Текст книги "Щупальца веры"

Автор книги: Николас Конде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Глава 4

В следующий четверг, посадив Криса в автобус, отвозивший детей в дневной лагерь, Кэл вел взятый напрокат фургон в верхнюю часть города по переполненным машинами в этот утренний час улицам, чтобы подобрать по дороге свою невестку, Рэчел Ханауэр. Именно Рики, как она предпочитала себя называть, настояла на том, что уже давно пора забрать принадлежавшую ему и Лори мебель со склада в Бруклине, где она хранилась. «Ты не можешь бесконечно платить восемьдесят долларов в месяц за хранение», – сказала Рики свойственным ей категоричным тоном.

Она поджидала его перед своим многоквартирным домом в Лексингтоне, на 73-й улице. Кэл заметил ее, когда был еще за полквартала до ее дома. У Рики были прямые черные волосы, и ее стройную фигуру выгодно подчеркивал белый пуловер и узкие джинсы. Она была настолько непохожа на Лори, насколько это возможно для родной сестры – нахальная и всезнающая, в ней не было ни капли Лориной стыдливости и деликатности. Ее городская самоуверенность и безапелляционность действительно подавляли ее младшую сестру и побудили Кэла в шутку называть ее Рэчел – Королева Асфальтовых Джунглей. Но Рики была способна смеяться над этим прозвищем, и за это она нравилась Кэлу. Какими бы ни были Рикины недостатки, она была веселой, великодушной и доброжелательной. Благодаря своей работе редактором в журнале «Ныо-Йорк мэгэзин», она имела доступ к невероятному количеству информации обо всем, что было в городе самого лучшего. Она знала лучшего дантиста, лучшую французскую булочную, лучшее место, где можно почистить одеяла, и ей хотелось, чтобы Кэл обязательно воспользовался этой информацией.

– Я надеюсь, ты взял этот фургон не в фирме «Херц», – сказала она, забираясь в кабину. – В том месте, которое я тебе рекомендовала, берут на десять баксов в день меньше, и не надо платить за бензин и пробег.

– Я воспользовался твоим советом, – ответил Кэл благодарно. – Спасибо за рекомендацию.

Кэл остановился на перекрестке, как только сигнал светофора сменился на желтый. Рики тут же со значением сообщила, что ей абсолютно необходимо вернуться в Манхэттен к назначенному на два часа собранию редакции. Затем она стала разговорчивой.

– Ну, так как Крису понравилось в лагере? Я знаю, он один из лучших: дети Дасти Хоффмана посещают его.

– Два дня назад он его ненавидел, – сказал Кэл, поправляя щиток от солнца. – Позавчера ему там понравилось. Бог знает, что он думает сегодня. По правде сказать, я плохо понимаю его теперь. Это и гак было не просто в последнее время, но его настроение, похоже, изменилось к худшему. Только что был веселый, счастливый и разговорчивый – а в следующую минуту слова из него не вытянешь.

Рики закурила сигарету и изобразила на лице материнскую заботу.

– Ты не хуже меня знаешь, что нужно мальчику, – сказала она.

Кэл вздохнул, услышав вступительную фразу хорошо знакомой лекции.

– Право, шесть месяцев – это и в самом деле долгий срок. Кэл, – продолжала она. – Тебе необходимо перестать оплакивать ее. Она была моей сестрой, и я тоже скучаю без нее. Но если думать о Крисе…

– Хорошо, Рики, – сказал он.

Но остановить ее было невозможно.

– Я только что читала книгу Шарлотты Форд об этикете – мы собираемся привести в нашем следующем номере отрывки из ее переработанного издания, – и она считает, что траур благоразумно ограничивать тремя месяцами. – Рики бросила беглый взгляд на Кэла. – Сколько времени прошло с тех пор, как ты последний раз был с женщиной?

О Боже, она может быть надоедливой, подумал Кэл, и ему пришлось резко нажать на тормоз, чтобы не врезаться в багажник идущего впереди такси. Он решил ничего не отвечать на ее вопрос, но Рики продолжала, как если бы он ответил.

