Текст книги "Быстроногий олень. Книга 1"

Автор книги: Николай Шундик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

17

По вызову района группа янрайцев во главе с Гэмалем и Айгинто прибыла в Кэрвук.

Поездка эта в районный центр для Айгинто и Митенко была особенно знаменательной: они были приняты в кандидаты партии.

– Теперь у вас целая партийная группа, – сказал Ковалев янрайцам. – Сумеете ли вы сделать так, чтобы в сельсовете вашем, в колхозе вашем каждый человек ощутимо почувствовал, что у вас создана партийная группа?

– Надо суметь, обязательно надо суметь, – сдержанно ответил Гэмаль…

– Я думаю, что сумеете. А теперь хочу вас порадовать. – Секретарь помедлил, заглянул в какую-то ведомость на столе, поставил в ней птичку красным карандашом. – В район к нам присланы моторы, моторные вельботы, есть даже катера. Оружия много пришло.

Янрайцы затаили дыхание. Айгинто даже чуть привстал. Черные глаза его, казалось, стали еще жарче.

– Так вот, на заседании райисполкома решили выделить вашему колхозу два руль-мотора, два моторных вельбота и двадцать охотничьих карабинов.

– Два вельбота! Два мотора! Двадцать карабинов! – в один дух выпалил Айгинто, соскакивая со своего места.

Схватив Гэмаля за плечи, председатель потряс его и, не зная, что делать со своей радостью, почти выкрикнул:

– Ты слышишь, Гэмаль, а?

– Да, да. Вот тут так и написано, на машинке напечатано: два руль-мотора, два вельбота моторных и двадцать винтовок, – скороговоркой ответил Гэмаль, заглядывая в ведомость, где стояла птичка, поставленная красным карандашом.

Ковалев смотрел на взволнованных янрайцев и радовался вместе с ними. Свежевыбритый, в новой гимнастерке полувоенного покроя, сегодня он выглядел как-то по-особенному молодым, без тени усталости. В глубине его темных глаз светились веселые искорки.

– Я думаю, что если все это добавить к той технике, которая у вас имеется, то илирнэйцев догнать уже будет на чем.

– Ай, если бы катер еще! – воскликнул Айгинто. В голосе, в лице его, кроме искренней радости, чувствовалось еще что-то такое, что можно было назвать разгорающейся жадностью.

– Большой аппетит у тебя, Айгинто, – от души рассмеялся Сергей Яковлевич. – После катера тебе и парохода захочется?

– Нет, парохода пока не надо, – смущенно улыбнулся Айгинто. – А вот шхуну – да… не мешало бы, совсем не мешало бы.

На этот раз расхохотались Гэмаль и Митенко.

– Вот это масштабы! – воскликнул сквозь хохот Митенко.

– Зачем смеетесь, почему смеетесь? – возмутился Айгинто. – Я знаю, хорошо знаю: и ты, Гэмаль, и ты, Петр Иванович, катер и шхуну хотите.

– И я тоже хочу, – улыбнулся Сергей Яковлевич. Немного помолчав, он добавил уже другим тоном: – Теперь посмотрите сюда, на эти черные ненавистные флажки на карте. Видите, где они? Очень трудно нашей стране, но она, как и прежде, заботится о далеких чукотских колхозах. Так вот, когда вы будете на этих моторах и вельботах работать, – помните об этом!.. А теперь идите знакомиться с вашей новой техникой. Зайдите в райисполком к товарищу Караулину, он вас проводит… А Петра Ивановича попрошу остаться.

…Караулин зашел в районную торговую контору: ему нужен был пропуск янрайцам на склад, где хранилась привезенная из Владивостока техника для чукотских колхозов. В конторе было много людей. Все они как один смотрели на карту, висевшую на стене. Караулин сразу понял, что здесь идет спор.

– Все равно немцы не возьмут Сталинграда! – кричал толстенький, с красным лицом мужчина.

