Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3"
Автор книги: Николай Погодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
Галя. Не понимаю… Неужели ты в чутье не веришь?
Николай. Верю. Но если бы вам предстояло расстрелять Ланцова, то как?..
Толя. Ты скажешь… расстрелять.
Николай. А из бригады исключить?.. Поставить вне?
Сева. Что за бодяга, я не понимаю!.. Ты можешь вытащить все нервы, Николай. Ведь он же сам… тысячу раз тебе говорят, сам, сам, сам вышел из бригады. Ему наплевать на тебя. Он берет расчет. И не скрывает, что берет расчет потому, что его обидели.
Все. Ясно…
– О чем спорить…
– Сева прав.
– Довольно.
Юра Белый. Уходит – скатертью дорога!
Николай(упорно, настоятельно). Нет…
Сева. Опять – нет!.. Вот личность!
Николай. Он не должен уходить.
Галя. Но что мы можем?
Николай. Можем. Можем попросить, можем настоять… Мы не мало можем. А если он действительно плюет, то так и распрощаемся. По этой линии я буду говорить с Ланцовым определенно. А что касается души… не могу дотрагиваться. Я допускаю, что была мыслишка… но пусть он сам дойдет до убеждения, какой это позор.
Сева. Мне лично все это только мозги затемняет, но раз Николай Бурятов настаивает, я прислушиваюсь. А с Карлосом как будем?.. И этому – ни слова?
Николай(весело). Этого надо пробрать.
Галя. Кто-то у дверей… они.
Николай. И пусть начнет запевку его приятель Толя Бабушкин. А то наш Толя слишком скромно держится.
Входят Дон Карлос и Ланцов. Потом Мария Михайловна.
Ланцов. Я, собственно говоря, на несколько минут, лишь попрощаться. Кого не видел?.. Здравствуйте, ребята. (Огляделся.) А тут уютненько.
Николай(медленно). Торопишься прощаться?
Ланцов. Могу присесть.
Николай(с внимательным взглядом). Не надо торопиться.
Дон Карлос. Волшебно! Колоссально! (Поет.) «Мы будем петь и смеяться, как дети, Среди упорной борьбы и труда…»[17]17
«Мы будем петь и смеяться, как дети…» – слова марша из кинофильма «Веселые ребята»; музыка И. Дунаевского, стихи В. Лебедева-Кумача.
[Закрыть].
Сева(гневно). Прекрати!
Толя(тихо). Грубо.
Дон Карлос. А разве петь нельзя? Повесьте объявление.
Толя(Дону Карлосу). Ты же не дурак… все понимаешь…
Дон Карлос. Ничего не понимаю.
Сева. Прекрати… ведешь себя, как жаба в луже.
Дон Карлос. Такие выражения… не принимаю на свой счет.
Галя. Выступайте. Кто будет вести?
Николай. Тут не заседание. Докладчика не будет, прений тоже. Вот – круг семьи. А в семье – урод. Скажите, что вы думаете насчет этого урода?
Дон Карлос. Суд намечаете?.. Высыпайте свою юстицию.
Галя(сорвалась, чуть ли не слезы). Ты просто идиот!
Толя(осуждая). Ну вот…
Галя. А я виновата… раз он делает из себя идиота? Ты посмотри на его рожу. Зачем у него такая рожа? Что у него – лица нет?
Ланцов(неопределенно, с долей интереса). Это семейный разговор.
Толя. Он Гале нравится… вот она и…
Галя. Что – и? Что – и? Что ты хочешь сказать?
Николай. И ничего нет оскорбительного, Галя, если нравится. Ничего оскорбительного, если ты из-за него страдаешь. И хорошо, когда хочется страдать за человека. А его касаются твои страдания?
Дон Карлос. Ой… Нет жизни. (Николаю.) Ты же нам говорил, что мы будем воспитывать в себе коммунистическое отношение к заводу… против равнодушия, бюрократизма… а что на деле? Опять я, несчастный. Кто-то за меня страдает. Кто? Я не замечал.
Николай. Мы все страдаем за одного тебя…
Дон Карлос(искренне). Ребята, я же свое получил. Около карикатуры прошел весь цех. Это непереносимо. Лучше пятнадцать суток, год тюрьмы… Клянусь. Это непереносимо. Девчонка маленькая… вахтерщица… и та… Рот зажимает. А старики… Это был сплошной кошмар. Казалось – хватит. Так нет же. Хотите исключить? Ну что ж, марайте жизнь до полного…
Толя(расстроен). Как-то хаотично идет собрание.
