать не может… любит.
Картина третья
В квартире Суходолова ночью. Марина и Суходолов.
Суходолов. Спи, дорогая, поздно.
Марина. То-то вот что поздно… А то сказала бы я все, что знаю про тебя.
Суходолов. Ну хорошо, скажи.
Марина. И скажу. Не любишь ты свою жену. И она тебя не любит. А то не стал бы молоть мне, что твоя жизнь прошла. Сколько я вас помню, вы никогда друг к дружке горячо не относились. А как поднялись, то и вообще почти что порознь жить стали.
Суходолов. Зачем ты все это мне твердишь?
Марина. Зло берет… терпеть не могу ложной жизни. У него жена где-то пропадает, а он толкует о старости. Не в том дело.
Суходолов(подтрунивая). А в чем?
Марина. Скрипач на горизонте появился.
Суходолов. До чего ты, Марина Герасимовна, говорить интеллигентно научилась. Горизонт… А что это такое «горизонт», ну-ка, скажи?
Марина. С образованным хозяином пятнадцать лет по России скитаюсь. Просветилась.
Суходолов. Нет, все-таки – что такое горизонт?
Марина. То самое…
Суходолов. Не знаешь, а мелешь… Горизонт – это великое дело… И когда он исчезнет… ни зги не видно… тогда дело дрянь.
Марина. А ты правду слушать не уважаешь. Скажи лучше, где жена?
Суходолов. Оставь меня в покое, иди спать.
Марина. Эх ты… не проспал ли ты свою жизнь?
Суходолов. Проспал – не вернешь.
Марина. И не жалко?
Суходолов. Эх ты… добрая подружка бедной юности моей[10]10
«…добрая подружка бедной юности моей…» – строка из стихотворения А. С. Пушкина «Зимний вечер».
[Закрыть]… Это стихи.
Марина. Сам ты добрый. Даже удивительно.
Суходолов. Что удивительно?
Марина. Что добрый… любезный какой-то.
Суходолов. Ну, сядь.
Марина. Ах, все-таки и с темной бабой поговорить приятно, даром что горизонта не понимает. Поговори.
Суходолов. Нет, почему ты считаешь, будто я какой-то любезный?.. Мне это очень важно.
Марина. Потому что давно таким не был.
Суходолов. Каким?
Марина. «Каким», «каким»… Любезным.
Суходолов. «Любезным», «любезным»… Будто я на людей кидался.
Марина. Кидаться не кидался, а нелюдимым был до крайности. Мне-то ничего, а чужому человеку – страх.
Суходолов. Умные вещи говоришь ты, старуха. Откуда берется.
Марина(делая вид, что удивлена). Как, как?
Суходолов. Так, вот так… умные и большие. Ведь я, например, с ранней юности учился ненавидеть… Вспомни революцию, чапаевские годы.
Марина. Как не помнить. Ну так что же?
Суходолов. А то, что если это чувство потерять, то пиши пропало. Ты уже тогда не член нашей партии, а служащий в ее рядах. Поэтому классовую ненависть я считаю чувством святым и достойным. Но теперь у нас враждебных классов действительно нет. Спрашивается, кого же ненавидеть? Есть негодяи, отребье, воры… они достойны разве что презрения, а иногда и сожаления. Я ведь говорю сейчас о большой ненависти. Кого я должен ненавидеть в своей стране? Может быть, пора учиться любить…
Марина. Вот хорошо было бы…
Суходолов(раздумывая). Что я любил?.. (Пауза). Любил начинать строительство, жить на новом месте, удивлять людей размахом, славу любил…
Марина. Помирать не звали, а ты в исповедь ударился.
Суходолов. Ах, не мешай, а то мысль потеряю.
Марина. А ты не говори – любил.
Суходолов. Да. Вот признаюсь – славу люблю, будущее люблю, партию свою люблю, сына люблю, тебя, народ люблю, а вот человека обыкновенного, каждодневного я ведь не люблю. Я к нему отношусь подозрительно, чуждо отношусь к человеку. Что ты на это скажешь?
Марина. Что скажу? Врешь ты!.. Насчет людей одни разговоры, ты всегда о них заботился. А насчет характера – да, характер у тебя мягче стал.
Суходолов. Может быть, что-то зашевелилось, не одна ты заметила, но я в широком смысле толкую вопрос… философски.