– Послушайте вы, они его уже почти взяли! – возразил ему Шельбицкий, отрывая свой взгляд от карты.

– Вот именно, только почти! Они и Москву в свое время брали только «почти», однако всем известно, что из этого получилось!

Толстяк уставился насмешливыми глазами в Шельбицкого.

– Э, нет, извините! У Москвы была совсем другая ситуация: немцы, насколько мне известно, в Москву не входили, – повысил голос Шельбицкий.

– Ну, а хотя и возьмут немцы Сталинград, что же, по-вашему, это будет конец, катастрофа!

– Ну зачем же такие громкие слова? – поморщился Шельбицкий. – Вот как раз я и хочу сказать, что не вижу конца всему этому. Нас, с нашими людскими резервами, победить, разумеется, невозможно! Но в то же время, как вам известно, немцев в Германии не так уж мало. Каждый год у них прирост в армию их юношества в один миллион во всяком случае будет. Посудите сами… – Шельбицкий взял счеты, привычно встряхнул над ними расслабленной худосочной кистью руки.

И тут случилось непредвиденное. С места встал никем не замеченный до сих пор заведующий складами Савельев, вырвал из рук Шельбицкого счеты и с яростью грохнул их об пол.

– Тряпка, слюнтяй. Забыл ты, товарищ бухгалтер, что косточки на счетах это одно, а советские люди – совсем другое!

Шельбицкий отшатнулся назад. На лице его отразилось смятение.

– Я простой человек, я не умею с такими, как ты, слюнтяями дипломатию разводить. А вот по роже тебя съездил бы с удовольствием! – Савельев замахнулся, крепко стиснув зубы.

Шельбицкий закрыл лицо руками, метнулся в сторону.

– Помилуйте! Я ничего такого не сказал, я же ясно заявил: «Нас победить невозможно!» – почти истерически воскликнул он и спрятался за широкую спину Караулина.

– Ай да товарищ Савельев! – воскликнул во всеобщей тишине Караулин. – Правильно! Так их, паникеров, пусть не распускают слюни!

Шельбицкий испуганно шарахнулся прочь от Караулина в другой угол.

Через несколько минут Караулин шел вместе с Савельевым к торгбазовским складам.

– Заждались, наверное, нас янрайцы… А Шельбицкого этого ты проучил правильно, вижу – у тебя прямая, русская натура, я сам такой! – громко говорил Караулин, поглядывая на Савельева.

– Понимаешь, не выдержал, Лев Борисович. И ноет, и ноет, просто душу вытягивает. – Савельев с презрением сплюнул. – Если бы там, на фронте, все такие были, как он, то, глядишь, немцы уже и до Чукотки докатились бы.

– Нет, нет, товарищ Савельев, на фронте люди не такие! – Караулин на мгновение остановился. – Там люди такие вот, как мы с тобой: стиснут зубы и вперед, в самое пекло! Неважно, сколько встанет перед ним немцев – один или сто!

Савельев приветливо поздоровался с Гэмалем и Айгинто, открыл ворота в ограду, за которой стояли склады.

– Вот эти два с краю, с голубой каемкой, – ваши! – показал широким жестом Лев Борисович на вельботы.

Айгинто немедленно забрался в один из вельботов, устремился к мотору.

– Ай, хорош! И мотор, сразу видно, хорош! – приговаривал он, похлопывая ладонью по мотору.

Гэмаль медленно шел вокруг вельбота, осторожно поглаживая его борта руками. Глаза парторга были мягкими, теплыми.

А Митенко все еще беседовал с секретарем райкома.

– Так вот, Петр Иванович, хорошо подумай над нашим предложением, – говорил ему Ковалев. – Пушнину ты знаешь прекрасно. Лучшей кандидатуры на должность районного пушника мы и желать не можем. Главное в том, что лучше тебя никто не сможет поднять культуру охоты в тех колхозах, которые мы тебе поручаем. А валюта нам необходима. Война, Петр Иванович, быть может, еще только по-настоящему начинается!

