Текст книги "Бал для убийцы"

Автор книги: Николай Буянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– И никто из соседей даже не подозревал, что…

– Нет, – сказала она твердо (Вера Алексеевна слышала молоток в прихожей… Молчать!).

– На ручке балконной двери отпечаток ладони, – провозгласил эксперт. – Не хозяйки и не покойного.

Колчин вопросительно посмотрел на Майю.

– Келли, – пробормотала она. – Но это было давно, за несколько дней до Нового года.

– Что она делала зимой на балконе?

– Пряталась от отца. – Видя всеобщее недоумение, она пояснила: – Она в тот день выпила лишнего. Ну, сами понимаете…

– Понимаю, – вздохнул следователь. – Восхищаюсь вами, Майя Аркадьевна: набедокурившие дети спасаются у вас от родительского гнева, вооруженные террористы прячутся от федерального розыска… Ваше имя случайно не мать Тереза?

– Вы на меня злитесь…

– Я не могу вас ухватить, – объяснил он. – Хотя профессиональные рефлексы так и зудят. Я могу голову дать на отсечение: вы знаете больше, чем говорите. Хотелось бы знать, почему при таком раскладе вы до сих пор живы. Гоц получил пулю за значительно меньшую провинность.

«Тебе ничто не угрожает, – вспомнился текст записки, аккуратная строка печатных букв, отдающих даже некоторой варварской изысканностью. – Только молчи!!!» «Я молчу».

– Единственное, чем можно это объяснить…

– Да? – очнулась она.

– Гоц мог погибнуть вместо вас.

– Что?

– Посудите сами: вы живете одна (то есть за вами прочно закрепилась подобная репутация)…

– Старой девы? – подсказала она.

– Ну, скажем, дамы на перепутье. Убийца звонит в дверь с уверенностью, что кроме вас…

– Да как же Гоц ему открыл?

– Это другой вопрос. Главное – преступник ожидал увидеть совсем другого человека. Однако отступать было поздно. Так что считайте, вам повезло… пока.

Глава 17

Она все-таки дождалась, дотерпела – обыск в гостиной подошел к концу, невеликий улов (полбутылки «Горбачевки» и пуля, извлеченная из косяка) был рассортирован по полиэтиленовым пакетам, непрошеные гости шумно потолкались в прихожей и удалились, бесцеремонно хлопнув дверью. Майя робко сказала Геннадию Алакину, который подвозил ее домой после новогоднего уик-энда с убийством, «до свидания» – он даже не взглянул в ее сторону.

– Вам не жалко его? – тихо спросил Колчин, когда они остались одни.

Она растерялась.

– Геннадия?

– Нет, покойного.

– Почему вы спросили?

– Вы странно вели себя. Витали где-то в высоких эмпиреях. А ведь он прожил у вас больше недели и вряд ли все это время держал вас под дулом пистолета, рука бы затекла. Да и пистолета у него не было… Вы с ним спали?

Она поплотнее закуталась в старинную шаль – вспомнилось мощное тренированное тело (привет из беспорточной юности, проведенной на комсомольских стройках), крупная голова (привет из рахитичного детства), история жизни, рассказанная меж двух сигаретных затяжек, и Майя почувствовала, как на сердце каскадами обрушивается ледяная тоска, целые айсберги тоски…

– Вы ничего не хотите мне сказать?

Она сухо качнула головой.

– Что ж, дело ваше. Из города никуда не уезжать, вы еще понадобитесь, – следователь сардонически усмехнулся. – Если доживете.

И оставил ее одну, растерянную, мятущуюся, посреди отвратительно пустой прихожей, наедине с беспощадным зеркалом и профессионально привинченной к стене вешалкой в виде рогов оленя. Наедине с беспорядочными мыслями и холодной решимостью идти до конца.

До дома, где жил Артур, она добралась на хмуром частнике, запросившем «стольник» за поездку длиною в три с половиной квартала. Выговорив желаемую сумму, частник не выдержал и покраснел, но Майя только махнула рукой, преисполненная чувства, будто завтра настанет давно обещанный конец света и деньги можно тратить без счета, зажмурив глаза.