Марина. И это… философски… врешь. Если бы ты людей не любил, то тебе бы и в голову не пришло, что ты их не любишь. Жену ждать будешь?
Суходолов. Чего ее ждать, она вполне здорова.
Марина. В мое темное время такие отношения назывались собачьими, а в твое – светлое – называются товарищескими. Спокойной ночи! (Уходит.)
Суходолов. Страшные вещи ты, старуха, говоришь. Я ведь до сей поры и сам не знал, что не любил жену, желал ее даже без тени чувства… Старуха знает, а я нет. Дико. А впрочем, что особенного? Привычка. Но я – то – вот что дико! – я не знал, что это лишь привычка. Вот несчастье!.. Поздно делать такие открытия, непоправимо. Может быть, тут одна холодная рассудочность. Может быть, я Ксению просто недолюбливаю за ее беспросветное мещанство, за разухабистые манеры, за мелкий ум, за ее каменную статность?.. Что-то много всего набралось. И все это надо было видеть двадцать лет тому назад. Поздно мы с тобой прозрели, парень. Свет озарил житьишко – вот и пошло прозрение. Свет… странно это. Три раза видел человека, а люблю. Нет, это не любовь, а ее потребность… желание любви… мечта о какой-то необыкновенной девушке, которой не было и никогда у тебя не будет. А сама эта Майя, может быть, довольно заурядная и примитивная девица… И пусть! Пусть мечта останется мечтой. Только бы жена не впуталась. Тогда пойдут концерты. Нет, Армандо не расскажет, он человек больших понятий. Так и решим. Жена ничего не будет знать, и знать тут нечего, и у меня останется в жизни одно видение… Никому оно не помешает, никому не принесет ни капли горя…
В дверях появляется Ксения Петровна.
Ксения Петровна. Ну… что молчишь? Обругай, оскорби… назови неприлично.
Суходолов. А зачем я это буду делать?
Ксения Петровна. Затем, чтоб доказать, что я для тебя любимая жена.
Суходолов. Глупо.
Ксения Петровна. Но зато у меня умный муж, который в душе считает, что я мещанка и еще не знаю что… Он не потрудится внимательно разобраться в своей жене, как другие, и понять, что она передовая современная женщина. Он считает ее своей рабыней.
Суходолов. Чем?
Ксения Петровна. Я говорю – рабыней… Что, не правда? Миллион раз правда!
Суходолов. Ксения, что случилось? Является домой за полночь и мне же устраивает скандал.
Ксения Петровна. Но ты скажи, кем я была в твоих глазах всю мою замужнюю жизнь? Молчишь, как пойманный с поличным! А ведь я посетила тебе всю свою первую молодость, всю себя я посетила тебе.
Суходолов(сердито). Не посетила, а посвятила.
Ксения Петровна. Я в книжках не варюсь, живу домашним бытом. И мне плевать, посетила или посвятила. Я давно ждала от тебя благодарности за годы моих мучений…
Суходолов. Каких мучений? О чем ты говоришь?!
Ксения Петровна. Разве я не могла выбрать себе другую, более яркую судьбу? Вполне могла. Мы, Шмыревы, не какие-нибудь. Мой покойный дедушка говорил – нас на соленье не пустишь. Все мои братья, все сестры на хороших местах. Никифор – генерал, весь в орденах…
Суходолов. Ты, дорогая, я вижу, в приподнятом настроении.
Ксения Петровна. Вот это ты сразу увидел… Она позволила себе минуту свободы, ты это сразу подчеркнул. А то, что она посетила тебе всю себя…
Суходолов. Прости, я должен отдохнуть. Это бестолковый разговор.
Ксения Петровна. Нет, погоди! Разговор не бестолковый… Ты теперь не отделаешься от меня при помощи своих барских манер. Скажи-ка мне, голубчик, какую цацу ты себе здесь подцепил? Чья такая? Много стоит? Где ночует? Что, сразила? Никак не ожидал подобных вопросов?
Суходолов(тяжело, опасно). Кто сказал?
Ксения Петровна. Тот человек, которому все это известно. Что с тобой?.. Тебя прямо шатнуло. Ты не ожидал, что Яша Армандо больше дорожит моей дружбой, чем твоей.
Суходолов. «Человек»… Да, конечно, он тоже человек.