– Все это я понимаю, Сергей Яковлевич, – вздохнул Митенко, – да вот только боюсь, справлюсь ли?

– Справишься, обязательно справишься: ведь ты же теперь коммунист!

– В том-то и дело, что коммунист. Ответственность огромная. Но не думайте, что я испугался этой самой страшной штуки – ответственности; назначение я, конечно, готов принять.

Секретарь внимательно посмотрел в лицо Митенко и вдруг как будто сейчас только заметил, насколько он постарел.

– Вот только плохо со здоровьем у тебя, Петр Иванович. Помнишь, на сердце жаловался? Трудно тебе будет в постоянных разъездах.

Митенко сдержанно вздохнул и сказал:

– Сейчас такое время, что сердце можно успокоить только работой до седьмого пота.

Немного помолчав, добавил:

– А позволь узнать, кто на мое место в магазин янрайский послан будет? Надежный человек? А то покупатели у меня хорошие, доверчивые, к порядку, так сказать, привыкли.

– На твое место районная торговая контора посылает как будто опытного человека, охарактеризовали мне его с самой лучшей стороны. Фамилия его Савельев.

– Слыхал. Мужик, говорят, дельный. Был в его складах. Порядок, как говорится, отменный. Пусть будет так, – согласился Митенко.

– Ну, вот хорошо! – Сергей Яковлевич встал, широко взмахнул рукой, прощаясь с Митенко.

18

Солнцева сидела в своей комнате за обедом. Вдруг дверь отворилась, и на пороге показался старик Ятто, подталкивая впереди себя мальчика.

– Это мой внук! Имя его – Оро! – громко отрекомендовал он еще с порога.

Оля – с любопытством посмотрела на парнишку. Нестриженые черные волосы его сзади были заплетены в косички; смуглое личико с недоверчивыми и немного испуганными глазами, сухощавым, правильным носом, с четко очерченными, чуть в капризном изгибе, губами было все в пятнах засохшей крови. Вылезшую, затасканную до блеска кухлянку подпоясывал узкий ремешок; на ремешке – два ножа, громадная трубка и все курительные принадлежности: небольшой мешочек из шкуры оленьего выпоротка с табаком, жестяная коробочка со спичками, железный изогнутый коготь для выскабливания трубки.

Оля покосилась было на трубку, но промолчала.

Ятто почти вплотную подвел внука к учительнице и, указывая пальцем на его лицо, заговорил громко, назидательно, даже чуть ли не приказывающе. Оля поняла, что Ятто строго наказывал ей не мыть лицо Оро до тех пор, пока сами собой не сойдут красные пятна – магические знаки, начертанные шаманом Тэкылем жертвенной оленьей кровью. Оля молчала, не зная, что ответить. Не видя ее готовности выполнить наказ, Ятто взял внука за руку и, делая вид, что в любую минуту может уйти, сказал:

– Если ты со мной не согласна, то лучше я уведу его домой.

– Зачем же так скоро уходишь? – забеспокоилась учительница. – Давай-ка чаю попьем. А внуку твоему здесь хорошо будет.

Поразмыслив немного, Ятто согласился. Чай пил старик долго, щурясь от блаженства. Оро не отставал от деда. Когда Ятто раскуривал свою трубку, набивал трубку и Оро. Было видно, что подражать деду – для него жизненная необходимость.

Оля, откинувшись на спинку стула, полузакрыв густыми ресницами глаза, ласковым взглядом наблюдала за мальчиком. Оро чувствовал этот взгляд и постепенно становился смелее. Ятто шумно отхлебывал чай, часто вздыхал: ему было нелегко видеть, что мальчик осваивается и, видимо, так и не попросит, чтоб дед забрал его с собой.

Оля отлично понимала, что происходит как с дедом, так и с его внуком. «Пусть, пусть покурит, – думала она о мальчике, – дед уйдет в тундру, и внук привыкнет к школьным порядкам, забудет свою трубку».