– В этом-то и проблема, – заявила она. Затем начала перечислять одну за другой «шикарных» свободных женщин, которых она знала. Какую-то Маффи Данцигер, собирающуюся получить ученую степень по юриспруденции в Нью-Йоркском университете, и старую школьную подругу Салли Как-ее-бишь.

Кэл потерял терпение.

– Еще слишком рано, – прервал он ее. – Мне сейчас не нужна женщина, Рики. Плевать я хотел, что скажет Шарлотта Форд или кто угодно другой. Книги об этикете не имеют никакого отношения к чувствам. – Его голос перешел в крик. Рики отвернулась с обиженном видом.

Вскоре, в качестве единственного извинения, на которое он был сейчас способен, Кэл добавил:

– Дай мне время, Рики. Мне нужно время…

Чем ближе Кэл подъезжал к складу, тем больше ему не хотелось забирать Лорины вещи. Если его будет окружать все то, что составляло обрамление ее жизни, это сделает ее отсутствие еще более болезненным.

Он проезжал вдоль окраин Красного Крюка, слегка обшарпанного района Бруклина, где было много заброшенных фабрик для упаковки продовольствия и пустующих морских Причалов. Глядя на обветшавшие здания, Кэл вспомнил, что сказала Кэт о покорении человеком природы; это речное устье, наверно, было прекрасным до того, как сюда вторглась промышленность.

– Вот там, – вдруг сказала Рики, указывая пальцем.

Кэл посмотрел туда. Два квартала занимали открытые автостоянки, а дальше – высокая кирпичная стена, на ней надпись:

БРАТЬЯ ФАЙН. ПЕРЕВОЗКА И ХРАНЕНИЕ

ПОГРУЗКА, МОРСКИЕ ПЕРЕВОЗКИ, УПАКОВКА

Он не понял, что значит «погрузка», и начал обшаривать взглядом склад в поисках въездных ворот или погрузочной площадки. В сплошной стене высотой в три этажа не было ни окон ни дверей.

Он проехал до конца строения и завернул за угол. Почти сразу ему пришлось остановить фургон. Заграждение из серых деревянных переносных барьеров тянулось поперек улицы. Цепочка из пятнадцати или двадцати человек расположилась у барьеров, облокотясь на них, – мужчины с бутылками в бумажных сумках, женщины в тускло-коричневых рабочих халатах. Все они, должно быть, покинули какой-то сборочный конвейер, чтобы поглазеть на что-то интересное. Дальше за ограждением стояли несколько пожарных машин, тянущиеся из них пожарные рукава, змеясь по земле уходили в широкий погрузочный пролет одного из кирпичных зданий. За пожарными машинами стояли два полицейских автомобиля.

– О, черт возьми! Как раз то, что мне нужно! – воскликнула Рики.

– Это ведь не «Братья Файн», правда? – спросил Кэл, словно надеялся, что реальность может зависеть от его желания. Он выключил зажигание и выпрыгнул из фургона, затем подбежал к заграждению и был готов нырнуть под него, когда полицейский, стоявший у барьера, громко окликнул его:

– Эй, ты! Сюда нельзя!

Кэл приблизился к полицейскому и вежливо объяснил ему, что он приехал забрать со склада принадлежащие ему ценные вещи. Он почувствовал облегчение, когда полицейский сообщил ему, что пожар произошел не на складе братьев Файн, а в подвале соседнего здания. Однако, как пояснил полицейский, улица какое-то время должна оставаться перекрытой; Кэлу не будет разрешено подъехать на своем фургоне для погрузки, пока пожарные не закончат свою работу – может быть, сегодня, а может быть, и до завтра.

Кэл стоически выслушал эти новости и повернулся, чтобы возвратиться к фургону. Но Рики теперь тоже вылезла из кабины, и Кэл объяснил ей, что происходит, когда она подошла к нему.

– Возвратиться завтра? – заорала она. – Ты что, рехнулся? Ты же не собираешься платить еще за один день пользования этим фургоном, а я не собираюсь снова сюда тащиться. – Нетерпеливо обшарив свою холщовую сумочку, она извлекла розовую закатанную в пластик карточку в форме щита, прикрепленную к длинной цепочке. Цепочку она надела себе на шею.

