Текст книги "Бал для убийцы"

Автор книги: Николай Буянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Глава 5

Занесенный снегом «жигуленок» пробивал себе дорогу в мокром месиве, словно утлая лодочка среди торосов. За рулем сидел Гена Алакин – тот самый лохматый молодой человек, единственный молодой в следственной бригаде. Приглушенно гудела печка, Майя положила на нее озябшие ладони и искоса посмотрела на спутника.

– Вы давно знакомы с Колчиным? – несмело спросила она.

– А что?

– Ну… Мне он показался каким-то серым.

– То есть недалеким?

– Скорее занудливым, уж простите.

Геннадий позволил себе улыбнуться.

– Он мировой мужик. И крутейший профессионал.

– Но он уже нашел для себя преступника! – с тихим отчаянием сказал Майя. – Только почему-то не арестовал меня вместе с Романом – видимо, что-то помешало.

Она на секунду запнулась и спросила с непонятной надеждой:

– А вы? Вы тоже подозреваете…

– Честно? – Геннадий крутанул руль, выравнивая заскользившую машину. – Я почти уверен, что охранника убил кто-то из вас. Вы или ваш друг. Либо вы вместе.

Помолчал и добавил:

– Но, по-моему, Николай Николаевич думает по-другому.

Она вздохнула с некоторым облегчением. Следователь думает по-другому – это вселяло в сердце некоторую надежду. Впрочем, и об этом она сейчас не могла думать. В измученной голове (цитрамон, пенталгин и валокардин – убойнейшее средство, известное еще со времен учительствования) вертелись какие-то бессмысленные образы, словно обрывки кинолент: луна в мокром небе и высокий бокал с ликером (Ромушка хорошо знал ее вкус), раздавленные очки – завтра придется тащиться в «Оптику», иначе в кабинете следователя обязательно наткнусь на что-нибудь или разобью графин с водой. Еще нужно позвонить ученикам и отменить уроки на первую половину дня… А лучше на целый день: неизвестно, когда отпустят (и отпустят ли вообще). Посмотрела на отрывной календарь, на котором сиротливо болтались три последних листка: итак, никто не придет, и никто не поздравит, и Новый год, по давно устоявшейся мрачной традиции, она встретит в компании с экранным президентом.

– Приехали, – сказал Геннадий, останавливая машину. – Вас проводить до двери?

– Если нетрудно, – робко отозвалась она.

– Нетрудно.

Галантно сопя, он прошел следом за ней до ее квартиры, подождал, пока Майя отыщет в сумочке ключи и отопрет замок.

– Не зайдете выпить кофе? – спросила она.

– А у вас есть «Маккона»? – остроумно осведомился он, что надо было принять как отказ.

– Был, но, к сожалению, закончился.

– Как жаль, – заметил он. – Тогда в другой раз. – И запрыгал вниз по ступенькам.

Роскошные хоромы, доставшиеся от родителей (кухня, коридор, совмещенный санузел и единственная комната – она же и спальня, и гостиная) пугали своей пустотой. Майя прошла к глубокому плюшевому креслу, любимому еще с детства, села в него, не зажигая света, и положила ноги на батарею, попытавшись представить себе пылающий камин и кружку глинтвейна в руках. Получилось плохо: снова перед глазами возник школьный коридор и вой сирены. История не хотела кончаться.

Хорошо, сказала она себе. Попробуем разобраться, хотя фактов, надо признать, немного. Первое – пожар в закрытом музее. На мгновение ей снова стало жутко, но она, рассердившись, погнала эмоции прочь.