Николай. Повторяю, собрания нет. Ланцов неглупый человек, он правильно подметил сразу – мы по-семейному. Этот негодяй – член нашей семьи.
Галя. Зачем ты так, Николай?
Николай. А ты зачем? Кто назвал его идиотом?
Галя. Я от сердца.
Николай. А я от печенки? Но Толя рвется. Толя, говори.
Толя(говорит с трудом, от неумения). Тем лучше, если у нас будет, как в семье. Дон Карлос – парень исключительный… немного баламутный и даже очень… комик по характеру… но исключительный. О том, какой он производственник, двух мнений быть не может. Пусть скажет Максим Петрович.
Ланцов. Скажу. Настоящие мастеровые руки.
Сева. Мы это знаем. (Толе). Ты объясни, почему он исключительный.
Толя. Я не умею… эти характеристики… не получаются. Честный товарищ. Думает. Читает. А что? Мало? Как бывает? Тупой как пень, но собой доволен. Кроме вывесок «Парикмахерская» и «Голубой Дунай», ничего в жизни не читал…
Николай. Ты к чему клонишь, Толя?
Толя. На него влияют старые его друзья.
Мария Михайловна(вдруг с места). Ничего не могу понять… Во сне я, что ли…
Толя. Жизнь, ребята, не так хорошо устроена, как мы того хотим.
Николай(ласково). Верно, Толя. Ты хороший… Но твой друг удочку нам забросил: с бюрократами боритесь, а меня не трогайте. А если не такой, то можете исключить. Значит, старые друзья сильнее новых. Его к ним тянет. Но мы сильнее их. Мы тебя им не отдадим. Они – вчерашний снег. Мы – люди будущего. Мы – люди космоса, люди всемирного коммунизма. Пойми ты это, Карлос… или Карп… черт тебя знает, как тебя зовут. Самое страшное в мире молодежи – водка. Равнодушие к заводу, к близким, к самому себе она и порождает, пойми ты. Ты сам знаешь, как начинается гибель и смерть задолго до физической смерти…
Мария Михайловна(неприязнь до возмущения). Какая небылица! Кому вы тут очки втираете? Неужели для меня этот театр устроили?
Галя(раздражение). Не понимаю… вы про что?
Мария Михайловна. А про то, что зря выламываетесь… если для меня. И чтобы парни… наши… заводские… и вот так вот! Умру, не поверю. Вы же сейчас в низок пойдете всей компанией.
Николай. Совершенно правильно… Только вы не мешайте нам продолжать выламываться.
Мария Михайловна. А я и ухожу. Господи боже мой, какая ерунда! Много я притворства всякого перевидала в этих стенах, но такое вижу в первый раз… Ох… хо-хо, хо-хо! Старайтесь дальше… Значит, выгодно. (Уходит.)
Сева(Дону Карлосу). Вот до чего вы простых людей довели… не верят… в советскую молодежь не верят.
Дон Карлос. Хочешь окончательно затоптать? Тогда топчи.
Сева. Но чем ты дорожишь?
Дон Карлос. Не выгоняйте… может случиться горе.
Галя(в отчаянии). Что он говорит? Что он говорит?
Толя. Что же вы решили?
Сева. Не вы, а мы… Когда ты это наконец поймешь?
Юра Белый. Я не буду топтать Карлоса.
Юра Черный. И я не буду.
Николай. Галя, сядь за рояль… Ты, кажется, умеешь.
Дон Карлос. Николай, ты… ты человек. Как сказал Горький… гордо.
Ланцов. А как же мое дело? Надо на прощание пару слов.
Николай. Нашла мелодию?
Галя. Нашла. (Играет.)
Николай. Откуда это?
Галя. Так… импровизация…
Дон Карлос(шепотом). Народ… вы слышите?.. Я хочу переименоваться. Альфред пойдет, как скажете?
Толя. Вот стиляга. Есть свое честное имя, и носи его.
Дон Карлос. Карп… Это же одно несчастье. Девочки смеются. Карп – это рыба, которая в озерах водится. Меня называют «зеркальный карп». Нехорошо.
Николай. Тогда зовись Иваном.
Дон Карлос. А Фридрих не пойдет?
Сева. Какого черта тебя тянет на королей?
Ланцов. Хорошо с вами… но давайте. Пора.
Николай. Вот что, Максим Ланцов, ты уходить с завода никакого права не имеешь.
Ланцов. Я где же? В администрации. Начальства будто нет.
Сева. А на мнение бригадира тебе уже плевать?
Ланцов. Но он выдвигает как? Он выдвигает как начальство.
Сева. Он выдвигает наше мнение. И хорошо, когда мнение рабочих сходится с мнением начальства.