– Что это такое?

– Аккредитационная карточка журналиста. Полиция обязана по ней пропускать. Мне она положена по должности. – Затем, обойдя Кэла и направляясь к полицейскому, она промурлыкала: – Я об этом позабочусь.

И она позаботилась.

Через полторы минуты, которых Рики хватило для беседы с полицейским, он уже отодвигал в сторону барьер, чтобы Рики не пришлось подлезать под него. Она обернулась к Кэлу, махнула рукой, чтобы он присоединился к ней, и направилась вниз по улице к пожарным машинам. Молодой рыжеусый начальник преградил им дорогу, но когда Рики показала ему свою журналистскую карточку, кивком головы разрешил им пройти дальше.

– Можно мне сделать снимки для репортажа? – спросила Рики начальника.

Тот пожал плечами.

– Насколько мне известно…

Рики поблагодарила его и проворно продолжала идти к входу на склад братьев Файн.

Кэл был заинтригован.

– Что это еще за ахинея насчет снимков? – спросил он.

– Репортерские хитрости, – ответила Рики. – Я сказала им, что в фургоне оборудование для съемок, и они позволили нам пригнать его сюда. Но сначала дай мне как следует обработать этих братцев Файн, чтобы мы могли отсюда по-быстрому смыться. – Она подмигнула Кэлу и вошла внутрь.

Он позволил ей действовать в одиночку, чувствуя, что его наивность может помешать ее интригам.

Пока он ждал на улице, его внимание привлекло происходящее вокруг пожарных машин. Очевидно, пожар уже был потушен, потому что пожарники вытягивали рукава из брошенного здания и наматывали их на большие катушки, вращаемые от мотора. Одна группа пожарных стояла у машины-насоса, сняв свои тяжелые доспехи и потягивая кофе, который они наливали из металлического бачка.

Кэл прошелся мимо пожарных машин. Красный фургон начальника, две полицейские патрульные машины, карета «скорой помощи» и пара обычных седанов стояли рядом. Пока Кэл наблюдал за всем этим, человек в обычной уличной одежде появился в проходе, из которого вытягивали пожарные рукава.

– Его вынесут через минуту, – крикнул он водителю «скорой помощи», который стоял, прислонясь к своей машине и куря сигарету. Водитель швырнул сигарету на мостовую и пошел открывать заднюю дверцу.

Кэл подошел поближе. Никто не пытался ему помешать. Он приобрел ту неприкосновенность, которая приходит после проникновения на территорию, доступную лишь для избранных, его принимали за своего в силу того факта, что он здесь находился.

Из ворот опустевшего помещения теперь появилась группа людей. Двое пожарных с закопченными лицами и запачканными сажей желтыми нагрудниками несли за углы что-то, напоминавшее длинный зеленый пластиковый мешок для мусора. Еще два человека в темных костюмах и галстуках шли рядом с пожарными, сопровождаемые третьим, одетым в легкий летний плащ. Он нес в руке черный докторский саквояж. Зеленый пластиковый мешок посередине провисал, и Кэл понял, что это было тело, а человек с саквояжем, видимо, был кором [2]2
  Коронер – следователь, производящий дознание в случае насильственной смерти; здесь: судмедэксперт.


[Закрыть]. Каким бы небольшим и несложным для тушения был этот пожар, он потребовал жертвы. Кэл подошел к «скорой помощи» поближе, влекомый обычным неизбежным любопытством, которое всегда вызывает смерть.

Тело погрузили в карету «скорой помощи», и пожарные пошли прочь. Трое мужчин разговаривали около кареты.

– Ну что, док, – спросил более высокий из парочки в штатском, – все те же дела, так?

– Насколько я могу судить, лейтенант, да, – ответил коронер. – Сначала произведем вскрытие, а затем я представлю официальное заключение.