Едва прибыли на место, она сунула водителю деньги, вышла из машины и единым духом подскочила к двери, обитой дерматином.

Она звонила долго, с нехорошим замиранием сердца, рисуя в воспаленном воображении картины одна другой ужаснее. Никто не отзывался. Она постучалась к соседям: из недр квартиры послышался радостный лай, дверь отворилась, на лестницу выскочил уже знакомый ротвейлер Кокос и выглянул детинушка-ново-русс, на этот раз в сильно растянутой майке и со златой цепью на массивной шее. Поковыряв в носу, он посмотрел на Майю и произнес классическую реплику:

– Че?

– Як Кузнецовым, – заторопилась Майя. – Звоню, а никто не отвечает. Не подскажете, где они?

– Укатили куда-то часа полтора назад. Я из окошка видел, как он свою лайбу заводил.

– Лайбу?

– «Тойоту». У него красная «тойота».

– Он был один?

– С дочкой.

– Куда он мог уехать?

Он возмутился:

– Я тебе что, «наружка», в натуре?

– Ну, хоть вещи при нем были?

Детинушка взглянул недоуменно – похоже, он жил в мире, где господствуют иные ритмы и другое время, сильно растянутое по горизонтали.

– Вещи? Типа сумки?

– Да, да!

– Ну, вроде был один пакет. Может, со жратвой, а может, с одеждой.

– Спасибо. – Майя отлепилась от стенки в почти бесчувственном состоянии. Дверь закрылась с громким щелчком, и лестничная клетка снова затихла.

В подъезде она нос к носу столкнулась с Валей Савичевой. Та произнесла дежурное «Здрасьте» и шмыгнула мимо, но Майя проворно поймала ее за воротничок.

– Их никого нет.

– Нет? – Валя огорчилась. – А мы с Лерой договаривались…

– Вот что, – Майя взволнованно присела перед девочкой на корточки. – Мне сказал сосед: они с отцом куда-то уехали на машине, взяв сумку. Еду или одежду (скорее одежду, мелькнуло в голове, – ту самую…). Подумай, куда они могли направиться?

– Вдвоем? – она послушно задумалась. – Наверное, на дачу… Вообще-то Лерка ее терпеть не может: говорит, там навозом воняет и в воздухе летает всякая дрянь. Но ведь сейчас зима.

– Знаешь, где она?

– Да, я была там прошлым летом. Если на электричке, то не доезжая Лаврино… – Девочка вздрогнула: видимо, ей передалась Майина тревога. – Что-то случилось?

– Пока не знаю. Надеюсь, что нет. Ладно, беги домой…

– А вы?

– А я – к ним на дачу. Может, перехвачу…

– Я с вами. Вы одна не найдете. – Валя решительно схватила Майю за рукав. – Ну, давайте же скорее!

Пришлось подчиниться. Втайне Майя обрадовалась: не стоило тащить девочку за тридевять земель на ночь глядя, однако вдвоем было как-то спокойнее…

Они едва успели на последнюю электричку. Промерзлый вагон шатало из стороны в сторону, их, двух путешественниц-авантюристок, тоже шатало на железных перестуках… Валя, нахохлившись, словно воробей на веточке, примостилась у окна, сосредоточенно глядя сквозь давно не мытое стекло – ничего не видно, лишь расплывчатые огни, подсвечивающие изнутри морозные узоры, снег, иней на стылых проводах, темные лесополосы по обеим сторонам…

– Лере угрожает опасность?

Майя вздрогнула.

– С чего ты взяла, дружочек?

– У вас такое лицо… Как у разведчицы в немецком тылу.

Она усмехнулась:

– Выдумщица. Лучше скажи, в каком костюме Лера была на маскараде?

Валя без удивления пожала плечами:

– Не знаю. Там большинство было в масках.

– Она могла быть одета Бабой Ягой?