Попив чаю, старик Ятто собрался уходить. Подойдя к двери, он как-то ссутулился, и Оля скорее угадала, чем заметила, что он украдкой вытер слезы. Оля невольно шагнула к нему, переполненная горячим сочувствием. Ятто медленно повернулся. Но лицо его уже было суровым и бесстрастным.

– Береги его! Я… умру… если с ним что-нибудь случится! – тихо промолвил старик.

Солнцева порывисто приложила руку к груди, и этот выразительный жест о многом сказал Ятто. Он даже улыбнулся и промолвил, обращаясь к внуку:

– У нее, как вижу, такое же доброе сердце, как у меня и у твоей бабушки: слушай ее, уважай ее…

Когда Ятто ушел, Солнцева долго думала, как ей быть с Оро, и, наконец, решила оставить его в яранге Пэпэв, а затем, когда знаки на лице сотрутся, вымыть, переодеть и поселить в интернате. Единственное, что она сделала немедленно, это взяла у Оро трубку и табак. Мальчик страшно удивился, протестующе замахал руками. Оля попыталась объяснить ему, что курить ученикам не полагается. Оро успокоился и вскоре, казалось, совсем забыл, что у него была трубка.

Дней через десять старик Ятто снова явился в поселок Янрай. Как и в первый раз, он без стука вошел к учительнице и, не здороваясь, громко спросил:

– Если Оро хочет есть, ты даешь ему есть?

– Даю, – не скрывая своего удивления, ответила Оля.

– Если Оро пить хочет, ты даешь ему пить?

– Даю.

– А вот если он курить хочет, почему ты не даешь ему курить? Это одно и то же! Человеку курить хочется так же, как и пить и есть!

Оля была сражена логикой старика Ятто.

– Так как же? – с видом победителя спросил Ятто.

Раскурив свою трубку, он протянул ее Оро. Тот смущенно посмотрел на учительницу и вдруг просто заявил:

– Есть я здесь не разучился, без воды тоже жить не могу, а вот курить – совсем не хочу.

Дело приняло неожиданный для Ятто оборот. Наступила его очередь смутиться.

– Вот видишь, Оро сам ответил на твой вопрос, – улыбнулась Оля.

Сердито кашлянув, Ятто взял протянутую учительницей трубку Оро и сказал, обращаясь к внуку:

– Глупый ты еще, не понимаешь своих желаний… – Немного помолчав, добавил: – Пойду схожу к Гэмалю, просил зайти в гости.

Оро глянул на учительницу и, схватив руку деда, прижался к ней лицом.

– Я с ним пойду, а? – попросился он.

– Иди, иди, – разрешила Оля.

«Как все это необычно и как интересно, – подумала девушка, опускаясь на стул. – Какая это огромная школа, какое большое испытание, чтобы проверить, насколько человеческое у тебя сердце. Здесь можно так ошибиться, если не быть настоящим человеком…»

Оля долго сидела на одном месте, погруженная в задумчивость. И вдруг, как это часто бывало с ней, девушке стало необыкновенно весело. Подвижная, энергичная, она принялась убирать свою и без того чистенькую, уютную комнату, напевая что-то беспечное, веселое. На глаза ей попался патефон. Не долго думая, Оля схватила первую, которая ей попалась, пластинку, завела патефон. Это оказался вальс Штрауса. И вдруг Солнцевой страшно захотелось потанцевать.

– Ой, как любила я танцевать! – вслух воскликнула девушка, комично всплеснув руками. – Хлебом не корми, только дай потанцевать!

Оля рассмеялась, вспомнив, как однажды в педучилище на нее нарисовали в стенгазете дружеский шарж за то, что она каждую перемену увлекала своих друзей и подруг в веселый танец.

– Вот попасть бы сейчас в танцевальный зал! – мечтательно произнесла Оля. – Так закружилась бы, чтобы аж дух захватило!

А звуки вальса неудержимо влекли ее в танец. Схватив стул, Оля закружилась по комнате. И нежное лицо ее стало по-детски наивно-восторженным.