– Послушайте, док, вам и в самом деле необходимо это вскрытие? Много в вашей практике было убийств, совершенных таким способом? Это, должно быть, связано с тем делом. Мне просто хотелось бы, чтобы вы включили в ваш отчет…

Кэл чувствовал неловкость от того, что нечаянно подслушал разговор полицейских. Два человека рядом с коронером, очевидно, были сыщиками; тело в пластиковом мешке было жертвой не пожара, а убийства. Кэлу хотелось скрыться, но если бы он сдвинулся с места, это могло бы лишь привести к тому, что сыщики быстрее его заметили и могли бы подумать, что он здесь что-то вынюхивает.

– Лейтенант Мактаггарт, – возразил ему коронер, – все, что касается расследования, – это действительно ваше дело. Моя же обязанность – дать обоснованное медицинское заключение, и прежде чем я смогу это сделать, я хочу располагать всеми необходимыми фактами. Я проведу патологоанатомическое исследование и доложу вам его результаты.

– О'кей, док, – ответил сыщик миролюбиво.

– Мой отчет будет у вас на столе завтра, – сказал коронер и направился к машине.

Сыщик пониже ростом повернулся к своему напарнику, которого коронер называл лейтенантом. Он уже собирался ему что-то сказать, как вдруг заметил Кэла.

– Эй, парень, – произнес он угрожающим гоном, – тебе что здесь надо?

Кэл попытался изобразить улыбку и попятился назад.

– Нет, ничего, спасибо, я просто… жду.

Теперь лейтенант тоже обернулся к нему.

– Ждете чего? Как вы здесь оказались?

– Пресса, – произнес Кэл загадочно, снова полагаясь на продемонстрированный Рики «сезам-откройся».

Но на этот раз номер не прошел. Лейтенант сделал шаг вперед, лицо его стало суровым. Высокий и худой, узколицый, с тяжелым подбородком, с впадинами на щеках, но не лишенный мягкости, он напоминал Кэлу портреты средневековых монахов-аскетов. Это было лицо человека, подвергшего себя испытанию каким-то духовным подвижничеством.

– Если вы репортер, – спокойным тоном начал он, – то где ваш пропуск?

– Ну, я вообще-то не репортер…

Еще один человек в штатском, весь взмокший, держащий в руках что-то завернутое в тряпку, подбежал к ним.

– Только что нашел это среди углей, лейтенант, – сказал он многозначительно, как если бы говорил о какой-то важной новости, и развернул тряпку. В ней лежало ожерелье из цветных бус и небольшая раскрашенная статуэтка, на первый взгляд, похожая на приз из тира.

Мгновенно забыв о Кэле, лейтенант схватил статуэтку и повертел ее в руках. Кэл понял теперь, что это гипсовое изображение святого в красной мантии, с нежным блаженным ликом и нарисованным нимбом.

– Такая же чертова хреновина, – пробормотал лейтенант и вернул статуэтку человеку, который принес ее. – Отнеси это в мою машину, – сказал он.

Взмокший человек в штатском поспешил выполнить приказ.

Тогда, снова вспомнив о Кэле, лейтенант грубо спросил его:

– Так как, говоришь, ты здесь очутился?

– Моя свояченица, она…

– Я обо всем договорилась, – послышался голос Рики. Она выбрала именно этот момент, чтобы вмешаться и заговорить с Кэлом, как будто сыщика вовсе не существовало.

– А вы кто такая, черт побери? – спросил лейтенант, еще больше распаляясь.

Рики снова предъявила ему карточку «Нью-Йорк мэгэзин».

Сыщик уставился на нее долгим испепеляющим взглядом.

– Никакая пресса сюда не допущена, мисс, – произнес он затем, ясно показывая своим тоном, кто здесь хозяин, – Я требую, чтобы вы немедленно убрались отсюда и прихватили с собой вашего приятеля. Если я замечу, что вы что-то записываете или задаете вопросы, я вас арестую и прослежу за тем, чтобы ваши журналистские привилегии были прекращены, притом бессрочно.

Рики секунду смотрела ему в глаза, плотно сжав губы, но сумела удержать язык за зубами. Взяв Кэла под руку с напускной беззаботностью, чтобы сохранить лицо, она потащила его прочь.

– Какого черта он так взъелся на тебя? – пробормотала она, когда они прошли половину пути до фургона.

– Здесь произошло убийство, – ответил Кэл.