Ксения Петровна. Еще бы!.. Раз он тебя выдал, то какой же он человек! Эх ты… взгляни на себя, какой сам есть человек! Негодяй ты, негодяй.
Суходолов. Прошу… можешь замолчать?
Ксения Петровна. Развратник…
Суходолов. Замолчи!
Ксения Петровна. Помолчали, хватит. Теперь пришел конец молчанию.
Суходолов(медленно). Я могу…
Ксения Петровна. Что ты можешь?! Ничего ты теперь не можешь. А вот я могу. Пока ты прощения не вымолишь и пока твою красотку из города не проводишь, я тебе, дружок, жизни не дам. Что, скучно, Митенька? Мы, Шмыревы, очень грубые люди… и другого обращения ты теперь от меня не жди. Пришел и на мою улицу праздник. Наконец дождалась и я.
Суходолов(в огне). Дождалась?! Празднуй!.. Что-что, а это не прощу. (Уходит.)
Ксения Петровна. Ты?.. Мне?.. Прощать? Постой! Попался – неси повинную, покайся. А то ведь шутки, сам знаешь, очень опасные. Иди сюда, говорю, Димитрий, в этом доме сегодня покоя не будет!
Входит Марина.
Марина. Чего шумишь?
Ксения Петровна. Уйди. Мне муж нужен.
Марина. Ушел он.
Ксения Петровна. Куда?
Марина. На улицу.
Ксения Петровна. На улицу?.. Как же так – на улицу? Хотя… что я растерялась! Лишний предлог получил к любовнице наведаться. Говори, часто он дома не ночует?
Марина. Чушь городишь, Ксения Петровна.
Ксения Петровна. И тебя купил?
Марина. Милая… да ты… того.
Ксения Петровна. Ничего не того.
Марина. А я всерьез принимаю. Давай, хозяйка, спать ложиться.
Ксения Петровна. Разве ты его выдашь? Ты его никогда не выдавала. Задарил. Но нарыв прорвался… Погодите, голубчики, я вам сделаю!
Марина(весело). Что сделаешь?
Ксения Петровна. Найду.
Марина. А все-таки?
Ксения Петровна. То сделаю, что вы у меня будете ходить тише воды, ниже травы. А то «Марина Герасимовна!», «Марина Герасимовна»… Титул ей назначил – «домоуправительница». Без нее не можем. Знаем мы теперь, чем ты ему необходима. Не качай головой, не отделаешься. Кто в мою квартиру ходил, говори! Мне не скажешь – на суде скажешь… Постой, он действительно на улицу ушел? Правда?
Марина. Пойди проверь.
Ксения Петровна. Неужели ушел и бросил? (Слезливо.) Ты знаешь, Марина, я не раз у известных московских баб гадала, и не раз мне выпадал удар. Неужели начинает сбываться? Какое несчастье! Кому я нужна в моем возрасте! Дети выросли, я одна и квартиры в Москве не оправдаю. Марина, ты слышишь?
Марина. Слышу, слышу… не первый раз плачешься. Одно и то же.
Ксения Петровна. Но тогда ничего не было.
Марина. И теперь ничего нет.
Ксения Петровна. Говори мне.
Марина. И кому угодно скажу.
Ксения Петровна. Поклясться способна?
Марина. Способна.
Ксения Петровна. Значит, ты слепая.
Марина. Значит, слепая.
Ксения Петровна. Так оно и есть… А мне верный человек все рассказал. Ужасно представить, что он мне рассказал! Ох, как страшно… Это не какие-нибудь шашни… шашни можно простить… тут у них любовь с большой буквы. Но нет, не выйдет, не дам. Пускай он у меня на стену лезет, пускай ненавидит меня, как змею, а я его от себя не отпущу, развода не дам. Мое моим останется, и нечего тут в благородство играть. Против этой болезни лекарства нужны простые, грубые.
Марина. Взбесилась баба.
Ксения Петровна. А ты на месте сорокалетней жены что бы стала делать?!
Марина. Но ведь тебе резоном толкуют, что ничего нет.
Ксения Петровна. И пускай нет!
Марина. Так чего же ради терзать себя и других?
Ксения Петровна. Надо терзать… надо!
Марина. Совсем одичала!