«Сыщик я или истеричная дама? Что могло загореться на пустом месте? Мое первое и дурацкое предположение: взрывное устройство. Дурацкое – по нескольким причинам. Первое: срабатывание подобной штуковины предполагает взрыв, хлопок (тут Ромушка прав), а ничего такого мы не слышали. Второе (а также третье, пятое, двадцать восьмое…) – взрывное устройство никак не сочетается с понятием „средняя школа" (международный терроризм оставим в стороне). Даже маленький Гриша подложил в гардероб свою картонную „бомбу" со вполне определенной целью: избежать контрольной. А тут… Чего добивался преступник? Сжечь живьем Романа в отместку за двойку по истории? Уничтожить музей? Господи, кому может быть интересен школьный музей…»

Она рывком вскочила с кресла, щелкнула выключателем. Нежно-розовый свет старомодного торшера разогнал призраков по углам, не принеся, однако, ни малейшего облегчения: наоборот, сердце провалилось куда-то в район желудка и застучало с бешеной скоростью. Следом застучало в коленях, почках и поджелудочной железе («Вот хрень, зачем мне столько сердец?»). Теперь не уснуть. Майя встала, нехотя доплелась до кухни – чертов коридор оказался бесконечно длинным (жизнь вообще в ее представлении превратилась в бесконечный коридор), она прошла его весь, сбив плечом бра и больно ударившись бедром о стиральную машину. На кухне она зажгла плиту, вскипятила чайник, налила чаю в большую чашку, расцвеченную крупным красным горохом, – просто так, чтобы чем-то занять руки. Отпила глоток и поняла, что чая совсем не хочется. Открыла холодильник, с вожделением посмотрев на бутылку водки, приуроченную к визиту сантехника-сана (бачок в туалете вторую неделю не работал)… Искушение было велико, но она поборола его: спиртное в сочетании с сердечным и анальгетиком – верное самоубийство.

«Вот интересно, – подумалось с усмешечкой, – что подумал бы многомудрый следователь, осматривая мое тело: что неведомый преступник убирает свидетелей (да какой из меня свидетель?) Что я сама, боясь разоблачения, свела счеты с жизнью? Или (что скорее всего) что прав был пожарник-гренадер, надо запретить Новый год к чертовой матери, дабы не прибавлять забот органам МВД…

Так. Теперь – орудие убийства. Палка из твердого дерева иди эбонита. Трость или…

Или – я сделала ошибку с самого начала. Неверно взяла отправную точку – и палка в руках убийцы (вспомнилась голова Эдика, разнесенная в кровавое месиво, его вывернутые ступни и собственный вывернутый наизнанку желудок) имеет совершенно иной смысл…»

…Она так и уснула, вернее, провалилась в бесцветное небытие, сидя за кухонным столом и уронив голову на скрещенные руки – как была, в пальто и зимних сапожках на меху. «Боже, боже! Что за сон мне снился! Совсем не страшный, похожий на старинный святочный рассказ, а между тем кровь человека, к которому не испытывала никаких нежных чувств (за давностью лет обида за разбитую губу притупилась, уступив место христианской жалости), все лилась и лилась рекой, заполняя коридор. Я брела по колено в этой реке, спотыкаясь и падая, но упрямо двигаясь к цели… Какой? Бог весть. А впереди у очередного поворота маячила широкая спина в красной шубе, с мешком за плечами. Было настойчивое ощущение дежа-вю: я уже видела эту спину раньше, но когда и где?…»

– Вот меня и разоблачили, – огорченно произнес ее страшноватый спутник, не оборачиваясь. – А я-то надеялся подольше сохранить инкогнито. И подарков не жди: выросла ты из кукольного возраста, Джейн…

– Вам очень идут новые очки, – заметил Николай Николаевич во время очередного (второго) визита Майи в стены прокуратуры.

– Надеялась вас соблазнить, – хмуро пошутила она и с независимым видом уставилась в зарешеченное окно. – Провела полтора часа в «Оптике», продавщицы теперь будут мною внуков пугать. Вы разговаривали с Романом?

– Только этим последнее время и занимаюсь. Мне совсем не улыбается посадить его… по крайней мере, на основе имеющихся улик, иначе на суде адвокат меня с потрохами съест.

– А что – улики?

– Строго говоря, ничего. Послужила ли его трость орудием убийства – установить невозможно. Лак совершенно обгорел, посторонние отпечатки пальцев если и были, то уничтожены. Однако пока это единственный предмет, который убийца мог использовать в своих целях. Другого мы не имеем. Скажите, почему Роман Сергеевич так странно назвал вас: Джейн?