– Подумаешь, велика новость! Но если они так расстроены из-за этого, нам лучше погрузиться побыстрее.

Кэл попытался возразить. Наверняка сейчас было бы разумнее позабыть о мебели и вернуться сюда в другой раз.

Но Рики настаивала на своем.

– Не волнуйся. Этот фараон сейчас слишком занят, чтобы возиться со мной. Тебе нужно научиться жить в этом городе. Угрозы здесь в порядке вещей, но никто никогда и не собирается их выполнять. Теперь подгони сюда фургон, я обо всем договорилась.

Он послушался, фургон загрузили мебелью, и полчаса спустя они уже отъезжали от этого места, как если бы здесь ничего не случилось.

Глава 5

Его кабинет в Колумбийском университете был просторным и светлым, целую стену занимали книжные полки, в его распоряжении были шесть новых металлических картотечных шкафов, а три высоких окна выходили на корпуса главного кампуса. В академической иерархии такой кабинет соответствовал весьма почетному рангу. Книги и картотеки, отправленные им из Нью-Мексико, сегодня ждали его, аккуратно сложенные в углу и снабженные этикетками-указателями: «Литература», «Конспекты лекций, мифол.», «Конспекты лекций, этнограф.».

Кэлу потребовалось два часа, чтобы разместить все это по полкам и шкафам. Завтра он, наверное, будет готов приступить к своей книге.

Если можно было бы сказать, что событие, разрушившее его счастье, привело к чему-то полезному, то польза была только в том, что теперь у Кэла не было иного выбора, как сидеть на месте и писать, приступить к проекту, который должен сделать для его карьеры то, что для карьеры Кэт сделала ее первая работа. Два года назад во время экспедиции на Филиппинские острова он набрел на небольшое племя, всего 137 человек, называвших себя зоко и все еще живших по законам и обычаям каменного века. Кэл был растроган тем, что такая крохотная горстка людей сумела выжить и сохранить образ жизни, уходящий в прошлое более чем на миллион лет.

Прошлым летом он снова навестил их и собрал достаточно материала для книги. Зоко жили в пещерах и занимались охотой; их язык насчитывал всего одну десятую количества слов, имеющихся в английском. Поразительнее всего было то, что они производили впечатление мягких и довольных жизнью людей, совершенно не склонных к насилию. Кэл хотел передать в форме бесхитростных историй удивление и радость, испытанные им от знакомства с народом, незатронутым хаосом космической эры. В самой этой теме, разумеется, не было ничего оригинального: французский философ Руссо написал еще два столетия тому назад, что «нет ничего более благородного, чем человек в своем первобытном состоянии». Но Кэл полагал, что этому утверждению можно придать новизну и оно будет с симпатией встречено всеми, кто чувствует себя потерянным и раздраженным в мире все ускоряющегося технического прогресса, где скоро единственным благородным существом может оказаться робот. Если ему повезет, он сможет написать книгу не менее важную, чем первая работа Кэт или «Приход старости на Самоа» Маргарет Мид, или «Голая обезьяна» Десмонда Морриса.

В чем встреча с зоко убедила Кэла, так это в общности всех людей. У них была классическая по своей форме мифология. Племя жило вблизи небольшого и временами подающего признаки активности вулкана. Однажды, столетия тому назад, один из старейшин племени спустился в кратер, чтобы пожить внутри и понять его назначение. Он пробыл там двенадцать дней, когда вулкан неожиданно проснулся. Немедленно у племени появился миф: глубоко внутри вулкана под землей живет человек в виде огня – короче, бог, посылающий сигналы тем, кто находится на земле. Это был миф, в котором было видение и поиски явленного в видении – поиски Высшего Существа. Моисей отправился на гору, Иисус – в пустыню, Будда – на холмы, а зоко спустился в вулкан.

Да, именно так он и начнет свою книгу. Можно даже назвать ее «Человек в вулкане».

Под конец рабочего дня, когда Кэл уже заканчивал разборку последних коробок своего научного архива, в его приоткрытую дверь постучали.

– Ну что? Тебе принесли все твое хозяйство? – Это была Кэт.

Для Кэла было неожиданностью видеть ее здесь.