– Это которой? Ах да, мы с вами видели в вестибюле… Ничего особенного: просто куча старого тряпья. Но отплясывала лихо, даже брейк пыталась. Лера, кстати, ходила в студию спортивного танца, только бросила, надоело.

– А ты не помогала ей с костюмом?

– Нет, мы с Келли делали Домино. Правда, неплохо получилось?

– Блеск, – искренне сказала Майя, – лучшее, что я когда-либо видела. Вспомни, ты вроде бы столкнулась с Ликой в дверях?

– Возможно. Это так важно?

Майя вздохнула, в порыве нежности прижав девочку к себе, – та не проявила ответных чувств («А, собственно, почему она должна? Кем я ей кажусь – сумасшедшей старухой, которая вдруг ломанулась посреди ночи незнамо куда, незнамо зачем…»), но и не отстранилась.

– Не знаю, милая. Сейчас все может быть важно, любая деталь. Она входила или выходила?

– Вроде выходила… Сколько времени прошло. Помню, охранник вскочил (он сидел на стуле, читал книжку), сорвался куда-то вверх по лестнице…

Опять эта чертова лестница, вызывающая странную ассоциацию со стилизованной Графской пристанью в Севастополе, путь на эшафот, в финал третьеразрядного фильма ужасов.

– А кого ты видела наверху, Валюша? Вспомни хоть что-нибудь!

На этот раз она молчала дольше, целую минуту, поджав губы и придавив указательным пальцем очки к переносице.

– Я и сама сто раз пыталась… – Она напряглась, глядя на пустое сиденье перед собой, с усилием возвращаясь в тот злополучный вечер, в мельтешение масок и жизнерадостный вопль из стоваттных динамиков. – Кто-то пробежал, какой-то человечек в красном костюме. Но не ярко-красном, а скорее в розоватом, поношенном, понимаете? Какой-то бесформенный платок на голове, обувь я не разглядела, – она покаянно вздохнула, – слепа я, как летучая мышь, вот ведь беда.

– Он нес что-нибудь в руках?

– Вроде бы… Что-то похожее на палку. Я поэтому и подумала про Деда Мороза – две детали: посох и длинная шуба…

– Или юбка, – пробормотала Майя.

Валя внимательно посмотрела на собеседницу, склонила голову, словно прислушиваясь к стуку колес, и вдруг выражение ее личика резко изменилось – она поняла… И испуганно, негодующе отодвинулась в угол, к окошку.

– Нет. Вы что, думаете, Лерка… Да как вы можете! Вы… Вы обманщица!

Майя успокаивающе коснулась ее – девочка резко вырвалась, точно разозленный зверек.

– Голубчик, ну какая же я обманщица?

– Вы сказали, что Лера в опасности, ей нужно помочь… А сами едете арестовать ее.

– Арестовать человека имеет право только сотрудник милиции, – терпеливо сказала Майя.

– Но вы ведь тоже…

– Что?

– Работаете на них.

Она чуть не рассмеялась: ну и влипла ты, Джейн!

– Я преподаю английский, Валюша. Деловой и разговорный. И больше ничего, честное слово.

Валя недоверчиво поджала губы: знаем, мол, мы вас, взрослых.

– Почему же вы спросила о Бабе Яге? Откуда вы узнали?

– От Анжелики.

Девочка казалась удивленной.

– От Келли?

– Она пряталась на третьем этаже, в коридоре. Убийца ее не заметил…

– А она – его?

– Лица она не разглядела – оно было под маской, но костюм, фигуру, движения… Теперь бы только убедить ее дать показания в прокуратуре.

– Почему она молчала так долго?

– Она была напугана, – пояснила Майя. – Убийца прислал ей записку.

– «Не бойся, тебе ничто не угрожает, – нараспев, прикрыв глаза, продекламировала Валя, будто читала стихи… Или молитву. – Только молчи…»

Только молчи.