Ланцов. Ты брось. Ты подчеркиваешь: наше мнение.
Сева. Подчеркиваю. Мнение бригады, в которой ты состоишь. Может быть, мы ошибались? Ты в ней никогда не состоял?
Галя. Сева, какой ты грубый! Почему – не состоял?
Сева. Интересно… Я грубый. Он с завода дезертирует, он из бригады дезертирует, он дважды дезертирует… и этого ты не осуждаешь.
Толя. Ты, Сева, очень…
Сева. Нет, я еще не очень.
Галя. Очень, очень.
Сева. Ничего не очень. Завод имеет научный заказ Родины. Может быть, это космический заказ. Ланцов варит ответственные детали и знает, что его трудно будет заменить… Он мастер высшей марки. Чего распространяться. Это есть дезертирство. «Семь-пять, семь-пять». С такими повадками мы семилетку не то что за пять, за двадцать лет не выполним. Я очень… грубый. А он не очень грубо поступает, когда без единого слова уходит из нашей бригады, которая его как друга приняла. Ну что ж… лети, товарищ гражданин. Но я, как лом в глотку, вбиваю это слово: ты дезертир.
Ланцов(идет). Дезертир… и как еще?.. предатель, может быть? Прощайте…
Молчание.
Друзьями называетесь. А вам известно, как живет ваш друг? (Остановился.)
Толя. Максим Петрович, вы же знаете, что очередь не подошла. А те, кто получил, они же хуже вас жили. Вы все знаете.
Ланцов. Каждый болеет за себя.
Николай. Каждый за себя, а бог за всех… вот оно, полезло старье. Хочешь, найду у Ленина? Как раз прочел сегодня.
Ланцов. Не надо. Я оговорился.
Николай. А не кажется тебе, что ты вообще оговорился?
Ланцов(с интересом). Как его… как Карлоса будете песочить?
Дон Карлос. Я не Карлос… хватит… Карп. Временно. Потом найдем другое имя. Но ты, Максим Петрович, не Карлос. Ты – далеко не я. И я в бригаду шел за тобой следом. Я на производстве иду за тобой и помечтал пойти по нравственным наклонностям. А у тебя привычка думать только о себе. Жалко.
Ланцов. Ты еще… и ты капай на меня!
Сева. Он серьезно вопросы ставит.
Толя. Подумайте, Максим Петрович. Тут есть о чем задуматься.
Ланцов. Честные вы люди.
Юра Черный. Но ты запомни… никто не просит.
Галя. Нет, просит.
Юра Черный. Кто это?
Галя. Я прошу. Максим Петрович, подумайте вот о чем: мы бригада молодая, неустоявшаяся… подумайте, какой вы удар наносите.
Ланцов. Вот наказание… А больше ничего не скажете? Давайте до конца.
Николай(значительно и медленно). Ничего.
Ланцов. Честные вы люди. Я подумаю. По закону мне надо еще неделю на заводе поработать. Да. Трудное дело вы затеяли, немыслимо трудное. (Уходит.)
Николай(думающе). И вот так было у них… в Ленинграде. У самых первых… лучших. Точь-в-точь. И я уверен, что в эту самую минуту где-то такие же друзья, как мы, бьются над подобными вопросами… и понимают, что выбрали нелегкий путь… Легко назвать Ланцова подлецом… А что он сделал? Он сделал то же самое, что делает великое множество людей каждый день. И это у нас называется «не растеряться». Поймите, какие высокие требования мы предъявляем к человеку. И ему трудно. И это коммунизм… начальный… в черновике. А предстоит неслыханное. Если, конечно, всерьез, по правде коммунизмом заниматься, а не для отчетности. И если говорить по правде, то мы еще…
Там же.
Ленин, Николай.
Ленин стоит так, как его изображают известные фотографии, – без пальто, в кепке, руки в карманах. На лице веселая и лукавая улыбка. Таков и Николай. Лишь несколько мечтателен.
Николай.
«Грудой дел,
суматохой явлений
день отошел,
постепенно стемнев.
Двое в комнате.
Я
и Ленин фотографией
на белой стене…».
Товарищ Ленин, я не Владимир Маяковский, но тоже делаюсь поэтом. Мне думается, здесь нет ничего особенного. И можно рассказать другим, что я в уме разговариваю с Ильичем.
Ленин(весело и просто). Ничего особенного. Я тоже в молодости беседовал в уме… не с Лениным, конечно… а с другими, кто меня увлекал. Нравится? Беседуйте.
Николай. Хочется поделиться…
Ленин. Вот и делитесь.