– Вам в самом деле интересно? – Майя пожала плечами. – Ну, когда-то в детстве играли в Тарзана.

– В самом деле? А кто у вас был в роли Читы?

Она не выдержала и улыбнулась.

– Рита, моя подружка.

– Рита Ивановна Бродникова? Та, что замужем за кандидатом в Думу?

– Да, за Севой. Мы дружили вчетвером. Два мальчика и две девочки. А почему вы спросили?

– Я вызвал ее повесткой вместе с дочерью назавтра.

– В качестве кого?

– В качестве свидетельницы. Собственно, меня интересует Анжелика, но я не имею права допрашивать ее без взрослых.

– Почему только она?

– Не только – мы беседуем с каждым, кто был на той злосчастной дискотеке. Адова работа, доложу вам, однако никуда не денешься. Ваш приятель был прав: кто угодно, кто был там (два одиннадцатых класса, два десятых и отдельные личности из девятого), мог спрятаться на пустом этаже или под лестницей, или в одном из кабинетов – нужно было только иметь ключ.

Майя помолчала. Потом, решившись («Прости меня, Ромушка!»), осторожно произнесла:

– Когда мы сидели в «историчке», примерно около половины одиннадцатого к нам заглянул мальчик в костюме гнома. Гриша Кузнецов.

– И вы молчали? – Колчин что-то быстро чиркнул в блокнот. – Сколько ему лет?

– Девять или десять.

– И он вполне мог столкнуться с убийцей в коридоре, – Николай Николаевич нахмурился. – Черт возьми, Майя Аркадьевна, на чьей стороне вы играете? Вы понимаете, что жизнь мальчика в опасности?

– …столкнуться в коридоре… – эхом повторила Майя. – Значит, вы допускаете, что ни я, ни Роман охранника не убивали?

– Допускаю, не допускаю… Детский лепет, – проворчал он и неожиданно сменил тему: – Где и когда вы разбили очки?

– Наверное, когда пыталась выбить дверь музея. Рома налетел на меня, мы упали, и подо мной что-то хрустнуло. А вы разве…

– Да, мы подобрали осколки стекла и оправу. К сожалению, ее уже не восстановить. У вас ведь близорукость?

– Минус четыре, еще с института.

– Вы никогда не баловались наркотиками?

– Боже упаси! – сказала она искренне.

– А ваш друг? Только подождите впадать в праведный гнев – подобные вещи ведь не афишируют. Вы могли и не знать…

Она покачала головой:

– Нет, нет и нет.

– Хорошо. Закатайте рукав, пожалуйста.

– Что?!

Его голос приобрел металлическое звучание:

– Я попросил вас закатать рукав.

Она повиновалась – да так яростно и энергично, что пуговицы запрыгали по полу. Колчин внимательно осмотрел ее руки с внутренней стороны локтя и сказал без тени сожаления:

– Извините. Я должен был убедиться. Насчет Романа Ахтарова у меня не было сомнений, а вот насчет вас…

Он надел очки, подвинул к себе бумаги и пробежал их по диагонали сверху вниз.

– Это заключение лаборатории. Дело в том, что под дверью музея в тот вечер разбились два предмета: первый – ваши очки (осколки с диоптриями)…

– А второй? – не выдержала она.

– Эксперты утверждают, медицинский шприц. Совпадение: ваши очки упали на то же место, и осколки перемешались.

Несколько долгих секунд Майя пыталась переварить информацию. Потом неуверенно произнесла:

– Шприц ведь мог разбиться накануне…

– Мы опросили уборщицу, которая мыла пол в коридоре после уроков второй смены. Нет, Майя Аркадьевна, осколки появились незадолго перед пожаром – уже после того, как вы заперли в музее вашего друга, иначе вы бы их заметили. Потом, когда вы пытались выбить дверь, в состоянии аффекта вы не обратили на них внимания.

– И вы сложили два и два… – проговорила она ошарашенно.

Колчин примирительно развел руками:

– Что поделать. Я же мент, серый и недалекий (Геночка, подлец, донес, подумала Майя), привык мыслить шаблонами. Если на молодежном вечере обнаружен шприц…

– Наркотики? – непроизвольно вырвалось у Майи.