Какая-то потусторонняя жуть прокралась в душу, схватила сердце в клещи, словно хирург-садист, – Майя с некоторым испугом посмотрела на девочку, та вытащила откуда-то сложенный вчетверо листок бумаги и спокойно сказала:

– Я нашла это у себя в кармане. ОНО было в футляре для очков.

– Когда?

– Вчера. Не представляю, как ОНО туда попало.

Тебе ничто не угрожает. Те же аккуратные печатные буквы ровной строчкой, те же три восклицательных знака, тот же холод, иней на окнах, мольба и тоска. Только молчи…

– Но ведь ты не промолчала?

– Я? – Валя упрямо тряхнула волосами. – Потому что я не верю, что это написала Лерка. Она, конечно, иногда вредничает, нос задирает по всякому поводу… Но она не убийца, запомните.

– Хорошо, девочка, – Майя успокаивающе взяла ее за руку. – Даю честное слово: я не имею к милиции никакого отношения. Я просто случайный свидетель. И хочу разобраться.

Электричка меж тем зашипела, замедлила ход и остановилась, оглушительно лязгнув буферами. Не глядя на попутчицу, Валя произнесла:

– Нам выходить.

Подошла к двери тамбура и канула вниз, только взметнулся красный помпон на вязаной шапочке. Майя без раздумий прыгнула следом, едва не подвернув ногу, приземлилась и огляделась… Крошечная станция, размером примерно с автобусную остановку, тускло освещенная единственным фонарем, наглухо заколоченный ларек в облупившейся зеленой краске, лавочка-сугроб посреди платформы, испещренной птичьими следами, надпись прямо на снегу «Васька – пидор», утоптанная тропинка, убегающая в темное никуда, где, впрочем, слабо виднелись контуры дачных домиков за забором.

Из-за ларька браво выскочила здоровенная лохматая дворняга, прыгнула, оскалив зубы и угрожающе зарычав. Майя бросилась было вперед, чтобы в случае чего заслонить девочку, но та, не сбившись с шага, скатала тугой снежок и запустила прямо в собачью морду – дворняга заполошно взвизгнула и убралась, поджав хвост. Майя покрутила головой: да, Валя умела держать стойку.

Выплюнув еще одного припозднившегося путника – в валенках, шапке-ушанке и с брезентовым рюкзаком за спиной, электричка укатила, прогромыхав на стыках. Первые несколько секунд этот прохожий, показавшийся Майе странно знакомым, занимал ее воображение, но потом рассуждать стало некогда – Валя целеустремленно семенила впереди по тропинке, и приходилось поспешать, чтобы не потеряться. Лишь одна мысль назойливо билась в измученной черепной коробке: а ведь она довольно точно описала виденную мною Бабу Ягу – мелькнувшую в школьном вестибюле, а потом – лихо отплясывающую брейк в актовом зале, а потом…

– Там огонь! – вдруг взволновалась девочка, прибавив ходу.

Майя вскоре и сама увидела: свет в окне… Нет, огонь, костер – и не в доме, а снаружи, среди голых деревьев в маленьком, соток шесть, саду за старым штакетником.

– Стой здесь! – крикнула она, обгоняя Валю. Ага, вон красный бок знакомой «тойоты», вон сам Артур, в распахнутой дубленке, колдует над сырыми дровами с канистрой в руках – ни дать ни взять бродяга-турист на бивуаке, не хватает только гитары… И лицо подводит, решительное и жесткое, – нет, с таким лицом песни под гитару не горланят и девок в палатке не портят, с таким лицом одна дорога: в тыл врага с рацией и парашютом…

– Артур! – крикнула Майя.

Он удивленно и растерянно поднял голову.

– Ты? Ты что делаешь здесь, мать твою? Как ты меня нашла?

– Да вот, – она виновато развела руками, стараясь восстановить дыхание. – Вот нашла…

И бухнула, словно прыгнула в воду с вышки:

– Я все знаю.

– Серьезно? – Он усмехнулся. – Тогда – имя актера, играющего Петра Первого в рекламе «Кофейни на паях», восемь букв по горизонтали.