Николай. Страшновато. Для некоторых Ленин – вот эти сочинения, наука… а то и сухая материя. А для других – нечто невыразимое… вечно живое, вечно новое… Не верите, высокопарно, а? Но это правда. И такое высокое, что не достать… как вечные светила.
Ленин. А вот светил не надо. Живое – пусть. Чего плохого?.. А светил не надо. Вам следует избавляться от приниженности. Когда культура на земле была неважной и письмена были доступны избранным, то простые люди обожествляли избранных, называя их мудрецами и пророками.
Николай. Товарищ Ленин, а вы… вы разве не пророк? Мне часто кажется… когда вы писали о первом субботнике, то прямо-таки думали обо мне.
Ленин. Может быть, думал… и о вас мог думать… и даже наверняка думал, так как имел в виду будущее. Но пророки берут из своей головы всякие чудесные пророчества и произносят их иносказательно, таинственно, а я превыше всего ставлю работу масс, а потом уж можно и обобщать на будущее. Для того чтобы не ошибаться, надо обладать двумя вещами: немного верить в рабочий класс и немного знать учение о рабочем классе.
Николай(отрывисто, несмело). Рабочий класс… вы не сердитесь на меня… он какой-то непонятный.
Ленин(щурясь). Живет не так, как нам с вами хочется? А?..
Николай(подыскивая слова). Обывательщины много… бескультурья… и водки тоже у нас в быту хватает.
Ленин(стремительно и страстно). А он, этот непонятный российский рабочий класс, отстоял всемирную историю от поворота в пропасть. Вы бросьте старые побасенки, молодой человек. Нас всегда травили просвещенные социалисты за то, что мы устроили революцию в непросвещенной стране. Да, много водки, грязи, бескультурья… и все это не исчезнет вдруг, по нашему велению. И еще не забывайте, что война отбрасывает человека далеко назад. И все равно российский пролетариат всегда останется передовым, революционным пролетариатом мира, и никакая обывательщина ему не грозит. Да-да… Вы осторожно говорите, можно сказать смелее, и все равно, что бы вы ни видели в жизни дурного, даже страшного, никогда не сомневайтесь насчет русского рабочего класса. Это лучшее, что создало человечество за тысячелетия своего развития.
Николай(как бы про себя). Один Ленин может так сказать…
Ленин(как бы вспоминая). А он, как помнится, так же точно говорил в самые глухие годы прошлого, когда российский пролетариат шел за такими обывателями, как меньшевики. И тогда, представьте себе, он не боялся обывательщины.
Николай. Но это Ленин… он гений мира. Тогда зачем же? Может быть, и не нужны наши бригады какого-то коммунистического направления?
Ленин(просто и весело). Нет, нужны…
Николай(мучительные ноты). Я не один об этом думаю… Если наш рабочий класс такой передовой, великий, то зачем ему мы со своими выкрутасами?
Ленин. Простите… Он велик как класс, но внутри класса идет жизнь. Покой есть вестник умирания. Вы со своими выкрутасами есть самое чистое, самое великолепное, что создал заводской пролетариат после субботников военного коммунизма. Запомните это.
Николай(с жаром). Владимир Ильич, дорогой, если бы вы знали, сколько насмешек несется в наш адрес! Мы очень многим людям действуем на нервы. А пожаловаться вроде неловко… вот разве вам, и то мысленно.
Ленин(так же). А жаловаться никому не надо. Ни Ленину… ни секретарю райкома. Сами стойте за себя. Когда в нас летели камни, мы никуда не ходили жаловаться… это жалко и противно. Какие же вы политические борцы?
Николай(удивленно). Простая вещь. Мне в голову как-то и не приходило. Мы привыкли жить под крылышком…
Ленин. Вот именно, под крылышком… А вы сами докажите… чтобы вас люди уважали без указаний свыше.
Николай(восторженно). Как это все правильно… и как много политики в жизни!
Ленин(с улыбкой). А как вы думали, юноша? Это ведь только одним дурачкам кажется, что они могут жить вне политики.
Николай. Вы с Доном Карлосом, конечно, незнакомы?
Ленин(веселясь). Ну еще бы… сей принц испанский жил в каком-то отдаленном столетии. А что?
Николай. Какой там принц… Наш заводской парнишка, но – мусорная личность.
Ленин. Почему же так уж… мусорная.
Николай. Неравнодушен к выпивке. Срывается на непозволительные выходки. Недавно вымазал жженой пробкой своего друга… пока тот спал.
Ленин(по-прежнему весело). Пока спал?
Николай(не замечая юмора в реплике). Под черного негра… а тот не разгадал и через весь наш город ехал на работу с невинным видом. Представляете?