Он осуждающе покачал головой:

– Теперь уже вы рассуждаете шаблонно. Где вы видели наркомана со стеклянным шприцем?

– Вообще никогда ни одного не видела, Господь уберег. Но если там был не наркотик, то что? Не витамин же B₆.

Следователь усмехнулся и постучал ногтем по циферблату наручных часов:

– А вы попробуйте угадать. Даю минуту на размышление.

Она послушно подперла ладонью подбородок и попыталась сосредоточиться. И перед внутренним взором тут же возникла подруга детства Ритка Бродникова – почему-то в роскошном шелковом пеньюаре (Севушкином подарке, еще одном предмете Майиной зависти) и перед старинным трельяжем, на котором вместе с косметикой были разложены некие медицинские принадлежности. Эти принадлежности вдруг вызвали у Майи озноб.

– Инсулин? – хрипло спросила она, тут же отбросив собственное нелепое предположение.

– Холодно, – успокоил ее следователь.

Она возмутилась:

– Так нечестно. У вас больше информации.

– У вас ее тоже достаточно. Вспомните-ка подробности пожара. Какое место выгорело сильнее всего?

– При чем тут… – Майя замерла на секунду, с трудом подавив желание хлопнуть себя по лбу. – Боже мой… Он впрыснул бензин через замочную скважину, да? А потом протолкнул туда спичку…

– «Он»? – Взгляд следователя стал холодным и цепким. – Почему «он», а не «она»?

«Действительно, почему? Двенадцать ударов «скорее-всего-палкой» – двенадцать беспорядочных, яростных, торопливых ударов, от которых Эдик не смог защититься…»

– Все-таки я у вас на подозрении, – вынесла Майя горький вердикт. – И Роман тоже… А может быть, мы оба? У него была трость – орудие преступления, у меня – возможность поджечь музей…

– Все возможно, – абсолютно серьезно сказал следователь. – Проблема в том, Майя Аркадьевна, что у меня до сих пор нет ни единого доказательства, ни одного факта, доказывающего, что во время убийства здесь находился кто-то еще, кроме вас, Романа и Эдуарда Безрукова.

– Но шприц…

– Тоже ни о чем не говорит. Даже то, что бензин впрыснули через замочную скважину, – лишь мое предположение. Фантазия, основанная на статистике пожаров, не более. Бесспорным пока является только одно: кто-то с помощью шприца доставил к двери музея некоторое количество специально приготовленной горючей жидкости. И все. Теоретически это могли сделать вы. Или Роман Ахтаров.

– А потом он заперся в комнате и поджег ее вместе с собой, – язвительно закончила Майя.

– Не обязательно. То, что он был заперт в музее, известно только с ваших слов. – Он тяжело вздохнул и потянулся за новой сигаретой. – Видите, как все обстоит. Никто ничего не может сказать наверняка – и это в то время, когда двумя этажами ниже отплясывал целый табор.

Майя вышла из здания прокуратуры, втиснулась в переполненный автобус и мгновенно была намертво придавлена к ледяному поручню монолитной людской массой. Очки, которые она с такой тщательностью выбирала в магазине, на поверку оказались велики и все время съезжали с носа. Майя приподняла руку, чтобы прижать их к переносице, но тем самым опрометчиво лишила защиты собственный бок, куда тут же вонзилось что-то твердое.

– Привет, Джейн.

Она вымученно улыбнулась:

– Здравствуй, Сева. Будь добр, вынь свой локоть из моей печени.

– Извини. – Бродников подвинулся, насколько это позволяло пространство. – Ты домой?

– Домой. А почему ты не на машине?

– «Поцеловался» с каким-то идиотом. Пришлось срочно отправляться в автосервис. Скажи, что за история с тобой приключилась? Нас вызывают к следователю… Точнее, не нас, а только Ритку с Келли. Что она натворила?

– Ничего. А у них самих ты узнать не можешь? Он покачал головой:

– Лика молчит, как Зоя Космодемьянская на допросе. У меня выборы на носу, Рита в истерике. Представь себе заголовок в газете: «Дочь кандидата в российский парламент подозревается…» В чем она, кстати, подозревается?