– Папа, кто там? – послышался жалобный голос из машины.

– Никого, сиди и не высовывайся.

– Послушай, – Майя заговорила быстро, скороговоркой. – Этим проблемы не решить. Есть свидетель – Келли, она видела…

– Какая еще… А, дочка твоего приятеля, кандидата в демократы… Она-то здесь при чем?

– Она была на третьем этаже, в закутке, где туалет для мальчиков, в тот самый момент, – выдала она бессвязную и бессмысленную фразу, но Артур, для которого существовал единственный вечер во всей тысячелетней истории человечества и единственное на Земле географическое место, понял все отлично.

– Она еще ребенок, какой дурак всерьез будет слушать ее лепет? Тем более что материальных улик нет и не будет. – Артур подхватил черный пакет – вот о чем упоминал детинушка со златой цепью вокруг шеи! – и размахнулся, намереваясь швырнуть в костер…

Кто-то крепко схватил его за руку. Майя обернулась… Сзади стоял тот самый прохожий, сошедший с электрички. То-то он показался ей смутно знакомым…

– А вот этого делать не стоит, Артур Дмитриевич, – укоризненно сказал Колчин. – Ибо – вы правы – это улика.

Артур пристально посмотрел на Майю и сказал без выражения:

– Похоже, ты притащила «хвост».

Показания.

«– Это, собственно, идея Майи, я в нее не особенно поверил, но она сумела меня заразить, а я заразился… на свою беду. Дело-то было почти закрыто, оставалось поймать вурдалака – и к стенке…

– Вы имеете в виду Гоца?

– Я и сейчас не сомневаюсь, что он – убийца. Когда этот запойный гений сказал, что в витрине магазина стояло его бессмертное творение – чучело Бабы Яги, меня как громом ударило. То есть я ни секунды не думал, будто Лера и вправду убила…

– Тогда зачем вы поехали на дачу?

– Испугался. Первый порыв был: спрятать дочку подальше, пока все не уляжется, пока сам не разберусь. Уничтожить костюм, чтобы пресечь всякие… инсинуации. Поймите, я был сам не свой, всерьез опасался, что крыша поедет. Ума не приложу, как вы меня вычислили.

– Это заслуга Майи Аркадьевны. Я просто шел следом, предоставив ей возможность действовать.

– Она у нас большая затейница, – с непередаваемой интонацией сказал Артур. – Почему она так защищает Гоца? Вроде не сват, не брат…

– Кстати, костюм Бабы Яги, в котором ваша дочь была на дискотеке, совершенно чист. Ни капель крови, ни чего-то подобного… Давайте теперь вернемся к вашему сыну.

– Что тут сказать. Оглушенность, обескураженность прошли, стал искать приемлемое объяснение…

– И решили уничтожить важную улику…

– Ждете, что я стану извиняться?

– Нет, я вполне вас понимаю. Наверное, и сам поступил бы так же… Давайте попробуем подойти с другого конца. Расскажите мне о вашем деде.

– Мой дед? – удивление в голосе. – Дмитрий Макарович? При чем здесь он?

– Я пытаюсь добраться до мотива преступления. Убийца устроил пожар в школьном музее – это была его основная цель. Охранник и ваш сын (простите великодушно) погибли как свидетели.

Пауза.

– Собственно, я довольно мало знаю. И дед он не мой, а моей жены. Вернее, бывшей жены, так что он мне вроде и не родственник. В войну служил на Балтике, был мичманом на линкоре «Кречет». Имел медаль «За отвагу» и орден Отечественной войны. Умер в девяносто первом, как раз на путч (говорил я старому, поменьше гляди телевизор – очень уж переживал за нашего Горби).

– Что вы отдали в музей?

– Ленточку от бескозырки, наградные документы, письма к бабушке (датированы, кажется, июлем сорок третьего) и фотографию. Но вы же не думаете, что ради них…

– Какие отношения у него были с Валерией?