Ленин(охотно). Представляю. (Смеется.) Как еще представляю. (Смеется.) Не разгадал. Тяжелая история.
Николай. Вот вы смеетесь. И мне было смешно. А ведь на этой почве вырастает хулиганство.
Ленин. Хулиганство вырастает на почве тупого, биологического анархизма. Это другое. И если уж советоваться с Лениным, то надо помнить, что он никогда не предлагал сухих, унылых, мещанских правил поведения. Заботьтесь вы о том, чтобы не обижать друг друга, не принижать, не подавлять. Вот самое высокое правило поведения.
Николай(забывая о воображаемом собеседнике). Как же мне быть с Ланцовым?
Ленин. Не знаю.
Николай. И я не знаю.
Ленин. И никто не знает. (С горячностью и увлечением.) И в этом весь гвоздь коммунистичности… (Утрачивая прямое общение с Николаем.) Коммунизма никто не видел, и подражать нам нечему. И создавать отношения друг с другом, отношения действительно новые, действительно высокие, и не пустыми фразами, а в поступках – это и есть постройка коммунистических характеров. И пусть будут насмешки и брюзжание, даже ненависть. Мы не боялись никогда и теперь не испугаемся. (Прямо Николаю.) Примерно сто лет тому назад в России был лишь один человек, который размышлял о том же самом, о чем размышляете вы. И человека того звали Николаем Чернышевским…
Пауза. Музыка как бы взрывом… Ленин медленно уходит.
Николай(в тишине). И я прощаюсь с моим Лениным… и многие меня поймут…
«…день отошел,
постепенно стемнев.
Двое в комнате.
Я
и Ленин фотографией
на белой стене».
Занавес
Действие третье
Картина первая
Декорация первой картины первого действия.
Серафима читает газету. Глубокая заинтересованность. Вздыхает. Вздохи сопровождаются полушепотом: «О господи!» Одновременно прислушивается и оглядывается в сторону дверей дома. Оттуда выходит Николай.
Николай. Что тут у вас происходит?
Серафима. Николай… как вас там по отчеству не знаю… либо говорите со мной по-человечески, либо убирайтесь.
Николай. Разве я не по-человечески? Возможно… Тогда простите. Что тут происходит?
Серафима. Что такое? Я не знаю.
Николай. Мастер какой-то… страшный.
Серафима. Разве?.. С ним это бывает. Характерный. А к кому пришли, к мастеру или к его дочке?
Николай(срываясь на неприязненность). Я пришел к людям, а люди нелюдимые.
Серафима(наслаждаясь). Ах, Коля, вам бы проповеди у нас читать… красноречивый был бы священник.
Николай. Серафима, я серьезно спрашиваю, что здесь происходит.
Серафима(беззаботно). Ей-богу, не знаю.
Николай. Зачем врать… Вы здесь, как у себя дома.
Серафима. Как дома? Почему? Что газету читаю? Так что же? Аллочка выписывает – не читает. Читаю я. Газета умная. Ваша. Правда… Комсомольская. Хотите, прочту рассказ о таком же сподвижнике, как и вы. Только он всего достиг, а вы, кажется, ничего не достигли. Занятно. Достиг и лопнул. Оказалось – жулик. Смешно… (Вздох.) О господи!
Николай. Серафима, очень прошу вас… скажите, где мне найти Аллочку?
Серафима. Ей-богу, не знаю.
Николай. Вижу, знаете и скажите, прошу.
Серафима. Уезжает она, миленький мой… уезжает на курорты… сердечные боли лечить, плавать, загорать, деньги тратить. Денег у нее страшно много.
Николай. Зря соль сыпете… Никакой раны нет.
Серафима. Ой ли, сударь?
Николай. Ну смотрите… (Уходит.)
Серафима. Коленька, вернитесь на мгновенье.
Николай возвращается.
Помните, Коля, ваш разговор со мной? «Серафима, я тебе Аллочку не отдам». Отдал.
Николай(приближаясь к Серафиме с улыбкой). А если нет? А если нет? А если нет?
Серафима(в страхе). Глаза… боже! Обезумел. Я кричать стану.
Николай. Я думал – ты сильная. Сиди.
Серафима. О господи!
Николай уходит. Серафима приходит в себя, успокаивается. Из дома выходит Родин.
Никак, ты плачешь?.. Григорий Григорьевич… Успокойся, родной мой. Стоит ли? Пустое дело… Перемелется. Чего в жизни не бывает.