– Я думал, ты уже уехала представлять свою книгу, – сказал Кэл. Он убрал с кресла стопку старых номеров «Нэшнл Джиогрэфик» и пригласил ее присесть.

– Я отправляюсь завтра, – ответила Кэт, – но я подумала, что мне стоит порыться в моих старых записях и откопать еще несколько забавных историй для Мерва и Джонни, – Усаживаясь в кресло, Кэт взволнованно размахивала руками. – Никак не могу перестать беспокоиться. Перед каждым моим выступлением по телевидению начинаю паниковать: мне все кажется, что я уже Рассказала все истории, которые когда-либо со мной случались.

Кэл рассмеялся.

– Кэти, если бы ты каждый вечер в течение года выступала со своими рассказами, то и тогда бы ты не смогла рассказать о всех своих приключениях.

Она улыбнулась.

– Надеюсь, ты прав. Знаешь, мне так хочется объяснить людям, что такое этнография, но в наше время, если ты хочешь чему-то научить людей, тебе приходится их развлекать – быть отчасти коммивояжером, отчасти клоуном. Думаю, что Эйнштейн это понимал. Эта прическа! Эти мешковатые брюки!

– Ты хочешь сказать, что из-за этого ты начала носить такую одежду – тоги, кафтаны?

– Нет, это я стала делать, чтобы скрыть свою толстую задницу. Но я допускаю, что мне следует сознаться в том, что я иногда работала над своим имиджем, чуточку придумывая какие-то черточки, чтобы понравиться публике.

Наступила долгая пауза, и Кэл вдруг почувствовал: визит Кэт не был случайным. Одно дело у них оставалось недоделанным – та самая тема, которая спровоцировала его вспышку в тот вечер.

Оба заговорили одновременно:

– Кэл, мне не хотелось бы уезжать, прежде чем…

– Послушай, Кэт, мне не следовало так себя держать, извини…

Они остановились и заулыбались. Общие усилия исправить положение – для извинения друг перед другом ничего больше и не требовалось.

Кэт была первой, кто попробовал заговорить вновь:

– Наверное, я была слишком настойчивой там, где не следовало.

– Вовсе нет, – прервал ее Кэл, но взмахом руки она заставила его замолчать.

– Кэл, какими бы близкими людьми мы ни были, у меня все равно нет никакого права вмешиваться в твою скорбь. Если для тебя лучший способ очистить свою душу – это скорбеть в одиночестве, то никто не должен мешать тебе делать это. Но мне показалось, что… – Кэт смерила его оценивающим взглядом. Она приняла решение поговорить с ним об этом наконец, понял Кэл, и теперь Кэт не остановить, но ступала она осторожно.

– Я заметила, – продолжала она, – что всякий раз, как упоминается Лорина смерть, ты тут же уходишь от этой темы. Я не думаю, что это правильно, – так туго закрутить гайки.

Кэл кивнул, опустив голову, как грешник перед исповедником.

– Может быть, ты права, – согласился он покорно.

– Знаешь, Кэл, когда я в прошлом году была на Яве, я провела некоторое время среди племени голоум. Это рыбаки, плетущие сети. Когда у них умирает кто-то из их молодых мужчин или женщин и у него или нее остается овдовевший партнер, то оставшийся в живых уходит в специально для этого предназначенную хижину, используемую исключительно для этой цели, и остается там, оплакивая потерянного им партнера и рассказывая все, что он помнит о нем, все, что он может рассказать, вспоминая все, что они делали вместе. Другие члены племени, по очереди сменяя друг друга, сидят вместе с оплакивающим и слушают его, пока он не выскажется полностью, не выплачет все до последней слезинки. Тогда плакальщик покидает хижину, и с этой минуты он никогда больше не говорит об умершем. Никогда даже не думает о нем. – Она пожала своими широкими плечами. – Я считаю, что это означает уж слишком большое усердие и в оплакивании, и в забвении, но мне кажется, что ты тоже не нашел правильного равновесия между этими необходимыми реакциями, Кэл. Ты слишком долго был наедине с этим. Ты даже не рассказал мне ни разу, как это случилось. Все, что я знаю с того вечера, как ты позвонил мне, что это был несчастный случай, и с тех пор было… ну, это можно назвать отключением информации.