– Мягко говоря, прохладные. Он что-нибудь спросит… или попросит – она, паршивка, задерет нос и мимо, будто не слышит. Хотя на похоронах плакала.

– Еще один вопрос. Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Аристарх Францевич Гольдберг?

– Гм… Нет, среди моих знакомых вроде…

– А имя «Челнок» вам о чем-нибудь говорит? Точнее, не имя, а прозвище?

– Челнок? Ну, маленькая лодка…»

– Мне он кажется искренним, – убежденно сказала Майя, слушая магнитофонную запись. Они вдвоем со следователем расположились возле старенького катушечного монстра времен, пожалуй, еще сладкой черно-белой троицы Знаменский-Томин-Кибрит, вслух мечтавшей об искоренении мировой преступности к конце текущего квартала.

– Из ваших уст слышать об искренности, – устало хмыкнул Колчин. – А что касается «Челнока»… Все это настолько зыбко, противоречиво… Я на девяносто девять процентов уверен: тянем пустышку.

«– На вашем месте я бы не занимался историческими изысками, а сосредоточил внимание на Гоце. Если окажется, что школьный историк приходил к нему за экспонатами…

– К сожалению, его уже не спросишь.

– Вот как? Вы что же, не надеетесь его поймать?

– Василий Евгеньевич Гоц был убит вчера вечером, между восемнадцатью и двадцатью часами. Застрелен из пистолета Макарова.

Пауза – гораздо длиннее всех предыдущих.

– Значит, преступник его выследил… Он нашел его раньше вас!

– В связи с этим у меня вопрос, и постарайтесь ответить на него как можно точнее: где вы находились и что делали в указанный промежуток?

– Убийство… Черт возьми, но как?! Где?

– Так не пойдет, Артур Дмитриевич. Давайте все же займемся разделением труда: я спрашиваю, вы отвечаете.

– Конечно, – тяжелый вздох и невеселый смешок. – Вот и еще один из нас вне подозрений. В качестве алиби – смерть, классное название для триллера… Где я был? Дома. Чем занимался – убейте, не помню.

– А Валерия?

– Мы были вместе. Она может подтвердить…

– К сожалению, она является подозреваемой, и я не могу верить ей на слово. Как и вам всем.

– Что же прикажете делать?»

Показания.

«– Анжелика, ты не против, если я задам несколько вопросов? В присутствии твоего папы, разумеется.

– Лика, ты можешь не отвечать, – глас Севы Бродникова. – Вы не имеете права, я кандидат в депутаты…

– Пап, замолчи ради бога. Давайте свои вопросы.

– В первую очередь: где ты находилась вчера, пятого января, между шестью и восемью вечера?

– Дома, как обычно. Меня предки под охраной держат, вы разве не в курсе? Мама утверждает, будто я сижу на игле (хотя я ни сном ни духом), папа – что я потопила подводную лодку „Курск"…

– Лика, будь добра!…

– Одну минуту. А ты не слышала выстрел?

– Меня уже спрашивали. У нас магнитофон орал, в смысле через наушники… Но тетя Джейн не виновата!

– В чем?

– Она его не убивала.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что она была у нас. Мамка сначала ее не пускала – боялась, как бы я морально не травмировалась.

– Детка, этот маньяк держал ее под пистолетом, – тут же сдал Майю друг детства. – Так что я не удивлюсь…

– Сначала давай поговорим о новогоднем вечере. Ты была в костюме Домино?

– Да, мне Валька Савичева состряпала. Она всем подряд шьет, кроме себя самой…»

– «Шить на себя скучно, – вспомнила Майя. – Все равно что писать себе самой открытки ко дню рождения».

– Правда? – Колчин задумчиво покачал головой. – А девочка, оказывается, философ.

«– Ты сказала, что выходила из актового зала. Во сколько примерно?

– Я не смотрела на часы. Где-то после десяти.

– Зачем?

– Просто так. Три часа подряд в этой музыкальной табакерке – свихнешься. Все выходили: кто покурить, кто свежим воздухом подышать.