Родин(сдерживая комок в горле). Я вот цветы лелею, душу в них вкладываю, и они мне отвечают красотой своей, ароматом, дыханием жизни. Как благодарна природа человеку за любовь к ней! А эта… дочь… она мне чуть в лицо не плюнула. А как сказала… повторить не могу. Я сделался ей ненавистным.
Серафима(мягко и весело). Все они такие… теперешние. Без креста растут. А что? Аллочка ведь некрещеная.
Родин. Опять ты! Что ж ты, крещеная, не помогла? А я надеялся, думал: верующая, по заповедям живет…
Серафима. Много ты понимаешь в заповедях. Я Аллочку и не осуждаю.
Родин(до шепота). Она воровка… вижу теперь… Воровка.
Серафима(безразлично). А я не осуждаю. И не понимаю, чего ради ты из себя выходишь.
Родин(кричит). Да ты сама – не знаю кто!
Серафима. Из плоти мирской и крови человеческой. Не шуми.
Родин(не слушая). Думал, скупая… это в мать. А тут такое полезло… я не в состоянии понять. Не в состоянии. Какие ж к черту пережитки… Откуда пережитки, если я за всю жизнь пуговицу медную никому не продал. Кто ей пережитки эти прививал? Кто научил ее ворованные деньги в подполье держать? Объясни ты мне.
Серафима(вкрадчиво). То гонишь Серафиму, то жалуешься ей.
Родин(глухо). Лучше бы она умерла.
Серафима. Опомнись…
Родин. Лучше бы она умерла.
Серафима. Где она? Жду, жду…
Родин. Бегает.
Серафима. Нет, чтобы девочке помощь оказать, посоветоваться. Он рычит. Отец.
Родин. Да ты знаешь, чего она хотела?
Серафима. Чего?
Родин. Она хотела, чтобы я какие-то деньги отнес на завод и там прихоронил. Ты это знаешь?
Серафима(смех). Дурочка и больше ничего.
Родин. Нет, она не дурочка.
Серафима. Значит, испугалась.
Родин(истово). Долго ли будет висеть этот гнет над нами?
Серафима(непонимающе). О чем ты? Какой гнет?
Родин. Стяжательство… нажива.
Серафима. Каждый хочет хорошо пожить.
Родин. А пути?
Серафима. Что – пути? Что – пути? Аллочка никого не зарезала, не задушила…
Родин. От воровства до убийства не такая длинная цепь… Ты, мерзавка, погубила Алку, ты.
Серафима. «Мерзавка»… ишь ты. (Резко, неприязненно.) Смотри, Григорий, не заходись. Твоя дочь до нашего знакомства из комсомола вылетела. У нее расчеты очень крепкие. Только в ее расчеты этот аккуратненький… Коленька этот с коммуной в голове… он в ее расчеты не входил.
Родин. Николай – это свет на свете.
Серафима(смеется). Ох как!.. Куда там!
Родин. Без таких людей земля бы стала собачьим ящиком. Я сам смеялся, старый дуралей… Но вот сейчас смотрю, что дома… у меня дома… делается и – что собачий ящик!.. Хуже… Крысы.
Серафима(опять спокойно). Не говори глупостей, Гриша. Противно слушать.
Родин. Тебе все божья роса…: хоть помои в глаза лей.
Серафима. Я смиренная.
Родин. И тебя тоже опасаться надо. Вижу.
Серафима. Григорий, я молюсь на тебя. И стою на своем. Уедем… Уедем к моему тихому благочестию.
Родин. Вижу я твое благочестие.
Серафима(не слушает). Здесь ты Родин – известный человек. Там – частный житель. Годик посидишь в садике с вишней, с яблоком… цветов там будет у тебя море… ведь заработано. Отдохни, насладись спокойствием. На Волгу будешь ходить. А там у нас она глухая… Кругом кущи и благоухание. И Аллочку с собой заберем… вижу – надо.
Родин. Умыслы, умыслы, умыслы… я глаза вижу.
Серафима. Что хочешь говори, я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю…
Родин. Дочь тоже любит.
Серафима. Успокойся. Вот не ожидала, что ты такой будешь… восприимчивый.
Родин(грустно, задумчиво). Вечереет… вот так… и вечереет.
Серафима. Ты о чем, милый?
Родин. Я не с тобой говорю. Мне с тобой не о чем. Что мне с собой делать? Что с тобой делать, знаю. Что с дочерью делать, знаю. А что с собой делать, не знаю.
Серафима. Что же со мной делать?
Родин. Гнать надо… Гнать.
Серафима(без обиды). Так, положим. А с дочерью что делать?
Родин. Тоже гнать.
Серафима. Хорошо, всех разогнал. А сам как?