19

Зима наступила внезапно. Ночью выпал снег, ударил мороз. Белизна слепила глаза. На море, до самого горизонта, виднелось хаотическое нагромождение ледяных торосов. Кое-где еще заметны были разводья, над ними стояли густые клубы пара. У берега скопление торосов казалось особенно густым. Словно тучное стадо диковинных белых зверей подошло к береговой черте, да так и застыло, пораженное намертво. Чем-то очень древним, седым временем ледниковой эпохи веяло от этих торосов, оцепеневших в холодном безмолвии.

Возбужденные дети бегали по поселку, радуясь первому снегу. Толстые и немного неуклюжие в своих меховых одеждах, они напоминали медвежат. В громком лае заливались собаки, соскучившиеся по нартам.

Оля Солнцева, окончив учебный день, пошла к бригадиру комсомольской бригады Рультыну. У дома Рультына оказалось несколько охотников, осматривавших новую нарту, которую сделал сам бригадир.

– Здорово, комсорг! – воскликнул Рультын, весело приветствуя Солнцеву.

– Здравствуй, бригадир, – в тон ему ответила Оля. – Рассказывай, как дела в бригаде. Сводку в райком комсомола надо посылать.

Рультын сразу стал серьезным. Не спеша он достал из кармана блокнот, начал листать.

– Зачем тебе блокнот? Ты же и так все отлично помнишь, – рассмеялась Оля.

– Помню, это верно, – немного смутившись, ответил Рультын, – зато блокнот какой! Смотри, золотые буквы, а тут вот вся азбука! – Бережно спрятав блокнот, бригадир добавил: – Ну ладно, слушай!

Рультын рассказывал о своих охотничьих делах так, словно перед ним стоял сам председатель колхоза, а не русская девушка, которая и след песца не отличила бы от заячьего. Ну что ж, что она не знает, где след песца, а где след зайца. Зато она знает, где тропа к сердцу охотника, которое сейчас так взволновано предстоящими большими делами. Разве они, янрайские охотники, не видят, как их учительница желает им удачи? Разве она не живет одними думами, одними мечтами с ними?

Все ближе и ближе первый день охоты. Председатель спешит. Он с досадой отмечает, что у него еще много бестолковой суетни. Беспощадно ругает себя. Присматривается к Гэмалю. Итти по его тропе! Не забывать об илирнэйцах. Не отстать от илирнэйцев!

Как-то пришла в Янрай весть, что илирнэйцы оборудовали мастерскую и теперь сами ремонтируют испорченные капканы. Янрайцы немедленно переняли их опыт. На второй день возле правления колхоза была разбита большая палатка. Посреди палатки стояла на чурбане наковальня, чуть дальше горела обыкновенная буржуйка. По полу валялись испорченные капканы, цепи, охотничьи копья. Пытто и Гивэй, облаченные в фартуки из мешков, стояли у буржуйки.

– Да у вас тут мастерская настоящая! – обрадованно воскликнула Оля, входя в палатку.

Гивэй окинул пренебрежительным взглядом палатку.

– Ну и сказала ты, Оля, разве это мастерская? Вот когда я на полярной станции работал, вот там была мастерская. Столько инструментов разных! Точило само крутится! Электричество его крутит. Станки железо, как дерево, режут!..

– Почему же ты ушел оттуда?

Гивэй нахмурился и сказал, не глядя на Олю:

– Нос свой куда не следует совал. Руку себе чуть не оторвал машиной. Сильно хотелось мне знать, что внутри машины имеется. Совсем еще глупый был. Без спросу в машины лез. Механики побоялись меня в мастерской оставлять. Пришлось уйти.

В палатку вошли Гэмаль, Айгинто и еще, около десятка охотников.

– Разведчики из восточных охотничьих участков пришли! Говорят, что следы песцов на каждом шагу попадаются! – громко сообщил Тиркин, желая порадовать хорошей вестью Пытто и Гивэя.