– Что было дальше?

Пауза.

– Поднялась вверх по лестнице. Собственно, сначала я хотела выйти на улицу, но у центрального входа околачивался Эдик, а мне с ним влом было встречаться. Я толкнулась к черному ходу, где каморка завхоза, – заперто. Поплелась наверх, покурить…

– Лика! – начальственный окрик Севы.

– Да я фигурально. На самом деле просто…

– Ты была одна?

– Сначала да, а потом… Я услышала шаги Эдика внизу и голос: „Эй, подожди-ка!" Или что-то в этом роде.

– Он не назвал того, к кому обращался?

– Ну, сначала я решила, что ко мне… В общем, я на всякий случай поднялась выше, на третий этаж, пробралась в закуток, где туалет для мальчиков, – там темно… Короче, затаилась. Думала, Эдик не найдет. Только он, оказывается, искал не меня.

– Давай-ка с этого момента поподробнее.

Лику явно передернуло.

– Мне и так это снится чуть ли не каждую ночь. То есть сначала я вообще не спала: только голову на подушку, глаза закрою…

Голос Севы:

– Лика, ты вовсе не обязана…

– А самое главное, я почти ничего и не запомнила: темень была, как у негра в ж… Короче, кто-то возился возле двери в музей – кто-то согнутый, как крючок, мне даже показалось, старушка. Платок с заплаткой, передник, какие-то несуразные остроносые башмаки на ногах… Я сначала чуть не рассмеялась: было забавно. А потом…

– Продолжай, милая, не бойся.

– Охранник протопал мимо (я вся сжалась: думала, заметит… Не заметил), вдруг закричал: „А ну стой! Ты что здесь делаешь?" Она обернулась…

– Она?

– Она, – выдохнула Келли. – Ведьма.

– …Подняла руку – у нее, кажется, была палка – и резко так, неожиданно, с размаха… Эдик даже защититься не успел. А она будто озверела. Эдик уже на полу лежит, а она бьет и бьет и остановиться не может. Только когда сирена включилась…»

– Остальное вы знаете, – сказал Колчин, останавливая пленку. – Включилась сирена, вы выбежали из кабинета истории, оставив дверь открытой, – путь свободен, убийца прячет труп…

– Но какая для этого сила нужна!

– Не обязательно. Он (или она) тащит охранника за ноги (на полу остался след). Пока вы бьетесь в дверь музея и тушите пожар – спускается вниз по лестнице и растворяется в толпе. Меня во всей этой эпопее настораживают два момента.

– Аналогично, – быстро сказала Майя.

– Ну-ка, ну-ка?

– Первый – запертый черный ход (Анжелика «толкнулась» мимо каптерки). «Волга» школьного директора стояла на стоянке на заднем дворе – как же он вышел?

– Второй?

– Костюм, – выпалила она, ощутив, как затрепетали ноздри в предчувствии… если не разгадки, то проблеска истины. – Келли сказала: платок с яркой заплаткой, передник, башмаки с острыми носами…

– Притом что лица она якобы не разглядела: темно. Ни цвета платья, ни покроя… Странная избирательность памяти.

– Ничего не странная! В костюме – настоящем, профессиональном костюме – должны выделяться две-три детали, остальное отодвигается на задний план, служит своеобразным фоном, Лика запомнила то, что должна была запомнить…

Реакция у следователя оказалась что надо. Он моментально отомкнул сейф, выудил из него черный пакет с биркой – тот самый, конфискованный ночью на даче Артура, и вывалил содержимое прямо на стол, между распухшими от бумаг картонными папками и пишущей машинкой. Майя напряженно следила за его действиями.

Шерстяная кофта в розовый цветочек, знавшая лучшие времена, дачная юбка, давно выгоревшая на солнце, старые растоптанные кроссовки (папины, судя по размеру), коричневый платок (бывшая шаль с оторванными кистями и бахромой)…

– Это не тот костюм, – сказала Майя. – Это другая Баба Яга!