– Ни в чем, успокойся. Просто… Скажем, есть надежда, что она заметила того, кто поджег школьный музей.

– Ничего себе «надежда»! – фыркнул Сева.– А вдруг ее… Охранника-то ведь укокошили. – Он боязливо перекрестился.

– Найми телохранителя.

Какое-то время он, казалось, всерьез обдумывал данное предложение. Потом изрек:

– Ну, до этого, возможно, дело не дойдет… Но в каникулы она будет сидеть дома как привязанная. Как ты думаешь, не дать ли следователю на лапу, чтобы отстал?

– Я бы не советовала.

– Что, настолько крутой, честный и неподкупный?

– Крутые честными не бывают, – возразила Майя. Они выбрались из автобуса. Сева галантно взял ее под руку и даже попытался завести светскую беседу о погоде и видах на будущий урожай, однако Майя видела, что его мысли витали где-то далеко. И жгло огнем некое внутреннее беспокойство – он даже сдвинул шапку на затылок, вытирая вспотевший лоб.

– Мне кажется, что тебя больше волнуют выборы, чем Келли, – заметила Майя.

Он не обиделся.

– Одно вытекает из другого. Лика спит и видит себя на верховой прогулке в окрестностях Кейп-Генри. Мы были там в прошлом году. Отличное, скажу тебе, место: парковая зона с ухоженными лужайками и миленькие ресторанчики с рыбной кухней вдоль побережья… Правда, воспитанниц колледжа за территорию не пускают, но Келли об этом еще не известно.

Сева повернул голову и почти с ненавистью взглянул на афишную тумбу, полузанесенную снегом. Оттуда, с глянцевого плаката, смотрело его собственное изображение на фоне трехцветного стяга ядовитых колеров: рекламная улыбка, демонстрирующая удачно вставленные зубы, синие глаза и широкая грудь Добрыни Никитича (в жизни грудь была значительно уже, зато явственно намечался животик). Надпись на плакате гласила: «Интересы моих земляков – интересы России».

– Уж не Гоц ли, сволочь, меня подставляет? – сквозь зубы произнес кандидат.

– Гоц? – удивилась Майя. – Ты имеешь в виду школьного директора?

– Ну, – хмыкнул Бродников. – Метит на мое место и всячески гадит.

Это была новость. Фигура Василия Евгеньевича – Санта Клауса местного разлива – по определению отнюдь не зловещая, а скорее комичная, почти водевильная, обрастала мрачными деталями. Майя сделала попытку реабилитировать его:

– В таком случае убийство в школе для него гораздо опаснее, чем для тебя.

– Это смотря кто окажется крайним. – Он нерешительно помолчал. – Майечка, подумай сама: ситуация ведь достаточно ясная, к чему играть в Агату Кристи? Дискотека, пожар в никому не нужном музее…

– …Разбитый шприц под дверью, – поддакнула она. – У следователя сразу возникла версия…

Бродников будто споткнулся на ровном нескользком месте.

– Шприц? – пробормотал он. – Откуда тебе известно?

– Меня допрашивали, ты забыл?

Затаенная боль на миг исказила его черты – лицо уверенного в себе мужчины будто поплыло, но Сева тут же овладел собой (старая партийная школа, жизнь среди заклятых соратников и единомышленников).

– Все равно. Какой в этом может быть смысл? Смешно, ей-богу, – угрюмо произнес он. – И потом, я не верю в призрачного убийцу. И в тайну закрытых комнат тоже. Правда может лежать на поверхности.

– Ты считаешь, музей подожгла я?

– Я этого не говорил, – возразил великодушный друг детства. – Я думаю, ты просто физически не смогла бы.

– Еще как смогла бы! – Нужно быть честной до конца. – Ты же помнишь, я ходила в спортзал на Маршала Тухачевского…

Роман всегда встречал ее после тренировки: «Ты, Джейн, извини, но в кимоно по татами порхать – это одно дело, а улица – совсем другое. Случись что, кто тебя, дуреху, защитит?» – «Ой, уже не ты ли? У меня первый кю, к твоему сведению».