Родин. Я никак. Не знаю, что с собой делать. Чистосердечно тебе говорю, дорога ты мне. А дочь разве – нет? Зачем вы такие уроды? Жить бы весело, просто. Так нет же. Мало осталось… вечереет. А вы – уроды.
Серафима(резко). Умничаешь.
Родин. Не могу иначе. Многое вижу.
Серафима. Слишком много. До ужаса. Но гнать меня не придется. Вчера глядел мне в очи, а сегодня камень. Не буду упрекать, обострять. Я человек. И к тебе льнуло все мое человеческое, женское… Значит, не судьба. Нет благословления. Нынешний вечер все до конца открыл. И «мерзавка» и бог знает что… Нет благословления. Это еще тогда случилось… когда прятались в поле… Когда поезд шел ночью над нами… еще тогда мне прошептал кто-то: «Уходить надо». А я не ушла.
Входит Аллочка.
Говори, что у тебя.
Аллочка. Пусть отец уйдет.
Серафима. Не обостряйте вы! Вот люди. В такие минуты надо быть всегда вместе.
Родин уходит.
Аллочка. Отец… Подальше от таких отцов.
Серафима. Я приказываю, не обостряй.
Аллочка. Правильно кто-то придумал: предки.
Серафима. Ты говори, что, как?
Аллочка. Ничего страшного. Все по-старому. Надо уехать в отпуск. Срочно. Магазин оформляет. Поняла?
Серафима. Алла, говори, что за деньги? Неужели ты сама успела скопить эти тысячи?
Аллочка. Что ты… нет… я друзей выручаю. У нас наросли лишние суммы. Может быть ревизия.
Серафима. Алла, не крути. Чьи деньги?
Аллочка. Тебе это важно?
Серафима. Очень важно.
Аллочка. Старший по нашей секции… мы, девчонки, от него зависим.
Серафима. Усваиваю… старший… Тогда эти деньги особенные. Говорят, будто они не пахнут… Ложь. Одни деньги потом пахнут, другие – грабежом. Это со старины ведется, но бывают такие деньги, которые нам сам бог посылает. Куда поедешь?
Аллочка. Вот думаю.
Серафима. Не торопись. Вместе решим. А деньги можешь мне отдать, на всякий случай… от греха.
Аллочка. С радостью. Я их боюсь.
Серафима. Отцу скажи, путевка подвернулась.
Аллочка. Отец… Он для меня пустой звук…
Входит Родин, до конца сцены на Аллочку не взглянул.
(Отцу.) Уеду… нынче… в отпуск… Адреса не знаю. Прошу тебя и молю – о том, что у нас приключилось, Николаю ни слова.
Серафима. Умница, девочка.
Аллочка. Можешь третировать меня… перенесу… Но Николаю ни слова. Если он от меня откажется – отравлюсь.
Серафима. Тоже разделяю. Они доведут… и отравишься.
Родин(в раздумье, Серафиме). Так… Вот что, пусть она сдаст деньги в банк.
Серафима. Да какие деньги-то?
Родин. Какие… она знает. Пусть сдаст в банк. Пусть скажет, что раскаялась. Тогда прощаю.
Аллочка. Что он говорит? Серафима, он сошел с ума.
Родин. Если нет, то пусть забудет про отца.
Серафима. Алла, молчи. Не обостряйте. Никаких денег нет. Вам помни;´лось это, Григорий Григорьевич. Все чисто. Аллочка едет в отпуск.
Родин. Пусть едет и не возвращается. Я бесчестным людям комнат не сдаю. И ты, божественная, ступай за нею следом.
Серафима. Ну, и мое терпение кончилось! Теперь слушай, Аллочка! Этот человек мне сейчас говорил, будто мы ему дороги… Никто тебе не дорог, Родин. И все ты знаешь, все давно обдумал… Только одного не учел. Не будет около тебя ни одной родной души. Пойдем, Аллочка… В этом мире места много, а ты один останешься… Один на божьем свете. Я предрекаю. Скорее пойдем. (Уходит.)
Аллочка(приблизилась к Родину). Вот горе… вот несчастье. Но не надо… ничего не прошу. (Слезы. Уходит вслед за Серафимой.)
Родин. Вот так и вечереет.
Картина вторая
В кафе-павильоне в городском саду. За столиком на первом плане Ланцов, Марта, Алена, и рядом за столиком голова в кепке. Лежит на руках.
Ланцов(искательно до нежности). Марточка, хочешь еще мороженца?
Марта. Нет уж, благодарю. Мороженце – кислое.