– Это вот им спасибо надо сказать, – Пытто указал рукой на Гэмаля и Айгинто. – Они песцов на наших участках задержали. Помните громкий разговор на берегу моря, когда Эчилин в свою байдару охотников звал?

– А как же, помним, конечно помним, – отозвался Тиркин. – Если бы не выставили подкормку вовремя, не было бы столько песцов сейчас у нас на участках.

В палатке был и Эчилин. Сначала он хотел промолчать, но недобрые взгляды охотников заставили его отозваться.

– Зачем такие злые слова говоришь обо мне, Пытто? – обиженно сказал он. – Разве я плохого хотел колхозу? Не подумал немножко, это верно. Казалось мне, что с подкормкой песцов еще подождать надо.

Эчилину никто не ответил.

На буржуйке закипел чайник. Откуда-то взялись кружки, блюдца. Началось чаепитие. Охотники шумно отхлебывали чай, возбужденно обсуждали свои охотничьи дела.

– Радоваться нам, конечно, есть чему, – заметил Гэмаль, – но есть чему и печалиться.

Охотники выжидающе умолкли.

– Много еще у нас беспорядков, – продолжал Гэмаль. – Вот Нотат с Иляем чуть не подрались из-за охотничьих участков. Каждый старается, чтобы поближе к дому было, чтобы чаще на ночь домой приходить.

– Иляй боится, чтобы жену у него ночью кто-нибудь не украл, – пошутил один из охотников.

Гэмаль на миг смутился, подозрительно глянул на шутника.

– Я вот боюсь, что не один Иляй думает каждую ночь с женой в теплой постели спать, – вздохнул Айгинто.

– Да. В доме или яранге песца не поймаешь, – вздохнул и Пытто, протягивая Гэмалю трубку.

– А вот Эчилин совсем свой участок оставил. Куда-то в тундру приманки увез, – сообщил Гэмаль. – А Тиркин плохо свои приманки замаскировал. Волки их почти совсем прикончили. Весь труд зря пропал.

Охотники недовольно зашумели.

– Некоторые охотники своих молодых собак до сих пор ни разу в нарту не запрягли, – сказал Айгинто. – На чем они к капканам ездить будут? Весть до меня такая дошла, что илирнэйцы в свои охотничьи избушки на самых дальних участках на целую зиму свечей, спичек, керосину, чаю, табаку привезли… Все это закупили на каждую бригаду, чтобы не ездить с участков своих зря в поселок. А у нас что получается? У нас некоторые бригады даже дров не смогли заготовить на всю зиму. Видите, сколько еще неполадок у нас?!

– Вот почему я и говорил, что нам есть чему радоваться, но есть и чему печалиться. – Гэмаль поднялся. – Мы не маленькие дети. Преждевременная радость может нас незрячими и глухими сделать. Я думаю, это всем понятно. И, пожалуй, сегодня нам хватит разговаривать. Через три дня ставим капканы!

Охотники покинули палатку. Через три дня ставить капканы!

Пытто снова вытащил из буржуйки раскаленный добела кусок железа, а Гивэй взялся за молот.

– А все ли молодые охотники умеют как следует ставить капканы? – обратился к председателю Митенко. – Я так думаю, поведу-ка их на участки, проверю всех до одного…

– Правильно, Петр Иванович, веди их на участки, – одобрил Айгинто.

Безграничны снежные просторы. Чиста и ослепительна их белизна. Далеко вокруг заметны замысловатые узоры песцовых следов. Петр Иванович Митенко, отдавший более половины жизни охотничьему промыслу, ведет за собой молодых охотников, заставляет читать следы.

– А вот этот след, как по-вашему, какой давности?

– Так думаю, что песец этот еще утром здесь пробежал, – ответил пятнадцатилетний юноша Эттын.

– Почему? Объяснить надо! – строго требует Митенко.

– Потому, что ночью поземка была. А эти следы совсем не засыпаны.