Отключение, подумал Кэл. Перегоревший предохранитель. Подходящая метафора. Он отвернулся от Кэт и смотрел в окно, ему хотелось больше света.

Кэт продолжала.

– На самом деле это не вполне честно, – сказала она, – по отношению к тем, кто любил Лори. Нам тоже необходимо поговорить об этом. Это часть процесса примирения со смертью. И по тому, что я видела, наблюдая за Крисом, я могу предположить, что ему не было предоставлено достаточных возможностей разобраться в своих чувствах… вместе с тобой.

Кэл разглядывал прохожих, пересекающих большую лужайку. В течение минуты он не сказал ни слова.

– Ты права, – наконец произнес он, обернувшись к ней. – Мне тысячу раз хотелось, чтобы я мог кому-то рассказать, но… – Он замолк, снова побежденный стыдом и чувством вины.

– Кэл, если ты не можешь говорить об этом со мной, тогда с кем же? Я тоже любила ее.

– Вот именно поэтому! – воскликнул он в сердцах. – Именно поэтому мне так трудно быть честным с тобой. Или с Крисом. Особенно с Крисом.

Кэт задумалась. Потом спросила мягко:

– Почему, Кэл? Почему ты не ожидаешь сочувствия от тех, кто тоже любил ее?

Время пришло. Это должно быть рассказано.

Он повернулся к окну и посмотрел вниз на кампус. Вдруг картина перед его глазами начала расплываться, и только тогда он понял, что его глаза наполнились слезами. На минуту он вцепился в спинку кресла, будто боялся упасть. Воспоминания и чувство вины овладели им, разрывая его изнутри, как сжатый газ, и долго удерживаемое признание наконец вырвалось наружу.

– Потому что, – сказал он, – я убил ее.

В то утро они поднялись поздно – во всяком случае, поздно для них. Обычно они вставали в половине восьмого: Лори – чтобы отправить Криса в школу, Кэл – чтобы отнести кофе в свой рабочий кабинет перед утренней лекцией. Но накануне вечером была вечеринка у Бернеттов, их лучших друзей среди других молодых пар на факультете. Хороший ужин, приятная беседа и наконец, когда все уже были навеселе от выпитого вина, забавная игра в шарады со множеством дурацких интеллектуальных шуток и розыгрышей, популярных в академических кругах. Джей Бернетт, преподававшая литературу и драматургию, загадала фразу: «Кто боится Вирджинии Хэм?», которую Кэл как-то ухитрился донести до членов своей команды за шестьдесят четыре секунды. Поскольку за их сыном присматривал один из студентов-старшекурсников, им удалось побыть в гостях до трех часов утра.

Он вспомнил, как проснулся на следующее утро, в воскресенье, и ощутил, как ее теплая рука легко растирает его поясницу.

– Чудесно, – промурлыкал он в одеяло. Ее рука переместилась ниже, поглаживая его бедра. Он почувствовал на своих щеках прикосновение ее длинных, шелковистых волос и открыл глаза. Опершись на локоть, она смотрела на него сверху, наслаждаясь блаженством, написанным на его лице. Как он любил ее черты, белокурую челку над кошачьими зелеными глазами! Она просунула свою руку между его ног, лаская, затем начала скользить по его телу вниз, и ее голова нырнула под одеяло.

До Кэла внезапно дошло, что телевизор внизу включен, он услышал какой-то диалог о кораблях, испускающих лучи смерти и лазерные пучки, доносящийся через лестничный марш в открытую дверь спальни. Крис смотрел воскресную утреннюю передачу для детей.

– Подожди, милая, – сказал он. – Дай я закрою дверь.

– Не беспокойся, он полностью поглощен своим занятием, – приглушенный голос Лори ответил ему из-под простыни. – Как и я.

Кэл рассмеялся и попробовал расслабиться. Поразительно, насколько застенчивой внешне выглядела Лори и насколько раскованной она могла порой быть в том, что касалось секса. Ему нравилось это сочетание.

– Милая, в любую минуту он может вбежать сюда и попросить завтрак.