Ксения Петровна. Если даже нет ничего фактически, а так… одни фантазии и мечты, что все одно, – и то надо. Пусть с наждаком протрут!.. Пусть он помечтать и то опасается! Теперь с крепкой советской семьей с этими мечтами не возрадуешься. Я ему покажу эту Лауру!
Марина. Неужели имя такое дали? Придумают же… Лаура.
Ксения Петровна. Это скрипач ее так называет, в честь чего, не знаю. А на самом деле ее зовут Майей. Но я ей покажу, голубушке, и Майю и Лауру! Поэты… Я вам дам поэзию!
Занавес
Действие второе
Картина первая
В палатке на строительстве, днем. Суходолов у телефона.
Суходолов(продолжает). Спасибо, Павел Михайлович. Тронут твоим вниманием. Здоровье у меня первоклассное, до инфаркта далеко. Но ты послушай, какую научную историю я недавно в московском самолете слыхал. Ежели с обыкновенной здоровой обезьяной обращаться грубо, угнетать ее всячески, орать на нее, то через два месяца у нее непременно будет инфаркт. У обезьяны! Мыслишь?.. Интересно?.. Я тоже говорю, что интересно. (Пауза). Теперь я на строительстве проживаю… Есть к тому и особые причины, говорить о которых не стоит, но на строительной площадке я как рыба в воде, прекрасно себя чувствую… привычка… Живу в палатке… Спасибо, что не забываешь. Привет тебе. (Положил трубку.) Диковинный руководитель… не пойму… очень дружелюбный… Не полагалось бы, кажется.
Входит Дононов.
Здравствуй, товарищ Дононов, давно не виделись. Я даже соскучился.
Дононов. Шутишь, товарищ начальник… много шутишь. А сам от меня бегаешь. Ведь я не раз давал тебе понять, что нам надлежит потолковать по твоим личным делам… Что делать… не Магомет к горе, так гора к Магомету.
Суходолов. Кто гора, кто Магомет?
Дононов. Ты – мудрец, тебе виднее.
Суходолов. Впрочем, что я?.. Ты сам себя определил в горы. Но смотри, горы бывают разные: покатые и плоские, крутые и страшные… А вообще, что есть гора? Мертвое тело.
Дононов. Ты мастер острить… не всегда к месту.
Суходолов. Не сердись, Афанасий Кузьмич… вредная привычка. Чаю желаешь?
Дононов. В такую жару чай!
Суходолов. А вот представь себе… меня казахи на Турксибе научили.
Дононов. И где ты только не бывал! Так что же, потолкуем?
Суходолов. Я издал бы всеобщее постановление – личными делами в нерабочее время заниматься, по ночам. Ночи, они самой природой предназначены для личных дел. Опять же и экономия государству! Сразу бы этих личных дел на девяносто процентов убавилось. Но – давай! Нет, посиди минуту. Пока работает с областью телефон, надо позвонить в гражданскую авиацию. (Переговариваясь со станцией.) Комаров хочу истребить.
Дононов. По-моему, неосуществимо.
Суходолов. Я уже однажды операцию подобного размаха осуществлял.
Дононов. Чего только ты не осуществлял!
Суходолов. Двадцать пять лет осуществляю. (Его соединили.) Гражданская?.. Мое почтение, Суходолов с вами говорит. Нельзя ли к нам сюда прилететь на предмет уничтожения комаров? Операция у нас обширная, миллионная… Прилетайте. Кланяюсь.
Дононов. Как легко решаешь ты миллионные операции!
Суходолов. Так ведь Магомет знаешь чего наделал? Ввел на земле магометанство.
Дононов. Бросаешься словами. А что такое комары? Кому они мешают? Нежные мы стали очень.
Суходолов. С ними одна производительность, без них другая.
Дононов. А ты считал?
Суходолов. Все поддается учету, товарищ Дононов! Даже такая неуловимая вещь, как наши с тобой отношения… в какую копеечку они обходятся государству. Про электронные машины слыхал? Они все подсчитают.
Дононов. А какие у нас отношения? Если критикуемся взаимно, то это только страхует от нездорового сращивания. У нас самые нормальные отношения.
Суходолов. От таких нормальных отношений у людей инфаркты бывают. Но давай сегодня поедем на участки. Ты ни разу на Кедровом стану не был. Начальник там ни к черту. Тянуть надо. А Кедровый стан имеет громадное будущее.