Первый кю, высшую ученическую ступень, она заработала потом и кровью, чем ужасно гордилась. Сэнсей Артур по-отечески обнял ее на выходе из додзе (на самом деле не совсем по-отечески: многоопытная ладонь как бы невзначай скользнула вдоль ее позвонков и опустилась гораздо ниже талии).

– Молодец, отлично справилась, – снизошел он до похвалы.

– Рада стараться, – промурлыкала она, освобождая волосы от налобной повязки (почему-то это зрелище заводило его с пол-оборота). Также она знала, что за этим последует: победный рев Артуровой «тойоты» (это заводило их обоих), вечерние улицы в неоновых отсветах, просторная квартира на проспекте Строителей – одна-единственная комната, но огромная, как самолетный ангар, и содержащая в себе минимум мебели…

Их отношения продолжались долго: два с лишним летних месяца, пока с Украины не прибыло Артурово семейство – законная супруга и двое ребятишек, которых Майя так и не увидела. Разбежались легко, как и встретились: ни взаимных упреков, ни скандала с мордобоем – словно ничего и не было… Ну, разве что две пары очков на тумбочке в изголовье кровати. Да еще звук бьющих друг о друга боккенов (деревянных мечей для занятий айкидо) – самый неповторимый звук в мире…

Удары боккенов, голова Эдика без единой целой кости (бесстрастная подробность в отчете патологоанатома)…

– Джейн, тебя никто ни в чем не подозревает, – упрямо сказал Сева. – Но Роман! Откуда ты знаешь, каким он стал? И эта его идиотская затея: отметить Новый год в школе. Тоже мне, нашел место.

– Да уж, – зло сказала Майя. – Лучше бы я кувыркалась на вилле с голым губернатором.

– Нет, лучше кувыркаться в прокуратуре, в кабинете с решетками на окнах! – взорвался он.

– Почему же, – возразила она. – Я девушка сообразительная. Всех бы устроило, если бы Романа осудили. Я буду свободна (как будто сейчас я занята), тебя выберут в Думу по партийным спискам, и ты свалишь Гоца – его-то уж точно зашлют преподавать рисование в какую-нибудь Нижнюю Кундыевку. Келли будет кататься на лошадях по Кейп-Генри…

Он помрачнел и как-то сник, мигом утратив сходство со своим плакатным братом-близнецом.

– Извини. В голове полный сумбур. Инстинкт защиты потомства, знаешь ли.

– Тебя Рита науськала? – сообразила Майя.

– Не суди ее строго. На самом деле Лика – еще та головная боль. Любимое и единственное чадо в переходном возрасте.

Они расстались у дверей его квартиры. Он нажал кнопку звонка, в недрах невидимого коридора послышались вялые шаги (будто древняя старуха шкандыбает), и на пороге показалась заспанная Келли.

– Привет, папик. Здравствуйте, тетя Джейн. А меня назавтра вызывают в ментовку. Интересно, что будет, если я не пойду? За мной пришлют «черный ворон»?

– Лика! – нахмурился Бродников-старший.

– Шучу, шучу. – Она подмигнула Майе, словно подружке. – Тетя Джейн, пригласите меня в гости как-нибудь. Расскажете, как все было, – жутко интересно. Вы же свидетельница.

– А ты – нет? – спросила Майя.

Келли махнула рукой, на которой мелькнуло какое-то белое пятно.

– Я ничего не видела. Не повезло.

– И слава богу, – пробормотал Сева в сторону. Он боится за Келли.

Майя сделал это открытие, поднявшись на свой этаж и отперев простеньким ключом простенький английский замок.

Он боится за Келли. Не за ее жизнь: «Я не верю в призрачного убийцу», а за то, что на самом деле может лежать на поверхности: Лика на школьном маскараде. Лика на лестнице, ведущей на третий этаж, яркие разноцветные клетки Домино и пышное жабо вокруг шеи. Разбитый шприц… И (она только сейчас осознала увиденное) – пластырь на свежей царапине посередине правой ладони…