Алена. Мама, ну как можно…
Марта (певуче, с модуляциями). Скажи, что мать лжет… скажи, скажи…
Ланцов. Кислое – значит, кислое. Не спорьте.
Алена. Папа, как можно… мороженое как мороженое.
Марта. Скажи, скажи, что мама лжет… что мама у вас вздорная женщина.
Голова в кепке(поднялась, запела). «Имел бы я златые горы и реки, полные вина…». (Марте). Что-о?.. Поговори у меня. (Опустилась на руки, умолкла).
Марта(Ланцову). Куда ты нас привел, Макс?
Ланцов. Тысячу раз просил: не называй меня Максом. А сюда, родная, мы ходим каждую субботу. Если не узнаешь – напоминаю: кафе в нашем городском саду.
Марта. Притон, а не кафе… (Алене). Ешь скорее.
Голова в кепке. Поговори у меня.
Алена. Оно очень холодное.
Марта. Какие нежности… не простудишься.
Ланцов. Девочке нравится… сад, воздух… музыка играет.
Марта. Никакой музыки я не слышу.
Алена(сдерживая смех). Мама… Это…
Марта. Скажи, скажи.
Алена. Ничего не скажу.
Ланцов. Марта…
Марта. Ну что?
Ланцов. Ты так и не определила, как тебе новая квартира.
Марта. Никак.
Ланцов. Вот тебе и раз, Алена, ты слышишь?
Алена. Мамочка, квартира прелесть… солнечно, просторно.
Марта. А ты ничего не понимаешь и замолчи, пожалуйста. Твой отец с позором ушел с почтенного предприятия на какой-то жалкий макаронный комбинат.
Ланцов(изумлен). Вот как?
Алена. Ну, знаешь, мама! Ты же сама отца пилила, чтобы он уходил с почтенного предприятия на жалкий макаронный комбинат. Прости меня, но это правда.
Марта. Твой отец опозорился.
Ланцов(горит). Опозорился… прекрасно. Отказываюсь от квартиры. Остаюсь на почтенном заводе.
Алена. И мы не переедем в новую квартиру?.. Вы ненормальные люди.
Марта. Скажи, скажи.
Алена. Я сказала.
Марта. Как – не переедем? Я не говорю, что мы не переедем. Мы квартиру получим. Все равно он опозорился.
Ланцов(в гневе). Твоя мамаша за эти две недели меня довела до потери рассудка. Ничего мы не получим.
Марта. Вот уж действительно ненормальный человек. Я же не утверждаю, что ты совсем уж опозорился…
Алена. Ну, мама, знаешь… ты именно и утверждаешь.
Марта. Нет, я не утверждаю.
Ланцов(в раздражении). Девушка, получите с нас.
Входит официантка. Ланцов расплачивается. Она уходит.
А мы ничего не получим.
Марта. Нет получим.
Ланцов. Я буду сам единолично решать свои жизненные вопросы. Сколько раз давал себе слово. Ничего мы не получим. (Быстро встает и уводит девочку.)
Алена. Мама, что ты делаешь?!
Марта. Макс, ну что же ты, Макс! (Бежит вслед за ними.)
Голова в кепке(поднялась). Что-о?! Поговори у меня…
Ланцовы уходят. Их столик занимают Аллочка, Серафима, безликий человек.
Аллочка(официантке). Вы вино подаете?
Официантка. Портвейн, мадера, кахетинское…
Аллочка. Мадера… Кахетинское… мне все равно. Скорее.
Официантка. Будет в темпе. (Уходит.)
Аллочка(безликому). Ты что пьешь?.. Я не спросила.
Безликий. Воздерживаюсь. Но изредка предпочитаю, как лекарственное, коньячок… на ночь по девятьсот капель.
Серафима. Остроумный человек.
Аллочка. Он-то?.. Он – да. Деятель прилавка. Ну так что же будет?
Серафима. А что будет… ничего. (Поет.) «Уж вечер вечереет, подружки в сад идут…». Была такая песня в старину… (Поет.) «Маруся отравилась, в больницу ее везут».
Аллочка. Почему ты эту песню запела?
Серафима(невинно). Настроение.
Аллочка. Не ври. Ты слова зря не скажешь.
Серафима. Выпей вина… Успокойся, развеселись.
Аллочка. Мне не до вина. Я сделала заказ для виду.
Серафима. Зачем для виду?
Аллочка. Давно ли ты такая непонятливая?
Серафима. Я-то? Всегда.
Безликий. Мне гулять по ресторанам сейчас неподходяще.
Аллочка(деловито, торопливо). Слушай, Серафима. Мне в отпуск ехать не придется. Пусть он сам поедет. Понимаешь?