Дононов. Слыхал, знаю, поедем. Но, Суходолов, я ведь пришел к тебе с твоим личным вопросом.
Суходолов. Извини, высыпай.
Дононов. Что значит – высыпай?
Суходолов. Глагол в повелительном наклонении. Дел у нас много, Афанасий Кузьмич, не тяни.
Дононов. Дела, дела. И в делягу тоже превращаться не следует. Иногда невредно остановиться и оглядеться, что с тобой происходит. Я, например, давно хочу узнать от тебя, почему ты дома не ночуешь?
Суходолов. Заметил?
Дононов. А как же!
Суходолов. Ну и какое это имеет значение?
Дононов(значительно). А ты не знаешь?
Суходолов. Нет.
Дононов. Если понадобится, я тебе объясню. Но как же быть в настоящем конкретном случае?
Суходолов. Как быть? Никак не быть.
Дононов. Нет, ты мне ответь на мой прямой вопрос.
Суходолов. А я не хочу отвечать на этот вопрос.
Дононов. Как-как?
Суходолов. Так. Не желаю и не буду отвечать.
Дононов. Считаешь ниже своего достоинства?
Суходолов. И моего и твоего достоинства.
Дононов. Скажи, куда метнул. Это почему же?
Суходолов. Не тебе, по твоему общественному и государственному положению, задавать такие вопросы, не мне на них отвечать.
Дононов. Ну знаешь, уважаемый!.. (Недоброе молчание).
Суходолов. Не знаю. Скажешь, буду знать.
Дононов. Люди – не чета тебе, повыше, тоже хорохорились, а потом как миленькие отвечали.
Суходолов. Значит, они не чета мне.
Дононов. Вот в чем твоя беда! Димитрий Алексеевич, ты большой человек, и не ошибочно тебя ценят в верхах, но ты страдаешь колоссальным самомнением.
Суходолов. Да какое тут, к дьяволу, самомнение? Я не понимаю и понимать не хочу, почему я должен отчитываться перед тобой в том, где я сплю. Где мне удобно – там и сплю.
Дононов. Брось, брось, не уходи от существа дела. К тебе приехала супруга. Все это знают.
Суходолов. Приехала… И какое вам дело?
Дононов. Что у вас случилось? Откройся, Димитрий Алексеевич, лучше будет.
Суходолов. Милейший Афанасий Кузьмич, будь ты мне ближайшим другом, и то не всегда можно открыться. Но кто ты мне? Официальное лицо… Как же я могу посвящать тебя в свои сокровенные дела! Прости, это по-человечески противно и бессмысленно. Помочь мне никто не может. Даже первобытные люди и те не вмешивались в распри пар.
Дононов. А мы не первобытные, а современное организованное общество. Я хочу тебе помочь… обязан, призван! Я вижу, что ты запутался.
Суходолов. Ты видишь, я – нет. Могу дать подписку.
Дононов. Брось… Давно все ясно.
Суходолов. Что ясно?
Дононов. Пассия.
Суходолов. Не понимаю.
Дононов. Полно. Что, неграмотный? Дама сердца… ну… любовница. Чего там. Люди мы взрослые.
Суходолов(волнение). Вот что, Дононов… вот как у нас будет… Я готов разговаривать с тобой на любые темы, можешь учить меня, как строить, но этого не потерплю. Заявляю тебе по совести и чести коммуниста, что ничего позорящего мою партию я не совершаю… Поэтому такие эпитеты, как «запутался», с негодованием отвергаю.
Дононов. Как ты возгордился! Поразительно.
Суходолов. Откуда у тебя поповские словечки?
Дононов. А твои словечки на мелкобуржуазный анархизм смахивают.
Суходолов. Научили вас на нашу голову. Действительно начетчик. Ну при чем тут анархизм? В общем, если ты пришел толковать о том, где мне ночевать, то считай, что наша беседа не состоялась. Меня с катера зовут, слышишь? А на том берегу ждут геологи, которые решают судьбу величайшей в мире плотины. Величайшей… (Уходит.)