– Ты когда-нибудь умолкнешь? – мягко попросила она. – Он уже сам его приготовил.

– Приготовил сам? – Кэл не мог удержаться, чтобы не среагировать на это: важная веха! – С каких пор он уже в состоянии это сделать?

Ее голова и плечи показались из-под простыни.

– Сделать что? Насыпать в чашку кукурузных хлопьев? Добавить немного молока и сахара? Кэл, ему уже шесть лет. Для этого не нужно быть вундеркиндом.

– До меня как-то не доходило, что он уже настолько… независимый.

– В следующий раз он попросит, чтобы у него была своя машина.

– Ты понимаешь, милая, что я имею в виду. Значит, он уже больше не малыш.

Она растроганно улыбнулась.

– Вот именно. – Прижавшись к нему, добавила: – Может быть, поэтому мне так хочется тебя.

– Не понимаю, какая тут связь?

Она нерешительно помедлила с ответом.

– Кэл, давай заведем еще одного ребенка. Мы и так ждали слишком долго.

Время от времени они говорили об этом, затем разговор забывался. Кэл привык, что в экспедициях его сопровождают они оба: и жена, и сын. Новый ребенок означал бы другой образ жизни на два-три года, а может быть, навсегда. Путешествовать так, как они это делали раньше, с двумя детьми было бы невозможно. Хлопот с двумя почему-то в десять раз больше, чем с одним.

– Тогда нас ждут большие перемены, – напомнил он.

– Вот этого ни одной женщине говорить не нужно.

Они еще немного поговорили, но ей не потребовалось много времени, чтобы убедить его, что она готова, что в своем сердце она уже все решила. Она призналась, что уже две недели не принимает противозачаточных пилюль. Она объяснила, что думает не только о себе.

– Если ты на какое-то время прекратишь носиться по свету, то сможешь наконец написать свою книгу. А если бы у Криса была маленькая сестренка, он уже сейчас мог бы там, внизу, готовить ей завтрак, вместо того чтобы торчать перед этим идиотским ящиком и забивать себе голову всяким вздором.

Кэл встал и запер дверь.

После того как они кончили, она нежно обняла его и прошептала:

– Знаешь, я чертовски уверена, что тебе удалось попасть в самую точку.

Крис по-прежнему сидел перед телевизором, когда они спустились вниз, хотя, как с радостью отметил Кэл, он больше не смотрел мультфильмы. Он переключился на другую программу – документальный фильм о редких птицах, некоторые его кадры были сняты на острове Маул.

– Эй, папа, посмотри, мы здесь были! – воскликнул Крис изумленно.

Память мальчика поразила Кэла. Сколько ему было лет, когда они проезжали там? Не больше трех. Кэл стоял рядом с креслом Криса и вместе с ним следил за передачей, когда Лори направилась на кухню.

– Сегодня ты заслуживаешь завтрака, достойного настоящего мужчины, – сказала она Кэлу. – Сок, яичница с ветчиной, тосты и кофе сейчас будут готовы.

Лишь через минуту Кэл сообразил, что тосты из этой программы ей придется исключить. Он любил их к завтраку – У него никогда не было проблем с излишним весом, скорее уж он был чересчур костляв, но он пару месяцев назад купил для дома новый тостер, и у этой чертовой штуковины оказался дефект в механизме выталкивания ломтиков. Каждый третий или четвертый раз от хлеба оставались одни угольки. Кэл собирался вернуть его в магазин, но ему было как-то лень этим заняться, он терпел неудобство и зря переводил хлеб. В прошлую среду, однако, он получил разосланное по почте уведомление от фирмы-изготовителя, в котором было написано, что именно в этой модели был обнаружен конструктивный дефект, и всем покупателям было предложено либо получить свои деньги обратно, либо обменять тостер на новый. В письме также рекомендовалось прекратить пользоваться тостером, поскольку указанный дефект мог привести к поражению током. Кэл упомянул о письме в разговоре с Лори и пообещал заменить тостер в субботу. Но затем, позавчера, он задержался, втянутый в обсуждение диссертаций со своими двумя аспирантами, и забыл об этом.