– Хорошо, – скупо похвалил Петр Иванович. – А ну-ка покажи, как ты будешь заряжать свои капканы.

Эттын с готовностью приступает к делу.

Один за одним заряжают капканы парни. Митенко придирчив. Но на него никто не обижается.

– Глубоко лунку выкопал. Слишком толстой пластинкой капкан прикрыл. Капкан не разрядится – песец уйдет.

Юноша выкапывает новую лунку, выскабливает из слежавшегося снега другую пластинку.

– Вот теперь правильно, – одобряет Петр Иванович, и сам думает: «Хороший охотник из этого парня выйдет! Ловкие руки у него. Старания тоже много…»

Вечером Митенко зашел к председателю колхоза, поделился своими мыслями, на кого из охотников-юношей можно больше всего положиться.

– На Эттына у меня большая надежда, хороший охотник будет.

Когда Митенко ушел, Айгинто поставил в списке, охотников против имени Эттына большую птичку карандашом, задумался, в какую бригаду его направить – к старикам, у которых он мог бы многому научиться, или к комсомольцам.

– Пусть со стариками немного побудет, – решил он, – молодых охотников учить надо…

В комнату неожиданно вошел старик Анкоче. Айгинто удивленно глянул на него, пригласил сесть. Анкоче уселся на шкуру белого медведя.

– Все в поселке только об охоте и говорят, – сказал он, всматриваясь в председателя подслеповатыми глазами. – Никогда, однако, такого волнения перед охотой у нас не было. Вот я и то все время думаю, чем охотникам помочь… Стар стал… не могу ходить к капканам.

– Будет, будет и тебе работа, Анкоче! – осененный новой мыслью, оживился Айгинто. – Не все охотники у нас правильно шкуру песца снимают, не все верно правилки для шкур делают, учить будешь!

– Хо! Ты, однако, умеешь чужие думы разгадывать! – воскликнул Анкоче. – Как раз с этим словом я к тебе пришел. – Немного помолчав, Анкоче добавил: – Есть и еще один разговор у меня к тебе: по обычаю нашему древнему, перед охотой следует немного мяса в море выбросить, чтобы удача была. Так вот тебе надо…

Айгинто замахал руками:

– Что ты, что ты, Анкоче, говоришь?

– Ну, как хочешь, – обиженно промолвил Анкоче, – я с добрым советом к тебе пришел, хотел, чтобы охотникам нашим удача была.

После того как Анкоче ушел, Айгинто принялся писать отчет в райисполком о готовности колхоза к зимней охоте на пушного зверя. К своему удивлению, он поймал себя на том, что совет старика не выходит у него из головы.

«А что, если бросить в море немного мяса?» – мелькнула смутная мысль.

Айгинто конфузливо улыбнулся и, вдруг рассердившись, с шумом захлопнул папку.

Между тем будто кто-то нашептывал ему в ухо: «Конечно, все это чепуха, но разве тебе жалко нескольких кусочков мяса? Пусть идет на дно, пусть!» Айгинто взъерошил волосы, тяжело вздохнул.

Представив себе охотников, идущих от капканов с пустыми руками, Айгинто нерешительно встал, нашел, где хранились у матери пищевые запасы мяса, поспешно бросил несколько кусков в мешок. Жалко улыбаясь, он пугливо озирался на дверь, чувствуя себя так, словно совершил что-то необыкновенно постыдное.

Вернулся Айгинто с моря пристыженный, мрачный. Ему стало так тяжело, что он вышел на улицу, побрел по свежему хрустящему снегу вдоль берега моря.

– Кандидат в партию, председатель колхоза, а такое сделал, – шептал он и все вытирал и вытирал о кухлянку руки. – Но мне же так хочется, чтобы в эту зиму у янрайцев была удача!

Поселок, несмотря на поздний час, еще не спал. Охотники возились с нартами, некоторые из них обучали ходить в упряжке молодых собак.

«Пойду – с людьми поразговариваю, – подумал Айгинто, – может, легче станет!»