Дононов. Глупый человек. Ребенок. Казалось бы, немолодой коммунист и должен понимать, что я стремлюсь оградить его от серьезных неприятностей. Ну зачем тебе, дураку, вызывать нездоровое любопытство к своей персоне?! Я же не могу пресечь болтовню. Она просочилась, пошла… И мне сигнализировали, хоть и анонимно. Конечно, мы знаем этих клеветников, которые порочат честных людей анонимными письмами. Но вот вам и подтверждение. Суходолов уклоняется от исполнения супружеских обязанностей. Очень хорошо. Прекрасно. Значит, что-то есть… Поссорился с женой. А почему поссорился? Мог поссориться, между прочим, и по своей вспыльчивости. Он нередко следует не уму, а сердцу. А кто же возражает? Мы не можем отнять у человека право иметь вспыльчивое сердце. Но у меня коммунисты спрашивают, почему директор не живет дома. Безусловно, тут тоже имеется доля обывательского любопытства. Любим мы поглядеть через щелочки в чужие квартиры. Есть это, есть. Тут тоже надо бы обуздать мещанские пережитки… А с другой стороны, только пойди навстречу и дай волю нашему брату… Тот же Суходолов, с его внешностью, моментально распустится. Смешной человек! Он думает отделаться благородным негодованием. Благородством от таких вещей не отделаешься.
Входит Ксения Петровна.
Ксения Петровна. Я не ошибаюсь? Товарищ Дононов? Суходолова… жена его.
Дононов. Очень рад, хоть неожиданная встреча. Садитесь.
Ксения Петровна. Давайте познакомимся.
Рукопожатие. Называют себя.
Дононов. Весьма приятно. Вы ко мне?
Ксения Петровна(очень настороженно). А почему вы так думаете?
Дононов(так же). Могу ошибиться.
Ксения Петровна. Нет, вы не ошиблись. Но у меня впечатление, будто вы меня ждали.
Дононов. Ждать не ждал…
Ксения Петровна. А сразу догадались, что я к вам.
Дононов. Была причина.
Ксения Петровна. Какая? Вы должны понять, как все это важно для меня.
Дононов. Мы только что с супругом вашим обменивались мнениями о том, что всем вокруг бросается в глаза.
Ксения Петровна. Да… бросается…
Дононов. А дыму без огня…
Ксения Петровна. Да-да… да-да…
Дононов. Но если опухоль не злокачественная, то, как говорят доктора, она должна рассосаться.
Ксения Петровна. Считаете?
Дононов. Зачем же делать поспешные выводы?
Ксения Петровна. А поспешные шаги?
Дононов. Шаги – это шаги, а выводы – это выводы.
Ксения Петровна. Но иногда можно и оступиться.
Дононов. И что же? Дело поправимое.
Ксения Петровна. Смотря куда оступиться… А если с кручи, вверх тормашками – что тогда?
Дононов. Что ж тогда… известно что.
Ксения Петровна. Но вы понимаете, о чем я говорю?
Дононов. Кажется, понимаю.
Ксения Петровна. Подавать мне заявление на мужа?
Дононов. Не только от совета, но даже от намека на совет отказываюсь.
Ксения Петровна. Вот тебе и раз! Почему?!
Дононов. Не понимаю, как можно спрашивать! Вы какая-то наивная. Пусть будет заявление, пусть… но без подсказывания…
Ксения Петровна. Страшно.
Дононов. Так далеко зашло дело?
Ксения Петровна. Нет, страшно выворачивать все это.
Дононов. Тогда давайте внесем ясность.
Ксения Петровна. Давайте. Одна я потеряла голову.
Дононов. Вы чего боитесь в первую очередь?
Ксения Петровна. Повторяю: оступиться.
Дононов. То есть так: ничего нет, а вы подняли шумиху?
Ксения Петровна. Вот именно.
Дононов. Должен вам, между прочим, сообщить, что сигналы были.
Ксения Петровна. Что вы говорите?! Вот ужас. Были-таки.
Дононов. Первичные.
Ксения Петровна. Все мне ясно, у него здесь вторая семья!
Дононов. Не горячитесь. И давайте спокойно спросим себя, за что мы боремся? Я борюсь за авторитет Суходолова. Его авторитет – это авторитет наших руководящих кадров.
Ксения Петровна. Значит, подавать заявление?
Дононов. Погодите… А когда человек окончательно запутается, то уж поздно за него бороться.
Ксения Петровна. А вы считаете, что он еще не запутался окончательно?
Дононов. Честно говоря, не знаю.
Ксения Петровна. А сигналы?
Дононов. Анонимные.
Ксения Петровна. Вон что! Анонимные! Значит, уже чужие люди… или, может быть, наши общие знакомые… словом, все знают, и одна я, несчастная, как всегда, узнала последней. Но пусть никто не радуется! (Вынула конверт.) Вот вам мое заявление, Афанасий Кузьмич.
Дононов. Теперь, уважаемая Ксения Петровна, вся эта щекотливая история принимает другое качество. Из области предположений она переходит в область обсуждений. Суходолов должен будет давать объяснения. Словом, я вам хочу сказать, что отступать уже невозможно.
Ксения Петровна. А я не собираюсь отступать.
Дононов. Бывает, знаете ли… женское сердце… привязанность.
Ксения Петровна. Вы Шмыревых не знаете!
Дононов. А это кто такие?
Ксения Петровна. Мы… я… Мы миндальничать не станем. Мы не таких валяли! Мой дедушка говорил…
На пороге появляется Суходолов.
Суходолов. Дононов, мы едем или нет?
Дононов. Едем, едем. Я готов.
Ксения Петровна. Димитрий, ты как же?.. Видеть меня не хочешь? Вот посторонний человек, при нем прошу прощения. Прости меня.
Суходолов. И ты и я, мы ведь давно знаем, что не любим друг друга. Но это разговор не для посторонних… хоть ты уже нашла все, что тебе нужно. Продолжайте свои дела, я выйду.
Дононов. Почему я посторонний?! Я не понимаю. Мы с тобой коммунисты, Суходолов, ты этого не забывай.
Суходолов. За товарища по партии я способен отдать жизнь, но лично этот товарищ может быть мне чужд и совершенно безразличен.
Дононов. Да брось ты эти тонкие материи… Думаешь, что только ты один на диалектику способен, а другие нет. Самая лучшая диалектика – вам помириться. До каких пор можно говорить о любви? Любовь решает в определенном возрасте, а потом любовь не только ничего не решает, но даже мешает,
Суходолов(помолчав). Беда не в том, Дононов, что ты, неглупый по природе человек, говоришь глупости, беда в том, что ты их говоришь с удовольствием. (Уходит.)
Ксения Петровна. Вот он весь наружу. Умник! Нет, Афанасий Кузьмич, я назад заявления не возьму.
Дононов. Вы, и только вы одна, – хозяйка своих поступков. Я вам ничего не подсказывал. Это надо уточнить. До свиданья, Ксения Петровна, нам еще придется не раз встретиться! (Уходит.)
Ксения Петровна. Не хочет видеть… Не глаза, а камни. А какой смысл теперь об этом думать. Думать теперь надо об одном, чтобы он на коленках приполз в родную семью. И приползет.
Картина вторая
В кабинете Павла Михайловича в обкоме. Павел Михайлович, Суходолов.
Павел Михайлович(после тягостного молчания, протяжно). Так… значит, говорить не будешь! Не хочешь. Неприятно?
Суходолов. Больше чем неприятно.
Павел Михайлович. А мне приятно?
Суходолов. Я не знаю.
Павел Михайлович(до крика). Ну так знай! Дни и ночи ко мне ходит твой Афанасий Кузьмич, чтоб он трижды околел! Твой, никуда не денешься, сам ты его привез к нам. Он говорит в присутствии членов обкома, что объективно получается так, будто я покрываю неприглядные похождения товарища Суходолова. Как ты думаешь, мне это приятно? Приятно мне, я тебя спрашиваю, разбираться в твоих семейных дрязгах, читать и выслушивать наипротивнейшие заявления твоей супруги? Ты позволяешь себе какие-то глупейшие мальчишеские выходки, домой не ходишь, заводишь в городе роман, даешь пищу сплетне, выводишь меня из терпения, ты сам во всем виноват, у тебя возникает дело скандального порядка, и ты же еще со мной говорить не желаешь по этому делу! Подумай трезво, не сумасшедший ли ты человек, что ты делаешь?
Суходолов. Я думал.
Павел Михайлович. Плохо думал.
Суходолов. Павел Михайлович, родной, пойми меня… если все существо мое протестует, содрогается!.. Нет, я на эту тему не могу говорить ни с кем.
Павел Михайлович. Удивительно! Непонятно!
Суходолов. Есть в жизни человека вещи, которые бывают выше и сложнее наших обыкновенных понятий!..
